Верну тебя, жена

Глава 1

– Ангелина! Ты слышала? Его выпустили! – голос Лены в телефонной трубке срывается. Я инстинктивно прижимаю аппарат плотнее к уху, заглушая шум привокзальной площади. Воздух холодный, пахнет дизелем и мокрым асфальтом. – Ярослава выпустили! Сегодня утром, новость уже везде!

Я стою в будке таксофона у старого железнодорожного вокзала. Именно сюда, в этот безликий городок, куда редко заглядывает цивилизация, я приезжаю раз в несколько месяцев, чтобы услышать голос сестры.

– Я видела, – спокойно отвечаю, сама не ожидая от себя такого. Я смотрела новости на старом компьютере в интернет-клубе всего час назад. Его лицо на экране. Все та же надменная ухмылка, та же холодность и равнодушие в глазах.

«В связи с отсутствием доказательств».

– И что ты будешь делать? – Лена почти не дышит в трубку. – Он же теперь на свободе! Он будет тебя искать!

Что я буду делать?

Перед глазами, как в калейдоскопе, всплывают картинки прошлого. Парковка. Ночь. Крупный план. Его закинутая голова. Его бывшая, которая, кажется, никогда не уходила из его жизни, перед ним на коленях. А потом самая страшная правда о папе. О том, что человек, которого я называла свекром, оказался его убийцей. А я… я своим браком и своей наивной влюбленностью помогла ему прикрыться фирмой моего отца.

– Лен, как дети? – перебиваю я ее, цепляясь за что-то реальное, за их голоса, которые слышу на заднем плане. – Как у них дела в новой школе?

– Да хорошо. У нас все хорошо, но, Ангелина, ты же понимаешь… – ее голос дрожит. – Я боюсь. Ты одна там… Как же…

Таймер, который я поставила перед собой, начинает мигать. Время, отведенное на звонок, подходит к концу.

– Лена, мне нужно идти, – перебиваю ее, и комок подкатывает к горлу. Эта вечная пытка – слышать голос самого близкого человека и знать, что следующая встреча может никогда не случиться. – Поцелуй за меня детей. Береги себя.

– Подожди, я хотела спросить… – она не успевает договорить, я вешаю трубку.

Несколько секунд просто стою в будке, прислушиваясь к тишине. Потом выхожу на шумную площадь. Холодный ветер бьет в лицо, и я закутываюсь глубже в простенькое пальто.

Он на свободе. Я знаю, что это значит. Мне вновь нужно бежать. Нужно смотреть по сторонам, скрываться, прятаться.

Старый отечественный автомобиль цвета выцветшей бронзы стоит на обочине, в двух шагах от вокзала. Я копила на него полгода со своей скромной зарплаты швеи в местном ателье. Не роскошь, а необходимость. Общественный транспорт в эти глухие места ходит раз в день, а мне нужна была свобода передвижения.

Дверь скрипит, когда я открываю ее. Салон пропах бензином и старым кожзамом. Поворачиваю ключ, двигатель заводится с третьей попытки, кашляя и вибрируя. Сегодняшний путь — два часа в одну сторону, два обратно. Четыре часа дороги по разбитым проселочным дорогам за двадцать секунд разговора. Но это того стоит. Это единственная ниточка, связывающая меня с прошлой жизнью, с той, что была до кошмара.

Слез уже нет. Я выплакала их все в первые месяцы, когда мы с сыном скитались по съемным комнатам, пугаясь каждого стука в дверь. Я научилась жить в тени, не привлекать внимания, менять города и работы, научилась прятаться.

С Леной мы снова начали общаться год назад. Курьер принес мне пакет с обычным кнопочным телефоном. Сначала я не знала, что именно делать, а когда включила его, то вместо приветствия увидела сообщение: «Сестра. Таксофон. 20 секунд». Больше ничего. Ни подписи, ни объяснений. Но я поняла. Это был его способ, Степана, человека, который помог мне сбежать, дать мне хоть какую-то связь с прошлым, не подвергая Лену опасности. Первый звонок был самым трудным. Услышав ее голос, я не могла произнести ни слова, просто проплакала все это время в трубку. Но сейчас… Сейчас я просто слушаю, стараясь запомнить каждую интонацию, каждое слово. Оказывается, ей тоже было доставлено сообщение. Так мы узнали, что нельзя никому говорить, и созваниваться только один раз в несколько месяцев.

Я выезжаю на трассу. За окном мелькают унылые пейзажи — голые поля, редкие перелески, покосившиеся домики. Я привыкла к этому. Привыкла к одиночеству, к страху, к вечному бегу. Но сегодня в привычную рутину ворвалось что-то новое. Не просто страх – предчувствие.

Он на свободе. И я знаю – он не остановится. Что-то внутри мне подсказывает, что он не верит в мою смерть. Ярослав всегда был из тех мужчин, которые верят только в то, что могут увидеть. Он не видел мое тело, а значит, все еще ищет меня. И он точно не простит жену, которая не просто предала его, а еще и украла у него самое ценное.

Я паркуюсь у облезлого пятиэтажного дома и медленно поднимаюсь на третий этаж. В руках сжимаю пакет с продуктами — легенда для соседей и для подруги. Я была «в городе по делам».

Дверь открывается еще до того, как я успеваю достать ключ.

– Наконец-то! Я уже начала волноваться. Дети накормлены, с Артёмом почитали, Софийка поспала два раза. Егоза дважды вскакивала, но в целом у нас все отлично.

– Спасибо, Лесь, – искренне говорю я, переступая порог. В крошечной прихожей пахнет детским питанием и вареной картошкой. Домашний уют, о котором я давно мечтала. Мы познакомились в роддоме, две брошенные женщины с младенцами на руках. Ее история была проще — муж предпочел дочь партнера по бизнесу. Сейчас даже не интересуется ребенком. Моя – сложнее и опаснее, но я рассказала ей версию о бывшем муже-тиране, от которого сбежала и скрываюсь. Этой легенды и придерживаюсь. В какой-то момент я даже сама начала в нее верить. Наверное, так проще себя оправдать от предательства.

– Ну что, удалось сделать то, за чем ездила? – спрашивает Олеся, принимая у меня сумку.

Я делаю вид, что разминаю затекшую спину.

– Да, вроде бы. Оформила кое-какие справки. Бюрократия, знаешь ли, бесконечная. – Я не смотрю ей в глаза. Ложь дается все тяжелее. Она открытая, добрая, а мне приходится врать ей в лицо.

В этот момент из комнаты неуклюже, переваливаясь, выбегает моя годовалая дочь, Софийка. Ее светлые кудряшки растрепаны, в маленькой ручке она крепко сжимает погремушку.

Глава 2

Ярослав

Ворота тюрьмы захлопываются с мерзким скрежетом. Два потерянных года – упущенное время.

Дмитрий стоит у черного джипа, который меня ждет. Папочка мог бы ради приличия и своего нового имиджа приехать лично, но так даже лучше. В первый же день обратно бы попал, точно бы не сдержался. За два года он не просто не приходил ко мне, он едва ли не отрекся от меня; учитывая, как сильно я его прижал, он стал давить в ответ. Старик всегда играл по своим правилам.

– Добрый день, Ярослав Алиевич, – произносит мой помощник, открывая мне дверь.

Опускаюсь на кожаное сиденье, но расслабленности все равно не ощущаю. Только еще больший адреналин, потому что я сейчас на свободе. Ничто не отделяет меня от цели. Салон пахнет новой кожей. После тюремной вони это почти ароматный парфюм.

– Как дела? – бросаю своему помощнику, не отводя взгляд от окна.

Город изменился. Новые высотки, рекламные щиты. Даже новостройки то тут, то там мелькают.

– Компания держится, но… – Дмитрий нервно перебирает бумаги в папке. – Обороты упали на сорок процентов. Потеряли ключевых подрядчиков. "Строй-Янс" Алексея забрал контракт на строительство моста и переманил половину наших специалистов.

Я медленно поворачиваю голову, встречаясь с его испуганным взглядом. В камере мне докладывали об ином раскладе.

– Сорок процентов? – мой голос звучит тихо, но Дмитрий вздрагивает. – Повтори.

– Сорок… – он шумно сглатывает. – Тот тендер, из-за которого все началось…

Во мне закипает ярость – та самая, что грызла меня все эти два года. Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Это все она. Из-за ее побега следствие получило повод копать глубже.

– Где она? – перебиваю своего помощника.

– Мы нашли ее, Ярослав Алиевич. Три дня назад. – Я замираю. Кровь стучит в висках. – Отсюда далеко, примерно сутки в пути. Работает швеей, снимает квартиру.

– Как нашли? – спрашиваю, чувствуя, как ярость закипает с новой силой.

– Чистая случайность. Сергей, один из наших водителей, проезжал через тот городишко, документы по заброшенному заводу отвозил. Увидел женщину, очень похожую на Ангелину Викторовну, она с ребенком шла. Мальчик на вас очень похож, вот он и проследил за ней. Адрес запомнил. Квартира оформлена на Яковлеву Олесю Дмитриевну, но соседи подтвердили, что там живет другая женщина. Судя по всему, квартиру снимает.

Случайность. Простая человеческая случайность. Два года поисков и все безуспешно, а тут банальная удача.

– Адрес мне ее и ключи от машины. Один туда поеду.

– Ярослав Алиевич, вы же знаете, что…

– Я сказал. Ключи. Адрес, – вибрации и тон моего голоса пугают даже меня.

Димка не сопротивляется. Адрес вбивает в навигатор, сам с водителем высаживается на ближайшей остановке.

Я руль сжимаю до побелевших костяшек, так что пальцы немеют. В груди все сжимается, адреналин по венам херачит. Все, о чем я мог думать последние два года, – она. Моя жена, которая просто бесследно исчезла, бросив меня за решетку. И все из-за чего? Из-за Влады?

Дорога кажется бесконечной. Я мчусь по разбитой трассе, только сильнее сжимая руль. Два года. Два года унижений, грязи и бессилия. И все это время она жила здесь, притворялась другой, смеялась…

Наконец, я въезжаю в этот убогий городок. Покосившиеся домишки, в хлам раздолбанная дорога и ее обшарпанная пятиэтажка. Останавливаюсь в сотне метров, чтобы не спугнуть.

Поднимаюсь по лестнице. Каждый шаг отдается в висках. На втором этаже слышу – за дверью детский смех. И ее смех. Чистый, радостный. Так она не смеялась никогда со мной.

Кровь сильнее по венам начинает бежать. Дышу тяжело. Ярость пылает во мне, горячая, слепая. Она смеется. Пока мой бизнес рушился, пока я сидел в тюрьме – она смеялась. Пока мой сын рос без отца, она смеялась. Пока она сумела все обставить так, что мертва, я думал о ней. О ее наивности, слабости, хрупкости, о том, насколько она коварна.

Стучу. Негромко, чтобы не спугнуть свою мышку.

Слышу ее шаги. Голос звонкий:

– Несу, несу! – за дверью слышатся ее легкие шаги. Эта сводящая с ума легкость в голосе…

Дверь открывается.

И вот она. Стоит на пороге с какой-то коробочкой в руке. Улыбка замирает на ее лице. Глаза расширяются от ужаса, от признания.

За ее спиной я вижу его. Моего сына. Он сидит на полу, что-то рисует прямо на стареньком разноцветном ковре советской эпохи.

Я улыбаюсь. Широко. Чувствую, как нарастает давно ожидаемое чувство удовлетворения.

– Здравствуй, милая, – говорю я спокойно, наслаждаясь ее страхом. – Пора возвращаться домой.

Дорогие читатели, добро пожаловать, в мою новинку.

Как вам встреча? Как думаете, что будет дальше?

Я жду ваших комментариев, на старте это очень помогает писать, и не забываем заложить роман в библиотеку, чтобы не потерять.

Хотите завтра еще главу? Если наберем сегодня 200 лайков, в полночь будет еще глава)))

Глава 3

Ангелина

Мир сужается до размера дверного проема. До его фигуры, заполнившей собой все пространство маленькой прихожей. Воздух перестает наполнять легкие, сердце замирает, а потом начинает колотиться с такой бешеной скоростью, что в ушах звенит.

Ярослав стоит на пороге. Не призрак из моих ночных кошмаров, а живой, настоящий. Два года не стерли его из памяти, а лишь отточили образ. Он стал… другим. Шире в плечах, скулы заострились, придавая лицу еще более хищное выражение. В глазах – та же ледяная твердость, но теперь в них читается что-то новое, накопленное за время, проведенное за решеткой, – глубокая, невысказанная ярость.

Время словно замедляется, пока он по-хозяйски заходит в квартиру, прикрывая за собой дверь. Щелчок замка звучит громче выстрела.

Его взгляд скользит по мне, оценивает, задерживается на лице, на простой одежде, и я вновь чувствую себя беззащитной. Как будто эти два года самостоятельности, борьбы за выживание, материнства – просто мираж. Я снова та запуганная девчонка, которую он когда-то взял в жены, которую растоптал, которую заставил страдать.

– Ангелина, – произносит он, и его низкий голос, когда-то заставлявший меня трепетать, теперь режет слух. – Два года. И ни одного письма. Ни одной весточки. Нехорошо. Разве так поступают хорошие и… любящие жены?

Он подходит ближе, загоняя меня в угол. Страх проносится по венам. Адреналин быстро впрыскивается в кровь. Где-то в глубине души я готовилась к этому, готовилась к встрече. Но правда в том, что защиты у меня нет.

– Я так много думал о тебе, – продолжает он, его голос становится тише, и от этого еще страшнее. – Каждый день в той камере. Представлял, где ты, что делаешь. А самое главное… – он делает паузу, заставляя каждый мой нерв напрячься, оголиться. – С кем ты.

Его рука касается моей щеки, заставляя сердце биться в конвульсиях. Он проводит холодными пальцами по лицу, потом опускается ниже. Легко, почти невесомо проводит по коже, чуть ниже линии челюсти. В его прикосновениях нет ласки, только холодность и угроза.

– Такая хрупкая, – шепчет он, и его большой палец слегка надавливает на пульсирующую венку, давая в полной мере почувствовать угрозу. – Легко сломать. И кто бы узнал? Ты же официально мертва. Тело ведь так и не нашли. Удобно, да?

Во рту пересыхает. Он прав. Я сама создала себе эту ловушку. Исчезнув, я стала никем, призраком. Обо мне знает только Лена, но даже если я не позвоню сестре, то она спишет это на то, что я просто не смогла выйти на связь. Яр может сделать со мной все что угодно, но он не убийца. Он всегда отличался от своего отца. Если бы хотел причинить мне физическую боль, не стал бы угрожать.

– Ты предала меня, – устремляя на меня свой ледяной взгляд, произносит он. – Украла моего сына, оболгала. Из-за тебя я потерял два года жизни. Из-за тебя едва не потерял бизнес. И ты думала, я просто обо всем забуду? На что ты надеялась, жена? – он наклоняется ближе, его дыхание касается моего лица. – Я заставлю тебя платить за каждый день, за каждую ночь, проведенную в этой клетке. Ты будешь страдать, Ангелина.

Адреналин ударяет в голову, горький и пьянящий. Страх отступает на секунду, смытый волной ярости. Я не могу позволить ему запугать меня. Не сейчас, не после всего, что я пережила.

– Муж и жена – одна сатана, – усмехаюсь я ему прямо в лицо. – Так, кажется, говорят. Прежде чем винить меня во всем, вспомни, почему все так обернулось, Яр? Почему мне пришлось так сделать? – он смотрит все с той же яростью. Брови сдвинуты к переносице. Грудь тяжело поднимается и опускается. Он шумно втягивает воздух, но не отводит взгляда. – Ты говоришь о моем предательстве? А что насчет тебя? Наш брак? Твои измены? А то, что твой отец… – голос срывается. Даже мысленно я не могу это произнести. Я просто запретила себе думать об этом – о том, что родила внука убийце своего отца. – Ты такой же предатель!

Его глаза вспыхивают новым предупреждающим огнем. Он еще ближе подходит, сокращая и без того жалкие сантиметры между нами. Я чувствую тепло его тела, напряжение его мышц.

– Замолчи, – его шепот становится совсем тихим. Я не знаю почему. Потому что из комнаты доносятся отголоски мультика? Он боится, что дети услышат? Или же он просто не может контролировать свою ярость и боится, что сорвется? – Ты вернешься ко мне, Ангелина. Ты будешь жить в том аду, который заслужила. Ты будешь видеть сына только тогда, когда я разрешу. И ты будешь на коленях вымаливать эти минуты. Поняла меня?

Он не ждет ответа. Его взгляд, тяжелый и пронзительный, буравит меня, выискивая малейшую трещину, малейший признак слома. И я чувствую, как трескаюсь изнутри. Этот холодный, методичный тон страшнее любой ярости. Он не угрожает – он констатирует, как приговор.

– Ма-ма! – доносится звонкий голос Софийки, и мое сердце подскакивает куда-то к горлу.

Малышка, смешно переваливаясь, выбегает из комнаты. В одной руке она сжимает смятый листок с яркими каракулями, а другой тянется ко мне. Ее лицо сияет от счастья, она совершенно не замечает атмосферу ужаса, витающую в прихожей.

– Ня! – радостно кричит она, протягивая мне свой «шедевр».

Взгляд Ярослава переходит на дочь. На его точную копию. Те же серые глаза, тот же разрез, те же губы, тот же овал лица. От меня ей достались только светлые вьющиеся волосы.

Софийка с любопытством разглядывает его. Она не боится, улыбается и лепечет что-то неразборчивое, снова протягивая свой рисунок, но теперь уже в его сторону.

Я замираю, забыв, как дышать, когда Ярослав вновь оборачивается ко мне с уже немым, но понятным вопросом.

Дорогие мои, безумно приятно, что поддерживаете меня:)))

А хотите в следующий раз сразу 2 главы? Тогда ставим «+», чтобы я видела вашу заинтересованность ❤️

Глава 4

– Сколько ей? – его голос звучит приглушенно, но каждый слог отдается в тишине, словно удар молотка о стену.

Я сглатываю подступивший ком в горле, не в силах оторвать взгляд от его лица. В его чертах – настоящая буря. Шок, застывший в расширенных зрачках. Гнев, напрягающий скулы. И что-то еще… что-то неузнаваемое и оттого еще более пугающее.

– Год и три месяца, – вырывается у меня сдавленный шепот. Слова горят на губах, словно я выдохнула часть собственной души. Он не должен был узнать о ней. Не должен! Эта мысль бьется в висках навязчивым, истеричным ритмом.

Когда я бежала от него, еще не знала, что беременна, а потом… потом было поздно делать аборт, но я бы никогда его и не сделала. Каким бы ублюдком ни был ее отец, она моя. Мой свет, мой зайчик. Моя девочка. Невинная душа, которая даже сейчас, не зная его, улыбается, пытаясь вложить в его ладонь измятый рисунок.

Он замирает, глядя на этот детский жест. Я вижу, как в его глазах мелькает растерянность. Он привык к другим жестам – рукопожатиям при сделках, подписанным контрактам, деньгам, перечисленным на счет. Но этот маленький смятый листок… Это для него неизведанная территория. Если бы он чаще проводил время с сыном, знал бы, чего хочет Софийка. Они очень похожи с братом. Но в его приоритете всегда было другое. Он пропустил первые шаги Льва, его первые слова, все эти мелочи, из которых складывается отцовство. Когда рос сын, его почти никогда не было рядом, а те редкие выходные вместе больше походили на официальные, с фотосессией, встречами и прочими деловыми разговорами.

Теперь, глядя на дочь, он видит то же непонимание, что было в глазах маленького Льва, когда тот протягивал отцу свою любимую игрушку. Та же неуверенность в движениях, та же отстраненность взрослого, не знающего, как общаться с собственным ребенком.

Его большие пальцы автоматически с неловкой осторожностью разглаживают бумагу, будто он пытается расшифровать послание в этих детских каракулях. Будто пытается сопоставить что-то в своей голове.

Боже! Он не должен был узнать о ней.

– Мама? – тихо зовет меня сын, стоя в дверном проеме комнаты и не сводя с Ярослава испуганного взгляда. Он не узнает его. Два года – вечность для ребенка. Тем более что, когда я сбежала, ему было только семь месяцев.

– Лев, – Ярослав присаживается на корточки, в его голосе проскальзывает не свойственное ему напряжение. – Иди ко мне, малыш. Иди к папе.

Вместо ответа Лев с тихим всхлипом бросается ко мне, обвивает мои ноги и прячет лицо в складках платья.

Ярослав ведет челюстью. На доли секунды я замечаю боль в его глазах, но мне не жаль. Возможно, я испорчена. Возможно, во мне действительно что-то тогда сломалось, когда я увидела те фотографии с парковки, где бывшая моего мужа делает ему минет. Возможно, я ничем не лучше его, но, глядя на Ярослава сейчас, я чувствую лишь удовлетворение. Он получил то, что заслужил. Сам сделал так, что его собственный сын убегает от него, а дочь никогда не знала отца.

Софийка на меня смотрит, что-то бормочет, а потом вновь взгляд на Ярослава переводит, который молча смотрит на Льва. Она поднимает с пола игрушку и уверенно топает обратно в комнату, откуда уже доносится очередная музыка с заставки следующей серии любимого мультика.

Лев на меня смотрит. Вижу, как он тоже хочет уйти вслед за сестрой, но боится. Ярослав, с его ростом и комплекцией, его пугает.

– Все хорошо, малыш, – наклоняясь к нему, произношу я.

Я улыбаюсь ему, провожу по его темным волосам. Он нерешительно переводит взгляд на отца, который продолжает на него смотреть так, словно видит призрака.

– Я жду тебя на кухне, – холодно бросает мне муж и отходит в сторону, давая нам с сыном пройти.

Я молча веду Льва в комнату, усаживаю его рядом с Софийкой. Маленький ураганчик сразу же начинает что-то лепетать брату. Хватает его за руку, показывая, как надо повторять за героями.

– Я скоро, солнышко, – шепчу ему, целуя в макушку.

Закрыв за собой дверь в гостиную, я прохожу на кухню.

На кухне пахнет жареной картошкой и детской кашей. В раковине горкой лежит немытая посуда – тарелки с засохшими остатками еды, детские поильники, которые я не успела помыть утром. На столе – неубранный хлеб, рассыпавшиеся крошки, открытая пачка чая. В углу стоит детский стульчик для кормления, на подносе – размазанная манная каша.

Его пальцы непроизвольно сжимаются. Ярослав привык к стерильной чистоте своих апартаментов, где горничные бесшумно устраняют малейшие признаки жизни. Здесь же повсюду следы обычной, будничной жизни с двумя маленькими детьми и матерью-одиночкой без горничных и нянь.

Я останавливаюсь напротив углового стола, сжимая его край пальцами, чтобы они не дрожали.

Он стоит напротив. Его фигура кажется еще более массивной в тесном пространстве малогабаритной кухни в стандартной пятиэтажке. Я жду взрыва. Жду, когда он начнет кричать, обвинять меня в том, что я скрыла от него еще и дочь, что обрекла ее на жизнь в бегах, в нищете.

– Это многое объясняет, жена, – с усмешкой начинает он, разжимая пальцы, и делая паузу, давая мне осознать каждое слово. – Теперь понятно, почему Ястребов помог тебе сбежать. Вот, значит, как ты перед ним расплатилась.

– Ч-что? О чем ты?

– А я все думал, как такой серьезный человек мог помогать такой, как ты. Оказывается, он помогал матери своего ребенка. Или же ты и его обманула, и он не в курсе, что стал отцом?

Листаем дальше, как и обещала, там еще глава >>>>>

Глава 5

У меня перехватывает дыхание. Пульс начинает стучать в висках. Софийка — его точная копия. Та же улыбка, тот же упрямый взгляд. Даже мимика и жесты те же. А он… он не верит в то, что она его дочь?

Воздух в крошечной кухне становится густым и едким, становится невозможно дышать.

Во мне всё закипает — горячая, слепая волна ярости, стыда и унижения. Он… он знает, что до него у меня никого не было. Он всегда был и остается единственным мужчиной у меня. Знает, как я его любила, как горела от каждого прикосновения. И после этого он может такое подумать?

– Молодец, – он начинает аплодировать. Громко хлопает в ладоши несколько раз. – Ловко развела. Мне чувство вины хотела подсадить, а сама расплачивалась своим телом. Позволяла себя трахать без защиты.

Я сжимаю руки в кулаки так, что ногти больно впечатываются в мягкую ладонь. Хочу возразить, но где-то в глубине мерзкий внутренний голос подсказывает, чтобы я молчала. Если он верит в эту ложь… если он так легко отвергает собственную дочь… может, это и есть мой шанс? Его презрение — моя защита. Пока он считает ее чужой, он не будет пытаться ее забрать. Мне будет легче бороться только за одного ребенка, пока он игнорирует другого.

– Это… это не твое дело, – шепчу в ответ. – Мы в разводе.

Мой голос звучит увереннее, потому что это правда. Я не хочу больше с ним разговаривать. Каждое слово — как пощечина. Как очередная боль, которая намного хуже физической. Но я не опровергаю его слова. Пусть думает так. Пусть даст мне время подумать.

– Собирай детей, – он резко разворачивается. – У тебя пятнадцать минут. Потом мы со Львом уедем одни. Бери только самое необходимое. Всё остальное… ему не понадобится.

Он идет к выходу из кухни, но на пороге оборачивается. Его взгляд падает на дверь в гостиную, за которой слышен детский лепет. Он тянется к ручке, но так и не решается открыть дверь.

Я стою в центре кухни, все еще ощущая на себе жгучий след его слов. «Расплачивалась своим телом». От одной этой фразы подкатывает тошнота. Вот, значит, какого он обо мне всегда мнения был, а я-то, дура, до последнего думала, что он признает измену.

Сделав глубокий вдох, я бегу в комнату. Лев сидит на полу, играя машинкой. Софийка же весело подпевает своему герою.

– Детки, быстро собираем игрушки, – говорю я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Самые любимые. Мы… едем в путешествие.

– Куда, мама? – Лев смотрит на меня большими испуганными глазами.

– В новое место, – отвечаю ему, присаживаясь рядом. – Оно тебе точно понравится. Тот дядя нас отвезет, но сейчас нам нужно быстро собраться, иначе мы опоздаем, и нас никуда не пустят.

Я шуточно касаюсь пальчиком его носика, и он тут же начинает смеяться. Так лучше. Лев очень тактильный и наблюдательный мальчик, моя нервозность всегда передается ему.

Он начинает укладывать свои игрушки, что-то говорит сестре, пока я быстро набиваю в старую спортивную сумку подгузники, детское питание, пару комплектов одежды.

С лестничной площадки доносится голос мужа. Он явно чем-то недоволен. Голос звучит резко и отрывисто. От осознания того, что мне не удастся сбежать, по спине бегут мурашки.

Когда мы, наконец, выходим на лестничную площадку, нагруженные сумками, с Софийкой на руках и Львом, вцепившимся в мою куртку, Ярослав уже ждет у открытой двери в подъезд. Он оценивающе смотрит на эту картину: на мою помятую одежду, на то, как я сгибаюсь под тяжестью сумки и пытаюсь удержать вертящуюся Софийку.

Я жду едкого замечания, он же этого хотел. Видеть мою слабость. Немощность. Вместо очередного едкого замечания он молча подходит и снимает с моего плеча тяжелейшую сумку, а затем переводит взгляд на сына. Лев снова ко мне прижимается, и я обнимаю его.

Яр шумно выдыхает, опаляя меня предостерегающим взглядом, и я снова вижу в его глазах ту самую боль от потери двух лет. Но мое сердце вновь не чувствует жалости.

Он хочет уже развернуться, когда ловит на себе взгляд дочери. Обычно она вертится у меня на руках, пытаясь дотянуться до всего вокруг, но сейчас она с интересом смотрит на Яра.

Я замираю. Софийка, мой вечный двигатель, затихает. Она широко раскрывает свои глаза и смотрит прямо на него с глубоким, изучающим вниманием. Она не улыбается. Не лепечет. Она просто смотрит, словно видит что-то знакомое в этом суровом лице.

И он смотрит на неё. Молча. Мое сердце разрывается на части. Она не заслужила такого. Он её не признал. Как он не может видеть очевидного? Воздух на лестничной клетке становится совсем густым.

– Идем, – наконец отрывается он, резко поворачиваясь к выходу.

Мы спускаемся по лестнице за Ярославом. Он идет быстрее нас, но не торопит меня. Хотя бы здесь я ему благодарна.

– Давай, – произношу сыну. – Только аккуратно.

– Я сам. Сам, – он отказывается от руки, придерживаясь за железные прутья, медленно спускается.

– Конечно, сам.

– Ангел, – слышу внизу знакомый голос. – Куда вы собрались? Еще и всем семейством?

Я смотрю за спину Димки и замечаю, как руки Ярослава сжимаются, вызывая в подъезде неприятный сдавленный звук костей.