Верну тебя: Любой ценой

ПРОЛОГ

ПРОЛОГ

КАРИНА

— Я подаю на развод, Марк.

Слова упали в густую, почти осязаемую тишину его кабинета. Они не прозвучали, а скорее материализовались из воздуха, повиснув между монументальным столом из чёрного мореного дуба и панорамным окном, за которым хищно сверкал огнями ночной город. Его город. Его трофей. А я, как оказалось, была лишь деталью интерьера в пентхаусе победителя. Красивой, но легко заменяемой.

Он даже не поднял головы. Его пальцы продолжали скользить по экрану планшета с той сосредоточенностью, которую он когда-то приберегал только для изгиба моей спины.

— Не начинай, Рина, — его голос, низкий, с той самой хрипотцой, от которой у меня раньше подкашивались колени, прозвучал до смешного обыденно. Так говорят, когда просят передать соль. — У меня был адски тяжёлый день. Закрыли сделку с азиатами. Ты хоть представляешь, какая это была бойня?

— О, ещё как представляю, — я сделала шаг вперёд, чувствуя, как ледяное, выстраданное спокойствие, которое я копила в себе последние несколько часов, даёт трещину. Под ним уже клокотала обжигающая лава. — У меня тоже был исключительно познавательный день. Особенно та его часть, когда на мою корпоративную почту пришло анонимное письмо. Очень милое. Всего одна строчка в теме: «Ваш муж — настоящий титан. В бизнесе и не только». И ссылка.

Вот теперь он оторвался от своего гаджета. В его стальных глазах, которые я когда-то так отчаянно любила, плескалось откровенное, неприкрытое раздражение. Ни тени беспокойства. Ни капли вины.

— Спам. Удали и забудь. Конкуренты готовы на любую грязь, чтобы меня достать.

— Я тоже так сначала подумала, — криво усмехнулась я, и этот звук проскрежетал по идеальной тишине кабинета, как вилка по тарелке. — Но любопытство, знаешь ли, страшная вещь. Я перешла по ссылке. Там было облачное хранилище. И один-единственный файл.

Я замолчала, давая ему шанс. Шанс спросить. Шанс испугаться. Шанс хотя бы сделать вид, что ему не всё равно. Но он лишь откинулся в своём кресле, похожем на трон тёмного властелина, и смерил меня скучающим, оценивающим взглядом. Взглядом, которым смотрят на плохо выполненную работу подчинённого.

— И что же там было, в этом файле? Коллекция мемов с котиками? Ты же их обожаешь.

Удар. Резкий, точный, прямо под дых. Он помнил. Он помнил эту дурацкую, интимную мелочь, но напрочь забыл о чём-то гораздо более важном. Например, о четвёртой годовщине нашей свадьбы. Которая была сегодня.

— Нет. Не котики, — я подошла к столу и опёрлась о его холодную, гладкую поверхность костяшками пальцев. Ногти впились в ладонь. — Там было видео. Десять минут сорок три секунды чистого времени. Снятое, надо отдать должное оператору, на флагманский смартфон. Картинка чёткая, звук почти студийный. Слышно даже, как шипит пар в сауне и как вы смеётесь.

Его лицо на долю секунды окаменело. Всего на долю секунды. Едва заметно дёрнулся желвак на волевом подбородке. Но я знала его слишком хорошо. Я видела этот знак. Он понял. Он всё понял.

— Главные действующие лица: ты. Твой новый партнёр, Алексей Семёнович Ордынцев, правая рука самого Воронского, того самого, что годится тебе в отцы и страдает одышкой. И две… хм, как бы их политкорректнее назвать… бизнес-консультантки? Блондинка и брюнетка. Очень эффектные. Особенно когда на них из одежды только пар и капли воды.

Я говорила ровно, почти бесцветно, словно зачитывала синопсис к фильму ужасов, на который мне не посчастливилось купить билет в первом ряду.

— Декорации — сауна в загородном клубе, где вы отмечали подписание контракта. Очень живописное место. Особенно тот стол из цельного дуба, на котором ещё лежат папки с документами, а вы… Вы на нём… закрепляете сделку. Ты и блондинка. Ордынцев и брюнетка. Очень… командная работа. Синхронная.

Он молчал. Просто смотрел на меня, и в его глазах больше не было скуки. Там появился холодный, взвешенный расчёт. Он не думал, как извиниться. Он думал, как минимизировать ущерб.

Наконец, он медленно поднялся, обошёл стол и остановился передо мной. Так близко, что я могла бы пересчитать тёмные ресницы. От него пахло дорогим парфюмом, сигарами и успехом. Чужим успехом, который он сегодня вырвал с мясом.

— Ревнуешь? — на его губах появилась та самая кривая, циничная усмешка, которая когда-то сводила меня с ума, а теперь вызывала лишь приступ тошноты. — Рина, это бизнес. Большой бизнес. Иногда, чтобы закрепить сделку, чтобы партнёр тебе доверял на сто процентов, нужно… расслабиться вместе. Показать, что ты свой. Это ничего не значит. Это просто часть игры.

Ничего. Не. Значит.

Три слова, которые стали эпитафией на могиле моей любви. На могиле нас. Всё, чем мы были, всё, во что я верила, все эти четыре года, каждая бессонная ночь, когда я поддерживала его после очередного провала, каждый его триумф, которому я радовалась больше, чем своему собственному — всё это было просто… ничем. Сопутствующий ущерб на пути к очередной галочке в его списке достижений.

И в этот момент внутри меня что-то оборвалось. С оглушительным треском, как лопается натянутый до предела стальной канат. Боль ушла. Ярость испарилась. Осталась только звенящая, кристально чистая пустота. И ясность.

Я подняла на него глаза и впервые за долгое время посмотрела не на мужа, которого любила до потери пульса, а на чужого, холодного, самодовольного мужчину.

— Ты прав, — мой голос прозвучал на удивление спокойно и твёрдо. — Ты абсолютно прав, Марк. Это действительно ничего не значит.

Он нахмурился, удивлённый моей покладистостью. Он, наверное, ждал слёз, истерики, битья посуды. Всего того, на что у меня просто не осталось сил.

— Вот и отлично, что ты понимаешь…

— Потому что нас с тобой больше нет, — закончила я свою мысль, отчётливо произнося каждое слово. — И это тоже… ничего не значит. По крайней мере, для тебя.

Я развернулась и пошла к двери. Я не бежала. Я шла. С прямой спиной. Каждый шаг отдавался гулким эхом в моём пустом сердце.

ГЛАВА 1

ГЛАВА 1

КАРИНА

— Если он сейчас скажет, что для укрепления корпоративного духа мы все едем в подмосковный пансионат на тимбилдинг с верёвочным курсом и хороводами у костра, я уволюсь. Прямо здесь. Торжественно и с пафосом.

Я прошептала это, не отрывая взгляда от страдальческой физиономии нашего генерального, Павла Игоревича, который уже минут пять мялся за трибуной, словно ему натёрли новые ботинки, причём изнутри.

— Уволишься и оставишь меня одного на растерзание корпоративным шаманам? Жестоко, Богатырёва, непростительно жестоко, — так же тихо отозвался Артём Лазарев, наш главный инженер и по совместительству самый надёжный парень в радиусе пяти километров. Он сидел рядом, и от него, как всегда, пахло кофе и невозмутимым спокойствием. — К тому же, кто тебе даст уволиться? Ты же наш золотой билет. Проект небоскрёба…

— Тш-ш-ш, — я приложила палец к губам, продолжая со злорадной тревогой наблюдать за мучениями шефа. — Не спугни. Мне нравится смотреть, как он страдает. Это компенсирует мне три бессонные ночи над макетом.

Наша переговорная, обычно залитая солнцем и гудящая от творческих споров, сегодня напоминала зал ожидания в травмпункте. Все тридцать сотрудников “Проект-Генезис” сидели на своих местах с одинаково напряжёнными лицами. Воздух загустел от невысказанных вопросов и слухов, которые расползались по офису последние сутки со скоростью лесного пожара. Банкротство. Враждебное поглощение. Продажа за долги каким-то сомнительным типам из девяностых. Версии были одна другой страшнее.

Я, честно говоря, старалась сохранять олимпийское спокойствие. Моё имя в архитектурных кругах уже что-то да значило. Проект небоскрёба “Атлант”, который я вела последний год, был не просто работой — это была моя поэма из стекла и бетона, моя самая большая амбиция. С таким портфолио я могла найти работу где угодно. Но за коллектив было обидно. Мы были не просто коллегами, мы были почти семьёй. Сумасшедшей, громкой, иногда невыносимой, но семьёй.

Павел Игоревич, наконец, откашлялся в кулак, и в переговорной повисла такая тишина, что было слышно, как у кого-то в заднем ряду урчит в животе.

— Дорогие друзья, коллеги! — начал он голосом человека, собирающегося объявить о начале эпидемии. — Как вы все знаете, последние годы были… непростыми. Рынок нестабилен, конкуренция растёт…

— Сейчас заплачет, — снова прошептала я Артёму, делая вид, что рисую в своём блокноте какую-то гениальную загогулину.

— Карина, прекрати, — шикнул он, но я видела, как дёрнулся уголок его губ.

— …и чтобы не просто выжить, а выйти на новый уровень, чтобы обеспечить нашему бюро будущее, я принял непростое, но, я уверен, верное решение, — шеф сделал драматическую паузу и обвёл нас взглядом мученика. — Архитектурное бюро “Проект-Генезис” становится частью одного из крупнейших игроков на строительном рынке. Частью строительного гиганта “Империум”.

По рядам пронёсся вздох. Смесь ужаса и облегчения. “Империум”. Монстр. Гигант. Акула, которая сжирала конкурентов на завтрак, не поперхнувшись. С одной стороны, это означало стабильность и огромные бюджеты. С другой — конец нашей ламповой, почти семейной атмосферы. Прощайте, пиццы по пятницам и дурацкие корпоративы. Здравствуйте, жёсткий регламент, дресс-код и отчёты в трёх экземплярах.

— И сейчас я хочу представить вам нового владельца и генерального директора, который лично… — Павел Игоревич запнулся и посмотрел на дверь, словно ждал оттуда знамения.

Дверь открылась. Бесшумно и плавно.

И время для меня остановилось. Замерло. Рассыпалось на миллиарды ледяных осколков, впившихся в каждый сантиметр моей кожи.

В переговорную вошёл он.

Марк Богатырёв.

Мой бывший муж.

Четыре года. Тысяча четыреста шестьдесят дней я не видела его лица вживую. Только мельком на обложках деловых журналов, которые я тут же брезгливо захлопывала. Тысяча четыреста шестьдесят дней я училась дышать без него, жить без него, не вспоминать его. Я выстроила вокруг своего сердца крепость с высоченными стенами и рвом, кишащим крокодилами. Я стала другой. Сильной. Независимой. Той, которую невозможно ранить.

И вся моя крепость рухнула в одну секунду от одного его взгляда.

Он почти не изменился. Стал, может, ещё жёстче. Шире в плечах. На волевом подбородке появилась лёгкая щетина, которая делала его вид ещё более хищным и опасным. Короткие тёмные волосы. Идеально скроенный костюм цвета мокрого асфальта, который стоил, как вся моя машина. И глаза. Всё те же глаза цвета холодной стали, которые сейчас медленно, будто пробуя на вкус, скользили по лицам моих ошарашенных коллег.

Он не видел меня. Пока ещё не видел.

Я вжалась в кресло, инстинктивно пытаясь стать меньше, незаметнее. Сердце колотилось о рёбра с такой силой, что, казалось, его стук слышен на том конце зала. В горле пересохло. В голове не было ни одной мысли, только оглушающий белый шум.

Это не может быть правдой. Это дурной сон. Галлюцинация от недосыпа. Сейчас я моргну, и он исчезнет.

Я моргнула. Он не исчез.

Он остановился в центре, рядом с поникшим Павлом Игоревичем, и его взгляд впился в меня. Буквально. Словно знал, где меня искать и поймал на прицел.

Это длилось всего мгновение. Но в этом мгновении была целая вечность. В его глазах не было удивления. Ни капли. Только что-то тёмное, тяжёлое. И триумф. Неприкрытый, хищный триумф волка, который после долгой охоты, наконец, загнал в угол свою добычу.

Он знал. Он всё знал. Он знал, что я здесь работаю. Эта покупка… это не просто бизнес. Это было ради меня.

Осознание ударило наотмашь, вышибая остатки воздуха из лёгких. Белый шум в голове сменился оглушающей, всепоглощающей яростью. Она хлынула горячей волной, выжигая страх, выжигая шок, оставляя после себя только звенящую, холодную сталь.

По залу пронёсся шёпот, сначала тихий, потом всё более отчётливый.

— Это же Богатырёв… тот самый? Владелец «Империума»?

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

КАРИНА

Ловушка захлопнулась.

Этот тихий щелчок дверного замка прозвучал в моей голове громче выстрела. Я осталась стоять у двери, не решаясь сделать и шага вглубь кабинета, который ещё утром принадлежал моему начальнику, а теперь превратился в логово дьявола. Моего личного, персонального дьявола с глазами цвета холодной стали.

— Итак? — я скрестила руки на груди, впиваясь ногтями в предплечья, чтобы унять предательскую дрожь. Голос прозвучал на удивление ровно, даже с ноткой яда. — Шоу окончено? Можно расходиться по рабочим местам и делать вид, что мы не в курсе, какой цирк с конями ты тут устроил?

Кабинет Павла Игоревича, а теперь, очевидно, его кабинет, казался чужим и враждебным. Марк не сел за стол, не занял кресло, похожее на трон. Вместо этого он начал медленно обходить меня по кругу, как акула, изучающая свою жертву перед атакой. Его шаги были бесшумными на толстом ковре, но каждый отдавался в моей голове гулким ударом метронома, отсчитывающего секунды до взрыва.

— Цирк? — он остановился за моей спиной. Так близко, что я почувствовала жар его тела сквозь тонкую ткань блузки. Его голос, низкий, с той самой хрипотцой, от которой у меня когда-то слабели ноги, прозвучал у самого уха. — О нет, моя дорогая бывшая жена. Цирк только начинается. И у тебя в нём главная роль. Прима-балерина на арене имени меня.

Его рука легла мне на талию. Не грубо, не властно. Почти нежно. И от этой лживой, показной нежности по коже пробежал табун ледяных мурашек. Пальцы чуть сжались, сминая шёлк блузки, посылая разряды тока по всем нервным окончаниям. Он помнил. Он, чёрт возьми, помнил, как я реагировала на его прикосновения. Я резко шагнула вперёд, вырываясь из его хватки.

— Не прикасайся ко мне, — прошипела я, разворачиваясь к нему лицом. Ярость придала мне сил, выпрямила спину. — И не смей называть меня по имени. Для тебя я — Карина Андреевна. Ведущий архитектор-дизайнер этого бюро. И твой подчинённый. Пока что.

На его губах появилась та самая кривая, циничная усмешка, которая когда-то сводила меня с ума, а теперь вызывала лишь приступ тошноты.

— «Пока что»? Какая смелая формулировка, — он опёрся бедром о край массивного стола, скрестив руки на груди. Поза хозяина положения. — Ты же не думала, что я позволю тебе снова просто так уйти?

Я рассмеялась. Коротко, зло. Звук получился похожим на скрежет стекла по металлу.

— Ты не мой муж, Марк, ты мой начальник. И я могу уволиться. Прямо сейчас. Заявление ляжет на этот твой стол через пять минут.

Его глаза, цвета холодной стали, потемнели. Он смотрел на меня долго, изучающе, словно пытался прожечь во мне дыру одним взглядом. А потом его лицо стало до пугающего спокойным.

— Попробуй, — сказал он тихо, но в этой тишине было больше угрозы, чем в любом крике. — Подойди к столу.

Что-то в его тоне заставило меня подчиниться. Я подошла, держа спину идеально прямо, не позволяя себе показать ни капли страха. На полированной поверхности красного дерева лежал один-единственный документ. Мой новый трудовой договор. Тот самый, который я, как и все остальные, подписала неделю назад, не глядя.

— Я вшил в твой контракт такой маленький, но пикантный пунктик о неустойке, что тебе придётся продать в рабство не только себя, но и свою язвительную подружку с её баром, полным пробирок, — буднично сообщил он, постукивая пальцем по определённому абзацу. — Пункт 7.4. В случае досрочного расторжения договора по инициативе сотрудника, занимающего ключевую должность, сотрудник обязуется выплатить компании компенсацию в размере… — он сделал паузу, смакуя момент, — …десяти миллионов. Рублей, разумеется. Я пока не торгую людьми за доллары. Это не мой профиль.

Десять миллионов. Цифра взорвалась в моей голове ослепительной вспышкой. Я уставилась на строчки договора, на свою размашистую подпись внизу. Сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле, мешая дышать. Вспыхнуло воспоминание: Павел Игоревич, суетливо подсовывающий мне кипу бумаг. «Кариночка, это просто формальность, плановое обновление в связи с реструктуризацией, подпиши, не глядя, у меня голова кругом». И я подписала. Дура. Самонадеянная, доверчивая дура!

— Это… это незаконно, — выдохнула я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Ни один суд…

— Ошибаешься, — перебил он, его голос был холоден, как лёд. — Мои юристы — лучшие в стране. Договор составлен безупречно. Ты — ключевой сотрудник, ведущий флагманский проект «Атлант», от которого зависит репутация и будущая прибыль компании. Твой уход — это прямой ущерб. Всё абсолютно легально. Можешь нанять адвоката. Он скажет тебе то же самое, предварительно выставив счёт тысяч на сто. Или даже двести. Инфляция, знаешь ли.

Я смотрела на свою подпись, и меня затопила волна тупой, бессильной ярости. В первую очередь — на саму себя. На свою доверчивость. На свою глупость.

— Павел Игоревич уверял, что это простая формальность… — прошептала я, скорее для себя, чем для него.

— Павел Игоревич теперь работает на меня, — отрезал Марк. — И он сделал то, что я ему сказал. Он продал мне не просто бюро. Он продал мне тебя, Рина. Со всеми потрохами.

Он снова назвал меня этим именем. Рина. Так, как не смел называть никто уже четыре года. И это стало последней каплей. Холодная ярость сменилась обжигающим бешенством. Я подняла на него глаза.

— Зачем? — выплюнула я. — Зачем тебе всё это? Мало компаний, которые можно купить? Мало женщин, которых можно унизить? Решил отомстить за то, что я посмела от тебя уйти? Потешить своё эго?

Он шагнул ко мне, сокращая расстояние до минимума. Схватил меня за подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза. Его пальцы были как стальные тиски.

— Эго? — прорычал он мне в лицо, и я почувствовала на своей коже его горячее дыхание с нотками кофе и чего-то ещё, только его, до боли знакомого. — Ты думаешь, дело в эго? Я четыре года пытался выжечь тебя из своей памяти. Я строил империю, спал с женщинами, от которых пахло чужими духами, и каждую ночь, закрывая глаза, я видел твоё лицо. Я просыпался в холодном поту, потому что мне снилось, как ты смеёшься с кем-то другим! Ты — моя болезнь. Моя лихорадка. И я пришёл не мстить. Я пришёл забрать своё лекарство.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

МАРК

— Ну что, доволен? Тонко, как удар кувалдой. Я аплодирую стоя.

Голос Стаса Клюева в динамике телефона был сухим, как пустынный ветер, и пропитан сарказмом до последней молекулы. Он единственный человек на этой планете, кто мог позволить себе говорить со мной таким тоном. Возможно, потому, что он единственный, кто видел меня не на обложке Forbes, а на полу в собственной квартире, вдребезги пьяного и разбитого, три дня после того, как она ушла.

— Она должна была понять всё сразу, — ответил я, не отрывая взгляда от крошечной фигурки, вышедшей из парадного входа бизнес-центра. — Никаких полумер. Никаких игр в кошки-мышки. Я пришёл, чтобы забрать своё.

Я стоял у панорамного окна в своём новом, только что завоёванном кабинете, и смотрел вниз. Не на город, раскинувшийся у моих ног послушным, сверкающим ковром. А на неё. На Карину. Мою бывшую жену. Моего нового главного архитектора. Мою одержимость.

Даже с высоты сорокового этажа я узнал бы её из тысячи. Резкая, чуть рваная линия стрижки, гордая осанка и та особенная походка — стремительная, будто она вечно куда-то опаздывает, но при этом ни на секунду не теряющая достоинства. Она замерла на тротуаре, подняла голову и посмотрела точно на моё окно. Конечно, она не могла меня видеть сквозь тонированное стекло, но я почувствовал её взгляд, как физический удар. Ледяной, полный ненависти. Мои кулаки сжались сами собой, до побелевших костяшек. Ногти впились в ладони, оставляя на коже багровые полумесяцы.

— «Своё»? — хмыкнул Стас на том конце провода. — Марк, она не вещь. Не пакет акций, который ты можешь вернуть через арбитражный суд. Она четыре года строила свою жизнь. Без тебя. И, судя по тому, как она прошла мимо меня в коридоре, сжав кулаки так, что костяшки побелели, она скорее выпрыгнет с этого твоего сорокового этажа, чем снова станет «твоей».

Он видел её лицо после нашего разговора. Разумеется, видел. Я сам попросил его быть где-то поблизости. Проконтролировать. Подстраховать. Старый рефлекс, который я так и не смог в себе искоренить.

— Она не выпрыгнет. У неё слишком сильный инстинкт самосохранения, — я криво усмехнулся, наблюдая, как она резко развернулась и зашагала прочь, в противоположную от парковки сторону. Не к своей машине. Просто прочь. Подальше от этого здания. От меня. — И я вшил в её контракт такую неустойку, что для прыжка ей понадобится золотой парашют.

— Безумие, завёрнутое в одержимость, — констатировал Стас с усталостью в голосе. — Ты потратил полгода и сумму, сопоставимую с ВВП небольшой африканской страны, чтобы купить это захудалое бюро. Чтобы загнать её в угол. И ради чего? Чтобы она тебя ненавидела ещё сильнее? Гениальный план, Богатырёв. Надёжный, как швейцарские часы. Если бы их делали сумасшедшие.

Его слова не злили. Они были правдой. Но правдой поверхностной, не затрагивающей сути. Он видел лишь верхушку айсберга, не представляя, какая ледяная глыба отчаяния и ярости скрывается под водой. Он не знал, каково это — четыре года просыпаться в пустой постели, где всё ещё чудится её запах. Он не знал, каково это — видеть её в каждой второй брюнетке на улице и каждый раз чувствовать, как сердце делает болезненный кульбит. Он не знал, что такое пустота. Та самая, что осталась после неё. Тишина, густая, как остывающая смола, которая заполнила наш огромный пентхаус после того, как за ней захлопнулась дверь. Я тогда разнёс свой кабинет. В щепки. Превратил в руины всё, до чего дотянулись руки. А потом просто сел на пол среди осколков и понял, что разрушил не мебель. Я разрушил себя. И собрать заново так и не смог. Все эти годы я был лишь оболочкой, функциональным механизмом по зарабатыванию денег, внутри которого выл ледяной ветер.

— Ты не понимаешь, — выдавил я, прижимаясь лбом к холодному стеклу.

— О, я как раз всё понимаю! — в его голосе зазвенел металл. — Я понимаю, что до твоего тридцать второго дня рождения осталось меньше семи месяцев. Я понимаю, что по завещанию твоего деда ты должен быть не просто женат, а иметь наследника. В противном случае контрольный пакет «Империума» уплывает к благотворительному фонду имени его покойной болонки. И я понимаю, что твоя охота на бывшую жену — это самый отчаянный и циничный бизнес-проект в твоей жизни.

Кровь ударила мне в виски. Телефон в руке затрещал под натиском пальцев.

— Не смей. Слышишь, Стас, не смей всё сводить к этому проклятому завещанию! — прорычал я, едва сдерживаясь. — Отец дал мне дедлайн, но даже без его ультиматума я бы всё равно сжёг мир, чтобы её вернуть. Просто сделал бы это позже, может, на год, на два. А он… он просто нажал на спусковой крючок. Дал мне официальный повод сделать то, чего я хотел с той самой ночи, как она ушла. Вернуть её. Любой ценой. Завещание — это просто предлог. Удобная ширма. Но причина… причина в том, что я без неё не могу дышать.

На том конце провода повисла тишина. Стас был единственным, кому я мог это сказать. И единственным, кто понимал, что это не красивые слова, а диагноз.

— Ладно, прости, — наконец, вздохнул он, поняв, что перегнул палку. — Но пойми и ты. Ты играешь с огнём. Эта женщина — не та наивная девочка, на которой ты женился. Она тебя сожжёт и даже пепла не оставит. И я не уверен, что хочу потом соскребать то, что от тебя останется, со стен этого кабинета.

— Я не повторяю ошибок, Стас. Я их исправляю. Любой ценой.

Я сбросил вызов, не дожидаясь ответа. Бросил телефон на стол и сел в кресло. Своё кресло. Оно ещё хранило едва уловимый запах дорогого парфюма Павла Игоревича. Запах поражения. Мне нравился этот запах.

На огромном сенсорном экране стола я открыл папку. Личное дело. Богатырёва Карина Андреевна. Ведущий архитектор-дизайнер.

Я нажал на иконку с фотографией. Она стояла на фоне строящегося объекта, в белой каске, сдвинутой на затылок. Растрёпанные тёмные волосы выбивались из-под неё, ветер трепал их. На губах играла лёгкая, чуть насмешливая ухмылка, а в карих глазах с золотистыми искорками плясали черти. Она смотрела не в камеру, а куда-то в сторону, на своего собеседника. И в этом взгляде было столько жизни, столько уверенности и дерзости, что у меня свело челюсти.

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

КАРИНА

— Двойной. Чистый. И не спрашивай, что случилось. Просто налей.

Слова вылетели из меня раньше, чем я успела отдышаться, захлопнув за собой тяжёлую дубовую дверь бара. Они прозвучали хрипло, как скрежет металла по стеклу, и повисли в полумраке, пропитанном запахом хмеля, дерева и чего-то неуловимо сладкого, похожего на сожжённый сахар.

Бар Ники «Пробирка» был моим убежищем. Моим персональным бункером. Небольшое подвальное помещение в старом московском переулке, с кирпичными стенами, уставленными сотнями колб, реторт и мензурок с разноцветными жидкостями, тусклым неоновым светом и лучшей музыкой в городе. Здесь пахло можжевельником, лаймом, пыльными книгами и свободой. Той самой свободой, которой меня сегодня так показательно и жестоко лишили.

А его хозяйкой была Вероника Смехова, моя лучшая, единственная и совершенно безбашенная подруга. Выслушав заказ, она не сдвинулась с места. Ника продолжала невозмутимо протирать бокал белоснежным полотенцем, и только её идеально выщипанная бровь медленно поползла вверх. Она окинула меня взглядом — от растрёпанных волос до сжатых в белые костяшки кулаков — и её губы, подчёркнутые вишнёвой помадой, скривились в знакомой, саркастичной усмешке.

— Богатырёв, значит, — констатировала она, а не спросила. — Я так и знала, что однажды эта фамилия снова принесёт тебе неприятности. Только думала, что это будет связано с разделом имущества, а не с нервным срывом посреди рабочего дня. Двойной, говоришь? Похоже, одним тут не обойдётся.

Она отставила бокал, её движения были точными и экономичными, как у хирурга. Повернувшись к полкам, уставленным батареей бутылок, подсвеченных изнутри тёплым янтарным светом, она взяла самую дорогую, ту, что мы открывали только по особым случаям. Сегодня, очевидно, был именно такой.

Я рухнула на высокий барный стул, чувствуя, как адреналин, державший меня на ногах последние полчаса, начинает отступать, уступая место липкому, тошнотворному страху. Моя крепость, которую я так тщательно выстраивала четыре года, кирпичик за кирпичиком, — рухнула. Не просто дала трещину, а разлетелась в пыль от одного его взгляда, от одного его голоса.

— Он купил «Проект-Генезис», — выдавила я, глядя на свои дрожащие руки, лежащие на прохладной медной поверхности стойки. — Он мой новый босс.

Ника поставила передо мной тяжёлый хрустальный стакан с щедрой порцией виски. Лёд тихо звякнул.

— Ну, поздравляю, — её голос был пропитан ядом. — Теперь ты официально рабыня Изаура. Или мне лучше поискать в гугле, как звали наложниц в гареме у султана? Уверена, у твоего бывшего амбиции где-то на том же уровне.

Я сделала большой глоток. Огненная жидкость обожгла горло, но принесла странное, извращённое облегчение.

— Хуже, Ник. Гораздо хуже.

И я рассказала ей всё. Про утреннее собрание, про его триумфальное появление, про ледяной ужас, сковавший меня при виде него. Про шёпот коллег за спиной. Про разговор в кабинете, который теперь был его кабинетом. Про контракт.

Когда я дошла до пункта о неустойке, Ника, до этого слушавшая меня с каменным лицом, присвистнула.

— Десять миллионов? Он что, купил тебя вместе с мебелью и фикусом в кадке? — она взяла мой стакан, плеснула туда ещё виски, не обращая внимания на мой слабый протест. — Это не контракт, Рина. Это акт купли-продажи. Он тебя не на работу нанял, он тебя купил. Со всеми потрохами. И сделал это так, что ты сама под этим подписалась.

Она была права. И от этой правоты хотелось выть.

— Я была такой дурой! — я ударила кулаком по стойке. Несильно, но стаканы на полке сочувственно звякнули. — «Плановое обновление трудовых соглашений в связи с реструктуризацией». Павел Игоревич так убедительно щебетал об этом неделю назад! Вся команда подписала, не глядя. Огромная кипа бумаг, мелкий шрифт… Кто вообще читает эту юридическую муть? Павел Игоревич уверял, что это простая формальность, и я, дура, ему поверила!

— Тот, кто хоть раз имел дело с Марком Богатырёвым, — отрезала Ника. — Ты забыла его главное правило, подруга? Он никогда не играет, если не может выиграть. И он всегда читает мелкий шрифт. Особенно тот, который пишет сам.

Она обошла стойку и села рядом, обняв меня за плечи. От неё пахло корицей и её любимыми духами с нотой горького апельсина. Запах дома. Запах безопасности.

— Что он сказал? Зачем ему это? — спросила она уже тише, без сарказма.

Я закрыла глаза, и его лицо снова встало передо мной. Слишком близко. Его стальные глаза, в которых плескалась тёмная, пугающая одержимость. Его губы, произносящие эти страшные слова.

— Он сказал… — мой голос сорвался, и я заставила себя говорить дальше, — …что я его болезнь. Его лекарство. И он пришёл забрать своё.

— Какая пафосная чушь, — фыркнула Ника, но её пальцы сжали моё плечо сильнее. — Прямо цитата из дешёвого романа для домохозяек. Ему не лекарство нужно, ему нужно эго своё потешить. Он не простил, что ты ушла первой. Такие, как он, не прощают. Они должны бросать сами. А ты сломала ему сценарий. Вот он и решил переписать пьесу заново, на своих условиях.

Может, она и была права. Но то, что я видела в его глазах, было страшнее уязвлённого эго. Это была одержимость. Холодная, расчётливая, всепоглощающая. Он не просто хотел вернуть меня. Он хотел сломать меня. Пересобрать заново по своему образу и подобию.

— Он подошёл так близко, Ник… я снова почувствовала его запах. Этот проклятый сандал и что-то ещё, горькое, как полынь. И я поняла, что моё тело — грёбаный предатель. Оно его помнит. Каждое прикосновение. Каждый шёпот. Оно откликнулось… И в этот момент я возненавидела себя почти так же сильно, как его.

— Так, — Ника решительно забрала у меня стакан. — Нытьё отставить. Включаем мозг. Он думает, что загнал тебя в угол. Отлично. Пусть пока так и думает. Но мы найдём выход.

Она спрыгнула со стула и начала мерить шагами крошечное пространство за баром, её короткая кожаная юбка вызывающе покачивалась в такт шагам. Её энергия была заразительной, как вирус.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

КАРИНА

— Послушай сюда, ты, офисный планктон в дорогой упаковке, — прошипела Ника, наклоняясь вперёд через стойку. Её зелёные глаза метали молнии, а голос был похож на шипение пролитого на раскалённую сковороду масла. — Твои поручения здесь никого не интересуют. Разворачивай свои лакированные ботинки на сто восемьдесят градусов и топай обратно в свой серпентарий. Передай своему хозяину, что его тут не ждут. Ни в каком виде. Даже в виде его говорящей болонки.

Я ожидала чего угодно: что он смутится, разозлится, уйдёт. Но Клюев даже бровью не повёл. Он лишь перевёл свой спокойный, изучающий взгляд на Нику. Смерил её с головы до ног — растрёпанные рыжие волосы, пирсинг в брови, чёрная майка с какой-то анархистской надписью, татуировки на руках. И в его глазах, на долю секунды, промелькнуло что-то похожее на… интерес. Почти научный.

— Вероника Смехова, — констатировал он, а не спросил. — Владелица бара «Пробирка». Авторская коктейльная карта, тридцать семь уникальных рецептов. Средний чек — две тысячи четыреста рублей. Высокие рейтинги на всех профильных сайтах. В криминальных сводках не замечена, но имеет два административных штрафа за нарушение режима тишины. Я ничего не упустил?

Ника замерла, ошарашенная. Я тоже. Он навёл о ней справки. Марк навёл о ней справки. Холодная дрожь пробежала у меня по спине. Они готовились. Они просчитывали не только меня, но и моё окружение.

— Ты… ты что, шпионил за мной? — выдавила Ника, её голос дрогнул от ярости.

— Я собирал информацию, — поправил Клюев с тем же невозмутимым видом. — Это часть моей работы. Необходимо понимать, с какими активами и пассивами мы имеем дело. Вы, мисс Смехова, очевидно, главный актив Карины. И одновременно — самый непредсказуемый пассив.

— Я тебе сейчас такой пассив устрою, что ты неделю сидеть не сможешь! — взревела Ника, начиная подниматься.

Я схватила её за руку.

— Ника, сядь. Не надо.

— Карина, он…

— Сядь, пожалуйста.

Она нехотя опустилась обратно на стул, продолжая испепелять Клюева взглядом.

— Можно мне присесть? — вежливо поинтересовался он, указывая на свободный барный стул рядом со мной. — Мой рабочий день тоже был длинным, а ноги у меня не казённые.

Не дожидаясь ответа, он плавно опустился на стул, положив на стойку тонкий кожаный портфель. Он двигался с какой-то хищной грацией, которая совершенно не вязалась с его образом клерка.

— Что вам нужно, Станислав? — спросила я, решив взять инициативу на себя. Хватит с меня роли жертвы.

— Марк Викторович просил передать вам это, — он открыл портфель и достал оттуда тонкую папку из дорогого картона. Точно такую же, как та, с моим рабским контрактом. Он положил её на стойку и пододвинул ко мне. — Он подумал, что в более спокойной обстановке вы сможете оценить его предложение по достоинству.

Я с отвращением посмотрела на папку.

— Я уже оценила. И достоинства там не нашла. Только шантаж и принуждение.

— Это вопрос терминологии, — пожал плечами Клюев. — В бизнесе это называется «мотивационная программа для ключевых сотрудников».

— В борделе это тоже как-то называется, но суть от этого не меняется! — встряла Ника.

Клюев снова посмотрел на неё. На этот раз в его взгляде читалось откровенное любопытство, как у энтомолога, обнаружившего новый, очень ядовитый вид насекомого.

— У вас на всё есть такое яркое сравнение, мисс Смехова? Должно быть, с вами очень интересно вести деловые переговоры.

— Со мной интересно пить текилу и обсуждать способы расчленения таких, как твой босс. А переговоры я не веду. Я сразу бью в морду, — огрызнулась она, но я заметила, что её щёки едва заметно порозовели.

— Заманчивое предложение. Возможно, в другой раз, — его губы тронула едва заметная усмешка. Он повернулся ко мне. — Карина Андреевна, откройте папку. Там не только контракт.

Я колебалась. Каждая клеточка моего тела кричала, что не нужно этого делать. Что это очередная ловушка. Но любопытство, смешанное с упрямством, взяло верх. Я протянула руку и открыла папку.

Сверху лежал мой трудовой договор. А под ним — несколько листов с эскизами. Моими эскизами. Ранними набросками к «Атланту». Теми самыми, которые я делала ещё для себя, для души, когда проект был лишь смелой идеей. Там была и та самая стеклянная крыша в виде раскрывающихся крыльев, и зимний сад на семидесятом этаже, и спиральный атриум — всё то, от чего пришлось отказаться по настоянию Павла Игоревича из-за «непомерного бюджета» и «технической сложности».

А на последнем листе, поверх моего эскиза панорамного лаунж-бара на последнем этаже, красным маркером было написано одно слово: «УТВЕРЖДАЮ». И размашистая, знакомая до боли подпись Марка.

У меня перехватило дыхание.

— Что это? — прошептала я.

— Это зелёный свет, — спокойно пояснил Клюев. — Марк изучил все ваши первоначальные идеи. Он считает, что урезать этот проект было преступлением. Он даёт вам полный карт-бланш. Любой бюджет. Любые технические решения. Он даёт вам не просто деньги. Он даёт вам возможность построить именно тот небоскрёб, о котором вы мечтали. Без компромиссов.

Я смотрела на свои собственные рисунки, на эту дерзкую красную надпись, и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Это был удар ниже пояса. Гораздо более сильный, чем любая неустойка. Он не просто шантажировал меня деньгами. Он соблазнял меня моей же мечтой. Он предлагал мне не просто работу, а возможность сотворить чудо. И он знал, что для такого архитектора, как я, это искушение посильнее любого другого.

— Он… он думает, что может купить меня? Мой талант? Мою мечту? — мой голос дрожал от гнева и… чего-то ещё. От обиды. От того, что он так хорошо меня знал.

— Он думает, что гений не должен быть ограничен сметой, — поправил Стас. Он поднял руку, подзывая официанта, который испуганно жался в дальнем углу. — Мне, пожалуйста, двойной эспрессо. И счёт за столик — на меня.