Вернуть жену. Цена ошибки

Глава 1

Алена

Скоро выезжать, а Кирилла все нет. Обещал, что вместе поедем на третий скрининг. Ну, как обещал... Я спросила, не хочет ли он поехать со мной. Он ответил: «Ок, посмотрим».

Кручу в руках остывшую чашку травяного чая. Может, набрать его? Закрутился, забыл? Жаль, если пропустит. Он ведь ни разу со мной на УЗИ не был. А уже рожать скоро.

Сегодня опять дома не ночевал. Позвонил, сказал, что работает допоздна, а утром встреча важная – остался у друга в центре. Мы ведь за городом живем.

Полночи ворочалась. Всегда плохо сплю без мужа. Все никак не могла устроиться удобно. Беременный живот стал таким огромным. И малыш все пинался, беспокоился вместе со мной. Поднял на ноги ни свет ни заря.

— Левушка, — шепчу ласково, поглаживая живот и стараясь успокоить сыночка. — Не волнуйся. Сейчас папочке позвоним.

Беру мобильник, но телефон в руках вдруг вибрирует. Радостно смотрю на экран. Кирилл вспомнил о наших планах?

Не он.

Вздыхаю, отвечаю на звонок.

— Приезжаю я, значит, в родной Сочи. Думаю, дай подругу навещу. А мне твоя мать заявляет: замуж Аленка выскочила и в Питер укатила! Это как понимать, Тишкина?!

Улыбаюсь, слушая в трубку ворчание бывшей одноклассницы.

– Бу-бу-бу! А я уже не Тишкина. Теперь — Кирсанова, – отвечаю с гордостью.

— Ну ты и тихушница! Даже на свадьбу не позвала! Нормально? И это после стольких лет за одной партой!

— Не обижайся, — бросаюсь успокаивать подругу. — У нас как-то быстро все завертелось. И свадьбу мы не играли. По-тихому расписались.

Всегда мечтала о красивой свадьбе, белом платье с фатой. Но мне ли жаловаться? Я встретила мужчину мечты, мы поженились и теперь ждем сыночка. Разве не это счастье?

— Тю-ю-ю! Мать твоя сказала, что он богач, а на свадьбу денег зажал? Жмот, что ли? — хмыкает Оксана.

— Нет, просто решили, что позже сыграем. Сейчас не до этого. Переезд, ну и я… в положении.

— А-а-а, так я и думала! — восклицает она, будто в чем-то меня уличила. — Ну даешь! А такую недотрогу из себя корчила! Последняя девственница города Сочи. Так брак по залету, значит?

Оксана в своем репертуаре.

Но я не сержусь. Такая она, что поделать. Сама жизнью побитая, вот и не умеет порадоваться за других.

— Ну, рассказывай! Кто он? И как ты его подцепила? — продолжает свой допрос.

Тон ее царапает, скребет по душе, будто я что-то постыдное сделала. Малыш толкается изнутри, будто тоже возмущен. Глажу живот, успокаивая нас обоих.

— Случайно познакомились, — отвечаю, не поддаваясь на провокации. — Он приехал в Сочи на конференцию. А я дежурила за стойкой в отеле.

— Прям увидел тебя и в обморок упал! — хихикает Оксана обидно.

Вообще, в обморок чуть не упала я. Таких статных мужчин, как он, я в жизни не видела. Дорогой костюм, широкие сильные плечи, узкие бедра, длинные ноги и рост метр девяносто. А глаза…

Когда он подошел к стойке и взглянул, я даже ручку выронила. А когда заговорил бархатным голосом, ноги сами собой подкосились. Растерялась как дурочка, заикалась, краснела и несколько раз уронила его паспорт, пока оформляла.

Не знаю, что Кирилл во мне нашел. Но в конце смены он ждал меня в холле...

— Честное слово, Оксан. Мы просто влюбились друг в друга. А потом... я узнала, что беременна, и Кирилл сделал мне предложение.

До сих пор поверить не могу, что мне так повезло. Кирилл — настоящий мужчина. Теперь мы — семья. И скоро родится наш Левушка. Лев Кириллович Кирсанов.

— На живот поймала богача! Молодец, Аленка! Не ожидала от тебя такой прыти. Ты ж никогда амбиций особо не проявляла. Сколько я тебя ни учила! Слушай, а друзей у него холостых нет случайно? Сама устроилась, теперь лучшей подруге помоги!

Ох, Оксанка. Как в Краснодар учиться уехала, даже не звонила, мои смс-ки игнорила. А теперь, оказывается, мы «лучшие подруги»?

Но снова стараюсь не злиться. Я ж Оеексану с детства знаю. Отец их бросил, когда она еще маленькой была. И слава богу. Потому что он и мать поколачивал, и Оксанке порой прилетало.

— Да есть тут один, — вспоминаю про Акелова, партнера мужа. — Только вот бабник он страшный. Я б такого лучшей подруге не посоветовала.

— Пф-ф-ф! Смешная ты, Аленка! А то, можно подумать, твой не бабник! Ты с пузом ходишь, а он яйца в узелок?

У меня аж дыхание от возмущения перехватывает. Вот теперь точно злюсь! Она явно перегибает.

– Знаешь, Оксан, я не позволю так говорить о моем муже. Ты его вообще не знаешь! Хоть раз бы просто порадовалась за меня, а не пыталась укусить. Неужели так сложно?

— Ой, какие мы нежные! Еще и в облаках летаем. Ладно, летай. Только потом не звони, когда больно шарахнешься!

Она бросает трубку.

После разговора с ней на душе неприятно. Будто в грязи изваляли. Стараюсь выбросить ее слова из головы.

Набираю номер Кирилла. Слушаю долгие гудки. Когда уже почти отчаялась, что ответит, он берет трубку:

— Неудобно говорить, позже перезвоню, — выдает скороговоркой.

— Я на секунду, — успеваю вставить. — Только про скрининг хотела напомнить. Ты не сможешь, да?

— Прости, детка, не получится вырваться. Вечером расскажешь, как прошло, ок?

— Хорошо, милый. Люблю те…

Не успеваю договорить, он уже сбросил.

Грустно вздыхаю.

Жаль, конечно. Но что поделать, работа есть работа.

Поднимаюсь в спальню.

— Ну, ничего, Левушка, мы ему фоточки пришлем, да? Чтобы посмотрел, какой ты у нас красивый! — болтаю, натягивая сарафан свободного кроя.

Скоро вообще ничего не налезет. Хорошо, что рожать уже в сентябре. Жара спадет, но будет еще тепло. Не нужно мучиться и покупать теплые вещи.

Через несколько минут выхожу из дома и сажусь за руль. Водить еще привыкаю. Тащусь потихоньку в правом ряду, потея от волнения. Даже музыку не включаю. В городе движение нервное, все куда-то спешат.

Глава 2

Алена

На водительском месте Кирилл. И на нем усердно скачет какая-то девица.

Ее спина выгибается дугой, глаза прикрыты в сладкой истоме, а руки мужа крепко сжимают ее бедра. От их движений кузов машины чуть покачивается. Тихий скрип подвески режет уши.

Моргаю, и перед глазами плывет. Как в мутном мареве. Покачиваюсь, делаю шаг от машины. Меня ведет. Становится дурно. Тело немеет, будто не мое.

Любовники меня не замечают. Слишком увлечены друг другом. В голове гранатой взрываются слова Оксаны:

«Ты с пузом ходишь, а он яйца в узелок?»

Открываю рот, чтобы закричать от ужаса и боли. Но из меня вырывается только хрип, как у умирающего. Будто гвоздь в грудь забили, глубоко и безжалостно.

Не помню, как разворачиваюсь. Как сворачиваю с переулка на проспект. Ноги несут меня, сама не знаю куда. Я их не чувствую. Холод обволакивает плечи, хотя воздух теплый, липкий, пальцы ледяные.

Малыш… Он начинает пинаться. Сильно. Не как раньше. Не радостно, не игриво. Он будто мечется. Я чувствую, как он тревожится. Как страдает вместе со мной.

— Спокойно… Спокойно, сынок, — шепчу губами, но не слышу себя. Все глуше. Все мутнее.

Глажу живот. Он напряжен, как барабан.

Надо только… подышать. Переждать. Маленький, пожалуйста, тише.

Боль подступает неожиданно — снизу живота, волной. Тупая, тянущая, рвущая. Хватаюсь за живот. Он наливается тяжестью, будто свинцовый.

Прислоняюсь к стене дома. Дышать трудно. Все плывет.

Вдруг что-то теплое стекает по ноге. Становится мокро. Я боюсь смотреть вниз. Цепляюсь за стену. В душе ужас и паника.

Нет, нет, сынок… еще слишком рано!

Ноги подкашиваются. Оседаю прямо на асфальт.

— Вам плохо? — чей-то женский голос рядом.

Я едва поворачиваю голову. Женщина смотрит на меня с тревогой, что-то говорит мне, но я уже не слышу. Собственный пульс в ушах заглушает все звуки.

Вокруг нас собирается небольшая толпа. Кто-то протягивает мне воду, кто-то подкладывает под спину куртку. Но я будто под стеклом. Душу и тело разрывает адская боль, я в агонии.

Единственная причина, по которой я еще в сознании — мой сын. Ради него! Я должна держаться ради него!

Надо мной снова склоняется та женщина. Держит меня за руку:

— Держись, девочка, держись. Скорая уже едет! Моя дочь акушер-гинеколог в Роддоме на Фурштатской. Скажу, чтобы тебя туда везли. Все будет хорошо, слышишь?

На секунду мне кажется, что это сам ангел со мной разговаривает. Пытаюсь улыбнуться, но живот снова сжимается.

Чуть приподнимаюсь, но тут же вжимаюсь обратно в холодный асфальт.

Как будто кто-то тянет меня вниз — за позвоночник, за сердце, за все сразу.

Кричу от боли. Свет тускнеет. Мир будто сжимается со всех сторон, превращаясь в черный бесконечный тоннель.

Левушка... сыночек…

Ты только живи.

Только не уходи.

И вдруг сирена. Открываю глаза. Я уже в скорой. Белый потолок, неоновый свет. Надо мной кто-то говорит. Быстро, четко. Держит за руку, но уже не та женщина.

На пальце прищепка измеряет пульс. Ремни давят на грудь. Кто-то прикасается к животу, холодный гель.

Вдруг отчетливо слышу биение сердца. Моего? Сына?

— Сердцебиение нестабильное.

— Она в сознании?

— Девушка, вы слышите меня? — лицо медсестры рядом.

— Как мой малыш? — выдавливаю еле слышно. Губы не слушаются.

— Мы почти приехали. Дышите ровно. Ребенок живой, сейчас важно только это.

Живой. По щекам катятся горячие слезы. Молодец, сынок. Мама с тобой, мы справимся.

— Какой срок?

— Тридцать четвертая. Преждевременные роды, но шанс есть.

Хватаюсь за эти слова. Значит, я рожаю. Шанс есть. Ты слышал, Левушка?

Вздох. Глубокий. Боль возвращается. Раздирает меня изнутри. Но я уже не боюсь. Понимаю, это, должно быть, схватки. Сжимаю пальцы, ногти впиваются в ладонь, рычу сквозь стиснутые зубы.

Ничего. Ничего. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Повторяю про себя как мантру слова той женщины с улицы.

Скорая тормозит. Хлопают двери, кто-то кричит:

— Открывайте приемное! Преждевременные роды. Готовьте реанимацию.

Каталка жестко подпрыгивает на бордюре. Закатываю глаза от боли — кажется, сейчас лопну пополам. Надо мной — огоньки, фрагменты потолка. Все мигает, плывет. Лиц не вижу. Только руки. Голоса. Холод. Пульсация между ног, влажно, липко.

Левушка, ты со мной?

Так хочу почувствовать его. Но мне кажется, он не двигается. Сердце сжимается от страха. Я не могу его потерять!

Надо мной склоняется какая-то девушка. И почему-то сразу понимаю, что это та, о которой мне говорил «ангел».

Тянусь к ней:

— Спасите его, спасите моего сына, — хриплю ей сквозь слезы.

Она не отвечает, но ловит мою руку, обхватывает ее крепко. Лицо собранное, строгое.

— Кесарево. Немедленно. Плод в гипоксии, кровопотеря. Готовим блок три. Магнезия, доступ, катетер. Поехали!

Каталка снова трогается с места. Все мчится мимо. Но рядом шаги врача. Четкие. Уверенные. Она идет рядом и все еще держит меня за руку.

— Поговорите с ним. Он вас слышит, — говорит мне, не глядя.

Прижимаю ладонь к животу. Он холодный, мокрый. Тяжелый, как камень. Шепчу почти беззвучно:

— Левушка… сынок… не бойся. Мама рядом…

В глазах темнеет. Все сжимается, сужается.

Последнее, что слышу — голос той женщины, уже в операционной:

— Давление нестабильное. Начинаем. Счет — по моей команде.

И все.

Тьма.

Визуалы героев. Алена

Дорогие читательницы!

Приветствую всех в своем новом романе! Как всегда будет эмоционально, где-то непросто, но с обязательным ХЭ. А пока новые продочки на подходе, по традиции знакомлю вас с нашими героями!

АЛЕНА КИРСАНОВА, 22 года

Алена родилась недалеко от Сочи. Детство ее нельзя назвать безоблачным. Отец погиб, утонул в море пьяным. Мама тоже много выпивала, потом завязала. Брат вечно в долгах, лудоман. А Алена уже с четырнадцати лет работала и, как сама говорит, "в облаках не летала".

Пока в ее мир ураганом не ворвался Кирилл Кирсанов.

Кто читал другие книги этого цкла, уже имеет представление, что он за "фрукт". Ну, а кто еще нет, листаем дальше >>>

Визуалы героев. Кирилл

КИРИЛЛ КИРСАНОВ, 35 лет

Кирилл сооснователь и владелец IT корпорации "Инфитэк". Занимает пост PR/Маркетинг директора. Можно сказать, лицо компании. Харизматичный лидер, любит покрасоваться и, само собой, плохиш и разбиватель женских сердец.

Чтобы не спойлерить, пока больше ничего не скажу. Тем более, вы сами с ним познакомитесь уже скоро. А точнее -- в следующей главе >>>

Глава 3

Кирилл

Сквозь сон слышу, как где-то пиликает мобила. Приоткрываю глаз — айфон лежит на прикроватной тумбочке. Тянусь рукой, но не достаю, сверху на мне развалилась Снежана.

Аккуратно освобождаюсь и беру телефон. На экране — фотка жены.

Кошусь на спящую рядом девушку, отвечаю на звонок:

— Неудобно говорить, перезвоню позже, — выпаливаю скороговоркой, пока Снежа не проснулась и не выдала меня с потрохами.

— Я на секунду… Про скрининг хотела напомнить. Ты не сможешь, да?

Черт, точно! Скрининг…

Снежана приоткрывает глаза и переворачивается на спину. Скольжу взглядом по ее сиськам.

— Прости, детка, не получится вырваться, — отвечаю Алене. Не без чувства вины. — Вечером расскажешь, как прошло, ок?

Снежана тянется ко мне, и я быстро сбрасываю звонок.

— Что, жена потеряла? — улыбается довольно.

Смотрю на время. Капец, все проспал! У меня встреча сегодня в офисе. А еще жрать хочется.

Откидываю одеяло, спускаю ноги с кровати, но Снежана обхватывает меня сзади, пытается затащить под одеяло.

— Куда собрался? Не пущу! Теперь ты мой, — шепчет томно мне на ухо.

Разжимаю кольцо ее рук вокруг моей талии, встаю. Открываю бутылку воды.

— Какая ненасытная. В Лондоне хер в дефиците?

— Что ты такое говоришь, Кирюша? — хлопает она ресницами, хитро улыбаясь. — Такого, как у тебя, больше нет!

В несколько жадных глотков осушаю бутылку. Сушняк долбит.

— Хах, монашкой жила, пока Кембридже над учебниками корпела?

Снежана смеется:

— Так и было, Кирилл! Ты вообще мой первый и последний мужчина. Не знал?

Выбрасываю пустую бутылку в урну. Трехочковый.

— Давай вставай быстренько, сказочница, если хочешь, чтобы я тебя покормил. Мне в офис лететь надо.

Завтракаем в отеле. Слушаю болтовню Снежаны, отвечаю на сообщения и пропущенные вызовы. Потом выходим из отеля. На улице жара, духота — парилка.

— Кир, так ты мне объяснишь, нафига ты женился? Меня всего два года не было. Не думала, что по возвращении меня будет ждать такой сюрприз…

Она приподнимает темные очки, корчит недовольную рожицу и смотрит на меня прищурившись.

— Надо было остепениться. Тем более, она от меня сына ждет.

— Это все понятно. А женился-то зачем? А я что? Теперь что делать будем?

— Не понял. Ничего не будем делать. Не кипишуй ты тоже себе кого-нибудь подыщи.

Отвечаю и ухмыляюсь. Всегда любил действовать ей на нервы.

В ответ получаю обиженный удар в плечо.

— Думай, что говоришь! Сам знаешь — Я должна быть твоей женой!

Ну и самомнение у этой девицы.

—Я два года назад позвал тебя замуж. Что ть ответила? Правильно! У тебя дела. Вот и все, просрала свое счастье.

Шагаю к машине, припаркованной рядом с аркой. Достаю из кармана брелок. Снежана цокает каблуками рядом:

— Сам знаешь, отец настоял, чтобы я ехала учиться в Лондон. Не мог подождать, я не понимаю? Нашел себе какую-то провинциалку!

— Э, не. Вот это не надо. Она из Сочи. И вообще, не говори так о матери моего будущего сына. Закрыли тему.

Снежана останавливается с писанным возмущением на лице.

— Ни хрена себе, Кирилл, ты офигел?! — выкрикивает на всю улицу. — «Закрыли тему»? Я до старости должна ждать, пока она тебе надоест?

Пожимаю плечами:

— Сама подумай, откуда мне было знать, что ты вернешься? Мы расстались. Я встретил другую. Это жизнь.

— Отцу моему расскажешь — какая жизнь. Думаешь, я не знаю, что у вас в «Инфитэке» происходит? А мой отец мог бы тебе помочь.

Кидаю взгляд на Снежану. Слухи быстро разлетаются. Недели не прошло, она уже в курсе.

Дела у нас, и правда, неважно. На компанию, которую мы столько лет с нуля поднимали с друзьями, нацелился какой-то влиятельный хер. Непростой — со связями он, где надо, и ушлый, как сто китайцев. Охомутал жену одного из партнеров. Развод. Теперь он имеет приличный кусок наших акций.

Пока держимся, но как в ужастиках: чем дальше — тем страшнее.

Отец Снежаны — крупная шишка. Если он инвестирует в нашу компанию, это, конечно, может спасти ситуацию. С дочуркой его мы знакомы с детства, мутили в школе. Правда, один моментик: Снежана — сука конченная. Богатенькая, избалованная деваха, и, если в шестнадцать мне еще срывало от нее башню, то сейчас я бы женился на ней только под дулом пистолета.

Впрочем, не буду каркать.

Ничего не отвечаю. Брелоком открываю машину, садимся.

Снежана сдирает с носа очки, поворачивается ко мне:

— Кир, ну скажи честно… Ты ее любишь?

Сколько можно задавать один и тот же вопрос. Он с подвохом, потому как, что бы я ни ответил — все равно буду козлом.

Жениться я не хотел. Не потому что против брака как такового — не считал, что это про меня.

Когда Алена написала, что беременна, подумал: да, неприятно вышло, но все решаемо. Девуля явно не из тех, кто устраивает истерики. Потом приехал в Сочи, посмотрел на нее, в глаза — как у ребенка, невинные. Что-то дрогнуло.

Я первый у нее был. Сам не доглядел. Неопытная она.

А вот мать у нее лютая. Та еще ведьма. Начала давить на жалость.

Алена сидела, сжав кулачки на коленях, как школьница, и ни о чем не просила.

Тогда я подумал: не всю же жизнь быть одиноким волком. Девчонка хорошая, не проблемная и влюблена в меня по уши. В отличие от Снежаны, не будет меня пилить и ломать устоявшийся годами образ жизни.

Надо брать.

Брачный контракт заключили, расписались без понтов, все оформили как надо. В конце концов, брак — не приговор и, как говорит статистика — точно не навсегда.

То, что Снежану моя женитьба зацепила — дополнительный бонус. Из Пулково прямиком ко мне на работу прилетела. Вот оно — сладкое чувство реванша!

Дураком я был два года назад, предложение ей сделал прямо на ее дне рождения. Блять, прям при всех. Даже видео есть, как она меня отшивает. Сучка.

Глава 4

Бонусная иллюстрация к 1-2 главе) Спасибо за поддержку, девчат ❤️

Алена

Тишина. Только ровный гул в ушах и приглушенное пиканье где-то рядом. Ощущения в тело возвращаются медленно, как в мутной воде — будто всплываю со дна, где лежала слишком долго.

Сначала боль — не резкая, а тянущая, глухая, внизу живота, как бетонная плита. Потом — холод по спине, по рукам. Простыня влажная. Подушка — твердая. Свет слишком белый, давит на глаза.

Пытаюсь разлепить веки. Удается с третьей попытки. Потолок — белый, лампы в ряд, и по ним — легкая дрожь.

— Приходит в себя, — женский голос — низкий, сдержанный.

Но не тот. Не той женщины, что держала меня за руку.

— Давление стабилизируется. Показатели в норме, — надо мной склоняется чья-то тень. — С возвращением.

Сглатываю — в горле пересохло, и внутри все скрипит, как старая дверь. Но я здесь. Жива.

А малыш?..

При мысли о сыне, сердце сбивается с ритма, взлетает в горло.

— Где…

Слова рвутся хрипом, горло жжет и саднит, но я пробую снова:

— Где мой сын?

Тишина.

Один удар сердца.

Второй.

Медсестры переглядываются.

— Варвара Владимировна, ваш врач, сейчас подойдет, — отвечает, наконец, одна из них. — Не волнуйтесь.

Да что они говорят? Как я могу не волноваться? Где мой сын?!

Пытаюсь приподнять голову, но она тяжелая будто камень.

— Не надо волноваться. Вас прооперировали. Вам нельзя сейчас нервничать, — удерживает меня медсестра, заставляет уронить голову обратно на подушку. — Отдохните немного. Варвара Владимировна сейчас на родах. Скоро придет и все расскажет.

Волнение начинает зашкаливать. Почему они мне не говорят, что с моим сыном?! Вспыхивает страх. Грудь сжимается так сильно, что становится трудно дышать.

Что, если Левушка…

Слезы стекают из уголков глаз, скатываются по вискам. Нет, этого не может быть…

Откуда-то издалека доносится тихий скрип открывающейся двери. Я снова пытаюсь приподнять голову.

— Пришла в себя?

Сразу узнаю ее голос. Поворачиваю голову.

Женщина, которую все называют Варварой Владимировной, подходит ко мне, садится рядом.

— Алена, верно? — берет меня за руку. — Вы большая умница, просто молодец. Слышите?

Смотрю на нее не моргая, с мольбой. В глазах жжет. Дрожащими пальцами цепляюсь за ее руку.

Пусть она скажет, что с моим сыночком!

— Поздравляю, мамочка. У вас мальчик родился, — говорит она с нежной улыбкой.

Слышу, но не сразу понимаю.

— Он жив? — всхлипываю.

— Да, он жив. Маленький боец наш.

Слезы, до этого жгучие от ужаса, вдруг становятся теплыми. Мягкими. Бегут по щекам.

Судорожно выдыхаю, снова дышу. Губы расползаются в кривой, но счастливой улыбке.

Левушка… сыночек…

Варвара Владимировна крепче сжимает мою ладонь.

— Он пока слабенький. Вес — чуть больше двух килограмм. Мы его сразу отправили в отделение неонатологии. Сейчас он в инкубаторе, под наблюдением.

— Я хочу его увидеть. Пожалуйста… — шепчу, голос едва слышен, но уже не ломается, не хрипит.

Она улыбается, гладит мне по руке:

— Скоро, Алена. Как только перевезем тебя в палату. Но обещай мне кое-что.

Все что угодно. Я готова сейчас все отдать, лишь бы увидеть сына.

— Первые сутки после операции — самые важные. Тебе нужно отдыхать, набираться сил. Пока вставать нельзя и на руки малыша брать тоже. Все под контролем, мы за вами наблюдаем. Как только он немного окрепнет, обязательно принесем тебе. Постепенно начнешь прикладывать к груди — мы все покажем и поможем. Договорились?

— Договорились, — выдыхаю.

Минуты тянутся вечностью. Тело еще ломит, голова гудит, но все это неважно. Главное — он есть. Мой сын. С ним все хорошо.

Чуть позже меня перевозят в двухместную палату. Ненадолго проваливаюсь в сон, но глубоко уснуть не получается. Все жду нашу встречу с Левушкой.

Как он там, мой маленький? Страшно ли ему одному? Болит ли у его что-то?

Виню себя за все, что случилось. Не нужно было идти в этот магазин. Тогда бы я…

Тогда бы я не узнала, что Кириллу, на самом деле, плевать. На меня, на скрининг, на малыша. Он был так занят! Не «смог вырваться»!

В глазах вспыхивают воспоминания о красной машине, о девице, извивающейся на его коленях. Мысли отзываются болью в груди, словно кислотой разъедают.

Варвара сказала, нельзя волноваться. Усилием воли запрещаю себе думать о произошедшем. Хотя бы на время…

Где-то недалеко, в коридоре, доносятся шаги и голоса. Невольно прислушиваюсь.

— А Керимову куда?

— Так ее уже перевели в палату.

— В смысле, перевели? Она же в реанимации.

— Да нет, говорю же — сама перевозила ее из третьего блока в третью палату. По скорой которая, преждевременные, гипоксия.

— Тьфу, Ларькина, ты хоть выходной возьми. Совсем у тебя голова не варит. В третьей Кирсанова лежит, а не Керимова.

— А, господи… Я что-то совсем. Они просто вместе поступили, я перепутала. Керимова, Кирсанова… Ну и ночка, как я задолбалась…

— Угу. А Керимова пока в реанимации. Все занято. Думаем, куда ее.

— Так в третьей есть место.

— Ты дура совсем? Она ж ребенка потеряла. Куда ее к мамочкам?

Обе вздыхают.

— Жалко ее, конечно. Молодая еще.

Сердце сжимается от страха и сочувствия к незнакомке, слезы снова катятся по щекам.

Бедная женщина. Даже представить не могу, если бы со мной такое случилось. Смогла бы я пережить…

Глава 5

Кирилл

Поеду пока домой. Вдруг Алена объявится. Не торчать же всю ночь у ее машины.

Сижу в полутьме на кухне перед открытым ноутом. Открыта программа для отслеживания по номеру телефона. Уже в сотый раз нажимаю обновить страницу. Без толку. Та же точка. Та же гребаная тишина. Телефон — вне зоны.

Борис пока молчит. Не люблю дергать, если человек работает. Но нервы уже на пределе.

Открываю шкаф, достаю бутылку «Ники», отхлебываю из горлышка. Глотку сжимает, выдыхаю сквозь сжатые зубы.

Снова сажусь. Открываю телефон. Смотрю на фотографию УЗИ, которую прислала Алена, и которую я так и не открыл днем.

Почему не хотел ездить с ней на осмотры? Наверное, все еще трудно поверить, что скоро стану отцом.

Приглядываюсь к черно-белым пятнам. Лицо в профиль. Нос, губы, лоб — крохотные. Пальцы длинные, тонкие. На мои похожи.

Капец, это мой сын. Не просто Аленин «живот». Не точка, не абстракция. Это человек. Сын.

Откладываю телефон. Снова обновляю страницу — без изменений.

Вскакиваю на ноги. Бью кулаками по столу. Ноут подпрыгивает.

Почему так долго нет новостей? Так сложно найти беременную женщину, когда весь город камерами утыкан!

Не могу больше ждать.

Хватаю мобилу, набираю Борю.

Гудок. Второй. Берет.

— Есть новости?

— Есть. Как раз хотел тебя набрать, сейчас вышлю записи с камер.

— Не нужны мне записи с камер! — срываюсь. — Скажи, где она!

— Как и говорила докторша, она вышла из клиники около двух. Спустя почти час ее забрала скорая в паре кварталов неподалеку.

Сбываются худшие прогнозы.

— Что с ней? Врач сказала, что она уходила от нее в полном порядке. Машина сбила или что?

— Нет. Машина не сбивала, плохо стало… лучше тебе самому глянуть.

— Нет времени! — рявкаю в трубку. — Куда ее повезли?

— Скорая зарегистрирована на Третью городскую. Сейчас гляну привязанные к ней роддома, секунду…

Жду, сердце долбит о грудину, веду челюстью. Что он там копается?

— Скорее всего, ее повезли в Роддом №6. Это ближайший.

— Кидай адрес.

Сбрасываю вызов. Хватаю ключи, телефон в карман. Вылетаю из дома.

Уже ночь, по-прежнему душно. Воздух липкий. Жму на брелок. Машина откликается светом фар. Сажусь за руль.

Плохо, значит, стало. Конечно, такая парилка на улице.

До сих пор ведь не позвонила. Все настолько плохо?

Если с ними, с ней и сыном, что-то серьезное — я себя сожру.

Вбиваю адрес в навигатор. «Роддом №6». Газ в пол.

Через сорок минут на месте. Паркуюсь на аварийке рядом со входом. Влетаю по ступеням к приемному покою. Жму на звонок. Вхожу. Медсестра в маске выглядывает из-за стойки.

— Я ищу жену. Кирсанова Алена Николаевна. Беременная. Ее могли привезти сюда на скорой — между двумя и тремя дня.

— А вы ей кто? Посторонним информацию не даем.

Блять, надо было паспорт взять. Вытаскиваю из кармана водительские права, показываю ей:

— Супруг. Проверьте, пожалуйста, — добавляю вежливо. Мало ли еще взбрыкнет.

Медсестра окидывает меня хмурым оценивающим взглядом, щелкает мышкой:

— Кирсанова? Через «и»? — набирает на клаве, глядя в монитор.

— Да, через «и».

— Такой у нас нет. Не поступала.

— Как не поступала? — нависаю над стойкой. — Вы уверены? Проверьте девичью. Тишкина.

Она снова щелкает клавишами.

— Такой тоже нет.

— Черт побери, — выдыхаю, херача кулаком по стойке.

Медсестричка поднимает на меня встревоженный взгляд.

— Извините, — беру себя в руки. — Вы не знаете, куда ее еще могли повезти? Скорая была от третьей городской. Можно как-то еще проверить?

— У нас не реанимация, — пожимает плечами. — Возможно, ее повезли в стационар Третьей городской. Попробуйте позвонить туда.

Что за гребаная система! Человеку плохо стало — хер найдешь!

— Спасибо, — цежу сквозь зубы.

Поворачиваюсь, выхожу на крыльцо. Достаю мобильник.

Ничего, Ален, я тебя найду. Я, блять, все равно тебя найду. Потерпи.

Не успеваю набрать номер. Входящий от Бориса.

— Я в Шестом роддоме. Нет ее тут! — палю с ходу.

— Мобильный включился. По точке — она в роддоме на Фурштатской.

Есть! Это в пяти минутах.

Сразу за руль. Мчу туда. Не помню, когда последний раз так гнал, забив даже на светофоры.

Бросаю тачку, вылетаю из машины. У входа стоит Акелов, партнер и друган мой. В спортивках, в футбе, будто в чем был, в том из дома и выскочил.

— Здарова! Откуда здесь? — жму руку.

— Так я первый и засек, что твоя мобилу включила. Приехал на всякий.

Тру затекшую от напряжения шею.

На кой, «на всякий»? Ей же наверняка просто от жары дурно стало.

По крайней мере, я на это надеюсь.

— Ладно, идем, — киваю.

Тяну тяжелую деревянную дверь, закрыто. Звоню в домофон. Щелчок динамика:

— Слушаю, — усталый женский голос, в динамике фонит.

— Моя жена поступила сегодня по скорой. Фамилия Кир-са-но-ва. Впустите. Срочно!

— Ждите, уточняю.

Динамик отключается. Выругиваюсь зло, сплевываю в сторону. Что за ебанутая система? К президенту легче прорваться, чем к жене.

Снова щелчок:

— Паспорт с собой?

Твою мать.

— Есть! Откройте, черт побери, дверь!

Акела кладет лапу мне на плечо:

— Ты че, Кирыч, полегче давай. Лучше я говорить буду.

Дергаю плечом. На двери замок щелкает, открывается. Тяну дверь на себя, врываемся в холл.

Дежурная за стойкой, в очках, с кислой физиономией:

— Кирсанова Алена Николаевна? — глядит на меня поверх очков.

— Да, она.

— Кем ей приходитесь?

— Да муж я! Муж! Я же уже сказал! — взрываюсь. — Где она? Что с ней?

Бабенка срывает с носа очки:

— Успокойтесь, мужчина, — вскакивает с места, жестом показывает не приближаться. — Я сейчас охрану позову.

— Ну что вы, девушка, зачем охрана, — вступает Акела, отгораживая меня от тетки. — Извините нас. Товарищ просто очень волнуется за свою жену. Можете сказать, как к ней пройти?

Глава 6

Алёна

— Если он заявится — не пускайте его! Ни в коем случае.

Варвара смотрит на мою руку, сжимающую ее рукав. Поднимает взгляд на меня. Спокойно, без раздражения или укора. Просто оценивающе.

— Хорошо, я поняла, — говорит, наконец. Тихо, но твердо. — Не пустим.

Выдыхаю с облегчением. Разжимаю пальцы, падаю на подушку.

Внутри все горит от усталости, страха и немыслимой ярости.

— А кто он? Твой муж? Спрашиваю только потому, что, если он начнет сюда ломиться, персонал вызовет охрану. Или полицию. Это протокол. Не хотелось бы…

— Пусть вызывают, — шепчу. — Мне плевать. Только не пускайте его.

Варвара кивает, будто ставит точку.

— Хорошо. Как скажешь. Поговорю с дежурной и сделаем пометку в твоей карте. Если передумаешь — дай знать.

Она хлопает легонько по одеялу и встает. Глядит на меня внимательно, засунув руки в карманы халата.

— Ты, главное — не переживай. А то молоко пропадет, — говорит и шагает к двери.

Отворачиваюсь к стене, слезы все-таки подступают. Проклятые, ненужные, слабые. Но все равно текут.

Думаю о том, какой была дурой. Поверила в сказку. И вот, «шарахнулась» с небес на землю, как Оксана и предсказывала.

За что он так со мной? Я ведь ничего от него не требовала. И жениться, тем более. Он сам замуж позвал.

Да, влюбилась. Со мной раньше никогда такого не было. Кирилл был… был идеальным. Как из моих самых смелых мечт.

До него никого к себе не подпускала. Вообще, мужчин даже чуть побаивалась. Такого в детстве насмотрелась, наслушалась.

Но с ним сразу было легко. Он старше, внимательный, уверенный. И встреча наша — как в кино. Мы гуляли, он что-то рассказывал, я смеялась. Не лез, ни на что не намекал.

Пока шла конференция, мы виделись каждый день. Просто гуляли, болтали. Мне было так хорошо с ним, беззаботно, спокойно. Даже помню, как подумала: вот бы мой муж был таким!

В последний вечер места себе не находила. Испугалась, что уедет, и все. Больше никогда его не увижу.

Несмотря на страхи и принципы, оказалась у него в номере. Тряслась от страха и волнения. Это был мой первый раз.

Он все делал мягко, был таким ласковым. Я впервые почувствовала себя настоящей женщиной.

Нет, я не надеялась, что будет продолжение. Ни на что я не рассчитывала. Умом понимала — уедет, и… все. Но все равно была рада, что встретила. Мое сладко-горькое счастье.

Так и вышло.

Кирилл уехал. Мы сначала переписывались. Он отвечал все реже, короче, суше. Постепенно все сошло на нет.

Я смирилась. Перестала писать. И… через пару недель узнала, что беременна.

В ту секунду подумала, что жизнь моя окончена. Позор. Мать-одиночка. «С прицепом».

Но постепенно начала привыкать. Внутри словно зажегся маленький огонек. Очень похожий на счастье.

Рожать или нет — ни секунды не раздумывала. Для меня выбор был только один. Оставалось сказать маме…

Она отреагировала, как всегда. Кричала, обзывала, «шлюха», «проститутка», «в подоле принесла». Расспрашивала, что и как, кто отец. Когда узнала, начала давить.

— Ты что, дура? Ты хоть понимаешь, кто он? Рожать будешь — а он обязан принять ребенка! Пусть бабки платит, раз сумел обрюхатить!

Изначально я не хотела ничего говорить Кириллу. А смысл? Он мне ничего не обещал. И, в общем, ясно дал понять, что для него наш роман ничего не значил.

Обливалась горючими слезами. Было стыдно. Очень. И страшно.

Мне хотелось, чтобы Кирилл так и остался для меня красивой историей любви, моим прекрасным принцем. Без грязи.

Страшно было, как он отреагирует. Страшно было, что единственная моя сказочная история будет уничтожена.

Но от матери деваться было некуда. Изводила меня день и ночь.

Написала. Сказала как есть.

Он приехал через пару дней. Мы пошли в платную клинику. Врач подтвердил беременность. Сомнений в том, что ребенок его, у него, кажется, не было. Знал, что с ним был мой первый раз. Сроки сходились.

Дальше — ожидала чего угодно. Но не то, что он сделал. Он сделал мне предложение.

Всегда думала, что сказки случаются совсем с другими девушками. Не такими, как я. С красивыми девчонками из Инстаграма*, с длинными ногами и глянцевыми волосами. С голосами, похожими на звон хрусталя.

А я… я рано поняла, что в жизни все иначе. Отец погиб, утонул в море пьяным. Мама тоже много выпивала, сейчас завязала. Брат вечно в долгах, лудоман. А я работала с четырнадцати и в облаках не летала.

Пока в мою жизнь не ворвался Кирилл Кирсанов. И не заставил поверить, что сказка в жизни есть и для меня…

Подавляю всхлипы, рвущиеся из груди. Сжимаю подушку, мокрую от слез.

Какая же я глупая…

Свадьбы не было. Он вечно был «занят». Уходил рано, приходил поздно. Уставший, отстраненный. Часто дома не ночевал. Дела, дела, дела.

А я думала: работа, стресс, это временно. Раскроется. Полюбит. Заслужу.

И я так старалась! Быть хорошей, самой лучшей женой! Читала книги по воспитанию детей, варила супы, гладила рубашки, старалась подружиться с его друзьями…

Идиотка.

Теперь понимаю, что все это время ему было просто все равно. И на меня. И на нашего сына.

Хочу просто забыть. Стереть из памяти.

Уеду.

Вернусь домой.

Мать поворчит, но примет. А там работу найду, квартиру сниму. Буду растить Левушку, слушать чаек, в море купаться. Научу сына плавать. Куплю самые красивые игрушки.

Мы будем счастливы. А все случившееся забудем как страшный сон.

Только вот… отпустит ли Кирилл меня?

Наверное, отпустит. И вздохнет с облегчением. Мы ему не нужны. Только мешали.

Но что, если…

Гоню от себя тревожные мысли, но те упрямо лезут в голову.

Столько слышала, как богатые мужья забирают детей у матерей. Ведь может, я ему и не нужна, но сын…

При мысли, что кто-то отнимет у меня моего кроху, прошибает холодный пот. Стискиваю зубы, невольно напрягаю живот. Меня пронзает тупая боль.

Глава 7

Кирилл

— Мне очень жаль… Но ребенок умер, — выдыхает мне испуганно медсестра.

Слова доходят не сразу. Будто с задержкой в несколько секунд. Гляжу на нее, не моргая. Не понял.

Что?

Ребенок.

Умер?

Мой?

Нет.. Это какая-то ошибка. Я не так услышал. Или она не так сказала.

Все же понятно: Алене стало плохо из-за жары. Да. Просто потеряла сознание, прохожие вызвали скорую.

Как ребенок мог умереть ни с того ни с сего? На осмотре сказали — все хорошо! Я видел фото с УЗИ! Пальцы, лицо, нос…

— Что…? — хриплю. Голос звучит, будто чужой.

— Мне жаль… — повторяет медсестра чуть тише.

Резко хватаю пальцами ее плечи:

— Ты что несешь? Что значит — умер?! Как это умер?! — трясу ее, не осознавая. — Где мой сын, говори?! Где моя жена?! В какой палате?

— П-пожалуйста… отпустите… — пищит она, морщится, пытается вырваться. — Мне больно… Вам нельзя здесь находиться!

— Нельзя?! — срываюсь на ор. — ГОВОРИ, ЧТО ВЫ С НЕЙ СДЕЛАЛИ?! Они еще утром были в полном порядке!

Вокруг начинается суета. Хлопает дверь. Голоса. Шаги. На плечо падает тяжелая лапа:

— Кир! — рычит над ухом Акелов. — Отпусти ее!

Ничего не слышу. Не вижу. Только девчонку эту, перепуганную, в белом халате. В груди жжет.

К нам подлетает еще какая-то дамочка. С жестким взглядом, без сантиментов. Вырывает медсестру из моих рук:

— Вы с ума сошли?! — верещит на меня. — Кто вы, и что здесь происходит?!

Походу она тут главная.

— Это вы мне объясните, что с моей женой и сыном! Или я, блять, тут камня на камне не оставлю. Все под трибунал пойдете!! — рычу ей в лицо.

Она ничуть не тушуется. Сверкает на меня разъяренными глазами, прячет медсестру за спину.

— Фамилия? — цедит, не отводя взгляда.

— Кирсанов.

— Ваша жена отдыхает после операции, — говорит холодно, тон режет по нервам. Будто я, блять, ей должен. — И, к вашему сведению, она не внесла вас в список лиц, допущенных к контакту. Ни к ней, ни к информации о ее здоровье.

Будто плетью по лицу. Что за ху…

— Чего-о? — рычу, наступая на нее. — Думай, что говоришь! Я — ее муж!

— Хоть папа Римский! — огрызается бабенка. — Немедленно покиньте отделение или я вызываю полицию! — чеканит каждое слово и жестом показывает на выход.

Они тут все чокнутые! Никто не может сказать толком, что случилось. Так еще и ведут себя, будто я хрен с горы, который мимо проходил.

— Что за бред!? Почему я не могу увидеть свою жену?!

— Еще раз повторяю! Ваша жена не внесла вас в список для посещения. В палату вас не пустят!

Пиздец. Серьезно?

Да, нет, хуйня. Алена не могла этого сделать! Что они тут скрывают?

Я должен ее увидеть. Понять, в каком она состоянии, что случилось, как ей помочь.

— Пошли, Кир, пошли, — Акела мертвой хваткой вцепляется мне в плечо, тащит к выходу.

— Никуда не уйду, пока не увижу свою жену! — дергаюсь. — Пусти, твою мать!

Акелов хватает меня за грудки, поворачивает на себя. Тихо цедит мне в лицо:

— Кир, включи мозги. Дежурная вызвала полицию. Надо утекать, если не хочешь провести следующие сутки в обезьяннике.

Скидываю его руки с себя. Какой обезьянник?! Я хочу узнать, что с моими женой и сыном! Имею право!

Пульс стучит в ушах. Если Алена потеряла ребенка — это сто пудов врачебная ошибка! Поэтому не пускают? Хотят следы замести?

Я их, нахуй, всех под плинтус закатаю, если так!

— Повторяю в последний раз — покиньте помещение! — продолжает напирать бабенка, не давая пройти и вытесняя нас к выходу.

— Идем. Я понял, в чем дело, — вдруг говорит Акела.

Бросаю на него скептический взгляд. Чего он там понял?

— Все, все, Кир, не дуркуй. Пошли. Так ты ничего не решишь, — толкает меня к выходу.

В этом он прав. Бабенка явно настроена воинственно, так просто не отступит. Не махаться же с ней. Упрямая сука.

Поддаюсь. Под бдительными взглядами персонала спускаемся вниз, выходим на улицу.

Сажусь на ступеньки. Ночь. Липкий воздух, ноль людей, звук сирен где-то вдалеке. В башке гул. Тру лицо.

Неужели правда? Алене стало плохо, и она… потеряла ребенка?..

Мой сын… умер?

Отказываюсь в это верить. Не может быть! Так не бывает!

— Кир… — осторожно говорит Акелов, присаживаясь рядом.

— Ты слышал? Они сказали, что ребенок умер, — отвечаю.

— Чего? — хмуро смотрит на меня друг.

Видимо, эту часть разговора он не услышал.

— Блять, я должен узнать, что происходит! — снова взрываюсь, подскакиваю на ноги. — Это врачебный произвол! Я их всех засужу!

Акелов молча сидит, смотрит в одну точку. Потом выдыхает, тоже встает.

— Ты смотрел записи с камер? — вдруг спрашивает.

Причем тут это?

Впрочем, он прав. Может, там есть какие-то зацепки. Может, они неверно оказали ей первую помощь, сделали что-то не так…

— Еще нет. Вернусь — посмотрю. Потом снова сюда. Какие у них приемные часы, не спросил?

— С девяти, — отвечает Акела, как-то странно на меня смотрит.

— Ты сказал, что понял, в чем дело, — вспоминаю. — Поделишься озарением?

— Лучше тебе самому все увидеть, — хлопает по плечу. — Давай по домам. Если что — на связи.

Он шагает к своей тачке. Его Мазерати припаркована в нескольких метрах, в глубине улицы.

Иду к своей. Сажусь, завожу двигатель, срываюсь с места. Газую. Фары рвут ночь. Сжимаю руль. В башке гул, как от турбины.

Если они что-то скрывают — я их порву. Всех. Поголовно. Любого, кто был в операционной.

Кто позволил моему сыну умереть.

Машину заносит на поворотах. Но мне похуй. Глубоко и зло дышу. В груди — камень.

Дом. Темные окна. Вваливаюсь, не снимая ботинок. Хватаю ноут. Проверяю файлы от Бориса. Их несколько, в хронологическом порядке.

Открываю первый.

Клиника. Алена выходит. Ступает осторожно, одна рука на животе, другой держится за перила. Сумка на плече. Идет медленно, но уверенно.

Глава 8

Алена

В ушах все еще эхом звучат слова медсестры:

«Мне очень жаль… Но ребенок умер.»

Будто молния ударила. Я замираю, распахиваю глаза в темноте.

Как… Как умер?

Не может быть.

Грудь сжимает так, что трудно дышать. Вспоминаю малыша на фотографии в Варварином телефоне. Такого крохотного, хрупкого, почти прозрачного.

Пальцы судорожно хватают одеяло.

Сыночек… он не дождался меня… Подумал, что мама его бросила и… ушел?...

Сердце рвется, как будто его кто-то сдавливает изнутри, обливается кровью. Еле сдерживаюсь чтобы не закричать.

За дверью гул, шаги, крики.

— ГОВОРИ, ЧТО ВЫ С НЕЙ СДЕЛАЛИ?! Почему мне никто не позвонил? — грохочет голос мужа на весь коридор. Хриплый, злой, чужой.

Сжимаюсь в точку. Глотаю застрявший в горле ужас. Выбегает Варвара, слышу ее резкий тон, но слов не разбираю. Они спорят. Кирилл бушует.

Закрываю уши ладонями. Не хочу слышать его. Не могу.

Слезы катятся сами, горячие, злые.

— Уходи… Пожалуйста, уйди… — шепчу чуть раскачиваясь.

Голоса постепенно стихают. Щелкают двери.

— Возвращайтесь в палату! — приказывает Варвара. А потом тише говорит кому-то, что Кирсанова больше не пускать.

Удаляющиеся шаги. В коридоре снова воцаряется тишина.

А мое сердце все так же грохочет в груди.

Умер?

Нет… нет, я должна убедиться. Должна увидеть своего сыночка. Живым. Пока не увижу своими глазами, не смогу больше спать спокойно.

Отлепляю скотч, выдергиваю иглу из катетера на руке. Осторожно откидываю одеяло.

Сажусь. Все болит, каждая клеточка тела. Живот тянет. Но мне все равно. Упрямо сползаю с кровати.

Пол холодный. Ноги ватные. Потихоньку встаю. Держусь за кровать, делаю шаг, другой. Кажется, упаду.

Нельзя. Нужно идти.

Выбираюсь в коридор. Тусклый свет. Запах антисептика бьет в нос. Не знаю, куда мне. Где мой малыш? Где их отделение?

Держась за стенку, бреду вперед. Вдруг за спиной слышу быстрые шаги.

Оборачиваюсь. Варвара.

— Ты куда собралась?! — вскрикивает резко, почти испуганно.

Останавливаюсь. Не могу ответить. Губы дрожат. Шепчу, срываюсь на рыдания:

— Я… я хочу увидеть сына… Пожалуйста… я должна его увидеть… — слова и мысли кувырком, слезы текут по лицу. Цепляюсь за рукав ее халата. — Прошу…

Она смотрит на меня долго, хмурится. Видно, что недовольна. Что-то бормочет. Ругается. Потом тяжело вздыхает.

— С ума сошла. Тебе еще нельзя вставать!

Она кидается к коляске, стоящей неподалеку. Подкатывает ко мне. Помогает сесть.

Приседает передо мной, смотрит мне в глаза:

— Последний раз иду у тебя на поводу! — говорит строго.

Но вижу — она понимает. Понимает, что я чувствую.

Киваю, всхлипывая. Вытираю слезы.

Варвара встает. Толкает коляску за моей спиной. Едем по длинному коридору в соседнее отделение. Мимо вереницы дверей, мимо ночных лампочек. Колеса поскрипывают.

Вытираю слезы краем рукава. Сердце бьется так часто, что, кажется, не выдержит. Жмусь к спинке коляски, стискиваю пальцы до боли.

Если повезла меня, значит, с Левушкой все хорошо? Значит, медсестра перепутала?.. хоть бы так…

Впереди — дверь с табличкой «Неонатология». Варвара. Толкает ее плечом. Тепло. Тихий писк приборов, полумрак.

Она подкатывает меня к прозрачному боксу. А там — он.

Маленький, крохотный. Под лампой в инкубаторе. Весь красненький, сжатый в комочек. На ручке — крошечная повязка. Носик морщит. Тельце — дышит.

А я не могу. Смотрю — и дыхание застревает в груди. Только слезы по щекам.

Ты жив, мой сыночек… Мой Левушка, мой мальчик…

— Здравствуй… — голос дрожит. — Не бойся, Мой маленький. Мамочка рядом.

Варвара протягивает мне баночку, парой нажатий выдавливает мне гель на ладони:

— Хорошо обработай. Малыш еще слаб. Нужно быть осторожными.

Растираю гель между пальцами. Варвара показывает отверстие в боксе, куда можно просунуть руку.

Едва касаюсь пальцами его малюсенькой ручки. Кожа тонкая — как бумага.

Он не двигается, только грудка вздрагивает. Но я знаю — он меня слышит. Он знает, что я здесь.

Беззвучно рыдаю:

— Я здесь, малыш, мамочка тут. Все будет хорошо… — шепчу еле слышно.

И вдруг… его пальчики — шевелятся. Один касается моего ногтя.

Теряю контроль. Рыдаю.

Это из-за него.

Из-за Кирилла.

Я держалась, старалась, терпела. Но все — сломалось. И теперь мой ребенок борется за жизнь.

Он не должен был родиться сейчас. Он должен был быть в безопасности.

Вспоминаю машину мужа. Эту девицу. Как он держал ее за бедра…

…Пока я лежала на асфальте и молила Бога, чтобы Левушка остался жив.

Шепчу:

— Прости, сыночек, прости…

— Ну все, все, — Варвара кладет руку мне на плечо. — Бери себя в руки.

— С ним же все будет хорошо? — поднимаю на нее взгляд, чувствуя себя беспомощной и растерянной.

Варвара чуть наклоняется, смотрит прямо, не отводя глаз.

В них нет пустых обещаний. Но есть сила, которая мгновенно передается и мне:

— С ним все будет хорошо, поняла меня? Но ему нужны не врачи. Ему нужна мать! Живая, здоровая и собранная. Которая не будет рвать катетеры и бегать ночью по отделению.

Я сглатываю, замираю, впитывая каждое слово.

— Простите… — шепчу.

Варвара поправляет плед у меня на коленях:

— Не время рыдать и терять голову. Тебе нужно слушать врача и делать то, что тебе говорят. Лежать и восстанавливаться. Все остальное — потом. Поняла меня?

Киваю, прикусываю губу, сдерживая новый всхлип. Гляжу на своего кроху:

— Я просто… испугалась. Я боялась, что потеряла его…

— Теперь ты знаешь, что он здесь. Он борется. И ты должна бороться тоже. По-своему: отдыхать, есть, лечиться. А не бегать по коридорам. Договорились?

— Договорились… — шепчу.

Глава 9

Кирилл

Впиваюсь взглядом в экран.

Алена в желтом летнем сарафане. Солнце бьет сверху, тени домов режут асфальт на рваные полосы.

Она идет по пустому переулку, поглаживая беременный живот. Подходит. Замирает. Стоит. Смотрит в окно моей машины.

Пульс долбит в горло. Я знаю, что она там видит. Знаю, черт возьми…

Перед глазами встает момент: Снежана на мне, задрав голову, двигает бедрами. Тачка покачивается в такт ее стонам.

Стискиваю зубы так, что хрустит челюсть.

Алена делает шаг назад.

Потом еще.

Разворачивается и идет прочь. Уже быстро. Не глядя по сторонам.

Запись обрывается. Смотрю в черный монитор.

— Фак! — вырывается с хрипом.

Она нас видела!

Щелкаю на последний файл. Минут десять спустя. Оживленный проспект. Алена идет очень быстро. Дыхание видно даже на записи: плечи ходят ходуном. Сумка сползает с плеча, она поправляет.

И вдруг останавливается. Хватается за живот. Отходит в сторону. Лицо искажает боль. Медленно оседает на асфальт.

Дальше люди суетятся, из-за них ее плохо видно. Приезжает скорая. Мигалки. Медики кладут на носилки, грузят в машину. И все.

Видео остановилось.

Откидываюсь на спинку стула. Смотрю в темный экран, но перед глазами снова и снова — желтый сарафан, красная Феррари, и как Алена оседает на асфальт, подкошиваясь.

Значит, не жара. Не несчастный случай. Она увидела меня со Снежаной…

Сердце кувалдой херачит о ребра. Мозг складывает всю картинку в единое целое.

Ей стало плохо. Скорая. Гипоксия плода. Операция. Она выжила. Ребенок — нет.

Хватаюсь за голову, с силой тяну себя за волосы.

Сын…

Слово, которое никогда всерьез не звучало у меня в голове.

Горло сдавливает. В груди пусто и тесно, будто залили бетон и он застывает, ломая ребра.

Поэтому она не позвонила. Поэтому не внесла в «стоп-лист». Не хочет видеть. Ненавидит. Презирает.

Потому что это сделал я.

Я.

Убил.

Нашего сына.

Рычу. Смахиваю ноут со стола. Он с треском летит на пол. Тяжело дышу. Отодвигаю стул. Вскакиваю. Тело деревянное. Покачиваясь иду к окну. Открываю, хочу вдохнуть свежего воздуха. Но он горячий и влажный, ад на Земле. Душит.

Так не должно было быть! Я хотел сына! Только сейчас доходит, что это так.

Но его уже нет. Поздно.

Поднимаю взгляд. На горизонте брезжит рассвет. Темнота сдвигается, сереет небо.

Тяжело валюсь на пол. В угол комнаты проскальзывает первый луч. Скоро начнется день. Который я запомню до конца жизни.

Который навсегда останется днем, когда умер мой сын.

Его убил я, отец. Мое безразличие. Тупая вера в то, что будет, как прежде. Что удобная жена не мешает мне жить, как хочу.

Никогда не считал себя циником. Но ведь так многие живут. Мой батя тоже не был отцом года. Говорил, что дети — это обуза. До совершеннолетия, по крайней мере. Даже не мог запомнить в каком месяце мой день рождения — в июне или июле.

А у моего сына теперь не будет дня рождения…

Бедная Алена. Бедная моя девочка. Как я перед ней виноват.

Я взяла за нее ответственность! Я должен был позаботиться о ней!

Но вместо этого, сломал. Убил нашего сына…

Проваливаюсь в трясину мыслей. Сижу, пока не затекают ноги.

Поднимаю голову. Свет за окном уже стал ярче. Поднимаюсь, как после боя. Тело ломит, будто избитое в драке.

Лучше бы так.

Нужно собираться и ехать. Не знаю, что скажу Алене. Не знаю, пустят ли меня. Но я должен позаботиться о ней.

Иду в душ. Одеваюсь, складываю в сумку вещи жены. Выхожу из дома.

Приезжаю слишком рано. Брожу вокруг роддома. Заправляюсь кофе. Немного отпускает.

Все, что случилось — трагическая ошибка. Алена не должна была узнать ни о чем. Я собирался быть ей мужем. И даже хорошим...

Никогда не прощу себе то, что случилось. Но теперь все будет иначе. Она молодая, у нас еще будут дети. Я искуплю свою вину! Все исправлю. Мне нужен только шанс.

Беру телефон, блокирую номер Снежаны. Блокирую ее везде. Давно было пора. Сколько лет я катался на этих качелях. Мы расставались, ругались, сходились. Я думал, что любил ее.На Алене женился отчасти ей назло.

Как тупо. К чему это все привело?

Чеканю шагами асфальт. Хлебаю горький дешевый кофе. Захожу в магаз, скидываю в корзину продукты. Воду, фрукты, йогурты, влажные салфетки. Не знаю, что брать. Действую наугад.

Поглядываю на часы. Как только стрелка замирает на девяти утра, шагаю к роддому.

Какой план?

Меня не должны пускать к ней, та бабенка, главная, вчера сказала. Но я должен увидеть Алену, поговорить, поддержать. Сказать, как я перед ней виноват. Что отныне все будет иначе.

На вахте уже другая медсестра. Молоденькая. Это хорошо.

— К кому? — спрашивает, не поднимая взгляда.

— К Кирсановой.

Девушка щелкает по клавиатуре. Потом смотрит на меня, чуть прищурившись:

— Вы в курсе, что у вас запрет? Кирсанова написала заявление вас не пускать.

— В курсе. Мы поссорились, и ей стало плохо. Преждевременные роды. Понимаете, она просто злится. Но очень переживаю за нее. Вещи вот ей привез.

Ставлю пакет с продуктами на стойку. Поворачиваюсь так, чтобы заслонить спиной камеру. Кладу под пакет несколько свернутых оранжевых купюр. Выразительно гляжу на медсестричку:

— Пять минут. Чисто вещи передать. Если не захочет меня видеть, я уйду. Клянусь.

Девушка кидает взгляд на деньги, испуганно озирается по сторонам.

— Вы что, меня же уволят! — шипит.

— Мы никому не скажем. Соврем. Что вас отвлекли, и вы ничего не видели. Просто на пять минут закрыли глаза. Пожалуйста. Мне нужно ее увидеть.

Она сглатывает. Снова суетливо оглядывается по сторонам.

— Вот, взгляните, — открываю пакет. — Вы же должны проверить, что я проношу.

Она колеблется так долго, что я уже думаю ничего не выгорит. Сейчас вызовет охрану, и меня даже на порог больше не пустят.

Глава 10

Алена

Просыпаюсь от легкого скрипа двери. Сначала не понимаю, где я, и только потом накрывает. В голове вспыхивают картины одна за другой — красная Феррари, Кирилл с той, другой. Скорая, яркий свет, холод операционной и… Левушка. Мой маленький мальчик в кювезе. Слабенький, крохотный.

Сердце болезненно сжимается.

Как он там сейчас — спит или нет, холодно ли ему, страшно ли ему, скучает ли по мне?

— Доброе утро, мамочка, — слышу голос медсестры уже рядом, бодрый, веселый.

Разлепляю глаза, едва киваю.

— Который час? — спрашиваю. Голос хриплый ото сна.

— Шесть утра. Температуру померю, давление посмотрим.

Значит, я проспала часа три, не больше. А будто только глаза сомкнула.

Манжетка обхватывает руку, медсестра касается меня холодными пальцами. Чуть дергаюсь.

В голове все время только одна мысль: Левушка, сыночек, как ты там?

— Жалобы есть? — медсестра внимательно смотрит на меня.

— Нет, — отвечаю, — только шов немного тянет.

— Это нормально. Сейчас посмотрим.

Она поднимает край рубашки и осторожно снимает повязку. Воздух касается кожи, щиплет, я чуть морщусь.

— Чисто, состояние хорошее. Сейчас обработаем, — она достает какой-то спрей с прозрачным раствором.

Задерживаю дыхание, жду, когда она закончит, выдыхаю.

— Уколы сейчас поставим: окситоцин и антибиотик, — двигает ко мне капельницу.

— Разве мне можно антибиотики? — спрашиваю встревоженно. Мне же Левушку кормить.

— Этот можно, не волнуйтесь, — кивает.

Холодное лекарство идет по вене, и живот тянет сильнее, как новая схватка. Цепляюсь за край простыни.

— Терпите. Это неприятно, но необходимо.

Медсестра уходит. Я закрываю глаза, пытаюсь снова подремать, но сон не идет.

Все время думаю о малыше. И обо всем, что случилось. Снова и снова. Каруселью по кругу.

Все случившееся — выбило почву из-под ног. Меня словно выкинуло из сказки в суровую жизненную правду. В которой не бывает принцев. И уж точно не бывает чистой, беззаветной любви с первого взгляда.

И плевать. Я забуду обо всем. Забуду Кирилла. Забуду свои глупые надежды.

Все, что хочу — просто взять на руки своего сыночка.

Где-то через полчаса медсестра возвращается. Ставит на стол стерильный контейнер с насадкой:

— Ну что, давайте попробуем сцедиться для малыша? Сейчас каждая капелька важна.

Сердце сжимается. Мой сыночек там, такой голодный…

Отодвигаю в сторону одеяло, пробую сесть повыше.

Медсестра объясняет, как работает молокоотсос. Делаю все, как она говорит: массирую грудь, прикладываю отсос, нажимаю.

Он тихо жужжит. Ощущения не самые приятные, но терпимо. Только вот ничего не выходит, как ни стараюсь.

Еще попытка — появляется только одна капля, потом другая. И все.

Паника сдавливает горло. Как же так? Он же там ждет, а у меня ничего нет!

— Ничего, не переживайте, — мягко говорит медсестра, — так бывает. Я его вам оставлю, попробуйте позже.

Она уходит, а я остаюсь с этим пустым контейнером, в котором две капли, и с чувством, будто я подвела своего сына.

Еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться.

На тумбочке вибрирует телефон. Звонит Вера.

Вера — жена одного из партнеров Кирилла. За это короткое время мы успели стать подругами. Она очень хорошая.

Тянусь к мобильному. Как же хочется услышать ее голос! Чтобы сказала что-нибудь теплое, приехала, обняла…

Но не могу. Кирилл думает, что ребенок умер. А если скажу Вере, если она проболтается…

Палец замирает над кнопкой «ответить». Экран, наконец, гаснет.

Кладу телефон обратно. Слезы подступают к горлу, но втягиваю их обратно.

Ничего, ничего. Все, что сейчас важно — это жизнь моего сына.

Дверь снова открывается. Чуть вздрагиваю от неожиданности. Заходит врач — молодой, сосредоточенный мужчина.

— Ну что, Алена Николаевна, как самочувствие?

— Хорошо, — шепчу. — А где Варвара Владимировна?

— Сегодня отдыхает, будет завтра.

От этой новости в груди поднимается тревога.

— А как мой малыш? Когда я смогу взять его на руки? — спрашиваю доктора, который что-то листает в планшете.

— У малыша все хорошо, состояние стабильное. На руки пока рано, ему нужно время. Но сегодня можете побыть с ним подольше, — отвечает безучастливо.

Он мне не нравится. Но вчера я обещала сыну, что буду делать все, что мне скажут. Все, что от меня зависит, чтобы мы оба поскорее выписались отсюда.

Покорно киваю.

После обхода пробую встать, как велел врач. Прыти и уверенности сейчас куда меньше, чем ночью. Тяжело, больно, ноги ватные. Мир плывет, но я иду.

Думаю, умру, пока пытаюсь сходить в туалет. Но все же справляюсь. Кое-как бреду в сторону столовой, держась за стеночку.

Заворачиваю.

Из больших окон с занавесками в мелкий цветочек льется солнечный свет. Стоят длинные столы, застеленные клеенками. За ними женщины в одинаковых голубых халатах. Сидят стайками, о чем-то щебечут. Пахнет молочной кашей и чаем.

Беру свой поднос: тарелка манной каши, кусочек масла, кружка сладкого чая. Сажусь ближе к окну за пустой столик.

Ем, но почти не чувствую вкуса. Все еще расстроена, что у меня нет молока. Ни о чем, кроме сына, думать не могу.

И в то же время, все еще не могу осознать — я мама. Мама...

Сердце ускоряет ритм.

Я знала, что с появлением сына все изменится. Но не представляла, что настолько.

После завтрака возвращаюсь в палату. Сажусь на кровать, беру в руки молокоотсос. Снова пытаюсь сцедить хоть что-то. Грудь наливается, но молозива — едва капля.

— Ну давай же, ради него… — шепчу сама себе, и глаза щиплет от отчаяния.

Краем уха замечаю в коридоре шаги. Мужские. Уверенные. Они останавливаются у моей палаты.

Сначала думаю, что это тот неприятный доктор. Но вдруг слышу:

Глава 11

Алена

Кровь приливает к лицу. Сжимаю одеяло. Внутри пустота и злость кромсают мою душу на куски.

— Алена… — вдруг говорит Кирилл. Голос его трескается. — Я…очень виноват перед тобой. Прости…

– Не смей! – обрываю его. Слова жгут горло. – Не смей говорить “прости”! Ты не имеешь права!

Шов на животе пылает от напряжения. Я стискиваю зубы.

Он делает еще шаг. Осторожный, будто я дикий зверь, который может в любую секунду кинуться. И я жалею, что это не так.

– Я должен сказать тебе… что я… я сожалею, – он дышит ровно, но плечи чуть вздрагивают. – Это была худшая ночь в моей жизни. Ален, я… я ошибся.

– Ошибся?! – вскидываю голову. Чувствую, как губы растягиваются в улыбке, как у чокнутой. – Я видела тебя! Я видела ВАС в твоей машине! Ошибка?!

– Да, – он резко выдыхает, будто от удара в живот. – Ошибка. Грязная, тупая.

Он делает еще шаг, подходя совсем близко. Я инстинктивно отклоняюсь, сжимаюсь:

– Не подходи! Я закричу! – зажмуриваюсь, выжимая горячие крупные слезы, которые тут же скатываются по щекам.

Слышу, как он опускается у моих ног. А я вся горю, будто меня облили бензином и подожгли. И боль, разрывающая душу, похожа на пламя.

– Алена, я не хотел… – пытается дотронуться до моей руки, но я ее одергиваю. Он сглатывает. – Когда мне сказали, что… что наш сын не выжил… Я понял, что все что у меня было… это ты. И он.

Меня будто током прошибает. Он, правда, думает, что Левушка умер… Боже…

Я не смогу соврать, но и правду сказать я тоже не могу!

– Просто уходи, – повторяю тихо, но твердо. – Я не хочу тебя видеть. Не хочу слышать твои жалкие оправдания и “прости”. Бог простит.

Он качает головой:

– Нет. Я не уйду, – голос глухой, но ровный. – Дай мне все объяснить. Мы можем начать все заново. Будем пробовать еще зачать. Мы все исправим. Я – все исправлю!

– Ты ничего уже не исправишь! – снова выкрикиваю ему в лицо, чувствуя, как дрожат мои губы. – Просто признай, что ты никогда не любил меня. Тебе не нужна была ни я, ни ребенок. Зачем вообще женился?!

– Неправда, – тихо говорит он, что резко контрастирует с моим криком бессилия. – Ты зацепила меня с первой минуты. Я просто… дурак. Наверное… я просто… не умел любить.

Он наклоняется ближе. Так, что я чувствую его запах. Все-таки берет меня за руку. Пытаюсь вырвать, но он не отпускает:

– Алена, посмотри на меня. Посмотри.

Вскидываю на него пылающий взгляд.

– Девочка моя, я знаю, что я совершил ужасную ошибку. Ты сейчас злишься, ненавидишь меня. Но главное – ты жива. И мы пройдем через это вместе. Я тебя не оставлю…

Отбрасываю его руку и с размаху даю ему пощечину.

Звон в ушах. Будто это не я, а он меня ударил. Ладонь обжигает. Но больнее всего внутри. Все во мне превращается в пепел. Слезы катятся по щекам, дыхание замирает.

Кирилл сжимает челюсти, поднимает на меня темный взгляд, от которого застывает кровь в жилах.

— Ты права, — говорит он. — Права, но…

– Ты меня не понял? – шепчу сквозь дрожь, не даю ему продолжать. – Для меня тебя больше нет! И больше никогда не будет! Я никогда тебя не прощу! Слышишь! Никогда! Убирайся!

– Алена… – он пытается дотянуться до меня, еще что-то сказать.

Но я закрываю уши руками и кричу, что есть мочи, чтобы кто-то из персонала пришел мне на помощь:

– Уходи! ВОН! ВОН! ВОН!..

Он резко встает, будто оглушенный. Смотрит на меня в шоке. В палату вбегает медсестра, что утром ставила капельницу. Кидается к нам.

– Что здесь происходит? — обеспокоенно оглядывает меня.

– Уберите его! – кричу, захлебываясь слезами. – Уберите его отсюда! Позовите охрану! Я просила его не пускать!

Кирилл еще мгновение смотрит на меня. Грудная клетка ходит ходуном, но лицо каменное. Только глаза горят, как у человека, увидевшего что-то страшное.

Медсестра кидается к нему, толкает к выходу:

– Пожалуйста, вы должны уйти! Сейчас же! Ей нельзя нервничать, – кричит на Кирилла.

Он кидает на меня последний болезненный взгляд, резко отворачивается, трет переносицу. Потом вылетает прочь из палаты.

Сижу, вцепившись в одеяло. Едва дышу.

Слышу, как медсестра провожает его из отделения, что-то бормочет про гормоны и стресс. Но, слава богу, ничего не говорит про ребенка.

Закрываю глаза и прижимаю ладонь к пульсирующему шву. Скулю как побитая собака. Кажется, я в аду.

Я ведь все сделала правильно? Пытаюсь себя убедить.

Кирилл никогда не думал о нас. Женился из какого-то долбаного благородства. Думал, что сможет продолжать жить как ни в чем не бывало. Разъезжать на своей красной Феррари и развлекаться с другими женщинами, пока курица-наседка растит ему наследника. На которого ему тоже плевать!

Все это — из-за того, что ему была ВСЕГДА плевать! Мы с сыном никогда не были ему нужны.

Так пусть он никогда не узнает о сыне! По крайней мере, я сделаю для этого все возможное.

Забудет уже через неделю. Найдет утешение в объятьях другой. Я дам ему то, чего он так хотел — полной свободы, чтобы нас в его жизни не было!

Пытаюсь успокоиться. Но дыхание никак не приходит в норму. Дверь палаты снова тихонько открывается, заходит та медсестра:

– Как вы? – садится рядом со мной на кровать, трогает мой лоб. – Не знаю, как его пропустили. Я отругала дежурную. Не роддом, а проходной двор!

Опускаю взгляд на свои руки, которые все еще дрожат. Непроизвольно всхлипываю.

– Ну-ну, – она притягивает меня за плечи к себе, гладит по голове. – Все, успокаиваемся. Он ушел. Больше мы его не пустим. Все хорошо, девочка. Все хорошо…

Только вот ничего не хорошо. И уже не будет.

Но тут медсестра говорит те слова, которые сразу приводят меня в чувство:

– Неонатолог разрешил тебе повидать сыночка. Пойдем? Я провожу.

Вытираю ладонями слезы. Киваю.

Да, меня ждет мой мальчик. Это самое главное.

Глава 12

Кирилл

Коридор длинный, белый. Медсестра что-то недовольно бубнит, провожая до выхода из отделения. Но я не слышу. Голоса глухие, как под водой. Иду, не разбирая дороги.

Вижу перед собой только лицо Алены. Мокрые от слез ресницы. Взгляд, который не забуду никогда.

“Для меня тебя больше нет!” – до сих пор звучит в ушах ее крик.

Я все сломал.

Сломал ее. Свою жену.

Мать моего сына.

Сын...

Слово пульсирует в голове, бьет по вискам. Пустота. Пустая кроватка в детской, что Алена обустраивала последние недели. Она так и останется пустой.

Его нет. Нет.

Я выл бы, если б мог.

Иду к выходу, в груди пустота. Я ходячий труп, которого выпотрошили. Не могу вдохнуть.

Выхожу на улицу. Солнце бьет в глаза. Мир живет своей жизнью, будто ничего не случилось. На автомате иду к машине. Сажусь.

Вспоминаю, как впервые увидел ее. Тогда, в отеле, за стойкой. Настоящая красотка с Кубани – лицо милейшее, губы мягкие и пухлые, кожа, позолоченная солнцем до медового оттенка – так и хочется прикоснуться. Светлые волосы, яркие светлые глаза и смущенный румянец.

Я сразу захотел ее себе. Не думал, что выйдет. Было видно, что молодая, неопытная, пугливая…

И все равно не ожидал, что буду у нее первым.

Вспоминаю – и одновременно вижу ее глаза сегодня. Дикие, глядящие с ненавистью, как на врага.

Я и есть враг.

Внутри что-то ломается. То, что я годами строил. Броня, цинизм, контроль. Пальцы соскальзываю с руля. Смотрю на них – дрожат. Впервые за много лет.

Смеюсь коротко, безрадостно. Кирсанов, лицо компании, с сотней интервью для журналистов и телевидения, который всегда знает, что сказать и как повернуть ситуацию в нужную сторону. Теперь он сидит на парковке роддома и впервые не знает, куда ехать и что делать.

Вспышками в голове – ее крик, ее пощечина. Жжет, будто шрам на коже. Шрам этот навсегда.

В кармане вибрирует телефон.

Проверяю экран.

Снежана.

Тонкая ухмылка сама скользит по губам. Не от радости.

Снеж всегда была в моей жизни пожаром. То гаснет, то вспыхивает. Снова и снова к нему подхожу. Годы горок. Разрывы, возвраты, обиды, упреки.

Может, поэтому я даже не понял, что значит тихое счастье с Аленой. Поэтому я там, где я есть.

Снеж только вернулась в город и снова спалила все. И я ей это позволил.

Телефон упрямо вибрирует снова.

Большой палец зависает над кнопкой. Нажимаю “сбросить”. Тишина.

Ее имя гаснет.

Бросаю мобильник на пассажирское сиденье. Вжимаю газ в пол до упора. Машина рвется с места. Еду куда глаза глядят. Лишь бы ехать. Если остановлюсь – развалюсь на части.

***

Алена

Сжимаю телефон в руках, вновь и вновь пробегаю глазами по строчкам:

“Милая, мы с Машей внизу, но нас не пускают. Как к тебе прорваться?”

Внизу. Они внизу. Вера и Маша.

Грудь сжимается, пальцы холодеют. Слезы подступают снова.

В дверь палаты тихонько стучат. Прячу телефон под одеяло, будто меня застукали с чем-то запретным.

– К вам посетители, – заглядывает медсестра. – Девчоки какие-то. Говорят, ваши подруги.

Внутри все сводит. Нервно поправляю волосы:

– Я… – голос срывается, сглатываю. – Я не хочу никого видеть. Пожалуйста.

– Может, хоть на минутку? Они так переживают. Уже всех на уши подняли!

– Нет! – вырывается слишком резко. Я прикрываю рот ладонью, выдыхаю уже тише. – Пожалуйста, не пускайте никого. И… и не говорите никому, что я здесь. Хорошо?

Медсестра хмурится, долго смотрит, явно не понимающе. Но в конце концов, пожимает плечами:

– Хорошо, скажу, что вы отдыхаете, – и смотрит на меня сочувствующе.

Похоже, уже весь персонал обсуждает мою драму. Привезли на скорой, мужа выгнала, подруг тоже.

Дверь закрывается. Я остаюсь одна. И это одиночество ощущается так остро, как никогда. Мне придется вычеркнуть из жизни не только Кирилла, но и все, что с ним связано.

Так жаль. Я всегда мечтала о таких подругах, как Вера и Маша. Веселых, душевных. А теперь они стоят там под окнами, а я не хочу их видеть. Сердце стонет.

Что ж… если это плата за безопасность моего сына – я готова.

Телефон снова в руке. Набираю Веру.

Она берет почти сразу:

– Алена?! Господи, милая, ты… ты как? Мы внизу, нас не пускают…

Слышу, как Маша тоже что-то говорит рядом, но слов не разбираю.

Зажмуриваюсь, прижимаю телефон к уху:

– Я… – выдыхаю, голос дрожит. – Мне нужно время. Я не готова говорить. Со мной все нормально, правда. Но я не хочу сейчас никого видеть.

В трубке повисает молчание, но мне кажется, что в нем больше понимания, чем упрека.

Вера выдыхает в трубку:

– Милая, нам так жаль. Это все ужасно… – слышу, как она едва сдерживает слезы. – Но ты не должна проходить через это одна! Мы рядом!

– Я знаю, девочки, – киваю сама себе, вытирая слезы. Мне действительно хочется, чтобы они сейчас были здесь. – Спасибо. Но пока так. Не приходите, пожалуйста. Я сама позвоню, когда буду готова.

Не дожидаясь ответа, скидываю звонок.

Простите.

Но мой сын – это единственный человек, кого я сейчас хочу видеть.

На следующий день мне уже легче вставать. Но контейнер для молокоотсоса по-прежнему пустой. Я давлю на грудь, массирую, слушаю советы медсестер – капля, две… и все.

Сердце разрывается. Я должна! Должна покормить сына! А у меня… ничего нет.

Швыряю прибор на кровать. Больно кусаю себя за палец, будто пытаясь наказать.

В этот момент заходит Варвара:

– Ну как тут моя любимая пациентка? – улыбается. – Мама передавала тебе большой привет!

На душе сразу светлеет.

– Ей тоже, – киваю смущенно.

С гнетущим чувством вины протягиваю Варваре пустой молокоотсос. Она сразу все понимает:

– Не расстраивайся. Так тоже бывает. Молоко еще появится, вот увидишь.

Глава 13

Алена

Напряженно смотрю на Варвару. Говорить или нет?

Хорошая она женщина. Если расскажу, что хочу скрыть сына от Кирилла — может, и поймет.

Но втягивать ее во всю эту историю тоже не хочется. Да и что она может сделать? Только посочувствовать.

Лучше промолчу и буду надеятся, что Кирилл перестанет сюда ходить.

Когда Варя уходит, тянусь к телефону. Открываю чат с Кириллом, где висят непрочитанные сообщения. Все короткие, в духе: “Мне жаль, давай поговорим”.

Набираю ему капслоком, разом отвечая на все:

“ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! НЕ ПРИХОДИ БОЛЬШЕ!”

Нажимаю отправить.

Две галочки о прочтении появляются почти сразу.

Надо же. А раньше мои сообщения могли висеть часами.

Зло кидаю телефон в тумбочку.

В следующие дни Кирилл все равно упорно присылает мне цветы. Но, как сообщает медсестра – курьером.

Формально мою просьбу выполнил – не приходит.

Но и не отпускает.

Букеты медперсонал забирает себе. Один в ординаторской стоит, другие – сестры домой уносят. Говорят: “Зачем такой красоте пропадать! Они ж бешеных денег стоят”.

Я только больше злюсь.

Раньше Кириллу не приходило в голову дарить мне цветы. А теперь они мне даром не нужны!

Однажды утром, когда иду в отделение неонатологии, Варвара догоняет:

— А у меня для тебя сюрприз! — заявляет она. — Идем!

Проходим на отделение с младенцами, подходим к кювезу с Левушкой.

Сыночек лежит, укрытый пеленкой. Уже проснулся, мой котенок.

— Здравствуй, любимый, — шепчу.

Обрабатываю руки антисептиком. Варвара, тем временем, достает откуда-то маленькую бутылочку с мягкой соской.

— Держи, — протягивает мне.

Беру ее в руки, дыхание перехватывает. Смотрю на Варвару.

— Уже можно? — спрашиваю робко, не веря.

— Вот сейчас и проверим! — подмигивает Варя и открывает лючок в кювезе.

Осторожно просовываю руку, подношу соску к Левушкиным губкам.

Он сначала не реагирует.

Сердце сжимается. Наверное, еще рано. Он же такой кроха! Как кукленыш.

— Смотри, что у мамы для тебя есть, — шепчу, почти не дыша. — Попробуй, мой хороший.

Он чуть поворачивает головку. Будто бы на голос. Губки слегка приоткрываются. И вдруг — захватывает соску.

— Ай молодец! — хвалит его Варя, которая тоже склонилась над кювезом. — Только не торопись.

Левушка держит соску неуверенно. Вижу как молочко попадает в его рот. Он делает глоток. Второй.

— У-умничка, — выдыхаю сквозь слезы. — Вот так, сыночек. Вкусно тебе? Правда вкусно?

— Смотри, как старается, — мягко кивает Варя. — Проголодался.

Кажется, что этот простой процесс, забирает у сына очень много сил. Через минуту он останавливается, устало кряхтит.

Я тут же отнимаю бутылочку, глажу его по ладошке:

— Все, все, любимый. Отдыхай. Мама рядом.

Сыночек сжимает мой палец. И это — лучший подарок в моей жизни.

Слезы катятся по щекам, я улыбаюсь, не отрывая от него взгляда.

Теперь бегаю к Левушке с соской по часам. Он крепнет с каждым днем, но мне все еще не разрешают брать его на руки.

Своего молока у меня по-прежнему нет. Пытаюсь сцеживаться, массирую грудь, пью много воды и чай с молоком, как советуют мне девчонки. И все равно — нет его, хоть ты тресни. Каждую ночь, засыпая, молюсь, об одном: чтобы молоко пошло.

Вера с Машей не звонят, как я и просила. Кирилл же присылает смс-ки каждый день.

«Можно я приеду?». «Скажи, что нужно».

Изредка отвечаю капслоком: «МНЕ НИЧЕГО ОТ ТЕБЯ НЕ НУЖНО! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!»

Так проходит наша с малышом неделя в роддоме. В очередной раз, когда иду к Левушке, Варвара снова догоняет.

— Скажите, что у вас снова какой-нибудь приятный сюрприз, — шучу, глядя на нее.

— Посмотрим, — улыбается загадочно.

Когда мы подходим к боксу с Левушкой, Варя вдруг открывает кювез.

Замираю. Сердце срывается с места.

Она смеется, читая бурю эмоций на моем лице: удивление, счастье, страх — все это проносится вихрем в моей душе.

— Обработай руки. И только недолго. Десять минут, не больше.

Трясущимися руками выдавливаю гель на ладони. Растираю. Варвара достает Левушку из бокса, осторожно передает мне.

Не могу описать словами этот момент. Нет таких слов. Сыночек легкий, как пушинка, теплый, мой… Прижимаю его к груди и слышу крошечный вздох.

— Здравствуй, мой родной… — всхлипываю.

Он шевелится, чуть открывает глазки. Смотрю в них, как в космос. И понимаю — все, ради чего я живу, сейчас у меня в руках. Моя Вселенная.

Левушка тянет ручку, я подхватываю ее. Сжимает мой палец. В груди разливается счастье, мягкое тепло. И вдруг, грудь будто обжигает изнутри…

Поднимаю на Варю испуганный взгляд.

— Что такое? — настороженно спрашивает.

— Представляешь… — говорю, сама не веря, все еще прислушиваясь к ощущениям. — Кажется, у меня молоко… пошло.

Варя с облегчением выдыхает:

— Мамуля, ты меня так не пугай, — качает головой. — Я же говорила! А ты переживала.

Мне кажется, это самый счастливый день в моей жизни! Качаю сыночка, нюхаю его головку. От его запаха кружится голова. Моя кроха. Как же я тебя люблю!

Потом, уже в палате, сцеживаюсь. Прикладываю воронку, включаю насос. Сначала — только тишина. Потом — пара капель. Они падают в бутылочку. И вдруг — еще капля. И еще. Струйка. Настоящая.

Когда заходит Варя, я уже кручу в руках контейнер. Меньше половины. Немного. Но для меня — целое достижение!

— Молодец! — хвалит она. — Молоко будет прибывать волнами. С каждым разом все больше и больше.

Ну вот, все потихоньку налаживается. Левушка поправляется. У меня молоко пошло. Внутри крепнет чувство, что постепенно я со всем справлюсь.

А как иначе? У меня теперь нет выбора. Я теперь мама самого чудесного ребенка на свете!

Варя садится на стул напротив меня и вдруг смотрит так, что я невольно напрягаюсь. Пугаюсь, как воришка.

Глава 14

Алена

Сажусь ровно, с тревогой жду, что скажет Варвара.

— Алена, завтра мы тебя выписываем, — огорошивает меня она

— К-как? — шепчу, не понимая. — Вы же говорили, что Левушка еще слишком слаб. Только сегодня разрешили подержать на руках. И то, десять минут!

— Да, все так, — кивает она. — Мы выписываем ТЕБЯ, а Левушка пока останется с нами.

Подскакиваю на месте, ставлю контейнер на тумбочку.

— Я не понимаю! Как он будет здесь без меня??

— Будешь приходить, сцеживаться. Как малыш достаточно окрепнет, мы выпишем и его.

Эта новость шокирует настолько, что я теряю дар речи. Я думала, нас выпишут вместе! И даже не готовилась к такому повороту.

— Когда? Когда его выпишут? — спрашиваю, пытаясь сориентироваться в ситуации.

— Это, конечно, зависит от малыша. Может недели две-три.

Две-три недели?? Это же целая вечность!

Варя наклоняется ко мне, протягивает руку и касается моего плеча:

— Алена. Тебе есть куда пойти? — спрашивает она.

Конечно, нет. Я в Петербурге всего пять месяцев, и все мои знакомые — друзья Кирилла. А к нему я не вернусь! Ни за что!

Но я киваю. Почти автоматически. Деньги есть, найду что-то рядом с больницей.

На моей карте тысяч шестьсот — все что накопилось за период, когда мы жили с Кириллом. Он периодически скидывал мне «на покупки». А я не успевала тратить. Не привыкла еще. Да и куда мне, беременной. Разве что, на распашонки.

Это все мои деньги. Не мало. Но учитывая, что я без работы, с грудничком, мне нужно вернуться домой и как-то жить — не больно-то не разгуляешься.

— Врешь ведь, — вдруг говорит Варвара, глядя на меня прищуренно.

Вздыхает.

— В общем, моя мама живет рядом с роддомом. Если хочешь, можешь остановится у нее, пока Леву не выпишут.

Вскидываю на нее взгляд.

— П-правда? — переспрашиваю, не веря.

— Да. Она сама предложила. Все спрашивает про тебя. А малышей очень любит. Своя-то дочь замуж не торопится. Только чужих нянчит, — невесело усмехается Варя.

Не знаю, за какие заслуги мне бог так помогает. Если бы не мама Вари, а потом не сама Варя, быстро принявшая решение делать мне кесарево — не знаю, чем бы все закончилось. Жив ли был сейчас мой сыночек.

Срываюсь с места, кидаюсь Варваре на шею, крепко сжимаю в объятьях:

— Спасибо, — шепчу, — Я никогда этого не забуду!

— Ой, ну ладно тебе, — смущенно бормочет она. — Я тут ни при чем. Говорю же, мама сама предложила. Ее и будешь благодарить.

Выписать меня должны завтра до часа дня.

Мне было тяжело принять даже то, что мой малыш в соседнем отделении. Теперь при мысли, что он останется здесь совсем один, у меня разрывается сердце.

Сижу у его бокса почти весь остаток дня, пока меня не выгоняет доктор. Сцеживаю еще молока. Столько, сколько могу.

Потом собираюсь. Все-таки хорошо, что Кирилл привез кое-какие мои вещи. Нижнее белье, пару платьев, брюки, футболки. Иначе, даже из роддома выйти было бы не в чем.

Постепенно свыкаюсь с мыслью, что завтра уйду. Может, оно и к лучшему. По крайней мере, Кирилл об этом узнает и перестанет сюда приходить, и слать цветы.

Только вот, он непременно захочет знать, где я. А этого я допустить не могу.

Беру айфон. Проверяю настройки. Я знаю, Кирилл может отследить его локацию. Сбрасываю до заводских настроек. Но уверенности, что это поможет – нет.

Поэтому утром, когда Варвара приносит мне выписку, я отдаю телефон ей:

— Можно он пока побудет у вас? — спрашиваю. — Не хочу, чтобы муж отследил по геолокации.

Варя берет из моих рук айфон. Выключает звук:

— Хорошо. Будет лежать в ординаторской. Когда меня не будет – проси у медсестры.

Благодарно киваю.

— У меня дома есть старый смартфон, – вдруг говорит она. – Простенький, но, если нужен — могу принести в следующий раз. Все равно без дела валяется.

Это очень кстати! Без телефона никак. А новый покупать… Сейчас я должна распоряжаться деньгами разумно.

Еще раз благодарю Варвару за помощь. Она дает мне адрес, объясняет, как добраться до маминого дома. Это, и правда, близко. Минут пятнадцать пешком. Но Варя настаивает на такси.

— Я не могу вызвать, — решительно качаю головой. — Муж сразу отследит заказ.

— Фуф! От этих мужиков одни проблемы! – ворчит Варвара. – Сама сейчас вызову. Там такая жара, лучше пока тебе не геройствовать.

Она сообщает мне номер такси. Беру сумку, шагаю к выходу из отделения.

Ноги будто идти не хотят. Еле передвигаю. Останавливаюсь на лестничном пролете. Кидаю взгляд в сторону отделения неонатологии.

— Левушка, не бойся, — шепчу. — Скоро мама заберет тебя отсюда. Ты только скорее поправляйся.

Нехотя спускаюсь по ступенькам. Прохожу пост дежурной. Такси уже должно ждать меня у входа.

Толкаю тяжелую деревянную дверь. Меня тут же ослепляет солнце, лавиной обрушивается шум города. Люди снуют, машины гудят. Стою как парализованная. Чувствую себя потерявшейся девочкой. Одной одинешенькой в кипящем котле жизни.

Нет. Не одинешенькой.

Я теперь никогда не буду одна. У меня теперь есть мой малыш. Мой родной мальчик. Моя частичка, моя кровинушка. Мы вместе.

Решительно шагаю на горячий тротуар. Прикладываю руку ко лбу, заслоняя солнце. Высматриваю машину с номером, который сказала мне Варвара.

И вдруг слышу совсем рядом:

— Алена? – голос, который я не желаю больше слышать. Никогда!

Вздрагиваю. Поворачиваю голову.

В нескольких метрах от меня стоит Кирилл. С букетом цветов.

--

Дорогие девочки! Приглашаю вас в очень эмоциональную историю нашего Литмоба!

ДАНА ДЕНИСОВА И АЛЕНА МОСКОВСКАЯ. "ВЕРНУТЬ ЖЕНУ. РАЗВОД - НЕ ПРИГОВОР"

Глава 15

Кирилл

Стою битый час под стенами роддома. Солнце палит, будто хочет поджарить.

Я уже в аду.

Футболка прилипла к спине, пот течет по позвоночнику, глаза щиплет. Розы в руке – мертвые. Как и я. Как и мой сын.

Поздновато дарить цветы. Надо было раньше. Но я не знаю, что еще могу сделать для нее. Для Алены.

Всю неделю не жил. Гнил изнутри. Не спал. Заливал в себя алкоголь. Проваливался в сон на час-другой. Чтобы снова проснуться в кошмар.

Смотрю в окна роддома, надеясь заметить ее. Воздух дрожит. В глотке пересохло. Пытаюсь сглотнуть. Не выходит.

Чешу порезы на руках, саднят, зараза. Пот разъедает их еще больше. Незнакомая женщина косится на меня подозрительно. Будто я бомж или наркоман.

Провожу рукой по небритой щеке. Именно так я сейчас и выгляжу. Все-таки для разговора с врачами надо было привести себя в порядок.

Впрочем, это не имеет значения. У меня сын умер. На все остальное насрать.

Сегодня я понял – хочу увидеть тело сына. Он ведь и мой тоже. В на себя похороны. Бумаги. Выясню все. Я – все еще муж. Пока что. Это моя обязанность.

Стою на тротуаре как идиот. Войти не могу. Не могу, блять.

Вдруг дверь открывается.

Выходит как мираж – тонкая фигура, бледная как лист бумаги. Стоит, не шевелится.

Алена? Или у меня окончательно поехала крыша?

Моргаю. Заслоняю рукой солнце.

Она. Точно она.

Алена выходит из тени на яркий свет. Вытягивает руку, прикрывая глаза от солнца. На плече сумка, которую ей привез.

Выписали уже?

– Алена! – окликаю ее хрипло.

Негромко. Дерет горло, но она слышит. Резко оборачивается. Наши глаза встречаются.

Секунда, ее взгляд меняется. Лицо – будто плеснули ледяной водой. Сначала испуг. Потом холод. Ненависть. Выжженная боль.

Смотрит на меня, как на мразь. Как на убийцу.

Не двигаюсь. Тупое оцепенение.

Она внезапно срывается с места. Бросается прочь.

Я за ней. Инстинктивно. Догнать. Остановить.

– АЛЕНА! СТОЙ! – хриплю.

Она подлетает к машине. Белое такси. Прыгает внутрь на заднее сидение.

Подбегаю, хватаюсь за ручку – заперто.

Долблю ладонью в стекло:

– ОТКРОЙ! – ору водителю, снова дергаю дверь.

Вижу, как Алена наклоняется к водителю, что-то говорит. Наверное, чтобы поезжал.

– Алена! – кричу ей, плохо соображая, что делать. – Послушай! Пожалуйста! Я должен… я должен его увидеть! Забрать!

Она резко поворачивается. Смотрит в лицо. Губы сжаты, Глаза бездонные, черные. Ни капли пощады.

Машина резко трогается.

– АЛЕНА-А! – бегу несколько шагов за машиной.

Как назло зеленый. Такси набирает скорость, сворачивает за угол.

– ТВОЮ МАТЬ! – останавливаюсь посреди дороги.

Мне сигналят.

Озираюсь по сторонам. Сегодня я на своих двоих. Без тачки.

Расхерачил ночью свою Феррари.

Накатило.

Схватил биту, вышел во двор и начал разносить ее нахер. Сам не помню как. Очнулся, когда менты приехали. Соседи вызвали.

Постояли, в ахере посмотрели на изуродованную тачку. На меня, как на психа. Сделали замечание за шум в неположенное время. Что они еще могут сделать? Мой двор. Моя тачка.

Сейчас она была бы кстати.

Кто-то орет мне в спину:

– Ты псих? Жить надоело? Свали с проезжей части!

Оборачиваюсь. Мужик высунулся из окна машины. Рожа круглая и красная как у рака.

Бросаю букет роз на асфальт. Кидаюсь к козлу.

У того глаза округляются:

– Эй мужик, ты че?..

Но я бегу к дверце пассажирского сиденья. Дергаю. Открыто. Залетаю внутрь:

– Гони! Направо за такси! Быстро! – командую мужику.

Тот секунду смотрит опешив. Потом начинает брызгать слюной:

– Ты че, блять, творишь?! Вали нахрен!

– Гони, сказал! – цежу ему в рожу.

Начинает упираться. Слово за слово. Пытается меня вытолкать. Пихаю в ответ. Бросаемся друг на друга. Открываю дверцу с его стороны, вышвыриваю толстяка наружу. Пересаживаюсь за руль.

Только собираюсь дать по газам, толстяк снова вырывает дверь машины.

– Ты, сука, охуел?! – орет, хватая меня за футболку. Пытается вытащить наружу.

С размаху пробиваю ему в табло. Он отшатывается, из носа хлещет кровища.

Вокруг начинается движ. Сзади гудят клаксоны. Прохожие пялятся. Кто-то снимает на телефон.

Творю полный пиздец. С катушек слетел. Перебор уже даже для меня. Угон тачки, нападение на водителя. Молчу уже про то, что сегодня же все будет в интернете. А я – лицо компании.

Херачу по рулю. В груди тупое распирающее отчаяние.

С другой стороны, номер такси я запомнил. Может, удастся еще догнать. Если Алену выписали, то придется потом искать ее по всему городу.

Некогда сопли жевать. С мужиком я потом как-нибудь улажу.

Берусь за дверцу, собираясь захлопнуть, но толстяк не дает:

– Я засужу тебя, сволочь! – орет на меня, брызгая кровищей.

Захлопываю дверцу. Жму на газ.

Как на зло мигает желтый. Проскочу?

Но тут, откуда ни возьмись выскакивает патрулька, встает поперек дороги. Резко по тормозам. Останавливаюсь, зло сжимая челюсти.

– Стоять! Полиция! Глушите двигатель! Выходите из машины! — слышу из громкоговорителя.

Приехал, блять.

Глава 16

Алена

Пока еду в такси, то и дело оборачиваюсь назад. Все ожидаю увидеть красный спорткар Кирилла, который гонится за мной. Тереблю ремешок сумки, сердце сейчас выскочит.

И тут такси внезапно останавливается:

– Приехали, – говорит хмуро водитель.

Оглядываю из окошка дом. Вроде, тот.

– С-спасибо, – киваю. – Еще раз. За все.

Если бы водитель сразу не заблокировал двери по моей просьбе – я бы пропала. Как хорошо, что Варя настояла на такси. Она точно – мой ангел хранитель!

Вылезаю из машины. Закидываю на плечо почти пустую сумку.

Озираюсь по сторонам. Вспоминаю указания Вари, шагаю во двор дома. Нужно как можно скорее найти парадную. Ведь Кирилла я знаю – он сто процентов едет сейчас за мной.

Меня всегда в нем восхищало то, что он во всем идет до конца. Даже если есть малюсенький шанс на успех – никогда не остановится. Бесстрашный.

Теперь меня это пугает больше всего.

Пробегаю вдоль дома. Нахожу парадную, звоню в домофон. Мама Вари отвечает быстро.

Поднимаюсь на скрипучем лифте на последний этаж. Женщину узнаю сразу. Вряд ли я когда-то смогу забыть ее лицо. Ведь она и ее дочь стали моими ангелами. Ангелами, спасшим меня и моего Левушку.

Когда Варя сказала, как зовут ее маму, я еще раз в этом убедилась:

– Здравствуйте, Серафима Евгеньевна, – киваю смущенно.

Ну как с таким именем не быть ангелом?

Она принимает меня тепло. Будто мы уже сто лет знакомы. Сразу предлагает пообедать.

Сижу, кусок в горло не лезет, руки под столом дрожат. Никак не могу отойти от внезапного столкновения с Кириллом. Все еще жду, что вот-вот в дверь позвонят. И там будет он.

В ушах звучат его слова:

“Я должен… я должен его увидеть! Забрать!”

Что это значит? А вдруг он узнал? Вдруг ему проболталась дежурная или медсестра какая-нибудь? Или еще кто. Сказали, что Левушка жив, и теперь Кирилл хочет отнять его у меня...

Кусаю до боли губу. Вскидываю взгляд на маму Вари:

– Могу вас попросить? Наберите, пожалуйста, Варвару. Я свой телефон в роддоме забыла.

– Ой, точно, я и сама обещала ей позвонить, – спохватывается она.

Набирает номер и передает мне трубку.

Слушаю долгие гудки. А потом ее голос:

– Да, мам, привет! Ну что, Алена доехала? Все нормально? – спрашивает спокойно.

Если бы Кирилл заходил и требовал отдать ему Левушку, то вряд ли бы Варя была такой невозмутимой.

– Это я, – выдыхаю в трубку. – Я доехала. Все хорошо, но... я встретила у роддома мужа. Варя…

Дыхание перехватывает. Не знаю, как ее спросить.

– Он приходил в роддом?

– Вроде, нет. Но ты не волнуйся. Никто его на порог не пустит.

– Он же не сможет забрать его у меня? – не дыша, выдавливаю в трубку.

– Алена, – отвечает Варя строго. – Ты это давай бросай. У тебя только молоко пошло. Ничего с твоим малышом не случиться! Обещаю. Дай-ка маме трубку.

С облегчением выдыхаю. Послушно протягиваю телефон Серафиме Евгеньевне.

Но облегчение это мимолетное.

Решение скрыть сына от Кирилла – теперь кажется безумной идеей. Почти невыполнимой. Когда нас с Левушкой привезли в больницу я была в таком состоянии... на все была готова! Лишь бы Левушка был жив и в безопасности!

А сейчас? Что изменилось? Испугалась?

Вспоминаю, как Кирилл колотил ладонью по стеклу такси. Его глаза. Красные, сумасшедшие. А лицо какое-то серое, осунувшееся.

Если он узнает, что я его обманула – никогда не простит.

Но прощения мне его и не нужно. Я просто хочу жить дальше. Со своим сыном. И забыть все, что случилось. И Кирилла – забыть.

Самое время поучиться бесстрашию. Если есть хотя бы малюсенький шанс, что смогу скрыть от Кирилла Леву – я пойду до конца. Сделаю все, чтобы он навсегда оставил нас в покое!

Серафима Евгеньевна вешает трубку. Потом приносит мне таблетку и стакан воды. Пустырник. Варя велела выпить.

Покорно выполняю. Мне страшно неудобно, что доставляю им столько хлопот. Но без них – пропаду.

Весь вечер места не могу себе найти. Хочется снова взять на руки сына. Прижать к груди. Услышать, как он сладко сопит во сне. Только так могу быть спокойна. Когда мой мальчик будет рядом.

Кирилл не пришел. А значит, все еще не в курсе, где я.

На следующее утро снова прошу Серафиму Евгеньевну вызвать мне такси. Обещаю, что деньги верну, как только у меня будет телефон. Но ее это, кажется, совсем не волнует.

Доехав до роддома, несколько секунд сижу в машине. Боюсь выходить. Озираюсь по сторонам. Высматриваю мужа или его Феррари. Наконец, решаюсь. Выхожу и быстро юркаю в двери роддома.

Сцеживаюсь, кормлю Левушку. Качаю его на руках, смотрю на эти сладкие щечки и реснички – и все страхи уходят. Даже уверенность появляется.

– Все у нас получится, да, мой птенчик? Все будет хорошо. Мама обещает.

Несколько драгоценных минут с сыном пролетают незаметно.

Уходить не хочется, но нужно. Сегодня есть еще одно важное дело.

Иду в ЗАГС. За свидетельством о рождении сына. Чтобы навсегда поставить жирный прочерк в графе “отец”.

На входе в ЗАГС меня встречает суета. Как раз закончилась чья-то свадебная регистрация. Счастливые молодожены и их гости вываливают к выходу. Пробираюсь сквозь радостно гудящую толпу.

– Девушка, вы куда? – останавливает меня женщина на входе.

Говорю ей, что на регистрацию рождения. Она провожает меня в зал, нажимает что-то на экране терминала и выдает бумажку с номером.

Сажусь на пластмассовый стул. Жду своей очереди.

Из фойе слышатся радостные голоса, крики “Горько”. Я грустно смотрю на лежащие у меня на коленях документы. Паспорт и справка из роддома. На сердце грусть и тоска.

Столько раз представляла нашу свадьбу с Кириллом. Потом, после рождения Левушки. Он – в безупречном черном смокинге, я – в платье как у принцессы. И сыночек наш, тоже в крошечном костюмчике, папина гордость.

Глава 17

Алена

– Никаких “но”! – обрывает меня сотрудница ЗАГСа. – Хотите лишить отцовства – обращайтесь в суд!

Делаю усилие, чтобы не задохнуться. Чувство — что мне удавку на шею накинули.

Значит, Кирилл все равно формально станет отцом Левушки? И я ничего не могу с этим сделать?!

В отчаянии гляжу на женщину.

Глаза у нее холодные, как у рыбы. На ме=хня не как на человека смотрит – как на насекомое.

Взгляд падает на табличку на ее столе: “Коровина Ирина Валерьевна”.

– Ирина Валерьевна, – выдыхаю с мольбой. – Должен же быть какой-то выход! Я замуж вышла уже беременная. Мужу всю дорогу было наплевать и на меня и на ребенка. Я чуть из-за него сына не потеряла! Помогите, родная! Пожалуйста!

Она фыркает и раздраженно выдыхает:

– Надо было головой думать, когда замуж выходила, а не другим местом. Свидетельство о браке с собой?

Нет. Оно дома. И возвращаться туда я не планирую.

Отрицательно качаю головой, и перед глазами на неожиданно темнеет, плывет. Всего на секунду, но мне кажется, будто я лечу в бездонную пропасть.

Моргаю, хватаюсь пальцами за край стола.

Снова кабинет ЗАГСа и Коровина Ирина Викторовна с презрительными губами-ниточками.

– Пожалуйста… – шепчу женщине. – Он нас чуть не погубил. Поймите, я не могу ему позволить стать отцом моего сына!

Женщина смотрит на меня со смесью сочувствия и презрения:

– Ми-ла-я мо-я! – качает она головой. – Я не судья, не психолог и точно не ваша подруга. У нас действует закон. Хотите лишить отцовства – идите в суд. Предоставьте экспертизу, оспорьте отцовство, потом приходите с решением. Тогда – будет вам прочерк. А пока – отец Кирсанов. Свидетельство о браке давайте!

Слезы стоят в горле, но я не плачу. Изо всех сил ищу выход.

Вдруг – идея. Вспыхивает теплым солнышком в груди.

– А… а если я сначала разведусь? – спрашиваю. – А потом уже зарегистрирую сына? Тогда можно будет прочерк?

Меня снова ждет отказ:

– Нет. Так тоже не получится. Ребенок, рожденный в течение трехсот дней после развода, тоже автоматически записывается на бывшего мужа.

Обреченно падаю на спинку стула. Да кто только придумывает эти законы? Неужели нет никакого выхода!

– Так, девушка, вы будете регистрировать ребенка или нет? – начинает злиться Коровина. – Определяйтесь уже! Вы очередь задерживаете!

– Нет. Не буду, – выдыхаю я и встаю.

Без понятия, что делать. Нужно все обдумать.

– Ваше право, – бурчит тетка, щелкая мышкой. – Но имейте в виду: вы обязаны сделать это в течение месяца с момента рождения ребенка. Иначе – штраф.

— Спасибо, — киваю.

Забираю со стола свои документы. Выхожу в коридор как во сне. Иду на выход.

Выхожу на улицу, втягиваю носом воздух, чтобы не разреветься. На аллее рядом с ЗАГСом сажусь на лавку.

Что делать?

В свидетельстве будет вписан Кирилл. Вариантов нет. Он может выяснить, что Левушка на самом деле жив — в любой момент. И тогда не отпустит нас. Связей и денег у него хватит. Не сомневаюсь.

— Черт! — шепчу я, пиная носком туфли пробку из-под шампанского на асфальте.

Плохи дела.

При мысли об этом так тошно становится. Хоть в петлю полезай.

Звук, похожий на выстрел, заставляет меня вздрогнуть.

Из дверей ЗАГСа вываливаются очередные молодожены. Невеста в пышном платье со счастливым блеском в глазах. Жених подхватывает ее на руки, несет через “коридор” гостей. Те открывают шампанское, кидают лепестки роз, орут “Горько”...

Такие все радостные.

Отвожу глаза в сторону. Быстро стираю с щеки слезу. Беру сумочку, вешаю на плечо. Решительно встаю с лавочки.

Шагаю обратно в сторону роддома.

К Левушке еще рано. Но больше мне идти некуда. Посижу в отделении.

Пока жду разрешения от врача пройти к сыну, сцеживаюсь в комнате для мам.

Молока теперь стало больше. Грудь растет как на дрожжах. Конечно, это ожидаемо. Я даже заранее купила специальный бюстгальтер для кормления. Но никак не думала, что он станет мне мал всего за пару дней!

Теперь, не дай бог, столкнуться с Кириллом. Если сына еще есть шанс скрыть, то такое «богатство» уж точно нет.

После сцеживания болтаюсь без дела. Думала Варю найти, но ее нигде нет. В ординаторской говорят — на родах.

Тогда прошу у медсестры свой айфон. Приносит. Проверяю пропущенные звонки и сообщения от Кирилла. Оставляю их непрочитанными.

Наконец, подходит время. Меня пускают к сыну. На несколько сладких минут, я забываю обо всех заботах. Заворачиваю своего мальчика в мягкую пеленку и осторожно беру на руки.

Лева морщит лобик, смешно щурит глазки – огромные, темные, как ночное небо. Смотрит прямо на меня. Чуть шевелит пальчиками, прижимается к груди.

Щекой чувствую его теплое дыхание.

– Ты скучал по мне, сынок? Мама очень скучала. Очень-очень, – шепчу ему ласково и чмокаю в лобик.

Лева слегка вытягивает губки, тихонько кряхтит, будто хочет что-то ответить. Но у него ничего не получается.

Смеюсь. Лапуля мой. Поскорее бы забрать тебя отсюда.

– Держим не больше десяти минут, мама! Он еще быстро устает, – напоминает мне медсестра, когда заходит в палату.

Киваю. Но в груди все сжимается.

Всего десять минут, а мне хочется держать его вечность! Не выпускать из рук. Чувствовать каждой клеточкой.

Молоко приливает так сильно, что даже больно. Хочется покормить сына грудью, пока не наестся досыта. Но Левушка все еще не может сосать сам. Врач сказал — лучше еще подождать. Дать набраться сил.

Мое время с сыном истекает слишком быстро. Медсестра мягко забирает его у меня. Возвращает в кювез.

Пою сыночку нашу колыбельную. Гляжу, как он медленно закрывает глазки и засыпает под тихое пиканье аппаратов.

Выхожу из отделения. Руки все еще пахнут сыном – смесью молочного тепла и стерильной ваты.

Прижимаю ладони к лицу. Закрываю глаза. Запоминаю это запах. Мой якорь, мой смысл.

Глава 18

Алена

– Я просто хочу увидеть сына, – голос Кирилла хриплый, надломленный. – Могу я… просто взглянуть на него?

Прижимаю ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Я на волоске!

Затаив дыхание, жду ответа Вари.

Она держит удар. Снова отвечает сухо, даже жестко:

– Нет не можете!

– Да вы человек вообще или нет?! Я как отец имею право увидеть сына! – рявкает он на нее нечеловеческим рыком.

У меня шевелятся волосы на макушке.

Таким Кирилла я раньше не видела – даже представить не могла. Кажется, он на грани.

И, судя по звукам, переходит в атаку.

Возня, перепалка переходят на повышенные. На помощь Варе кидается дежурная медсестра.

Вся холодею. Сердце замирает. Вот оно. Сейчас… сейчас кто-нибудь проговориться.

– Немедленно отведите меня к сыну! Где он? – командует Кирилл.

– Вам тут не офис! – защищается в ответ Варвара. – А я – не ваша подчиненная! У нас закон и правила! Еще слово – и я вызываю полицию!

– Вызывай, – глухо цедит Кирилл. – Только учти: я вернусь не один. С адвокатом, с проверками, с прессой, если надо. Мало вам не покажется.

– Маша! Звони в дежурную часть! Говори, что у нас тут буйный посетитель. Угрожает персоналу и пациентам. Пусть присылают наряд.

Повисает пауза. Длинная, вязкая.

Потом вдруг резкие шаги Кирилла по плитке. Секунда – громко хлопает входная дверь.

Ушел.

Оседаю прямо на ступени. Все тело дрожит, будто молнией ударило. В голове мерзкий туман.

Зачем Кирилл продолжает брать штурмом роддом? Ведь меня выписали!

Может, он каким-то образом все же узнал, что Левушка жив? Господи, я уже ничего не понимаю…

Сжимаю в кулаки трясущиеся руки, но тут же мне приходится поднять глаза. Передо мной вырастает Варя. Строгая, усталая. Замечает меня и останавливается нахмурившись:

– Алена? – в ее голосе удивление. – Ты чего здесь…

Вопрос она так и не задает. Сама все понимает.

Кидается ко мне, садится на ступеньку рядом. Берет мое запястье, меряет пульс:

– Ледяная вся… Господи, да ты белая как мел, – шепчет взволнованно, но тут же переходит на командный тон. – Сиди спокойно, дыши глубже.

Киваю, голова кружится, будто меня раскрутили на карусели. Воздуха не хватает. Пытаюсь вдохнуть глубже, но выходят только рваные вдохи.

Варя прижимает ладонь к моему плечу, не дает завалиться:

– Слышишь меня? Посмотри на меня. Вдох. Выдох. Спокойно.

Испуганно цепляюсь за рукав ее белого халата. На секунду кажется, что я сейчас отключусь. Руки дрожат, будто в ознобе. По спине катится ледяной пот, а слова Вари, как сквозь вату:

– Ну-ну, ничего-ничего. Сейчас отпустит, – продолжает она уже мягче. – После кесарева неделя всего прошла. Крови сколько потеряла. Вот давление и прыгает. Кто мне обещал не нервничать? Тихо-тихо. Все хорошо.

Оцепенение потихоньку отступает. Начинаю приходить в себя. Всхлипываю, качаю головой. И вдруг из меня выливается все, как из худого ведра:

– Я должна рассказать… – голос срывается, будто признаюсь в страшном грехе. Впрочем, так и есть. – Кирилл… он думает, что Левушка умер, – выдыхаю Варе.

Она секунду смотрит на меня как на сумасшедшую. Глаза расширяются:

– Подожди… что?

Рассказываю ей про ошибку медсестры. В ночь, когда сын родился. Про то, как перепутали фамилии – Кирсанова и Керимова.

– Понимаешь, – тараторю, запинаясь, – я… я не сказала ему правду. Не могу! Если он узнает – все. Он нас не отпустит. Привяжет меня к себе сыном. Или заберет его! Я… я его боюсь, Варя!…

Рыдаю так, что сама себя не слышу. Просто не могу больше носить это в себе. И что делать дальше – тоже не знаю.

Варя сидит тихо. Молчит. Это заставляет меня поднять на нее взгляд.

Глаза строгие, взгляд стальной.

– Алена, – говорит она низко и твердо, – ты понимаешь, что это серьезно? Ты скрываешь от отца факт рождения ребенка. Если это всплывет – последствия будут для всех. Для тебя, для той медсестры, для меня. Я ведь теперь тоже в курсе. Это не шутки — подсудное дело!

Сердце уходит в пятки. Я знала – Варя меня не поймет. Никто не поймет. Решат, что я не в себе, чокнулась.

– Не могу я иначе! – рвется из груди сквозь рыдания. – Он чуть не убил моего сына. А меня… убил. Та Алена – умерла. Нет ее больше. Все, что я хочу – чтобы он оставил нас с сыном в покое! Я одна… у меня ничего и никого нет, понимаешь? А у него адвокаты, власть, деньги… Кто я против него? Я не вывезу это…

Она шумно выдыхает, сжимает губы в тонкую линию.

– Послушай. Я понимаю твой страх. Вижу, как ты за сына держишься. Это правильно. Но я врач. Есть закон и профессиональная этика. Я не могу лгать о таких вещах – не имею права.

Ее слова звучат как пощечина. Кусаю губы до боли, слезы катятся по щекам и капают на подол юбки:

– Значит, ты все расскажешь?... – шепчу, и мир перед глазами снова плывет.

Она тяжело вздыхает. Смотрит на свои руки. Потом поднимает взгляд на меня:

– Давай так. Я не собираюсь бежать и рассказывать твоему мужу эту тайну. Сделаем вид, что ничего не изменилось. Пускать его нельзя, информацию давать нельзя. Но это все, что я могу. Если он начнет требовать тело, справку о смерти ребенка – я буду обязана сказать все, как есть.

Отчаяние снова захлестывает. Чувствую себя щепкой, выброшенной на берег. Беспомощной и одинокой.

Но Варю не виню. Она и так для меня много делает.

Она молчит, потом вдруг обнимает за плечи:

– Не правда это — что ты одна. Ты – не одна, – говорит мягче. – Есть Лева, ради которого ты борешься. Есть я и моя мама – которые готовы тебе помочь. А еще…

Она на секунду задумывается. Смотрит в точку перед собой чуть нахмурившись:

– ... есть у меня знакомый адвокат. Очень толковый. Кто знает – может, сможет что-то подсказать...

***

Кирилл

Вылетаю из роддома пулей. В бешенстве. Жаркий воздух бьет в рожу раскаленной сковородкой. За спиной громко бухает дверь.

Глава 19

Кирилл

Снежанна во дворе моего дома, стоит на подъездной дорожке и задумчиво разглядывает раскуроченную Феррари, будто это музейный экспонат.

Услышав мои шаги, оглядывается. Движением голливудской дивы сдергивает с лица темные очки и откидывает светлые пряди назад:

– Явление Христа народу! – кривит пухлые губы в неуверенной улыбке. – Ну, здравствуй!

– Как ты вошла? – спрашиваю хмуро.

Она лениво пожимает плечами:

– Дядя Леша пустил.

“Дядя Леша” – хозяйственник, который работает в коттеджном поселке. У него есть комплект ключей. На всякий пожарный.

Да и тачкой просил его заняться – загнать остатки битой Ферры на вторичке или просто вывезти эвакуатором на свалку. Лишь бы поскорее избавиться.

– А что с машиной? – Снеж кивает на спорткар. – И почему ты трубку не берешь? Реально меня заблочил? Ты охренел?! Что происходит, Кир?

От одного ее голоса становится тошно. А при виде этого “комбо”: Снежана плюс тачка, где мы… когда Алена… когда мой сын…

Внутри все взрывается.

Отвожу взгляд. Поднимаю глаза на окна пустого дома. В стеклах отражается пылающий закат, создавая иллюзию, что я в эпицентре гигантского кострища.

Вытираю тыльной стороной ладони испарину со лба. Шагаю мимо Снежаны к дому.

– Намеков не понимаешь? – бросаю ей на ходу. – Вроде, не дура – Кембридж закончила.

– Что? – переспрашивает, будто не веря своим ушам.

– Исчезни! – рявкаю, даже не обернувшись.

Поднимаюсь по широким ступеням. Каждый шаг гулко отдается в висках. Еле ноги волочу. Будто сверху бетонной плитой придавило.

Может, тепловой удар?

– Кирилл! – взвизгивает Снеж возмущенно и бросается за мной, оглушая стуком каблуков. – Не смей уходить! Мы не договорили!

Не отвечаю. Открываю дверь, захожу в дом. Сразу сворачиваю на кухню, достаю бутылку, стакан и плескаю в него виски.

Выпиваю залпом. Секунду смотрю в потолок, медленно втягивая ноздрями воздух.

Жгучая волна скатывается вниз и прожигает дыру в груди. Сильнее стискиваю зубы.

Снежана останавливается за моей спиной:

– Да что случилось? Я тебя не узнаю! Ты ведешь себя как... чокнутый!

Медленно оборачиваюсь. Буравлю ее тяжелым захмелевшим взглядом.

Но вместо Снежаны, передо мной лицо Алены.
Испуганное, обескровленное. Горящие ненавистью глаза. Лицо женщины, которую не любил. Жены, которую не сберег. Девочки, которую сломал...

… и сына, чьего лица я не видел и даже не успел подержать на руках.

Хочется рухнуть прямо здесь. Нажраться до отупения. Забыться.

Нельзя. У меня план. Я должен найти Алену. Она может быть в беде. Выпроводить Снежану и действовать.

Снеж тем временем подходит ближе. Медленно и осторожно, будто к дикому зверю. Глаза испуганно мечутся по моему лицу, пытаясь найти ответы.

– Кирилл… Ты в порядке? – шепчет, протягивая руку, собираясь коснуться щеки. – Ты меня пугаешь...

Ловлю ее руку у лица. Пора ставить жирную точку.

– Все кончено, – произношу с садистким нажимом, глядя ей прямо в глаза. – Проваливай. Не хочу тебя больше видеть. Так понятно? Или еще повторить?

Она на секунду зависает, будто не верит. В ее картине мира такое не укладывается.

– Зачем ты так? – выдыхает, захлебываясь возмущением. Выдергивает руку из моей хватки. – Не смей так разговаривать! Я тебе не твоя бедная овечка. Со мной так нельзя!

Усмехаюсь. Может, просто взять ее за шкирятник и за ворота вытолкать? Грубо, но эффективно.

– Давай нормально! – ее голос дрожит неуверенно. – Скажи, это из-за проблем в компании? Из-за “Инфитэка”?

Поворачиваюсь снова к бару, тянусь к бутылке. На сухую это не вынести.

— Ерунда, решим, — кудахчет Снежана за моим плечом. — Я с папой уже поговорила! Он в деле! А после свадьбы часть акций нам передаст. Станешь во главе компании! Слышишь?

Молча наливаю виски в стакан.

Ее слова теперь просто белый шум. Тш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… Звук есть — смысла нет. И вокруг все стало фальшивым. Нереальным. Декорацией из фанеры. Рекламой майонеза.

– Или ты из-за женушки? – раскаляется Снежана. – Впрямь совестью мучаешься? Не можешь развестись с этой дурой? Господи…

Она закатывает глаза. Потом хватает со стола стакан и опрокидывает виски вместо меня.

Морщится отфыркиваясь, стучит каблуком по паркету. Со звоном ставит стакан обратно.

– Да ты же назло мне с ней связался! Наказать хотел! – выкрикивает со слезами. Выдыхает жалобно. – Получилось. Хватит. Прошу… Давай закончим этот цирк и начнем все заново!

Усмехаюсь. Снова наполняю стакан.

– Кирилл… – выдыхает, прижимается к моей спине и обхватывает руками за талию. – Прости, я дурой была. Я люблю тебя! И хочу с тобой семью, детей – все то, что ты мне тогда предлагал. Я просто не была готова…

Вот как. А столько втирала, что феминистка и замуж не хочет, потому что институт брака умер. Унизила перед всеми. В Лондон умчала получать сто первое образование, ни дня в своей жизни не работав.

Медленно разжимаю кольцо ее рук. Сбрасываю их с себя.

Поворачиваюсь. Снова усмехаюсь. Еще. И еще. Внезапно начинаю ржать.

Снежана отшатывается. Глядит как на психопата. А я хохочу, сгибаясь пополам. Взахлеб. До слез. До колик. Не могу остановиться.

Пора звать санитаров.

– Ах так? – обиженно рыдает Снежа. – Ну и играй дальше в свою фальшивую любовь к бедной девочке, сколько захочешь!

Перестаю смеяться так же резко, как начал. Будто мне врезали под дых.

«Играть в фальшивую любовь к бедной девочке» — царапает по нервам.

Валюсь на пол, прислоняюсь спиной к барной стойке. Вытягиваю ноги. Голова гудит, тяжелая, свинцовая.

— Ты все равно будешь мой! — шипит Снежанна надо мной. — Если не хочешь потерять свой любименький “Инфитэк”, решай, Кирилл: я или она!

Глава 20

Алена

– Ну вот, как-то так, – заканчиваю свою исповедь адвокату.

Достаю еще один бумажный платок и вытираю слезы. Кидаю в корзину у стола, где их уже скопилась добрая дюжина.

Поднимаю глаза на женщину – она все это время молчала, ни разу меня не перебила. Только кивала и иногда щурилась, будто пыталась проглядеть насквозь.

Я все ей рассказала. Все как есть.

Галина Михайловна, как ее зовут, поправляет ворот своего бордового жакета. Упирается в меня взглядом, сцепив руки на столе.

Во взгляде ни ужаса, ни осуждения. Но и сочувствия особого нет. Скорее, какой-то такой… человеческий интерес.

– Значит, хочешь скрыть от мужа факт рождения ребенка? – выдыхает она.

Голос у нее низкий, прокуренный, с хрипотцой. Но твердый.

Звучит это все ужасно. И будто не со мной.

Но я неуверенно киваю.

– Поня-я-ятно, — выдыхает она, а потом вдруг резко встает.

Чуть вздрагиваю.

– М-да… Серьезно ты вляпалась, девочка моя, – говорит.

Подходит к буфету со стеклянными дверцами. Вытаскивает оттуда коробку конфет.

– Мой антистресс, – поясняет. – Когда переживаю, на сладкое тянет. Ничего не могу поделать.

Закидывает в рот конфету, с аппетитом жует:

– М-м-м… с коньяком! — глядит на крышку. — Да… коньячку бы сейчас тоже не помешало. Будешь?

Она возвращается на место и протягивает коробку мне.

Отрицательно качаю головой. Нам с Левушкой пока такое нельзя.

Галина Михайловна снова складывает руки перед собой.

– Значит так, – начинает спокойно, но твердо. – Конечно, прочерк в свидетельстве о рождении тебе никто не поставит. Закон есть закон. Но в целом – все сделать можно.

– П-правда? – переспрашиваю, не веря своим ушам.

Она кивает.

– Видишь ли, суд при разводе ориентируется только на то, что заявлено в иске. Если там не указано, что в браке есть ребенок, а ответчик, то есть твой муж, тоже этого не заявляет – суд не будет ничего проверять.

– Подождите… – подаюсь вперед. – Как это? Суд что, не узнает?

Она качает головой:

– Не узнает. Будем считать, что это дыра в системе. Нет у нас пока единой базы. Да и никакой автоматической проверки не существует. Ни сотрудники ЗАГСа, ни в суде это делать никто не обязан. Все – на совести сторон.

Женщина берет еще одну конфету и закидывает себе в рот.

Скручиваю в жгутик очередной платочек. Меня одновременно накрывает волной облегчения, и охватывает волнение.

Появился свет в конце тоннеля. И надо бы радоваться. Только радость эта – с горечью.

– То есть… – бормочу, – это… вроде как мошенничество? А вдруг Кирилл узнает? Что тогда?

Галина Михайловна смотрит на меня как на девочку, которая впервые пробует врать маме. Снисходительно, но без сантиментов.

– Слушай, по закону ты не обязана лично уведомлять отца о рождении ребенка, – берет третью конфету и придирчиво ее разглядывает. – А то, что ты в иске не укажешь, что в браке есть ребенок – это, ну… не преступление. Формально. Система у нас дырявая. А вот если он узнает…

Она кладет конфету на место и сдвигает коробку вбок, освобождая себе пространство:

– А если узнает, может начать качать права. Захочет опеку, в отдельных случаях – забрать ребенка. Особенно, если псих. Особенно, если с характером. И бабками…

Она цокает языком и посылает мне многозначительный взгляд.

Сглатываю. Сердце грохочет. Прокручиваю в голове все, что она сказала. Машинально кромсаю платочек в руках на мелкие кусочки.

Получается, пока Кирилл не знает о ребенке – я в безопасности. Это шанс, и я готова ухватиться за него!

Тем более, что в глубине души я уверена – может быть, сейчас он и переживает, но как только я исчезну с радаров — забудет обо мне. Как тогда, после нашего романа в Сочи. Да если бы не моя беременность – возможно, мы бы вообще никогда больше и не встретились!

– Хорошо, – выпаливаю решительно. – Я готова!

Галина Михайловна вздыхает:

– Ну, хорошо, так хорошо. Значит так: подаешь на развод. Ребенка в иске не указываешь. Если муж его тоже не заявит – ничего проверять не будут. Оформят развод, будто детей нет. Обычно – в течение месяца. Только вот… ты уверена, что муж твой будет ЗА развод? Даже не зная о ребенке?

Резко вскидываю на нее глаза. В груди больно дергает.

– Я… не знаю, – голос тонет, будто теряет силу.

Несколько секунд раздумываю, потом говорю, не поднимая глаз:

– За последние дни я поняла… что вообще не знаю, кто он. За кого я вышла? Почему он на мне женился? Кто была та женщина в его машине? И зачем он теперь… бегает и ищет меня! Почему не оставит в покое?

Горячие слезы скатываются по щекам.

— Я просто… устала, — шепчу, глотая ком в горле. — Не могу больше. Хочу уехать. Просто быть со своим ребенком. Прийти в себя и понять, как жить дальше.

Не знаю, поймет ли меня. Наверное, у нее таких, как я, тут уже сотни сидели и плакали.

– Понимаю, — говорит она. — Только давай смотреть на вещи реально. Если муж будет против развода, он может затянуть процесс. Могут дать срок на примирение до трех месяцев. Скрывать ребенка так долго… будет сложно.

Мне становится душно. Казалось бы, вот просвет. А теперь снова затягивается, как туча над головой.

– И что мне делать? – шепчу.

Галина Михайловна переводит взгляд на окно. Потом снова на меня:

– Самый верный способ – по обоюдному согласию. Уговори его отпустить тебя. Лично.

Замираю.

Лично? Встретиться?

Да я даже думать о нем не могу, чтобы мне душу не рвало на части! И что я ему скажу?

– Нет. Нет, ни за что. Я не смогу, – выдавливаю хрипло.

Адвокат смотрит на меня невозмутимо:

– Тогда просто сдайся, – оглушает еще больше. – Прими все как есть. Скажи ему о сыне. Он ведь отец. А сын имеет право знать отца. Даже такого.

И снова я в тупике.

Загнана в угол и не понимаю, что делать.