Вернуть жену. Исправить нельзя забыть

Глава 1

Ангелина

— Мама! Мама, а давай позвоним папе? — Вздрагиваю от мокрых капель на своих плечах. Дочка брызгается и смеётся.

Поднимаюсь на ноги и быстро сгребаю её в охапку, кружу, отрывая от земли. Детский смех разносится по пляжу. Шляпка Тани сдвигается набок.

Ставлю её на песок, но егоза громко пищит и забирается на мой лежак, поджимая ноги.

Ещё бы, время близится к полудню, и солнце начало припекать.

Мягко улыбаюсь:

— Позвоним из дома, но сначала намажемся кремом. В это время солнышко слишком яркое, поэтому находиться на нём нежелательно, — аргументирую своё решение.

— Ну, мам… — лицо дочки сразу же кривится.

Сердце сжимается, только я знаю: если сейчас проявлю слабость, она до самого вечера не уйдёт с пляжа. А потом мы будем мучиться от теплового удара.

Знаем, проходили…

— Иди сюда, я намажу тебе плечи кремом, и пойдём в номер. Позвоним папе.

Дочь вздыхает, но послушно придвигается ближе, поворачиваясь спиной.

— По дороге купим арбузное мороженое.

— Ура! — веселится Танюша.

— А папа же через два дня приезжает?

— Да, моя милая, через два дня.

— А может быть, он приедет быстрее, если мы ему купим мороженое? — выговаривает она, а я не могу скрыть улыбку.

— Нет, моя милая, так не получится. Сначала тётя Вика с Кириллом уедут, а потом приедет папа.

— Жаль, очень жаль. Я люблю тётю Вику, и папу. Просто хотела, чтобы все попробовали мороженое… — Таня смешно задумывается, по-взрослому хмурясь. Копия мужа.

Она больше не задаёт вопросов. Умная не по годам и слишком серьёзная. Наверняка услышала разговоры взрослых…

В поездку мы сорвались неожиданно — я хотела поддержать подругу. И мы решили устроить себе небольшой отдых без мужчин. Хотя, и без этого, Мирону не удалось бы улететь вместе с нами, потому что проект на финальной стадии согласования. Без его личного присутствия — никак.

А лучшей подруге очень нужна моя помощь, чтобы пережить возвращение бывшего мужа...

Море — оно всегда лечит, даёт возможность подумать, найти самый лучший вариант. Отдохнуть душой и мыслями.

А ещё, даже здесь, поддерживая Вику, радуясь, как Таня плескается и играется с сыном подруги, я ловлю вдохновение для нового проекта и, конечно же, жду, когда приедет Мирон. Мы давно никуда не выбирались вместе.

Остров чудесный… Мужу очень понравится! Нужно всего лишь подождать три дня...

Заходим в дом, и Танюша сразу же убегает к себе. Мороженое с мультиками побеждают, и она забывает о том, что клянчила видеозвонок с папой.

Ох уж эти детки… И Вика с трудом вытащила Кирилла на экскурсию кораблей.

Я поднимаюсь наверх и открываю ноутбук. В это время муж не так сильно занят, и нам удастся спокойно поговорить. А через пару минут можно будет Таню отвлечь — как раз доест своё лакомство.

Мирон отвечает не сразу.

— Привет, — улыбаюсь любимому мужу.

— Привет, любимая, — после небольшой паузы отвечает он. Или это задержка видеосвязи…

Отмечаю, что выглядит он уставшим. Под глазами сильно заметные тени, кожа какая-то слишком бледная. А волосы взъерошены так, будто бы он постоянно проводил по ним рукой.

— Таня соскучилась и затребовала звонок, а сама пока вся в мультиках. Как у тебя дела? Удалось хоть немного поспать?

— Да, удалось, — Мирон почему-то избегает смотреть в камеру. Мне приходится ловить его взгляд.

— Милый, всё в порядке? Ты какой-то загруженный, — не могу не отметить.

Я отлично знаю характер мужа: он молчун, но, когда видит мою искреннюю заинтересованность, то рассказывает всё, как есть. Возможно, в этом и есть секрет нашего счастливого брака.

Я всегда могу разговорить его и поддержать.

Возле плеча Мирона мелькает ткань белого цвета и через секунду на экране появляется Лиля, моя двоюродная сестра и крёстная мама Танюшки.

— Привет отдыхающим! — она улыбается, машет рукой в камеру. — Я и не знала, что ты так быстро сорвалась. Бросила мужа в одиночестве.

Хмурюсь. Это она решила поддеть меня?

Пытаюсь вспомнить, говорила ли я ей, что мы уезжаем. Да, кажется, говорила... Не могла не сказать.

Лиля растит сына одна, без мужа. Её малыш — мой крестник. Мы с Мироном частенько сидим с ним, когда она уезжает по делам.

— Я, видимо, забегалась и забыла, — перевожу тему: — Ты Славика привезла?

Я стараюсь говорить спокойно, чтобы не показывать сестре своего недоумения. Судя по всему, она не предупредила заранее. Мы не против посидеть, но и в няньки тоже не нанимались… Вернусь с отпуска и поговорю с ней тет-а-тет.

Во всяком случае, теперь понятно, почему Мирон так и сидит с отрешённым видом. Ему внезапное вторжение тоже несильно нравится. У них с сестрой не самые близкие отношения…

Просто мой муж очень закрытый человек, не каждому удаётся его разболтать. Они не дружат, но и не враги. Сохраняют нейтралитет.

По лицу Лилии я вижу, что она хочет что-то сказать, поэтому молчу, не перебиваю.

Наверное, ей тоже неудобно за то, что ворвалась к нам, а нас с дочкой нет. Придётся теперь договариваться с Мироном. Он, конечно, не откажет, но сестре явно неловко.

Решаю ей помочь, чтобы сгладить острые углы, но она меня перебивает:

— Ангелин, ты прости, что я так…

Камера приходит в движение. Лиля придвигает ноутбук ближе к себе, наклоняясь.

Мирон отодвигается от неё, смотря куда-то сквозь меня. Плохо дело…

Не могу описать свои чувства, но внутри поднимается тревога — необъяснимая и странная.

— Гель, мне перепал жирный заказ, но нужно уехать на два дня. Если я откажусь, тогда никакого обещанного повышения не будет! — выпаливает она.

Я застываю. Кажется, открываю и закрываю рот…

Двоюродная сестра растит ребёнка одна. Ей помогает её мама, но не всегда удачно, потому что сестра — поздний ребёнок.

Нет, я понимаю ситуацию Лилии и всячески стараюсь помочь...

Глава 2

Друзья, я никак не могу определиться какую обложку лучше поставить)) оба шрифта нравятся)

Помогайте, пожалуйста!

Первый:

Второй:

Ну и красавицу Ангелину)))

Глава 3

Ангелина

«Это правда. Это правда… Это правда...»

Слова мужа будто пули вонзаются. Каждая пробивает меня насквозь, нанося смертельный удар.

Зажмуриваюсь, силой обхватываю голову.

«Это правда, поэтому я не приеду к вам».

Слова, способные убить без оружия… Разрушить всё до основания…

Удивляюсь, как я ещё не скатилась в истерику и крики. Вместо этого сижу, молча раскачиваюсь туда-сюда. Как брошенная на пол игрушка: и не упасть, и не встать.

Просто качаюсь беззвучно…

В голове набатом повторяются слова Мирона. Настолько реально, словно он их мне прямо в лицо говорит!

А я не воспринимаю… я же игрушка-болванчик. Так и покачиваюсь из стороны в сторону. «Это правда» — в одну сторону. «Я не приеду» — в другую сторону…

Геля, ты марионетка в их игре. Жалела Вику? А сама ничем не лучше! Подруга хотя бы сразу узнала личину бывшего мужа, а мой… столько лет лжи!

Насколько это всё цинично?

Получается, они столько лет меня, как дурочку... И ведь не только меня! Нас с дочерью обманывали!

Мирон, за что ты так?!

Хочется завыть в голос.

Я будто бы разрушаюсь изнутри. Не понимаю… Я просто не понимаю, КАК это всё объяснить дочери, которая ждёт любимого папу!

Как открыть грязную правду Танюше, которая вот-вот ворвётся ко мне сейчас — с запахом моря на волосах и со сладкими щёчками, испачканными в арбузном мороженом…

Как я смогу сказать о том, что её папа, её любимый папа, не приедет?

Потому что он выбрал не нас, а другую семью. Ту, про которую она даже и не догадывалась. Семью Славика, с которым она играла, вытирала ему слюньки и дарила свои игрушки.

Как я скажу дочке, что Славик — это на самом деле её кровный брат? Как я смогу разрушить хрупкое счастье моей любимой малышки?!

Ненавижу тебя, Мирон! Ненавижу!!!

Смотрю на ноутбук будто на ядовитую змею. Ярость бурлит по венам. Неконтролируемая — хочется крушить и ломать. Но нельзя…

Я сильная, должна быть сильной. Ради дочери. Ради себя.

Удивительно, но после слов предателя я просто захлопнула крышку, оборвав звонок. Не нашла в себе силы выслушать, что будет дальше… А он и не перезвонил. Даже не попытался!

Значит, цена нашему браку — грош…

Вспоминаю, как протекала моя беременность, затем роды и воспитание Танюши... Как мы уставали, но любили эту маленькую крошку всем сердцем!

А ещё вспоминаю, как Лиля пыталась скрыть свою беременность — мы узнали совершенно случайно. Но никто не предал этому значения: это её решение хранить тайну. Я не склонна лезть в чужую жизнь…

Именно поэтому тебя и обвели вокруг носа! — больно ударяет подсознание.

А Мирон? Он ведь помогал ей. Господи, как же всё это грязно и больно.

До боли прикусываю губу, чувствуя солоноватый привкус внутри.

Нет, я не понимаю. Не понимаю!

Муж, сестра… двоюродная, но всё равно! Мы же почти как родные с ней... В голове — какой-то сумбур из тысячи воспоминаний и подозрений.

Как такое может быть? Просто не верю. Мозг просто отказывается воспринимать новые обстоятельства.

Телефон пиликает. Смотрю на него, закрывая рот рукой, чтобы не всхлипнуть.

Не хочу брать!

Я потом буду сильной, а сейчас — нет сил…

Хотя, умом и понимаю, что нужно ответить. Прояснить всё.

Ангелина, соберись! Ты не должна показывать им свою боль! Только силу и холодную сосредоточенность! Пускай не рассчитывают на мои слёзы!

Самовнушение помогает успокоиться. Теперь я чувствую, что справлюсь. Выстою этот разговор!

Тянусь за телефоном, который уже перестал звонить. Смотрю на экран и хочется завыть. Вот сейчас действительно хочется завыть белугой или захохотать, потому что у меня истерика.

Вы думаете, это муж? Раскаялся или хотя бы попытался объясниться?

Или сестрица?

Нет! Никому из них я не нужна.

Это заказчик — благодарит за проведённую работу, обещает, что порекомендует меня друзьям.

Добро пожаловать в реальный мир, дорогая.

Удивительно: для кого-то я создала идеальное место для жизни, а моя жизнь прямо сейчас разрушилась на куски… Разлетелась.

Чувствую, как по щеке стекает одна слеза. Кажется, становится немного легче. Совсем чуть-чуть.

Вздрагиваю, потому что телефон снова начинает вибрировать. Оказывается, я так и держу его в руках, сжимая в ладони.

Международный звонок.

Лиля...

Хочу ли я с ней разговаривать?

Есть ли о чём?

А Мирон так и будет молчать? Неужели такой трус?

Я не хочу брать трубку, но всё равно нажимаю. Этого требует тело — палец проводит по экрану, рука поднимается к уху…

Сейчас приятный голос сестры кажется мерзким, отталкивающим:

— Гель, послушай, Мирон тебя любит! Правда любит! Я клянусь тебе! — она говорит так быстро, словно боится, что я в любой момент сброшу её. — Мы в своё время совершили ошибку. Я, правда, клялась ему, что никогда и никому об этом не расскажу. Просто у меня возникли такие обстоятельства…

— Я уже слышала о твоих обстоятельствах. Это всё, что ты хотела мне сказать? — удивляюсь, как мой голос больше не дрожит.

А ещё вместо того, чтобы слушать её, я вспоминаю Мирона… Как он сидел напряжённый перед этим ноутбуком и даже не смотрел на меня.

Разве так поступают любящие люди?

Разве позволяют они кому-то сообщать такие новости, пусть и дурные?

— Где Мирон? — спрашиваю то, что интересно мне.

— Я не знаю, он… Я просто испугалась и убежала. Он остался в вашем доме. Родная, я понимаю, что уже ничего не исправить, и я правда корю себя за это, — тараторит сестра.

А мне неинтересно.

— Мирон знал, что Слава — его сын?

Жду ответа.

Пусть и на несколько секунд, но Лилия запинается.

Наверное, я могу списать это на разницу в сотни тысяч километров между нами. Но, сдается мне, это не так. Вероятнее всего, она просто его выгораживает.

Глава 4

Ангелина

Силы заканчиваются, и я просто сажусь. Едва не падаю на кровать, где мы с дочкой спим.

Взгляд натыкается на ненавистный ноутбук. Мне кажется, что я до сих пор вижу и слышу лицо и голос Мирона...

За что он так с нами? Я не понимаю...

И всё это непонимание, боль, горечь, разочарование от предательства от самых близких и родных людей окончательно разрывает изнутри.

Я тихо всхлипываю, потом ещё громче, и ещё...

Не сдерживаясь, уже просто вою в голос. Поднимаю ноги и, согнув их в коленях, упираюсь ими в лоб и раскачиваюсь. Вою, потому что боль идёт от сердца.

Слёзы текут, не переставая. Вместе с ними я выпускаю всё! Всё это наружу, иначе слишком много для меня одной…

Слишком много боли.

Слишком много отчаяния.

Слишком много непонимания и неверия…

Это всё так цинично, грязно и мерзко.

И почему именно сейчас? Зачем было скрывать эту грязную тайну столько лет? Я просто не могу уловить во всём этом здравое зерно. Не логичнее было рассказать давно? Зачем сейчас-то? Столько лет так врать, так безбожно и искусно врать, чтобы одним махом вскрыть карты? Это не поддается логике.

На что сестрица надеется? Или ей надоело быть на вторых ролях?

А Мирон…

Какие же они оба ужасные!

Зачем во всё это вплетать моего ребёнка? Насколько же это низко! Низко и подло!

Я ведь не напрашивалась! Я не напрашивалась стать крёстной сестры. Лиля сама предложила! Умоляла даже, аргументируя, что нет у неё никого ближе и мы почти как родные. Почти, да…

Вспоминаю, как впервые увидя Славика, я подумала: «Какой же красивый мальчик! Какие у него глаза». А оказалось, что я просто смотрела в глаза ребёнка моего мужа!

В голове не укладывается!

Как же это всё противно. Как же это всё больно.

Снова срываюсь в истерику, и вою, как раненая волчица. Я потеряла стаю. Потеряла всё!

Но, надо как-то сохранить себя. Ради Танюшки. Моя маленькая светлая девочка не должна догадаться о том, какой её отец на самом деле… Монстр.

Может быть, это неправильное слово… Слишком грубое для Мирона, ведь до этого он был просто идеальным отцом и, чего уж лукавить, идеальным мужем.

И именно от этого контраста меня просто разрывает на куски. Разносит!

Как можно быть настолько лицемерным? Спокойно смотреть на Лилю, улыбаться ей, поддерживать непринуждённые разговоры, зная! Зная, что когда-то вы переспали, и последствия этого находятся постоянно рядом с тобой!

Ненавижу!

Я просто не понимаю… не понимаю, как можно быть таким?!

Как можно быть такой?! Мало того, что двоюродная сестрица разрушила мою семью до основания. Даже землю и то отравила! Так она ещё и сейчас выбирает не своего ребёнка, а карьеру.

Что это за мать такая?

Зло вытираю слёзы, но они снова катятся. Это просто бесполезно — пока всё не выплачу, можно и не стараться.

Лиля может собой гордиться. Я плачу из-за неё.

Да и плевать на неё, на них всех!

Каждому ещё аукнутся мои слёзы и переживания. И Танины тоже!

Да и не собираюсь я ковыряться в мотивах Лилии. Она просто подлая и гадкая. Какие бы ни были мотивы, ни у неё, ни у Мирона этому нет прощения.

Это конец.

Муж сам подписал его сегодня. А сестра — подала ручку.

Господи, а я ведь на полном серьёзе так радовалась их сегодняшнему звонку! Сначала, конечно, злилась на Лильку, что она опять сумасбродничает, и решила повесить своего ребёнка на нас. А как оказалось, все на самом деле...

Дурой-то вышла я!

Дурой, которая никому не нужна! Потому что Мирон выбрал остаться там — со своим сыном, а не приехать сюда, ко мне и к своей дочери. Не объясниться, не обнять, не рассказать, как всё было.

В конце концов, если бы он хотел, он бы нашёл способ до меня дозвониться.

Сестрице же как-то удалось воспользоваться вторым номером. Не пожадничала потратить кровно заработанные. А может быть, они и не заработанные? Может быть, счастливый отец наследника ежемесячно выплачивает ей на содержание?

Господи… господи!

Мне нужно перестать об всём этом думать. Но я не выдерживаю. Всё ещё слишком больно и плохо. И я хочу, чтобы было больно и плохо не только мне. Нужно делиться! Мирон так всегда учил.

А муж очень хороший учитель. Идеальный! Тогда почему я в одиночку должна справляться со всем этим? Почему и для чего?

Ну нет…

Давай-ка, Геля, соберись!

Включаю телефон и ищу в контактах номер… Я осознаю, что поступаю неправильно. Возможно, потом пожалею. Возможно, потом меня будет мучить совесть, но сейчас мне наплевать. У этих двоих не было совести, когда они решили снять с себя бремя лжи.

Когда переступили перед узами брака и крошечным ребёнком. За всё нужно платить, и за похоть — тоже.

Я не вправе судить Мирона. Он сделал свой выбор. Но я злюсь и ненавижу мужа за то, что он струсил, не рассказав мне всё сам! С лёгкостью переложил ответственность на плечи сестры.

Хотя какая она мне сестра?

Тут едва знакомый человек и то ближе, чем эта… женщина.

Даю себе несколько секунд, чтобы передумать. Нет, не передумаю. Может быть, пожалею, но это будет потом. А сейчас я хочу справедливости! И поделиться этой грязью.

Пусть жалеют и стыдятся те, кто запустил эту великолепную цепочку «правды».

Выбираю нужный контакт, открываю нашу переписку и записываю голосовое сообщение:

«Мирон — отец Славы. Ты знала?»

Отправляю.

Слёзы снова катятся по щекам. Легче не стало… но это пройдёт.

И тут я замираю, потому что сбоку раздаётся нежный голосок — сейчас он дрожит:

— Мама?

Оборачиваюсь на дочку. Сердце обрывается от её вида...

Моя малышка, моя сладкая девочка стоит, застыв посередине комнаты. Её зеленые, так похожие на Мирона, глаза расширены от ужаса, а руки от нервов комкают ткань сарафана.

Глава 5

Ангелина

— Мамочка, почему ты плачешь? Тебя папа обидел? — шепчет дочка.

Со всхлипом выдыхаю…

Господи, я так испугалась, что Танюша услышала моё голосовое. Аж сердце чуть не остановилось!

Не представляю, как бы я сейчас с ней разговаривала, как объясняла...

Раскрываю объятия и зову её:

— Иди сюда, моя хорошая.

Дочь замирает на несколько секунд, так же испуганно перетаптываясь с ноги на ногу, а потом подходит. Вытирает слёзы с моих щёк.

— Что случилось-то?

— Помнишь, я тебе говорила про солнышко? — вру, стараясь говорить так, чтобы она мне поверила.

Потому что лучше уж такая ложь — глупая и нелепая, пока я не придумаю другую «правду», которая не разобьёт ей сердце…

— Мама, ты перегрелась на солнышке?

— Да, моя милая. Я перегрелась на солнышке, и у меня болит животик.

— Нужно скорее позвонить папе, чтобы он чтобы быстрее к нам приехал и полечил тебя!

Малышка хватает мой телефон, но застывает, когда я мягко забираю его из её руки.

— Мы с ним разговаривали, у меня как раз после беседы с ним заболел животик.

Таня прищуривается:

— Так это из-за папы или из-за солнышка?

Какая же она прозорливая и смекалистая. Сама, не подозревая, бьёт по самым больным местам… Но как бы ни был догадлив мой ребёнок, я ни за что не покажу ей свою слабость.

Таня ни о чём не должна догадаться!

— Начиналось во время разговора, потом начало сильно болеть, а вот ты меня обняла, и всё почти прошло.

Таня порывисто обнимает меня и ещё раз целует в щёку, потом в другую:

— Чтобы точно прошло! — улыбается, демонстрируя небольшую щель между зубов. — Ты больше не болей, мам, а то придётся папу срочно вызывать! Давай ему позвоним, я не успела с ним поговорить?

Смотрю на неё и понимаю, что промолчать будет неправильно. Нужно хотя бы частично, но ей ответить…

Танюша не заслуживает такого. Никто не заслуживает…

— Милая, мы говорили с папой, он пока не сможет приехать. Дело в том, что тётя Лиля приболела, и папа... — следующие слова я буквально выталкиваю из горла: — Папа будет сидеть со Славиком.

Внутри всё буквально сжимается от боли и злости. Никак не могу уложить в голове, как, зная всё, Мирон выбрал не нас.

Больно осознавать, что (как заявляла Лиля) случайный секс подарил моему мужу сына и он предпочёл его нашей дочери. А эта малышка, которая любит его безусловной любовью, ни на минуту не сомневается в своём отце…

Вот и сейчас Таня с присущей ей детской непосредственностью предлагает свой вариант:

— А почему папа не может просто сесть в самолёт и привезти Славика сюда? Он прикольный, я бы с ним понянчилась.

Понянчилась... морщусь так, словно зуб болит.

— А почему папа не может взять тётю Лилю с собой? Мы бы и её полечили. Я по ней соскучилась.

Слова дочери простреливают в моей груди огромную дыру.

— Нет, — говорю резче, чем следовало бы. — Лилия... она не появится. У тёти Лилии долгая командировка. Может быть, на несколько месяцев, может быть, на несколько лет.

Вижу, как губы дочери дрожат:

— Но я буду по ней скучать.

Злюсь на себя, что поддалась эмоциям. Нельзя так… Даже, если я знаю, что сестра — последняя дрянь, для Тани-то она любимая крёстная.

— Мы все будем по ней скучать, милая. Но она работает.

— Болеет или работает? — ловит на лжи.

— Кх-м… Болела. Теперь работает…

— Подожди, мам! Если тётя Лилечка работает... это что получается? Славик будет жить с нами, как мой братик?

Через зубы втягиваю воздух и не сдержавшись ругаюсь.

Я сама виновата. Ляпнула, не подумав… Идиотка!

Не нужно считать Таню неразумным ребёнком, она по развитию и смекалке намного опережает своих сверстников.

— Нет, моя хорошая, всё не совсем так… Тётя Лиля сама найдёт выход из ситуации… Милая, ты не думай об этом. Славик эту недельку поживёт у нас дома, папа за ним присмотрит. К нам он приедет, когда сможет. Ты беги вниз и смотри мультики…

Я отвлекаюсь на жужжание:

— Это папа? — с надеждой в голосе сразу же спрашивает Таня.

А я уже вижу, что это не папа. И читаю…

Короткий лаконичный ответ на моё сообщение:

«Да, знала»

Застываю, не понимая, как дальше дышать, а потом приходит следом ещё одно. Контрольное, прямо в сердце:

«И можно было сделать вид, что ничего ужасного не случилось. Будь умнее, в конце концов.»

И эта точка, которая стоит в конце…

Кажется, это действительно точка. Окончательная и бесповоротная точка всему.

Отодвигаю телефон в сторону, а потом и вовсе его выключаю. Хватит с меня…

— Милая, — обнимаю Таню за плечи, — у меня, правда, сильно болит животик. Давай я немножечко полежу, пока тётя Вика с Кириллом не вернутся? А ты посмотри внизу мультики, потом мне обязательно расскажи, что там было. Договорились?

— Мам, ты что, снова плачешь?

— Это я от того, что животик болит, моя хорошая. Я люблю тебя, — целую дочь и, обхватив за плечи, быстро сжимаю в объятиях, так что она пищит.

Переборщила.

Но Танюшке в радость. Она тоже меня сжимает изо всех сил. Это наша семейная традиция.

— Мам, а если папа будет звонить, что ему сказать? — с детской непосредственностью интересуется Таня. Ведь у неё же тоже есть мобильный телефон, о котором я на совсем панике забыла.

Задумываюсь:

— Поговори с ним, милая, но сама не звони. Ты же знаешь, что он занят, и он тоже тебя любит.

— Я вас тоже очень люблю.

Дочь помогает мне лечь и сверху укрывает пледом. Я понимаю, что нельзя при ней плакать, но не могу сдержать это внутри.

Интересно, хватит ли у Мирона сил, чтобы сделать один звонок своей родной дочери и лично ей сказать о том, что он не приедет?

Дорогие читатели, извиняюсь за простой) приболела 🤗

Глава 6

Ангелина

В дверь раздаётся неуверенный стук. Я отодвигаю телефон в сторону и спускаю ноги на пол. От того, что слишком долго сидела, по щиколоткам кожу колет иголками. Больно, но я иду…

Пусть эта боль говорит мозгу, что я всё ещё жива...

Отпираю дверь и медленно ползу обратно на кровать. Сажусь и беру телефон в руки.

Вика ничего не говорит. Да и зачем? По моему лицу и так всё понятно.

Она осторожно закрывает дверь, осматривает комнату и садится рядом со мной.

Не знаю, как долго мы молчим. Я будто бы потеряла ориентацию во времени — застряла в своём вакууме. Видимо, надолго, потому что Вика всё-таки задаёт вопрос:

— Милая, что случилось?

Я смотрю на румянец подруги, и на глаза вновь наворачиваются слёзы.

Подумать только, ещё утром всё было хорошо! Мы все были счастливы на этом маленьком райском острове! Вика с сыном поехали на экскурсию, а мы с Танюшей остались плавать. Она не захотела никуда от пляжа.

Я фотографировала дочь, чтобы отправить любимому мужу и поторопить его с приездом... Подначивала, как там ему одному в душной Москве…

Наивная дура!

Утром всё было хорошо. Днём всё было хорошо...

А сейчас меня просто размазали. Размазала сестра и муж. Самые близкие люди!

Экран телефона погас, и я его включаю. С каким-то мазохизмом перечитываю последние сообщения от Светы.

Светлана — моя близкая знакомая, можно сказать, подруга, которая помогла нам оформить тур на этот остров. Несколько лет я помогаю ей с дизайном офисов турфирм, а она помогает нашей семье с отдыхом. И для Мирона она тоже оформляет все поездки.

И сейчас я, наверное, в сотый раз смотрю на экран и читаю её сообщения, одно за другим:

«Гель, че у вас случилось-то?»

«Мирона дёрнули, что ли? Он мне написал, что нужно сдать билет. Не поедет»

«А вы как? Остаётесь? Может, продлить, чтобы он разгрёб всё и приехал?»

Сейчас от этих сообщений уже не так больно. Скорее смешно...

Муж предпочёл написать другому человеку — для него постороннему, чем мне.

Это совершенно на него не похоже…

А хотя, что на него похоже? Врать?

Улыбаюсь сама себе.

Откладываю телефон в сторону и поднимаю голову. Вика с беспокойством оглядывает моё лицо. Нужно её успокоить, потому что я сейчас точно похожу на сумасшедшую…

Смотрю подруге в глаза и всё ещё не веря в свои слова, шепчу:

— У Мирона есть сын.

Ну вот, я и сказала. Разделила с подругой детства свою страшную тайну. Грязную тайну. Нелицеприятную.

Вика громко охает, закрыв рот рукой. Шокировано переспрашивает, пытаясь уложить это откровение в голове.

— Они мне сегодня признались, и Мирон сказал, что останется с ним, не приедет сюда. А сейчас Света написала, что он сдал билет. Значит, правда не приедет… Представляешь?

— Родная моя, иди сюда, — подруга крепко меня обнимает и плотину прорывает.

Я снова плачу. Рыдаю, сотрясаясь в конвульсиях.

Из меня так и льётся боль, злость и отчаяние.

Понимаю, что наверняка напугала дочь своим поведением, а сейчас подругу, но никак не могу взять себя в руки.

А должна! Я же мать — сильная, крепкая мать!

Только сейчас, ни черта я не сильная... Мне душу вывернули наизнанку. Делать вид, что всё в порядке, просто не получается.

Хорошо, что я не одна. Без Вики, наверное, точно бы сошла с ума…

— Он даже не нашёл смелости рассказать мне об этом! За него всё Лиля сказала. А потом ещё перезвонила, поделиться грязными подробностями.

— Какой же он урод! — злится Победа. — Гелька, поплачь, моя родная. А потом всё образуется. Точно тебе говорю, образуется…

Я ей верю. Потому что она смогла…

Глубоко дышу, пытаюсь успокоиться. То и дело стираю слёзы со щёк, но они никак не кончаются.

Наверное, так нужно? Выплакать всё, чтобы стало легче?

Смотрю на подругу, сжимая тонкую кисть:

— Я никогда не понимала, почему ты так категорична к Ратникову, — осекаюсь, видя, что эта тема ей неприятна.

Я делаю ей больно, но мне просто нужно с ней поделиться… Мне нужна её энергия. Почувствовать, что это не конец… Что через это можно перешагнуть и стать сильнее…

Как выяснилось, у нас одна боль на двоих — боль предательства. Только Вика уже это пережила, перешагнула и живёт дальше. А я пока что сгораю в агонии...

— Я дышать не могу, потому что больно. Больно и противно за то, что они вот так!

— Тише, тише. Ты, может быть, полежишь немного? Поспишь… хотя бы попытайся, — Вика сжимает мои пальцы. — Тебе сейчас нужно силы беречь, чтобы не заработать нервный срыв. А я накормлю детей.

— Спасибо тебе, родная, я не знаю, что бы я без тебя делала, — обнимаю подругу и понимаю, что веду себя как эгоистка. Но, наверное, мне простительно… Исправляюсь: — Я даже не спросила, как вы съездили! Киру всё понравилось? Я, наверное, напугала детей своим поведением, да?

Комок снова подкатывает к горлу, но я запрещаю себе расклеиваться.

— Танюшка смекалистая. Я думаю, она поняла, что что-то происходит. Они внизу смотрят мультики. Я сейчас с тобой немного посижу и спущусь к ним, — говорит Победа и отводит взгляд в сторону.

И это точно не из-за меня…

— Что-то случилось? — я слишком хорошо знаю подругу, чтобы не считать все её эмоции.

Глазки бегают в стороны, большие пальцы прячет в кулак…

— Вика?!

— Мы нарвались на Ратникова. В общем, я столкнула его в бассейн и убежала, — нехотя признается она.

— Что? Что ты сделала?!

— Заистерила, испугалась. Мне нужно было увести оттуда Кирилла, и я не придумала ничего лучше, чем дезориентировать Демида. Ну и, выместила всю злость, когда толкнула его. Я честно думала, что он удержится, а он взял и упал! Представляешь? — Вика ухмыляется. — Только порадоваться не получилось. У нас было несколько минут, чтобы сбежать.

Глава 7

Ангелина

— Здра-а-авствуйте! Доктора вызывали?

— Вызывали!

— Что у вас болит, пациент?

Я сажусь на кровать и рукой показываю на горло — провожу по шее и беззвучно открываю рот.

— Что, больно говорить, да? — хмурится Танюша, раскрывая свой чемоданчик, и смешно поправляет пластиковые очки без стёкол.

— Да, очень больно, — шепчу я.

— Ну что ж, будем лечить… — со всей серьёзностью заявляет дочка.

А я изо всех сил пытаюсь не улыбнуться. Она такая забавная в этом не по размеру халате. Шапочка с красным крестом съехала на бок, а выпавший ночью зуб завершает образ доктора Айболита.

Разумеется, моя истерика из-за предательства Мирона не прошла бесследно: дочь испугалась. Пришлось выкручиваться и сказать ей, что мама действительно заболела.

Был бы рядом Мирон, то получил от меня сполна… Ведь даже не подумал о дочери! Хотя, о ком он вообще думает кроме себя? Чёртов эгоист!

Хорошо, что Танюша включила режим доктора и теперь меня лечит. Ради такого Вика каким-то чудом умудрилась договориться с администратором виллы, и нам привезли набор юного доктора: здесь и молоточек, и градусник, и таблетки… Даже фонендоскоп есть — почти как настоящий.

Всё это с очень серьёзным видом дочка применяет на мне. Дотошно «обследует» и использует терминологию врачей, подсмотренную в мультиках.

А я совсем не против. Потому что это хоть немного отвлекает от мыслей, что, не переставая крутятся в голове…

Когда я всё же включила телефон, то обнаружила несколько непринятых вызовов от свекрови. Но уж с ней я сейчас совершенно не готова разговаривать…

Ещё звонили папа и мама.

От Мирона было два сообщения. В одном он просил меня успокоиться, а во втором, пока не ничего рассказывать Тане. Он сам с ней поговорит, когда приедет.

Неужели муж думает, я настолько жестокая, чтобы травмировать нашу дочь? Я — не он и сделаю всё возможное, чтобы оградить Таню от этого!

Правда так и подмывает сказать дочери, что папу (если вдруг заявится к нам) тоже нужно полечить. Я бы для такого дела заменила пластиковый шприц на настоящий, с самой большой иглой!

Кобелям по заслугам!

«Доктор» заканчивает осмотр, выносит вердикт и прописывает лечение: «постельный лежим».

Лежим, так лежим и пьем «микстуру» из растаявшего арбузного мороженного.

Удостоверившись, что я в полном порядке, Таня забирает свой чемоданчик и сбегает вниз, чтобы посмотреть мультики.

Я же остаюсь лежать: выполняю предписания доктора. Но через час, как бы ни было плохо, я должна подняться и приготовить нам что-нибудь поесть. С пляжа вернутся подруга с сыном, да и нам с Танюшкой, нужно будет тоже перекусить.

Хватит хандрить! Тем более было бы по кому…

А готовка всегда меня успокаивала.

Дёргаюсь от внезапно зазвонившего телефона. Раньше никогда такого не испытывала, а сейчас постоянно. Даже больше скажу, я возненавидела свой телефон, потому что новости, которые на него приходят: одна не радостнее другой.

Но сейчас звонит мама, и её игнорировать я просто не могу.

Это я сильная и выдержу, а маме нельзя лишний раз волноваться…

— Алло, — отвечаю, сделав глубокий вдох.

— Гелечка, здравствуй, дорогая! Что у тебя со связью такое? Никак не могу до тебя дозвониться! Я уже и Мирону звонила, думала, мало ли что у вас там.

Мама ему звонила?! Застываю в немом шоке от новой информации.

— И что тебе сказал Мирон?

— Да в том-то и дело, что он толком ничего не объяснил. Сказал, что вы сами всё расскажете, — мама нервно усмехается. — Вот я и звоню. Рассказывай, давай, новости!

Я всхлипываю, но вовремя закрываю рот ладонью, чтобы не разрыдаться.

Мамино сердце сразу почувствовало, что что-то не так… А Мирон даже здесь остался трусом и не стал признаваться тёще. Удивительно…

Собираю себя в кулак и спокойно отвечаю:

— У нас нет новостей, мамуль. Тебе показалось!

Одно дело, когда мы рядом: я могу рассказать всё маме. Потом поплачу на родном плече и станет легче… А сказать сейчас? Когда между нами несколько континентов…

Нет, это только её нервировать и себе ещё больше рану вскрывать. Она уже не кровоточит, затянулась тонким слоем, потому что за вчерашний день, кажется, я выплакала все, все эмоции. Но всё ещё причиняет сильную боль.

Вытаскиваю из недр свой самый бодрый голос. Таким я обычно рассказываю заказчикам дизайн-концепт:

— Да не обращай внимания, мам…

— Девочка моя, я по голосу вижу, что внимание нужно обратить. Ну, как знаешь… — устало подмечает она. — Помни: ты в любое время можешь мне позвонить. Как там Танюшка?

Я рада, что она сменила тему, и с радостью рассказываю ей о приключениях внучки. Всё в подробностях, даже про то, как она меня лечила.

К счастью, мама не задаётся вопросом, почему дочка резко захотела стать врачом. Наверное, потому что для неё это частое явление: Таня у нас увлекающаяся натура, и хобби меняет со скоростью света. А я только рада, что у нас такая разносторонняя дочка.

У нас…

Нет больше нас! И не восстановится по одному только желанию! Хотя чьему желанию-то?

— Ладно, милая моя, отдыхайте, я тебя обнимаю. Но всё-таки что-то сердце у меня не на месте, как будто ты что-то от меня скрываешь...

Знала бы ты что, мам… Но я не могу рассказать тебе сейчас.

Опасно продолжать наш разговор. Слишком много болевых точек.

— Мамочка, я тебя люблю! Папу за меня обними! — воодушевленно вру, пока снова не расклеилась.

— Хорошо, моя дорогая, обниму. А, кстати, Лилька-то укатила куда-то на работу! Говорят, ей предложили… и деньги, вроде как, обещали хорошие. Ты же знаешь, как тяжело одной ребенка поднимать.

— Ой, меня Таня зовёт!

Мама спохватывается, извинись:

— Ладно-ладно. Всё, дорогая моя, отпускаю! Целую вас с Танюшкой. Пока!

В трубке уже давно тишина, а я так и сижу, держа её возле уха.

Глава 8

Ангелина

Я останавливаюсь возле входа в кафе. Несмотря на то, что солнце шпарит так, будто бы я нахожусь в самом кратере вулкана, не спешу открывать дверь.

Что-то останавливает…

Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Только после этого толкаю пластиковую ручку от себя. Звук колокольчика резонирует по нервам. Я и так натянута, как струна.

Осматриваюсь и тут же попадаю под внимательный взгляд Мирона.

Он жадно оглядывает меня так, словно вечность не видел. Внимательный, взволнованный и немного недоумённый, потому что я одна.

Иду к нему, хотя не хочется.

— Привет.

— Привет, а где Таня? — он обличает своё недоумение в слова.

Я дала себе слово быть сильной и невозмутимой, но один вопрос, который задал муж, выбивает из спокойного состояния...

— Ты не увидишь Таню.

— Что значит «не увижу»? — Мирон напрягается. — Я надеюсь, ты шутишь.

— Похоже на то, чтобы я шутила? А где твой сын? — сарказм скрыть не удаётся, да я и не пытаюсь.

Зачем я должна прятать свои истинные чувства? Мы не играем в социально-одобряемые игры…

Я не знаю, на что рассчитывал Мирон, приехав сюда. Спасибо, что хотя бы не притащил Славу в это кафе. Муж, судя по всему, думал, что я выполню его просьбу и приведу дочку, и буду наблюдать, как он ей всё рассказывает.

— Ангел, давай успокоимся и спокойно поговорим.

Дёргаюсь от своего прозвища. Я его Ангел… Была…

Сейчас это милое и любимое сердцу обращение, причиняет адскую боль. Его словно в грязи вывали, сожгли крылья, превратив их в пепел.

Ужасно, что муж не замечает моего состояния или же искусно притворяется… Но не заметить этого просто невозможно. Между нами буквально искрит.

Мирон встаёт и галантно отодвигает мне стул. Сажусь на край. Вытягиваюсь, как струна.

Я напряжена, как оголённый провод, — коснись он взглядом, жестом, словом — я взорвусь. И этой ударной волной зацепит всех. Мирон это интуитивно чувствует и, соблюдая дистанцию, садится на своё место.

К нам тут же подбегает официант. На местном наречии показывает картинки с разноцветным меню: напитки, закуски. Я с утра ничего не поела толком, потому что кусок в горло не лез, и сейчас нестерпимо хочу пить. Но не здесь.

К горлу подкатывает спазм. Моё лицо горит, потому что он смотрит, каждый миллиметр помечает своим взглядом:

— Я не пришёл с тобой драться… Расслабься, пожалуйста, — Мирон что-то быстро говорит официанту, и тот, улыбнувшись, убегает.

Я уверена, что он заказал напитки, но это его право. Пусть что хочет, то и делает. Я в своём праве принять это или отказаться.

Его слишком много… Приходится поднять голову и тоже взглянуть на своего пока ещё мужа. Мы будто два незнакомца — исследуем друг друга.

— Таня… С кем осталась Таня? — наконец спрашивает Мирон.

Ухмыляюсь, но выходит как-то горько. Было бы странно надеяться, что он забудет или съедет с темы.

Я сдаюсь. Потому что огрызаться нет никакого смысла, так я ещё больше потрачу своей энергии. А отдавать ему хоть что-то совершенно не хочется.

— Я не оставила нашу дочь одну, если ты об этом. Она в надёжном месте с надёжным человеком.

В соседнем здании ест пиццу с Кириллом и Викой, но ты об этом не узнаешь.

— Ангел… — муж не выдерживает и накрывает мою руку своей.

Пытаюсь выдернуть, но Мирон крепко держит.

— У меня нет меча и пистолета. Пожалуйста, давай поговорим? Я, правда, соскучился. И по тебе, и по дочке.

— А по сыну ты не соскучился? — я не позволяю себе забыть и поддаться.

Он морщится. Видно, что хочет ответить, но сдерживается.

— Мирон, а что ты хочешь от Тани? Рассказать ей всё? Разрушить её мир? Я не позволю тебе причинить нашей дочери вред. Позже я ей скажу сама. Найду слова, потому что мы всё равно разведёмся, и Таня обо всём узнает... — прислушиваюсь к себе. — Не думаю, что я буду это скрывать, но делать это сейчас? Нет. И лгать ей, что всё хорошо тоже не стану.

Мирон с шумом выдыхает:

— Что значит «разведёмся»? — дёргаюсь от резкой интонации в его голосе. — Ангелина, ты сейчас на эмоциях, их нужно отключить. Понимаю, что сложно, но хотя бы постарайся. Ты травмируешь Таню таким заявлением! Ты о ней подумала?

Ухмыляюсь. Я уже даже не пытаюсь вырвать руку из его захвата. Мы схлёстываемся взглядами, как два противника.

Нет, мы не договариваться пришли, а бороться… Во всяком случае, я.

— Ты вспомнил о дочери, переживаешь о её чувствах? А ты подумал о её чувствах, когда заявил, что остаёшься со Славой и не приедешь сюда? Так почему планы поменялись, Мирон? Что вдруг произошло? И с кем остался твой сын?

Вопросы сыпятся из меня, как из рога изобилия. Потому что хочется выяснить всё здесь и сейчас. И поставить точку.

Он вздыхает так устало.

А у меня внутри всё разрывается от боли, потому что вот он, напротив…

Я могу протянуть руку и коснуться его щеки, потрогать тёплую кожу, ощутить шершавость отросшей щетины. Но я не могу этого сделать, потому что он сам всё это разрушил и предал…

— Мы не разведёмся, ты же этого понимаешь. Слава остался с моей матерью, я приехал один. Я к вам приехал, Гель. Давай спокойно поговорим и всё обсудим.

— Обсуждать и говорить нужно было тогда…

— Я всё знаю, милая. Я виноват перед тобой и перед Танюшей виноват. Но я не позволю на эмоциях разрушить всё то, что есть между нами. Просто не позволю.

Какая твердолобость…

— Мирон! — я не выдерживаю и вырываю руку. Щёлкаю несколько раз пальцами перед его ухом: — Приди в себя! Ты мне изменил! Не просто с какой-то левой бабой… — понимаю, что грублю, просто эмоции берут верх.

Я не могу себя контролировать! Поспешил муженёк со встречей… Теперь пусть слушает.

— Ты переспал с моей двоюродной сестрой! Не просто переспал — ты задела ей ребёнка! И ты сказал, что ты останешься с ним! Так зачем ты сюда приехал? Что значит «ты не дашь мне развод»? Ещё несколько дней назад тебе было наплевать на нас! Какую семью ты собираешься сохранять? Я никогда не приму этого ребёнка! Я не приму ребёнка от чужой женщины!

Глава 9

Ангелина

— Ангел, я тебе не лгал. Я, правда, не знал о Славе…

— И когда же ты узнал? — я не отвожу взгляда, потому что интересно.

— Несколько недель назад.

Пытаюсь вспомнить…

Несколько недель назад Мирон действительно ходил очень нервный, списывая всё на проблемы с контрактом. А я, разумеется, поверила. Ведь между нами никогда не было лжи.

Так я считала...

А ложь была. И очень давно…

Боже, какое же это унижение — быть наивной ничего не подозревающей дурой.

— А кто-то ещё знал о вас с Лилей? О том, что у тебя сын?

Мирон перед тем, как ответить выдерживает паузу. Либо собирается с мыслями, либо придумывает в какие слова обличить горькую правду.

Оба варианты — ужасны.

— Только не говори, что все вокруг были в курсе, кроме меня! Что ты сказал своей матери про Славу?

Мне будто кипяток в лицо выплеснули. Пульс подскакивает к горлу, щёки горят, как от ожога. Становится жарко… нестерпимо горячо.

Если он сейчас ответит, что его мать была в курсе…

— Нет, мама не знала и не знает. Я сказал ей, что Лиля — кукушка и нужно присмотреть за её ребёнком… Не бросать же пацана…

Господи… лучше бы он соврал и сказал, что-то другое!

— Что?! — я не верю своим ушам, надеясь, что ослышалась. — Акатов, ты что даже родной матери побоялся признаться в том, что это твой ребёнок?

— Милая, я понимаю, что виноват, и принимаю все твои слова. Но, это слишком жёстко. Неужели я заслужил такого обращения?

Муж недовольно хмурится и откидывается на спинку стула, скрещивая на груди руки. Обороняется от моих атак, ещё не понимая, что это бесполезно.

— А что, нет? Нужно похвалить тебя за улучшение демографии?

— У нас был один раз, — выдыхает сквозь сжатые зубы, но быстро возвращает самообладание и виноватый вид: — Послушай, родная моя, это было всего лишь один раз. Я оступился и совершил ошибку. Но, больше такого никогда не повторится. Клянусь.

— Этой ошибке хватило и одного. Дети получаются с одного раза.

Мы оба дёргаемся. Воспоминание из прошлого слишком болезненно… В нашу первую брачную ночь я сразу же забеременела, но, увы… К счастью, потом к нам пришла наша Танюша. Солнышко и самая лучшая дочь на свете.

И она не подозревает, что папа заделал её долгожданного братика…

— Милая, не знал, что Лиля беременна. И этот ребёнок... Я вообще не уверен, что Славик — мой. Я хочу сделать анализ ДНК.

Хочется закрыть уши и не слышать этих слов!

— Мирон, зачем ты унижаешь свою женщину недоверием?

— Она не моя женщина. Моя женщина — это ты.

— Если бы она не была твоей женщиной, то вы бы не оказались с ней в одной постели...

Заканчиваю с дрожью в голосе. Но её никак не скрыть… особенно, когда на части рвёт.

— Гель, ну хватит, я виноват. Да, ты имеешь право злиться. Но, не нужно постоянно меня этим попрекать. Ты же видишь, что я сейчас здесь, с вами. Я приехал!

— А я не знаю, зачем ты приехал, Мирон.

Я и правда не знаю. Не понимаю его совсем… Знакомое лицо, а вот внутри какой-то совершенно посторонний человек.

— Я приехал, потому что люблю тебя! Люблю Таню! Вы — моя семья, — тянет муж с нажимом. — А Лиля…

Помогаю ему определиться со статусом сестры:

— А Лиля — та, кто родил тебе сына. Та, с которой ты переспал, когда нашей дочери было полтора года!

— Геля, тише…

— О какой любви ты говоришь, Акатов? Я не понимаю... У тебя сын. Ты будешь уезжать по выходным, навещать его и делать вид, что ничего не произошло? Или предлагаешь ничего не говорить Тане? А давай возьмём Лилю и Славу к нам домой жить большой дружной семьёй? Как ты себе это представляешь? Что ты хочешь-то?!

Я кричу, потому что у меня в отношении мужа есть только одно желание — подать на госуслугах заявление о разводе. Но даже это не получится так сразу, из-за дочки…

Мирон залпом выпивает свой сок:

— Я хочу быть со своей семьей. С тобой и Таней. Готов вечность вымаливать прощение.

— А мне кажется, ты сам не знаешь чего хочешь… Унижаешь мать своего ребёнка. Какие-то ДНК-тесты… Удобно было прятаться за собственной ложью? Ты был уверен, что это не твой ребёнок, потому что «спросил у неё», — передразниваю его слова. — А сейчас пытаешься быть хорошим передо мной и утверждаешь, что скорее всего он не твой. Мирон, а ты не задумывался, почему Лиля, после того как вы переспали, предложила мне стать крёстной своему ребёнку? Тебе самому каково было? Зная, что ты с ней тогда…

— Геля, хватит! Да, я ублюдок. Можешь ударить меня, сделать всё что угодно. Я не могу вернуть время назад и исправить, если бы мог — сделал бы. Сейчас я могу обещать, что такого больше никогда не повторится.

— Я рада за тебя, что такого больше никогда не повторится. Обязательно расскажи об этом своей следующей жене.

— Лина, ну хватит уже. Ты перегибаешь.

— Я перегибаю?

Смотрю в лицо мужа — такое хмурое и обиженное. И меня прорывает на смех.

Просто хохочу, выплескивая стресс. Это ещё не истерика. Наверное…

Официант и бариста косятся в нашу сторону, улыбаясь. Они думают, что нам весело.

Ага, обхохочешься просто!

— Слушай, а ты умеешь удивить! — всё ещё смеясь, выговариваю некогда любимому мужу.

Я и сейчас его люблю…

Нельзя в одно мгновение стереть все чувства. Но я это сделаю…

Постараюсь сделать!

— Когда вскрылось, что Лиля беременна, я сразу же спросил у неё. Она сказала, что забеременела от какого-то мажора из заказчиков. Даже делала тест на отцовство, потому что хотела договориться с ним об алиментах, но потом решила, что это только её ребёнок. Не хотела рушить жизни.

— Боже, посмотри, как интересно! Выходит, что моя двоюродная сестра оказалась честнее тебя и решила, что это будет её ребёнок. Великодушно не стала разрушать нашу семью. А в один прекрасный день передумала и разрушила!

Мирон предпринимает очередную попытку «достучаться» до меня. Поговорить без эмоций.

Глава 10

Ангелина

— Знаешь... — Мирон смотрит исподлобья. — У меня такое ощущение, что ты нарочно пропихиваешь Лилю в нашу жизнь.

Невинно хлопаю глазками и смотрю на мужа:

— Я?

— Да, Геля. Причём здесь Лиля? И это нелепое сравнение с птичкой? Это был её выбор — свалить ради работы. А мой выбор — приехать к вам сюда.

Серьёзно? Это он сейчас рассуждает о выборе?

Смотрю на мужа и жду, что он продолжит. Однако Акатов молчит. Кажется, это становится нашей традицией…

Фактически и он, и она бросили сына. Никому Славик и не нужен… а родная бабушка даже не подозревает, что сын привёз ей внука.

Это же ужасно. Неужели он не понимает?

— Мирон, знаешь, когда я сказала, что тебе следует перестать унижать мать своего ребёнка, я ведь не шутила. Нисколько. Сейчас ты пытаешься переложить свою вину и ответственность на других.

— Я? — он хмурится, выпрямляясь. — На кого же?

Правда не понимает?

— Например, на Лилю. Потому что не веришь ей и отрицаешь, что ребёнок действительно твой. На меня — за то, что «толкаю» тебя в размышления о ней, — абсурдность нашего разговора зашкаливает и я уже не считаю нужным скрывать своего веселья. — Может быть, ещё скажешь, что это лично я уложила тебя в койку к сестре?

— Геля! — предупредительно рычит муж, а я небрежно отмахиваюсь:

— Ой, не нужно обвинять меня в грубости. Это факты, Акатов. Сухие факты, которые стоят между нами.

— Вы в показаниях путаетесь.

— Что значит путаемся?

Я молчу, потому что не хочу продолжать. Надоело это хождение по кругу! Мы же хомяки в конце концов.

Повисает пауза, за время которой я неспеша пью холодный чай с жасмином и лаймом. Бодрит и оставляет на языке кислое онемение — идеальное отражение моего внутреннего состояния.

— Знаешь… — Мирон говорит очень тихо, почти шёпотом.

На его лице нескрываемая гримаса боли. Я никогда его таким не видела, каким-то трогательным, что ли. Раскаивающимся…

Этот большой и сильный мужчина сейчас… Как будто теряет всю свою мощь.

— Ты не виновата, и ты меня никуда не толкала. Это была моя ошибка. Грязная ошибка — моя и Лили.

— Ты хотя бы это признаёшь? — сглатываю комок, пальцами обхватывая прозрачную чашку.

Кажется, мы переходим к откровениям. Я уже чувствую, что будет очень больно, но обещаю себе дойти до конца.

Мирон фокусируется на моём лице. Слабо улыбается и начинает свою исповедь:

— Я признаю. К сожалению, отцовство не давалось мне легко. Ты, может быть, не помнишь, но у нас было несколько моментов…

— Я помню...

Ночью я мазохично мучила свою память, вспоминая рождение дочки. Просчитала всё по срокам рождения Славы и точно выверила момент измены.

Надеюсь, что слушать Мирона будет не так больно, потому что я уже знаю.

— Милая, понимаешь, если я сейчас начну рассказывать, как всё это произошло, то ты подумаешь, что я пытаюсь снять с себя ответственность. Выкручиваюсь, изворачиваюсь, лгу. И наверное, будешь права, потому что… — Мирон выглядит так, словно на самом деле испытывает физическую боль. — Это я оказался слабаком. Слабаком, который не вывез плач маленького ребёнка! Не вывез, что его любимая и страстная, отдающая ему всё внимание жена, вдруг резко переключилась на кого-то другого. Пусть этот кто-то другой — наша родная дочь, которую мы долго ждали. Но в тот момент я этого не понимал и не ценил.

Он не ценил?

А мы ведь не только ждали дочку… Мы молились, чтобы не было повторения истории первой беременности!

Хочется выплеснуть в его лицо кислый чай, но я сдерживаюсь. Пусть договорит.

— Мы оба уставали. Ты вся была в Танюшке: сначала колики, потом зубы, бессонные ночи. А я, как эгоист, по-прежнему желал и жаждал твоего внимания, любви, ласки. Хотел жарких страстных ночей, сжимать тебя в объятиях. Инстинкты взяли своё...

— Инстинкты? — я дала себе слово выслушать его не перебивая. Но это слишком больно… — Мы же не животные, чтобы инстинкты брали вверх…

Мирон с силой сжимает переносицу, а потом ударяет кулаком по столешнице.

Нервы сдали?

Захотел наказать сам себя?

— Ангел, я не знаю, что в тот момент случилось с мозгами. Ну, я уже не справлялся своими силами! Злился, что не так должна выглядеть семья с ребёнком — жена всё равно должна находить время для мужа. А муж не должен получать удовольствие от своей собственной руки, смотря, как она не отходит от кроватки. Я ублюдок, я осознаю это.

Он говорит это так тихо… будто сам с собой.

Взгляд замер. Сейчас он не здесь.

А я никак не могу отгородиться от его слов.

И от своих воспоминаний…

Потому что картинка… Того, как Мирон впервые взял на руки Танюшку… Как этот сильный крупный мужчина — волевой и решительный, растерянно и нежно смотрел в личико дочери.

Глубоко дышу, умоляя собственное сердце биться чуть медленнее.

А оно не слушается. И мозг продолжает добивать, демонстрируя наши моменты как будто они происходят сейчас. Сегодня — здесь…

Вот он сначала боялся взять из рук медсестры хрупкий розовый свёрток.

Совладал с собой и взял Танюшу на руки. А потом по его щеке скатилась скупая слеза. От счастья, гордости и радости.

Муж переводил восхищённый взгляд с меня на дочку в своих руках и шептал, что любит нас… Как он благодарен, что мы его судьба и счастье…

Что он всё для нас сделает!

А сейчас, столько лет спустя, Мирон сидит напротив меня, и по его щеке также катится слеза…

Только эта слеза уже не символизирует чистую и преданную любовь. Это слёзы в честь осознания им своего предательства.

Предательства семьи! Любви! Отцовства…

Всего!

— Я был зол на тебя, потому что у Тани в очередной раз случилось комбо: зубы и животик. А у нас был важный контракт! Я ночами зашивался. И переводчик ещё заболел…

Мирон прав. Я слушаю его и почему-то все озвученные причины кажутся такой нелепостью. Высосанными из пальца…

Глава 11

Ангелина

— Что значит «не совпало»? Что ты имеешь в виду?

Взгляд Мирона прямой. Он смотрит так, будто ему совершенно нечего скрывать. Это сбивает с толку, потому что я не понимаю, кому в этой ситуации верить…

А ещё нужно как-то отвлечь Акатова. Я ни за что не допущу, чтобы мы ушли вместе!

Вообще не планировала столько с ним разговаривать, и Вика с детьми наверняка уже вернулись на виллу. Или вот-вот вернутся… сталкиваться лбами? Нет уж!

Я бы могла набрать подруге и узнать, но телефон, как назло, в сумочке. Не драться же с Мироном, чтобы вернуть своё…

— Геля, о чём ты? — муж возвращает разговор к неприятной теме.

— Мне Лиля звонила. Сразу после того, как вы сообщили свою прекрасную новость. Так когда ты узнал о том, что Слава — твой сын?

Слежу за реакцией и отведёт ли он на этот раз взгляд. Не отводит, не прячет. Я скорее вижу какую-то обреченность, но никак не попытку соврать…

— Несколько недель назад ко мне на работу притащилась пьяная Лиля. Я не совсем понял, что она несла. Пытался выпроводить её, потому что не было времени разбираться. Но, она спросила, чтобы я делал, если бы нужно было выбрать между моим ребёнком и другим… — Мирон как ни в чем не бывало садится на стул, кладёт мою сумку рядом. — Тогда я не понял, отмахнулся.

Хочется от души его поколотить и высказаться русским отборным, но я молчу. Чтобы не привлекаться к нам ненужного внимания, тоже сажусь.

Приходится…

Разумеется, я знаю, про психологические приемы: «останьтесь стоять, чтобы оппонент почувствовал вашу силу и власть» и другие советы… Они на практике хороши, а в жизни…

Не так это всё работает…

Мне больно и противно всё это слушать. Вновь погружаться в грязь предательства. Но надо…

Подначиваю его продолжать:

— Акатов, к тебе пришла женщина, с которой ты однажды переспал и стала говорить про детей. Пришла нетрезвая и на работу… — наверняка весь сарказм отражён на моём лице: — Ничего не ёкнуло? Причинно-следственные не сошлись?

— В моменте ёкнуло. Потом как-то дела навалились.

— Я помню, ты тогда был очень нервный.

— Да, был, но не только из-за пьяного лепета Лили. Я на следующий день прижал её и спросил, что всё это было. Она в отказ пошла, — Мирон отвечает спокойно и по-прежнему не отводит взгляд. — Мол одиноко ей… Сказала, что просто сорвалась, завидует нам, но по-доброму. Не хочет рушить семью, но вспоминает нашу ночь. Прости, Гель… Я не хочу продолжать.

Снова прижал и спросил? И снова даже не предположил, что отец Славы?

— Ой, всё в порядке! — в попытке спрятать боль я явно переигрываю, но голос не дрожит и даже получается улыбнуться. — Если бы я не хотела знать подробностей, не поднимала эту тему.

— Хорошо… Но я не хочу делать тебе больнее. И ты должна знать, что в моем мире есть место только для одной женщины. Лиля попыталась пристать ко мне, но я её отшил, — добивает меня муж.

Или удивляет… Признаться, я никак не могу определиться.

Не ожидала такого перфоманса от двоюродной сестры...

Сейчас её слова: «Я не хотела рушить ваш брак» выглядят, как-то особенно цинично и мерзко. Фальшивая подлая лицемерка.

— Ангел, я бы больше и не смог с ней… Ни с кем бы не смог, кроме тебя. Хватит. Одного раза хватило, до сих пор виню себя. Я правда забыл о том случае, поэтому обалдел, когда она притащилась к нам домой… А потом ещё ты позвонила, — заканчивает Мирон.

Ох, ну да… Невовремя я позвонила.

Как там говорят? Сама дура виновата?

И хотя вслух этого никто не произносит, но факт — остаётся фактом...

— Понятно, — фальшиво улыбаюсь, изображая спокойствие. — Дай, пожалуйста, мою сумку. Мы же не будем драться за неё?

Акатов прищуривается, впиваясь пристальным взглядом в моё лицо:

— Гель, только давай без глупостей.

«Ну же… дай сюда мои вещи и проваливай! В Москву или лети к своей нелюбимой Лиле… Мне плевать!» — всё это я мысленно ору ему в лицо. Подкрепляю ещё и физическим воздействием.

Становится чуточку легче. Жаль, что только в мыслях…

Между нами буквально искрит, но каждый молчит.

Ещё немного и я сорвусь… Воплощу все свои кровожадные мечты в реальность.

— Какие глупости, дорогой? Может быть, и в туалет со мной пойдёшь?

— Нет, не пойду. Если, конечно, не позовёшь, — муж ухмыляется и наконец отдаёт мне сумку.

Но только ее. Ключ-карту он демонстративно кладёт на стол.

Чертыхнувшись про себя, иду в конец коридора.

Нужно что-то придумать! Как-то избавиться от него, забрать ключ.

Но как?

Вспоминаю, как Вика обвела вокруг пальца Демида — столкнула его в воду. Мы с Мироном, к сожалению, не возле бассейна. Но, идея выкинуть что-то этакое, что выведет его из себя, интересная.

У меня даже руки чешутся выпустить пар…

Осталось только придумать, как. Акатов собран и продуман до невозможности. А ещё он идеально меня знает. Ну или знал...

Стресс любую психику пошатнёт. Вот и подруга, всегда сдержанная, столкнула мужа в воду и убежала.

Удивила так удивила…

Я бы тоже хотела как-то удивить своего в скором времени бывшего мужа.

Заперевшись в туалете, я подхожу к умывальникам, и тщательно мою руки. Созерцаю как мыльная вода утягивается в слив.

Вот бы и проблемы также ушли…

Завораживающее действие. Почти как гипноз, но ничего путного в голову не приходит.

Думай, Геля!

Если бы местные понимали язык, можно было бы как-то договориться, чтобы они незаметно вытянули ключ. Но как? Вылить на Мирона коктейль? А ведь это была бы хорошая идея…

Нет, это всё не то.

Вообще-то, я запросто могу сбежать отсюда. Видела проход в коридор, а там запасной выход. Но, в этом случае, куда мы вернёмся и где будем ночевать? Допустим, ключи есть у Вики, и попасть на виллу я смогу.

Но второй ключ будет у Мирона, и он тоже туда попадёт.

Конечно, можно договориться с охранником острова, чтобы его не пускали. Но есть загвоздка: Мирон — отец Тани, и у него есть билет, выданный Светой, и аренда…

Глава 12

Ангелина

Мы оба смотрим друг на друга. Не знаю, что испытывает Мирон, а я испытываю недоумение.

Зачем он вломился сюда?

Делаю шаг в сторону. Может быть, ему срочно понадобилось в туалет?

Но муж, опустив руку на моё плечо, давит, вынуждая сделать шаг назад. Не удержавшись на ногах, я отступаю ещё на два шага, и он без препятствий заходит в туалет. За его спиной со скрипом закрывается дверь.

Вздрагиваю, потому что не понимаю для чего это всё.

Мысли хаотично проносятся в голове. От банальных… да, очень бредовых. Откровенно бредовые я стараюсь отметать — Мирон же не насильник…

— Ты что? Пришёл, чтобы убедиться, не сбежала ли я? — хриплю, не в силах даже взглянуть на него.

А ведь Акатов может… Он всё-таки контролирует своё. А я, как он продолжает утверждать, по-прежнему его женщина. Любимая жена и мать дочери.

Про внебрачного сына и мою двоюродную сестрицу только не думает…

Злость на Лилю помогает выйти из ступора. Спасибо ей!

— Что тебе нужно? — я наконец обретаю способность говорить чётко и твёрдо.

— Гель, я… — начинает Мирон.

И всё-таки он был прав, когда говорил, что очень хорошо меня знает. По жестам, по выражениям лица…

Я, как оказалась, его тоже. Он ещё толком ничего не сказал, а я уже знаю, что услышу. Догадываюсь…

Сейчас будет что-то связанное с его предательством, потому что на его лице снова этот взгляд…

— Гель, мне мама звонила. Там Слава… У него температура под сорок и какой-то ужасный кашель. Она вызвала скорую, и они его хотят забрать. Лилия не берёт трубку. Я не знаю, что делать, — Мирон пытается коснуться моей руки. — Наверное, нужно ехать... Пацан же маленький. Как он там один?

Я отступаю на шаг назад. Хочется одновременно сбежать и завыть…

Его откровение выстроило между нами ещё большую стену.

Нет, я понимаю, что это ребёнок… маленький ребёнок. Он, в общем-то, ни в чём не виноват. Катаю на языке слова мужа…

От внезапной простуды никто не застрахован. Это дети… Таня тоже бы могла заболеть, и я уверена, Глеб также бы сорвался к ней. Только Таня — наша дочь, а Слава — его ребёнок и Лили.

Как можно отделить эти два понятия? Легко! Я могу и отделяю. Пусть это и неправильно, но, если мать Славы добровольно решила стать кукушкой, то что мы ей должны? Я… Таня…

Для меня на первом месте стоит моя семья. Я могу расставить приоритеты и плевать, что это эгоизм и кощунство.

А вот Акатов… Он, кажется, нет.

Обида и злость душат, не давая нормально дышать.

Как он там один? А как наша дочь здесь одна?!

Все мои эмоции открыты — боль, негодование, ярость и ненависть. Мирон их считывает и как-то потерянно произносит:

— Я знаю, кем ты сейчас считаешь меня, и ты права. Я даже знаю, что ты можешь сказать вслух, но не говоришь. Какого чёрта я притащился, если срываюсь по первому требованию? И о какой «семье» я говорю, если несусь туда…

Я хочу дополнить, но молчу. В целом, муженёк всё верно интерпретировал. Не наврал, что без слов понимает…

— Славик… он же пацан ещё. Представляешь, как он напуган, что матери нет рядом?

Скрещиваю руки на груди. Отгораживаюсь от его взгляда. От своей тихо скребущейся совести и материнского сострадания.

— Представляю, Мирон. Матери нет рядом. Слава, наверное, в этом не виноват. Тут ты прав, — не отвожу взгляда, чтобы насладиться своим ударом: — Зато отец будет, да? Вот он обрадуется.

Удар достигает цели. Акатов отшатывается от меня словно я действительно нанесла ему физический урон.

Не ожидал? Потерянный вид сменяется недоумением и лёгким раздражением:

— Гель, ты же всегда была понимающей женщиной, сострадающей… Что сейчас-то?

— Ничего. Я правда переживаю за этого ребёнка и правда не хочу, чтобы с ним что-то случилось…

Я замолкаю на полуслове. Зачем подбирать слова покрасивее, если смысл один?

— Но понимание во мне не ищи. Твои слова и действия сильно расходятся.

Не говорю вслух «брехло». Он же так хорошо меня знает.

Мирон зачем-то начинает оправдываться… Только не пойму перед кем.

— У него лихорадка, и неизвестно, что за диагноз!

— Я понимаю… — горько ухмыляюсь. — Как видишь, не держу тебя.

Я делаю ещё несколько шагов назад, практически упираясь в холодную стену. Поднимаю руки вверх, мол сдаюсь.

Если уже и это не наглядно, то я не знаю, как ещё донести до Акатова, что не у меня нужно спрашивать разрешения срываться к сыну. Не у меня, а, может быть, у своей совести?

— Видишь, я тебя не держу. Ты волен поступать так, как считаешь нужным. Раз твой сын нуждается в тебе — езжай.

— Ангел, я…

— Мирон, я не знаю, что ты пытаешься сейчас от меня добиться. Я тебя услышала. Это твоё решение. И это твой сын. И Лиля — это женщина, с которой ты этого сына заделал. Решайте сами, без меня.

Непривычно смотреть на мечущегося мужа. Я всегда привыкла, что он другой — собранный, деловой, быстро принимающий решения и отвечающий за них.

— Но, я же не поговорил с Таней…

Упоминание дочери действует на меня отрезвляюще. Как ушат ледяной воды.

Понимаю всю абсурдность ситуации: мы выясняем отношения в туалете местного кафе и его персонал думает, что мы здесь заняты чем-то другим…

— А Таня не знает, что ты здесь… Так что не переживай. А тебя, кажется, ждут в Москве.

— Ангелин, ты знаешь…

— Я знаю.

— Нет, не знаешь! — Акатов издаёт полурык. Нервно ерошит свои волосы. — Я не могу, когда ты так смотришь, как на предателя. Я не могу его бросить, понимаешь? Но, я тебя очень прошу, дождитесь меня. Я быстро слетаю туда, выясню, что с ним, и вернусь. Я не выбираю его. Я выбираю вас, а…

Перебиваю его:

— А Славик — просто ребёнок. Твой сын. Мирон, ты уже это говорил.

Он делает широкий шаг вперёд. Обнимает меня. Хотя это сложно назвать объятиями — муж буквально вжимает меня в своё каменное тело.

Глава 13

Ангелина

...Мы вчетвером входим внутрь, и тут же натыкаемся на хаос.

— Ой! — одновременно произносят Кир и Таня, испуганно оглядывая виллу.

Одного взгляда достаточно, чтобы понять: здесь кто-то был. Наши немногочисленные вещи, перевёрнутые, валяются на полу. Из ящиков всё выпотрошено. Телевизор лежит разбитым экраном вниз.

Весь пол блестит от мелкой крошки стекла...

Страх за детей как-то не позволяет скатиться в панику. Подталкиваемая Викой, я действую на инстинктах — мы выводим детей наружу и вызываем местную полицию.

Пока ждём их, сидим в домике управляющего островом и только когда патрульные приезжают, вместе с ними входим внутрь.

На вилле, естественно, уже никого нет...

Полицейские говорят на ломанном английском, тычут пальцами в разгром и пытаются нас допросить. Вика отвечает что-то односложное, но её голос доносится до меня как из-под воды.

Я никак не могу оторвать взгляд от безумия вокруг.

Этот хаос словно какой-то апогей… Слишком символическое олицетворение того, что сейчас творится в моей жизни…

Буквально час назад я стояла в кафе и пустым взглядом смотрела, как Мирон, бросив неуверенное «Ты бы также поступила на моём месте, я уверен», уверенным шагом ушёл. Исчез…

Я до последнего думала, что он остановится! Развернется и обнимет меня, прошептав, что передумал. Ведь мы — его семья…

Акатов сам так говорил!

Но, это только лишь громкие слова. Пустые, ничего для него не значащие.

Всего час назад наш с дочкой мир разрушился окончательно...

Сначала предательство Лили и Мирона. Потом его исповедь — вымученная и жалкая. А потом… тот самый звонок, после которого муж принял решение.

Он сделал свой выбор…

Акатов не просто ушёл. Он сорвался! Бросил меня в душном туалете, даже не стал дожидаться пока выйду… Так торопился к своему сыну!

И именно эти поступки и показывают, кто для него та самая «настоящая семья»… И это явно не мы. Ну и пусть!

А сейчас я смотрю на эти осколки и не чувствую ничего. Внутри пустота...

Больше нет ни страха, ни паники.

Мы справимся с Таней вдвоем.

Этот взлом словно финальная точка — показал, что вот так просто можно взять и ворваться в чужую жизнь. Поломать всё, оставив после себя лишь осколки и горький осадок. А потом спокойно взять и уехать в командировку… Или к больному сыну…

Я понимаю, что у меня, как у матери, наверное, должна включиться эмпатия и жалость к Славе. Но её нет. В этой пустоте вообще ничего нет.

Муж и сестра наглядно показали, как легко разрушить иллюзию крепкого семейного очага, а взломщик или взломщики — иллюзию безопасности, которую мы тут пытались построить.

Выходит, что прятаться от проблем — это совсем не выход. Нужно собраться и действовать!

Танюша прижимается к моему боку, дрожит так, что сердце на части рвётся. И Кириллу тоже страшно. Они же, чёрт возьми, маленькие дети! Которые не должны видеть всё это!

— Мам, мне стл-лашно, — Кир обхватывает Вику, а мой ребенок, мой комочек счастья, смотрит на меня большими глазами: — Мама, а позвони папе! Он же крутой, как супермен и защитит нас! Я рядом с папой совсем-совсем ничего не боюсь!

Дочка даже не понимает какую волну ярости внутри меня вызывают её слова. Чистую, беспримесную, животную ярость.

Супермен?!

Это Акатов-то?

Он нас защитит?! Он, который сорвался и сбежал к своему внебрачному сыну, даже не обернувшись?

Он, который утверждал, что соскучился, а сам оставил свою дочь в чужой стране, посреди криминального хаоса, потому что его сын оказался важнее? Эта мысль ударяет с новой силой, обжигая изнутри.

Ненавижу!

Твой отец — супермен? Нет, моя родная. Это иллюзия…

Красивая картинка, за которой прячется прогнивший дом с трухлявым фундаментом.

Я приседаю перед Таней и беру ее за плечи. На удивление руки не дрожат, а голос звучит непривычно ровно и твердо:

— Никто нас не защитит, кроме нас самих. Поняла? Никто. Запомни это и всегда рассчитывай только на себя, милая. Папа — обычный человек, со своими слабостями и пороками. Ты ведь у меня уже такая большая и совсем не веришь в деда Мороза, да?

— Да… — подтверждает дочка и смотрит на меня с недоверием.

Сердце на части рвётся… Но у меня язык не поворачивается вывалить на неё продолжение.

— Так вот, супермен — это такой же вымышленный персонаж, как и Дедушка Мороз. Папа очень сильно занят и ему не до нас. Не жди его, родная. Я с тобой. И у нас во-о-он какой защитник, — киваю на притихшего Кирилла, который тут же выпрямляется.

Но Танюша не сдаётся, ведь для нее папа — это герой!

— Так занят, что совсем не до нас? — морщит носик.

— Совсем…

И ты даже не представляешь себе насколько жутко это «совсем»…

Чтобы не ляпнуть лишнего, я прикусываю губу до крови. Немного отрезвляет.

Большего Тане пока знать не нужно. Я не хочу и не смогу разбить сердце этой крошке такими новостями…

Я вижу, как Вика оборачивается на мой тон. Её понимающий взгляд встречается с моим. От этой молчаливой поддержки становится гораздо легче.

Её тоже в свое время растоптали и ничего! Выжила, не умерла. Наоборот, стала еще сильнее, чем прежде.

Пожалуй, подруга — это идеальный пример, чтобы перестать убиваться по тем, кто не заслуживает этого.

Спустя час, полицейские, закончив, уходят, разводя руками: «Мол, ничего не нашли, будем разбираться».

Мы остаемся одни среди руин.

— Что будем делать? — тихо спрашивает Вика.

Я медленно провожу рукой по спинке дивана, смахивая осколки. Взгляд падает на притихших детей. Они играют в зоне, отделенной подушками — чтобы не поранились осколками и не слышали взрослые разговоры.

— Наш «побег» не удался. Перезагрузка провалилась по всем фронтам.

— Да уж… всю голову сломала, кто это сделал…

— Вик, не это главное. Вдруг грабители снова ворвутся сюда? Мы не можем так рисковать. Уезжаем. Сейчас же.

Глава 14

Мирон

Четыре с половиной года назад

— Боже, ну такая она партизанка, представляешь?

Ангелина расстёгивает свою куртку и болтает без умолку.

Такая счастливая, как будто это она только что узнала о беременности.

— Слушай, как ты думаешь, нам, наверное же, что-то нужно купить? Коляска там, кроватка… Блин, надо будет вещи Танюшки перебрать. У Лильки, конечно, пацан, но на первое время, я думаю, сойдёт для дома. — Она задумывается. — Вспомнить бы куда я прятала… Я же всё думала, что мы с тобой за вторым пойдём, а ты весь в работе… да, в работе…

Жена подходит ко мне вплотную и обнимает. От неё пахнет свежестью и духами.

А я стою и никак не могу собраться с мыслями.

— Ты чего такой? — Геля тонко считывает моё состояние.

— Да устал просто, — стараюсь звучать убедительно.

А как ей объяснить, что теперь все мои мысли только об огромном животе Лили? Ведь Геля не знает, что я натворил, и я надеюсь, что никогда не узнает.

Но если этот ребёнок… Если он от меня?

От бессильной ярости хочется кулаком в стену всадить.

Твою мать!

Ангелина идёт в комнату Тани проверить, как она, и через секунду выглядывает с улыбкой:

— Мама и Танюша спят. Тихий час, — переходит она на шёпот.

В глазах жены хитринка. Я понимаю, на что она намекает, и в любое другое время я бы обязательно этим воспользовался. Только не сейчас.

Все мои мысли не здесь…Не со своей семьёй — любимой дочкой и горячо обожаемой женой. Особенно, женой, перед которой я дико виноват, что однажды оступился.

Все мои мысли сейчас не здесь, а там, откуда мы только что вернулись. С той самой ошибкой, которая скрывала свою беременность!

Лиля сказала сестре, что залетела от какого-то пацана. Но я почему-то не верю. Неприятное чувство колет внутри, аж грудак пробивает.

Зачем делать тайну из того, что и так рано или поздно станет явным?

Хотя, как понять мозги беременных? Гелька такое выкидывала — что во время беременности, что после… Мы ведь чуть не развелись.

А Лиля… эта девчонка всегда была без царя в голове.

У меня очень вовремя звонит телефон.

Ухожу на кухню, чтобы поговорить. Вопрос на самом деле выеденного яйца не стоит, но я ухватываюсь за этот предлог и нагло вру…

Снова вру своей жене:

— Зай, мне отскочить надо, а то я чувствую, они сейчас там так разрулят, что только хуже сделают, — я ненавижу себя в этот момент.

— Ты надолго? Я скоро буду ужин готовить.

Видно, что Геля расстроенная, но мой ангел не подаёт виду. Подхожу, сжимаю её в объятиях так, что она пищит.

— Ангел, я так сильно люблю тебя. Я быстро.

И срываюсь. Только не на работу, а на съёмную квартиру двоюродной сестры своей жены.

Звоню в дверь, и Лиля почти сразу же открывает, будто ждала, что я приеду.

— Кто отец ребёнка? — протискиваюсь в прихожую, не хочется терять ни секунды.

Она поглаживает живот, смотря с каким-то укором. Будто только я один виноват:

— А что, переживаешь, что это ты?

Я сдавливаю переносицу до ощутимой боли. Этот день может стать ещё хуже?

Она нарочно из меня жилы тянет?!

— Чёрт возьми, Лиля, мы же решили! Ты сама здесь плакала и корила себя за всё.

— Я просто пошутила. Что ты такой нервный? Я же сказала — это не твой ребёнок. Но мне приятно, что ты подумал…

— Я ничего не думал! — перебиваю эту ненормальную. — Спрашиваю, чтобы навсегда закрыть этот вопрос.

— Навсегда? — я не понимаю почему Лиля выплевывает это с каким-то сарказмом и даже с вызовом. — Как скажете, господин Акатов. Навсегда, так навсегда!

Она подходит ближе, но, поймав мой взгляд, в котором отражается всё, что я думаю о ней и о её предполагаемой беременности, останавливается в шаге:

— Слушай, а если бы это был твой ребёнок, как бы ты тогда поступил, а? — в голосе столько вызова.

Я завожусь с пол-оборота. В измене мы оба виноваты, потому что сдались, но сейчас…

Не совсем же она конченная дура, чтобы замалчивать о таких вещах?

— Лиля! Ты предложила моей жене стать крёстной твоего ребёнка. Ты ведь осознаёшь…

— Мирон, я просто спрашиваю.

Если бы это был мой ребёнок…

Мой взгляд то и дело останавливается на её животе — таком большом и выпирающем.

Живот жены я постоянно гладил и целовал. А тут какое-то внутреннее отторжение. И веду я себя как мудак… Лильке нервничать нельзя, а я ворвался как бешенный чёрт.

Но я хочу сразу расставить все точки над «И».

Признаться, я выдохнул, когда Лилия практически исчезла из нашей жизни: свела общение к минимуму, а потом и вовсе ограничилась только звонками, сославшись на дикую занятость. А сейчас это её пузо — как удар под дых.

Но она зря питает иллюзии! Ничего бы не поменялось для меня. Потому что я люблю своего ангела и Таню.

Они — моя семья, моё счастье и свет в окне. Пусть эта херня и звучит пафосно, но это так.

Однажды я уже косякнул, поддавшись низменному желанию. Сдался в объятиях двоюродной сестры жены, предал свою семью. Больше такого не повторится. Никогда.

И если Лиля витает где-то в розовых облаках, то нужно приспустить её на землю.

— Даже если это был бы и мой ребёнок, — выговариваю, глядя ей в глаза. — То ничего бы не поменялось. Я ни за что не оставлю свою семью. Помогал бы тебе с деньгами, но не более. Разводиться, бросать жену с дочкой — я не стану.

Она молчит. Нервно теребит тесёмку халата и поджимает губы.

Жаль её, но я не обязан оправдывать чужие розовые сопли и мечты.

— Похвально. Видишь, как боженька тебя отвёл.

— Слушай, если мы всё прояснили…

— То тебе пора бежать к обожаемой жене и, конечно же, дочке, — язвит Лиля.

Она скрещивает руки на груди. А я отмечаю, что её размер увеличился…

Но это не вызывает никакого желания — просто констатация факта. В конце концов, я мужчина и оцениваю её как женщину.

Глава 15

Ангелина

— Мама, почему мы здесь? Я хочу в свою комнату или к бабушке… — Танюша потерянным взглядом оглядывает трёхкомнатную квартиру, которую мы сняли.

Кирилл поддерживает дочь и, бросив свой рюкзачок, уходит в самую дальнюю комнату. Дочка тут же следует примеру друга.

Переглянувшись с Викой, я сажусь на диван:

— Теперь еще и Таня? — смешок выходит истеричным.

— Они решили меняться по очереди: в самолёте — Кирилл, сейчас — Таня, — верно подмечает она.

— Ладно, им тоже непросто…

— Я понимаю, но и нам непросто.

Обнявшись, так и сидим несколько минут.

Кажется, что всё произошедшее — это какой-то альтернативный мир. А мы по-прежнему на море: солнце, песок. И тут — резкий шторм!

Реальность безжалостно меняется! Смерч закрутил, завертел и, переживав, выплюнул нас на сушу. Разбитыми, но, слава Богу, живыми…

А значит, ещё не всё потеряно.

— Ну, тут только один вариант! — Победа отстраняется и тянется к своей сумке за телефоном: — Тяжёлая артиллерия...

— Вредности, — говорим мы одновременно.

Фастфуд — это и проклятие, и спасение современных родителей. Но и здесь нам не совсем везёт: приложение по доставке еды не хочет работать.

— Ладно, холодильник всё равно пустой. Пойдём, дойдём, так — до метро близко. Может, ещё каких игрушек им купим… Хоть отвлекутся от бойкота.

Чтобы не оставлять детей одних, я звоню Свете и спрашиваю у неё контакты няни. В этом нам везёт — находится хорошая и свободная на сегодня! Ещё и живёт совсем близко.

Дождавшись, когда она приходит, мы с Викой идём в магазин. Дети, смилостивившись, накатали мамочкам целый список: от вредностей до непонятных игрушек-монстров. Если бы я в детстве такого зайца увидела…

Ладно, я сейчас даже на слона согласна лишь бы Танька не дулась.

Шоппинг, так шоппинг!

Света перезванивает, когда я стою возле терминала самообслуживания и отчаянно пытаюсь вспомнить, какой любимый пирожок у дочери — с клубничной или вишнёвой начинкой…

И это не потому, что я какая-то нерадивая мать. Просто от стресса такая мелочь напрочь из головы выскочила.

— Свет, спасибо тебе за няню. Она уже подъехала, — искренне благодарю, думая, что она звонит узнать удалось ли нам договориться с девушкой.

— Да не за что, — отмахивается она. — Я что, дёргаю-то… Мне тут Раиса Тарасовна звонила, когда до тебя не дозвонилась…

— Что-то случилось?

— Я так поняла, давление скачет: то ли у неё, то ли у твоего отца. Но, вроде как, уже нормально…

Холодные тиски сжимают горло.

Неужели Акатов добрался до моих родителей?! Не настолько же он…

От волнения меня трясёт и мысли превращаются в вязкую кашу.

— Спасибо большое! Я… я сейчас тогда заеду к ним.

— Сама? — в трубке повисает тишина. — Вы же вроде… Ну ладно, сама смотри. Гель, у меня вторая линия. Если что, на связи.

Света отключается.

Я прекрасно понимаю её недоумение. Мы ведь сами хотели остаться инкогнито… раскрываться сейчас — неблагоразумно.

Но я не могу остаться в неведении! И просто так позвонить маме, спросить, как дела, — тоже не могу.

Во-первых, она, в попытке пожалеть меня, как всегда, приуменьшит болезнь. А во-вторых, я с ума сойду от волнения.

Но я всё равно впадаю в какой-то ступор, пока подруга не встряхивает меня:

— Давай, езжай! Я сама всё куплю и найду Танюшке этого страшного зайца, — Вика подталкивает меня к выходу. — Держи меня в курсе!

— Хорошо, — прихожу в себя.

Добравшись до дома родителей, я накручиваю себя до паники.

Но с другой стороны, если бы состояние было критическое, их бы не оставили дома, так?

Взбегаю по ступенькам и звоню. Каждая секунда с оглушающим стуком сердца отбивается в ушах.

Дверь открывается, и на меня удивлённо смотрит мама:

— Геля, милая, ты как здесь?

Она тут же обнимает, а мне разрыдаться хочется на родном плече...

— Да мне Света звонила, сказала, что тебе плохо? А у меня с телефоном какие-то неполадки, — вру, чтобы ещё больше её не нервировать.

— А чего ты одна? Чего Танюшу не взяла?

— Я в магазине была, когда узнала, вот и сорвалась.

— Ой, дурында, я, конечно! — костерит себя мама, не понимая, что совершенно зря… — Я ж просто так ей позвонила спросить, мало ли что, — внимательный взгляд останавливается на моём лице. — Сердце за тебя не на месте было. Который день…

— Мам…

— Ай, пустяки! Пойдём скорее, у нас как раз борщ свежий и сметанку я купила у Клавдии Захаровны. Давай, давай, мой руки и проходи, я пока папу обрадую.

Тревога отпускает: зря я волновалась. Но не приехать не могла.

В конце концов, я с этими нервами… ужасно соскучилась по родителям и, может быть, сейчас как раз сама судьба подсказывает, что пора и им рассказать?

Лучше это буду я, чем Мирон со своей искаженной реальностью, где он не виноват и по-прежнему любит нас всем сердцем...

Захожу на кухню и обнимаю папу.

— Родная моя, — улыбается он.

Я слишком рада встреча, поэтому не сразу замечаю застывшую фигуру на другом конце стола...

Дорогие читатели, у меня вышла новинка «Жена офицера. (Не) возвращайся» (18+) — https://litnet.com/shrt/OhDF

— Рина, знакомься. Это твой телохранитель — Тимур Богатырёв, — говорит брат мужа и встаёт.

— А…

В последнее мгновение каким-то нечеловеческим усилием воли мне удаётся загнать обратно в горло вопрос: «Это ТЫ?!».

— Вы знакомы? — спрашивает Рома, глядя на наше немое столкновение.

— Нет, — одновременно лжём мы с Тимуром.

Он смотрит на меня, будто ждал этой встречи. Будто знал, что карточный домик моего брака рухнет.

— Он мне вообще никто… — шепчу едва слышно. Но мой новый телохранитель всё слышит и кривит губы в наглой усмешке.

Глава 16

Ангелина

— А она что здесь делает?! — Я выпрямляюсь, испепеляя женщину взглядом.

Евгения Тарасовна и бровью не ведёт — поразительная выдержка. Какой надо быть внутри, чтобы так себя вести?

Папа застывает, а мама непонимающе смотрит на меня. Потом отмахивается, решив, что мой вопрос выражал обычное удивление:

— Дочка, ты чего? Я же потом Женьке набрала, поохала, поахала, вот она и приехала поддержать. Ты давай садись, — суетится она, не замечая моего состояния. — Что у там вас, кстати, произошло? У меня Мирон спрашивал, где ты… Я думала, вы загораете, а ты приехала… Без звонка.

Я не обращаю на мамину болтовню.

Всё моё внимание сфокусировано на ней. На матери Лили…

Я прекрасно помню своё сообщение, отправленное ей. Полное боли и слёз: «Мирон, отец Славы, ты знала?».

И её ответ — тоже помню:

«Да, знала. И можно было сделать вид, что ничего ужасного не случилось. Будь умнее, в конце концов»

Значит, она, притащившись к моим родителям, считает, что самая умная? Что я решила стать умной и смолчу?

И совесть, судя по всему, её совершенно не мучает…

А меня вот распирает злость!

— Скажите, а это у вас семейная черта — отсутствие совести? Хоть какого-то чувства такта? — я прожигаю её взглядом, жалея, что не могу по-настоящему подпалить.

— Ангелина! — осаждает меня мама. — Ты что такое говоришь? Ну-ка, извинись перед тётей Женей!

— Перед тётей Женей?!

Видимо, что-то в моём тоне настораживает сестру мамы, и она выпрямляется. Но смотрит на меня с вызовом, словно спрашивает: «Неужели расскажешь?».

Зря она так… У меня ведь тоже есть свой предел.

— Мам, а ты поосторожнее. — Я понимаю, что сейчас перейду черту, но не могу остановиться. — Ты папу наедине с тётей Женей не оставляй. А то мало ли что…

— Дочь! — на этот раз уже рявкает папа.

А у меня всё — точка невозврата пройдена. Я быстро оглядываю кухню в поисках успокаивающих капель.

Руки трясутся, но я всё равно делаю то, что нужно: достаю две чашки, немного воды на дно и отсчитываю нужное количество капель. Одну, даю маме, другую ставлю перед папой.

— Пейте!

— Да что происходит?! Геля… — маму слегка потряхивает, а у меня внутри цунами закручивается. Баллов семь — не меньше…

— Мам, выпей, пожалуйста. Пап, я сейчас всё объясню.

Они смотрят на меня как на рехнувшуюся, но, выпивают всё до конца, поморщившись.

Я не знаю, сколько нужно ждать, когда эти капли подействуют. Только больше не могу ждать…

Потому что эта змея, которая пробралась в нашу семью и воспитала такую же, как она сама, может в любой момент обрушить всю грязную правду на моих родителей.

Лучше это буду я!

— Я бы никогда не позволила себе разговаривать с ней… — Я не хочу называть её по имени. — В таком тоне… Но вы должны кое-что знать.

— Ангелина, не дури, — подаёт голос моя родная тётка.

В голове не укладывается, КАК она может быть настолько спокойна?! Предательница…

— Дочка, ты, может быть, расскажешь уже? — спокойный голос папы приводит меня в чувство.

Да. Нужно просто рассказать…

— Лиля и Мирон переспали. Не сейчас — давно. И Слава, по утверждениям Лили, — родной сын Мирона. А она… она всё знала. Когда я спросила у тёти Жени, она мне ответила, что ничего ужасного не случилось, и, по её мнению, я должна была это всё проглотить и промолчать. Простите, что я вываливаю всё на вас… — договариваю уже шёпотом, потому что голос сел.

Ноги превращаются в желе, и я начинаю заваливаться. Хорошо, папа реагирует быстрее, и подхватывает меня, помогая сесть на стул.

Жалею, что и себе не накапала капель...

Хотя я уже столько боли за эти дни вытерпела, что, кажется, ничего не чувствую, но сердце всё равно колотится как ненормальное.

Мама тихо причитает и всхлипывает. За неё я переживаю больше всего...

— Женя, это правда? — вытерев слёзы, она поворачивается к родной сестре.

Ей ещё тяжелее… Лиля мне хотя бы двоюродная…

— Мам, пожалуйста, ты только не нервничай, — паника подступает к горлу.

Я слишком поздно понимаю, какую ошибку совершила! Если с ней что-то случится, то я себе не прощу!

Потому что это будет на моей совести. По моей вине!

Но мама берёт себя в руки. Спокойно встаёт и подходит к раковине, чтобы вымыть чашку. В нос ударяет противный запах сердечных капель.

Она моет свою, а потом забирает и папину чашку. Затем поворачивается в сторону сестры:

— Пошла вон отсюда!

Мы с папой вздрагиваем от её тона: она никогда не говорила так грубо, жёстко. С дикой ненавистью.

— Рая, ну ты что… — пытается оправдаться мать Лили.

А я смотрю на неё и никак не могу уложить в голове. Она ведь моя родная тётя! Я её матерью своей считала… второй мамой! Так любила, что даже какими-то секретами делилась — теми, что стеснялась обсуждать с мамой.

А что по итогу?

Огромный тесак в спину… а потом ещё и в грудь…

— Слушай, дети взрослые уже. Нечего нам в их дела лезть. Ну, загулял. Сами разберутся — без нас!

— Да я тебе сейчас… — мама подскакивает и зажимает в кулаке мокрую кружку.

— Мама, не надо! — я перехватываю её руку. — Ещё не хватало со всякими…

Тётка ухмыляется, окинув нас надменным взглядом:

— Ладно, пойду я. Остынешь — позвони, — бросает Евгения Тарасовна и уходит прочь. Я очень хочу верить, что навсегда.

Кажется, отсутствие совести — это действительно врождённый дефект тёти и её дочери.

Интересно, она не боится получить бумеранг?

Мама меня обнимает и плачет:

— Доченька, родная наша! Как же так? А я ещё Мирона жалела, думала, что ты на него рычишь просто так… Сковородкой его надо было!

— Я этого гадёныша с лестницы спущу! Пусть только заявится! — рычит папа.

Чтобы успокоить их, я рассказываю всё. Как узнала, как мы улетели… как решили вернуться. Опускаю только подробности взлома, им не нужно этого знать.