Вернуть жену, когда уже поздно

Глава 1.

5 лет назад

— Амалия, родная, подойди, — зовет меня муж, когда я прохожу мимо приоткрытой двери его кабинета с полной корзиной чистого белья в руках.

— Что такое, Ром? Я занята, — сдуваю с лица прилипшую ко лбу прядь волос, но в его кабинет все-таки вхожу.

Жара сегодня стоит нереальная, вот я и поднажала со стиркой, уборкой, да всем подряд. Грех в такую погоду сидеть сложа руки, тем более скоро обещаю дожди.

— Ну, чего там? — стою перед его столом, на котором несвойственный моему мужу беспорядок.

Куча бумаг, документов, и сам он какой-то слишком уж сосредоточенный. Даже загруженный. И смотрит на меня как-то по-новому.

Усилием воли отгоняю плохое предчувствие.

— Нам надо развестись, — спокойно ставит меня перед фактом муж и выпрямляется, закрывая крышку ноутбука.

— Я не… Что?.. Ром, я, по-моему, на солнце перегрелась, — стараюсь проморгаться и мотаю головой, чтобы стряхнуть с себя морок, что заставил меня услышать такой немыслимый бред. — Ты мне только что о чем пытался сказать?

Муж отвечать не спешит, и это настораживает так сильно, что я чувствую, как у меня моментально пересыхает во рту.

Кончики пальцев, что обхватывают легкую пластиковую корзину, подрагивают, выдавая мое стремящееся к нулю самочувствие.

Вижу, что прежде чем ответить, Рома тяжело вздыхает. Обтянутая белой рубашкой широкая грудь мужа высоко и быстро вздымается.

— Мне не показалось? — ломаным голосом уточняю.

— Нет, не показалось, — он вздергивает волевой подбородок и встает напротив меня, лениво облокачиваясь на свой стол. — Пришло время нам с тобой развестись и разбежаться.

— Это что за… — мне не хватает воздуха. — Что за формулировка такая? Развестись и разбежаться? Мы женаты десять лет, Кристина во второй класс идет, ты еще недавно сам говорил мне, что самое время родить второго…

Реальность стремительно ускользает от меня, потому что я просто не понимаю, откуда у него решение развестись?

— Амалия, не заводись, — осекает меня муж и делает это так строго, что я выпрямляюсь в струну. — И давай как взрослые люди сделаем все без вот этих вот ваших бабских истерик. Ладно?

— Не ладно, — мотаю головой. — Ни фига не ладно, Рома. Я не понимаю, что происходит. Утром я тебе готовила завтрак, ты им объедался и меня нахваливал. Руки мне целовал, обнимал со спины, пока я хлопотала у плиты… — перед глазами все плывет. — Ты и приставал ко мне на кухне… В спальню звал… Мол, раз Кристины дома нет, мы можем спокойно заняться любовью. Это было каких-то несколько часов назад, а сейчас ты вдруг взял и решил развестись?

— Не сейчас, нет, Амалия, — его тон беспощаден. — Я решил, что мне нужен развод и свобода от этого брака еще несколько месяцев назад. Правда, я не хотел говорить тебе такую некрасивую истину, но ты сама тянешь из меня эти подробности.

— Погоди, стой, Рома. То есть, — ловлю кончиком языка сбегающие по губам горячие слезы, — то есть ты несколько месяцев только делал вид, что у нас все хорошо, а сам хотел…

— Развода. Да. Но не хотел, чтобы ты расстраивалась и поэтому тянул, — он звучит так, словно сам недоволен тем, как все обернулось.

— У тебя получилось, — смех выходит булькающим, потому что я разбита и не в силах себя контролировать.

— Ты просто никогда в жизни не имела возможности принимать жесткое, но необходимое решение, Амалия. Поэтому тебе сейчас и кажется, что я злодей, но на самом деле…

— Кто она? — мой вопрос проносится по кабинету мужа вьюгой и понижает температуру до минусовой.

— Не понимаю вопроса, — муж на мою провокацию никак не реагирует.

Но это еще не повод ему верить. Вот вообще не повод.

Дом, в котором мы сейчас живем, был сюрпризом для меня, который полтора года муж от меня скрывал, пока шло строительство. Причем я догадывалась, что он что-то от меня скрывает. Допрашивала. Докапывалась. И так и сяк, а он каждый раз говорил мне, что я ошибаюсь.

А потом бац, и на мой двадцать пятый день рождения он привозит меня сюда, с лентой на глазах и шампанским. В наш новый дом.

Это был потрясающий сюрприз, который я запомнила на всю жизнь. Но также я запомнила и то, насколько искусно умеет скрывать правду мой муж, когда ему это выгодно.

— Я спрашиваю, кто она, Рома. Разве так тяжело ответить? Ты не сможешь вечно скрывать от меня личность той, что ждет тебя за воротами нашего брака.

— Ты права. Шило в мешке не утаишь, — рассуждает он и замолкает.

Проходят секунды, я все жду подробностей. Но Горячев молчит.

— И?

— Этого шила нет, — говорит он и мягко пожимает плечами, демонстрируя, что расслаблен. — Я ухожу не к кому-то, Амалия, хотя понимаю, что в такое легче поверить. Я ухожу от тебя, — делает акцент на последних словах он. — И только не унижайся, спрашивая меня, почему.

Глава 2.

5 лет назад

— А с чего ты взял, что я буду унижаться и выяснять, почему тебе в голову ударило разводиться? — чувствую, что от слов мужа меня уже конкретно начало колотить.

Я не была готова к такому исходу. Это не просто удар ниже пояса, это какой-то запрещенный прием. У меня словно выдернули почву из-под ног и оставили болтаться в невесомости.

— Потому что еще утром ты шептала мне о том, как любишь.

Конечно, шептала! Как и каждый день до этого. Ведь брак для того и нужен, чтобы любить…

Распахиваю дрожащие губы и никак не могу поверить в то, что передо мной мой муж, а не его бездушная копия.

— А ты, вообще-то, мне отвечал, что тоже любишь, — смотрю на него через пелену слез, что не кончаются.

— Конечно, отвечал, — он усмехается.

— Зачем, если планировал, как ты сам сказал, разбежаться?

— Я не козел и не чмо. Вот почему. Тем более, мне нужно было уладить пару вопросов, прежде чем мы с тобой могли начать этот важный для нас обоих разговор.

Он говорит, а мне хочется пополам согнуться и заорать от боли, что заполнила каждую клеточку.

— Заткнись, Рома. Ради бога, избавь меня от этих пустых речей! Не делай из нашего расставания цирк, потому что тебе все равно по итогу не удастся остаться рыцарем в сверкающих доспехах!

— То есть, я не имею права развестись с женщиной, которая отдала мне десять лет своей жизни по-честному и обсудить такие важные вопросы, как жилье и деньги? — он хмурит темные брови. — Или ты своей светлой головкой думаешь, что деньги растут на деревьях, а содержание дома и ребенка падает с неба?

— Не разговаривай со мной как с дурочкой.

— Тогда не веди себя как дура. Все просто. Давай теперь перейдем к делу, — он указывает рукой на те самые разложенные по его столу бумаги.

— Несколько месяцев… — его слова меня душат, но мне нужно добраться до сути. — Несколько месяцев ты со мной регулярно спал, жрал приготовленную мной еду, говорил десятки комплиментов каждый день, возил по ресторанам, дарил подарки, а сам просчитывал стратегию развода?

Он шумно выдыхает, верхними зубами прихватывая нижнюю губу. Отводит взгляд в сторону, психует, но торопится успокоиться прежде чем ответит. Я ведь его знаю как облупленного, и при этом не знаю совсем.

— Не стратегию развода, Амалия. А то, как нам лучше разделить совместно нажитое…

Тут я ломаюсь, из рук вырывается и прямо под ноги падает корзина с чистыми и сложенными вещами нашей дочери. Опрокидывается. И розовые футболки, штаны и кофточки падают прямо к ногам мужа.

— И да, — выталкивает он с трудом. — Я не хотел, чтобы Кристина была свидетельницей этого нашего разговора. Детей такое может легко травмировать.

— Поэтому ты и дождался, когда она уедет в лагерь, — безжизненно произношу я и оседаю на подлокотник ближайшего кресла. — Ты… ты все продумал. Носил в себе эту идею, а я… Я ночами к твоей груди прижималась. Говорила, как безгранично люблю. А ты слушал, и… — хватаюсь за голову.

— Амалия, давай ты успокоишься, и мы с тобой займемся тем, что действительно важно.

Он все о бумагах. Гребаных цифрах, банковских счетах, разделении нажитого имущества.

А у меня смысл жизни вдруг взял и сквозь пальцы просочился, словно прах.

— И что тебе нужно от меня? — смотрю на мужа исподлобья. — Ведь есть какая-то загвоздка, не так ли? Ты любишь только сам делами ворочать, а тут такое рвение о чем-то со мной поговорить.

— Опять в чем-то меня подозреваешь? — он использует метод нападения как способ усыпить мою бдительность и воззвать к совести.

— У тебя вместо сердца и души калькулятор. Да, я подозреваю тебя в расчёте, который, скорее всего, навредит моим интересам.

— Ты будешь очень обеспеченной разведенкой, — словно хвастается он. — Очень. Настолько обеспеченной, что тебе замужние бабы будут завидовать. И дом я тоже оставляю тебе, между прочим. В конце концов, это был мой тебе подарок. Я не мелочное подобие мужика, и заинтересован в том, чтобы у тебя было все.

— Не надо мне твоей мишуры, Рома. К фактам переходи. Зачем ты мне продаешь преимущества развода? Что ты ими пытаешься замаскировать? Где-то самое, написанное мелким шрифтом внизу договора условие, от которого волосы дыбом встают?

Он психует. Его ноздри трепещут, а глаза смотрят на меня из-под хищного прищура.

— Нет ничего такого, о чем ты говоришь, Амалия, — он разрезает воздух ребром ладони. — Но есть один документ… — наконец-то раскалывается Рома, но к этому моменту я еще не знаю, на что напоролась.

Глава 3.

5 лет назад

— Это что такое?.. — держу в занемевших руках бумагу, явно составленную грамотным человеком.

Поразительно, что Рома решил использовать против меня свой юридический талант. Раньше говорил, что мы вместе до гробовой доски, а теперь в этот самый гроб толкает теми же руками, что еще прошлой ночью доводили меня до исступления…

Я мозгом понимаю, что где-то здесь, среди грамотно написанных строк, есть завуалированная подлость мужа. Но глаза никак не могу ее отыскать, потому что мне не до этого.

Не до вчитывания в документ, когда в голове пульсирует мысль о том, что — все. Моя семейная жизнь рухнула на ровном месте! Вернее, она рухнула еще несколько месяцев назад, а я даже не догадывалась. У меня ничего не екнуло, и сердце мне ничего не нашептало.

Не было звоночков, красных флагов, предчувствия… Ни-че-го.

Я была счастливой, жизнерадостной женой, с планами на будущее. Думала, что Кристину в школу отправлю в сентябре и займусь делом для себя. Не все же в домохозяйках сидеть и кашеварить для семьи.

Хочется быть ролевой моделью для дочери, чтобы она мной гордилась и в будущем ровнялась на меня.

А теперь это будущее почернело и развеялось по ветру, как сожжённая бумага, словно у меня в жизни больше ничего хорошего не будет.

Я ничего не понимаю, происходящее кажется ожившим кошмаром.

— Тебе просто нужно поставить подпись, — пробегаясь рукой по волосам, говорит Рома и показывает на строчку внизу документа.

Даже ручку в руки мне пихает, мол, подписать нужно как можно скорее.

Сам он собран до невозможного и находится в состоянии напряженного предвкушения.

— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я подписала… — на лист вдруг капает крупная слеза, которую Рома тут же смахивает, чтобы не портить оригинал. — Что тут?

— Прочти. Не маленькая же, — он раздраженно передергивает плечами.

— Я… я не в состоянии. Неужели ты не видишь? — шмыгаю носом и стараюсь проморгаться, чтобы хоть что-то рассмотреть. — И как вообще ты можешь от меня требовать этого в такой момент?

Я чувствую, что вот-вот осяду на пол и развалюсь к чертовой матери. Пять минут назад он сказал мне о том, что хочет развода и вот уже требует подписать договор.

Нет, подписывать нельзя точно. Не пока я в таком состоянии, когда из меня можно веревки вить, пользуясь моей подавленностью.

— Это документ, — раздраженно поясняет он, теряя терпение. — Который возможно нам даже и не пригодится. Я просто заблаговременно стелю соломку. Так что подписывай смело.

— Ром… — мотаю головой, чувствуя, что сейчас точно грохнусь замертво.

— Амалия, — он произносит мое имя нарочито мягко, чтобы расположить. — Я тебя не подставлю, можешь мне верить.

Поднимаю на него стеклянные глаза и еле держусь, чтобы не ногтями не вцепится в холеное лицо, которым я раньше любовалась.

Ведь в мужья мне достался толковый и надежный, как я думала, да и что скрывать, красивый мужик. С такой мужественной, грубоватой красотой, от которой сердце в груди замирает.

— Уже подставил, — зло смотрю на него.

— Развод — это не конец света, — рассуждает он, как будто мы говорим про гипотетическую парочку, а не нашу семью. — Люди постоянно сходятся и расходятся, это норма.

— Норма?

Смотрю на мужа, а перед глазами Кристина, которая приедет из лагеря загорелая и счастливая, а мы ей скажем, что больше не семья.

Обидно за дочь и уже только потом за себя.

— Да, норма, — уверенный и резкий ответ мужа бьет меня хуже пощечины.

— Я бы посмотрела на тебя, Горячев, как бы ты запел, если бы это я первая решила развестись и тыкала вы тебе в лицо каким-то паршивым договором, не давая оклематься от предательства! — машу у него перед лицом бумагой.

— Не сравнивай, — странным тоном говорит он, причем в его голосе впервые слышится надменность в мой адрес. — У тебя не могло быть причин хотеть со мной развестись.

Чувство такое, словно на меня вывернули ведро помоев.

— Ах вот как, — на выдохе говорю я. — А у тебя, значит, могли и даже нашлись, причем, как я понимаю веские, да?

— Не поднимай тему, которая принесет тебе же боль. Я твои чувства как могу берегу, а ты все хочешь покопаться в нашем собственном грязном белье. И вообще, — он беглым взглядом окидывает мое лицо, — ты бледная вся, как будто тебя вырвет. Давай хоть воды принесу, что ли.

И он уходит, оставляя меня в своем кабинете. Заботливый такой, что аж сил нет. Выпил всю кровь, разрушил жизнь, выбросил на помойку десять лет моей жизни, но за водой пошел…

Опускаю глаза на документ, что случайно смяла пальцами, отчего ровная до этого бумага покрылась заломами.

Пытаюсь все-таки понять, что там написано.

И чувствую, как меня обливает горячим потом от прочитанного…

— Держи, — Рома как раз возвращается со стаканом воды в руке.

— Говоришь, что чувства мои бережешь? — игнорирую протянутую мне воду. — Тогда что это такое?!

И начинаю цитировать:

— «Мать ребенка гарантирует отсутствие возражений против проживания ребенка в присутствии новых членов семьи Отца, — от нервов воздух вышибает из легких. — Включая лиц женского пола, с которыми Отца может связывать романтическая или семейная связь…» — поднимаю глаза на Горячева. — Нет никакого шила, говоришь?

Дорогие! Добро пожаловать в новую историю!

Как только мы наберем 300⭐️ я опубликую следующую главу)

Всех обнимаю! Ваша Ева ❤️

Глава 4.

5 лет назад

— Ну? — смотрю на мужа и никак не могу поверить в происходящее. — Сначала заявление о том, что мы разводимся без объяснения причин, а теперь вот… бумажонка какая-то унизительная. Язык проглотил?!

Меня трясёт и тошнит, а он спокойно ставит принесённый стакан с водой в сторону.

И также спокойно спрашивает:

— Ты что-то не поняла из того, что написано в договоре? Там всё вроде чёрным по белому изложено.

От его невозмутимости мне хочется разораться ему в лицо.

— Ах, так это договор… — сминаю документ в комочек и сжимаю в кулаке.

— Ничего страшного, — скалится Рома. — Я подготовлю новый, когда будешь готова подписать.

— Я не подпишу, пока ты не скажешь мне, что это такое! — бросаю в него клочком, который прилетает ему в грудь, а потом падает под ноги.

Рома как-то излишне внимательно следит за этим взглядом, словно для него было архиважно, чтобы я поставила подпись.

— А на что это похоже, Амалия? Умная женщина, а вопросы такие глупые задаёшь, — язвит он.

— Это похоже на то, что ты лживый кусок дерьма, Горячев, — мой голос хрипит и ломается от нервов. — Выставил меня какой-то недоженой, а, оказывается, ты уже собрался Кристину знакомить с какой-то…

Меня переполняет такое количество гнева, что я не могу подобрать нужное ругательство.

— Не делай из меня дьявола только потому, что не хочешь развода. Я не стану знакомить нашу дочь абы с кем, — жёстко говорит он. — Все произойдет в нужное время.

Меня передергивает от его тона, который показывает, что Рома не просто все решил, он еще и все это у себя в голове проиграл.

— Тогда зачем подсунул мне унизительный договор на подпись? Чтобы я не возражала против твоих романтических связей, которые всплывут, как только на бумаге высохнут чернила?.. — как вспомню текст, что, кажется, навсегда впечатался в память, так хочется кричать от несправедливости.

Хочется спросить, что я не так сделала? Чем заслужила нож в спину?

Но сердце подсказывает, что Рома врал, когда говорил, что дело во мне. Мужчины практически никогда не уходят в никуда…

— Истеричка, — смерив меня долгим взглядом, подытоживает муж. — Я думал, ты умнее. Взрослая баба, под тридцатку, а мозгов как у тупой малолетки!

— Так поставь себя на моё место, Рома! — я вскакиваю с кресла, словно у меня вместо ног пружины, и делаю большой глоток той воды, которую он принёс. — А ещё перестань лгать. У тебя точно кто-то есть, но ты водишь меня за нос, чтобы не потерять свой благородный облик в глазах общества…

И это стопроцентная правда, потому что всю свою жизнь Горячев работал на то, чтобы его уважали. Зубами выгрызал авторитет, подстраивая реальность под себя и свои нужды.

В том числе и поэтому я была уверена, что ситуация с другой женщиной нас не коснётся.

Потому что такие мужчины, как Рома, никогда не бывают замечены в грязных скандалах с сексуальным подтекстом. Они от жён с детьми не уходят.

А он уйти собрался.

Именно поэтому и пытается продать мне преимущество статуса богатой разведёнки. Так, ещё и тем, что мне оставляет дом, перед носом помахал.

Всё постепенно складывается в крайне уродливую картину событий, которая, тем не менее, от этого не перестаёт быть реальной.

— Амалия! — он берёт меня за плечи и резко разворачивает к себе.

Вода из стакана выплёскивается, разливаясь на нас, но Рома так зол, что не замечает этого.

Испепеляя меня взглядом, он сквозь зубы цедит:

— Мы можем развестись очень легко. И ты можешь остаться в очень завидном положении. Я уже пообещал, что ничем не обижу, — тут он шумно втягивает воздух. — Так какого хрена ты продолжаешь козлиться? Я всё равно не вернусь, брака нам не склеить. Так почему ты просто не можешь сказать «да» и подписать грёбаную бумагу? Это же так легко, Амалия. Я не понимаю, как до тебя не доходит…

— Причина моего упрямства — только в твоей лжи. Будь мужчиной и признайся, что у тебя уже кто-то есть. Вот тогда и поговорим… Ай, больно!

Мои слова настолько выводят его из себя, что он, не рассчитав силу, слишком сильно сжимает мои плечи. Но тут же отпускает, зло глядя на меня исподлобья.

— В том-то и дело, что я мужчина. И после развода не планирую ставить крест на своей жизни. Прикинь? Я не собираюсь забросить свой хрен на дальнюю полку, чтобы он там покрывался пылью!

— Господи, Рома… — я прикрываю веки. — Что ты несёшь?..

— Я буду им пользоваться. И не хочу, чтобы ты начала вставлять мне палки в колёса и настраивать дочь против меня только потому, что у меня будет личная жизнь. Неужели это так тяжело понять?

Глава 5.

5 лет назад

Я сдаюсь. Вот правда. Всё это — бессмысленно.

Рома хочет уйти, развестись, а потом направо и налево пользоваться своим хреном. А я при этом должна подписать бумажку, в которой соглашаюсь его личной жизни не препятствовать.

Это всё какой-то сюр. Я то и дело стискиваю веки до искр из глаз в надежде, что картинка перед моими глазами рассеется, и этот унизительный разговор растворится, как кошмар поутру.

— Я пойду вещи собирать, — голос мужа, чёткий и строгий, заставляет меня распахнуть глаза.

— Иди, — хрипло выталкиваю я и остаюсь смотреть в одну точку.

И Горячев уходит. Правда, быстро возвращается и встаёт в дверном проёме.

— Ты это… — он пробегает рукой по волосам, как будто не может набраться храбрости о чём-то меня попросить. — Может, поможешь мне вещи собрать? Ты всё-таки лучше знаешь, где что лежит.

Какое-то время я молча смотрю на него, растерянно моргая.

— Ты хочешь, чтобы я помогла собрать тебе вещи?

— Ну да. Нормальная же просьба, — он впивается в меня взглядом. — Я понимаю, что новость о разводе тебя, — он делает неопределённый жест ладонью в воздухе, — подкосила и была неожиданной, но… давай оставаться взрослыми людьми. Я просто попросил тебя помочь со шмотками. Ты вправе отказаться, просто я думал — ты точно всё лучше меня знаешь…

— Я отказываюсь, — шмыгая носом, бросаю ему и поднимаюсь с кресла.

Потом, не глядя на него, приседаю и начинаю собирать разбросанные по полу вещи дочери, складывая их обратно в корзину.

Пока Рома мечется по дому, психуя, потому что не может найти ни чемоданы, ни нужные ему вещи, я занимаюсь домашними делами.

Иногда ловлю себя на том, что это ведь ненормально — гладить, убирать и готовить, пока муж собирает вещи, чтобы уйти навсегда.

И только потом до меня доходит, что в моём случае это защитный механизм и не более.

Я всеми способами цепляюсь за нормальность, чтобы тупо не сойти с ума от шока.

И дело даже не в том, что я безумно люблю Рому и не представляю, как без него жить, просто…

Он неоправданно жестоко со мной обошёлся, и именно масштаб его предательства лишает меня рассудка.

— Я всё, — коротко оповещает меня Горячев, останавливаясь в проёме кухни.

На часах полдесятого вечера. Он только что загрузил вещи в машину.

Я застываю, стоя у плиты.

— Ничего не скажешь? — в его голосе слышится раздражение.

Молча опускаю лопатку в кипящий соус для пасты, помешиваю.

— А должна? — подношу лопатку к губам, пробую. Вкусно. Только вот аппетит у меня отшибло надолго.

И готовила я скорее по привычке, потому что последние десять лет моей жизни я каждый вечер готовила. За исключением тех дней, когда муж водил меня в ресторан.

— Не знаю, — Рома всё-таки заходит на кухню прямо в обуви и верхней одежде.

Я на это только кошусь недовольным взглядом, но даже слова не произношу.

Он уже собирался уезжать, когда остановился поговорить со мной.

— В кабинете ты чуть ли не подыхала, ревела, порола чушь всякую, — он тянет руку к небольшой кастрюльке, в которой отдыхает сваренная паста. Потом забирает у меня из рук лопатку, ею зачерпывает соус и принимает его дегустировать. — Блин, вкусно.

А у меня внутри аж всё клокочет. Хамло. Но я молчу, чтобы не давать ему сатисфакции. Та самая истерика в кабинете, за которую он только что меня пристыдил — это последнее проявление моих чувств, которые он когда-либо увидит.

Тем временем Горячев тянется за ещё одной порцией соуса.

— Я из-за твоих разборок и потому что ты не помогала мне собирать вещи, остался без обеда, между прочим, — Рома снимает куртку и набрасывает её на спинку стула, что стоит возле большого обеденного стола. — Соус просто бомбический.

— Не понимаю твоего намёка, — жёстко говорю я.

Хотя на самом деле всё я понимаю.

— Амалия, — тут Горячев решает улыбнуться, чтобы смягчить обстановку. — Ты же не пожалеешь для меня тарелку макарон? — он моет руки и садится за стол.

Мне хочется столько ему высказать, но я дала себе слово, что больше не открою ему своих настоящих чувств. Поэтому я молча смешиваю пасту с соусом — и делаю это не спеша, под едва ли не восхищённые слова мужа.

— Пахнет божественно, — он в нетерпении потирает ладони.

Я снова молчу и неторопливыми шагами перемещаюсь к холодильнику, откуда достаю сыр пармезан.

— Только сыра не жалей. Я люблю, когда побольше, — голодный Горячев настолько наглеет, что начинает высказывать мне свои кулинарные пожелания.

Под хруст своих зубов я делаю именно это: обильно посыпаю горячую пасту сыром.

Потом снова иду к холодильнику, достаю оттуда базилик. Мою его. Мелко рву.

— Амалия, ё-моё, у меня сейчас желудок начнёт сам себя переваривать. Долго ещё ждать?

— Совсем чуть-чуть, — говорю я и мысленно извиняюсь перед своей бабушкой, которая учила меня, что еду выбрасывать нельзя.

А сама ныряю руками в шкафчик под раковиной и достаю оттуда мусорник.

Держа в руках сковородку с готовой пастой, ногой жму на педаль, а когда крышка урны открывается — вываливаю ужин туда.

На всё про всё у меня уходит секунд пять. Так что возмущаться Рома начинает тогда, когда ужин, который он так хотел, уже находится на дне мусорника.

— Амалия! — он аж подскакивает на ноги от картины увиденного. — Ты что делаешь, дурная? — его возмущению нет предела. — Я с кем разговариваю?!

— Вон пошёл, — смотрю на него, держа тяжёлую сковородку в руках. — Убирайся!

— Это мой дом, — нажимает он, глядя на холодное оружие в моих руках, с которого на пол капают капельки соуса.

— Вообще-то, ты сам сказал, что дом мой. Или ты всё-таки опустишься до тех недомужиков, которые оставляют бывших жён ни с чем? А слов-то было...

Он смотрит на меня долгим, внимательным взглядом, судя по которому легко предположить, что ничего хорошего обо мне Горячев не думает.

Глава 6.

5 лет назад

— И ты вот так просто сдашься? — моя мама наживую режет этим вопросом, хотя я и понимаю, что не специально.

Я сипло вдыхаю и замираю с чашечкой кофе в руках. Мы договорились встретиться в кафе, так сказать, на нейтральной территории, потому что собственный дом стал для меня самым нелюбимым местом.

Могильником, где похоронена моя любовь и огромная часть моей жизни.
Прошло всего лишь несколько дней с тех пор, как Рома ушёл. Ни звонка, ни сообщения, ни письма я от него не получила.

А я жду. Методично проверяю телефон и почтовый ящик.

Только вовсе не его извинений или просьбы помириться. Таких надежд я не питаю из принципа.

Я жду от него обещанного развода и возможности поставить точку на нашем браке.

— Амалия, за семью надо бороться. Да и толковые мужики на дороге не валяются, — мама говорит эту фразу с особым эмоциональным зарядом.

Наверное, потому что ей в личной жизни так и не повезло. С моим отцом отношения не сложились, и почти всю жизнь она тянула меня сама. Что было нелегко.

Думаю, её личным опытом и обусловлены такие её слова.

— Насильно мил не будешь, — коротко озвучиваю народную мудрость и прячу лицо за чашечкой кофе, делая длинный глоток.

— Он десять лет тебя любил, — снова нажимает на больную мозоль мать. — Такое не проходит за месяц или два.

— Когда появляется другая любовь — возможно всё, — как бы я ни пыталась держаться, на этом моменте голос предательски вздрагивает. — Рома не ушёл от меня в никуда. Он ушёл к другой, о чём прямо мне сказал. Так что это не тот случай, когда есть за что бороться. Да и, положа руку на сердце, я бы не стала, мам. За что бороться-то?

— За мужчину. За опору. За стабильность, — перечисляет мама и, кажется, не собирается заканчивать.

— Да какая же стабильность, когда он изменяет? Какой опорой может быть мужчина, у которого на уме другая женщина?.. — мотаю головой. — Если честно, я Роме даже благодарна за то, что он не поступил как большинство мужчин — не держал меня годами в неведении, мечась между двумя юбками.

— Амалия, доченька, — мама тянет ко мне руку и накрывает горячей ладонью мои ледяные пальцы. — Они всегда возвращаются.

— Рома не такой, — уверенно отвечаю я и усмехаюсь. — Слишком гордый и слишком упрямый. Такие как он — никогда…

Теперь почему-то смеётся моя мама, но не злым смехом, а таким, пропитанным житейской мудростью. Словно она знает, о чём говорит и видела такое не один раз.

— Вот увидишь, мы с тобой ещё к этому разговору вернёмся, когда он окажется на твоём пороге с виноватыми глазами.

Но вскоре на моём пороге вместо Горячева оказался курьер, который в обмен на мою подпись вручил мне толстый конверт.

В конверте было изложено соглашение — что кому достаётся при разводе. И как бы я ни ненавидела своего мужа за предательство, слово он сдержал.

Мы с дочерью ни в чём не будем нуждаться — и это ещё мягко сказано. Меня аж взбесило то, как он с барской руки решил о нас позаботиться.

В какой-то мере мне это напоминало откуп. Мол, я тебя предал, Амалия, но вот тебе деньги, чтобы я в твоих глазах не был настолько уж большим куском дерьма.

Мне хотелось смять эти бумаги так же, как я смяла его унизительный договор, обязывающий меня мириться с его новой личной жизнью.

Но я не имею права этого делать, потому что у нас с Ромой есть дочь, которую я не имею права обделять только потому, что не хочу брать денег от её отца.

Так что я внимательно читаю всё, что предложил мне Горячев, трачу время на то, чтобы отыскать скрытые подлянки, но ничего не нахожу.

И что интересно — жалкой бумажонки, которую он так хотел, чтобы я подписала, нигде нет.

Впрочем, я не заостряю на этом внимание, потому что у меня есть дела поважнее…

В день, когда Кристина должна вернуться из лагеря, я не нахожу себе места. В буквальном смысле слова. Наматываю по дому круги, репетируя у себя в голове нужные слова.

А может быть, их подготовил Рома? По логике вещей, именно потому, что он решил уйти из семьи, то эта ответственность лежит на нём.

И вот входная дверь распахивается. Загорелая Кристина ураганом залетает в дом, на лету сбрасывает кроссовки, не глядя пихает Горячеву в руки рюкзак — и бежит ко мне.

— Мама! — она обнимает меня, а я её.

Слёзы автоматически встают в глазах, хотя я совершенно не хотела плакать. А с другой стороны — как можно не плакать после долгой разлуки с ребёнком?

— Привет, зайка! — целую её в лоб и глажу каштановые волосы. — Ну как ты? Как отдохнула?

— Супер! Я подружилась с девчонками из другой школы и научилась играть в баскетбол, а ещё…

Кристина не переставая рассказывает мне и своему папе, что вместе с нами проходят в гостиную, о том, как прошли её каникулы в лагере.

Впечатления захлёстывают. Малышка взахлёб рассказывает про новых друзей, про походы и страшилки у костра, а я про себя отмечаю, что она вытянулась на несколько сантиметров.

— Кристина, нам с мамой нужно кое-что тебе сказать.

Эти слова Ромы ощущаются как удар, который возвращает меня с небес на землю...

НОВАЯ ГЛАВА В 00:00

НЕ ПРОПУСТИТЕ)

Глава 7.

Я так рада видеть дочь, и мне так тепло в её присутствии, что я напрочь забыла об огромной чёрной тени мужа, что всё это время, пока Кристина радостно болтала, думал о том, как бы поскорее повернуть разговор в нужное ему русло.

Смотрю на него, скосив взгляд и понимаю, что по фигу ему на рассказы дочери.

Новая любовь горит и зовет. Какая тут семья?

— Да? — дочь радостно смотрит то на меня, то на него. — А о чем вы хотите со мной поговорить?

Раньше, когда Рома произносит такие слова, это означало большой сюрприз. И сейчас Кристина в предвкушении болтает ногами, сидя на диване рядом со мной.

— Ты уже большая девочка, — начинает издалека Горячев, тон у него такой покровительственный. Придушила бы! — И говорить мы с тобой будем как со взрослой.

Боже, меня трясёт от его вступления.

Я даже не представляю, каким ударом для неё окажутся его слова.

— В общем, мы с твоей мамой…

Нет, я не могу.

— Рома, можно тебя на секундочку? — вскакиваю на ноги, подхожу к нему, беру за руку и утаскиваю за собой в коридор.

Вот прям увожу. Чувствую, как внутри всё холодеет, и прикрываю за нами дверь.

— Рома, так нельзя, — шёпотом говорю я, глядя ему в глаза. — Её это сломает, понимаешь?

Муж смотрит на меня подозрительно, а потом склоняет голову набок и говорит:

— Тебе не удастся удержать меня ребёнком, Амалия.

— Рома! — шёпотом выкрикиваю его имя. — Я сейчас не про тебя, а про нашу дочь говорю. Мы не имеем права вот так поставить её перед фактом о нашем разводе. Нам надо… — массирую пальцами виски. — Нам надо найти ей психолога, возможно, даже пригласить его домой, чтобы он мог присутствовать при этом разговоре…

— Что ты несёшь? — зло смотрит на меня муж, и я прям замечаю, как он весь ощетинился, уйдя в глухую защиту. — Она не душевнобольная, не нужен ей никакой психолог. У неё больше чем у половины одноклассников родители вместе не живут, и что-то поголовно все с ума не посходили, — он крутит пальцем у виска.

— Я сейчас не про всех, Рома. Я про нашу дочь! Неужели тебе её не жаль? Неужели так трудно поберечь её чувства? Я всего лишь прошу тебя подождать пару дней, пока я найду психолога…

— Не буду я ждать, — резко отвечает муж. — Ни пару дней, ни пару минут. Кристина сейчас же узнает о том, что мы с тобой разводимся.

Меня поражает тот цинизм, с которым он рассуждает о нашей дочери. Неужели новая любовь настолько затмила его разум, что даже интересы дочери вдруг стали неважны?

Ужас. Всё, что я испытываю — это дикий ужас, потому что на кону ментальное здоровье моего ребёнка, а мужу горит побыстрее от нас откреститься…

Рома резко разворачивается, чтобы вернуться в гостиную, но замирает на месте. Вижу, как напрягается его широкая спина.

Затаив дыхание, я выглядываю из-за его плеча и вижу в дверном проёме застывшую фигурку Кристины.

— Вы разводитесь? — заливаясь слезами, спрашивает она, а я чувствую, как у меня ноги подкашиваются.

Лучше бы я сама испытала всю ту боль, через которую сейчас проходит моя дочь. Ведь для неё, так же как и для меня, желание Ромы развестись — это удар. Потому что ничего не предвещало расставания.

Я срываюсь к дочери, чтобы обнять её, утешить. Но она меня даже не замечает. Её взгляд устремлён на отца, который, в отличие от меня, остаётся стоять на месте.

— Да, мы разводимся, милая, — продолжает Рома. — Но мы всё ещё тебя любим.

— Не любите! — впервые в жизни я слышу крик своей дочери. — Не любите! И я вас тоже больше не люблю!

С этими словами Кристина срывается и бежит к себе в комнату, громко рыдая на ходу.

А я стою на месте и разрываюсь от желания пойти за ней следом — и убить Горячева.

— Ты доволен? — разворачиваюсь к нему, чувствуя, как у меня кожа горит от ярости.

— Как я могу быть доволен, когда моя дочь плачет? — огрызается он. — Не говори глупостей.

— А ведь я предупреждала, — мотаю головой, глядя на него, и понимаю, что он взбешён её реакцией, но ему совершенно не стыдно. — Я предупреждала тебя, что нужно беречь её чувства! Но тебе так сильно приспичило развестись, что в расход пошла даже собственная дочь…

— Думай, что говоришь, — угрожающе произносит он, надвигаясь на меня. — Я сейчас пойду и всё ей объясню…

— Нет! — выкрикиваю я и упираюсь рукой в стену, преграждая ему дорогу. — Ты уже всё сделал. Я не позволю тебе дальше калечить своего ребёнка.

— Что ты несёшь? Она моя дочь, я имею полное право её видеть.

— А я имею право тебе воспрепятствовать. Уходи. Сегодня ты Кристину не увидишь, — мертвецки спокойным голосом говорю я, и это производит эффект.

Рома отступает от меня на шаг и мерит пристальным взглядом с ног до головы, мол, кем это я себя возомнила.

— Это что ещё значит? — он впивается в меня полным непонимания взглядом.

— Вот когда придёшь ко мне с бумажкой от суда, на которой будет прописано, что я обязана давать тебе видеть дочь, тогда и поговорим.

— Амалия, — скалится он. — Ты не можешь помешать мне видеть родную дочь!

— Могу и буду мешать. Так что либо ты идёшь говорить со своей дочерью с бумажкой от судьи, либо через мой труп. Потому что я тебя к Кристине не подпущу!

Дорогие,
приглашаю в огненную новинку нашего литмоба!

– Твоему сыну — два, а мы женаты четыре года. Значит, пока я выла в подушку, ты уже подсуетился и позаботился о наследнике, да?

– Я понятия не имел, что Настя беременна, – бросает муж резко.

Глава 8.

Наши дни

— Ненавижу его! — Мало того что Кристина возвращается со школы на несколько часов раньше обычного, так ещё и в слезах, сыпя проклятиями.

У меня сердце в груди замирает. Я бегу к ней, ломая ноги и перебирая в голове все возможные варианты того, что могло случиться.

Страх за своего ребёнка — это самый сильный страх. И никто меня в этом не переубедит.

— Что такое, милая? — стараюсь сохранять спокойный тон, наблюдая за тем, как дочь зло скидывает кроссовки и бросает на пол рюкзак.

— Я ненавижу этого урода! — она стискивает ладони в кулаки. — Чтобы он сдох!

— Кристина, это что за слова такие? И про кого речь? Кто так сильно тебя обидел?..

В голове мысли одна хуже другой. Дочь поднимает на меня взгляд, зло вытирает рукавами слёзы.

Глаза у неё — папины. Вылитый Горячев. Как резанёт взглядом — так хоть стой, хоть падай.

— Мы на большой перемене ходили с девочками в супермаркет, — начинает она, скрещивая руки на груди, уходя в защиту. — Там буквально пять минут идти надо…

Дочь учится в гимназии в самом центре города, и там действительно магазин на магазине.

— Ну, милая, что дальше? — я хочу подойти к ней и обнять, но она, заметив мой порыв, сразу же закрывается ещё больше и делает шаг назад.

— Короче, идём мы такие, музыку слушаем, — она отводит взгляд в сторону. — И тут я вижу его.

— Кого — его? — мотаю головой и ничего не понимаю.

— Кого-кого? Отца своего! Биологического! — зло подчеркивает она.

Тут у меня из-под ног как будто бы почву вырывают. Я делаю несколько шагов к стене и упираюсь в неё рукой, чтобы отдышаться. Перед глазами аж звезды заплясали.

На дочь смотрю исподлобья, и немного с подозрением. Оно у меня правдорубка с детства и не склонно врать. Но вдруг сейчас приукрашивает?

Или, может, просто обозналась? Всякое бывает.

Да и могла ли она узнать своего отца, учитывая, что в возрасте десяти лет она поставила его перед фактом, что больше не хочет встреч и оборвала общение.

Мы тогда были с Ромой в разводе уже около двух лет. Виделись с ним, только когда он приезжал за Кристиной или привозил её обратно.

Общения у нас с ним не было, я не узнавала, как он, с кем он — ничего. Просто знала, что у него есть женщина, которая во многом и послужила причиной нашего развода. А может она стала следствием мужа развестись. Кто знает...

После заявления дочери Рома устроил мне скандал прямо на пороге моего дома.

Обвинив меня во всех смертных грехах, он поставил мне ультиматум: либо я прекращаю настраивать Кристину против него, либо он действительно пропадёт из жизни дочери.

Потому что, по его собственным словам, он не собирался навязывать ей своё общение.

Я тогда, мягко говоря, опешила. Потому что, во-первых, дочь ни против кого не настраивала. А во-вторых — как можно отказаться от десятилетнего ребёнка после ссоры?..

Но слово он своё сдержал.

Как только Кристина ещё несколько раз отказала ему во встречах, он перестал появляться на пороге. А потом и звонить перестал.

Я-то понимала, что он как родитель должен был найти к ней подход, но донести это до него было просто невозможно.

Он во всём винил меня.

— Это точно был Рома?.. — я очень много лет не произносила его имя.

А сейчас произнесла, и внутри меня что-то сначала болезненно шевельнулось, а потом взорвалось. Как будто вскрылась давно зажившая рана, полопались швы.

— Точно, — зло и с обидой в голосе произносит дочь. — Он из ЗАГСа выходил. Счастливый, довольный...

Эти слова приходятся вторым ударом, и на мгновение я забываю, как дышать.

— Выходил? — хмурюсь. — Интересно, что он там делал. Женат ведь давно...

Это правда. Кристина не просто так в десять лет закатила папе скандал и пригрозила тем, что больше не хочет его видеть. Он тогда как раз собирался жениться на своей девушке и в канун свадьбы решил её с Кристиной познакомить.

Она сразу же встала на дыбы и устроила истерику. Ни в какую не соглашалась ни знакомиться с новой любовью отца, ни идти на их свадьбу.

Рома даже на меня пытался надавить. Мол, это моя задача как матери — вдолбить дочери, что у папы может быть другая семья. Ему, опять же, было невдомёк, что все эти разговоры были между мной и Кристиной десятки раз.

Я никогда не демонизировала образ отца. Я всегда старалась говорить «правильные вещи», которые помогли бы моей дочери смириться с выбором Ромы.

Но, несмотря на мои усилия и его уговоры, Кристина не смирилась.

— Это была... свадьба? — аккуратно спрашиваю дочь.

— Я их не рассматривала, — обиженно говорит она. — Как только увидела женщину в белом платье с букетом и догоняющего её по лестнице отца... — ее губы дрожат, и она спешит сменить тему: — Короче, я развернулась и пошла на автобус. Не хотела, чтобы в школе меня видели такой! Что я как ребенок реву по «папочке»... Ненавижу его всем сердцем!

Тут я не выдерживаю и буквально сгребаю дочь в объятия. Обнимаю её, прижимаю к себе, говорю, как сильно я её люблю и что она самая лучшая.

Но недаром говорят: маленькие детки — это маленькие бедки. А большие детки…
Тут на рану не пофукаешь, и сказкой на ночь слёзы с лица детского не сотрёшь.

Кристине уже тринадцать.

Она девушка, пусть и молодая.

Конечно, такую ситуацию в семье она воспринимает остро. Если ей в десять лет было тяжело, то в пубертат — ей, наверное, и вообще невыносимо.

— Кристина, милая, не плачь, прошу тебя, — вытираю с её лица слёзы и целую в лоб. — Ну увидела и увидела — бог с ним. Это его дела. Ты главное сама не расстраивайся, не изводи себя.

— Он нас с тобой… — она захлёбывается слезами. — Бросил! А сам уже женился во второй раз. Во второй, мам! Ты до сих пор одна, всё время со мной проводишь или работаешь. А он от жизни кайфует! Баб меняет как перчатки, женится направо и налево…

Клянусь, я бы лучше второй раз пережила развод с Ромой, чем позволила своей дочери проходить через эти страдания.

Глава 9.

— Матом обложила? — в неверии переспрашиваю я, заикаясь. — Отца… и его жену?..

У меня спина моментально покрывается горячей испариной, когда я представляю себе эту картину.

Одно слово — ужас.

Перевожу на дочь большие глаза, она в ответ только пожимает плечами. В её глазах нет ни капли раскаяния. Наоборот, она гордится своим поступком.

— Он заслужил, — подтверждает мою догадку Кристина. — И баба его, силиконовая, тоже заслужила!

— Матом ругаться нельзя. Это некрасиво. Неприлично, в конце концов… — из меня бессвязно вылетают родительские нотации, хотя умом я понимаю, что поздно пить боржоми.

Дочь уже обложила матом отца, хотя раньше за ней никаких ругательств замечено не было.

Видимо, эмоции взяли верх. Но это всё равно недопустимо! Ни в тринадцать лет, ни в публичном месте вроде ЗАГСа.

А вдруг она и правда испортила Роме его свадьбу? И если мои подсчёты верны то это третье бракосочетание.

Это же не шутки. Каким бы человеком он ни был, это довольно жестокий поступок со стороны дочери.

— Ты, наверное, отругать меня хочешь, — дочь смотрит на меня исподлобья, внимательно

— Ну давай, скажи, что я тебя разочаровала и что ты ожидала от меня лучшего… Знаешь, подбегая к ЗАГСу, на секунду, я даже притормозила, потому что подумала о тебе. И о том, что за мой поступок отец, скорее всего, сорвётся именно на тебя.

— Кристина, зайка, ну что ты такое говоришь? Ты меня не разочаровала. Ни капли, вот правда…

— Дослушай, — настаивает дочь. — Я знала, на что иду, взвесила все за и против. И всё равно сделала это, потому что не смогла сдержаться. Мне нужно было это сделать, понимаешь? И если он позвонит тебе и начнёт высказывать, пообещай, что дашь трубку мне. Я дров наломала — мне и разгребать.

— Нет, — добавляю голосу силы и мотаю головой. — Мой разговор с Ромой — это мой разговор с Ромой. Тебя в нём быть не должно.

— Но мам!

— И, к твоему сведению, думаешь, тебе только от отца боевой характер достался? Ничего подобного. Мне тоже палец в рот не клади. Так что тебе за меня бояться точно не надо.

Кристина расслабленно выдыхает, напряжённые плечи наконец-то опускаются.
Недолго о чём-то подумав, она выдаёт:

— Только если он позвонит, не извиняйся за меня. Потому что я себя виноватой не чувствую. Так ему и передай. А он от злости может хоть лопнуть!

Мы с ней обе замираем. Но не потому, что раздался звонок на телефон, которого мы обе ждали — разборки с Горячевым неизбежны. А потому что во входную дверь стучат.

— Мам? — севшим голосом спрашивает дочь. — Это кто к нам в такое время мог прийти?

Молчу, а у самой внутри поднимается волна настолько диких нервов, что дыхание становится рваным.

— Папа твой, — тихо отвечаю и поднимаюсь с дивана.

— Откуда ты знаешь? Он тебя предупреждал?

— Иди к себе в комнату, милая. И я тебя прошу, только не надо слушать, о чём мы тут будем с твоим папой общаться. Договорились?

— Мам… — возмущённо смотрит на меня дочь.

— Кристина, пообещай мне, что не будешь вмешиваться. Это важно.

Думаю, своим твёрдым взглядом мне удалось показать дочери, что я не шучу и варианта ответить отрицательно у неё нет.

— Ладно, — с обидой в голосе отвечает она и пулей убегает к себе в комнату.

А я вытираю мокрые ладони о пижамные брюки и на негнущихся ногах иду к двери.

Кристина задала мне правильный вопрос. Откуда я могу знать, что это Рома стучит?

А я знаю… потому что много лет он вот так же стучал в дверь, а я её открывала. Так что мне одного только звука хватило, чтобы понять — на пороге бывший муж.

Напрягает другое. Причём очень сильно напрягает. Если сегодня он женился, то что он делает здесь, а не на свадебном торжестве?..

Что-то тут не так.

Включаю в прихожей свет, на ходу бросая взгляд на своё отражение в зеркале. Волосы собраны в гульку на макушке, пижама смялась в сушилке, а я поленилась её погладить, и зря...

Тут я себя останавливаю.

А почему я должна выглядеть как-то иначе у себя в доме?

Отмахиваюсь от предрассудков и, гордо вскинув голову, распахиваю входную дверь.
Это происходит в момент, когда Горячев развернулся и уже собрался уходить.

Я застаю его на середине порога, спиной ко мне.

Прежде чем развернуться, он временит. Я туго сглатываю. Мы видимся очень редко. Вот прям очень.

И после каждой встречи я долго-долго отхожу, иногда обливаясь слезами поздно ночью, когда Кристина крепко спит.

Но бывший муж об этом не знает. Я с ним держу себя строго, в некотором смысле даже профессионально.

Этакая профессиональная бывшая жена, которую с ним связывает только воспитание общего ребёнка. Но будь моя воля, я бы больше никогда… вот никогда бы его не видела!

— Привет, — он медленно разворачивается ко мне и сражает своей улыбкой.

Он как раз тот мужчина, который умеет красиво улыбаться и сразу же располагать.

В ответ я показываю ему свою отрепетированную улыбку. Широкую, но холодную, с ледяными глазами — чтобы бывший муж помнил, с кем имеет дело.

Между нами, всё-таки, помимо общей дочери, еще и крайне некрасивый развод. Вернее, сам развод был как раз-таки цивилизованным — я не могу сказать, что Рома поступил со мной нечестно.

Но большой и долго не заживающий шрам на моё сердце оставило именно то, как он меня бросил.

Я до сих пор иногда вижу тот день во снах и просыпаюсь в холодном, липком поту.

— Привет, Рома. Ты что-то хотел?

Сунув руки в карманы стильной куртки, он почему-то решает подойти.

— Разговор есть. Может, на чашечку кофе пригласишь, по старой памяти?

— По старой памяти? — слова царапают горло. — Нет, кофе тебе предложить не могу. Извини. Закончился.

Лицо Горячева сразу же меняется. Приветливость и харизму как рукой снимает. Передо мной остаётся стоять злой бывший муж, в котором бурлят чувства.

— Обойдёмся без кофе. Мне с тобой с глазу на глаз поговорить надо. Я бы очень не хотел обсуждать настолько личные вещи, стоя на пороге.

Глава 10.

— У тебя слишком раздутое эго, Рома, — прохожу мимо него и снимаю блок с экрана телефона, ничем не выдавая бешено бьющегося сердца. — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Я прямо сейчас вызову наряд.

Только я набираю нужный номер и подношу трубку к уху, как бывший муж говорит:

— Расскажи мне, Амалия, как у тебя получилось вырастить из моей замечательной Кристины малолетнюю зэчку?

Он бросает мне этот вопрос холодно, словно свысока. Ведь он тут ни при чём, и на нашей дочери можно ставить крест, потому что её плохо воспитала недомать.

Телефон выскальзывает у меня из рук. Сердце гулко бьётся о рёбра.

— Это ты кого сейчас зэчкой назвал? — мне настолько обидно за дочь, что голос вздрагивает и становится сиплым.

Я смотрю на Рому и почему-то жду, что он извинится за свои слова. Но нет.

— Нашу с тобой дочь, которая ругается отборным матом в своём нежном возрасте, — он говорит это напряжённо, дёргая скулами, несмотря на меня тяжёлым взглядом.

— Одна оплошность делает её зэчкой? — смотрю в глаза бывшего мужа. — Ты что, совсем её не любишь, чтобы такое говорить?!..

Этот вопрос был лишним, потому что после него Рома как с цепи срывается и налетает на меня. Я чувствую жар его тела в сантиметре от себя — он обжигает, напоминая о нашем общем прошлом.

— Что ты несёшь, Амалия? — он смотрит мне в глаза лихорадочным взглядом. — Конечно, я её люблю. Всем сердцем. Именно поэтому у нас с тобой и происходит этот разговор.

Я замечаю, как его голос смягчается, а взгляд тяжелеет, становится обволакивающим. Сам, горячий, наклоняется ко мне корпусом, но, кажется, сам этого не замечает.

Зато замечаю я и делаю демонстративный шаг назад.

— Дистанцию соблюдай, будь добр.

— А то что? Боишься, что между нами вспыхнет по старой памяти? — на его лице появляется такая наглая ухмылка, что больше всего на свете я хочу её убрать.

Правильно говорят, что люди не меняются. Как мне изменял, так и новой своей жене не прочь изменить.

— Уже вспыхнуло, Рома. Я вся горю.

В этот момент он впивается в меня взглядом и весь подбирается. Я замечаю, как учащается его дыхание и как высоко и быстро вздымается его грудь.

— От ненависти, — добавляю, и его лицо перекашивается. — И если ты ещё раз сделаешь в мой адрес комментарий с сексуальным подтекстом, то познакомишься и с моим словарным запасом нецензурной лексики.

Он усмехается, не подавая вида, что уязвлён. Но я слишком хорошо его знаю. Отказы задевают его.

— Перейдём к делу, — скрещиваю руки на груди, смотрю на него прямо и с вызовом. — Что ты здесь делаешь в день своей свадьбы? Пришёл учить меня воспитывать дочь? Или, что хуже, сам решил заняться воспитанием подростка в пубертате? В любом случае ты зря тратишь время.

— То есть я должен молча наблюдать за тем, как моя дочь становится малолетним быдлом? — заварив себе кофе, Горячев берёт кружку, делает глоток и садится за стол.

Причём на своё любимое место, которое уже пятый год после развода пустует. Мы с дочкой почему-то там не сидим, и даже об этом не сговаривались.

— Ещё одно обзывательство от тебя в сторону Кристины, — хрустнув зубами, говорю я, — я вылью этот кофе тебе на голову!

— Я ни разу её не обозвал, Амалия. А просто сравнил.

— С быдлом и зэчкой?!

— Да, с быдлом и зэчкой! — заводится Рома, я вижу, как белеют костяшки пальцев на руке, которой он сжимает кружку. — Ей тринадцать. Она девочка. Школьница. С куклами должна дома играть, а не матом ругаться на улице среди бела дня!

— С куклами? — не выдерживаю я и подхожу к нему, руками упираясь в стол. — Ты себя слышишь? Ты мне сам рассказывал, как в этом возрасте за девками уже бегал, а твоя собственная дочь должна в куклы играть?

— Не сравнивай. Я был пацаном. И времена были другие.

— Знаешь, что ты упускаешь, Рома? И что неизменно объединяет подростков сегодня и тогда?

— Удиви меня.

— Как ты думаешь, почему она так перед загсом поступила?

— Без понятия, — и по глазам Ромы я вижу, что он действительно не понимает, что именно произошло. — Может, перед подружками вымахнуться захотела.

— Чувства, Рома! У неё есть чувства! Она тебя просто приревновала к твоей новой жене. Как любящая дочь может приревновать отца, по которому скучает. Ты же умный мужик, Горячев, — сокрушаюсь я. — Ну как ты можешь этого не понимать?..

По стремительно меняющемуся взгляду бывшего мужа я понимаю, что до него наконец-то дошло. Он даже как-то тяжело вздыхает и отталкивает от себя чашку с кофе.

После недолгого молчания он спрашивает:

— Кристина уже спит? — и бросает взгляд на коридор, ведущий вглубь дома, где находится спальня дочери.

Я вижу в нем порыв прямо сейчас встать и пойти к ней.

— Не знаю, а что такое?..

Внутри распускается робкий цветок надежды на то, что он всё-таки найдёт нужные слова для дочери и их отношения улучшатся. Видит бог, я бы очень этого хотела.

К тому же, Кристина точно не спит.

— Поговорить с ней хочу, — чуть сдавленно произносит бывший муж. — Объяснить ей… что я сегодня в загсе не женился, а наоборот — развёлся.

Дорогие! В нашем литмобе стартовала новая история, рекомендую заглянуть 🔥🔥🔥

https://litnet.com/shrt/Pnyj

Глава 11.

Я моргаю.

Мотаю головой.

Внутри меня взметается волна чувства, название которого я не знаю. Но это совершенно точно не равнодушие. Увы.

Я думала, что бывший муж меня уже ничем не удивит. После того как он всадил мне нож в спину и пару раз перекрутил лезвие, у него не было шанса меня поразить.

Но он поразил.

— Развёлся? — тихо уточняю.

Вопрос сам срывается с губ, потому что весь день я пробыла в осознании, что вообще-то он женился.

Проматывала у себя в голове сценарии, где он живёт полной жизнью и наслаждается новыми женщинами, пока я после нашего расставания до сих пор собираю себя по кусочкам после стольких лет.

А тут — развод. Неужели и у него в жизни всё не так гладко, как казалось?..

Мне становится неловко, потому что к такому сценарию я не была готова.

Я срослась с ненавистью к бывшему мужу, который бросил меня ради новой любви и счастливо женат. Более того, эта ненависть была моим топливом и давала мне энергию идти вперёд, не оглядываясь.

К лицу приливает жар. Теперь я понимаю, что зря позволила Горячеву войти в дом. Знала бы, что он с сегодняшнего дня официально холостяк — очертила бы порог мелом и повесила на крыльцо чесночную косу.

Ему нечего здесь делать. Это неправильно по всем нормам морали. Я даже оскорблена.

Чувствую, как внутри стремительно нарастает беспокойство. Надеюсь, он ничего не надумал? Мол, раз я позволила ему войти, то не против и время вместе провести. Так сказать, по старой памяти.

Я всё больше возмущаюсь с каждой секундой.

— Да, развёлся. А что, тебя это волнует? — Рома смотрит на меня странным, изучающим взглядом.

Как говорится, все всё поняли.

Обдуваю пылающие щёки и упираю руки в бока.

— Конечно, волнует, — я прочищаю горло и привожу мысли в порядок.

— Что именно? — он цепляется за мой ответ и хочет продолжения этой темы. — То, что я теперь наконец-то свободен?

— Нет, — отвечаю резко и твёрдо. — Меня волнует, а если правильнее выразиться — бесит, что ты приперся сюда на ночь глядя и выставил всё так, словно Кристина испортила тебе жизнь! Когда, оказывается, если тебе, конечно, можно верить, — тут я позволяю себе саркастический смешок, — что сегодня день твоего развода. Мог не ломать комедию. Я думала, она тебе свадьбу испортила, а так…

Махнув ладонью, я осуждающе качаю головой, потому что эта ситуация, как оказалось, яйца выеденного не стоит.

И чем больше я о ней думаю, тем сильнее убеждаюсь в своей догадке, что Рома просто воспользовался ситуацией, чтобы…

Чтобы что?

Хороший вопрос.

Я всем своим видом ему демонстрирую, что ему тут не рады.

Так что либо он идёт объясняться с Кристиной, либо может проваливать, в чём я ему от души помогу.

— С чего ты взяла, что я лгу про свой развод? — Горячев снова выцепляет волнующую его фразу, хотя монолог у меня был далеко не маленький.

Заметно, что, как бы он ни прикрывался отцовским возмущением на тему поведения его дочери, поговорить о личной жизни ему хочется не меньше.

Обломись, Горячев.

Скашиваю взгляд на настенные часы.

— Время позднее. Ты, кажется, хотел поговорить с Кристиной? Тогда у тебя осталось немного времени. Если она ещё не спит, то заснёт в любой момент.

— Амалия, — я вижу, как Рому распирает.

Он не хочет менять тему даже на такую важную, как наша дочь.

— Если что, её комната находится там же. Пройдёшь прямо по коридору и легко найдёшь дорогу, — я объясняю ему это с настолько холодной улыбкой, на которую способна только бывшая жена.

— Амалия… — он уже во второй раз называет меня по имени, словно хочет призвать меня к чему-то.

— Я буду ждать тебя здесь. Как только вы с Кристиной поговорите, ты должен сразу же покинуть наш с ней дом.

На этих словах его взгляд темнеет, а лицо хмурится. За годы брака я хорошо изучила его, я понимаю, что мой ответ конкретно погладил его против шерсти.

— То есть ты не оставляешь нам с тобой шанса поговорить?

Хитрый. Даже формулировку выбрал такую, будто нам надо поговорить. Хотя это исключительно его желание.

Моё единственное желание — это больше никогда его не видеть.

— Нет.

— Почему?

— Потому что о единственной общей теме мы с тобой уже поговорили. Напоминаю, эта тема — наша дочь. Больше нам с тобой говорить не о чем.

Атмосфера напряжена настолько, что пахнет электричеством. Одна искра и коротнет так, что никому мало не покажется.

— Понял тебя, — коротко кивает бывший муж. — Тогда пойду поговорю с Кристиной. Но хочу попросить тебя кое о чём. Так, мелочь. Удружишь по старой памяти?

Недовольно вздохнув, я жестом ему показываю: мол, говори, что тебе нужно.

— Постели мне в гостевой комнате. Ну или на диване. Я неприхотливый.

Дорогие читатели, хочу позвать вас в следующую книгу нашего литмоба!🔥

Читайте по ссылке:

https://litnet.com/shrt/PrEb

Глава 12.

— Что? — мой вопрос пропитан возмущением и непониманием.

С чего это он вдруг решил попросить меня о таком?

Горячев смотрит на меня ровно, никакого укола совести он не чувствует.

— У тебя такое лицо, Амалия, как будто я тебе предложил пойти на убийство.

В кухне витает такое напряжение, что, кажется, его можно потрогать руками.

— Это хотя бы имело бы больше смысла, чем напрашиваться переночевать под моей крышей.

— Какая ты… — на этом месте он осекается недоговаривая.

Невооружённым глазом видно, как ему не нравится обламываться. Пусть скажет спасибо, что у нас дочь общая, иначе его бы не было на моём пороге вообще больше никогда!

— Ты идёшь говорить с Кристиной? Или сразу на выход? Я устала и хочу спать.

Рома ничего мне не отвечает. Молча развернувшись, он уходит вглубь дома. И двигается так уверенно, словно он здесь хозяин.

Проходит несколько минут, прежде чем я отмираю и на ватных ногах плетусь к одному из стульев. Сажусь. Ледяными ладонями накрываю пылающие щёки и прислушиваюсь к голосам из глубины дома.

Слава богу — спокойным.

Получается, Рома нашёл нужные слова для того, чтобы успокоить дочь. Ну хоть на этом спасибо.

В голове с бешеной скоростью начинают прокручиваться сценарии, в каждом из которых Горячев становится вхожим в мой дом. Потому что, если Кристина попросит — а она попросит — видеться с папой, я не смогу ей отказать.

Девочке всегда нужен папа. А в подростковом возрасте, когда гормоны бушуют, без твёрдой мужской руки воспитывать дочку будет очень тяжело.

И вроде бы рациональной частью мозга я всё это понимаю… но мои чувства просто сходят с ума. Слетают с катушек. И бушуют так, что у меня в голове шумит.

Стыдно и больно за себя. Никакой в жизни справедливости, оказывается, нет. Прошло пять лет, за которые я так и не смогла оклематься и расцвести, хотя возраст позволяет.

Оказывается, быть однолюбом — это приговор, если тебе не везёт связать свою судьбу с кем-то, кто, в отличие от тебя, способен любить абы кого.

Не знаю, какая кошка пробежала между Ромой и его женой, но не позволю себе об этом думать лишний раз. Я специально все эти годы ограждала себя от «отличной» жизни бывшего мужа.

Клянусь, я даже не знаю, как выглядит его бывшая жена. И самого его глаза бы не видели, если бы не Кристина.

Разговор отца и дочери затягивается на полчаса, и, не видя ему конца, я выхожу на террасу с телефоном в руках. Смотрю на экран.

И вижу, что за последний час мне два раза звонила лучшая подруга Алена Борисова. Мы крепко дружим еще с универа.

Странно. У нас не принято по ночам друг другу звонить.

Внутри поднимается нехорошее предчувствие, и, несмотря на то что я не планировала ни с кем и ни о чём говорить, я ей перезваниваю.

— Ален, привет, звонила? — спрашиваю, укутываясь в старый вязаный кардиган, который давно потерял свой вид, но не потерял возможности согревать. Ночной воздух кусает нос и щёки.

— Амалия, блин! Как хорошо, что ты перезвонила! Я думала, лопну! — шёпотом отвечает мне подруга, и, судя по непрекращающемуся шороху, для того чтобы рассказать мне о какой-то, скорее всего, сплетне, она тихонько выбирается из своей спальни, чтобы не разбудить мужа. — Ты сидишь? — уже громче спрашивает она.

Видимо, нашла-таки укромное место.

— Стою, но можешь спокойно говорить. Поверь, меня сегодня мало что сможет удивить, — тихо усмехаюсь я.

— Нет, подруга, лучше сядь. Потому что я сейчас тебе такое расскажу…

Либо я совсем переутомилась, либо в голосе подруги звучит тревога. Я-то думала, всё дело в сплетнях. Неужели у неё что-то случилось?

— Хорошо, я села, — тут я привираю, потому что по-прежнему опираюсь на ограждение террасы. — Говори.

— В общем, свекровь моя же в загсе работает…

Стоит Алене упомянуть это, как у меня моментально перехватывает дыхание. Лёгкие отказываются работать, а грудь сдавливает спазмом.

Она расскажет мне одну из двух историй: либо о том, как моя дочь обругала мужа на пороге загса, либо о том, что он сегодня развелся.

Готова ли я всё это выслушивать ещё раз?

— Алена, слушай, — мотаю головой, — я уже всё знаю. Причём из первых уст.

— Знаешь?! — я прям слышу «ах» её удивления в трубке. — Да ну? Я думала, Горячев будет от тебя это скрывать до последнего… Ну ладно. Главное, что ты нормально к этому относишься. Вот если бы мой бывший муж после меня жён менял как перчатки — я бы, наверное, тронулась!

И тут я понимаю, что лучше бы послушала совета подруги и села. Мысли словно застряли и никак не разгонятся.

— А что именно тебе свекровь сказала? — пальцы впиваются в деревянное ограждение, пульс подскакивает. Я даже глаза закрываю, чтобы успокоиться.

Не помогает.

Я чувствую себя обманутой дурой. Надо же было додуматься — поверить его словам!

Господи… ну как я так?

— Так, говорит, пришёл сегодня Рома твой в загс с какой-то соской, лет на пятнадцать его моложе! — по голосу Алены слышно, как она возмущается. — Поженились. Там было всего пару друзей-свидетелей. Как-то на скорую руку они прям расписались. Как будто по залёту, ей-богу. У неё, говорит, платье ещё такое было, ну, с декольте, так сказать, выразительным… Погоди, так я думала, ты всё знаешь? Амалия, почему молчишь? Ты ещё тут?.. Амалия!

Дорогие! Хочу порекомендовать еще одну книгу нашего литмоба)

https://litnet.com/shrt/P98c

Глава 13.

Конечно, я слышу всё, что говорит мне Алена. Более того, я стараюсь не пропускать ни слова.

Пальцы намертво впиваются в телефон, а губы смыкаются так сильно, что я ни слова вымолвить не могу. Чувствуется, как будто меня залили бетоном, и теперь я замурована заживо.

— Амалия?! — переходит на крик подруга. — Так, всё, звоню в скорую! — это она говорит уже сама себе, видимо, продумывая план действий.

— Не надо скорую, — хрипло усмехаюсь я. — Со мной всё хорошо, просто…

— Просто что? Боже, я чуть не поседела! Думала, тебе там плохо на другом конце, а я сделать ничего не могу. Чего же ты так отреагировала, если всё знала про свадьбу Горячева?

Поправочка. Мне казалось, что я знала, а Рома взял и обвёл меня вокруг пальца, как дурочку.
Надо было дочери верить, а не бывшему мужу…

— Мам? — голос Кристины, совсем слабый и заплаканный, заставляет меня молниеносно развернуться к ней.

— Потом перезвоню, — обрываю звонок и засовываю телефон в карман кардигана.

Дочь стоит на пороге, в пижаме. Видно, что вся заплаканная и до сих пор от слёз дрожит. За ней — Рома. Его рука покровительски лежит на плече дочери.

— Что такое, зайка? — я подбегаю к ней на ватных ногах, глажу по волосам и смотрю в красное от слёз лицо. — Что случилось?

— Мы с папой помирились, — она говорит это, рыдая, и накрывает своё лицо тонкими ладошками.

Видно, что для неё это было важным, а главное — долгожданным шагом.

— Не плачь, милая. Я тебя очень люблю. И давно хотел с тобой помириться. Прости меня, — Рома накрывает её своими широкими объятиями и утешает, пожалуй, нужными словами.

Даже правильными.

Она прижимается к отцу и обнимает его в ответ.

Я делаю небольшой шаг назад, чтобы дать им пространство, а сама не свожу с них взгляда.
Меня до глубины души, как мать, трогает эта картина. Ребёнку нужен отец — всегда. И

какими бы ни были мои отношения с Горячевым, это не изменит того факта, что он — биологический отец Кристины.

— Мам, представляешь, — дочь поворачивается ко мне, но рук от отца не убирает. Она также на нём висела, как маленькая обезьянка, когда мы ещё были вместе. — Оказывается, папа сегодня разводился… Эта дура, его бывшая жена, на развод приперлась в свадебном платье ради мести, представляешь? — шмыгает носом моя дочь.

И в этот момент мне хочется придушить бывшего мужа.

Дочери я улыбаюсь, а когда она отворачивается, поднимаю на Горячева убийственный взгляд. Он вскидывает бровь и щурит веки. Начинает подозревать, что что-то не так.

— Надо же, как бывает, — сквозь стиснутые зубы выталкиваю я. — На развод и в свадебном платье…

— Амалия, — бывший муж смотрит на меня проницательным взглядом. — Жизнь штука сложная, всякое бывает.

Интересно, он это говорит, чтобы поддержать беседу о своём якобы разводе, или понял, что я его раскусила, и отмазывается?

— И не говори, — подначиваю его. — Поэтому и важно оставаться порядочным человеком до конца.

Проходит несколько мгновений. Рома целует Кристину в лоб и ласково предлагает вернуться в дом, при этом добавив:

— А нам с твоей мамой кое о чём нужно поговорить.

— Хорошо, — отзывается дочь, и я слышу в её голосе надежду.

Напоследок она ещё и смотрит на меня как затравленный зверёк. Мне всё сразу же становится понятно. Каждый ребёнок разведённой пары, где родители «свободны», жаждет воссоединения.

Только в нашем случае есть одна проблема. Её отец солгал о своём разводе и является самым что ни на есть женатым мужчиной.

Не говоря уже о том, что самой перспективы воссоединения просто не существует.

Кристина уходит в дом, на террасе остаёмся только мы с Ромой. Он суёт руки в карманы брюк, склоняет голову набок и какое-то время молча смотрит на меня.

А я по лицу бывшего мужа вижу, что до спокойствия ему далеко. Впрочем, как и мне.
От напряжения воздух между нами становится осязаемым, густым.

— Что-то произошло за время, пока я говорил с нашей дочерью по душам? — он всё-таки делает ко мне несколько шагов, но дистанцию сохраняет.

— Нет, — дежурно ему улыбаюсь. — С чего ты взял?

— Да ты странная какая-то, — и тут он расслабляется, сокращает дистанцию до интимно-близкой. Либо это мне она кажется такой. — Мы с Кристиной помирились, а ты и не отреагировала особо.

«Помирились потому что ты ей солгал!» Меня разрывает от боли за собственного ребёнка. Я запрещаю себе думать о мотивах, почему Рома решил солгать Кристине, но понимаю, что однажды это обернётся катастрофой.
Сейчас главное — выпроводить его, а уже потом вывести на чистую воду.
Держусь из последних сил.

— Почему не отреагировала? Я рада.

— Рада? — он всматривается в моё лицо, задерживая взгляд на губах. — Я тебя знаю как облупленную, Амалия. На твоём лице написано всё что угодно, но не радость. Что-то не так?

— Не понимаю, о чём ты.

— Ну, может, я там на кухне тебя как-то оскорбил? Если да, то прости. Не хотел.

— А чего ты хотел?

Мой вопрос повисает в воздухе на несколько долгих секунд.

— Побыть со своей семьёй. Жена, пусть бывшая, и дочь — это как-никак мои самые близкие люди.

Клянусь. Вот клянусь, если бы сейчас у меня под рукой было что-то вроде лопаты, Горячева бы по кусочкам с моей террасы собирали!

— Ты подумала над моим предложением?

— Каким ещё предложением? — искренне недоумеваю я.

— Остаться здесь на ночь, — он понижает голос. — Кристина меня сама об этом попросила и сказала, что постелит мне в гостевой спальне. Мы же не будем обижать дочь отказом?

Дорогие! Приглашаю в новинку нашего литмоба)

https://litnet.com/shrt/F8Wl

Глава 14.

— Я не понимаю, Рома. Тебе здесь что, мёдом намазано? — киваю на дом. — С дочкой помирился и прекрасно, — тут мой голос надламывается, потому что примирение отца и дочери произошло благодаря его лжи. — Поезжай туда, откуда приехал.

Я пока не понимаю его мотивов. Но Горячев и есть такой человек, его обычным умом не понять.
Как наш развод был для меня ударом, так и его рвение остаться ночевать сейчас — для меня полнейшая загадка.

— Мне некуда ехать, — с непонятной мне интонацией в голосе говорит он и словно всем корпусом тянется ко мне.

— А это, Рома, не моя проблема, — расставляя паузы между словами, отвечаю я.

— Какая ты… — усмехается бывший муж. — Гордая, Амалия. Прям слишком. Я тебя не укушу и под покровом ночи в спальню к тебе не приду. Если ты этого так боишься. Даю тебе слово…

Я отшатываюсь от него и делаю несколько демонстративных шагов в противоположную сторону. Он за моими передвижениями следит внимательным взглядом.

— А с чего ты взял, Горячев, — возмущаюсь я, — что я чего-то там боюсь?! Если бы ты заглянул в мою спальню, я бы тебя прямо там, на пороге, на клочки и порвала! — жёстко говорю, чтобы он навсегда зарубил это себе на носу.

— Амалия, я же просто пошутил, — недовольно цедит он.

Моя реакция, в которой между строк легко читается истинное отношение к бывшему мужу, сильно ему не нравится.

— А я нет, — мотнув головой, я демонстративно смотрю на наручные часы. — Тебе пора.

В тишине я слышу только то, как отчётливо бывший муж хрустит зубами. Злится.
Делает длинный вдох — у него эта привычка, сколько я его помню. Он так делает, когда крепко над чем-то думает.

— Я тебя услышал. Могу хотя бы с дочерью зайти попрощаться?

Отвечаю ему неопределённым жестом — мол, если хочешь, иди. И он делает несколько шагов в сторону двери, а потом разворачивается и через плечо мне говорит:

— Кстати, не бойся, я не скажу ей, что это ты меня прогнала. Придумаю какую-нибудь причину сам.

С этими словами он уходит. А меня так и подмывает побежать за ним сзади и хорошенько его стукнуть.
Гад. Вот просто гад.

Я не знаю, как другие женщины справляются с совместным воспитанием детей.

Более того, я проклинаю те дни, когда страдала муками совести из-за того, что у Кристины только одна мама.
Клянусь, лучше бы я была у нее одна.

Горячев не просто так объявился в моей жизни и не просто так вонзил в меня свои клыки. Я уверена, вот просто уверена: будь я отчаянной, одинокой и жаждущей ласки женщиной, он бы сто процентов затащил меня в постель.

И это в день своей второй свадьбы на какой-то юной силиконовой кукле…

Ничего не понимаю.

Впрочем, эта страница его жизни и не должна меня волновать, потому что он всего лишь отец моего ребёнка.
И чем быстрее я начну воспринимать его только в таком ключе и забуду про наше с ним прошлое как пары, тем же лучше для меня самой.

Мы с ним сталкиваемся на пороге: он из дома выходит, а я возвращаюсь.

— Амалия, — он зовёт меня, а я не поворачиваюсь и пытаюсь пройти мимо.

Но тут…

— А к чёрту! — ругается себе под нос он и, захлопывая входную дверь, остаётся в доме.

— Рома! — тихо, но с возмущением в голосе говорю я, потому что не хочу привлечь внимание Кристины, которая и так с сегодняшнего дня имеет все шансы запутаться в отношениях её родителей.

Горячев на мой тон никак не реагирует.

Вместо этого он бросает на меня слишком тёмный взгляд.

Бывший муж так не должен смотреть на свою бывшую супругу.

Я понимаю, что что-то не так.

Воздух между нами вдруг накалился и стал осязаемым.

Он начинает идти в мою сторону — шаги неторопливые, тихие, как у хищника, что на мягких лапах крадётся к своей жертве.

Но я не жертва!

— Рома, ты что, совсем ох…? — моё возмущение и мой вопрос обрываются и застывают в воздухе.

Бывший муж, конечно, скотина, но скотина сильная, мускулистая и не вылезающая из спортзала.

Он подхватывает меня на руки, впивается в меня поцелуем и вслепую заходит в глубину дома, который, конечно же, знает как свои пять пальцев.

Потому что он и проектировал его, и как я понимаю, в строительстве участвовал активно.

Мы оказываемся в хозяйственной части, которая соединяет дом с гаражом.

Рома прислоняет меня к стене и с рыком в горле исступлённо целует.

Я пребываю в шоке — но не настолько сильном, чтобы у меня отключились мозги.

Поэтому вслепую нащупываю рукой, спасибо Господи, кочергу.

Старую добрую и немного покрытую ржавчиной.

Пользуясь моментом, пока мой бывший муж увлечён односторонним поцелуем, на который я не отвечаю, я крепко обхватываю «оружие».

И с силой проталкиваю между нами — причём делаю это до момента, когда она упирается в подбородок Горячева.

— Ну ты даёшь, — запыхавшимся и сексуально-хриплым голосом говорит он усмехаясь.

Но он не дурак, поэтому сразу же ставит меня на ноги и, приподняв руки в примирительном жесте, даже отступает на несколько шагов.

— Вон пошёл, — обхватываю кочергу двумя руками и замахиваюсь.

— Понял, не дурак, — ощупав меня плотоядным взглядом, говорит он и не спеша направляется в сторону выхода.

Я не двигаюсь с места, пока его машина не уезжает со двора, и только потом из моих обессиленных рук на пол со звоном падает кочерга.

Дорогие мои! А вот и еще одна искрометная новинка нашего литмоба))

Читайте по ссылке:

https://litnet.com/shrt/YYaK

Глава 15.

Роман Горячев

— Зая, а ты где был всю ночь? — с тихим шорохом поднимается с кровати Слава и выгибая тонкую спину красиво потягивается, одновременно поправляя шелковую ночнушку, что соблазнительно соскользает с ее тела. — Я тебя ждала-ждала, — она встает на четвереньки и ползет ко мне, пока я сижу на краю постели. — А потом не дождалась и уснула.

— Ложись обратно, — говорю ей, как только она кладет руки мне на плечи и начинает их массажировать. — Сейчас пять часов утра, а ты раньше обеда обычно не встаешь.

— Так, давай ляжем вместе, — она обнимает меня из-за спины и пальцами забирается мне под одежду. — Я могу помочь тебе расслабиться, — жарко шепчет она, — ты же знаешь, я умею…

— Знаю, Слава, — я убираю с себя ее руки. — Знаю, — скорее резко говорю я и смотрю на нее через плечо.

Она хлопает большими глазами, а я смотрю в них и не понимаю, что не так.

Но что-то сильно коробит. Прям дерет изнутри.

— Ты был у бывшей жены? — включает мозги она, и тут я не могу сдержаться от усмешки.

Был. Амалия, конечно, стерва та еще. Выпила всю кровь и не на шутку взбудоражила кровь.

— Да, был, — сухо отвечаю, надеясь, что у нее хватит мозгов не лезть дальше, потому что в свою бывшую семью я не пускаю никого.

— И что она тебе сказала? — голосок Славы теряет свою мягкость и превращается в раздражающее воронье карканье. — Ты сказал ей, чтобы она приструнила свою мерзавку дочь… Ай! Рома! Ты что делаешь? Мне больно! — начинает визжать Слава.

А я только после ее вскрика понимаю, что сжимаю ее запястье с такой силой, что на глазах супруги проступают слезы.

— Не смей Кристину называть мерзавкой, — по слогам чеканю я и только после этого отпускаю Славу.

Она забивается в изголовье кровати и смотрит на меня исподлобья, потирая запястье.

— Она испортила нам свадьбу, — тихо говорит супруга, чтобы себя оправдать.

Я усмехаюсь и встаю с постели. В спальню я зашел для того, чтобы переодеться и через часик другой выезжать на работу.

После того как Амалия меня выгнала кочергой, я несколько часов ездил по улицам ночного города и все пытался понять, какого черта я творю?

Так и, не найдя ответа на этот вопрос, я вернулся домой, где знал, что все это время меня ждала Слава.

Более того, я знал это, даже когда находился в доме Амалии. Нашем некогда семейном доме. Меня туда затянуло магнитом, и я уже больше не хотел из него уходить.

— Рома? — зовет меня Слава, про которую я, после стычки и украденного у Амалии поцелуя, все время забываю. — Тебе нечего ответить на переживания своей жены?

Подхожу к шкафу и начинаю переодеваться. Снимаю рубашку и чувствую, что на ней еще остался запах бывшей жены и ее шампуня.

Блядь.

Поворачиваюсь так, чтобы меня не видела Слава, и подношу ткань к носу. Делаю вдох.

— Рома!

— Да отвали ты от меня! — рявкаю, резко обернувшись, и бросаю рубашку в корзину для грязного белья и достаю чистую. Бешусь. — Чего ты ко мне привязалась, Слава? Переживаешь за нашу роспись? Серьезно? — высмеиваю ее я.

Именно высмеиваю, чтобы помнила свое место и не забывала, почему и как оказалась на моей территории и теперь с моей же фамилией.

— Конечно, переживаю! Это был мой день, — начинает давить из себя слезный голос она. — Наш с тобой! А она взяла и испортила его…

— Короче так, — бросаю вешалку на пол и надеваю рубашку, принимаясь за пуговицы.

В жопу кофе. Куплю себе американо по дороге.

Ни минутой больше задерживаться здесь я не хочу, но на прощание Славе мне все-таки нужно объяснить пару моментов:

— Не забывайся, милая, — в моем голосе нет ни капли нежности. — И не забывай, кто я. И чтобы я больше никогда не слышал плохого слова в адрес дочери, либо ее матери. Амалия и Кристина большая и важная часть моей жизни, в которую ты не должна совать свой нос ни при каких обстоятельствах. Понятно?

— Рома, — обиженно произносит супруга. — Ты раньше никогда про них даже не говорил, а тут вдруг вспомнил и сделал их центром вселенной! Мне как, скажи, пожалуйста, на это реагировать?

— Молча.

Слава приоткрывает свой рот, чуть припухший то ли после сна, то ли после недавних уколов, и закрывает. Дошло наконец-то.

— Я тебя поняла, — проглатывает горькую пилюлю она.

В ответ я ничего ей не говорю, просто киваю, мол, наконец-то, и ухожу.

В прихожей проверяю уровень зарядки смартфона, документы, пытаюсь прикинуть, что сегодня нужно сделать по работе…

— Рома? — тенью в прихожей встает Слава, чем сразу же меня выбешивает.

— Ты что-то хотела? — демонстративно кладу руку на дверную ручку и нажимаю, показывая, что уже ухожу.

— Ты часто собираешься ночевать у бывшей жены?

И вроде бы вопрос Славы должен меня раздраконить, потому что это не ее собачье дело, но…

Он заставляет меня засмеяться, потому что я бы с удовольствием остался ночевать у Амалии, если бы мог.

Дорогие читатели! Приглашаю в книгу нашего литмоба, которая точно вам понравится)

Читайте по ссылке:

https://litnet.com/shrt/sMzT

Глава 16.

Мой рабочий день начинается с ухода за цветами и подготовки материалов. Вчера как раз привезли новый декор для букетов, и мне ещё с ним надо разобраться.

Устроиться работать в цветочный салон — это что-то сродни детской мечты, которая постепенно переросла в юношескую.

Ну а потом был университет, замужество, дочь, на которую уходили все силы, и снова к своей мечте я вернулась совсем недавно.

А конкретно — после развода, когда надо было срочно чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума от одиночества и боли предательства.

Моя напарница должна появиться на работе только ближе к обеду, потому что обычно в это время клиентов немного, и я справляюсь одна.

Но сегодня, стоит магазину открыться, первый клиент появляется у нас на пороге моментально. Только я успела отвернуться.

О его приходе меня оповещает подвешенный у двери колокольчик.

Вымирающая технология, которую давно пора заменить, но что делать, если мне она нравится тем, что создаёт неподдельный уют?

— Доброе утро, — вытираю мокрые ладони о фартук, потому что только что подрезала цветы в холодильнике, и получается так, что спиной выхожу к покупателю. — Чем я могу вам… Рома?!

Бывший муж стоит на расстоянии вытянутой руки. Высокий, статный, пахнет от него так вкусно, что я задерживаю дыхание. Видно, что немного невыспавшийся, но в остальном — подлец, которому всё к лицу.

Поразительно, как с возрастом он не просто не растерял своего магнетизма, а приумножил его.

И даже я, как бывшая жена, прекрасно это понимаю.

— Ты заблудился? — снова пытаюсь начать разговор я, чтобы заставить его перестать на себя смотреть.

Помогает. Горячев наконец-то приходит в себя и перестаёт пялиться на меня, как загипнотизированный.

Я ухожу за стойку, опускаю руки на прилавок, правда, краем глаза замечаю, что кончики пальцев подрагивают, и поэтому прячу руки за спину.

— Доброе утро, Амалия, — мягко и с хрипотцой в голосе говорит он. — Это тебе.

И ставит передо мной картонную подставку с двумя высокими стаканчиками кофе из моей любимой кофейни. Правда, я сто лет нам не была, хотя раньше мы с Ромой регулярно там брали себе кофе по утрам.

Один кофе — и, судя по запаху, это крепкий американо — он забирает себе, а второй аккуратно подталкивает в мою сторону.

— Это твой любимый капучино, — поясняет он. — С корицей.

Так, он еще акцент делает на том, что помнит, как именно я люблю свой кофе. Вот же гад.

— Спасибо, — отодвигаю напиток обратно к нему. — Не стоило тратить деньги и время. Я не приму твой кофе. И ни о чём не буду с тобой говорить. Уходи.

Рома смотрит на меня спокойно, словно мои слова не сумели пробить толстую броню самоуверенности.

Только под ней, в его глазах, я прекрасно вижу разгорающееся пламя недовольства.

К такому, как он, — ни до меня, ни после — я уверена, женщины не отказывали. Тем более в таком невинном жесте, как кофе на работу рано утром.

А я неблагодарная — взяла и не оценила.

Вот и бесится.

— А кто тебе сказал, Амалия, что я пришёл к тебе не по делу? — и тут хитрый Горячев принимается взглядом окидывать магазин.

Я злюсь, и, наверное, скорее похожа на рыбу-фугу, что вот-вот взорвётся десятками игл, но скрывать своих чувств не собираюсь.

Я не рада компании бывшего мужа. И хочу, чтобы он это себе на носу зарубил.

— Вы продаёте только готовые букеты или собираете на заказ? — вдруг спрашивает он.

— Рома, — у меня зубы хрустят, когда я к нему обращаюсь. — Пожалуйста, давай не будем ломать комедию. На кой тебе сдался букет?

— Мне нужны цветы. Розы. Желательно самые красивые и самые дорогие. У вас такие продаются?

— Продаются, — сквозь зубы выталкиваю я.

— Соберёшь для меня букет? — он подносит стаканчик кофе к губам и делает глоток, не разрывая взгляда.

Надо же, какой паразит. Хоть дай ему по роже, чтобы он этим кофе с ног до головы облился.

— Хочу подарить его своей женщине, — поясняет он. — Сделай красиво, на свой вкус. А он у тебя отличный, это я помню. И можешь никуда не торопиться, потому что я сам не спешу.

Дорогие читатели! Приглашаю в новинку нашего литмоба!

Читайте по ссылке:

https://litnet.com/shrt/n-5P

Глава 17.

Кем надо быть, чтобы просить бывшую жену собрать букет для новой?..

Правильно. Надо быть прожжённым ценником по имени Роман Горячев.

Которому ничего не стоит разбивать сердца, а потом по ним ходить подошвами, втаптывая в землю.

Но я не маленькая девочка, а взрослая женщина, которая давно привыкла из лимонов, которые ей подсовывает жизнь, делать лимонад.

— Как скажешь, — я улыбаюсь ему открыто и широко. — Букет так букет.

И прохожу мимо него, краем глаза замечая в лице бывшего мужа изумление. Словно его поразила моя спокойная, считай отсутствующая реакция. Хотя, может показалось.

А вдруг он и правда пришел сюда за букетом?

Ну да. И капучино для меня чисто случайно по дороге захватил.

Подхожу к витрине с розами, и ровно как просил Горячев, выбираю те, что вызывают отклик в душе. Выбираю несколько, проверяю лепестки и обрезаю стебли.

— Я думал про наш поцелуй прошлой ночью, — в тишине магазина слышу, как за спиной раздаются его шаги.

Я не реагирую и молчу. Мало ли что он думает.

— А ты? — настойчиво продолжает тему он. И я слышу в его тоне нетерпение.

— Что я? — разворачиваюсь, и как ни в чем ни бывало мимо него прохожу к секции с сезонными цветами.

Кончиками пальцев бережно пробегаюсь по ирисам, выбирая несколько для акцента.

Вернее стараюсь выбирать, потому что присутствие бывшего мужа нервирует с каждой секундой все больше.

— Ты думала о нашем поцелуе? — даже на расстоянии слышу, как этот вопрос царапает ему горло. Словно Роме нелегко совладать с чувствами.

Занесенная над цветами рука вздрагивает, но я тут же отмираю и беру несколько стеблей.

— Конечно, думала, Ром, — тихо усмехаюсь я и снова слышу, как он подходит. Но в этот раз быстрее и останавливается прямо у меня за спиной.

Я снова его огибаю, словно корабль, лавирующий между скалами, и иду к вазам с зеленью и наполнителями.

— И? — никак не унимается он, и странным тоном произносит: — Если ты нарочно играешь со мной, то у тебя получается, Амалия. Только учти, что я человек азартный, — его голос касается моих собранных на макушке волос, а до обтянутой тонкой кофтой спины долетает жар его тела. — И не сдаюсь, пока не получаю то, что хочу.

— Ах вот как, — беру пару веточек эвкалипта, разворачиваюсь и сразу же упираюсь в стену под названием бывший муж.

Не поднимая головы и прикусив язык, снова огибаю его, но так выходит, что наши плечи соприкасаются и у меня из рук падают несколько роз.

Рома сразу же поднимает цветы и возвращает их мне, горячими пальцами касаясь моих холодных ладоней.

— Может, ответишь на мой вопрос? — его голос звучит близко-близко, потому что спросить меня об этом, Рома наклонился к моему лицу.

Из-за разницы в росте ему всегда надо было наклоняться ко мне, особенно когда мы были наедине.

— У меня к тебе встречный вопрос, Рома, — сжимая в руках стебли цветов до легкого хруста, я поднимаю глаза и смотрю в стремительно темнеющие глаза бывшего мужа. — Ты помнишь, как я пригрозила тебе кочергой?

Он моргает, и, мотнув головой, смотрит на меня с недоверчивым прищуром.

— Ну помню. Только как это связано с тем, что мы…

Не даю ему договорить.

— Сам рассуди, если бы мне понравился твой поцелуй, стала бы я тебя отгонять первым, что попало под руку, ржавой железкой? — с этими словами я легко проскальзываю мимо Горячева, чье эго сейчас наверняка ранено как никогда до этого.

Подхожу к высокому деревянному столу флориста и раскладываю перед собой цветы по видам. Стараюсь сосредоточиться, чтобы собрать этот гребаный букет, но чувствую, как на мне горит взгляд бывшего мужа.

— Это что сейчас было? — обманчиво спокойно спрашивает он.

Уж я за годы брака выучила о нем все, и даже не глядя, по одному только голосу могу понять то, в каком он настроении.

И прямо сейчас Горячев, который ввалился в мой магазин с обворожительной улыбкой и намерением пофлиртовать со мной, проклинает все на свете и ждет от меня пояснений.

— Хорошо, скажу прямо: мне не понравилось! — поднимаю на него взгляд и вижу, как в ответ на мои слова на лице Ромы задергались желваки.

Поскольку следующие несколько минут, слава богу, проходят в тишине, я уверенными движениями собираю букет по спиральной технике, попутно обрезая лишнее.

Выбираю подходящую крафт-бумагу, перевязываю букет лентой в тон.

— Держи, — готовый букет, кладу на стойку и выдыхаю.

После того как я влепила ему словесную пощечину, а мои слова он точно воспринял как оскорбление, у него больше нет причин тут оставаться.

Рома молча подходит к стойке, параллельно доставая бумажник, и даже не смотрит на букет, который я собрала.

Так же молча он кладет на стойку крупную купюру.

— Сейчас, — тянусь к кассе, в уме прикидывая, будет ли мне, чем разменять. Скорее всего, нет.

— Сдачи не надо.

— Но тут на десять таких букетов, — мотаю головой я.

— На десять? — он вскидывает бровь.

И бросает поверх первой купюры еще одну. Такого же номинала.

— Что ты делаешь? — мне становится неудобно.

— Плачу за твой труд столько, сколько считаю нужным.

— Рома, — собираюсь спорить я.

— Мне пора, Амалия, — он в последний раз обрушивает на меня свой тяжелый, неподъемный взгляд, но прежде чем покинуть магазин, говорит: — А букет, кстати, тебе. Надеюсь, нравится.

Дорогие читатели! Приглашаю в новинку нашего литмоба))

Читайте по ссылке:

https://litnet.com/shrt/ndFw

Глава 18.

— Алло, пап, привет! — Кристина отвечает на звонок от Ромы посередине ужина, радостно бросая еду и подхватывая со стола смартфон. Я как чувствовала — просила её не нести телефон за стол.

Еда сразу же теряет вкус. Я настораживаюсь и тихо откладываю приборы в сторону.

Его сегодняшняя выходка наградила меня головной болью, что не проходила до конца дня.

И вызвана она была нескончаемым потоком мыслей, потому что я не привыкла, чтобы бывший муж был в моей жизни такое количество времени.

Так ещё и с вопиющим поведением! Как вспомню его выходки, так внутри всё закипает.

И у него ещё хватило наглости позвонить дочери, которой он навешал на уши лапши про свой якобы развод, хотя сам на самом деле женился в очередной раз после нашего расставания.

Причём солгал он дочери так подло, что теперь я не знаю, как открыть ей глаза. Это, к слову, вторая причина, почему у меня в голове сегодня густой туман, хотя обычно я мыслю трезво и легко нахожу решение проблемам.

— Ага! — улыбаясь отвечает ему дочь и краснеет. — Я тоже по тебе скучаю, пап. — Он что-то долго ей говорит, дочь внимательно его слушает, а потом поднимает на меня большие глаза. — Да, мама здесь, мне передать ей трубку? Хотя, она вряд ли разрешит…

Разрешит что? Я сразу же настораживаюсь, но дочери своей реакции не показываю. В момент пересохший рот смачиваю глотком воды.

— Мам? — Кристина встаёт из-за стола и подходит ко мне. Даёт в руки трубку. — Папа хочет с тобой поговорить.

— Хорошо, — буквально выталкиваю из себя улыбку. — Садись обратно ужинать, зайка.

Дочь возвращается на стул, и что примечательно — сегодня она села на место, которое пустовало последние пять лет, то самое, которое занимал за обеденным столом её отец до того, как ушёл.

Я сразу же это подметила, но как отреагировать — не знала.

Да, он подлец по отношению ко мне, но разве это даёт мне право лишать дочь счастья?

Смартфон дочери едва не выскальзывает из взмокшей ладони.

— Слушаю.

— Амалия, — бывший муж произносит мое имя так, словно карамельку во рту перекатывает. — Как ты? — галантно интересуется он, а у меня к горлу подкатывает.

— Рома, ты что-то хотел? — из-за присутствия дочери я делаю свой голос куда мягче, чем хочу, но всё равно к делу перехожу сразу же.

— Да. Я хочу поговорить с тобой о Кристине.

— Говори, — неприятное чувство закручивается в районе груди.

Мне не нравится то, как основательно он вдруг вжился в роль отца после нескольких лет отсутствия. Но опять же, поспешных выводов лучше не делать.

— Я планирую отпуск на неделю, в который хочу взять с собой Кристину.

Теперь понятно, почему у дочери была такая реакция: он-то во всё заранее её посвятил, и только потом они решили передать трубку мне.

Она смотрит на меня с надеждой в глазах, правда, её взгляд тускнеет, когда я поднимаюсь из-за стола и, чтобы продолжить этот разговор, ухожу в другую комнату.

Закрываю за собой дверь и больше не сдерживаю тона:

— У неё учёба.

— И что? Я поговорю с директором, пусть присылают ей домашки на электронную почту.

— Тебя не было в её жизни несколько лет, а тут ты вдруг решил объявиться и сыграть в героического папу, с которым всё можно? — я открыто язвлю Горячеву.

Он выслушивает меня и хмыкает, мол, так и думал, что я отреагирую отказом.

— А что, мне нужно выждать какое-то время, чтобы я мог качественно проводить время со своим ребёнком? Кристина у меня единственная дочь, и я хочу, чтобы она привыкла к хорошей жизни. В том числе к путешествиям, и если надо, то во время учебного года. В этом нет ничего такого, Амалия. Не усложняй вещи, пожалуйста.

— Не усложнять? — с губ срывается ядовитая усмешка. — Скажи мне, Рома, а ты в поездку с Кристиной свою новую жену возьмёшь?

Тишина затягивается почти на минуту, и я понимаю почему. В план Горячева не входило то, что правда о его второй свадьбе так быстро всплывёт наружу.

— С какой целью интересуешься? — меня оскорбляет то, что он опять всё выворачивает в свою выгоду.

— Ах ты паразит! — ругаюсь прямо в трубку. — С какой целью я интересуюсь? Ты что думаешь, мне наплевать на твою личную жизнь? Тогда ты заблуждаешься! Мне до лампочки, хоть гарем себе заведи со ста наложницами. Волнует меня другое. А именно: ментальное здоровье нашей с тобой дочери, которой ты продолжаешь врать. Ты хоть на минуту представил себе, что с ней произойдёт, когда она узнает правду, Рома? Это же будет катастрофой!

— Амалия, притормози, будь добра. Прежде чем ты запишешь меня в злодея окончательно, давай расставим точки над i. Кристине про мою личную жизнь никаких подробностей знать не надо.

— То есть ты собираешься продолжать ей лгать? Так ещё и меня собираешься в это впутывать, я правильно понимаю?

— Единственное, что я тебе предлагаю, — это оберегать нашу дочь от информации, которая сделает ей больно. Всё. Мы же в детстве не говорили ей, что Дед Мороз ненастоящий? Тут похожий принцип.

— Какой Дед Мороз? — сквозь зубы рычу я. — Рома, скажи мне, у тебя что, нет совсем ничего святого? Как тебе собственную дочь не жаль?

— Я свою дочь люблю, — железно произносит бывший муж. — Больше, чем ты можешь себе представить.

— Мог не говорить, а по поступкам и так это заметила!

— Всё с моими поступками в порядке, не надо переворачивать. И ещё: я строго-настрого запрещаю тебе говорить Кристине о моей новой жене.

— А кто ты такой, чтобы мне запрещать говорить своей дочери правду?

— Я главный мужчина её жизни, — как само собой разумеющееся произносит он. — Теперь давай вернёмся к теме нашего разговора. Надеюсь, ты не будешь препятствовать тому, чтобы я дочери мир показал?

От автора: Дорогие, я извиняюсь за вынужденную паузу в выкладке. Возвращаемся в прежний ритм работы)

Глава 19.

— Ну мама! — разочарованно смотрит на меня дочь, когда я вручаю ей телефон вместе с отказом. — Почему я не могу с папой съездить в отпуск?

— Потому что!

— Это не ответ! — возмущается она и выглядит скорее растерянной.

Потому что я ещё никогда так с ним не разговаривала. Для меня один из принципов воспитания — это уважение, а ещё — слова. Я их всегда фильтрую и выбираю, чтобы, не дай бог не обидеть дочь.

Но тут…

Удивляюсь, как у меня ещё пар из ушей не пошёл.

Сажусь обратно на свой стул и принимаюсь вилкой ковырять остывший ужин. Психую, встаю, подхватываю свою тарелку.

— Тебе подогреть? — спрашиваю Кристину, которая настолько несогласна с моим отказом, что решила показать мне характер. — Ау, я с кем разговариваю?

— Я не буду есть твой противный ужин! — она поворачивается ко мне, смотрит исподлобья, как затравленный зверёк.

— Ах, противный? — вскидываю бровь и чувствую, как на кончике языка вертятся слова в адрес её отца.

Это ведь из-за него у нас сейчас происходит этот разговор. Из-за его лжи. Потому что, если бы дочь знала, что он её обманул, ни на какую поездку с ним она бы не согласилась ни за что.

Порочный круг какой-то.

Чтобы успокоиться, я иду к микроволновке, отправляю туда свою тарелку, хотя ни намёка на аппетит у меня нет.

— Кристин, ты зря на меня обижаешься. Я желаю тебе только добра.

— Да? — с вызовом бросает она мне в спину.

— Да, — отвечаю, наблюдая за тем, как в микроволновке по кругу катается мой ужин. Это успокаивает.

— Тогда, если ты хочешь, чтобы я в это поверила, отпусти меня к папе. Или я больше не буду с тобой разговаривать!

Я стискиваю веки. Открываю глаза. Снова моргаю. Достаю из микроволновки тарелку и на пятках разворачиваюсь к дочери.

— Это что сейчас было?

— Мои условия, — пожимает плечами дочь и смотрит на меня глазами отца. Та же острота во взгляде, та же мимика. — А что?

— А то, дорогая моя, что это манипуляция. Ты где такого нахваталась? — требую я и со звоном ставлю тарелку на стол. — Это что за поведение?

— Нормальное у меня поведение. Можно даже сказать, это естественная реакция. Ты ведь меня не хочешь отпускать, потому что злишься на папу, да?

— О боже, — я накрываю лицо ладонями. — Зайка, ты ушла не в ту степь. Если твой папа захочет взять тебя в отпуск на летних каникулах — я буду за обеими руками. Но не в учебный год, — уверенно объявляю я.

— Какая разница когда? Мам, ну сама рассуди…

— Это моё финальное решение, — отправляю в рот кусочек ужина, но никак не могу заставить себя его прожевать. — Дуй греть свой ужин.

Какое-то время дочь молчит. А я понимаю — злится. Уверена, что Горячев сумел ей продать идею совместной поездки так же, как и мне пытался продать ответственность за свою ложь.

Он плохо меня знает, если думает, что я молчаливо соглашаюсь с враньём, которым он купил любовь нашей дочери.

На самом деле я просто жду момента, когда у неё пройдёт эта одержимая привязанность к отцу. Пусть она привыкнет к нему, и пусть улягутся эмоции.

А потом, если он сам этого не сделает, я открою ей глаза на истину.

— Нет у меня аппетита, чтобы я ела! — Кристина вдруг вскакивает из-за стола, берёт в руки тарелку и со всей силы швыряет о пол.

Осколки посуды разлетаются по плитке вместе с пятнами еды. А меня аж до слёз пробирает за секунду.
Только дело, конечно же, не в битой посуде.

— Кристина… — я медленно поднимаюсь на ноги и смотрю на свою дочь в изумлении. — Зайка, ты чего? — пытаюсь к ней подойти.

— Не подходи ко мне! Не лезь ко мне! И не разговаривай со мной! Только папа меня понимает! Как только он появился в моей жизни, я снова почувствовала себя живой. И вот мы с тобой остались вместе на пять минут — я снова чувствую себя несчастной…

От слов Кристины и от вида того, как она плачет навзрыд, у меня разрывается сердце.

Я не слушаю её и в несколько шагов пересекаю кухню, наступая на осколки тарелки голыми ногами. Мне плевать на боль, я её не чувствую.

Физическую — не чувствую. А от душевной умираю…

— Иди ко мне, — я сгребаю дочь в охапку, обнимаю её, прижимаю к себе и целую. — Я не знала, что ты так себя чувствуешь рядом со мной. А если бы знала, то сделала бы всё для твоего счастья. Я же люблю тебя, — перебирая её волосы, кончиком языка смахиваю слёзы. — Больше всех на свете люблю.

— Я тебя тоже… — плачет мне прямо в грудь дочь и обнимает меня так, как цепляются за родителя маленькие обезьянки. Кажется, даже на цыпочки привстаёт. — Я тебя тоже, мам, — продолжает рыдать она. — Но и папу я люблю так же сильно, как и тебя. Вы же оба мои родители. Мои мама и папа…

Я не знаю, сколько по времени мы вот так ревём, стоя в обнимку на кухне. Я не хочу отпускать Кристину, а она не хочет отпускать меня.

И я понимаю, что если мы с ней не скажем друг другу важные слова, то завтра проснёмся с этим ужасным послевкусием после нашей первой и единственной ссоры в жизни.

— А знаешь что, — я вытираю с лица слёзы и с улыбкой смотрю на дочь, чьи слёзы тоже стараюсь вытереть с раскрасневшихся щёк. — Я передумала. Поездке быть!

— Правда? — её глаза загораются, как две звезды, и мне становится не по себе, что я сразу не поняла, насколько эта тема для неё важна.

— Правда, милая. Конечно, правда, — она бросается на меня и снова повисает маленькой обезьянкой, приговаривая, как сильно благодарна.

— Тогда давай прямо сейчас позвоним папе, чтобы он купил билеты? — она смотрит на меня с надеждой в глазах.

— Давай, — говорю я. — Только у меня будет одно условие, против которого, я уверена, твой папа выступать не будет.

— Какое? — настораживается дочь.

— Я полечу с вами.

Это последнее, чего я хочу в своей жизни застрять на краю света с бывшим мужем. Но моя работа как матери в первую очередь оберегать своего ребёнка. Именно этим я и буду заниматься.

Глава 20.

— Амалия, стой, — Рома буквально хватает меня за руку после того, как я в присутствии дочери объявляю, что еду с ними.

Делаю это только для нее, чтобы сделать ее счастливой. Перед глазами до сих пор стоят ее слезы, а в ушах звенят ее слова, которые заставили меня испытать настоящий ужас.

Я почувствовала себя плохой матерью. Я все никак не могу не стереть это ощущение из памяти, не соскрести его со своей кожи.

Счастливая Кристина убегает обратно домой, чтобы позвонить своим подружкам и рассказать о грядущей поездке, а я за ней проследовать не успеваю.

Задерживаюсь буквально на мгновение. Ноги врастают в землю, а сердце ухает, словно я с высоты падаю в обрыв. Глаза начинает щипать от слез, а я не хочу, чтобы их видела она или бывший муж, поэтому и замедляюсь в опасно близком расстоянии от бывшего мужа.

Который оставил на мне слишком много шрамов, чтобы я могла играть с ним в совместное воспитание общего ребенка и при этом не чувствовать над собой тени его предательство.

И вот бывший муж меня ловит. Я через одежду чувствую его горячее прикосновение, от которого так и хочется дёрнуться, вложив побольше сил.

А потом такой же мертвой хваткой в меня вонзается горячий взгляд.

— Ты серьезно? — его глаза гуляют по моему лицу, а ноздри трепещут, как будто он втягивает мой запах. — С нами поедешь?

— Это проблема? — взглядом показываю, чтобы убрал от меня руки. — Не бойся, за свои билеты с Кристиной я сама заплачу, — отвожу глаза в сторону. — по твоему кошельку это не ударит. Я ради дочери еду. Поясняю это, на случай если ты там себе чего-то придумал…

Делаю в воздухе неопределенный жест, но Рома все понимает правильно. Я только что обозначила свои границы, чтобы предупредить его возможные поползновения в свой адрес.

До сих пор не понимаю, что толкает его, зрелого мужчину с вереницей молодых супруг, смотреть на меня если не голодными, то безумными глазами.

— Не глупи, — мотает головой он, словно думал совершенно не об этом. — Я не чмо, чтобы деньги брать с матери своего ребенка, — на мгновение он даже смыкает веки, показывая, насколько мои слова абсурдны. — Амалия, я приятно удивлен, что ты едешь.

И опять это странная интонация, которую я не знаю, как истолковывать.

— Я нет, — отчеканиваю, и это его отрезвляет. — Мне глубоко неприятна твоя компания. Мой поступок — это жертва во имя нашей дочери, — тут мой подбородок слегка дрожит, потому что я все еще не отошла от нашего с ней эмоционального разговора вчера.

Я прямо вижу, как с Ромы спадает первичное очарование новостью о том, что я присоединяюсь к ним.

— Ты не меняешься, — с металлической ноткой в голосе начинает он. — Но я все-таки постараюсь скрасить наше время препровождения вместе. Это моя работа как главы семьи.

Вскидываю бровь и, скрипя зубами, говорю:

— Для Кристины старайся сколько влезет. Это твоя работа.

Его оговорку про главу семьи, которая на самом деле является его хитрой манипуляцией, пропускаю мимо ушей. Даже комментировать не буду.

— Всего доброго, Рома, — поворачиваюсь корпусом в сторону дома, и тут меня буквально жалят его следующие слова.

— А что, если я хочу стараться и для тебя тоже? — он набрасывает их на меня арканом.

Вот же гад.

— Прощупываешь почву? — бросаю через плечо.

Горячев стоит на месте, поза уверенная. На лице ни капли стыда. Только легкая тень нетерпения, когда же я отвечу на его вопрос. И мне не нравится то, насколько он с каждой нашей встречей все сильнее хочет залезть мне под кожу.

— Что, если да? — идет на риск он. — Что, если я действительно прощупываю почву?

Мне хочется ахнуть от неприкрытой наглости его вопроса.

А как же жена, Рома? Как же твоя новая, молодая, сексапильная жена?

Которая наверняка ждет тебя дома и переживает, ведь после свадьбы ты начал активно навещать бывшую семью…

— Тогда тебе нужно кое-что зарубить себе на носу: никакой почвы нет. Только зыбучие пески, в которых прячутся ядовитые змеи. Один неосторожный шаг, и я нанесу тебе такой урон, что мало не покажется. Мы друг друга поняли?

Взгляд бывшего мужа становится острее, поблескивает словно лезвие и завораживает опасной глубиной.

Я все жду, когда он ответит мне колкость, которая так и вертится у него на языке. Я это вижу и чувствую.

Но он молчит.

— До встречи, Амалия, — на этом месте я выдыхаю и быстрой походкой направляюсь к воротам. — Чуть не забыл, — я словно спотыкаюсь о невидимую стену, — возьми с собой коктейльное платье и туфли.

Глава 21.

Ночь перед отлётом выдалась никакая.

Я даже не то чтобы лежу на постели, глядя в одну точку.

Я сижу на краю идеально застеленной кровати, в пижаме, с книгой в руке.

Специально сегодня её купила, чтобы чтение помогло заснуть. Как знала, что не выйдет.

Кристина тоже еле улеглась, всё вертелась у зеркала, примеряя наряды. Мы в последний момент помчались в торговый центр, чтобы докупить недостающие вещи.

Она всё косилась на меня у стеллажей в магазинах, ласково ругая:

— Мам, ты чего в отпуске решила, как бабка выглядеть? Только не обижайся, я правду говорю. Ты себе покупаешь либо чёрное, либо серое, либо мешковатое. Ты же ещё молодая женщина, и фигура у тебя идеальная. Можешь позволить себе всё что угодно носить! Тем более… — глаза дочери заблестели, а мне и без слов стало понятно, чего она хочет. — Там будет папа, и он… Мам, мне кажется, что ты ему нравишься…

Я тогда проглотила рвущийся из груди стон и кончиками пальцев прикоснулась к губам, чтобы запечатать их и не сказать лишнего.

Милая моя девочка, совсем наивная и влюблённая в идеальный образ своего папы, стояла передо мной, пальцами сжимая новую футболку.

И что я должна была ей сказать? Правду, которая её просто уничтожит, или подхватить её ошибочное предположение, чтобы она продолжила строить воздушные замки насчёт меня и её папы?

Тут и без лишних слов понятно, что она хочет нашего воссоединения.

Которое невозможно.

— Вот именно поэтому дорогая моя, — я ласково щёлкнула её по носу, — раз я могу себе позволить носить всё что угодно, я выбираю комфорт! — не знаю, откуда у меня взялись силы перевести этот разговор в нейтральное русло.

Хотя частично это и было правдой. Я не гонюсь за вниманием кого бы то ни было и одеваюсь так, как считаю нужным.
Но есть и другой момент…

Слова Ромы о том, чтобы я захватила с собой коктейльное платье и туфли, сработали огромным мигающим красным сигналом «стоп».

Моя задача в этом отпуске — сделать так, чтобы бывший муж не видел во мне объект вожделения. Точка. И это не потому, что я боюсь вспышки его чувств ко мне.

Просто я человек с чувством собственного достоинства.

И чужие мужья, вместе со своими плотоядными взглядами, меня не интересуют от слова совсем.

Я, конечно, стараюсь этими мыслями себя утешить, но время бежит, и уже давно перевалило за полночь. Как бы я ни хотела выстроить между мной и бывшим мужем глухую стену, это намного сложнее теперь, когда он снова вернулся в нашу жизнь.

Заставляю себя лечь в кровать силой.

Включаю ночник, носом утыкаюсь в книгу, а вижу там… ничего.

Танец чёрных закорючек на бумаге под неутихающий шум собственных мыслей.

И тут я делаю огромную ошибку, когда тянусь к прикроватному столику за телефоном.
А потом совершаю ещё большую глупость, когда захожу в соцсети и начинаю, стыдно признаться, искать…

Как будто мне нужно было дождаться этой глубокой ночи и под её покровом искать в соцсетях пазлы, которые могут помочь мне воссоздать жизнь моего бывшего мужа в тот период, когда он про нас с Кристиной благополучно забыл.

Я ещё не знаю, на что наткнусь, но сердце уже бьётся так сильно, что мне приходится отодвинуть одеяло в сторону.

Жарко. Влажные от нервов пальцы скользят по экрану, когда я перелистываю аккаунты дальних членов семьи Горячева, его друзей, коллег, с которыми он работает бок о бок уже не один десяток лет.

Но ничего не нахожу и облегчённо выдыхаю, за что сразу же хочу стукнуть себя по голове.

Мне изначально должно было наплевать на его личную жизнь. Так чего же я радуюсь теперь, когда не нашла никаких её следов в интернете?

Я уже собираюсь убрать телефон в сторону, как соцсеть показывает мне уведомление.

Такие обычно выскакивают, когда сайт предполагает, что вы с этим человеком знакомы в реальной жизни.

Но нет.

Никакой Славы Горячевой я не знаю.

Зато на фотографии девушки, что позирует для снимка с чуть надутыми пухлыми губами, я узнаю солнечные очки бывшего мужа.

Одёргиваю себя: ведь это не те детали, которые должны привлечь внимание. Подумаешь, очки похожие. Подумаешь, фамилия та же самая…

Палец сам нажимает на её профиль, который, к слову, пуст, словно создан недавно.

Фотография профиля Славы Горячевой обведена светящимся кружком.

Жму и на него, чтобы посмотреть «историю», которая по прошествии времени сгорит.

Секунда — и во весь экран появляется фото лица Славы крупным планом, а потом это фото превращается в короткое видео.

На котором она, лёжа на мужской груди, кончиками пальцев пробегается по идеальному, мускулистому телу.

Которое принадлежит Роме, тут и гадать нечего — я его узнала.

Моё бедное сердце пускается в такую беспощадную скачку, что я слышу его стук в ушах.

Видео без звука.

На экране надпись: «Наша ночь перед недолгой разлукой… Люблю».

А я... Я умираю от неожиданного укола ревности и боли, как будто смотрю не на своего бывшего, а на самого что ни на есть настоящего моего мужчину.

Очнись, Амалия!

Он с тобой играет, забавляется. А ты что, ведёшься?..

Глава 22.

— Как дела у моих девочек? — именно этими словами бывший муж решает поприветствовать нас, когда мы садимся в салон его автомобиля.

План такой: мы вместе с ним едем в аэропорт, и он оставляет машину там на парковке вплоть до нашего возвращения.

В моих планах было нам с Кристиной добираться самостоятельно, но Горячев всё продумал и попросил дочь передать мне, во сколько он заедет.

— Отлично, папочка! — Кристина бросается целовать его в щёку, и мне приходится проглотить все те слова, которые вертятся на языке.

Я не хочу портить дочери внеплановые каникулы с отцом, которого столько лет не было в её жизни.

— Амалия, как ты? — наши взгляды встречаются в зеркале заднего вида.

И уж глазами я даю ему понять, что думаю обо всём этом представлении с «моими девочками».

— Нормально, — сухо отвечаю я, не утруждая себя тем, чтобы интересоваться его настроением.

Рома тему не продолжает. Видимо, ему без труда удалось правильно прочитать все между строк.

Перед глазами до сих пор стоит картинка из социальной сети его молодой жены: как она ласкает его тело и заранее скучает.

Ночь перед разлукой они вряд ли в воздержании, и после этого у него всё равно хватило наглости называть нас с Кристиной своими!

В общем, поездка до аэропорта проходит под скрежет моих зубов на заднем сиденье. И я не знаю, как всё это время вытерплю рядом с ним.

— А у нас будет один номер на всех? — вопрос, заданный Кристиной, что сидит рядом с отцом, из любопытства, заставляет меня вспотеть.

— Я снял нам апартаменты. Это как квартира на всю семью, где у каждого будет своя комната, — на этом месте я вдыхаю. Не хватало ещё быть запертой в одном пространстве с бывшим мужем. — Я выбрал отличное место, — он с улыбкой поворачивается к Кристине. — Тебе понравится вид, я уверен.

— Откуда ты знаешь, что мне может понравиться? — игриво спрашивает она, а у меня сердце колет от чувства, похожего на жалость.

Она без ума от Ромы, любит его настолько сильно, насколько может любить дочь отца. Даже когда он молчит и просто ведёт машину, она смотрит на него, не сводя взгляда.

Интересно, он хоть понимает, что натворил, когда на несколько лет исчез из её жизни?
Как бы это теперь не сформировало у неё привязанность к вот таким вот эмоциональным качелям.

Не дай бог, Горячев ещё раз попытается по каким-либо предлогам оборвать с ней общение — я его из-под земли достану и прибью.

Дочь для меня важнее всего на свете. А тот разговор на кухне, во время которого она призналась мне в том, что несчастна, вообще перевернул всю мою жизнь.

Я до сих пор живу с осадком и ощущением того, что я плохая мать.

Ведь сейчас из каждого утюга орут о том, что хорошая мать может заменить отца. Раз я не заменила — то, значит, и не хорошая.

— Я знаю, какой вид понравился бы твоей маме, — отвечает на вопрос дочери бывший муж. — Догадываюсь, что у вас с ней похожие вкусы.

— А что, если у меня такие же вкусы, как у тебя?

На этом месте Рома смеётся. Искренне так. И меня опять щемит сердце, потому что его улыбка до боли напоминает улыбку Кристины.

Она вообще во многом напоминает своего отца, и чем старше становится, тем сильнее перенимает у него характер.

— Так это ещё лучше, — я чувствую, как Рома опять бросает на меня взгляды через зеркало заднего вида. — Потому что у нас с твоей мамой тоже вкусы совпадают.

— Ого, надо же, — говорит Кристина, но я замечаю, как её тон меняется, становясь грустным. — Так если у вас одинаковые вкусы, то почему вы развелись?

В этот момент до звёздочек перед глазами зажмуриваю веки. Ведь она уже не ребёнок, а подросток, и кое-какие вещи понимает.

— Кристина, зайка, — слышу, что голос бывшего мужа охрип от неожиданности. — Тут всё сложно.

— Правда? — усмехается дочь, и я слышу в её тоне сарказм, что заставляет меня насторожиться. — Знаешь, пап, если бы мне мама сказала, что всё сложно, я бы ей поверила. Потому что она, в отличие от тебя, больше замуж ни за кого не выходила. Даже не встречалась, ни с кем и не флиртовала…

— Я не думаю, что сейчас лучшее время это обсуждать, — тараторю я, чувствуя, что готова провалиться сквозь землю.

И даже не столько от стыда, сколько от остроты этой темы. Кристина, конечно, может хотеть ответов, но она к ним не готова.

— Я согласен с твоей мамой. Это серьёзный разговор, на который нам нужно будет выделить время и всем троим сесть за стол. Звучит как план?

— Да… — слабым голосом блею я.

— Нет! — громко говорит Кристина, перебивая меня и обламывая Рому. — Нет, мама и папа. Всё звучит так, как будто вы хотите за моей спиной сговориться и потом скормить мне ложь.

От её слов у меня в висках начинают раздаваться удары в гонг.

— Я бы никогда не стал тебе лгать, — проникновенно говорит ей Горячев, отчего у меня начинает подгорать одно место.

Надо же, какой талантливый лжец!

— Тогда прямо сейчас расскажи мне, пап, всю правду как есть: почему ты сначала маме изменил, а теперь, через столько лет, смотришь на неё влюблёнными глазами?

Глава 23.

Я готова под землю провалится от ее вопроса. Надо же, как она метко высказалась и прижала Рому к стенке.

Не каждая взрослая женщина так может… а тут подросток! Не зря говорят, что в наше время молодежь другая.

Вижу это по своей дочери. Она даже выражается такими словами и оборотами, которых я в ее возрасте не знала. Не говоря уже о том, что она смело и вслух пытается разобраться с родительскими проблемами.

Я не вижу лица бывшего мужа, хотя до этой минуты наши взгляды регулярно встречались в зеркале заднего вида.

— Кристина, дочка, — размеренно, даже воспитательным тоном произносит он. — Это наша с твоей мамой личная жизнь.

— Но я часть этой самой личной жизни! — резонно подмечает она. Ох, не хотела бы я сейчас оказаться на месте Горячева. — Вы же меня родили, а значит, я самый что ни на есть продукт ваших отношений…

— Зайка, — тут вклиниваюсь уже я, потому что как бы сильно бывший муж ни заслуживал вопросов от собственной дочери, это правда разговор к которому она не готова. — Наши с твоим папой отношения — это одно. А наша любовь к тебе — другое. С нашей стороны будет неправильно вовлекать тебя во все детали…

Я замолкаю, потому что дочь резко поворачивается ко мне и смотрит с недоверием. На совсем еще юном лице, между бровей залегла морщинка.

Она бывает хмуриться, даже когда спит, впрочем, есть в кого. Рома тоже мне часто говорил, что я когда сплю, хмурюсь.

— Я хочу, чтобы мне ответил папа, — она переводит взгляд с меня на Рому. — Ведь это он нас бросил. А ты почему-то его защищаешь, — укоризненно произносит она.

— Я никого не защищаю, просто…

— Амалия, — голос бывшего мужа звучит слишком близко.

Я пока слушала дочь слишком едва не просочилась между передними сиденьями. Так выходит, что мы останавливаемся из-за ремонтных работ впереди.

Рома поворачивается к Кристине, но на короткое мгновение смотрит мне в глаза, и что-то в его взгляде пробирает меня до самой души.

Неужели Кристине удалось достучаться до совести отца?

Впрочем, мне то какое дело? Прошлое в прошлом. А то, что он в меня такими взглядами бросается, ну перебесится, никуда не денется.

— Кристина права, — говорит он мне. — И задает правильные вопросы, — губы бывшего мужа трогает горькая ухмылка. — Я смалодушничал минуту назад, когда решил поумничать про личную жизнь. Так и есть, родная, — он, наконец, переводит взгляд на нее, — я вас с мамой оставил, но…

— Бросил, — поправляет его Кристина. — Бросил, пап, и не может здесь быть никаких но.

— Вот как, — он снова усмехается, но не так, как делают, когда хотят обесценить, а когда восхищаются собеседником. — Хорошо, не будет никаких «но». Я вас бросил. Поступил как подлец, — после паузы он говорит слова, которых, судя по реакции дочери, она ждала сильнее всего. — И это было самой большой ошибкой в моей жизни.

Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы, но это только первичная реакция, после которой следует мой неистовый гнев. Пальцы вздрагивают от желания набросится на бывшего мужа и придушить его!

Скотина.

Самая большая ошибка, после которой он бросился менять жен, и все никак не может остановиться?

Поверить не могу, что он играет с чувствами собственной дочери. Как умный мужчина он не может не понимать, какой эффект на нее производят такие слова.

А вдруг она тайно мечтает о нашем воссоединении? И слова ее отца только подкидывают новых дров в разгорающийся костер ее несбыточной мечты?

— Если бы можно было повернуть время вспять, что именно ты бы исправил? — вопрос дочери заставляет меня зажмурить веки.

Я так и знала, что его лживые, помпезные слова навредят ей.

— Там зеленый, — вклиниваюсь, показывая на загоревшийся зеленый сигнал временного светофора. — А то мы тут заболтаемся и пропустим рейс.

— Ты права, — Рома трогается, но пока машина все еще едет на медленной скорости, решает ответить на вопрос Кристины: — Я бы все исправил, зайка. Все.

До аэропорта мы едем в тишине. Но если для меня она давящая, то дочь проводит путь, летая в облаках. Нетрудно догадаться, о чем она думает, ведь Рома дал ей почву для пустых фантазий.

Которые разобьют ей сердце! Но об этом Горячев, конечно же, не думает и преследует какие-то личные, эгоистичные до мозга костей цели.

Убила бы.

Подгадав момент, когда в здании аэропорта Кристина уходит в туалет, я в буквальном смысле слова припираю бывшего мужа к стенке. Согнув руку в локте я им упираюсь Горячеву в грудную клетку.

— Амалия? — спокойно интересуется он, но судя по выражению лица понимает, что я на взводе и это еще мягко говоря. — Что-то случилось?

— Как у тебя язык поворачивается лгать нашей дочери?! — шепотом кричу я. — Неужели ты не понимаешь, что с ней сделает твое вранье? Ответь мне, Рома! Только не надо сейчас придумывать правильный ответ, и вертеться как уж на сковородке, как есть скажи. Правду!

— Дурочка? — ласково говорит он и убирает с себя мой локоть. — Я о своей дочери забочусь ничуть не меньше твоего, — ласковая нотка в его голосе превращается в опасную. — И все, что я ей говорю это правда.

— Да ты что? — насмехаюсь над ним. — А куда ты, папаша-герой, который жалеет об ошибках прошлого, планируешь засунуть вереницу жен?

— Куда надо, — его взгляд становится еще опаснее. — Развод процедура несложная.

— Тебе ли не знать!

— Я серьезно, Амалия, — взгляд Горячева прикован к моему лицу. Он даже не моргает. — Ради вас с дочкой я готов развестись.

Глава 24.

Перед глазами сразу же встает пост его жены из соцсетей. Усмехаюсь отчетливо зло, чтобы до него дошло завуалированное послание. Бывший муж озадаченно на меня смотрит, не понимая, с чем связана моя реакция.

Готов он развестись.

Верным быть слишком тяжело, а вот разводиться, пожалуйста. Я даже не сомневаюсь в том, что и третий развод ему под силу. Ну а разбитые женские сердца... Плевал он на них.

— Я тебя рассмешил, тем, что поделился в личным? — Горячев всматривается мое лицо.

Видимо, не такой реакции он от меня ожидал на свое вранье.

Не успеваю остановить себя, слова сами вырываются изо рта, хотя я понимаю, что это неправильно.

— А ты вчера ночью, когда со своей женой в кровати лежал, часом не развод, грядущий с ней, обсуждал? — спокойно и медленно спрашиваю я, впитывая его реакцию.

Не знаю, зачем мне это надо, но надо.

Несправедливо, что ему все сходит с рук! И это он сделал меня заложницы своей лжи, так что пусть теперь пожинает плоды.

Мне за правду не стыдно.

— Откуда ты… — Рома не успевает договорить, потому что к нам возвращается Кристина.

— Так, а мы куда дальше? — она поправляет ручку рюкзака на плече, и теми же пропитанными любовью к отцу глазами смотрят на Горячева.

Он же свой взгляд переключает с дочери на меня и обратно. Видимо, никак не может поверить, что теперь останется в подвешенном состоянии до нашей следующей возможности поговорить с глазу на глаз.

Вот и хорошо. Пусть помаринуется.

— Зайка, — он тянется к бумажнику и достает деньги. Вручает дочери. — Сходи нам с мамой за кофе, будь добра. А мы вон там, — он указывает на зону ожидания, — тебя будем ждать. Хорошо?

— Нет, погоди… — вклиниваюсь между ними. — Все вместе сходим. Зачем ты посылаешь дочу одну? Это же аэропорт, огромное здание. А вдруг она…

— Заблужусь? — смеется Кристина. — Мам, я не маленькая. И сбегаю вам за кофе, — она говорит это, пряча взгляд, и я начинаю понимать, в чем дело.

Она неправильно истолковала ситуацию и думает, что нам с ее папой нужно время, чтобы поговорить, и именно поэтому мы ее отсылаем "за кофе".

Более того, ей эта идея по душе. Я же вижу.

Господи...

— Я побежала, — говорит она и по очереди чмокает в щеку сначала своего отца, а потом и меня.

Смотрю ей вслед, и сердце не просто кровью обливается, мне хочется придушить Рому, до того я на взводе.

— Что ты наделал? — разворачиваюсь к нему на каблуках и впиваюсь в его наглое лицо взглядом. — Как у тебя хватает… даже не знаю Ром, наглости или бессердечия, играть чувствами нашей дочери?

Прохожу мимо него.

Нет, не так. Я пролетаю мимо бывшего мужа, задевая его сумкой, что висит на одном плече.

Не специально, но извинятся не буду. Пусть радуется, что я его этой самой сумкой не припечатала к стенке где-нибудь в темном углу.

Зла не хватает. Руки трясутся от гнева. А ноги, когда я сажусь на сиденье в зале ожидания, совсем ослабевают.

— Я уже думал, что ты от меня убегаешь, — бывший муж встает напротив меня. — Итак, на чем мы остановились?

— На том, что у тебя вместо сердца кусок камня.

— Да? А я думал на том, что ты шпионишь за мной в соцсетях.

Черт. Его слова немного остужают пыл, вот буквально на один градус. Облизав пересохшие губы, я прикладываю все усилия, чтобы поднять глаза и посмотреть на него.

— Мне нужно знать, с кем я имею дело. Это не шпионаж, не льсти себе.

— С кем имеешь дело? — он вскидывает темную бровь, подвергая мои слова сомнению. — Ты меня знаешь лучше всех.

— Боже, Рома, окстись… — мотаю головой и забрасываю ногу на ногу, подсознательно принимая закрытую позу.

— Это правда. И ты, как бы сейчас ни противилась, тоже прекрасно это знаешь, Амалия. Так как тебе я не доверял в своей жизни никому, — чуть тише, но в то же самое время проникновеннее говорит он.

— Да что ты? — усмехаюсь, выталкивая из себя последний воздух.

Рядом с этим человеком мне все тяжело. Находиться, думать, дышать.

И все потому что он, без преувеличения, мой личный палач.

— Так сильно доверял, что без объяснения развелся, выкинув меня из своей жизни? — говорю как есть.

И пофиг, что он подумает. Почему я должна бояться говорить вслух о вещах, которые меня волнуют?

И прямо сейчас меня волнует не столько причина его такого поступка, сколько то, откуда у него берется напор, чтобы вот так идти напролом?

— Я об этом думал, — он вдруг решает снизойти со своей высоты.

Но не садится рядом, а присаживается напротив меня, сразу же обволакивая своей невидимой, но осязаемой до дрожи энергией.

Лучше бы сел. Потому что вот так глаза в глаза мне очень тяжело быть с ним рядом.

— Молодец. Только не надо, пожалуйста, со мной сейчас этими мыслями делиться…

Мое предупреждение пролетает мимо его ушей.

— И я понял, что…

— Рома! — мне остается только шипеть дикой кошкой.

— Короче, я… — с его губ срывается насмешка, горькая и царапающая. — Это будет избитая до безобразия фраза, но ничего лучше я подобрать не могу.

— Не надо…

— Я совершил ошибку, когда оставил вас с Кристиной.

Глава 25.

— Совершил ошибку? — онемевшими губами переспрашиваю я. — Красиво ты умеешь, Горячев, из положения выйти. Ничего не скажешь.

— А что не так?

— Брошенная жена и ребёнок, Рома, это намного больше, чем просто ошибка, — тихо, но уверенно говорю я.

Раньше я клялась себе, что никогда не раскрою ему душу. А теперь ну так и хочется вывалить на него всё, чтобы жизнь сахаром не казалась. Пусть почувствует вес своих поступков.

А то хорошо устроился. Там жена нынешняя, а здесь мы с Кристиной. Я не могу описать словами чувства, что бушуют внутри. Это похоже на бурлящий вулкан.

Я обижена, возмущена, но вместе с этим чувствую себя достаточно свободно для того, чтобы мы поговорили о нашем прошлом без купюр.

Пусть знает, что сделал. И пусть поймёт, каким именно я его запомнила, и что думаю про его поступок.

— Расскажи мне, — впивается в моё лицо взглядом бывший муж. — Если это не было ошибкой, то чем?

— Не смеши… — укоризненно мотаю головой. — Как будто ты не понимаешь.

— Не то чтобы я не понимаю, — он делает неопределённый жест в воздухе. — Просто, мне кажется, у меня другой взгляд на вещи.

Мне остаётся только вскинуть бровь и усмехнуться.

— Действительно, Горячев, у нас разный взгляд на вещи. Пока я собирала себя по осколкам после развода, к которому, напоминаю, не было никаких предпосылок, ты дважды женился. У тебя всё проще, Рома. Я тебе даже завидую.

Впервые я говорю ему слова, которые точно отражают положение вещей. Я правда была разбита на миллион осколков.

Но я не раскисла и не сломалась. А собрала себя заново и стала сильной женщиной!

Но мой бывший муж этого не знает. Я прямо читаю в его взгляде, что он воспринимает меня как ту самую старую Амалию.

Любящую и преданную. Мягкую и домашнюю. Впрочем, я такая и есть, мои душевные качества никуда не делись. Просто я больше не доверяю ему, и двери в моё сердце навсегда закрыты.

— А кто тебе сказал, что у меня всё проще? — неожиданно спрашивает он и усмехается. — Поверь, тебе нечему завидовать.

— Как у тебя язык поворачивается такое говорить, Рома? — меня аж передёргивает. — Ты переступил через нас с Кристиной! Переступил, как переступают через поношенные, старые вещи, прежде чем сунуть их в мешок для мусора.

Эти слова срываются с губ тяжёлыми камнями, что насыпью падают между мной и бывшим мужем. Всё было именно так: он через нас переступил, а её и вовсе из жизни вычеркнул.

Кто так поступает?

— Вот и молчи, Горячев, — я очень стараюсь не звучать как обиженка. Очень. Но голос дрожит как последний предатель. — Молчи, ты понял меня? Проще ему не было…

— Амалия, — я вижу, как он тянется ко мне в порыве успокоить.

— Что бы ты ни пытался до меня донести. Какие бы слова ни подбирал. Это всё бессмысленно, потому что я тебе не верю. И не поверю больше никогда. Мы здесь с тобой ради дочери. Вернее, я здесь с тобой ради дочери. Ради моей Кристины, которая тебя, подлеца, любит. Твои мотивы, Рома, я не понимаю и не сильно хочу…

— Мой мотив быть вместе со своей семьёй, — практически перебивает он меня.

И что меня поражает больше всего: лицо бывшего мужа выглядит так, словно мои слова его невероятно возмутили.

— И Кристина дочь не только твоя, но и моя, — ревностно произносит он, чем окончательно сбивает меня с толку.

— Горячев, — я мотаю головой и вздыхаю, — тебе что, биполярку диагностировали?

Он аж зубами скрипит от моего вопроса. Подбирается весь. Желваками дёргать начинает.

Я решаю подлить масла в огонь, чтоб ему жизнь мёдом не казалась. А то нарисовался отец-герой и давай нашим ребёнком и мной манипулировать. Не позволю!

— Мы тебе не семья, — я говорю это смело, и на нас начинают оборачиваться люди. Плевать. — Ты всего лишь воскресный папа для Кристины, и тебе ещё долго, слышишь меня, долго придётся доказывать, что тебе вообще можно доверять. Пока этого доверия нет, — я делаю паузу, смотрю за тем, как меняется его выражение лица. Не нравится Роме, что я говорю. Ничего, потерпит, я же терпела. — Я даже не вижу в тебе бывшего мужа, представляешь? Поверить не могу, что мы когда-то были близки. Я вижу в тебе лжеца, — чуть тише говорю я, но необходимости говорить громко нет: он и так жадно впитывает каждое моё слово. — Нет, даже не так, Горячев. Ты для меня совершенно чужой человек…

Он не выдерживает и опять меня перебивает.

— Настолько чужой, что ты вышла за меня замуж и родила мне дочь? — этим выпадом он решил меня подловить, обернуть собственные слова против меня же.

— А я об этом думала, — на моих губах появляется улыбка, которая ставит его в ступор. — Много и долго. И знаешь, к какому выводу я пришла?

— Просвети.

Я вижу, как дёргается его кадык, пока он ждёт моего ответа.

— Оглядываясь назад, на наше с тобой прошлое, я понимаю, что причина, по которой я тобой очаровалась, это болезнь, — по его лицу я понимаю, что мои слова ему непонятны. Ничего страшного, я всё объясню. — Я болела, Рома. И не отдавала себе отчёта в происходящем. Именно поэтому я не рассмотрела в тебе предателя, способного вставить нож в спину и прокрутить его несколько раз, прежде чем оставить меня истекающей кровью в одиночестве с ребёнком на руках.

Мои слова, что неожиданно исходят от самого сердца, поражают его.

Сначала Рома хмурится, потому что не понимает либо же не принимает их смысла.

Но потом… я словно слышу в воздухе бесшумный щелчок. Раз. И в глазах бывшего мужа появляется даже не понимание, а полное осознание.

— Амалия, — он кладёт руку мне на бедро.

Но это не пошлый жест, он не имеет под собой интимной подоплёки.

Рома просто хочет привлечь моё внимание, чтобы сказать нечто важное.

А я уже слышала всё, что нужно, и больше не хочу.

— Я всё понял, — нахмурив свои тёмные брови, он смотрит мне прямо в душу. — Я тебя услышал, и…

Глава 26.

— Ну вот, раз ты меня услышал, то будь добр, оставь меня в покое, — мои слова производят на него эффект ледяного душа. Рома не ожидал, что я так его оборву на моменте, на котором женщины часто, затаив дыхание, слушают. Хватит с меня. Наслушалась. — И вообще, Кристина идёт.

— Вот, держите! — дочь не идёт, она летит к нам на крыльях счастья. — Мам, вот твой кофе. Пап, вот твой. И ещё я купила нам пончиков! Такие прикольные!

Дочь трогательно открывает небольшую коробочку из пекарни, где четыре пончика с посыпкой.

На этом месте во мне что-то надламывается, словно трескается внутренняя стена, которую я так долго выстраивала. Я дрогнувшей рукой тянусь к коробочке и, улыбаясь дочери, достаю оттуда сдобу.

Но вкуса не чувствую. Как и вкуса кофе. Мысли мои настолько далеко, что до меня словно сквозь толстый слой ваты долетают обрывки диалога Кристины и Ромы.

Ну как обрывки. Он что-то ей говорит, а она смеётся так, как никогда не смеялась.

Полёт, да и вся поездка до апартаментов, которые для нас снял бывший муж, проходит как в тумане. Я много и долго думаю о своей жизни. Как-то сами мысли в голову лезут, и ничего с ними поделать не могу.

Даже хорошо, что Горячев полностью поглощён Кристиной. Они меня иногда даже не замечают. Я просто иду за ними следом, думая о своём.

Хотя взгляды бывшего мужа я на себе то и дело ловлю, упорно делаю вид, что не замечаю.

Судя по восхищениям дочери и по тому, как она заворожённо осматривает апартаменты, которые для нас предусмотрительно снял Рома, он постарался на славу.

Но у меня тупо нет сил ни восхищаться, ни смотреть по сторонам.

Я почти сразу же заваливаюсь спать.

Ночью я несколько раз просыпалась с ощущением, что сюда, в мою спальню, кто-то вошёл, но нет. До меня доносились только шаги. Явно мужские, потому что то, как звучат шаги дочери, я прекрасно знаю.

Рома, может, и не пытался войти ко мне в спальню, но допускаю, что он всю ночь по какой-то причине не сомкнул глаз.

Странно.

Но поутру, проснувшись в ранние даже для меня часы, я понимаю, что не могу заставить себя снова заснуть.

А когда выхожу из спальни, сильно себя за это ругаю. Потому что стоит мне оказаться в коридоре, я буквально сталкиваюсь с бывшим мужем.

Ахаю от неожиданности. Всё-таки годы проживания в гордом женском одиночестве не проходят бесследно.

Я не привыкла по утрам врезаться в мужчин. Особенно в тех, что после душа, в одной белой футболке на голое тело и пижамных штанах. В глаза почему-то бросаются всё ещё мокрые, короткие и упругие волосы моего бывшего мужа.

— Доброе утро, — он вручает мне чашечку кофе на красивом белом блюдце.

Я принимаю её исключительно из-за собственной растерянности.

— Доброе… — хрипло отвечаю, потому что ещё не успела до конца проснуться. — Откуда...

— Предвосхищаю твой вопрос. Я слышал, что ты проснулась и поэтому сделал тебе американо. Пойдём на террасу, — и опять ему удаётся взять преимущество над моей всё ещё сонной натурой.

Я плетусь за ним молча, и вот теперь, на более-менее свежую голову, я разделяю вчерашний восторг дочери.

— Рома, а ты сколько заплатил за всё это?.. — заторможенно спрашиваю я.

Оглядываюсь на камин с мягкими креслами вокруг, дизайнерскую мебель и подсветку, которая придаёт этому месту расслабляющую атмосферу.

— Отличный вид, неправда? — слегка самодовольно интересуется бывший муж, но мне даже на его интонацию всё равно.

Потому что я впервые вижу горы своими глазами. Величественные, древние, один вид которых заставляет меня покрыться мурашками, которые я спешу смахнуть с рук.

Их белые шапки — из-за снега и витающих подле облаков. У их подножья расстилается густая зелень лесов, а если поднять глаза, то можно целый день любоваться чистым голубым небом.

— Красиво, правда? — до меня доносится голос бывшего мужа, который вместе со своим кофе устраивается на диване с мягкими подушками возле низкого столика.

Я присматриваю себе кресло-кокон напротив него. Не хочу сидеть рядом.

— Красиво. Теперь понятно, почему Кристина вчера восхищалась, — говорю, и на губах появляется улыбка. — Думаю, у неё останутся хорошие впечатления. Здесь, правда, замечательно.

Какое-то время Рома молчит, и мы молча пьём кофе. Но я всё равно чувствую на себе его прожигающий взгляд. Чем таким он может любоваться?

Я только успела с утра почистить зубы да умыться, благо удобства мастер-спальни позволяют.

Из одежды на мне привезённая из дома пижама, кстати — со снежинками.

— Я был здесь несколько лет назад, — говорит Рома, наши глаза встречаются. — И сразу же подумал о том, что хочу вернуться сюда с тобой и Кристиной. Показать вам эти места.

— Вот как, — делаю глоток кофе.

Вкусный. Немного горький. Бодрящий. Фокусируюсь на его вкусе, чтобы не думать о словах Ромы.

— Я серьёзно, — черты лица бывшего мужа становятся чуть более грубыми. Его что-то гложет. Очень сильно гложет. — Я не дурак, Амалия. Понимаю, что ты записала меня в подонки за то, что я сделал.

В ответ на его заряженные эмоциями слова мне остаётся только вскинуть бровь.

— Но я докажу тебе, что ты ошибаешься, — всё так же напористо продолжает он.

От его «я докажу» у меня вздрагивают пальцы, и чашка с кофе звонко бьётся о блюдце.

— Ошибаюсь? — в моём голосе плещется обида. — А разве можно не быть подонком и при этом бросить свою семью?

— Можно, Амалия. А ещё знаешь, что можно? — его взгляд пронизывает меня насквозь, и даже прохладный утренний воздух уже не помогает остыть.

— Удиви меня.

— Всё исправить, — уверенно говорит он. — Я могу всё исправить. Мне нужно только твоё согласие.

Глава 27.

Роман Горячев

Амалия резко отказывалась от всего, что я ей предлагал. Всем своим видом, при каждой удобной возможности.

Я арендовал для нас кабинку канатной дороги и превратил её в личное свидание, этакую поездку над облаками.

Бывшая жена, в пушистом белом свитере и голубых джинсах, стройная, красивая, строгая, сидела напротив меня, скрестив руки на груди, и молчала всё время. Принципиальная.

Даже взглядом меня не удостоила. А я, вообще-то, рассчитывал на разговор по душам…

Потому что тогда на террасе она в очередной раз тупо меня послала, дав от ворот поворот. Красиво так, опустив парой слов.

Ни одна женщина не до ни после нее не впечатляла меня такой остротой ума.

Каждый вечер мы ужинали в ресторане с видом на горы. Я специально заказывал для Амалии её любимые блюда и напитки. Показывал, что не забыл о её предпочтениях.

За что не получил ни одного «спасибо» в свой адрес. Зато колких взглядов было столько, что не сосчитать.

Потом были прогулки по набережной перед сном. Кристина фотографировала на смартфон красивые виды и либо отставала от нас, либо сильно обгоняла.

Я десятки раз пытался завести с Амалией разговор. Про закат, про природу, о нас… И она каждый раз вежливо эти разговоры сворачивала. Вот прям мастерски, что бесило и восхищало одновременно.

Я украдкой, словно вор, ловил её черты. Впитывал. Возвращался в прошлое и думал о том времени, когда мы были женаты. И кровь бурлила так, что в висках стучало...

Я также отправлял её и Кристину в торговый центр со своей кредиткой, уточнив, чтобы они ни в чём себя не ограничивали. Хотел, чтобы они себя побаловали.

Амалия не потратила ни копейки, хотя вернулись они с покупками. Это было демонстративной оплеухой, с помощью которой бывшая жена показала мне, что думает.

Она рассчитывала, что я отвалю. Сдамся. Отрекусь от идеи вернуть бывшую жену.

Только она слишком плохо меня знает, если действительно так думает. Потому что её отказы только сильнее разжигают во мне не просто сильное, а ослепляющее желание…

Да много разных желаний.

— Алло, — заспанным голосом отвечает Слава, когда я ей звоню. — Привет, любимый. Я скучаю невероятно.

— Привет, — говорю ровно и серьёзно.

Она ещё не знает, но у нас будет долгий и неприятный разговор. Хотя если она не будет тупить, то он как раз таки будет коротким.

Держа у уха телефон, смотрю на оранжевые языки пламени через толстое стекло бокала с крепким алкоголем. Названия не запомнил, просто плеснул в бокал поверх кубика льда и сел перед камином.

Кристина уже давно крепко спит. За время отпуска я с дочкой сильно сблизился. Мы с ней очень похожи, но при этом я в каждой её черте вижу Амалию.

А ещё я с головой окунулся в чувство вины, от которого последние пять лет пытался бежать.

Перспектива вернуться в наш город и быть для дочери воскресным папашкой меня не просто не устраивает — она меня злит.

Спит ли сейчас Амалия… не знаю.

Задолбался мимо её двери ходить и прислушиваться. Сколько раз бил себя по руке, когда та сама взметалась. Хотел постучать. Войти в спальню и поговорить с ней. Остаться наедине.

— Как поездка? Судя по тому, что ты мне не звонишь, я так понимаю, что работы у тебя много… — воркует Слава.

— Я уехал не по работе.

— Правда? — играет милую дурочку она.

— Я никогда не говорил тебе, что уезжаю по работе. Просто поставил перед фактом, — делаю глоток крепкого алкоголя, который, впрочем, не оказывает никакого эффекта.

— Ну мало ли, — она продолжает стелиться и мурлыкать, словно мартовская кошка. — Ты же у меня такой занятой. Одна работа да работа на уме, вот я и подумала…

— Когда я приеду, мы разведёмся.

Слава моментально перестаёт трещать и громко ахает прямо в трубку. Судя по шороху, что доносится с того конца провода, она даже подняла свою пятую точку с кровати, на которой обычно проводит по двадцать часов в сутки.

— Что? — от удивления её голос становится хриплым. Как будто она находится на грани отчаяния. — Что ты сейчас сказал, Рома? Повтори, умоляю, а то у меня сейчас сердце остановится.

— Я сказал, что как только приеду, мы с тобой разведёмся.

— Но мы с тобой только поженились!

— Зря.

— Что «зря», Рома?

— Зря, Слава, мы с тобой женились, — озвучиваю правду.

— В смысле? — заводится она. — В смысле «зря»? У нас же любовь…

На этом месте мне остаётся только усмехнуться.

— Я тебя не люблю. И не любил. Ты же помнишь, мы с тобой это обсуждали?

— Помню, но… Мне казалось, что у нас получится...

— Никаких «но». Я всё сказал. У тебя есть ещё немного времени успокоиться, чтобы к моему приезду мы с тобой могли спокойно разойтись.

— Но, вообще-то, я к твоему приезду готовила сюрприз…

— Придётся отменить.

— Ты даже не спросишь меня по какому поводу?

— Мне, Слава, вообще всё равно. Единственное, чего я хочу по приезде, и чем ты сможешь меня удивить, — это, если проберёшься в квартиру и упакуешь свои вещи по чемоданам. Услышала меня?

На другом конце провода только пыхтение и звук, напоминающий глотание слёз.

— Вообще-то, Рома, у тебя не выйдет легко от меня отделаться.

— Да что ты? — заинтересованно вскидываю бровь.

— Может, ты меня и не любил, но спал со мной по-настоящему. И знаешь, я тебе соврала, когда сказала, что принимаю контрацептивы, — с особым ядом в голосе говорит она.

— Не понял… — ставлю бокал на низкий стеклянный столик и жду, пока она пояснит.

— Всё ты понял, Горячев. Развода не будет. Я беременна! Можешь это передать своей бывшей жене, которая каждый день тусуется у меня на страничке!

Глава 28.

Домой из поездки я возвращаюсь другим человеком. Зря согласилась. Зря пошла на поводу у материнской вины, потому что теперь денно и нощно думаю про своего бывшего мужа.

Это какой-то кошмар. Наваждение. Так и должно быть.

— Папочка, спасибо тебе за поездку! — когда Рома привозит нас домой и помогает достать из багажника чемоданы, Кристина бросается на него с объятиями. — Я тебя очень люблю, — слезным голосом говорит она ему в грудь.

Прицепилась в папу, как маленькая обезьянка. Она так делала с детства, и возраст ничего не изменил.

Я смотрю на это, сохраняя спокойный вид. Но только внешне. Внутри меня полнейший раздрай.

Я почему-то беспрестанно думаю о том, какой счастливой семьёй мы бы могли быть.

Если бы не его предательство, причины которого я до сих пор так и не поняла.

— И я тебя, милая, — он целует дочь в лоб и гладит её по голове. А потом переводит взгляд на меня и говорит: — Я тебя очень сильно люблю. И никогда любить не переставал.

Его слова сшибают меня невидимой волной, потому что либо мне только что показалось, либо часть из них была адресована мне.

Бред.

Точно бред!

— Ладно, ребята, вы тогда прощайтесь, — ледяной рукой хватаюсь за ручку чемодана. — А я пока домой пойду…

— Я помогу, — моментально возражает бывший муж и берёт у меня чемодан. Наши взгляды встречаются на мгновение, и я тут же спешу отвести глаза. Рома продолжает: — Нечего тяжести таскать. Идите с Кристиной в дом, я все вещи принесу сам.

— Пап, а ты зайдёшь чай попить с нами? — Кристина даже не спрашивает его об этом, а как будто просит.

— Ну, я бы мог, — неопределённо говорит он, и они оба переводят взгляд на меня.

— Мам? — просит дочь и берёт меня за руку. — Ничего, если папа останется на часик попить с нами чаю?

Я не спешу с ответом по одной только причине: мне нужно собрать себя в кучу. Как я могу, глядя в дочери в глаза и зная, что она действительно хочет провести со своим родным папой дополнительный час, отказать только потому, что у меня внутри там какие-то чувства?

Да. Неприятные чувства.

Да. Душу вырывающие из груди.

Да. Самые сильные чувства с тех пор, как Рома меня бросил.

Кое-как у меня получается разомкнуть губы.

— Конечно, пусть остаётся, только…

Только не надолго.

— Ура! — начинает прыгать Кристина. — Тогда я бегом в дом! — она ныряет ко мне в карман куртки, достаёт ключи, — поставлю чайник и достану из шкафчика печенье. Папа, тебе с шоколадной крошкой? А тебе, мам, овсяное?

— Наоборот, зайка, — поправляет её Рома, и она со всех ног несётся в дом.

Откуда он помнит, какое печенье я люблю?

Я сразу же поворачиваюсь к бывшему мужу спиной и чувствую его взгляд у себя строго между лопаток.

Мы с ним не пересекаемся вплоть до самого последнего момента, когда все чемоданы уже у порога дома, а я, проверяя цветы на подоконниках, что за время отъезда подзавяли, случайно замешкалась.

— Амалия…

В голосе Ромы нет ни капли той наглой смелости, с которой он до этого ко мне подходил.

Только очень отчётливая нить, если не горя, то боли в его голосе.

И взгляд такой же. Со спрятанной в нём тайной, которую я уже всей душой боюсь.

— Рома, пожалуйста, ничего не говори. Давай сделаем, как попросила Кристина, и просто попьём с ней чая, — я даже не прошу его об этом, а ставлю перед фактом.

Я успеваю сделать всего лишь один шаг, прежде чем он меня ловит. Мягко так. Но ведь и ловушка может быть мягкой.

— Я ухожу от жены…

— Молодец! — прерываю его на полуслове, потому что чувствую, что сейчас рухну.

— … ради вас с Кристиной.

Договорив, Рома меня отпускает, и мы, как ни в чём не бывало, заходим домой, где уже пахнет чаем и печеньем.

А меня как будто стрелой пронзило.

Он только что мне правду сказал или это его очередная жестокая уловка?

Но разве можно таким голосом лгать?

Глава 29.

— Мам, — дочь тормошит мою руку, а я всё никак не могу отвернуться от окна, в которое бог знает сколько смотрю. — Мам…

Я не могу найти в себе силы повернуться, потому что смотреть на то, как наша семья воссоединяется через время, — очень тяжело. Это как пытка.

Почему жирная точка, которую в нашем браке когда-то поставил бывший муж, вдруг превратилась в запятую по одной его воле?

Как насчёт моей воли? Как насчёт… всего! Я любила его больше, чем саму себя, а он меня бросил и пустился во все тяжкие. Мне известно только про две свадьбы, а сколько между ними могло быть романов?..

Эти размышления разбивают мне сердце, заставляют в груди расцветать такую боль, какую я не пожелаю ни одному врагу.

Почему Рома так поступил? Почему он сначала отказался от своей семьи, чтобы потом вернуться и дать Кристине надежду, а мне взбередить душу?

— Мам…

— Амалия, — и только голос бывшего мужа оказывает на меня эффект кнута по обнажённой спине.

Я поворачиваюсь к ним лицом. Кристина сидит совсем рядом с Ромой, его рука покоится на её плече. Видно, что им вместе хорошо.

Но когда наши с бывшим мужем глаза встречаются, его взгляд из мягкого и отеческого превращается в тягучий и возбужденный.

Я вижу, как дёргается его кадык, как трепещут ноздри и как он слегка откидывает голову назад, накрывая меня томным пологом своего взгляда.

Я запрещаю себе на это реагировать. Вот запрещаю! И всё равно реагирую так, как будто стою на краю пропасти. Нет, не стою — балансирую, а коварный ветер всё подталкивает меня к краю.

— Можно мы с папой посмотрим фильм? Мне друзья давно рекомендовали ужастик, а я одна боюсь смотреть, — глаза дочери блестят от счастья, когда она, как ищущий любви ребёнок, лоснится к папе.

И ведь это естественно, разве может быть иначе? Конечно, ей нужна его любовь сейчас, как и была нужна последние пять лет, когда его рядом не было.

— Можно, конечно, — слегка мотаю головой, чтобы стряхнуть тяжесть неприятных мыслей. — Только время уже десятый час, — киваю на часы. — Разве тебе не надо домой?

Смотрю на Рому, который, с нечитаемым выражением лица, произносит следующее:

— Нет, не надо, — его мрачный взгляд царапает, заставляя сердце биться чаще. — Тем более я тоже хочу узнать, что там за ужастик такой, — с тёплой улыбкой он поворачивается к дочери.

А потом они действительно уходят смотреть фильм в гостиную. Я в это время прячусь на кухне. Вот именно прячусь, занимая себя хозяйственными делами. Мою посуду, кухонную технику, добираюсь даже до стола и мебели.

Я для этого даже достала кухонную стремянку с парой ступенек, чтобы добраться до труднодоступных мест.

Мой расчёт на то, что ко времени, когда я закончу, Горячеву как раз придётся уехать. Ну и если я буду занята, то надеюсь, он считает это сигналом к тому, что на общение я не настроена.

Время переваливает за полночь, и звуки телевизора стихают. Я всё ещё занята протиранием кухонных шкафчиков до блеска. Ну или до дыр.

— Кристина уснула на диване.

Я даже не поняла, как именно Рома оказался на кухне, успел расположиться напротив меня и прислониться спиной и затылком к стене. Находясь в такой непринуждённой и одновременно красноречивой позе, он опять смотрит на меня так, что мне хочется выпрыгнуть из собственной кожи.

— Я подложил ей под голову подушку и накрыл пледом.

В ответ я ничего не говорю, только киваю, мол спасибо. Не хочу, чтобы между нами вспыхнула искра разговора.

Не сейчас и никогда.

— Амалия, ты меня слышишь?

— Ром, — вздыхаю. — Чего ты хочешь? — спрашиваю, не переводя на него взгляд.

Сначала он ничего не говорит, а потом я краем глаза замечаю, как он отталкивается от стены и идёт в мою сторону. Умом я понимаю, что нужно не дать ему приблизиться.

Но как это сделать, когда я стою на кухонной стремянке? Прыгать с неё, ломая ноги?

— Что ты думаешь о моём разводе? — спрашивает он, вставая за моей спиной, пока я не знаю, как слезть с этой проклятой стремянки.

— Ничего не думаю. Как видишь, я занята уборкой.

— Я серьёзно, — чуть тише, но в то же время проникновеннее говорит он.

— Я тоже.

— Амалия, — он кладёт руку мне на плечо и мягко разворачивает к себе. — Я видел твои глаза, когда сказал тебе, что развожусь.

— Про развод ты ничего не говорил, — стряхиваю с себя его руку и туго сглатываю. Видел он мои глаза. — Только про то, что уходишь от неё.

— Я это и имел в виду, — не отступает он. — Что ты про это думаешь? — я слышу, как в его голосе горит огонь, и как ему не терпится узнать ответ. — У тебя ещё есть ко мне чувства?

Клянусь, терпеть прикосновения бывшего мужа мне удавалось куда легче, чем его последний вопрос. Я от него вздрагиваю всем телом, отчего в тишине кухни жалобно поскрипывает стремянка.

— Я пропущу твой последний вопрос, потому что, Рома, это бред, — сипло выталкиваю я. — А про твои слова я думаю, что это ложь. Ты всегда лжёшь…

— В тебе говорит обида, — жарко спорит бывший муж. — И я понимаю причину. У тебя есть все основания так думать…

— Ещё бы! — у меня начинают гореть щёки от возмущения.

— Я не пытаюсь себя обелить и сказать, что наше расставание не было тем, чем оно было, — он лихорадочно смотрит на меня и дышит так, словно пробежал или продолжает бежать марафон. — Но…

— Тебе пора, — отворачиваюсь к злосчастным кухонным шкафчикам.

И кожей чувствую, что Рома хочет сказать что-то ещё. Но вместо слов он медленно подходит ко мне со спины, вдруг окутывает меня своими руками и лицом зарывается мне между лопаток.

Тепло его тела меня обезоруживает. Именно тепло. Человеческое. Мужское. Которого я давно не чувствовала.

Он молчит.

И я молчу.

— Я подам на развод, Амалия, и вернусь к тебе. К вам, — его голос пронзает меня насквозь. — Ты меня примешь?

Глава 30.

Рома приезжает в гости к Кристине раз в два-три дня. Они сами договариваются, как им удобно, а уже меня дочь ставит в известность.

И каждый раз от ее «папа завтра приедет» у меня сердце пропускает удар.

Я уже наловчилась, когда он приезжает, под разными предлогами исчезать из дома с бешено бьющимся сердцем.

После того разговора на кухне, когда я на его последний вопрос так и не ответила, наши с ним отношения стали ощутимо тяжелее. Из родителей Кристины, которые развелись, но несмотря на это занимаются совместным воспитанием, мы превратились в бывших.

Между которыми непонятно что происходит.

И в то же время, что может быть непонятного? Мы разведены. У него после меня было еще две жены. Любовь не просто умерла, она превратилась в прах… В пепел!

Но кто-то этот пепел перемешал, и оказалось, что в нем еще есть тлеющие угли.

В общем, когда Рома переступает порог нашего дома, каждый раз с подарками для Кристины и цветами для меня я просто уезжаю, не давая ему сказать мне больше слов, чем «Привет, как ты?». Потом сразу же прыгаю за руль и еду куда глаза глядят. Бывает, часами катаюсь по городу, выжидая время.

В последнее время я даже стала брать на работе дополнительные смены, чтобы в это время не заниматься самокопаниями, а трудится.

И это помогает.

Правда помогает.

Вплоть до момента, когда мы снова пересекаемся на пороге моего дома, только он уходит, а я захожу. И тогда он, торопящейся мне, вскользь говорит фразу:

— Я готовил нам с Кристиной ужин. И про тебя не забыл. Только надо будет подогреть.

И уходит. Оставляя меня разбитую и обезоруженную простым, но таким говорящим актом заботы от бывшего мужа.

Причем повторяется это каждый божий раз. Рома готовит ужин (и как я понимаю, вместе с подарками для дочери он привозит продукты, из которых потом готовит), прибирает за собой кухню, оставляя в идеальном виде. И заботливо оставляет порцию ужина для меня.

Только я живу в таком состоянии, что мне и крошка в горло не лезет. Я еду в себя заталкиваю силой и существую как во сне.

Надо с этим завязывать и что-то менять. Но как?

Как?..

Я выдыхаю и расслабляюсь, если это слово вообще применимо, только в те часы, когда дочь в школе. Ведь бывший муж точно не окажется у моего порога.

Сегодня я взяла выходной и планирую его потратить на себя. Ведь это сейчас модно, да? Забота и любовь к себе.

Кто знает, если бы я раньше начала этим заниматься, то и не оказалась бы заложницей собственных чувств к бывшему мужу…

День выдается солнечный, несмотря на вступающую в свои права позднюю осень, что уже ободрала с деревьев желтые листья. Я принимаю ванну с душистой пеной, после намазываю себя новым вкусным кремом для тела, укладываю волосы и наношу макияж.

Не потому, что мне куда-то надо. А для себя! Чтобы выкорчевать из себя ту робкую Амалию, что слоняется по дому как тень, не замечая собственного отражения в зеркале.

Последний штрих — это теплое вязаное платье-свитер кремового цвета, под которое я надеваю плотные колготки, ведь на дворе осень.

Смотрю на свое отражение в большом зеркале в прихожей и понимаю, что вроде бы все так. Вот не к чему привязаться.

Я еще молода, свежа, и ничуть не хуже своих ровесниц.

Но почему красивое отражение в зеркале никак не залечит мою внутреннюю пустоту?! Почему?..

Думаю об этом и чувствую, как по щекам хлынули слезы.

Супер. Сейчас еще косметика потечет. Я отворачиваюсь от зеркала, чувствуя себя опустошенной.

Раздается стук в дверь, и я перестаю дышать, медленно поворачиваясь к выходу.

Это Рома. Я точно знаю, что это он. И стою на месте не дыша, словно если я замру, то он развернется и уйдет. Он стучит снова.

Я быстро вытираю лицо, обдуваю мокрые щеки, и, запретив себе боятся бывшего мужа, рывком открываю дверь.

— Привет, Амалия, я… — он так и остается стоять с открытым ртом, и его взгляд, что до этого был вежливо направлен в пол, поднимается, ощупывая меня снизу вверх.

Он идет от щиколоток к коленкам, потом выше к бедрам и месту, где заканчивается платье. Короткое, блин! Которое я дома обычно ношу зимой, поверх штанов. А тут… покрасовалась в общем.

Рома тем же взглядом, и не дыша, поднимается выше, к моим бедрам, талии, груди, плечам и только потом его глаза врезаются в мои.

— Ты что-то хотел? — запоздало требую я.

Он, прежде чем ответить, сначала туго сглатывает, а потом делает несколько отчетливых, шумных вдохов полной грудью. Словно принюхивается ко мне.

— Да, хотел, — слова даются ему с трудом. Слишком хриплые, слишком тяжелые. — Я был у тебя на работе, мне сказали, что ты дома.

— Как видишь, — меня обдает кипятком.

Зачем он был у меня на работе? Какая такая надобность со мной говорить?

— Рома, — решаю поторопить его невинной ложью. — Как видишь, я спешу. У меня дела! — для правдоподобности подхватываю стоя́щие под вешалкой дико неудобные, но очень подходящие под образ туфли на каблуке.

Горячев сглатывает еще раз и инстинктивно оттягивает ворот рубашки. Хм, значит, он тоже был на работе, но почему-то решил сорваться и приехать сюда.

От этой мысли еще страшнее.

— Я подвезу, — сразу же находится он. — Мне не тяжело.

Ну да. Тяжело ему другое — я прямо вижу, как он с трудом держит взгляд на уровне моего лица, словно ему снова хочется облапать взглядом мою фигуру.

— Нет, спасибо. Лучше скажи, зачем пришел, мы быстро это обсудим, и…

— Быстро не выйдет, Амалия, — говорит Рома и, наглец чертов, впускает себя в мой дом. Мне приходится пятиться, что в туфлях делать неудобно и страшно.

— Горячев, что ты себе позволяешь?

— Я подал на развод и переехал, — его слова вышибают у меня воздух из легких. — Хочу, чтобы ты это знала, и…

— Мне на твою личную жизнь все равно! — тараторю, перебивая его.

Но это его с мысли не сбивает.

— … и чтобы ты понимала, что дальше я посвящаю свою жизнь тебе, — с этими словами он ловит мою ледяную от нервов ладонь и прикладывает ее к своим твердым губам, в красноречивом, болезненном прикосновении.