Вернуться и повторить. Тайны прошлых жизней 3.

Глава 1

История имеет свойство развиваться по спирали, повторяя сюжеты на каждом витке. В новых формах и с новыми фамилиями, но каждый модератор своего витка встает перед серьезным выбором решений.

О, эти волшебные Святки, переодевания в ряженных, бешенные поездки на тройках под веселый хохот, гадания с кольцами, зеркалами, петухами.

Старый дом был полон гостей.

С петровых времён это имение славилось своим гостеприимством. Поколения за поколениями собирались праздновать святки в этих патриархальных стенах. Со всех сторон спешили туда родственники всех колен, друзья, знакомые. В погоне за весельем они находили его в этом старом доме.

Чудная была эта усадьба.

Она стояла недалеко от Петербурга, среди глухого соснового бора, со своими бесчисленными службами и со своим вековым, огромным садом. Кругом простирались леса, и далеко-далеко ничего не было видно, кроме елей и сосен. Но усадьба сама составляла целый город, а сад составлял собой целый лес. Под садом протекала быстрая речка; она катилась и извивалась, и уходила в темные леса, пробираясь среди частых кустов, и мохнатые лапы елей причудливыми арками склонялись над водой. Монументально и величаво возвышался старый каменный дом со своими колоннами и бельведером, со своими террасами и крытыми подъездами, обширными садом и двором. А внутри старого дома было прохладно и привольно летом, тепло и уютно холодной зимой. Были там и большие, высокие залы с хрустальными люстрами, с тяжёлой мебелью и старинным дубовым паркетом. А в уютных спаленках зимой, в бурю и метель, сладко спалось многочисленному молодому поколению, и нега охватывала их в весенние вечера, когда ветер приносил в открытые окна благоухание сирени и снежные лепестки вишнёвых и яблочных цветов.

Длинная галерея, обвешанная прадедовскими портретами. И дамы в фижмах и кринолинах, и кавалеры, в красных фраках, в старинных мундирах. Портреты эти в золотых тяжёлых рамах охраняли старое имение, а новые поколения стерегли их честь. И казалось, все эти предки с удивлением провожали глазами пробегавшую мимо молодежь, слушая их смех и лепет.

В эти дни снег толстым слоем улёгся на крышах, седой иней опушил и осеребрил все деревья столетнего сада, все колонны и все узорные решётки огромного дома. Речка уснула под толстым слоем хрустального льда. И тем уютнее и теплее, чем когда-либо, было внутри этого старого дома, и тепло и веселье сияли сквозь его окна бесчисленными огнями.

И в эту усадьбу святки приносили с собой катания на тройках по сугробам, костюмированные балы с русской пляской, мазуркой, кадрильями, играми в жмурки, гадания с литьем воска, хороводы, святочные пения, подарки, простые маскарады ряженных, заразительное веселье перекатывалось из залы в залу. Веселью не было конца, шум, гам, ну просто дым коромыслом!

Настоящие разгульные русские святки, где все принимали участие. И господа с удовольствие рядились в тулупы навыворот, лепили себе бороды из пакли, и мазали лица сажей. И прислуга принимала радостное участие во всех этих затеях своих господ, в залихватских кадрильях, в полночных их гаданиях на судьбу с призывами перед зеркалами, в тёмных банях, приглашениях суженых на полночные угощения.

Кроме своих детей, в доме Бубновых жила родственница, Елизавета Алексеевна Тарнова, когда-то женщина богатая, но резко обедневшая после смерти мужа. Для нее было большим ударом известие о разорении ее покойного мужа, и не оставившего семье ни гроша. Бубновы приютили всю семью своего родственника и друга, Елизавету Алексеевну и её дочь Наталью.

Несмотря на всеобщее веселье, лютые кошки скребли сердце Елизаветы Алексеевны. И хоть жила она на всем готовом, но с великим трудом сводила концы с концами, и всё мечтала, только бы ее восемнадцатилетняя дочь встала на ноги, да удачно вышла замуж.

Дело в том, что живя в богатом доме, хорошенькой девушке не хотелось отставать от подруг ни в нарядах, ни в выездах. Только где ж было матери набраться денег, одевать дочь наравне с богатыми девушками. А у той с годами потребности и желания всё возрастали и возрастали.

Не раз Наталья по ночам тихо плакала в подушку, чувствуя себя униженной на праздничных вечерах и в веселых поездках. Все барышни были в обновках, а Наталью рядили в платья своих кузин.

А тут еще Анастасию, кузину Наташи, дочь Бубновых, готовили к свадьбе с прекрасным «принцем», сыном саксонского барона Георгом Велинбергом. И вскоре Анастасия станет баронессой, владетельницей замка в горах далекой Саксонии.

Наталье было восемнадцать лет, но имела фигуру уже развитой женщины. Правильные черты лица, черные большие глаза, в которых тихо светился огонь чувственности, а черные волосы оттеняли белизну лица и шеи. Она была полной противоположностью белокурой, голубоглазой Насти.

Трагический случай весной прошлого года чуть не погубил её физически, но этот же случай изменил её будущее. Ранней весной, возвращаясь из церкви после службы, едва ступив на шаткий мостик через реку, девушка оступилась и свалилась в холодную воду. Раздался треск подломившихся мостков, закричали люди и побежали к тому месту, куда водою снесло несчастную Наташу. Мужики бегали взад и вперед, пытаясь подобраться к бурлящей воде, бабы с плачем ломали руки.

Молодой барин бросился с берега прямо в реку, долго он бился в холодных водах, наконец ему удалось добраться до тела, и с большим трудом выбраться с тяжелой ношей на берег. Все бросились ему навстречу, и видя посинелое лицо барышни, бабы завыли еще громче. Но уже дома, через несколько часов Наташа пришла в себя, а стараниями двух докторов, на следующий день чувствовала себя гораздо лучше, хотя жар и слабость во всем теле еще не успокоились. Чего нельзя было сказать о её спасителе.

Этот её спаситель, молодой барин, и был тот самый Георг Велинберг. Положение молодого барона было гораздо опаснее, и доктора надеялись только на его молодость и крепость организма. Так что две недели жизнь Георга была на волоске.

Между тем, Наталья выздоравливала гораздо быстрее. Она уже знала кто её спаситель от неизбежной смерти, и с благодарными слезами вспоминала о молодом бароне, недавно приехавшим погостить в доме Бубновых. Каждый день она справлялась о его здоровье, нетерпеливо ждала его выздоровления, чтобы высказать ему и благодарность и всю полноту чувств, что поселились уже в её сердце.

Глава 2

Два дня Наташа лежала в горячке. Два дня ухаживала за ней её матушка, сидела у постели, да прикладывала к голове холодные компрессы. И всё слушала горячечный бред дочери, да никак не могла уразуметь – что за ведальника она зовет, что за духа-зарекальника.

На третий день девушка пошла на поправку, с удовольствием выпила чашку куринного бульону.

– А что так тихо в доме? Где все? – задала Наташа вопрос матери.

– Так все уехали в Петербург. Жениха Настиного провожать. Отбыл он в свою Саксонию.

– Провожать? Отбыл? А Настя, Настя с ним?

– Да как же, нет конечно. Через три месяца только поедет туда, после пасхи. Пока жених подготовит замок к её приезду. Там и побрачуются, как у них в роду веками принято. А пока только помолвка позавчера состоялась.

– Помолвка…, – тихо протянула Наташа, – помолвка состоялась…

Она медленно поднялась с постели.

– Да что ты встала то? Слаба еще.

– Ничего мама, не бойся. Я поправилась. Только окрепнуть надо.

Поздно вечером, когда уже и прислуга ушла спать, девушка уже бодро передвигалась по дому. В громадных комнатах стояла жуткая тишина. Изредка где-то скребется мышь, и в пустом доме всякий звук, всякий шорох вызывал фантастические представления. Иногда Наташа ясно слышала в отдаленной комнате шаги, странные шаги, будто кто крался вдоль стены. Скрипнет половицей и замрет. Сердце девушки гулко билось.

Она взяла свечу и шла дальше. От колеблющегося пламени свечи старые портреты словно начинали двигаться, и следили за нею глазами. Наташа остановилась посреди комнаты, свеча освещала ее только вокруг нее, а там, в углах, становилось еще темнее, и казалось, кто-то притаился, точно вот-вот зашевелится, выйдет из темноты… Идти назад было еще страшнее, кто-то холодом дул ей в затылок. Пламя свечи то вытягивалось вверх огненным языком, то вдруг спадало так, что огонек едва теплился. К ногам подкатывался мягкий, темный клубок, и ноги её немели от холода.

Девушка не выдержала, и без сил, бледная, холодная, почти без дыхания, она опустилась в кресло. Вдруг ясно пробило 11 часов ночи, внизу хлопнула дверь, в зале зашуршала портьера… двинулся стул…

Наташа, подавляя страх, прошла в гостиную, и только дошла до двери, взялась рукой за спущенную портьеру, как за нею раздался резкий, короткий крик. Как подкошенная, девушка опустилась на стул. В ушах её шумела кровь. Ей казалось, что она тонет, и волна захлестывает её. Усилием воли она подавила страх и отдернула портьеру… Перед ней вдруг оказалась не следующая гостиная, а другой зал, странный, пустой и холодный, и только дальняя портьера чуть-чуть колыхалась, словно мимо неё только что быстро пробежал человек.

Всё смолкло, замерло…, Наташа шагнула влево, приподняла свечу. Красный огонь осветил громадное запыленное, почти матовое зеркало, в котором неясно отразилась её фигура. Свеча затрещала, заискрилась, а справа вдруг блеснула маленькая молния, и тонкой блестящей нитью прошла в зеркало. Отражение в зеркале стало проясняться, и тоненькая, высокая девушка глядела оттуда своими задумчивыми глазами на Наташу.

Сердце Наташи переполнилось блаженством, задрожало, замерло в груди. В зеркале стояла она, сама Наташа, в прелестном, легком как облако, подвенечном платье. Волны кружев окружали её гладкие плечи, а на изящной головке красовалась корона флёр-доранжа. Но где же её избранник? Его плохо видно. В сером тумане проглядывал образ рыцаря в латах. Но он быстро исчез. Только она одна осталась.

Отражение в зеркале снова затуманилось, потемнело, почернело, и раздался скрипучий голос серой старухи: – «Судьбу ведающего можно кликнуть….»

Наташа вздрогнула всем своим существом. Часы стали бить полночь.

И видит она в зеркале лицо той старухи с синими волосами, видит её маленькие, пронизывающие глаза. Они так близко к её лицу, и какой в них хищный блеск! Блеск желания, жадности. И слышит девушка тяжелое дыхание около самого своего уха. И чувствует, как сухая рука уже хватает её за рукав, рвет кружева воротника. И чувствует она как испугалась… испугалась этой старухи. Вскрикнула… замерла.

Хищно, жадно, жестоко блестели во тьме эти маленькие, пронизывающие глаза. Жар, холод, озноб, попыталась встряхнуться, но сухие руки удерживали девушку, так что она захлебнулась от ужаса, вскрикнула снова. Тот же глухой скрипучий голос был ответом на её крик. Спокойно, неторопливо держали её эти руки.

– Судьбу ведающего можно кликнуть… – снова шипящий голос, – тако сей дух иже на земле ютился пред того как битва небесна вершилась. То властию особой ныне уделен. Коль кто несогласен с тем, что Господом ему предписано, да и негож бы с тем, что бес ему гласит, то сему люду есть надобность вызвать судеб всех ведальника, духа зарекальника… То узнать можно, что днями уготовано, да судьбою спрятано…

Наташа неосознанно трижды перекрестилась. Помутнело зеркало, серой дымкой подернулось, твердая хватка сухих рук вдруг исчезла, и девушка почувствовала, что будто ноги её приподнялись над полом, и сами понесли её вон из этого жуткого зала. А вслед ей раздался приглушенный смех: – «Люди странные… Они любят Бога, но грешат… Ненавидят меня, но делают то, что мне нравится…».

Тихо девушка вернулась в свою спальню. Её знобило, била дрожь. Еле добралась до своей постели. Что же это за ведальник, судьбы зарекальник? Кто он? Неужели и вправду может переписать судьбу? Или только один лист в судьбе? Не понятно. И как его испросить об этом, как призвать его?

С такими мыслями она забылась тревожным сном.

И снились ей то дух неведомый над открытой огненной книгой, то старуха с синими волосами, то жених Настин, то замок на горе, то странный дом из черных бревен в лесу, старинный, древний, с башенкам, словно терем. И бредет она к этому дому по узкой тропинке меж сугробов, и черный ворон перелетает с ветки на ветку, то скачет перед ней по тропинке, словно показывая дорогу. То снова старухин шепот: – «Надобно три дня поста строгого, да вечером третьего дня придешь ко мне. Дух тебе явится, да судьба твоя им поменяется, да иной она сотворится, да благом великим исполнится, что тобой прошено, то и исполнено, духом сотворено. Верх низом, низ верхом то и поменяются. Ступай сама, в лес, в самую глушь. Чтобы ты ни видела, ни слышала, будь как без глаз, без ушей, иди вперед, не оглядывайся назад, не слушай ничего, и не откликайся на зов. Станут манить – не гляди. Станут грозить – не робей, всё вперед да вперед, пока не увидишь, что в глуши что-то светится. Тогда иди прямо на светлое ».