Я ждал.
Звездный грот был похож на шкатулку с драгоценностями, которую я специально для неё и открыл. В высоком сводчатом потолке, больше похожем на ночное небо, мерцали тысячи светлячков, пойманных в магические сферы. В воздухе витал сладкий аромат ночных цветов, тех самых, что она любила. Стол, накрытый для ужина, ломился от яств, а в центре стояло её любимое вино — то самое, с лёгким привкусом летних ягод.
Всё было идеально. Как и должно быть в ночь после заключения Уз.
Я сидел на каменной скамье, разливая по бокалам рубиновую жидкость, и не мог сдержать улыбку. Глупая, широкая, мальчишеская улыбка. Казалось, всё внутри меня поёт. Через наши новые, ещё не до конца привычные Узы ко мне доносилось лёгкое, как дуновение ветерка, волнение Лиры. Оно было тёплым и сладким, как мёд. Предвкушением. Я знал, что она готовится, и от этого моё собственное нетерпение только росло.
Я откинулся назад, позволив взгляду блуждать по искрящимся сводам, и позволил воспоминаниям нахлынуть.
Всего сутки назад мы стояли здесь же. Не как возлюбленные, а как две половинки одного целого, готовые сплестись навеки. Я помню, как взял её руки в свои — такие тёплые, живые. Помню, как произносил древние слова клятвы, и наша магия вспыхнула вокруг, как золотое сияние. Её светлая магия жизни и моя, пламенная и ярая, слились в один ослепительный вихрь. В тот миг я чувствовал не просто силу. Я чувствовал завершённость. Будто нашёл последний, недостающий паззл в картине мира.
А год назад… Боги, как тяжело было уезжать. Я помню, как в доспехах, уже пахнущих дымом будущих битв, прижал её к себе. «Жди меня, — прошептал я тогда, чувствуя, как комок подступает к горлу. — И как вернёмся, заключим Узы. И больше ничто нас не разлучит». Она посмотрела на меня своими ясными глазами, и в них не было ни капли сомнения. «Ничто и никогда», — ответила она твёрдо.
Эти слова стали моим талисманом. В самые тяжёлые ночи на войне я повторял их про себя, и они согревали лучше любого костра.
Я вздохнул, вернувшись в настоящее, и потянулся к бокалу. Прошёл уже почти час. Странно. Через Узы я по-прежнему чувствовал её… но то лёгкое волнение куда-то ушло. Его сменило что-то тяжёлое, сдавленное. Не страх, нет. Скорее… холодная решимость. Как у воина перед решающей атакой.
Я нахмурился, отставив бокал. Мёд на языке вдруг показался приторным. «Она волнуется, — попытался я убедить себя. — Просто нервничает. Всё в порядке».
Но внутри, в самом низу живота, зашевелилась крошечная, тревожная червоточинка. Я отогнал её, заставив себя снова улыбнуться. Всё было идеально. Сейчас она войдёт, и эта лёгкая тревога растает, как дым. Обязательно растает.
Тишина в гроте стала давить на уши. Давно уже пора бы ей быть здесь. Я отставил бокал, и хрусталь звонко стукнул о каменную столешницу. Звук показался неестественно громким.
Это томное, сладкое волнение, что я чувствовал от неё всего полчаса назад, куда-то испарилось. Растворилось, словно его и не было. Сквозь Узы теперь лилось нечто совершенно иное — тяжёлое, густое, как смола. Я всматривался в свои ощущения, пытаясь разобраться. Не страх. Не печаль. Это была... ледяная решимость. Та самая, что опускается в тебе перед битвой, когда ты уже принял решение идти до конца, и ничто не может тебя остановить. От этого похолодело внутри.
«Что с тобой, Лира?» — пронеслось в голове.
Я встал и начал мерить шагами мягкий мох под ногами. Мне стало душно в этом прекрасном, наполненном ароматами гроте. Воздух, который минуту назад казался пьянящим, теперь был густым и сладким до тошноты. Я подошёл к одной из колонн, увитой светящимися лозами, и упёрся в неё ладонью. Камень был прохладным. Это немного отрезвило.
Может, она заболела? Но нет, я бы почувствовал физическую боль или слабость. А это... это было похоже на прощание. Мысль ударила, как обухом по голове. Нет, чушь. Какое ещё прощание? Мы только что связали свои жизни навеки. Вчера. Всего вчера.
Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на нашей связи, поймать хоть что-то знакомое, тёплое. Но на том конце нашей магической нити висел лишь тяжёлый, холодный груз. Будто она тащила на себе что-то неподъёмное и оцепенела от усилия. Мне захотелось сорваться с места, побежать к её покоям, вломиться и узнать, что случилось. Но что-то удерживало. Какое-то смутное предчувствие, что своим появлением я только всё испорчу.
Внезапно сквозь этот ледяной щит пробилась острая, как игла, волна — чистейшего, неразбавленного ужаса. Она длилась всего мгновение, но я вздрогнул всем телом, словно меня ударили током. Сердце заколотилось где-то в горле. Это был не её страх за себя. Это был страх за кого-то другого. Глубокий, материнский.
И в тот же миг я услышал шаги. Тяжёлые, отмеренные, не похожие на её лёгкую, стремительную походку. Они приближались по коридору к входу в грот.
Вся моя тревога, всё недоумение разом сжались в тугой, горячий комок в груди. Я обернулся к арке, застыв в ожидании. Улыбка на моём лице окончательно растаяла, сменившись напряжённым вопросом.
И вот она появилась в проёме.
Но это была не та Лира, которую я ждал. Не та сияющая женщина в лёгких одеждах, готовая к нашему празднику. Она была одета в простое тёмное платье, словно в трауре. Лицо — бледная, застывшая маска. В её глазах не было ни света, ни жизни, только пустота и та самая стальная решимость, что я чувствовал все это время.
И на её руках, прижатый к груди, спал младенец, туго завёрнутый в серое, простое одеяло.
Мир вокруг остановился. Звуки, запахи, мерцание светлячков — всё исчезло. Осталась только она, этот ребёнок и оглушительный рёв крови в моих висках. Мой разум отчаянно пытался найти простое, логичное объяснение. Чей это ребёнок? Зачем она его принесла? Может, она нашла его, спасла? Но откуда?
Я неосознанно сделал шаг вперёд. «Лира? — мой голос прозвучал хрипло и неестественно тихо. Я попытался улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса. — Что это? Чей это ребёнок? Что случилось?»