Вернуться в Антарктиду

Краткое содержание предыдущих серий. Без спойлеров ))

Краткое содержание предыдущих серий, чтобы напомнить читателям о событиях первого романа "Выжить в Антарктиде"

Баннер от Лилии Самойловой

Накануне Нового года из аргентинского порта Ушуайя отплывает ледокол с группой туристов на борту, среди которых оказались счастливые новобрачные Павел Долгов и Патрисия Ласаль, а также их гости. Ледокол следует по традиционному маршруту в Антарктиду, на станцию Беллинсгаузен, где молодожены собирались повенчаться в православной церкви (такая услуга реально существует). Павел – глава российской корпорации, выполняющей секретный правительственный заказ по разработке двигателя нового типа. Его жена Патрисия – известная ученая, специалист по квантовой физике. Для них это свадебное путешествие является еще и прикрытием, поскольку доступ случайным людям в Антарктиду ограничен. На самом деле их цель – тайно пробраться на заброшенную советскую станцию, упоминания о которой намеренно стерты из истории, и добыть там ценный артефакт древней цивилизации антарктов (станция была построена как раз возле руин древнего города, ныне покрытого ледяным куполом).

Однако, несмотря на секретность операции, о плане Павла и Патрисии становится известно и другим заинтересованным людям. Среди гостей на свадьбе затерялись агент российских спецслужб, шпион транснациональной корпорации, киллер, которому поручено убрать миллионера Павла Долгова, член тайного ордена иллюминатов, охотящийся за артефактом, и не менее таинственный представитель Хранителей Равновесия, который не должен допустить, чтобы могущественный артефакт (Черное солнце, за которым охотились еще фашисты, он же Чаша Грааля из провансальских рыцарских романов и древнее устройство, работающее на неизвестных науке принципах, найденное советскими полярниками) попал в недобрые руки.

После серии интриг и подстав, на заброшенной станции оказываются самые разные люди: ученые, агенты, артисты, заложники, русские и французы, мужчины и женщины, и даже один любопытный ребенок (мальчик-вундеркинд, пробравшийся зайцем в вертолет без ведома родителей). Не известно, чем бы закончилось противостояние таких разнонаправленных сил, но в самый ответственный момент из космоса в Земле Королевы Мод падает осколок пролетавшего мимо Земли астероида, и это запускает череду катастроф. Древний артефакт срабатывает на угрозу и накрывает станцию непроницаемым куполом. Выбраться из-под него невозможно, как и проникнуть под него. Люди оказываются пленниками неисправной «Чаши Грааля»,  и единственный выход для них – попытаться ее отключить, чем и занимается физик Пат Ласаль.

Однако запертые в ограниченном пространстве идейные враги не могут отказаться от схватки за обладание сокровищем. На фоне естественной борьбы за выживание разгораются нешуточные страсти. Спадают маски, Антарктида высвечивает истинное нутро каждого. Но люди есть люди. Несмотря на опасности и тревоги, они продолжают жить: влюбляются, ссорятся, мирятся и ищут способ спастись.

Проникнув в древний пещерный храм, где хранится «Грааль - Черное солнце», Патрисия и ее напарник фокусник Ашор Визард стараются выключить неисправное устройство и снять защитный купол, отрезавший им путь на свободу. Между ними возникает спор о дальнейшей судьбе артефакта. Ашор настаивает, что сломанную Чашу необходимо уничтожить, чтобы прекратить борьбу за нее. Некорректно работающий артефакт способен принести миру больше беды, чем пользы. Патрисия же хочет сохранить Чашу, чтобы изучить ее впоследствии, и ее мнение побеждает. вот только план терпит частичную неудачу.

Патрисии удается отключить защитный купол и открыть проход на волю, но в итоге ее манипуляций артефакт перемещается в параллельный мир, расколов  реальность. Часть иного мира просочилась в нашу вселенную через образовавшуюся брешь, из-за чего в настоящем стали проявляться нестыковки. Выжившие на антарктической станции спаслись, но снаружи их встретил не совсем привычный мир. Пробитая «Черным солнцем» брешь продолжает расширяться, и с этим что-то срочно требуется  сделать…

И вот, спустя пять лет неустанной работы над создавшимся парадоксом, Патрисия наконец-то готова исправить допущенные ошибки. Но как всегда, что-то снова идет не так...

Плакат от Анастасии Логиновой

Глава первая. Людмила Москалева. 1.1

ВЕРНУТЬСЯ В АНТАРКТИДУ 

Книга первая. Южный Урал. Отправная точка

коллаж от автора

Глава 1. Пансионат «Счастливая старость»

Людмила Москалева

1.1

Мила сидела на подоконнике и смотрела на улицу. Она всегда так делала, когда выпадала свободная минутка, что, впрочем, случалось нечасто.

Сначала она всматривалась в происходящее за окном с ярко выраженной тревогой, выискивала знакомое лицо и очень боялась его увидеть. Она была уверена, что брошенный муж обязательно ее найдет. Найдет и заставит вернуться. Или найдет и отомстит.

Но шли дни, они складывались в недели, потом минул месяц, другой… Дмитрий все не появлялся, и Милка чуть расслабилась. Наблюдение за улицей превратилось в ритуал.

Подоконники в здании были широкие, на них можно было удобно расположиться с ногами, а вид за окном отвлекал от собственной неустроенности и проблем. Милка запрещала себе заниматься самоедством и жалеть себя. Отрешенное же созерцание, как ей казалось, помогало «познать дзен».

Физическая работа в пансионате, где она выполняла обязанности санитарки, уборщицы, а в последнее время еще и посудомойки, помогая зашивающейся кухарке, то есть постоянно была на подхвате, отупляла и угнетала ее. Мила, конечно, была способна на большее.

В своей прежней жизни, до побега, она окончила лингвистический университет, вместе с теткой трудилась над организацией выставок в галерее и успела два года поработать с детьми в школе, где вела кружок французского языка, участвовала в конкурсах проектов и ставила спектакли. Последнее ей очень нравилось, и если бы не муж, запретивший преподавать «всяким оболтусам», Мила связала бы будущее с карьерой учителя и репетитора.

Но даже после свадьбы с богатым наследником, когда можно было не заморачиваться с работой и проводить время в праздности, ее натура требовала «движухи». Мила делала несколько дел одновременно, успевая выполнить полезную работу по дому (муж почти не держал прислуги – не доверял, в их доме жили только экономка, садовник и охрана), написать для тетки критическую или хвалебную статью для «Галерейного листка» и опробовать рецепт нового блюда. Стараниями мамы, к сожалению, слишком рано покинувшей ее, она умела шить, вязать, вышивать, и, удивляя всех знакомых, часто сидела с рукоделием у широкого панорамного окна вместо того, чтобы, как все «нормальные жены» в их коттеджном поселке отправиться в салон красоты или на шоппинг. Ее вышитыми холстами был украшен коридор второго этажа, и Дмитрий иногда водил туда важных гостей, чтобы похвастаться талантом жены.

А еще в новом доме одна комната была отдана под немодную ныне библиотеку. Дима сначала хотел организовать там бильярдную, но потом передумал. Библиотека показалась ему «прикольнее», да и натуральный камин куда лучше вписывался в интерьер со шкафами и массивными кожаными креслами, чем с хромированной барной стойкой и зеленым сукном бильярдного стола. В итоге барная стойка отправилась в подвал, к бассейну и сауне, а просторный зал с окнами на север стал царством книг, разбавленным витринами с редкими антикварными вещицами, приобретенными Димой на аукционах.

Мила весьма радовалась этому внезапному решению, принятому под влиянием дизайнера-англичанина. Родители привили ей любовь к литературе, и она много читала, в том числе на иностранных языках, поэтому, когда муж задерживался, проводила вечерние часы именно там.

В этой же комнате она потом пряталась от семейных проблем, стараясь найти на страницах книг готовые ответы на свои болезненные вопросы. Или просто забыться в мире фантазий, где смелые и умные героини всегда достигали намеченных целей.

Все это отныне кануло в Лету. О чем-то Мила вообще не жалела, но кое-что все-таки рождало в ней глухую тоску, в которой ее душа медленно и неотвратимо, как в болоте, тонула.

Мила сильно изменилась и за время брака с садистом, и за три месяца добровольного изгнания. И хотя менялась она постепенно, уступая по мелочам, отрывая от себя кусок за куском, открытие, насколько она отныне другая, вялая и беспомощная, было внезапным и пугающим. Она совершила его однажды вот на этом самом подоконнике и в первую минуту пришла в ужас. Но так как она не представляла, что с этим делать, то начала себя утешать. «Так и должно быть, - внушала она себе, - новая жизнь, новая внешность, новый характер...»

Однако мириться со своим сегодняшним образом ей было сложно, чего-то постоянно не хватало. Возможно, свободы. Такой сложился парадокс: вырвавшись из клетки, она не освободилась, как надеялась, а наоборот загнала себя в очередной тупик. Она не вернулась к себе прежней, юной и наивной, а продолжала удаляться.

«Я отдохну, приду в себя и начну жить с новой силой», - обещала она себе каждое утро. Однако пока эта новая жизнь казалась ей не жизнью, а существованием. Не здесь было ее место. Не такой – покорной, безгласной и робкой – хотела она себя видеть.

Регулярно сидя на облюбованном «насесте», Милка привыкла к очертаниям деревянных домишек по соседству, к пронзительному виду на заледеневшую реку и конному памятнику Салавату Юлаеву, воздвигнутому на вершине соседнего холма. (Сноска: Салават Юлаев – башкирский национальный герой, поэт, сподвижник Емельяна Пугачева, преданный по указу Екатерины II забвению. Его памятник работы скульптора Тавасиева был открыт в 1967 году и находится в Кировском районе города Уфы, на утесе, нависающем над рекой Белой) Широкое небо, наполненное то бесконечной синевой, то ватными плотными облаками, то стаями крикливых птиц, кружащимся над голыми деревьями, никогда не бывало одинаковым и скучным. Мила воображала, как красиво здесь будет, когда придут весна и тепло.

Этот город приютил ее и пожалел. Он стал ее спасением. Ей не следовало его бояться, а лишь бесконечно благодарить за то, что позволил жить, дал передышку, укрыл от бурь и страстей. Тяжелые будни, как ни странно, не плодили в ней негатива, Мила равнодушно встречала и настороженность, и упреки, и несправедливость. Это все было мелочью, ей ли не знать, что такое кромешный ад? Все страсти отныне таились только в ней самой, в ее воспоминаниях и ночных кошмарах.

1.2

1.2.

Пансионат «Счастливая старость» располагался на берегу реки Белой в одном из старых районов города, приречной слободе, которую местные называли Архиерейкой. Окруженный небольшими частными домиками, лепящимися на склоне горы, новенький четырехэтажный пансионат казался недоразумением из другого, более современного века.  

Работа у Милки была несложная, но выматывающая физически, к которой ее городской организм адаптировался с трудом. Прежде всего она занималась постельными принадлежностями, униформой, стиркой и глажкой, еще ей приходилось мыть общественные пространства: холлы и лестницы, подменяя девочек, отправившихся на выходные к родственникам, помогать поварихе на кухне. А иногда ее отправляли махать лопатой во дворе, расчищая дорожки – такое случалось после обильного снегопада, когда сторож (он же и дворник) Михалыч не справлялся, но последнее было разовыми акциями и оплачивалось директрисой отдельно, в виде премий.

Тратить деньги ей было негде, и в кошельке за три месяца скопилась неплохая сумма (правда, несопоставимая с прежними московскими заработками). Мила откладывала на новый рывок, планируя летом пуститься в очередное путешествие. Ей было страшно оставаться долго на одном месте, да и работа в пансионате расценивалась ею лишь как временное пристанище. Сниматься с места второй раз она хотела только после тщательной подготовки.

Пока же Мила почти никуда не выходила, жила там, где работала, питалась в столовой казенными харчами, и по ее скромному виду было невозможно догадаться, что когда-то она посещала модные галереи, участвовала в аукционах, носила бриллианты и ездила на иномарке с личным шофером.

Жизнь Милки напоминала качели, летающие над пропастью. За взлетами следовали падения, за падениями – взлёты, а потом она и вовсе, можно сказать, сорвалась и рухнула в бездну.

Морально Милке было лучше на дне, чем в золотом дворце, потому что сказочный принц, за которого она вышла замуж, уже через месяц обернулся злым колдуном и тираном. Он считал ее своей собственностью, одевал как куклу, хвастался ею, а вернее – собой, потому что у статусного человека и вещи должны быть статусные. Жена являлась для него всего лишь одним из атрибутов люксовой жизни. Но все это можно было перетерпеть, смириться, если бы не тот ужас, что творился за закрытыми дверьми супружеской спальни. Увы, о садистских наклонностях Дмитрия Мила узнала слишком поздно.

Даже странно, но она любила его поначалу. Прощала многое: диктат, словесные унижения и жесткий секс. Зачем? Она до сих пор не могла на это ответить. Наверное, верила, что заставит его измениться к лучшему. Что случившееся единожды больше не повторится. И винила себя, что постоянно провоцирует в нем агрессию, не умея подстраиваться под его настроение.

Муж оказался весьма далек от идеала, которым его считали окружающие – те, кто знал лишь одну его, внешнюю сторону. Милка знала и другую – тайную, но молчала. Ее девичья влюбленность в красивого садиста не исчезла без следа – она переродилась в страх.

Уйти от Дмитрия по-хорошему, подать на развод было невозможно, она бы просто не дожила до этого развода, и когда стало совсем худо и жутко, когда не осталось выбора, Мила решила сбежать. Уходила налегке, прихватив лишь небольшую сумму наличными и паспорт. Обманула шофера, угнала собственную машину и бросила ее на стоянке у трех вокзалов.

Она купила три онлайн-билета на поезда в Челябинск, Мурманск и Новосибирск и выбросила смартфон в урну. Скорый до Челябинска отправлялся первым, потому она и вскочила в его вагон и всю ночь тряслась в купе (поезд был дорогой, фирменный, оставались только билеты в СВ), вздрагивая от голосов в тамбуре и страшась неминуемой погони.

Потом уже, вместе с чувством голода пришло и осознание того, что она наделала. Удирала она спонтанно, не подготовившись, как глупый заяц, надеющийся, что его суетливые петли способны запутать хитрого лиса. Но что будет с ней, если побег провалится?

 А что подумает отец, когда узнает о ее исчезновении? Что подумает тетка? Уж наверняка не помянет добрым словом. Никто из них не верил ей, не хотел верить, что Дмитрий на самом деле – чудовище. А доказательств у нее не было. Даже выходя из себя, Дима редко оставлял на ее теле синяки. Это только в последний раз он забылся и дал ей такую оплеуху, что скула ныла до сих пор, а тошнота то и дело подкатывала к горлу.

Мила не стала доезжать до конечной станции, сошла в Уфе – ей пришелся по душе огромный вокзал с круглой башенкой, похожей на донжон в средневековом замке, и необыкновенная надпись «Эфэ», состоявшая из причудливых окружностей. Это был порыв, которому она последовала. «В таком большом городе, - подумалось ей, - будет проще затеряться».

Правда потом, когда поезд уже ушел, Мила спохватилась, вспомнив, что в Уфе располагалась одна из фирмочек ее мужа. Это обстоятельство совершенно вылетело у нее из головы, и она уж было совсем хотела бежать к начальнику вокзала и плакаться, что отстала, но благоразумие взяло верх. Ей не стоило привлекать к себе внимание. Уфа – город с миллионом жителей. Если ей повезет, Дима ее никогда здесь не найдет. А если не повезет, то муж настигнет ее и на краю света. Надо просто сделать так, чтобы повезло.

Скорый прибыл в Уфу в преддверии ночи. Милка вошла в этот шикарный, залитый неоновым светом вокзал, столь очаровавший ее в окне купе, и застыла столбом, не представляя, куда податься. Мимо нее спешили люди, гремя колесиками чемоданов на стыке плит. Они были веселы, радуясь тому, что вернулись домой. От крохотных забегаловок тянуло запахами сладкой выпечки и кофе.

Переборов нерешительность, она взяла себя в руки и твердым шагом подошла к одному из кафе, чтобы перекусить. Устраиваясь за столиком, она углядела в уголке стойку с местной бесплатной газетой, где наверняка публиковались объявления о сдаче жилья и приеме на работу. Мила взяла номер и, откусывая бутерброд и запивая его горячим латте, принялась внимательно изучать.

1.3

1.3.

В пансионате жило двенадцать постояльцев, хотя рассчитан он был на двадцать человек.

- В этом месяце у нас трое умерли, прямо один за другим, - поведала Милке медсестра Галя Темникова, которую старики все как один звали Галочкой и, судя по блеску в глазах, появлявшемуся в ее присутствии, очень любили. – А перед Новым годом еще двое. Не подумай, что уход плохой был, но сама ж понимаешь – возраст, болячки. Да и место у нас такое, проклятое.

- Почему проклятое? – спросила Мила.

- Потому что пансионат стоит на месте сгоревших частных домов. Хозяин одного из них пьяный уснул с сигаретой, и все вспыхнуло, как соломенное. Огонь перекинулся к соседям, не все спаслись. По ночам, - Галя понизила голос, - у нас призраки бродят. Как кому помирать, так они и показываются. Забрать с собой на тот свет приходят.

- Я не верю, - твердо ответила Милка, которой, чего греха таить, стало не по себе, Галя сумела-таки нагнать на нее жути. - Ты меня нарочно пугаешь, чтобы я к тебе на квартиру съехала. Но поверь, нет у меня лишних средств, чтобы половину аренды вносить.

- Да при чем тут квартира! - возмутилась та, хотя сама не раз и не два соблазняла переселиться к ней, потому что вдвоем снимать жилье дешевле. - Я сама видала, как тень на стене колыхалась, а утром – бац, и покойница в третьих апартаментах!

С Галочкой Мила сошлась быстрей всего. В принципе, сотрудники приняли ее хорошо, но как-то по-особенному дружить тут было не принято. Веселая и жутко болтливая Галочка, пожалуй, отличалась от остальных в лучшую сторону. Она взялась опекать и наставлять новенькую, и Мила была ей благодарна, однако поддерживать всякие глупости не собиралась.

- Как знаешь, конечно, можешь и не верить, - легко пошла Галина на попятный. – Директриса наша тоже не верит. Она вообще у нас баба со стальными яйцами.

- Почему она не набирает новых постояльцев, если есть места?

- Обязательно наберет, спрос на наши услуги большой, но марку ронять не хотят. Наше заведение считается, без преувеличения, самым лучшим в республике, это не какая-то там богадельня, здесь все на совесть. Но и цены ого-го!

Милка не знала, что царило в других подобных местах, но этот дом престарелых ей, скорее, нравился, чем нет. Коллектив, за исключением сторожа, водителя и санитара (последний пил как лошадь и практически никогда не просыхал), был женским и молодым. Самой возрастной считалась повариха – ей исполнилось на днях пятьдесят пять. Милка, которой было двадцать шесть, неплохо вписалась в общество таких же одиноких сердец, как и она. У каждой ее коллеги за плечами была какая-нибудь личная трагедия или житейская неустроенность, поэтому беглянку из столицы приняли радушно. Что такое муж, распускающий кулаки, некоторые знали не понаслышке и сочувствовали искренне. Пусть особой, родственной близости ни с кем не сложилось, Милка чувствовала себя среди этих людей спокойно.

О стариках в пансионате действительно заботились: не грубили им, не бросали без помощи, хотя у постояльцев характер был часто не сахар.

Особо отличался старичок, проживавший в апартаментах номер двенадцать на третьем этаже. Можно сказать, он был местной звездой. Маленький, высохший, про таких говорят «в чем душа держится», но при этом он обладал задиристым нравом: мог довести Галочку до слез, мог нажаловаться директрисе «ни за что». Звали его Иваном Петровичем Загоскиным, и когда-то он был востоковедом-африканистом, знал несколько языков, в том числе и мертвых, писал книги, жил за границей, но потом, как выразилась Галочка, «впал в полный маразм». Его единственный сын уехал жить в Америку, и старик после смерти супруги остался совсем один. Сын поместил его в пансионат, регулярно созванивался с ним по скайпу, исправно перечислял деньги, только Иван Петрович все равно обижался на него и сильно тосковал по прежней вольной жизни. От этого он с каждым месяцем делался все раздражительнее, а когда ему начали отказывать ноги, так и вовсе превратился в желчного забияку.

 Милку в первый же день предупредили, чтобы она не принимала грубость вредного старикана близко к сердцу.

- Иван Петрович любит хулиганить, - пояснила Галочка. – Постоянно нас на прочность испытывает, и если что-то ему не понравится, сразу сыну в Америку звонит. А тот – директрисе. Но иногда у Иван Петровича случаются приступы меланхолии, и тогда он просто молчит, не разговаривает почти. Если честно, в такие дни с ним комфортнее всего.  

Впервые Мила застала старика именно в такой, меланхоличный период, когда медсестры не могли на него нарадоваться. Ей Иван Петрович показался безобидным. Старик сидел в инвалидном кресле у большого окна в холле, держал на коленях раскрытую книгу, но не читал, а смотрел в заснеженный сад.

Увидев Милу, проходившую мимо, он поманил ее к себе:

- Новенькая? – поинтересовался хриплым голосом. – Как зовут?

- Людмила Ильинична.

- А я Иван Петрович, будем знакомы. Поможешь добраться до моей комнаты, Людмила Ильинична?

Кресло Загоскина было дорогим, с электрическим моторчиком, но Мила понимала, что старому профессору требуется не помощь, а дружеское общение. Самое страшное проклятие в таких местах, как это, - отсутствие привычного круга, с кем можно поговорить по душам. Поэтому она с улыбкой взялась за ручки кресла.

Пока они катились к лифту, старик молчал, а в кабинке, разглядывая в зеркале ее отражение, спросил:

- Откуда к нам эта редкая птица залетела?

Мила даже не сразу поняла, что это о ней, всерьез собралась искать глазами птицу.

- Из Москвы.

- Из Москвы, значит… Странно. А на Мадагаскаре была?

- Да, - кратко ответила она, нажимая кнопку третьего этажа. Двери с легким шелестом съехались, и лифт плавно тронулся вверх.

Воспоминания о медовом месяце, проведенном в круизе по Индийскому океану, отозвались в ее сердце болью. Тогда все еще казалось солнечным, радостным, но именно после возвращения с острова Дима переменился. Нет, остров не виноват, Милка это сознавала. Просто убедившись, что жена никуда не денется, он показал ей истинное нутро.

1.4

1.4

Мила любила читать перед сном. Этим вечером она честно взялась за книгу Загоскина, хотя и побаивалась воспоминаний, которые та могла навеять.

Открыв книгу наугад и пролистав ее немного, она зацепилась взглядом за следующие строки:

«…Название гипотетической Индо-Мадагаскарской суши предложил в 1858 г. британский зоолог Филип Латли Склейтер по имени необыкновенных зверьков лемуров, с которыми столкнулись европейцы на Мадагаскаре. Эти существа со светящимися в ночи глазами внешне напоминают помесь обезьяны, кошки и медвежонка. Их голоса звучат жалостливо, а походка напоминает причудливый танец, за что аборигены прозвали сифаков (официальное название мальгашской разновидности лемуров) «танцующими душами предков». Они верят, что после смерти перерождаются лемурами – самыми беззаботными существами Земли. Назвав утонувший континент Лемурией, Склейтер желал подчеркнуть его уникальность…»

Мила вспомнила свою первую встречу с лемурами. Издали она действительно приняла одного такого за шустрого ребенка, забравшегося на дерево. Пропорции, поза (лемур сидел на толстой ветке, подтянув к груди колени и обхватив их руками) – все норовило обмануть неопытный глаз. И только хвост выдал Милке правду (но заметила она его не сразу).

- Не удивительно, что туземцы до сих пор считают их заколдованными людьми, - потешался над ней муж, когда она призналась, что иллюзия сходства сбила ее с толку. – Даже ты, моя зоркая наблюдательница, попала впросак! Что уж говорить о необразованных дикарях.

Мила знала, что верования мальгашей основывались прежде всего на культе предков. Не важно, какого вероисповедания они придерживались официально – мусульмане они, католики или православные (православная община в последние годы набирала силу на острове), все они блюли заповеданную им веру отцов и дедов. Бог – он где-то там, за облаками и звездами, а истинную заботу о своих детях могут проявлять только покойные родственники, считали они. Однако же и потомки обязаны отплачивать ушедшим своей заботой.

У мальгашей существует невероятный праздник фамадихана, когда ныне живущие откапывают тела покойников, переодевают их в новый саван и под веселую музыку таскают по улицам, периодически встряхивая, словно сгоняя с них сонливость. «Если духи предков стали плохо заботиться о живых, их надо разбудить и поиграть с ними» - гласит народная пословица. Фамадихану проводят обычно в сухой сезон, с мая по сентябрь, но дату назначает колдун или астролог, отвечающий за связь с потусторонним миром.

Дима очень хотел побывать на подобном празднике, но им не повезло (или наоборот повезло, как считала Милка, не горевшая желанием глазеть на истлевшие кости). Зато муж попробовал ром из тростникового сахара, сдобренный порцией бычьей крови – сим коктейлем угощают новичков, присутствующих на церемонии, поскольку зрелище и впрямь шокирующее, не всякий выдержит «на сухую».

- Половина мечты исполнена, - говорил Дима, прихлебывая щедрую порцию рома и созерцая церемонию в записи, на экране телевизора, установленного в баре для туристов. – Но в следующий раз я обязательно потанцую с мертвецами живьем.

Мила вновь вернулась к книге…

*

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

«Должен заметить, что вера в существование исчезнувшего континента в Индийском океане здорово подогревается изучением фольклора народов этого региона. Один из древних цейлонских текстов сообщает, что в незапамятные времена цитадель Равана, владыки Шри-Ланки, насчитывала 25 дворцов, где проживало 40 тыс. жителей, но эти территории были поглощены водной пучиной. Согласно мифам мальгашей, Мадагаскар прежде простирался далеко на восток, но его большая часть была уничтожена всемирным потопом. А древний тамильский эпос упоминает обширную землю Кумари Налу, находившуюся в океане к югу от Индии. Надо ли добавлять, что прародину тамилов тоже поглотило море? От нее остались лишь острова, бывшие некогда горами.

К сожалению, гипотезе о Лемурии нанесла огромный вред поддержка различных мистических обществ, всех этих иллюминатов, розенкрейцеров, Теософского общества и прочих им подобных. На основе своих «видений» они принялись на все лады превозносить «потрясающую воображение цивилизацию предтечей», и эти восторги дискредитировали и без того спорную тему. Когда в 1913 году появилась теория дрейфа континентов Альфреда Вегенера, она вбила последний гвоздь в крышку гроба «великой Лемурии», похоронив вместе с ней, к облегчению научного сообщества, сомнительные спекуляции и на тему перерисовки географических карт, и на тему переписывания истории.

Однако лично я всегда проявлял искренний интерес к Лемурии, и эта моя верность убеждениям однажды дала мне в руки ниточку, приведшую к настоящему открытию.  

Дело было так. Изучая манускрипты в отдаленном южноиндийском монастыре Юнгдрунг Бон (о том, что меня туда привело, я расскажу вам чуть позже), я совершенно случайно натолкнулся на таблички, испещренные надписями на странном языке, лишь отдаленно напомнившем мне тибетский. Я решил, что это язык королевства Шангшунг, (*) и работник библиотеки мне это косвенно подтвердил, заодно посетовав, что многие старинные тексты лежат у них мертвым грузом, ибо нет ныне специалистов, желающих копаться в подобной старине.    

(Сноска. Шанг-Шунг (Шангшунг) – древнее полумифическое государство, место расположения которого фиксируется древними текстами в районе священной горы Кайлас. В наши дни считается, что зарождение тибетской культуры связано исключительно с приходом буддизма в Тибет из Индии, и произошло это в VII веке н.э., однако и прежде в Тибете жили люди, у которых была собственная история и культура. В основном академические издания рассказывают об истории Центрального Тибета, пренебрегая исследованием других населенных районов, в том числе и территорией древнего королевства Шанг-Шунг, чьей столицей был город Кьюнг-Лунг. Существуют обширные литературные доказательства его существования. Прежде всего, это Дуньхуанские рукописи (собрание религиозных и светских документов, всего около 20 000 объектов, обнаруженных в пещерах Могао в Дуньхуане (Китай) в начале XX века) и тексты Бон. Согласно последним, религия Бон зародилась именно в Шанг-Шунге. К сожалению, эти утверждения до сих пор не подкреплены археологическими изысканиями)

1.5

1.5

Работы у Милки было много, а с каждым днем становилось еще больше. Директриса, убедившись, что на новую сотрудницу можно положиться, не стеснялась ее загружать. Все чаще Милке поручали мыть полы еще и в палатах (Безруцкая заставляла говорить «апартаментах»), похожих на миниатюрные квартирки из двух комнат, хотя обычно там хозяйничали специальные горничные. Случались дни, когда ей буквально некогда было присесть.

Однажды ее попросили сделать уборку у Загоскина.

Шла она туда с легким сердцем, хотя внутренне и побаивалась, что старик примется расспрашивать про свою книгу. Первая глава по географии и истории тропического острова показались утомленной рабочими буднями Милке настолько нудной и длинной, что глаза в тот вечер закрылись сами собой, и она провалилась в сон. Повторной попытки она не предпринимала, книга просто лежала в тумбочке. Для нее сегодняшней это было слишком сложным чтением.

Загоскин, увидев девушку, расспрашивать ни о чем не стал. Он рассматривал ее некоторое время, не отвечая на приветствие и вопросы о самочувствии, будто видел впервые. Милке это было даже на руку. Она принялась за уборку, но тут старик встрепенулся, подкатил сзади и схватил сморщенной рукой за запястье:

- Пауков боишься?

- Н-нет, - пролепетала Мила. – У вас где-то завелся паук?

В этом она сомневалась, горничные убирались тщательно, и вредных насекомых тут не было: ни клопов, ни тараканов. Пауков тоже быть не должно, но кто знает?

- Ну ты и глупая! – Иван Петрович засмеялся – сухо, надрывно, до слез, выступивших в уголках глаз.

Мила замерла, не зная, как расценивать подобную эскападу. Загоскин все еще держал ее за руку, не позволяя отойти.

- Только не говори, что ты такая же как они все, - произнес он, отсмеявшись. – Я давно к тебе присматриваюсь. Молчишь все время, боишься, но ты не такая!

Мила прочистила горло:

- Где у вас паутина? Давайте я ее смахну.

Старик разжал пятерню, чтобы ткнуть костлявым пальцем в экран телевизора, закрепленного на стене:

- Там! Они шпионят за мной. Паука принесли сегодня ночью, пока я спал. Я в этом уверен.

Заявление звучало дико, но Мила послушно подошла к панели и протерла ее чистой тряпочкой.

- Так лучше?

- Не поможет! Ты знаешь, что мадагаскарские банановые пауки плетут огромные паутины, до пяти метров в диаметре, плотные и густые? В них попадаются крупные объекты. Но бывают сети еще больше! В одну такую однажды я сам едва не попался. Злые вазимба научились выращивать особых пауков, которые плетут особые сети. Ты слышала про это? Ты же была на Мадагаскаре, значит, слышала.

Мила начала подозревать, что он насмотрелся передач из мира животных.

- Вы бы поменьше смотрели всяких кошмаров, особенно на ночь, - посоветовала она, наклоняясь к ведру, чтобы перенести его на другое место. – Или вам нравятся насекомые?

Старик хмыкнул:

- Смотрю я на тебя, вроде бы умная, образованная, а притворяешься какой-то недотепой. Вот подберётся к тебе паук, оплетет – что делать-то будешь? Беги, пока есть возможность! Я, увы, - он хлопнул ладонями по ободу колес, - убежать не успею. А ты молодая, резвая. Наша оборона пала, остался последний шанс сделать ноги. Стыдно, конечно, праздновать труса, но лучше быть живым, чем мертвым, а? Что скажешь?

- Некуда мне бежать, - пробормотала Милка, невольно ежась от скверных воспоминаний. Старик нес чушь, но эта чушь падала на подходящую почву и воспринималась слишком болезненно.

- Не унывай, может, и найдется безопасное местечко, мир велик, - утешил он и забубнил горячечно: – Кстати, про известных нам пауков и вазимба. Они уже тянут свои сети из одного пространства в другое, но, на наше счастье, их устройства стационарны и не летают по воздуху, как настоящие паутинки. Однако даже так в их ловушки попадаются разные организмы. Некоторые из них принадлежат к неизвестным науке видам. Были и такие, что не могли дышать нашим воздухом и скончались от удушья. Вероятно, имели инопланетное происхождение. Ты читала про Устюжанинова?

Мила помотала головой, но Иван Петрович не обратил внимания или не видел:

- Как и ты, я поначалу не верил, мало ли какую ерунду воображали в 18-м веке! Но Устюжанинов оказался прав. Да, прав! У него я нашел все ответы. И ты найдешь.

Милка взялась за швабру:

- Я не инопланетянка, мне это не грозит. Да и в паутину не помещусь, порву ее – слишком крупный я объект.

- Шутки шутишь? Напрасно! - рассердился старик. – Однажды в межпространственную сеть попалась гигантская стрекоза с размахом крыльев около двух метров. Не тебе чета! Стрекоза принадлежала к ископаемому виду, вымершему 150 миллионов лет назад, и успела нанести существенный ущерб паутине прежде, чем была нейтрализована. После, правда, они без труда восстановили ловчую сеть.

- Можно мы больше не будем про эту гадость? – тихо попросила Милка.

- Эй, я же предупредить тебя хочу, дуреха! Нравишься ты мне, – упорствовал Загоскин. – Мой далекий предок был сыном попа из Великого Устюга, но удрал на корабле покорять мир. Бедовый был пацан! Устюжане вообще великие землепроходцы и путешественники. Я нашел его записки. Там очень, очень, очень много любопытного! Я потом прошел его маршрутом, побывал в запретных горах и видел ту самую сеть. Да, видел собственными глазами! Был мощнейший выброс энергии. Мои спутники пострадали, да и у меня, гляди, ожог остался.

Старик повернул голову, демонстрируя ей старый неаккуратный шрам на шее, спускающийся от уха до ключицы. Он чуть отогнул край свитера, позволяя сполна насладиться зрелищем.

- Надо же, - пробормотала Мила, поскольку старик ждал ее реакции.

- Вот именно! Параллельно с нашей Вселенной бок о бок существует бесконечное число других вселенных, которые немножко отличаются от нашей. Кое-где грани между мирами настолько тонки, что эти ушлые насекомые могут попадать из одного мира в другой. Да и не только насекомые.

1.6

1.6

Следующий день по графику был у Милки выходным. Она решила выйти немного прогуляться, подышать воздухом, потому что после вчерашнего стены пансионата давили. Заодно она хотела зайти в магазин.

Питалась она вместе со всеми работниками на общей кухне, но иногда душа требовала чего-то особенного, Миле очень не хватало в рационе свежих овощей и фруктов. В свободном доступе находились по преимуществу печенье, конфеты и сладкие булочки, от чего она привыкла воздерживаться, а на обеды и ужины им подавали каши, котлеты и макароны. С голоду не умрешь, но невкусно и непривычно.

- Милка, купи тортик, - попросила Галочка, догнав уже на пороге. – У меня завтра день рождения, а по графику совсем некогда закупками заниматься. А так хоть сладкого пожрать.

Она всунула ей в руку мятые купюры, и Милка пообещала выбрать самый свежий и вкусный торт с кремовыми розочками – то, что Галочка обожала.

- Если сумка тяжелая будет, так ты Михалыча попроси встретить!

Михалыча на самом деле звали Ринат Михаэлович, он был уже в годах и жил при пансионате в небольшой пристройке. Он никогда не отказывался помочь девушкам: подносил сумки, открывал и закрывал калитку перед ними, таскал ящики вместе с водителями грузовиков и вообще был классным дядькой, бодрым и громкогласным.

- Я справлюсь, - ответила Милка. – Никаких крупных покупок я не планирую.

- Ну как хочешь, - Галка постояла немножко на крыльце, ежась на ветру. – Осторожней только! Гололед на горке-то!

Милка махнула ей рукой от ворот:

- Спасибо!

Архиерейка считалась не самым престижным районом Уфы, но, как казалось Миле, в последнее время тут многое менялось. Коллеги рассказали, что еще три года назад в приречной слободе доминировал кривобокий частный сектор с аварийными запущенными домами. Расположенные на холме, здания понемногу сползали вниз, их фундаменты разрушались, да и дороги, не знавшие ни асфальта, ни плитки, оставляли желать лучшего. Но ситуация потихоньку менялась. Власти выкупили несколько участков, расселили людей, и у пансионата «Счастливая старость» начали появляться приличные на вид соседи: отели, кафешки и клубы. Прошлым летом благоустроили набережную и расширили проезжую часть, а на повороте построили супермаркет. Раньше там был пустырь, а теперь – ухоженный садик с городскими скульптурами и парковка.

Супермаркет днем и ночью сиял неоновой вывеской. Слева, с горы, ему подмигивал огромный отель «Хилтон» в двенадцать этажей. Еще ниже располагался спорткомплекс и студенческое общежитие. Новостройки довлели над берегом, но, по мнению Милки, были лишены индивидуальности, свойственной кособоким домишкам Архиерейки, которых осталось совсем мало.

Милка поднималась в гору и думала, что летом здесь должно быть очень зелено и тенисто и совсем не чувствуется, что ты в городе.

Она погуляла немножко в парке, полюбовалась на речную панораму из ажурной беседки, а когда окончательно продрогла на ледяном ветру, направилась обратно, вниз, к супермаркету.

В середине рабочего дня парковка у магазина была почти пуста, лишь семь или восемь машин стояли у самого входа. Среди них был черный внедорожник «Мицубиси».

Милка почувствовала, как ее сердце подпрыгнуло и затрепыхалось. Она не больно-то разбиралась в марках машин, да и номер того монстра, на котором приезжал «Викинг», не запомнила, но ей почему-то показалось, что это та самая машина.

Прошло несколько дней, и эпизод со светловолосым мужчиной в пестром шарфе потихоньку заслонился другими событиями, но тут все разом вернулось: и страх, и томление, и невозможность дышать. Это была мгновенная вспышка, обдавшая жаром.

В супермаркет Мила входила с опаской, постоянно озиралась и потому, когда увидела его, то была готова. Она спряталась за стеллажом с крупами, наблюдая, как «Викинг» помогает какой-то бабульке выбрать нужные рыбные консервы.

«Неужели это ее он собирается определить в пансионат?» - подумала Мила с необычной тоской.

- Сынок, а вот здесь что написано? – спросила бабуля дребезжащим голосом, протягивая «Викингу» очередную банку.

- Это минтай. Давайте я вам возьму лосося, он вкуснее.

- Та лосось небось дорогой!

- Я заплачу.

- Та мне для кота.

- А для кота купим кошачий корм.

«Викинг» толкал перед собой сразу две тележки, но продукты кидал в них практически одинаковые. Там были макароны не из дешевых, полуфабрикаты, хлеб, молоко и яйца. В одну из тележек он добавил еще и бутылку вина – видимо, для себя. Бабулька шла за ним и пыталась протестовать, но мужчина, кажется, во что бы то ни стало вознамерился ее облагодетельствовать.

- Та слишком много всего, я ж не донесу! – причитала бабушка.

- Я довезу ваши покупки до самого порога. И в дом занесу – тоже мне проблема.

По мелким деталям и признакам Милка догадалась, что они не родственники и, кажется, даже не были знакомы до того, как встретились в магазине. Щедрость «Викинга» не то чтобы впечатлила, но заставила посмотреть на него немножко другими глазами.

Хорошо, когда человек добр к тем, кому повезло в жизни меньше. Дмитрий, например, только притворялся, что ему есть дело до кого-то еще, кроме его драгоценной персоны. Он жертвовал на благотворительность ради пиара, а не потому, что ему это было приятно, и не по зову сердца.

«Но что же Викинг делал у ворот?» – спросила себя Милка, наблюдая, как светловолосый занимает очередь к кассе. Она пришла к выводу, что человек просто заблудился. Ехал в гости, свернул не туда…

От мысли, что двойная их встреча явилась абсолютно случайной и она больше никогда его не увидит, Милке стало грустно.

Прошло еще три дня.

Водоворот хозяйственных забот закружил Милу.

Когда ее вызвала к себе директриса, девушка неприятно удивилась, но пошла, гадая, что ее ждет на этот раз.

- Людмила Ильинична, - обратилась к ней директриса с непонятным пафосом в голосе, - познакомьтесь с нашим новым сотрудником, Виктором Павловичем Соловьевым.

Глава вторая. Виктор Соловьев. 2.1

коллаж от Lady Blue Moon

Глава 2. Операция внедрения

Виктор Соловьев

2.1

Соловьев снова перебрал листки с фотографиями, хотя и после первого раза был уверен, что среди них нет досье той девушки.

- Здесь точно весь персонал пансионата?

- Абсолютно, - ответил ему капитан Салимов. – Вы могли неточно запомнить ее лицо. Мешало стекло, расстояние, освещение. Да и сколько вы ее наблюдали – секунду, две, три?

- Пять, - сказал Соловьев. – Пять секунд, и этого достаточно, чтобы я узнал ее в магазине. Там, в супермаркете, я ее рассмотрел очень подробно. Могу утверждать со стопроцентной точностью, что ее фотографии среди сотрудников нет.

- Почему вы не допускаете, что в магазине все-таки была другая девушка?

- Зачем другой девушке тайно следить за мной?

- Вы ей понравились.

Соловьев покачал головой:

- Тех, кто нравится, не боятся. Она даже не пыталась завязать знакомство, только пряталась за стеллажами, подглядывая исподтишка. Не знаю, чем я так для нее важен, но она вполне способна мне помешать.

- Вы плохо знаете женщин. Некоторые из них в присутствии объекта страсти ведут себя нетипично.

Виктор не стал это комментировать.

- Она может работать нелегально, без оформления? – спросил он.

- Ну, я б не особо удивился. В теории… - начал Салимов, но заканчивать фразу не стал. Возможно, чтобы у пришельца, каким он считал Соловьева, не сложилось однозначно дурного впечатления о его земляках. – Нет, я все же склоняюсь к тому, что девушка была случайным посетителем. Пришла с кем-нибудь, ей стало скучно, вот и пялилась в окно. Хотя, если вы настаиваете, на пансионат можно натравить налоговую. Или миграционную службу. Да хоть бы и участкового! Вторгнуться на территорию частной собственности без санкции и ордера мы, конечно, не имеем права, но если под предлогом проверки поступившего сигнала...

- Не стоит. Так мы ее спугнем, а я этого не хочу, не разобравшись.

- Потребуете поставить у пансионата наружку?

- Я понимаю, что лишних людей у вас нет, поэтому не напрягайтесь. Я пока отрабатываю всего лишь версию.

- Значит, сами?

- Да, сам, - Соловьев протянул руку через стол. - Благодарю за сотрудничество!

Рукопожатие Салимова было крепким.

- Не верится, конечно, что старик профессор замешан в деле о хищениях самоцветов, - напоследок выразил старший оперативник осторожные сомнения, - но готов ухватиться за любую соломинку. Если нароете там что-то, сразу свистите. Я на связи 24 часа.

Вик проводил его до порога по скрипящим неухоженным половицам. Дом, который он снял, был старым и требовал не только хорошего ремонта, но и генеральной уборки. Тем не менее, он располагался в стратегически важном месте, и Соловьев был доволен, что удалось снять именно его.

- Давайте, я к вам нашу уборщицу пришлю из управления, - предложил на прощание капитан. Видимо, убогость обстановки и грязь произвели на него сильное впечатление. – Она вам хоть окна помоет.

- Если не затруднит, - не стал отказываться Соловьев.

Закрыв входную дверь, он вернулся к столу, собрал копии персональных листков в пластиковую папочку и отложил на край – туда, где лежали другие принесенные капитаном Салимовым документы. Наведя таким образом относительный порядок, Виктор приблизился к окну и, взяв с подоконника цифровой бинокль со встроенным стабилизатором изображения и разнообразными режимами, включил его и направил на видневшийся сквозь голые деревья пансионат.

В этот поздний час его окна уютно светились и походили на разноцветные прямоугольники, наклеенные на сероватый холст. Здание стояло строго параллельно реке, и со своей позиции Соловьев мог наблюдать часть фасада и не менее широкий торец. В рекламе говорилось, что персонал старается создать для стариков максимальный комфорт, а их апартаменты обставлены по индивидуальному проекту в стиле «бутик-отеля». Разные по цвету шторы подтверждали, что в этом реклама не лгала. Впрочем, внутреннее убранство Виктору еще только предстояло оценить, когда он придет туда наниматься.

В окне третьего этажа – в том самом окне, находившемся в коридоре, – виднелся силуэт девушки. Она снова забралась с ногами на подоконник и задумчиво смотрела куда-то в сторону Белой, невидимой Виктору с его позиции. Зато ему было отлично видно лицо девушки. Она не знала, что за ней наблюдают, и сидела смирно, не пытаясь скрыться.

Соловьев укрупнил масштаб, добавил яркости, чтобы не мешал свет, бивший девушке в спину, и сделал несколько снимков – так, на всякий случай.

У незнакомки были тонкие черты. Она вся была тонкая, воздушная – даже тот нелепый тулуп, в котором она явилась в супермаркет, не придал ей объема. Если бы Виктор был художником, собирающимся рисовать ее портрет, то выбрал бы самую тонкую кисточку, самый острый карандаш. Темные волосы девушка собирала в пучок. К концу дня он слегка растрепался, и несколько прядей укутывали невесомой паутинкой длинную шею. Столь изящные шеи бывают у балерин.

- Кто же ты такая? – пробормотал Соловьев.

Шпионка транснациональной корпорации? Но зачем тогда выставлять себя в окно, как на подиум? Она была словно призрак, не фиксируемый документально: без настоящего, без прошлого… Но это прошлое у нее было. Прошлое есть у всех. Именно оно привело ее сюда.

Как и его.

Загадочная «балерина» выбрала для наблюдательного пункта подоконник напротив палаты профессора Загоскина. Означало ли это, что она имеет отношение к тому же самому делу, что привело его в Уфу, или ее дежурство в искомой точке – нелепая случайность?

Вик считал, что случайностей в мире почти не бывает, они все – лишь скрытые до поры закономерности. Во всем есть смысл, и если не пренебрегать знаками, посылаемыми судьбой, можно избежать серьезных ошибок. Вот только толковать эти знаки было подчас затруднительно.

2.2

2.2

Жизнь и правда помотала Соловьева по свету. И надо сказать, что женщины играли в этом не последнюю  роль.

Когда-то он жил в Санкт-Петербурге и мечтал стать врачом, учился на хирурга, но, вступившись за девушку и наказав хулигана, потерял возможность строить карьеру так, как ему бы хотелось. Отец хулигана оказался важной шишкой и поклялся испортить ему будущее.   

Виктор (которого в ту пору звали иначе – Альберт) вынужденно уехал на Урал, где планировал изучить секреты деревенских знахарей, рассчитывая, когда эхо скандала уляжется, вернуться в профессию. Однако в стычке с хитниками (Сноска: Местечковое словечко, означает «с незаконными старателями, добывавшими самоцветы») он едва не погиб. Его спасли дед-травник и инструктор боевых единоборств, оказавшийся по случаю рядом. После длительного лечения и реабилитации, Альберт всерьез стал изучать систему выживания, придуманную его спасителем, полковником Виталием Лисицей по прозвищу Вещий Лис. И надо признать, немало преуспел.

Среди его наставников в таежном лагере у горы Иремель был один дядька, учивший молодых бойцов ловкости рук и фокусам, которые могли бы пригодиться им в некоторых скользких ситуациях. Альберт незаметно для себя увлекся этой наукой. Увлекся так сильно, что вскоре отправился изучать эстрадную магию в престижную европейскую школу. Он взял псевдоним «Ашор Визард» и выступал под ним несколько лет, пока на горизонте вновь не возник Вещий Лис и не попросил об услуге.

Речь шла о некой женщине, француженке, в чьих руках находилась подлинная драгоценность – ключ от древнего артефакта, воспетого в веках как «чаша Грааля». Женщину звали Патрисия Ласаль де Гурдон, и она являлась ученым-физиком, много лет изучавшим по  древним книгам свойства загадочной «чаши». Лис, который и сам был весьма непрост (официально числился в отставке, но при этом продолжал делать карьеру в недрах нелегальной разведки), попросил Ашора отправиться в Антарктиду вместе с Патрисией и в ходе совместного путешествия убедить ее поработать на Россию. А если не получится завербовать, то привезти ему хотя бы Ключ.  

- Почему Антарктида? – удивился Ашор.  

Вещий Лис ответил, что в Антарктиде хранится «чаша Грааля», и объяснил, что таких чаш посвященным известно несколько. Много лет назад загадочная цивилизация антарктов, наших предтечей на Земле, создала эти устройства. Ныне одно такое находилось, по слухам, на Тибете. Второе – на Урале, куда было привезено из Южной Франции в Средние века. А еще один прибор остался в ледяной антарктической пещере.

Вещий Лис предупредил, что антарктический «Грааль» неисправен. Его следовало выключить с помощью Ключа Патрисии. А лучше уничтожить любой ценой.

Ашор чувствовал себя обязанным Вещему Лису жизнью и потому согласился. Отправляясь в Антарктиду, он надеялся, что миссия, хотя и будет сложной, все-таки закончится благополучно, но увы, планам помешало непредвиденное – падение метеорита. Космический гость взорвался в небе над Землей Королевы Мод, где в горах хранился некорректно работавший артефакт. Этот взрыв усугубил и без того опасную ситуацию.

Их группа, в число которой волею судьбы попали совершенно случайные туристы, оказалась замурованной в долине Драконьего Зуба. Только благодаря личному мужеству и самоотверженности каждого из них они не погибли там все до единого. Восемь человек, включая Ашора и Патрисию, благополучно выбрались из ловушки. Однако из-за упрямства француженки неисправный артефакт не удалось уничтожить, и «чаша» все эти годы продолжала работать, постепенно превращаясь из волшебной панацеи в неумолимого убийцу. Устройство, созданное, чтобы защищать, медленно и неуклонно разрушало их мир. (Примечание: подробнее об этих приключениях читайте в романе «Выжить в Антарктиде»)

Уже тогда, улетая с аэродрома станции Новолазаревская, Ашор чувствовал, что однажды ему предстоит сюда вернуться. Неудовлетворение от неоконченного дела камнем лежало на душе. Однако эпопея с «Граалем» была настолько чудовищной, что он всячески старался от нее отстраниться. Забыть и не думать. Не вспоминать. Ему была нужна передышка.

Он в очередной раз сменил имя, стал Виктором Соловьевым и вскоре уехал на противоположный край света. Однако судьба настигла его и там.

Однажды в его кармане зазвонил телефон, и на экране высветилось имя из антарктического прошлого – единственное, которое он не был готов забыть. Звонила Виктория Завадская, по мужу отныне – Виктория Громова. Она была с ними в долине Драконьего Зуба, и это только ради нее он шел на подвиг, ради нее выводил группу из западни, ради нее был готов умереть, запустив процесс самоуничтожения артефакта. И не важно, что она полюбила не его, а бывалого полярника Юру Громова – хорошего, в общем-то парня, с чем Виктор даже не спорил. Ему было важно, что для него Вика, несмотря ни на что, оставалась самой лучшей женщиной на свете.  

- Вик, - сказала ему Вика по телефону, - Юра пропал.

- Что значит пропал? Когда? Где?

- Он уехал в долину Драконьего Зуба, и с ним уже несколько недель нет никакой связи. Я боюсь, что… что он…

- Зачем его туда понесло?! – воскликнул Соловьев, судорожно сжимая трубку враз вспотевшей ладонью.

- Ты разве ничего не знаешь? Тебе не сказали?

- О чем?

- Они поехали готовить инфраструктуру. Настал момент что-то делать с… «объектом», решить проблему, и требовались надежные люди, знакомые с ситуацией. Юра сразу согласился.

Виктор перевел дыхание:

- Патрисия тоже там?

- Насколько мне известно, она должна была приехать позже. В этом году в долине всего лишь строят укрытие… временную станцию. Юра еще в сентябре начал собираться, готовиться. Я думала, ты поддерживаешь с Патрисией связь, потому и позвонила. Надеялась, ты знаешь больше…

- Я немножко отошел от этой темы.

- Понимаю. Извини. Прошло уже пять лет…

- Пять лет… - повторил за ней Соловьев. Ему сейчас казалось, что все это случилось вчера. – Значит, Пат не угомонилась.

2.3

2.3.

На улаживание всевозможных формальностей ушло три дня. На четвертый Виктор наконец переступил порог пансионата. Легенда его была проста и частично подсказана доброй бабушкой-соседкой: после развода с супругой оставшись на бобах, он уехал в другой город, чтобы не встречаться на улицах со своей бывшей, снял хибару подешевле и наудачу разослал резюме.

Все эти дни Соловьев продолжал наблюдение за территорией: кто входит, кто выходит, какая компания доставляет провизию, как часто приезжают родственники, выводят ли гулять стариков… Он получил представление о многом, кроме одного, весьма занимавшего его вопроса: кем является та девушка в окне.

Девушка продолжала появляться на своем излюбленном подоконнике, но в разное время и на разную продолжительность. В город она больше не выходила, однако Вик однажды видел, как она встречала заехавшую во двор машину, расписывалась в накладной и даже помогала выгружать коробки, проверяя содержимое. Последнее говорило, что она все-таки работает там. Но не медсестрой, а кем-то вроде завхоза.

Возможно, и не было ничего особенного в том, что она жила на птичьих правах, но Виктор все равно продолжал следить за ней и, устроившись на работу, не хотел прерывать этого занятия.

Очаровать Дарью Ивановну Безруцкую из «Счастливой старости» труда не составило. Даже несмотря на свой нелепый костюм, призванный скрыть финансовый достаток, Соловьев смотрелся впечатляюще, и директриса чисто по-женски сразу прониклась к нему симпатией.

- Не буду скрывать, мужские руки нам ой как не помешают! – улыбнулась она, вызывая у Виктора ассоциацию с кошкой, унюхавшей валерьянку. – Ваши документы и резюме меня полностью удовлетворили, так что можете считать себя принятым начиная с завтрашнего утра. Вас же устраивает по срокам?

- Вполне, - ответил Соловьев. – И против ночных смен и дежурств в праздничные дни я тоже ничего не имею.

- Вы просто находка! Если вам нужно жилье…

- Я снял дом в пяти минутах ходьбы отсюда.

- Зачем вам платить лишние деньги?

- Предпочитаю оставаться независимым. Мне нужен угол, куда я могу возвращаться.

- Чудесно, - проворковала Безруцкая, скрывая некоторое разочарование, но в то же время впечатленная его «чисто мужским решением», - тогда пишите заявление!

Вик сел за стол и быстро набросал стандартный текст. Директриса, не отрываясь, смотрела на него, и Соловьев подумал: она боится, что он недолго у них задержится. Текучка кадров в ее заведении была огромной, видимо, не все было ладно «в Датском королевстве», однако грубо заискивать перед таким необходимым ей медбратом Безруцкая не спешила. Она была очень осторожной женщиной. Именно такими осторожными и бывают те, у кого рыльце в пушку.

- Я позову старшую медсестру, она введет вас в курс дела, - сообщила Дарья Ивановна, размашисто визируя заявление.

С сестрой вышел облом: оказывается, та с утра уехала в город, о чем директриса совершенно забыла.

- Даже не знаю, как быть… не хочется откладывать ваше знакомство с коллективом... но вы не волнуйтесь, пожалуйста, выход всегда найдется, - пробормотала она, словно опасаясь, что новый сотрудник обидится на пренебрежение и удерет. – Знаете, как мы поступим? Я вас представлю завтра на ежеутренней планерке, а сегодня Москалева, наша кастелянша, все вам покажет и выдаст необходимое. Людмила Ильинична все равно не больно-то занята.

Соловьев, услышав имя кастелянши, не фигурировавшее в списках сотрудников, внутренне подобрался. Он так и предполагал, что в пансионате ведут чёрную бухгалтерию. Кастеляншей по документам числилась племянница директрисы, но он был готов поспорить на что угодно, что в действительности всю ее работу выполняет темноволосая девушка-загадка.

Когда в кабинет вошла Москалева, Вик уже ждал ее, а вот девушка, увидев его, застыла в шоке. Разумеется, она его узнала. Побледнела и закусила губу, словно он был монстром из ее ночных кошмаров.

Виктор не хотел, чтобы Безруцкая заметила ее ненормальную реакцию. Москалева вполне могла брякнуть что-нибудь компрометирующее – что угодно, лишь бы он исчез из пансионата немедленно. С этим срочно надо было что-то делать.

Гадая, чем же он ее зацепил, Вик как можно мягче улыбнулся и прижал палец к губам. Девушка испугалась еще пуще, но промолчала.

«Чего же ты так боишься? – подумал он. – Или кого?»

Директриса обратила-таки внимание на ее заторможенность:

- Людмила Ильинична, вы меня слышите?

- Да, - хрипло ответила Москалева, находя силы перевести взгляд с Виктора на начальство, - я вас поняла, Дарья Ивановна.

- Ну, вот и отлично. Можете приступать!

Что ж, она его не выдала, но что дальше? Сделает вид, что ничего не понимает или попробует открыто прозондировать почву? От ее поведения и последующих вопросов зависело очень многое, и Вик приготовился держать оборону.

Покинув кабинет, они в дружном безмолвии прошагали по пустынному коридору примерно половину расстояния до лестницы и синхронно остановились, повернувшись друг к другу лицом.

- Значит, вас зовут Людмила? – спросил Вик очевидное, завязывая разговор.

«Балерина» из бледной сделалась красной и поспешно отвела взгляд:

- Называйте меня Милой, мне так привычнее.

Он произнес, пробуя имя на вкус:

- Мила…

Москалеву нельзя было назвать красавицей в полном смысле слова, но миленькой она точно была. Брала не параметрами, а внутренним светом и непередаваемым изяществом. Любой нормальный парень рядом с ней должен, по идее, немедленно превращаться в защитника и окружать ее нежной заботой. Среднего роста, худощавая и словно бы неземная, эдакая лесная фея, Мила легко могла бы блистать на сцене или на обложках модных журналов, если б прикладывала чуть больше усилий. Однако, по не понятной пока Соловьеву причине, она не делала этого. Наоборот, старалась быть незаметной.

- А я Вик, - представился он.  

2.4

2.4

Вик не стал тянуть с выяснением нужных ему деталей. Уже на второй день работы он проник в кабинет директрисы, воспользовавшись тем, что Безруцкая покинула рабочее место чуть раньше. Никаких сложностей у него не возникло, он просто позаимствовал на время связку запасных ключей, стянув их из шкафчика в сторожке.  

В директорском кабинете Вик искал личные дела сотрудников, и ему сразу повезло. В ящике письменного стола, который запирался на ключ, неосмотрительно оставленный хозяйкой в замке, он обнаружил паспорт Людмилы Москалевой. Директриса зачем-то отобрала его у девушки и держала у себя.

Странный (и незаконный, между прочим) поступок Безруцкой можно было бы объяснить, будь Москалева мигранткой без регистрации и лицензии, не ведавшей о своих правах. Однако девушка оказалась не только полноправной российской гражданкой, но и москвичкой, с пропиской в центральном районе столицы. Также, если верить штампу, она была замужем, расписывалась с Дмитрием Москалевым в престижном Грибоедовском загсе, но детей в браке не имела. Наверное, потому, что их совместная жизнь длилась совсем недолго.

Вик озадачился. Было похоже, что Людмила сбежала из дома от мужа и прячется. Но почему сбежала, а не подала на развод? Почему прибилась к коллективу дома престарелых в Уфе, а не искала поддержки у подруг и родственников? Какая-то криминальная история?

Сфотографировав данные, Соловьев переслал их капитану Салимову с просьбой навести справки, но очень осторожно, не поднимая волны.

- Возможно, паспорт украден, - сказал он, не желая сразу же подставлять девушку.

Капитан отзвонился ему тем же вечером:

- Ух, какую занятную фотку вы мне прислали! – с ходу заявил он. – Из-за нее тут все так завертится! Предсказываю однозначно, хотя и не гадалка. Даже не знаю с чего начать…

- По традиции, начните с главного, - посоветовал Соловьев. – Что не так с этим документом?

- Да много чего. Фамилия Москалева… Дмитрия Москалева, - уточнил Селимов, - у нас всплывала в связи с незаконным оборотом уральских самоцветов, только зацепиться было не за что, одни подозрения, а за подозрения не привлечешь. Это было еще до меня, два года назад. Наши стали копать дальше, но пока носом рыли, пытаясь доказать участие его фирмочки в преступной схеме сбыта, Дмитрия перехватили московские коллеги. И они обвинили его ни много, ни мало – в пособничестве преступной группировке, специализирующейся на антикварных кражах и убийствах коллекционеров. Обвинение, правда, сняли очень быстро, типа ошибка, извините, но осадочек остался.

Соловьев хмыкнул. Опер заходил уж совсем издалека, но послушать его было полезно.

- Не хмыкайте, там все очень серьезно было, - едва не обиделся капитан. – Фигурировало несколько трупов. А у Москалева, помимо ювелирного дела, еще и антикварный бизнес, и сам он весьма интересовался стариной. Со всеми покойными коллекционерами так или иначе пересекался: на аукционах, выставках и тому подобных местах, у этих товарищей очень тесный круг общения.

- Что он коллекционировал?

- Востоком увлекался. В основном, индийские и непальские статуэтки собирал, предметы культа, свитки и вазы.

- Ясно. И что дальше?

- О, дальше уже совсем интересно! – Голос оперативника звучал довольным, Селимов заранее предвкушал реакцию собеседника на новость. – Когда волна улеглась, смерти коллекционеров подзабылись, а расследование зашло в тупик, Москалев отряхнулся от наветов и женился на дочке дипломата. Наладил связи с иностранными крупными компаниями, расширил бизнес и активно пошел в гору. Но, видать, натуру-то свою подлую ничем не перешибешь. Короче – только не падайте! - в настоящий момент он сидит в СИЗО и обвиняется уже в убийстве жены.

Новость повергла Виктора в ступор: «Жены?! В убийстве?!»

- Короче, получив вашу фоточку, стал я справки наводить, а там такое. Начальство обрадовалось, звонило в Москву. Из столицы мигом запросили у нас материалы по уральским похождениям Москалева. Вероятно, будем вести параллельное расследование. Убийство, конечно, не контрабанда, но и мы свою лепту внесем. Теперь уж не отвертится гад, не соскочит. Да и заглохшее было следствие по антикварам получило второе дыхание.

У Вика тоскливо засосало под ложечкой:

- Постойте, - сказал он, - а Людмила Москалева ему кто?

- Так это же вишенка на торте, - радостно хохотнул Салимов. - Людмила Ильинична Москалева ему жена!

- Первая жена? Вторая? Он двоеженец?

-  Да нет, та самая жена, которую он зарезал в пылу ревнивой сцены. Дочка дипломата. Ее паспорт, кстати, был изъят и аннулирован в связи со смертью владелицы. А что у вас там в пансионате лежит, так это фальшивка. По фотке не поймешь, но, если провести экспертизу как положено, наверняка найдем к чему придраться. Короче, ваша девица в окне – самозванка. Она присвоила имя покойницы.

Вик помолчал, обдумывая:

- Никакой ошибки? – на всякий случай уточнил он.

- Ни малейшей. Мужа буквально на трупе взяли с окровавленным ножом в руке. Он зарезал ее в библиотеке. Видимо, не сошлись в оценках творчества Достоевского.

Вика покоробил цинизм оперативника, а тот продолжал как ни в чем не бывало:

- Москалеву в морге тетка опознала, сестра ее покойной матери, она же потом забирала тело и хоронила. К дню похорон прибыл из Парижа ее отец, у него тоже не возникло сомнений. Кстати, мне столичные переслали по доброте душевной снимки с места преступления, я вам их на почту кинул, можете полюбопытствовать. Предупреждаю, что зрелище не из приятных, весь ковер кровищей залит. У вас желудок крепкий?

Соловьев вздохнул:

 – Когда произошло убийство?

- Шестого января. Москалев испортил ребятам Рождество. В тот же день паспорт жертвы, как положено, изъяли, внесли в опись по форме и чуть позже уничтожили согласно протоколу. Обычная процедура. Виктор Павлович, как вы сами объясняете, что фальшивка всплыла в пансионате? Директриса в доле или как?

2.5

2.5.

Вик снова взялся за ноутбук и открыл программу скайпа. Напротив аватарки Патрисии Ласаль-Долговой горел зеленый огонек, и он, помедлив секунду, нажал вызов.

Пат отозвалась моментально:

- Ашор, привет! Как дела?

- Хорошо, - ответил ей Вик по-французски, ровно взирая на ее красивое лицо, обрамленное золотистыми прядями, выбившимися из прически.

Патрисия всегда следила за тем, какое впечатление производит ее внешность на окружающих. Красота была ее инструментом, и эта бросающаяся в глаза небрежность в волосах была неизменно просчитана математическим холодным умом. В точности, как и его прежнее имя, вроде бы случайно сорвавшееся с языка. Пат считала, что подобное обращение намекает на нечто связавшее их, превращая простой разговор в сугубо личный.

Но Вик не желал общаться на ее условиях. Эта игра давно его утомила.

- Послушай, Пат, сколько раз я просил тебя больше не называть меня Ашором? Все в прошлом, и ты прекрасно это знаешь.

- Для меня это не прошлое, и ты тоже это знаешь, - парировала Патрисия.  – Я все еще этим живу. Разумом и всеми чувствами я по-прежнему там, в Антарктиде. И мне не позволяют начать с начала, как некоторым счастливчикам.

Вик вздохнул, пряча глаза. Он намеренно хотел ее оттолкнуть, но Пат привыкла к его пренебрежению и умело скрывала, насколько сильно ранит ее равнодушный тон Вика. Они оба знали, что на самом деле происходит в их сердцах, но разговаривать иначе у них уже не получалось.

- Твое новое имя к тому же меня раздражает, - прибавила Ласаль. - Не желаю его слышать.

- Извини.

Пат чуть отвернула голову от камеры, являя чеканный профиль:

- Кстати, Адель сегодня спрашивала о тебе. Интересовалась, чем занят сейчас человек, покоривший ее смешными фокусами. Так что я ждала твоего звонка.

- Как поживает твоя дочь? – задал он вежливый вопрос. – Надеюсь, здорова?

- Физически да, но в остальном… ты же помнишь, насколько с ней непросто.

- Она по-прежнему пугает тебя?

- А тебя она разве не пугала? Особенно, когда рассказывала про своего отца. Разве не поэтому ты сбежал? Чувствовал, что занимаешь чужое место.

Патрисия снова смотрела ему в глаза, но Вик выдержал это и нашел силы невозмутимо пожать плечами:

- Если честно, мне иногда кажется, что ты многое себе надумываешь. Адель растет и все больше становится похожей на обычного ребенка. А ваши с ней общие сны и прочая фантастика лежат в области психологии, а не физики.

Пат дернула уголком губ, но скептичная улыбка умерла, не родившись.

- Мы ничего с ней не выдумываем. И Павел жив! Он шлет послания с той стороны как умеет. Мы обязаны вытащить его оттуда, понимаешь? Мы должны его спасти!

- Какой ценой?

- Я не понимаю твой вопрос. Любой!

Вик был уверен, что спасение пропавшего под обломками антарктического храма супруга волнует Патрисию в самую последнюю очередь, но промолчал, не желая затевать бесплодный спор.

- Ладно, оставим это. Разговор свернул не туда. Что случилось в Уфе, Аш? – спросила Пат, смягчая интонации. - Нет хороших новостей?

- Смотря что считать хорошими новостями. И для кого хорошими.

- Здравый ум профессора Загоскина – это будет очень хорошей новостью. Ты познакомился с ним? Читал его медицинские документы? Он вменяем?

- Вполне, и с ним можно попробовать договориться. Но старик очень осторожен, он ведет себя так, словно чего-то опасается. Или кого-то. Прикидывается безумным, но это притворство. Подозреваю, он получал угрозы и уверен, что за ним следят.

- Насколько это обосновано?

Вик неопределенно повел плечом:

- Пока не разобрался. Кто-то из твоих сотрудников способен сливать информацию на сторону?

- Я не отвечаю за них, потому что они не мои сотрудники. Я сотрудничаю с теми, кого мне дали, и не слежу за ними 24 часа в сутки. Почему ты спрашиваешь?

- Кажется, твои соотечественники идут за тобой попятам. Едва ты проявляешь к чему-то интерес – они тут как тут. Я узнал, что полтора года назад в Москве прошла серия убийств коллекционеров антиквариата. Перед смертью их пытали.

- Это ужасно, - произнесла француженка. – Но почему ты решил, что убийства связаны с нашими поисками?  

- Потому что именно в это время, как рассказывал мне Гена Белоконев, вы напали на след тибетской ритуальной пурбы, принадлежавшей предкам Рериха.

- Звучит голословно. И если это все, что тебя беспокоит...

 - Нет, не все. Я обнаружил второй «глаз урагана», - сказал Вик.

Пат подобралась:

- Второй «глаз»? Володя Грач не уникален?

- Да. Это молодая девушка, москвичка. Ее прототип погиб три месяца назад, заколот трехгранным тибетским ножом. Полиция подозревает, что ее убийца – тот же человек, что нападал на антикваров. То есть ее муж, Дмитрий Москалев. И как раз в начале января вы зафиксировали крупный сбой...

Француженка прикрыла глаза, переваривая информацию.

- Ты ее видел? Эту девушку...

- Ее зовут Мила. Мила Москалева. Она в Уфе. Конечно, я ее видел и даже говорил с ней.

Пат выругалась. И резко поинтересовалась:

- Она знает о том, что с ней произошло?

- По-моему, она думает, что просто удачно сбежала от мужа-садиста и боится навести справки о нем, даже новости не смотрит, благо о столичных происшествиях тут не трубят на каждом углу. Однако в любой момент Москалева может позвонить кому-то из знакомых или просто открыть интернет...

- Я поняла. Неизвестно, как она поступит, узнав правду. И неизвестно, как поступят другие, узнав о ее существовании, - Патрисия шумно выдохнула. – Новая турбулентность, и ты в самой сердцевине. Я должна начинать за тебя волноваться?

- Нет. Круг общения у Москалевой сильно ограничен, а старые связи оборваны, поэтому меня пока не штормит. Но все может измениться, конечно.

- Мне это не нравится. Сможешь привезти ее ко мне? Завтра же.

Глава третья. Мила. 3.1

Глава 3. Опасные визитеры

Людмила Москалева

3.1

Некоторое время назад...

Когда-то Мила жила в самом центре Москвы и была счастлива. Папа – работник дипломатического корпуса, мама – домохозяйка, квартира в престижном районе, два-три раза в год путешествия за границу, учеба в школе с хорошей репутацией…

Все рухнуло в тот самый день, когда Милке исполнилось восемнадцать. День совершеннолетия ознаменовался немыслимой трагедией – смертью мамы. У нее было слабое сердце, врачи даже запрещали ей рожать, но она родила, потому что любила мужа и хотела от него детей, хотя бы одного. Порок – такая штука, рвется там, где тонко. Удивительно, что она вообще продержалась так долго, сумела вырастить и воспитать дочь.

Отца ее смерть подкосила, и, чтобы хоть как-то забыться, он с головой ушел в работу. На службе ему пошли навстречу, услали как можно дальше от Москвы, где все напоминало о покойной супруге. Милка осталась одна в трехкомнатной квартире. За ней вызвалась присматривать тетка Лена, сестра матери. Ну как присматривать – заглядывать два раза в неделю, чтобы пригласить на «творческие посиделки» в Сивцев Вражек и потом отчитаться ее отцу по телефону, что все в порядке.

Тетка Лена была человеком из мира искусства, держала художественную галерею и помогала молодым талантам пробиться к вершинам популярности, попутно неплохо на них зарабатывая. Нельзя сказать, что она была совсем уж не от мира сего, хватка бизнес-акулы должна присутствовать в характере куратора, ибо без нее не выжить, не устроить передвижной выставки и не продать, однако в бытовом плане Елена Сановна последовательностью не отличалась. Тетка учила Милку светской болтовне и глубине понимания прекрасного, ибо «прекрасное лечит» и «разбираться в живописи – неотъемлемая часть воспитания благородных девиц», но лучше бы учила племянницу житейской премудрости и способности разбираться в людях. Последнего Милке ох как не хватало.

Тусовки в галерее современного искусства Людмиле нравились. Там было интересно, бурлили страсти и пахло большими деньгами. Милка, в силу возраста и воспитания, деньгами не слишком прельщалась. Она никогда не знала нужды, не умирала с голода или от стыда за заштопанную одежду, жила в родительской квартире на Плющихе, а не снимала комнатушку на рабочей окраине, наскребая с трудом сумму на аренду. Деньги являлись для нее абстрактной величиной и ни разу не целью, но в галерее о деньгах постоянно говорили, да и коллекционеры – люди не бедные. Брендовая одежда, мощные машины, перстни на пальцах и люксовое шампанское, подаваемое официантами на серебряных подносах, невольно направляли мысли в определенную сторону.

Милка легко находила общий язык с самыми разными людьми, умела поддержать беседу с художниками, развлечь скучающего нувориша, заглянувшего в галерею от нечего делать, или пообщаться с иностранцами на их языке. Практиковаться во французском и английском было удобно, и Мила даже радовалась, что совмещает приятное с полезным. На одной из таких галлерейных вечеринок она и познакомилась со своим будущим мужем.

Дмитрий Москалев показался ей красивым и образованным. Он был относительно молод (на десять лет старше Милы), интересовался антиквариатом восточного направления, и от него пахло совершенно неприличными деньгами. Среди ее знакомых он выделялся как белоснежная яхта средь невзрачных лодчонок – во всяком случае, именно так показалось Милке. Она в ту пору еще не понимала, что громадные состояния любят тишину, и если наследник папиной империи берется сорить купюрами направо и налево, то это либо в силу скудности души, либо с некой целью. Милка решила, что шикарные покупки и пожертвования в фонд поддержки, организованный теткой, происходят от щедрости. Умный, добрый и галантный человек не может быть плохим, но увы, она сильно ошибалась. Только прозрение для нее наступило слишком поздно.

В первые месяцы их знакомства, впрочем, и впрямь ничего не предвещало трагического финала. Дмитрий ухаживал красиво, вел диалоги исключительно на общие темы, без пошлых намеков и торопливой небрежности. Основной доход Дмитрию приносили удачно вложенные активы и различные предприятия, полученные в наследство от деда: несколько автозаправочных станций, рынок, портовые склады, фирма по перевозке грузов, ювелирный цех по огранке самоцветов, магазины и похоронное агентство. Как истинный выходец из новейших смутных времен, дед не брезговал ничем, однако его внук, по его же собственным словам, «неразборчивым наследством» тяготился, питая интерес исключительно к вечной классике. Особое внимание он уделял разве что ювелирным магазинам и цехам, поскольку золото и камни были для него не просто выгодным товаром, но особым миром, притягательным и опасным. Милке он признался, что подумывает открыть восточную лавку со всевозможными «тибетскими прибамбасами» и нуждается в гиде по бурному морю антикварного бизнеса, поэтому осторожничает и пока присматривается.

Тетка Лена считала Москалева очаровательным и весьма благосклонно привечала его у себя.

- Обрати внимание на этого весьма перспективного и тонко чувствующего молодого человека, - нашептывала она Милке, - у него превосходный вкус и благородные манеры. А внешность! Да я сама готова в него влюбиться. Не стой столбом, дорогая, заметь, как он на тебя смотрит!

Дима умел обаять. Милка, тогда еще выпускница факультета иностранных языков, пала его жертвой очень быстро. У них начался головокружительный роман. И некому было трезво взглянуть на претендента и объяснить, что страсть, охватившая Милу в ответ на настойчивое поклонение (порой переходившее в преследование) – плохой советчик.

 Тетке не было до Милки никакого дела, ее вполне устраивало, что Москалев официально просил у нее руки племянницы, а не как в дурном романе попользовался и бросил. Милкин отец был далеко и знал о Дмитрии ровно то, что тот сам пожелал ему сообщить. Сама же Милка не смогла различить за вкрадчивыми повадками опасные пороки.

3.2

3.2.

Наши дни

Вик Соловьёв влился в коллектив пансионата без малейших проблем и притирок. Бог весть, как это у него получалось, но все работницы были от нового медбрата без ума и при этом не перессорились.

- Его бывшая просто дура каких поискать! – убежденно говорила сиделка Тоня, расположившись за кухонным столом со всеми удобствами. – Такого мужика проворонила!

Все свободные от непосредственного дежурства сегодня помогали поварихе. В воскресенье праздновали Пасху, и, по заведенной традиции – устраивать на праздники щедрое угощение для постояльцев, работы было немерено. Милка тоже находилась среди всех, помогая строгать салаты, пока другие чистили овощи, а повариха пекла куличи и блины (последние обожала Безруцкая и требовала готовить на каждое застолье).

На кухне было жарко, но весело. И конечно, никакое священнодействие не могло обойтись без обсуждения мужиков.

Милка не любила сплетни, но тут не могла пройти мимо, чутко прислушивалась к болтовне. Она сравнивала Вика с камнем, брошенным в тихий омут. Он взбаламутил всё и пробудил всех чертей.

- Ничего, мы ему заскучать не дадим! – задорно пообещала молоденькая сестричка Ларочка. Она выпрямилась, томно изогнулась, отставляя ножку в белом кожаном сабо и затеребила пуговку на халате, будто бы в намерении устроить стриптиз.

- Это уж точно, - подхватила Алина, как и Лара, работавшая в пансионате медсестрой. - Согреть ему постель скоро очередь выстроиться. И я буду в первых рядах.

Вика жалели и с нетерпением ждали, когда суровое мужское сердце забьется с новой силой после тяжелого развода. Только Мила была уверена, что за внешней приветливостью и мягкостью Соловьева кроется стальной характер. Такого стрельбой глазами из седла не выбьешь. Она потому и не лезла, наблюдала издали, хотя его присутствие по-прежнему непонятно волновало ее.

- Постыдились бы! Тьфу на вас! – упрекнула настырных девиц повариха. – Кому нужны шалавы? Приличному мужику – точно нет. А Соловей приличный, по нему сразу видать. Он либо женится, либо в сторонке постоит.

- Захочу, так и женится, - самонадеянно осадила ее Лариса. – Тоже мне проблема!

- Не женится, если вешаться на него начнешь, - возразила Галка, - такие, как он, весьма разборчивы.

- Давайте сменим тему, - предложила Соня, - а то бедный Вик скоро икать начнет. В самом деле, только и забот, что косточки ему перемывать. Галя, расскажи лучше, как сегодня дела у Ивана Петровича? Опять бузил?

- Только немножечко с утра, - откликнулась с готовностью Темникова - А потом подобрел. Жалко его. Сын его совсем знать отказался. Бухгалтер обмолвилась, что он денег больше из своей Америки не пересылает. Загоскин из своих личных средств проживание оплачивает.

- Ужас какой! Неужели бывают настолько черствые сыновья? – повариха осуждающе покачала головой. – Родители в них всю душу вкладывали, а они потом денег жалеют. Как Иван Петрович к этому относится? Переживает?

- Переживает, конечно, но держится, - ответила Галочка. - Истории из своей жизни рассказывать начал, я аж заслушалась. Такие мистические вещи с ним происходили!

- Мистические?

- Может, и придумал, конечно, но говорил складно.

- Надеюсь, не про пауков, - сказала тихо Милка, поежившись.

- Нет. Рассказывал, как общался с этим… как его… Короче, с мадагаскарским колдуном.

- С умбиаси, - брякнула Мила и, спохватившись, прикусила язык.

- О, точно! Ты откуда знаешь? Он и тебе успел рассказать?

Мила пожала плечами, предпочитая не упоминать о своем прошлом. Ее руки задрожали, и она отложила нож, успокаиваясь. Впрочем, ее смятения не заметили.

- Галь, расскажи про колдуна, интересно! – потребовала Ларочка.

- Да ну, жуть это! – высказалась Соня. – У Иван Петровича в последнее время все истории жуткие. Что пауки, что колдуны, что зеркала – одна хрень.

- Вовсе нет, - возразила Галочка, - на сей раз ничего жуткого он не рассказывал. Его знакомый колдун умел открывать двери в другие миры, параллельные нашему, и через эти двери проникать в любое место уже нашего мира. Ну, типа потайных ходов. Загоскин поначалу ни в какое колдовство не верил и в возможности открыть дверь в иную вселенную тоже. Опиум для народа и все дела. Он с колдуном поспорил, и тот показал ему фокус в доказательство.

- Хорошо, что не заколдовал, - встряла Соня, - а то колдуны обидчивые.  Раскритикуешь, а они мстить начнут.

- Да дай послушать! – зашикали на нее. – Так что за фокус?

- Колдун поставил на стол каменное зеркало, а перед ним миску с водой, – обстоятельно продолжила Галочка, довольная всеобщим вниманием. – Потом он взял нож и принялся им над миской водить, пространство типа резать, а Загоскину велел смотреть в зеркало. Тот не верил, но смотрел, любопытно же. И вот поверхность камня заволоклась туманом, и на ней, как в телевизоре, появилась картина: жена Загоскина в их квартире. И картинка не статичная, а движется, только без звука. Зеркало показывает, что жена делает. А она посуду мыла. Колдун сунул пятерню в миску с водой и достал из нее обручальное кольцо жены!

- Откуда известно, что именно ее кольцо? – засомневалась повариха. – Вдруг заготовка была в рукаве?

- А оно у них подписано было, с гравировкой на внутренней стороне. Тем не менее, Загоскин, как истинный материалист, все еще не верил. Он пошел в посольство и позвонил оттуда жене, а та ему сразу пожаловалась, что потеряла кольцо. Оно типа соскользнуло в слив раковины во время мытья посуды.

- Эта история произошла с генералом Ермоловым, - не выдержала Милка, обрывая восторженные аханья.

 У нее создалось впечатление, что хитрый старикан посмеялся над малообразованной девушкой. Он вечно был себе на уме, и распознать, когда он говорит всерьез, а когда издевается, было подчас невозможно. Но тут его намерения были ясны.

- С кем-кем? – удивилась Галочка.

3.3

3.3.

Милка не знала, слышал ли Вик реплики девиц в ее адрес и если слышал, то понял ли, что упрек был небезосновательный. Она в любом случае предпочитала хранить свои чувства при себе, прятать глаза и держаться подчеркнуто сухо. Выкатив из чулана коляску, она молча кивнула в ответ на слова благодарности и развернулась к Соловьеву спиной, чтобы запереть дверь.

- Помочь донести белье?

Милка вздрогнула:

- Зачем? – и оборотилась, встречаясь со спокойными серыми глазами.

Когда эти глаза вот так смотрели с ненавязчивой нежностью и пониманием, ей сразу становилось хорошо. Ей было ясно, что такой человек никогда и никого не предаст. Милка подозревала, что плохо разбирается в мужчинах, история с ее мужем тому была явным подтверждением, но Виктору ей хотелось верить. Он интриговал ее, подстегивая любопытство.

- Корзины у вас объемные. На улице будете вешать?

- Да, как обычно. Но я сама, привыкла уже. Вы Загоскиным занимайтесь.

Вик ушел, и Мила внутренне вздохнула, представив, как было бы славно, если б он помог ей. И дело не в таскании тяжестей, а в общении. Ее тянуло к нему с самого первого дня, и стоило огромных усилий загонять это притяжение в глубину, чтобы никто ничего не заметил. Все это было лишним. Да и разум твердил: откажись, где ты, и где он?

Они и вправду были совершенно разные, и непонятная цель, приведшая Соловьева в пансионат, смущала. Милка так и не решила, что делает в их богадельне шикарный мужчина. Полицейский под прикрытием? Но преступлений здесь никогда не происходило, расследовать нечего. Частный сыщик? То же самое. По отрывочным комментариям и поступкам Соловьева даже она, полный профан в медицине, догадалась, что его познания гораздо глубже, чем тупо поставить капельницу или сделать укол. Вик когда-то был врачом, причем врачом неплохим. Что же произошло такого в его прошлом, что он оказался здесь в роли простого медбрата?

Слева от внутренней парковки, почти у самых ворот была оборудована площадка для сушки белья. Не самое, наверно, лучшее место с точки зрения эстетики, где-нибудь на задворках развешанные на веревках простыни смотрелись бы уместнее, но зато сушка располагалась ближе всего к дверям в прачечную. Огромные корзины с мокрыми и потому ужасно тяжелыми вещами не приходилось волочь через весь сад.

Милка приспособила для своих нужд дворницкую тележку, на которой Михалыч возил лопаты и ведра. Она водружала на нее сразу по две корзины и толкала перед собой, преодолевая пороги и ступеньки. Как правило, у нее получалось, хотя однажды корзина перевернулась и белье пришлось переполаскивать.

Вообще-то в пансионате была специальная сушильная комната, но в ней постоянно чем-то пахло. Милку тошнило от заплесневелого запаха, которого никто, кажется, кроме нее, не замечал, и она предпочитала усложнить себе жизнь, лишь бы не появляться лишний раз в той комнатушке. Белье на морозе приобретало особенный волшебный аромат. Старики это сразу оценили, доложили директрисе, и та от щедрот душевных выписала ей премию в двести рублей за ноу-хау.

 Милка вывезла тележку на улицу. Пробираясь по узкой дорожке, петляющей меж начинающих сереть и проседать сугробов, она услышала звуки скандала у ворот. Михалыч ругался на кого-то в голос, и это было до того непривычно, что Мила бросила белье и отправилась взглянуть.

Ворота были закрыты, но широкая калитка в них распахнута настежь, и в проеме виднелся заляпанный уличной грязью автомобиль. Он был столь давно не мыт, что было невозможно определить, какого он цвета.

У калитки по эту сторону стояли двое парней восточной внешности, которым преграждал путь Михалыч. Парни стремились прорваться к центральному входу в здание, но сторож активно их выпроваживал, угрожающе размахивая лопатой.

Шум привлек и Соловьёва с Загоскиным, которые как раз остановились на некотором отдалении. К Милке они были гораздо ближе, чем к сторожу, поэтому она отчетливо услышала, как Вик, наклонившись к старику, спросил:

- Вы знаете этих людей?

- Первый раз вижу! – ворчливо ответил Загоскин. – Проходимцы и жулье!

- Подождите тогда меня здесь, я разберусь.

- Ничего им не говори! – вдруг всполошился старик. – Знать их не знаю и видеть не хочу. Пусть проваливают! Нет меня тут, нет!

- Хорошо, - сказал Соловьев и, откатив коляску с завернутым в несколько одеял пациентом к стене, направился к воротам.

Милка заспешила за ним, совсем забыв, что появление незнакомцев способно таить для нее угрозу. Кажется, рядом с Соловьёвым она вообще не чувствовала страха, само его присутствие вселяло уверенность и прибавляло сил. Спорщиков они с Виком достигли одновременно.

- Что происходит? – громко поинтересовался Соловьев.

- Да вот, лалай-балалай устроили, окаянные! – взволнованно выкрикнул Михалыч. - Рвутся дядю навестить, профессора Загоскина, а я говорю, что у нас объект режимный и кого попало не пускаем. Нет их имен в списках на посещение, значит, нечего им тут делать. Пусть к директору обращаются.

Милка знала, что про «режимный объект» сторож приврал, в пансионат пускали любого (впрочем, из желающих очередь не стояла, не музей), но, видимо, что-то в облике посетителей насторожило бдительного сторожа.

 Парни и впрямь вели себя нахраписто, хотя при виде новых свидетелей чуть остыли.

- А где директор? Пусти тогда к нему! – рыпнулся было один из них и снова попытался оттолкнуть сторожа, но второй придержал его за плечо.

Этот второй казался поумней и оценивающе смотрел на Соловьева, который своим присутствием менял расстановку сил. Одно дело со стариком воевать, и совсем другое – с молодым и ловким противником. А в том, что Соловьев был ловок и силен, он не сомневался. Уверенный и спокойный вид рослого медбрата говорил о многом.

- Как записаться на прием к директору? – предельно вежливо осведомился второй пришелец, продолжая сверлить Соловьёва взглядом.

3.4

3.4.

Под влиянием удушающей тайны и смутных ощущений чего-то непоправимого, Милка наконец-то взялась за книгу старого профессора. В репликах старика о злых духах, охотящихся за секретами, наверняка было зашифровано больше здравого смысла, чем ей изначально представлялось.

«Это последний экземпляр на свете, больше нигде не найдешь, все исчезло!», - вспомнила она его слова, устраиваясь вечером на кровати, и поежилась, хотя в комнате было тепло – котел в подвале работал на совесть.

Небольшая настольная лампа роняла теплое пятно света на тумбочку, часть подушки и руки, держащие книгу, но за пределами этого круга сгустились тени. Милка с тревогой всмотрелась в угол, где стояла вешалка-подставка для верхней одежды, там ей помстилось недоброе шевеление, но тотчас и рассмеялась – нарочито громко, самоуспокаивающе.

- Ну ты и трусиха! – произнесла она вслух, подтрунивая над собой. – Еще сбегай и позови Соловья-разбойника, будет хороший повод увидеться лишний раз, он как раз сегодня ночью дежурит.

Мила знала его расписание, график запомнился сам собой, хотя спроси ее, какие дни поставили в этом месяце Гале Темниковой, она бы не сразу ответила.

Конечно, никуда она не побежала, а, запретив себе приглядываться к сумеречным углам, вновь обратилась к книге. Переплет ее был добротным, без вычурных картинок на обложке, не было иллюстраций и внутри, если не считать подробную карту Мадагаскара.

- «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины», - произнесла она шепотом и провела пальчиком по буковкам на титульном листе.

Имерина представляла собой гористую область в центральной части острова, которую Дмитрий очень хотел посетить, но у них не получилось. Милка вспомнила, что точно так же назывался и народ, проживающий в регионе, расположенном вокруг столицы Антананариву.

Считалось, что предки мальгашей – мерина – первыми добрались до Мадагаскара из Полинезии, и случилось это примерно в 10-ом веке. По-французски их древнее государство называлось Эмирна. Двенадцать ее холмов, а по сути невысоких гор, скалистых и покрытых у подножия растительностью, имели историческую и сакральную ценность. Говорили, что где-то там, в тщательно охраняемых потайных пещерах, находятся гробницы первых правителей, в которых хранятся божественные сокровища предков.

Дмитрий потратил три дня в попытках найти гида к пещерам Имерины, но все ему отказали, заявляя, что для иностранцев дорога туда закрыта. В том числе и для очень богатых иностранцев, готовых сорить деньгами. Дима сердился, но ничего поделать не мог. У мальгашей многое решалось с помощью взятки (и в местных ариари, и особенно в европейской валюте), но не в этом случае. «Танин-доло», - твердили они как заведенные, что означало дословно «земля духов». К духам, к которым присоединялись и души умерших предков, островитяне относились со всей серьезностью.

Милка спохватилась, что тупо сидит над раскрытой книгой. Ей не нравилось, что она то и дело уносится в воспоминаниях к свадебному путешествию.  Подобное, конечно, притягивает подобное, но думать о брошенном муже было невмоготу.

Перелистнув страницу, Милка наткнулась на оглавление. Ее привлекла глава с названием «Почему я написал эту книгу?». Было странно видеть ее не в начале или в конце, в виде послесловия, а ближе к середине.

Решив на сей раз осваивать трактат не по порядку, Мила открыла его в нужном месте и прочла:

«Почему я написал эту книгу? Надеюсь, дорогой читатель простит мне некоторый пафос, но я действительно шел к ней всю жизнь. Собственно, эта история была задумана и исполнена совсем не мной и за много лет до моего рождения. Все началось осенью 1770 года на Камчатке, когда в удаленную крепость Большерецка прибыл с этапом ссыльный польский конфедерат граф Беневский…» 

На этих словах Мила иронично улыбнулась. Можно подумать, Загоскин сочинил авантюрный роман и оправдывался. Она даже вернулась к аннотации, чтобы лишний раз убедиться: это именно путевые заметки, а не выдуманные приключения. Однако всегда любопытно узнать, что сподвигло автора на литературный труд, поэтому она продолжила чтение.

*

Отрывок из книги Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины».

Почему я написал эту книгу? Надеюсь, дорогой читатель простит мне некоторый пафос, но я действительно шел к ней всю жизнь. Собственно, эта история была задумана и исполнена совсем не мной и за много лет до моего рождения. Все началось осенью 1770 года на Камчатке, когда в удаленную крепость Большерецка прибыл с этапом ссыльный польский конфедерат граф Беневский.

От крепости в Большерецке было только название. Вместо высоких защитных стен – гнилой палисад, вместо рва – канава, которую и ребенок перепрыгнет, вместо гарнизона – горстка пьющих казаков. Да и как не пить, когда судьба забросила в самый дальний гарнизон без малейших перспектив когда-либо выбраться в матушку-Россию?

Мой далекий предок Алексей Устюжанинов служил при тамошней церкви настоятелем. Вызвался он в этот далекий край сам, ибо так понимал свой долг перед Богом и людьми. Думаю, не будет преувеличением сказать, что кроме него да коменданта крепости капитана Нилова никаких «приличных», то есть высокородных людей в Большерецке найти было нельзя. Графа Беневского, смутьяна, дуэлянта и авантюриста, специально выслали на край земли, чтобы в обществе простых камчадалов тот прочувствовал всю силу обращенного на него царственного презрения. В небольшом поселении при крепости, состоявшем из рыбаков и плохо образованных крестьян, куда всего лишь раза два за сезон заходили за провиантом редкие корабли китобоев, граф был обречен на тоску, холод и голод, что для такой неуемной натуры являлось бы куда горшим наказанием, чем каторга.

Предыдущая зима 1769 года принесла на Камчатку жестокую болезнь – оспу, выкосившую половину населения, а летом случился повсеместный неулов рыбы, заменявшей камчадалам хлеб, что привело к голоду. В пищу начали употреблять кожаные сумки и ремни, ездовых собак и трупы умерших родственников.

3.5

3.5.

Воскресенье прошло весело. Батюшку не приглашали, а пасхальное богослужение давали смотреть старикам в записи, чтобы не нарушать режим, но постояльцы все равно были довольны и оживлены – те из них, конечно, кто мог и хотел участвовать в православном торжестве.

Персонал не отставал. Люди собрались после рабочего дня на кухне, выставив на стол горячительное. Директриса последнее не одобрила бы, но Дарья Ивановна накануне уехала из города, а как известно, когда кошка спит, мыши пускаются в пляс.

Милка немножко посидела со всеми за компанию, но через час ушла. Вроде и повод был хороший, но умение людей все что угодно превращать в банальную пьянку ее удручало. Да еще Вик, дежуривший в пасхальную ночь, ушел на выходной, а Галька напилась и сделалась невыносимо вульгарной.

Мила поднялась на третий этаж и уселась на любимом подоконнике. Внезапно в тишине и полумраке коридора громко скрипнула дверь. Она обернулась и увидела, как из проема своих апартаментов машет рукой старик Загоскин.

- Что случилось? Почему вы не спите? – шепотом спросила она, приближаясь.

На часах было половина двенадцатого, и Загоскину, как и остальным постояльцам, давно было пора находиться в постели. За режимом дня тщательно следили медсестры, тем более в такой день, когда планировалось слегка оттянуться. Врачи прописывали снотворное тем, кто страдал бессонницей, и обычно ночью здесь никто не считал овец. Однако хитрец Загоскин, должно быть, обманул дежурную и не стал глотать лекарства.

- Заходи! Дело есть, - старик отъехал от двери, пропуская девушку в комнату.

Электромотором он не пользовался, крутил колоса сам, вручную, не желая привлекать внимание лишними звуками.

- Ты была молодец, не пустила в нашу крепость мошенников! Я начал в тебе сомневаться, но ты проявила себя хорошо.

- Эти люди были очень подозрительные, - согласилась Милка, но, опасаясь вспышки безумия, решила немного старика успокоить. – Но, может, они и не хотели ничего дурного?

- Конечно, просто ограбить хотели, забрать мой секрет, а так – «ничего дурного»! – передразнил Загоскин.

- Вы их все-таки узнали? Знаете, кто их послал?

- Никогда их не встречал, но это уже не важно. Ну их в пень! Не о том хочу говорить. Протяни руки! Ну, смелей, чего ждешь?

Милка, дивясь про себя, послушно вытянула руки.

- Не так, ладонями вверх!

Мила перевернула их, как просили.

- Хочу тебя отблагодарить.

Загоскин запустил руку под плед, укрывавший его ниже пояса, и вытащил на свет деревянную шкатулку. Милка видела ее раньше, она стояла на низкой тумбочке под телевизором, но после того, как профессор взялся кидаться шваброй, шкатулка пропала. Ей даже казалось, что она разбилась, от нее отлетела крышка, но сейчас Мила не видела в ней изъянов. Наверное, профессор ее склеил.

- Это тебе!

- Спасибо! Но вам не стоит… - начала она, невольно рассматривая резной узор на крышке, - наверное, это памятная для вас вещь...

- Хочу извиниться за телевизор. Недавно услышал, что мегера заставила тебя оплатить стоимость. Это не дело! Ты не виновата. Это я, старый дурень, тебя подвел. Хотел уничтожить следящее устройство.

Милка вздохнула и вежливо произнесла:

- Я на вас не сержусь.

- Знаю. Ты девушка хорошая, чистая. Я так сыну и сказал, когда мы с ним общались в последний раз. Жаль, что ты никогда с ним не встретишься, ты бы ему понравилась. А он бы – тебе. Миша у меня парень видный, умный, талантливый. Учился всегда хорошо. И зубы умеет заговаривать. В смысле, зубную боль унять, а не то, что ты подумала.

Мила улыбнулась:

- Вы, никак, меня сватаете.

- Да нет, - вздохнул профессор. – Староват он для тебя, пожалуй, Людмила Ильинична. Ему сорок семь в минувшем месяце исполнилось. А тебе-то сколько уже?

- Двадцать шесть.

- Молодая совсем. Ну да ладно, опыт – дело наживное, - сказал Загоскин, отводя глаза. –  Шкатулка, которую я тебе торжественно вручаю, старинная. Не слишком дорогая, не мечтай, что продашь и разбогатеешь. Ее цена в другом. Пусть она будет у тебя как память обо мне. Как помру, вспоминать меня станешь.

- Да вы уж, пожалуйста, живите, Иван Петрович! – испугалась Милка.

- Может, и поживу еще, как Бог даст. Но ты шкатулочку храни, не выкидывай! Как говорят в Имерине, богатство приходит от судьбы, и кому оно не предназначено, тот никогда ничего не получит.

- Как можно выкинуть такую красоту! – Милка и впрямь залюбовалась искусной резьбой. – Спасибо вам, Иван Петрович! Вы очень добрый.

- Я добрый? – Загоскин отрывисто засмеялся, но смех перешел в кашель. Откашлявшись, он продолжил: – Да, я очень добрый. Такой добрый, что сын от меня сбежал, видеть не хочет.

- Иван Петрович! – Милке стало жалко старого человека, но тот махнул рукой.

- Все, ступай, я устал, спать пойду. А шкатулку спрячь, нечего ей на виду стоять. А то кто войдет, начнут разговоры разговаривать. Решат, что украла. Ее ж тут многие видели, а я хочу, чтобы все это между нами осталось.

- Хорошо, Иван Петрович. Спокойной ночи! И еще раз спасибо за подарок!

Милка нагнулась и поцеловала старика в дряблую щеку. Загоскин крякнул и цепко схватил ее за руку:

- Вот еще что, Людмила… предупредить хочу. Остерегайся человека с юга и держись крепче за человека с севера!

- Загадочно как-то… - удивилась она.

- Придет время – поймешь. А теперь ступай!

Шкатулку Милка отнесла в свою комнатку и поставила на подоконник, рядом с зеркальцем на витой ножке и подносом с мелочами.

 Когда-то данное помещение было складом, куда стаскивали все, что было ненужно в хозяйстве, но могло пригодиться. Милка разобрала залежи, оттащив часть в кладовку, часть в подвал, а часть на помойку. От прежней обстановки остались только высокие, до потолка, стеллажи, которые она занавесила шторкой. Милка хранила там не только свои собственные вещи, но и постельное белье, и униформу, и полотенца, за которые отвечала в первую очередь. Еще в комнате появилась кровать, тумбочка, табуретка с кухни и вешалка для верхней одежды.

Глава четвертая. Вик. 4.1

Глава 4. «Глаз урагана»

Виктор Соловьев

4.1.

Несколько лет тому назад…

Когда реальность раскололась в первый раз, Вик этого никак не почувствовал. Было не до того. Антарктическое хранилище из-за некорректно работающего «черного солнца» содрогалось и рушилось, ледяной многокилометровый купол проваливался внутрь, а на месте долины Драконьего Зуба зарождался гигантский кратер, похожий на жерло проснувшегося вулкана. Будущее висело на волоске: его личное будущее и будущее людей, оказавшихся по случаю рядом, - людей, ставших его друзьями. Вик находился в самом эпицентре и в те страшные минуты на качественный анализ был, мягко выражаясь, не способен.

Они тогда выжили, но их родной мир, его прошлое и настоящее стали другими. И в этом новом мире не для всех, как обнаружилось, нашлось должное место.

Когда Виктору сообщили, что Владимира Грача, счастливо выбравшегося из ледяной ловушки, по документам давно не существует, это показалось нелепым казусом, шуткой мироздания. Грач, живой и невредимый, стоял рядом, и это имело куда больший вес, чем официальное свидетельство о смерти. Мало ли кого похоронили в закрытом гробу с положенными воинскими почестями! На войне всякое бывает, и похоронки тоже порой содержат ошибки.

Новые документы Грачу, разумеется, выправили быстро, в правах восстановили, и хотя его невеста (а ныне жена) цирковая гимнастка Аня Егорова суеверно причитала, что подобное не к добру, никто не видел грядущих проблем. Даже Патрисия, которой, вроде бы, полагалось предвидеть все.

Гром грянул спустя полгода. Верней, звоночки начали раздаваться почти сразу по возвращению в Россию, но Виктор и Пат, все это время находившиеся в закрытом военном городке на Южном Урале, узнали об этом позже, чем следовало бы, когда вопиющие случаи скрыть стало уже невозможно.

Младший брат Анны Егоровой влип в криминальную историю, и Володя Грач, как ответственный человек, привыкший улаживать дела по-мужски, принялся с этим разбираться. Призвать к ответу авторитета Глыбу Стальнова было непросто, но Грач не побоялся начать открытый процесс. Не побоялся он и лично «забить стрелку» в одном из принадлежащих авторитету кафе. Встреча прошла ни шатко, ни валко, собственно, и задумывалась она как проба сил и предупреждение, потому что Грач привык действовать с открытым забралом, но только едва он покинул кафе, в здании прогремел мощный взрыв. Володя отделался царапинами от разлетевшейся витрины, а вот на месте зала, где остался «вкушать рябчиков» Глыба Стальнов, дымились завалы.

Стальнов погиб мгновенно. Шокированный Грач объяснял не менее шокированной жене, что бандит получил по заслугам, которые были взвешены и измерены божьим судом. Уголовное дело о покушении, заведенное по горячим следам на Грача, закрыли сразу. Несмотря на значительное количество свидетелей более чем нервного разговора и угроз, улик против Грача не нашлось. В кафе взорвался газовый баллон, а Глыба Стальнов очень неудачно сидел под обрушившейся балкой. Несчастный случай, усталость несущих конструкций и нарушение техники безопасности – короче, никакого криминала в стиле «зуб за зуб».

Аня и Володя расслабленно выдохнули, их трудности были вроде как благополучно разрешены, однако спустя некоторое время Грач снова попал в сводки происшествий. На сей раз в автобус, в котором он ехал, врезался бензовоз. Погибли все, кроме него – Володю взрывной волной выкинуло из салона. Перелом лучевой кости и новые царапины – вот и весь его ущерб, однако Аня заподозрила неладное, позвонила Вике, а Вика уже сообщила Виктору.

- Реальность стремится к исходному состоянию, - резюмировала Патрисия, выслушав доклад аналитиков, проводивших расчеты на большом квантовом компьютере по созданной ею методике. – В этом мире Владимир Грач умер, и живой Грач, возникший из ниоткуда, – чужеродный элемент, потому система пытается его ликвидировать.

- Но почему он до сих пор жив? – спросил ее Соловьев. – Вокруг него гибнут люди, а он остается неуязвим.

- Возможно, его питает и защищает энергия родного мира, но этот вопрос надо всесторонне изучить. Пусть приезжает ко мне в Межгорье.  

ЗАТО «Межгорье», расположенное в границах Южно-Уральского заповедника, вход в который был строго воспрещен под предлогом сохранения редких видов еще во времена Союза, (*) стал для Патрисии новым домом. Именно сюда, в подземный город-бункер под горой Ямантау, было перемещено российское «Черное солнце», и Пат, обладавшая исходным ключом к нему, работала, исследуя многочисленные режимы и функции древнего устройства. Попасть в святая святых удостаивался не каждый, но для Володи и Анны сделали исключение.

(Сноска. ЗАТО Межгорье в республике Башкортостан – это реально существующий город со статусом закрытого административно-территориального образования, о котором ходит множество разных (порой и глупых) слухов. Город знаменит уникальным спецобъектом военного назначения, расположенном внутри горы Ямантау. Для ее нужд была даже построена отдельная электростанция, вырабатывающая мощность, способную обеспечить электричеством несколько огромных мегаполисов. Стройка в подземельях Ямантау идет до сих пор и овеяна ореолом секретности, за разглашение которой вменяется статья о нарушении гостайны )

- Погостите у нас немного, - уговаривала сомневающуюся Анну Патрисия по видеосвязи, приукрашивая обстановку ради пущего эффекта, - здесь очень мило: тихо, воздух свежий и народу почти нет. Будете жить на полном гособеспечении, даже билеты мы вам оплатим.

- Немного – это сколько? – спросила Егорова. – Я ж только-только на работу устроилась в фитнес-центре, мне и отпуска не дадут, не заслужила еще.

- Тогда бери расчет. Говорю же: будете жить на всем готовом. Но если не хочешь лететь с мужем, пусть он летит один. Пойми, это важно прежде всего для него, для его здоровья.

- Ну уж нет, мы с Вовой – семья! Или желаешь нас разлучить? – Анна словно о чем-то подозревала, ее сердце было не на месте.

4.2

4.2.

Пат все-таки вышла его встречать – недалеко, в ярко освещенный коридор к лифту, и стояла там, дожидаясь, когда он пройдет очередную проверку идентификации. Никаких объятий, улыбок и прочих проявлений радости Вик от нее не получил. Впрочем, он и не ждал, тем более на людях. Деловой тон общения устраивал его сейчас больше всего.

Они поздоровались так, будто расстались вчера. Отчасти так и было: они несколько раз говорили по телефону накануне. Но те разговоры были куда теплее, чем личная встреча.

- Введи меня в курс дела, - попросил он. – Что делал Юра Громов в Антарктиде?

Патрисия жестом пригласила следовать за собой по направлению к кабинету:

- Пока ты шлялся с географами, мы не сидели сложа руки. Всеобщими усилиями работа проделана колоссальная, поэтому я сочла, что самое время заняться испорченным артефактом. Громов дал согласие возглавить штаб на месте, но, видимо, что-то пошло не так.

- Какая неожиданность, - обронил Вик, оглядывая знакомый коридор, обшитый деревянными панелями. Картины в строгих рамочках и двери без табличек остались все теми же, но это не мешало ему чувствовать себя здесь чужим.

- Громов осознавал риск, на который шел. Он не младенец и способен принимать решения самостоятельно. Никто его не неволил!

- Хорошо, - Вик поднял руки, желая снизить градус накала. Споры на повышенных тонах он всегда считал бесплодными. - Что вы предпринимаете?

- Все, что можем, - Пат отперла кабинет личной карточкой и пропустила его внутрь: - Садись, Аш. Кофе, чай?

- Обойдемся без этого.

- Ладно. Ты настроен на работу… и меня это устраивает. Тогда сразу перейдем к той части, что касается непосредственно тебя. Я бы хотела, чтобы ты помог нам с проверкой плана Геннадия Белоконева. В Антарктиде пока обойдутся без твоего участия, а вот в Уфе… Там, с твоими обширными навыками, ты принесешь гораздо большую пользу. В том числе и для Юры.

Вик устроился на кожаном диванчике (еще один символ ушедшего прошлого, с которым было связано немало воспоминаний) и, вскинув на нее взгляд, вопросительно изогнул бровь:

- Что же такого вы запланировали в Уфе?

Патрисия осталась стоять. Стройная, аккуратно причесанная, ее не портил даже этот банальный белый халат с прорезями для карманов. Вик подумал, что ему надо было спросить ее о дочери, но взятый ими тон не располагал к дружеской беседе. «Ничего, еще успеем».

- В Санкт-Петербургском институте восточных рукописей, - начала Пат торжественно, будто на конференции, - были обнаружены копии тибетских свитков. В них есть подсказки, как избавиться от неприятных последствий при соскальзывании из одной параллельной реальности в другую. Оказывается, в мире помимо «чаши Грааля» существуют и другие артефакты. Все они – часть огромной системы управления так называемым Зеркальным межпространственным лабиринтом. Чтобы путешествовать по нему, одной Чаши мало, необходим весь комплекс… этих гаджетов.

- Не подозревал, что кто-то из вас читает по-тибетски. Помнится, этим занимался покойный Ги Доберкур. Неужели у вас появились переводчики?

- Не поминай этого ужасного имени при мне! – совершенно внезапно вышла она из себя. - У нас тут совсем другие методы! Не те, которые использовали Доберкуры и их хваленая «Прозерпина». Вообще ничего общего!

Эта вспышка его неприятно поразила. Ему казалось, он не сказал ничего особенного, хотя со смертью Доберкура в Антарктическом храме, которой Пат весьма способствовала, у них всех было связано множество кошмарных воспоминаний. Патрисия общалась с сыном главы «Прозерпины» дольше прочих, и эта связь по-прежнему довлела над ней. Она боялась мести, потому и согласилась жить в России.

- Извини. Не хотел тебя расстраивать, просто выразил недоумение, - сказал Вик.

Патрисия потерла лоб:

- Не обращай внимания, я просто слегка нервничаю.

Соловьев, конечно, давно отметил, что она на взводе, но не понимал причины. Была ли тому виной ее неуверенность в выбранном образе действия или простая реакция на его приезд? Вне сомнений, он все еще оставался ее главным раздражителем. Наверное, Патрисия бы с радостью обошлась без его участия, но разум подсказывал, что с ним шансы на успех значительно возрастут. Потому и не отказала, когда Соловьев попросил разрешения приехать.

- Копии с подлинников в Тибетском монастыре снимал калмык, и с целью конспирации писал он на калмыцком языке, - немного помолчав, пояснила Пат и не удержалась от шпильки: – Однако в русском архиве к трактатам был приложен еще и перевод, поэтому проблем ознакомиться с содержанием ни у Белоконева, ни у нас не возникло. Хотя по-калмыцки из нас тоже никто не читает. Так тебе понятнее?

- Да. Однако каким образом эти копии попали в Петербургский архив?

- Гена сказал, что рукописи из Поталы привезли разведчики Ульянов и Шарапов (*), это произошло еще в начале 20 века. Нас интересует только одна из рукописей, а в ней – единственная глава, содержащая упоминания о «зеркалах» и «ножах», необходимых при работе с «черным солнцем». Я об этих дополнениях совершенно не подозревала, но Доберкур вполне мог утаить от меня часть добытых сведений. С него бы сталось. И если это так, то «Прозерпина» нас здорово опережает.

- Понятно. И что нам дает это новое знание?

- Если мы раздобудем или сконструируем специальный набор для перехода из мира в мир, то сможем не только добраться до неисправного ципинь сюаня в Антарктиде, но и вернуть к нам сгинувших в складках мироздания товарищей. А также помочь Грачу сгладить его «чужеродность».

Фраза про «сгинувших товарищей» не могла обмануть Соловьева. Речь шла не только о Юре Громове и его людях. Еще раньше Пат прикипела к мысли, будто ее супруг жив, и его можно вытащить сюда, в их мир. Собственно, ради этого она и отстаивала версию, что сломанная «чаша Грааля» могла на что-то сгодиться. Эта идея казалась Вику безумной.

- Ты не отказалась от мысли разыскать мужа.

4.3

4.3.

Белоконев был, как всегда, многословен, эмоционален и простодушен. Смертельное приключение в Антарктиде мало на нем отразилось – что сразу по приезду, что теперь, спустя годы, он оставался все таким же большим  ребенком. Соловьев ловил себя на мысли, что ему хочется погладить историка по голове, похвалить и увидеть в ответ искреннюю радость благодарных глаз.

Радость в глазах Белоконева, впрочем, и без того сияла, он был несказанно счастлив вновь повстречать друга-бродягу.

- Ашор! То есть Виктор! – Геннадий тряс и тряс, сжимая, его руку. – Сколько лет, сколько зим!

- Как ваша поездка в Уругвай? Пат обмолвилась, что вы только что из Монтевидео.

- Не очень удачно, - историк на секунду скис, - пустышка там. Но давайте лучше про вас. Я так рад, что вы к нам присоединились! Мы все очень этого ждали. Кирилл особенно будет счастлив, он к вам привязан, часто вас вспоминал, чуть ли не через слово.

- Кирилл Мухин в команде? – поразился Вик.

То, что Пат привлечет к своим расследованиям и ребенка, было неожиданностью. Впрочем, ребенком Кир давно уже не был, приблизительные подсчеты утверждали, что в следующем году ему исполнится восемнадцать. Не мальчик уже, а муж. Однако если он присоединился к авантюре наряду со всеми выжившими, то в душе остался таким же непоседой, которого дух приключений пять лет назад заставил «зайцем» пробраться на борт, чтобы лететь в секретную Долину Драконьего Зуба.  

- Я вам сейчас фотографии покажу, - Белоконев подскочил, бросившись к стоявшему у кровати гигантскому чемодану на колесиках. – Кирюша очень возмужал, на полголовы меня выше стал, представляете?

Они сидели в комнате Геннадия Степановича, которую ему всегда отводили, если он приезжал в Межгорье. Эта комната с по-спартански скромной обстановкой располагалась в одноэтажном длинном доме, выстроенном неподалеку от входа в подземный многоуровневый городок. В ее небольшом окне виднелся пустынный склон горы и куцые березки, выделявшиеся тонкими мазками на безупречном заснеженном фоне. Снег радужно искрился в лучах заходящего за горы тусклого солнца, и Вик знал, что очень скоро долина погрузится в сумерки. Вечер здесь всегда наступал раньше, чем в городах на равнине.

- Сейчас, сейчас, подождите секундочку!

Шкафа в комнате не было, и вещи Белоконев хранил в том, с чем путешествовал: в объемном рюкзаке и чемодане. Он достал «мыльницу», включил ее и принялся лихорадочно пролистывать галерею, словно опасался, что Вик уйдет, потеряв терпение.

Вик, разумеется, никуда не ушел и с интересом посмотрел все, что ему показали. Кир и впрямь вырос. Его плечи раздались, ноги вытянулись, отросшие волосы он теперь носил, закалывая в хвост у самой шеи, а с его носа исчезли очки. Без них его взгляд выглядел пронзительно острым, каким он бывает у людей, много повидавших на своем веку.

- Мне трудно узнать нашего маленького гения, - сказал Соловьев.

- Вот, и я то же самое говорю! – обрадовался Белоконев, который находил все изменения положительными и гордился ими, словно речь шла о родном сыне. – Кир сейчас в Корее, но через неделю вернется. Надеюсь, он привезет из экспедиции очень интересные результаты.

- Уж не исследованием ли мегалита Сокгён он поехал заниматься?

- Ну да, им самым. Он очень просил Патрисию доверить ему это задание. В группе, конечно, не только он, руководителем поставили Ивана Демидова-Ланского, вы же его помните? Это заместитель Патрисии в «Ямане».

- Конечно. Ваня казался мне человеком очень разумным. Не понимаю, как он согласился взять с собой мальчишку.

- Кир лично знал Пашу, Юру и остальных, - принялся оправдываться Геннадий, как будто это именно он настоял на включении Кира в состав экспедиции. – Говорят, личное знакомство в таких делах помогает. Там ведь важен настрой!

- А как же его учеба?

- Школу он давно закончил, а институт заканчивает следующим летом. Он учится на математического аналитика по работе с большими данными, параллельно изучает криптоанализ, но вы же знаете, Ашор, то есть Виктор… простите, все время путаюсь...

- Зовите меня как вам удобнее, - вздохнул Соловьев. - Да, я в курсе, что Кир – чудо-ребенок. Не удивлен его прогрессу, но я полагал, он станет историком, пойдет по вашим, так сказать, стопам. Вы же его просто очаровали своими рассказами.

Белоконев смутился еще сильней:

- Ну, какой из него историк, это же несерьезно! Кому вообще нужна история в наши смутные времена? Мир оказался весьма текуч и изменчив. Все эти диффузии и ложная память… Иногда я сомневаюсь, что создание логичной хронологии – это посильная задача.

- Без истории нельзя, - возразил Соловьев, возвращая ему «мыльницу», - иваны-родства-непомнящие будут вечно наступать на одни и те же грабли.

- Так-то так, но истории в этом мире больше нет, - вздохнул школьный учитель. – В нашей новой реальности все какое-то кособокое. Сами вы разве не обращали внимания, что все древние события здесь ограничиваются красивыми сказками про греков, римлян, египтян и викингов, а современные – победой над фашистами? Остальное словно и не существует, оно никому не интересно.

- К слову, про остальное, - Вик наконец нашел возможность озвучить то, зачем пришел. – Хотелось бы узнать побольше о тибетских рукописях, которые вы обнаружили в Питере. Можете мне переслать на почту собранные материалы? С вашими пояснениями, конечно, если это не затруднит.

Белоконев расцвел. Поправив сползающие с переносицы очки, он тут же и зачастил:

- Разумеется, вы получите все! Уникальные рукописи привез в Россию буддийский лама и секретный российский агент Дамбо-Даши Ульянов. Вы слышали про него? Это совершенно замечательный эпизод нового времени! И он остался неизменным, во всяком случае, в той части, в которой его деяние повлияло на мировую политику двадцатого века. Вик, дорогой, я уверен, что вы способны разделить мой восторг, что такие вехи непоколебимы!

4.4

4.4

- Сейчас, сейчас все вам вышлю… - бормотал Геннадий, выискивая в недрах телефонной папки нужные файлы. – И вот это еще… и это тоже. Я всегда все по многу раз себе копирую, распечатываю…

- Очень правильная привычка, - кивнул Вик, припоминая, как эта запасливость сослужила хорошую службу в Антарктиде, когда недоброжелатели покопались в компьютере историка и стерли несколько важных файлов.

- Да уж, жизнь научила… Ну вот, - Белоконев счастливо выдохнул, - кажется, отправил вам все, что имелось. Вообще, история с «русским зеркалом» весьма примечательная. Вы хотите послушать, как я на него наткнулся?

Отказ историку был равнозначен краже любимой игрушки у младенца. Вик сжалился:

- Если можно, вкратце. У меня через два часа обратный вылет. Вертолетчики просили управиться до темноты.

- Я в двух словах! Киев с 14-го века входил в состав сначала Великого княжества Литовского, а потом Речи Посполитой. Поскольку эти государства были католическими, то православные храмы были там как кость в горле, их закрывали, разоряли... В конце 16-го века собор Святой Софии являл собой настоящие руины. В 1584 году некий Мартин Груневег, польский ксендз и духовник Марины Мнишек, (*)побывал в Киеве, о чем оставил запись в своем путевом дневнике. Они с товарищем влезли в собор через дыру в стене и устроили себе небольшую экскурсию.

Белоконев открыл в телефоне нужную страницу и, сильно щурясь на мелкий текст, огласил:

- Отрывок из главы «Из Львова через Киев и Чернигов в Москву и обратно». Я немного процитирую. «Над большими церковными дверями помещен большой зеленый камень, подобный зеркалу. Про него в народе есть дивная легенда, а именно, что в этом зеркале видно то, что считалось тайным, и про это рассказывают разные истории». Этот эпизод довольно известный, и я сразу подумал, что надо бы провести расследование именно в этом направлении, узнать судьбу диковинки.

- Занятно, - тихо прокомментировал Вик.

Белоконев с энтузиазмом кивнув, соглашаясь:

- Да, десять лет спустя австрийский дипломат Эрих Ляссота (**) тоже оставил запись про это загадочное зеркало. Оригинал его дневника, озаглавленного «Путевые записки Эриха Ляссоты, отправленного римским императором Рудольфом Вторым к запорожцам в 1594 году» хранится в Саксонии, но я процитирую по цифровой копии. Вот что там написано про Софийский собор: «На хорах сделаны перила между столбами из больших плит синего камня. В одной из этих плит, как раз над алтарем, проделано круглое отверстие вышиной в пол-локтя, но теперь замазано известью. Говорят, что тут в старину находилось зеркало, в котором посредством магического искусства можно было видеть все, о чем думали, даже если это происходило на расстоянии нескольких сот миль. Когда киевский князь выступил в поход против язычников и долго не возвращался, то супруга его каждый день смотрела в зеркало, чтобы узнать, что с ним случилось и чем он занят. Но увидев однажды его любовную связь с пленной язычницей, она в гневе разбила зеркало».

Белоконев отложил телефон на стол.

- Скорей всего, это была вторая жена Ярослава Ингигерда, очень боевая женщина, - добавил он.

  - Зацепиться не за что, - сказал Вик. – Зеркало, если и было, то пропало. Как же вам удалось его разыскать?

- Ну, и не такие загадки люди распутывали. Если в двух словах, то Патрисия просила меня достать артефакты любой ценой, но и без того я бы приложил все силы, чтобы помочь нашим друзьям.

Вик улыбнулся в ответ на это бахвальство.

- А как оно выглядело?

- «Русское зеркало», как и прочие переносные, похоже на докё.

- Докё - это круглое зеркало с длинной рукояткой, на тыльную сторону которого нанесен выпуклый рисунок, – припомнил Соловьев. – Когда свет отражается от гладкой поверхности, в солнечном зайчике проступает рисунок с оборота, словно бронза становится прозрачной. Я видел такие в музеях.

- Чаще всего в отражении возникает совсем не тот рисунок, что на обороте, - поправил его Белоконев. - Отличаются детали, композиция, солнце, к примеру, заменяется на луну, а бутон на распустившиеся цветок. Секрет их изготовления представляет собой трудноразрешимую загадку, но у меня есть смелая гипотеза… Я предполагаю, что бронзовые зеркала на самом деле являлись аналогией совсем других зеркал. Тех, что отражали иные миры. Докё – это подражание, вылившееся в отдельное искусство, потому что настоящие пеленгаторы, «гэлгэр гадарга», делать разучились, а для обрядов требовалось нечто похожее.

- Каких обрядов?

- Обрядов, связанных с поклонению солнцу. Это религия Бон, культ Митры и «Непобедимое солнце». Вы прочтете об этом в моих записках.

- Спасибо. Буду потихоньку разбираться. А что насчет ножа? Как он выглядит? Я должен его узнать, когда увижу.

- Пат посылает вас к Загоскину?

- Да, я лечу в Уфу.

- Шкатулка Загоскина очень необычная, размером с большую толстую книгу. Кинжал – трехгранный, с причудливой рукояткой. Я вам отослал много разных файлов, среди них есть и статья Ивана Загоскина с парочкой фотографий. «Солнечный нож» на них виден отлично.

 - Что ж, - сказал Вик, поднимаясь, - спасибо за беседу. Я постараюсь разговорить профессора, возможно, его изыскания дополнят ваши.

- Желаю вам удачи! – Геннадий вновь принялся трясти руку Соловьева. - Патрисия подозревает, что Транснациональная корпорация «Прозерпина» наступает нам на пятки, они жаждут того же, что и мы. К тому же, ее глава Доберкур не простил нам гибели единственного сына. Сейчас, когда у них в руках оказались оригиналы тибетских табличек, вы должны быть очень осторожны!

- А они у них оказались? – уточнил Соловьев, замирая. Об этом Пат забыла упомянуть.

- Увы! Не так давно в монастыре Сакья нашли запечатанное с тринадцатого века хранилище древних текстов. Судя по скудным сведениям, там содержится подлинная история человечества за несколько тысяч лет. (*) «Прозерпина» курирует реставрационные работы и, конечно же, их агенты не отказали себе в удовольствии порыться на стеллажах запретной комнаты. Нам следует готовиться к любым неожиданностям.

4.5

4.5

Личное знакомство Соловьева с профессором Загоскиным состоялось лишь на его второй рабочий день в качестве медбрата. Встретив его в пустом холле, где старик, по своему обыкновению, сидел у громадного окна с видом на парк, Вик представился и спросил о здоровье.

Загоскин был наслышан от медсестричек о появлении в пансионате светловолосого красавца, поэтому проявил к новичку интерес.

- Как я еще могу себя чувствовать? По возрасту, - проворчал он, но диалог охотно поддержал. – А вы, значит, тот самый Соловей-разбойник, о котором мне все уши прожужжали. Что ж, молва не врала. Вы редкий экземпляр в нашем забытом богом болоте. Позвольте полюбопытствовать, откуда к нам прибыли и зачем?

Вик объяснил, что родился в Питере, но судьба, изрядно помотав его по миру, занесла однажды в Башкирию, где он и прижился.

- Этот край мне как вторая родина, - сказал он, - куда бы не уезжал, все время возвращаюсь.

- Судьба-Винтана – что река, - изрек со смыслом Загоскин, - носит человека как щепку, бросает во все стороны, а он барахтается, борется с течением, желая выплыть из стремнины, однако итог всегда один. Все будет так, как суждено.

- Вы фаталист.

- В этом нет ничего плохого. Или думаете, я – дряхлый параноик и дармоед, который только и способен, что небо коптить? И всем тут давно надоел.

- Ни в коем случае. Я уважаю вас за вклад в лингвистическую науку. Уж вас-то точно нельзя назвать дармоедом.

Загоскин недоверчиво поджал губы:

- Откуда вам, медику, знать про мой вклад? Где вы, и где мои филологические опусы.

- По молодости, - ответил Соловьев, - я интересовался легендами о стране Лемурии, а Мадагаскар некоторые называют его частью, уцелевшей в катаклизме.

- Не кокетничайте. Ишь – «по молодости»! Можно подумать, что из нас двоих старик – это вы.

- Простите, - Вик улыбнулся, - оговорка вышла, хотел сказать «в детстве». Помню, мне попалась статья о том, что французские палеонтологи откопали на Мадагаскаре скелет огромной птицы, жившей более пяти тысяч лет назад. На ноге у нее было надето бронзовое кольцо, покрытое неизвестными письменами. Тогда все газеты мира писали, что найдено неопровержимое доказательство, что Мадагаскар некогда представлял собой единую территорию с Индостаном. Ведь письмена на кольце принадлежали цивилизации Мохеджо-Даро, а ископаемый страус был сухопутной птицей.(*)

(Сноска. Этот эпизод имел место в действительности, правда, имя Загоскина с ним никак не связано, это является фантазией автора, и хронологически эпизод случился за семь лет до указанного момента)

- И зачем вы мне это говорите? – глаза старика ярко сверкнули из-под насупленных кустистых бровей.

- Человеком, правильно определившим принадлежность письмен, были вы, уважаемый профессор. Фамилию Ивана Загоскина я запомнил очень хорошо.

Загоскин неопределенно хрюкнул, прищурился на слишком умного медбрата, потом отвернулся обратно к окну:

- С кольцом работали признанные эксперты. Я-то так, просто идею вслух высказал. Я не специалист по мертвым языкам.

- Но откуда-то вам стало известно, что это артефакт происходит из Мохеджо-Даро?

- Просто зрительная память у меня неплохая. Видел в музее нечто подобное, вот и брякнул, а газетчики подхватили. - Загоскин снова повернулся к собеседнику, открыто изучая его с головы до ног. - Удивительно, молодой человек, что вы умудрились связать сей незначительный эпизод со мной. Мало ли на свете Иванов Загоскиных, а вы меня первый раз видите.

- Вы же местная знаменитость, - пояснил Соловьев, улыбаясь, - о вас и вашей богатой биографии мне первым делом рассказали, а я всего лишь сложил два и два.

Загоскин издал еще один неопределённый звук, нечто среднее между хмыканьем и фырканьем. Он был одновременно и польщен, и недоверчив.

- А скажите-ка мне, Виктор-разбойник, вы спите головой на север или на юг?

Соловьев удивился:

- Не задумывался. Это важно?

- Смотря для кого. Так на север или на юг?

- На юг, - подумав, ответил он, представив мысленно расположение кровати в своем полуразвалившемся домишке.

- Значит, вы колдун. Только колдуны кладут подушку с южной стороны. Так считают на Мадагаскаре.

- Советуете переложить?

- Это вам решать, - уклонился Загоскин, - но вы – человек севера, из северной столицы. Не гоже вам с южными просторами связываться. Юг, он не для вас. Он вас погубит.

- Винтана сильнее нас, - напомнил Вик его же недавние слова, - носит нас как щепку в океане. Иной раз и в Южный океан занесет – как знать?

- Вы бывали в Южном океане? – тотчас заинтересовался профессор.

- Где только я не бывал. На Мадагаскаре, правда, не был.

- А то и к лучшему, что не был. Утонула ваша Лемурия давным-давно, и памяти о ней не осталось. Впрочем, берега, которые омывает Южный океан, ничем не лучше. Там тоже полно тайн.

- Каких тайн?

Однако Загоскин вдруг прервал беседу, заключив, что для первого раз выболтал достаточно.

- Отвезите меня в библиотеку, - безапелляционно приказал он. - Выберу себе почитать что-нибудь на досуге. Я, знаете ли, люблю почитать перед сном. Не эту лабуду, что издают сейчас, а вечное, со смыслом. Вот вы, Соловей-разбойник, какую книгу читали последней?

Вик читал перевод тибетских древних свитков и комментарии к ним, выполненные Белоконевым, но говорить об этом не стал.

- Не помню, - ответил он. – Давно уже кроме газет ничего в руках не держал.

 Загоскин в очередной раз извернулся к нему, заглядывая в глаза. Вик стоял сзади, толкал коляску, и смотреть из подобного положения на него было не слишком удобно, но старик все смотрел и смотрел, пока дыхание его не стало сбивчивым от напряжения. С кряхтением он выпрямился, потирая шею.

- Да… А кажетесь приятным молодым человеком.

Вик улыбнулся:

-  Хотел у вас уточнить, а почему вы меня «разбойником» постоянно называете?

4.6

4.6

Появление у пансионата непонятной замызганной «Нивы» с нечитаемыми номерами Соловьев срисовал за два дня до того, как фальшивые «родственники» профессора Загоскина пошли на прорыв и были остановлены Михалычем. Сначала эта машина просто нарезала круги по Архиерейке, долго стояла на парковке у супермаркета и, наконец, медленным ходом проехалась мимо ворот, развернувшись на узком пятачке тупиковой дороги.

Вик отслеживал перемещения в бинокль, но за тонированными стеклами лиц водителя и пассажира разглядеть не сумел.

За сутки до стычки кто-то попытался перелезть через стену в дальнем углу сада. Вик был на ночном дежурстве и приметил подозрительное копошение совершенно случайно: возвращался из апартаментов, где мерил давление постояльцу, и кинул взгляд в окно...

Выскочив на улицу, он метнулся в сад. Бежал, забыв про одежду, но зато успел вовремя. Неизвестный, увидев несущегося от дома мужчину, передумал и драпанул обратно через забор. Схватить его не удалось, физическая подготовка у злоумышленника была неплохая, но Вик догадывался, что очень скоро последует продолжение. Упорство нападавших наверняка было кем-то хорошо оплачено.

Вик всерьез грешил на заказчика-иностранца, агента «Прозерпины». Плохо представляя себе, как вести тайные дела в России, интересант, скорей всего, пошел по самой очевидной дорожке – обратился за услугой к местному преступному миру. Однако и наш, доморощенный, преступный мир не стоило недооценивать.

Прикинув кое-что, Соловьев направился к сторожке Михалыча.

- Исэнмесез, Ринат Михаэлович (Здравствуйте)! – постучался он к нему в дверь. - Сэламэтлегегез ничек? (Как ваше здоровье?)

 Михалыч просиял:

- Виктор! Рэхмэт, эйбэт. Эшлэрегез ничек? (Спасибо, хорошо. А как вы поживаете?)

Найти подход к сторожу Соловьеву удалось быстрей, чем к полному подозрений профессору. Стоило в первый же день заговорить с Михалычем на его родном языке, как тот проникся к нему неподдельной и почти отеческой симпатией.

Рассмотрев подслеповатыми глазами, что Соловьев заявился без верхней одежды, Михалыч засуетился:

- Чего раздетым бегаете? Холодно ночами-то! Заходите скорей, чаю горячего вам налью.

- Да я не чаи пить пришел, Ринат Михаэлович. Вопрос есть.

- Спрашивайте, спрашивайте, дорогой Виктор! Всегда отвечу.

- У вас всюду на территории висят камеры видеонаблюдения. Работают они или так, для испуга?

- Работают, - подтвердил сторож, - но не все и не всегда. А что?

- Я только что видел, как какой-то удод через забор к нам лез.

- Ах ты ж, лалай-балалай! - Михалыч всплеснул руками и поспешил в уголок, где были установлены мониторы, сейчас частично погашенные, темные. – Какому дураку это понадобилось? Ворота ж есть, калитка…

- Видать, не хотел он через калитку.

Система наблюдения казалась кустарной, для галочки, и Соловьев спросил:

- Почему не все камеры включены?

- Так все равно некому следить, они на запись поставлены, чтобы потом, если понадобится… Дарья Ивановна жмотится, нет у нас ставки для ночного сторожа, а я свою дневную смену отработал как положено.

- Понятно, - сказал Вик. Он не был удивлен подобному положению дел.

- Щас просмотрим, кто таков, где таков… - бормотал Михалыч, запуская на компьютере программу. Вик все сделал бы быстрее, но не лез, терпеливо ждал. - В котором месте его заметил?

Соловьев объяснил, но на записи скверного качества особых примет разглядеть не удалось – один силуэт. Удирая, мужчина спрыгнул по ту сторону ограды и припустил наутек. Там был проход между заборами – машина не проедет, а человек протиснется и окажется на соседней улице. Единственно, что зимой пришлось ему пробиваться сквозь высокие сугробы.

Раз злоумышленник знал этот путь, значит, был либо местным, либо дотошным и наблюдательным. Вик склонялся к первому.

- Надо же, проворонил я. Эх, проворонил! - сокрушался Михалыч. – Если бы не вы, так и спер бы у нас чего-нибудь. А то и окно разбил. Хоть ночного сторожа у нас нет, спрос все равно с меня.

- Неспроста он лез, - сказал Соловьев, - наводка у него. Есть ли у кого-то из ваших постояльцев большие ценности?

- Большие-то вряд ли. Хотя… есть одна бабулька. С собой в саквояжике драгоценности фамильные привезла. Бриллианты там у нее, рубины. Надевает по праздникам. Дарья Ивановна уговаривала поместить украшения в банк, но та ни в какую. «Когда помру, - говорит, - тогда хоть в банк, хоть в музей, а до поры при мне побудут». Директриса ее саквояжик у себя в кабинете держит, в сейфе. Неужто за брильянтами вор полез?

- Вполне возможно. Сейчас ночь, кроме нас с вами других мужчин на территории нет. Отчего ж не попытаться?

- В полицию будем звонить? – спросил Михалыч. – Дарья Ивановна нас по голове не погладит.

- Давайте не будем, спугнули же мы его. Чего полицейскому предъявим? – спросил Вик и сам ответил: - Нечего предъявлять, кроме смазанной тени,  было-не было, не понятно.

- Вот и я говорю, что ни черта не видать на этих телевизорах! – сердито выпалил Михалыч. – Если ставить систему, так чтоб толк был, но Дарья Ивановна жмотится, денег у нее лишних нет...

Вик взял со сторожа слово, что он никого постороннего на территорию пансионата днем не пропустит. Он был уверен, что сроки поджимают и преступники не станут долго тянуть.

Михалыч обещал стоять насмерть, но высказал опасение:

- А если они прям щас полезут?

- «Прям щас» не полезут, - уверил Соловьев. – Раз попытка провалилась, ко второй им заново готовиться надо. Ложитесь спать, Ринат Михаэлович, а вот с утра – глядите в оба!

- Мин сезне анладым (я вас понял), - закивал сторож и поблагодарил Соловьева за предупреждение.

Слово свое Михалыч сдержал. Когда на следующий день в пансионат попытались войти двое подозрительных визитеров, он буквально грудью загородил им проход. Да и Мила с Виктором, оказавшиеся поблизости, не дали им прорваться.

4.7

4.7

Воскресенье было праздничным, отмечали Пасху. В столовой накрыли богатые столы для постояльцев. Ожидались и посетители.

В теории, злоумышленники могли попытаться проникнуть на территорию вместе с родственниками, но поскольку они облажались накануне, сунуться через главный вход вновь не рискнули. Да и большое число посетителей означало большое число свидетелей, риск нарваться на не вовремя вышедшего из комнаты человека становился слишком велик. Поэтому Вик был уверен, что ждать нападения следует ближе к вечеру, когда родственники разъедутся, а персонал устанет и примется отмечать. Он не сомневался, что о внутреннем расписании злоумышленники неплохо осведомлены, Вик и сам, всего лишь наблюдая за территорией в бинокль, получил прекрасное представление о здешнем распорядке.

Запасшись термосом с горячим кофе и бутербродами, Соловьев засел за мониторы в комнатушке у Михалыча. Сторож лишних вопросов не задавал – просто был рад компании, да ему и самому было любопытно, что за птицы рвались ограбить стариков. Он иногда подменял его «у телевизоров», давая Вику возможность поразмять ноги.

В один из таких краткосрочных перерывов, Соловьев, стоя у темного окна во двор, заметил Милку на ее любимом подоконнике. Девушка улизнула с праздника и медитировала на ночные огни.

Эта сцена неожиданно напомнила ему другую, тоже с девушкой в окне. Пять лет назад в Антарктиде Виктория Завадская, ныне по мужу Громова, точно так же выглядывала из своего номера в гостинице «Белый берег», а он стоял внизу, мысленно с ней прощаясь. Он полагал, что оставляет ее в безопасности, но просчитался и упустил момент, когда ей срочно понадобилась помощь. Из-за его ошибки Виктория оказалась в долине Драконьего Зуба и едва там не погибла.

Мила тоже должна была погибнуть, и Вик вдруг понял, что не желает, чтобы это случилось. Из-за стремительно распространяющейся квантовой диффузии Мила невольно получила второй шанс, вторую жизнь, но все это ненадолго. Мироздание избавится от нее, будет подставлять ей подножки раз за разом, пока не устранит. А если Патрисия воплотит задуманное, то все и вовсе вернется на старый путь, где Миле не будет места.

Глядя на силуэт в окне, Вик остро чувствовал, как поднимается в нем волна протеста. Он боялся, что, как и с Викой тогда, он вот-вот совершит огромную ошибку, о которой будет потом жалеть всю оставшуюся жизнь.

Сменив Михалыча, Соловьев вернулся к наблюдению, но постоянно отвлекался, обращаясь мыслями совсем к другим вещам. Из-за этого он едва не пропустил вторжение. Увидев тени на мониторе, он вздрогнул и нашарил на столе приготовленную черную балаклаву с прорезями для глаз.

- Куда один-то? – беспокойно крикнул Михалыч, заметив торопливые приготовления. – Я с вами! Сейчас дробовик возьму!

- Не надо дробовик, мы же с вами чтим уголовный кодекс, - ответил Вик, поднимаясь. – Постойте у ворот, я позову, если понадобится помощь. Но без сигнала ни-ни!

- Есть! – Михалыч на полном серьезе взял под козырек, приложив ладонь к седой взлохмаченной голове, и чуть тише добавил: - Служу Советскому Союзу!

Вик усмехнулся. Кажется, Михалыч был уверен, что правильно раскрыл его инкогнито.

- Веревка найдется? – поинтересовался Вик, одеваясь.

Он продолжал краем глаза следить за продвижением двух мужчин по территории. Те подбирались к парадной со стороны сада и двигались не как профессионалы, что облегчало задачу. Хотя Вик и тренировался когда-то под руководством непревзойденного мастера, однако против настоящего профи не выстоял бы и трех минут.

- Найдется веревка, конечно, - подтвердил Михалыч. – И тряпки на кляп, если надо, могу поискать.

- Можно просто скотч, - подсказал Соловьев. - В каких войсках служили?

- В артиллерии. А вы, значит, в десантуре? Аль выше надо брать – спецназ?

- Ждите моей команды, Ринат Михаэлович, - улыбнулся Вик.

Первого незваного гостя он уложил без труда, подкравшись к нему со спины и пережав сонную артерию. Второй в это время сидел на корточках и возился с отмычками, а когда оглянулся – наткнулся на кулак.

- Ринат Михаэлович! – негромко окликнул сторожа Соловьев. – Подсобите.

Михалыч, не мешкая, заторопился на зов.

- Куда их, в сугроб пока спрячем? – деловито спросил он.

- Да что вы такое говорите, в сторожку их! Допросим сначала.

- Понял. А потом в сугроб!

- Потом в полицию. Веревка при вас?

Михалыч достал из карманов веревку, скотч и ножницы.

- Ножницы зачем? – с нервным смешком поинтересовался Соловьев.

- Веревку резать, чтоб на двоих хватило. И липкую ленту. Я запасливый. Разве ж плохо?

- Хорошо, - Вик связал поверженных противников и заклеил им рты скотчем. – Теперь помогите дотащить.

- У меня тут за деревьями тележка наготове, в миг довезем!

В тепле сторожки бандиты пришли в себя, но, оглушенные и растерянные незапланированным поворотом, пока не бузили. Только глазами сверкали и вяло дергались, пробуя крепость веревки.

- Вчерашние, надо же, - проговорил Михалыч, рассматривая их физиономии при свете потолочной тусклой лампы. – Вот же упорные заразы, лалай-балалай!

Содрав со рта одно из пленников скотч, Вик переждал предсказуемый поток ругательств и задал вопрос:

- На кого работаешь?

- А иди ты! – ответил бандит, прибавив много непечатного.

Его насмешливый взгляд сильно не понравился Соловьеву. Он задал еще пару вопросов, но лишь убедился, что естественная бравада у налетчика смешана с чем-то еще…

- Звоните в полицию! – велел Вик сторожу и метнулся к мониторам наблюдения.

Старик Загоскин находился в большой опасности. Атака на него, возможно, идет прямо сейчас, а два грабителя-неудачника явились отвлекающим маневром. Их с Михалычем попросту обвели вокруг пальца, и в то время, как они возятся с пленниками, дом остался без присмотра.

«Был бы на моем месте Вещий Лис, уж он бы не допустил этой ошибки!», - с отчаянием подумал Вик, перематывая записи видеокамер на двадцать минут назад.

Глава пятая. Мила. 5.1

Глава 5. К вопросу жизни и смерти

Людмила Москалева

5.1

Всю ночь, когда пансионат сотрясался от новостей, нашествия полиции и врачей, Милка проспала как убитая. Ее не подняли ни вой сирен, ни громкие голоса в холле, что было само по себе удивительно. Конечно, комната ее находилась в дальнем конце коридора, но никто из работников не пришел специально ее будить, а полиция про нее почему-то не спросила. К утру все более-менее улеглось, и Мила, вставшая, как обычно, рано, какое-то время оставалась в неведении. Только поднявшись в столовую на втором этаже, она услышала новость: во время налета грабителей скончался Иван Петрович Загоскин.

- Участковый сказал, он пытался перебраться с коляски на кровать, но неудачно. Коляска опрокинулась, и он свалился. Умер мгновенно, ударившись об угол и свернув шею, - поделилась с ней подробностями медсестра Сонечка. – Но вообще, все это очень странно. Шума я не слышала, однако в комнате был полный разор, все вещи раскиданы по полу. А когда я прибежала на тревожный вызов, над трупом стоял Соловей.

- Кто стоял? – поразилась Милка.

- Соловей, - повторила Соня, - медбрат наш новенький. Мне показалось, он обыскивал комнату.

- Зачем ему? – стараясь казаться равнодушной спросила Мила, хотя внутри нее все колотилось от волнения.

- Кто знает, - пожала плечами медсестра, - может, ценности искал. Он вообще, наврал, будто Пасху с Михалычем отмечал, а Михалыч Пасху не празднует и не пьет. Да и от Соловья водкой не разило.

- Зато от тебя разило! – злорадно выдала Лариса. – Безруцкая аж объяснительную заставила писать.

- Ты тоже пила!

- А я не на дежурстве!

- Наш Соловей просто ангел, нечего на него поклеп наводить, – возмутилась Алина, сидевшая за соседним столиком. – Иван Петрович был тем еще чудаком, мог и сам перед смертью все разбросать. А Соловей, между прочим, двух налетчиков задержал! И кто тревожную кнопку нажал в палате, а?

- Соловей нажал, - признала Соня, - но его же не было весь день! Чего ночью приперся?

- Это ты, слепая курица, его не видела, а я видела! Он никуда не уходил, а реально в сторожке сидел, и на мониторах охраны увидел, как грабители через забор полезли. Соловью надо премию дать, а не обвинять!

Милка слушала перепалку как громом пораженная. Вечером Загоскин совсем не производил впечатление умирающего, но то, что он отдал ей шкатулку  со словами «вспоминай обо мне», наводило на жуткие мысли. Неужели он предвидел, что все так обернётся?!

- Загоскину восемьдесят два стукнуло, время его пришло, - говорила Алина, - и нечего тут конспирологию разводить.

- Ой, слова-то мы какие знаем! «Конспирологию»! – передразнила ее вошедшая в столовую Галя. – А я так скажу: не похож Соловей на медбрата. Что хошь думай, а не похож! Слишком он шикарный мужик для столь мелкой должности. И не от нечего делать он у нас ошивался. Помяните мое слово: уволится он завтра! Потому что свою миссию завершил.

- Какую-такую миссию?

- А вот такую! Преступников они ловили, банду! Так что губу свою закатай, не обломится тебе с ним ничего. Усвистит, только его и видели.

Однако Вик Соловьев в ближайшие дни никуда не «усвистел». Милка тоже думала, что больше не увидит его, но он явился на работу как ни в чем не бывало. Полиция совсем не придиралась к нему, да и в пансионат перестала наведываться. Мила боялась, что ее вызовут на допрос, начнут допытываться о деталях биографии, но про нее будто вообще забыли. Смерть Загоскина признали естественной, а появление воров – совпадением.

Галя намекнула Милке, что дело в личных связях директрисы:

- Скандалы ей ни к чему. Ну, умер и умер старичок, все мы смертны. А постояльцев наших волновать лишний раз не стоит, а то тоже кто-нибудь психанет и ку-ку. А это денежки, доход!

И все же Милка не могла успокоиться. Книга Загоскина, оставшаяся у нее, и шкатулка жгли ей руки. Да и присутствие Соловьева волновало. В нем тоже заключалась загадка. Вкупе с личным обаянием и какой-то первобытной кипящей силой, исходившей от его личности, он притягивала Милку, как магнитом. Когда они случайно встречались в коридорах, Вик провожал ее внимательным взглядом, и у Милки внутри все обмирало. Она торопилась прочь, чтобы не испытывать искушения.

Но тут случилось невероятное.

Через два дня после трагических событий, в среду, когда у Милки по графику после обеда стоял официальный прочерк в графе дежурств, то есть от нее не требовалось брать в руки швабру и наводить чистоту, в дверь ее комнатушки постучали. Открыв, девушка оказалась нос к носу с Соловьевым.

- Хочу пригласить вас на прогулку, - заявил он. – Сегодня прекрасная погода. Вы ведь не сильно заняты? Покажите мне город, пожалуйста.

Мила покраснела, ведь он буквально застал ее врасплох, не дал подготовиться и придумать достойный ответ. Вместо того, чтобы отказать, как следовало бы поступить с точки зрения благоразумия, она потупилась и бестолково пролепетала:

- Я, право, не уверена, что из меня получится хороший гид... Я не из Уфы и плохо знаю местность.

- Тогда будем вместе наверстывать упущенное. К тому же, - прибавил он более серьезным тоном, - я бы хотел обсудить с вами некоторые щекотливые моменты, касающиеся последних событий. Это лучше делать снаружи.

- Вы об Иване Петровиче? – от очередной неожиданности она вскинулась и натолкнулась на взгляд, который, кажется, знал про нее все. Миле даже представилось, что он знает и про шкатулку. – Вы не верите, что его смерть имеет естественные причины?

- Как и вы, - подтвердил Вик. – Вы тоже сомневаетесь. Загоскин беседовал с вами в вечер перед гибелью, я прав?

- Откуда вы это знаете?!

- Давайте прогуляемся. Я буду ждать вас в парадной.

- Хорошо, я быстро, - сказала Милка и, даже не закрыв дверь, метнулась к вешалке с верхней одеждой.

Как ни была она взволнована, но все же заметила, что Вик не упустил возможности сквозь распахнутый проем бегло оглядеть ее комнату. Много увидеть он не мог, внутрь его не приглашали, но вот шкатулку Загоскина, стоявшую на подоконнике, как и его книгу на тумбочке, заметить он вполне мог. Кто знает, насколько острое у него зрение? Весьма неосмотрительно с ее стороны было оставлять на всеобщем обозрении эти вещи, и Мила корила себя за это.

5.2

5.2

Вик попросил ее выслушать, не перебивая, пусть даже некоторые утверждения покажутся ей сомнительными с точки зрения здравого смысла.

- А потом я отвечу на ваши вопросы. Договорились?

- Я согласна, - уверила его Милка, в глубине души сомневаясь, что исполнит обещание. Задавать уточняющие вопросы по ходу дела – это было ее страстью, с которой безуспешно боролись все лекторы в институте.

- Тогда я начну. Как вам известно, во все времена существовали люди, увлеченные различными нестандартными теориями. Многочисленные авантюристы ищут, например, сокровища затонувшей Атлантиды, ищут фанатично и невзирая на сопутствующие расходы. Копаются в архивах, рискуют в опасных походах, бросают семьи ради погони за призрачной мечтой, но самое невероятное, что им иногда везет, и они действительно что-то находят. Причем, не какие-то обломки горшков или статуэтки, которые реально продать на черном рынке, а по-настоящему ценные вещи, способные перевернуть наши представления об истории и устройстве вселенной.

- Вы искатель сокровищ? – не поверила Мила, которой Соловьев представлялся верхом благоразумия. – Ой, простите, вы просили не перебивать…

- Я вас понимаю, все это звучит пугающе, и в мои откровения будет трудно поверить, но, к сожалению, я действительно знаком с искателями сокровищ, которым повезло. Опуская подробности, скажу так: они нашли хранилище древней цивилизации, погибшей много тысячелетий назад. А в этом хранилище – некий технологичный артефакт, который умудрились включить, не представляя толком ни принцип его работы, ни последствий. Их поступок предсказуемо привел к серьезным проблемам, и теперь некоторые люди, причастные к поискам, находятся в беде.

- Можно спросить, где именно нашли хранилище – неужели на Мадагаскаре? Раз вокруг него все крутится…

- Не совсем так. Хранилище и артефакт, который привел к беде, нашли в Антарктиде. Когда-то давно, в то время, когда этот континент был свободен ото льда, там проживали люди, создавшие высокоразвитую культуру. После того, как ось вращения Земли изменилась и Антарктида начала покрываться льдом, они нашли себе новую родину, переселились на соседние земли. Одной из таких земель стала ныне затопленная территория, простиравшаяся от Индии и Индонезии до Мадагаскара. Некоторые называют ее Лемурией.

- Но Лемурия… это же сказка! Это же Балаватская, Рерихи, розенкрейцеры!

- Сказкой это считалось вчера, а сегодня появились новые факты. Наука не стоит на месте. Пытаясь объяснить, почему, несмотря на близость к Африке, большинство растений и животных Мадагаскара не имеют ничего общего с флорой и фауной Черного континента, а коренные обитатели острова относятся не к негроидной расе, а к жителям Индонезии, ученые бросали все силы на поиски верных ответов, ведь это было вызовом для их пытливого ума. И эта тактика начала постепенно приносить плоды. С тех пор, как в конце 19 века географ Реклю написал, что Мадагаскар является обломком затонувшего материка, (*) у его теории появилось много последователей. Не эзотериков, а реальных ученых. В 21 веке гипотеза Лемурии начала подтверждаться благодаря геологам и океанологам, проводившим исследования в Индийском океане на протяжении многих лет. К примеру, изучая фрагменты древней континентальной плиты возле острова Маврикий, они обнаружили циркон – характерный для континентальных пород минерал, чего невозможно было бы найти, не будь Маврикий когда-то частью обширной суши. Были и другие косвенные открытия и указания. (**) Так что правы легенды, утверждавшие, что в незапамятные времена между Индией и Мадагаскаром находился обширный участок земли.

- Мадагаскар до сих пор как одно большое белое пятно, он плохо изучен, - пробормотала Мила. – Я помню, нам это говорили гиды.

- Именно так, остров ждет своих исследователей. Однако профессор Загоскин, положивший добрую половину жизни на изучение мадагаскарских диалектов и их происхождения, оказался причастен и к другим, смежным секретам. Изучая язык мальгашей, он невольно изучал и их историю, и в процессе фанатичных поисков столкнулся с вещами, которые было трудно объяснить в рамках укоренившейся научной парадигмы. Будучи умным и осторожным человеком, Загоскин о многом помалкивал, но, возможно, что-то такое он изложил в своих путевых дневниках – это мне еще предстоит выяснить.

- И за ним, за его дневниками началась охота?

- Поскольку вопрос о сокровищах древней цивилизации с некоторых пор перестал был умозрительным предметом и уделом отдельных сумасшедших, в игру вступили весьма серьезные силы, - ответил Вик. – То, чему мы недавно стали свидетелями в пансионате, может, и выглядит, как попытка банального ограбления, но на самом деле является отголоском куда более опасных процессов.

Мила задумалась. Никаких противоречий в словах Соловьева она не находила. То, что о ценных и невероятных открытиях не кричат на каждом углу, было понятно, эти вещи держатся в секрете, особенно, если речь не об осколках амфор, а о более функциональных вещах. И то, что профессор Загоскин мог обладать подобной тайной, тоже походило на правду. Получалось, что Вик Соловьев и впрямь не обычный медбрат, а человек, идущий по следам преступников, пытающихся завладеть величайшими ценностями. А еще он обмолвился, что старается помочь своим знакомым, нечаянно угодившим из-за этого в беду. Это было достойным делом и очень ему подходило.

- Вы – частное лицо, которое ведет расследование, желая помочь друзьям? – уточнила она.

- Лучшей формулировки и не подберешь, - улыбнулся Вик. – Надеюсь, вы верите мне? Я не вру, как и обещал.

Милка подтвердила. Она ему и впрямь верила, пусть и чувствовала, что всей правды он ей не открывает. Она надеялась, что это пока.

В парке, куда они наконец-то добрались, в этот час было шумно, воздух звенел от детских голосов, оккупировавших нарядные горки и карусели. Родители малолетних сорванцов кучками стояли у ограждений, наблюдая за отпрысками, или сидели на лавочках, подложив под себя мягкие «сидюшки», чтобы не продрогнуть.

5.3

5.3

Пока они шли дорожками парка, намереваясь выбраться на оживленную улицу города, Вик развлекал ее отвлеченными разговорами, не позволяя зациклиться на сумбурных переживаниях.

- Знаете, почему наш район называется Архиерейкой? – спросил он. – Раньше там стоял дом архиерея, но говорить «я живу в овраге ниже архиерейского дома» было слишком длинно, вот и стали сокращать, и это просторечное название сохранилось до наших дней. Сегодня сокращают даже сильней, говорят «Архирейка». А парк, где мы только что гуляли, прежде носил названия «Сад на Случевской горе». Слука – это лесной кулик, видимо, эти птицы водились здесь в изобилии. Сейчас трудно это себе представить, но первоначально гора была совершенно голой, без малейшей растительности. Деревья и кустарники здесь стали высаживать только во второй половине 19 века, а парк для прогулок, с дорожками, цветниками и лодочной станцией открыли летом 1900 года. Долгое время вид парка портил глубокий овраг в расщелине, но потом придумали сделать из него еще одну достопримечательность. В пятидесятых годах двадцатого века через него перекинули висячий мостик, который тут же получил в народе прозвище «Мост любви». А сад в те годы называли «Садом имени Надежды Крупской».  

- Ну вот, а говорили, что не знаете города, - заметила Мила.

- Я читал кое-что из любопытства, - откликнулся Соловьев, рассеянно улыбаясь. – К слову, вы говорили, что окончили иняз. Никогда не подрабатывали экскурсоводом для иностранцев?

Вопрос прозвучал как бы невзначай, но Милка не обманулась. Вик не оставил идеи разговорить ее, и эта бросающаяся в глаза рассеянность не означала ровным счетом ничего, она была маской, призванной скрыть его истинные интересы. Тем не менее, она ответила ему правду, не видя смысла скрывать вехи своей биографии:

- Да, я устраивала экскурсии для зарубежных знакомых, но бесплатно.

- Наверное, вы общительный человек, и у вас много друзей.

- Так и было. Моя тетя держит галерею искусств, а в таком бизнесе иностранцы бывают очень полезны. Если они интересуются искусством, то готовы платить огромные деньги. Они менее прижимистые, чем наши. Я помогала тете на выставках в качестве переводчика, а иногда в свободное время еще и водила особо ценных клиентов в Кремль и по музеям. Все это было, пока я не вышла замуж.

- Какими языками владеете?

- Английским и французским. А вот Иван Петрович Загоскин, говорят, знал в совершенстве восемь языков. Как думаете, это правда?

- Судя по тому, что написано о нем в Википедии, Загоскин был крупным ученым и много поколесил по свету. Санскрит, хинди, тибетский, непальский, английский, французский, малагасийский и государственный индонезийский – вот сфера его познаний.

- О, вы запомнили список!

- У меня хорошая память.

- Вы, по-моему, и сами полиглот. Я слышала однажды, как вы болтали с Михалычем на башкирском. Где вы успели его изучить, если приехали в Уфу недавно, как утверждаете? В Петербурге?

- Почему в Петербурге? – заинтересовался Соловьев.

- Потому что вы петербуржец.

- Чем же я выдал себя? – рассмеялся он. – Назвал батон хлеба булкой?

- Ну да, а подъезд парадной, - она тоже натянуто рассмеялась. – Скажите, я же права?

- Вы правы, но я очень давно не был в Питере. Очень давно. В Уфу я действительно прежде никогда не приезжал, не сложилось, но в Башкирии прожил несколько лет. И татарский – а с Михалычем я говорил по-татарски, потому что он татарин, – я выучил, когда жил в Николаевке, недалеко от горы Иремель. Там был один дедок, очень колоритный, он часто делал вид, что не понимает по-русски. Пришлось нахвататься по верхушкам.

Кафе, куда они пришли, показалось продрогшей Милке уютным и милым. Тихая музыка, приглушенный свет и классический интерьер без кричащих ноток понравились ей. А может, ей было хорошо, потому что она была не одна. Вопреки обстоятельствам, недомолвкам и сложностям глупое сердце тянулось к ее спутнику и не желало признавать, что будущее им придется провести порознь. Доводы рассудка заглушались мощным желанием хоть немного побыть собой и насладиться кратким мигом настоящего.

Предвкушая приятное времяпрепровождение, Мила начала раздеваться, но вдруг рассмотрела человека, сидящего за угловым столиком в глубине зала. Это был Андрей Серегин, правая рука ее мужа. Тот самый Андрей, с которым Дима обсуждал на балконе убийство несговорчивого коллекционера.

Мила схватила Соловьева за руку. Жест был невольным, испуганным, и с лица ее схлынули все краски. Как только у нее сердце не остановилось!

- Что? – отреагировал Соловьев. И оглянулся в зал.

Андрей сидел к ним лицом и без сомнения опознал Милу Москалеву. Его физиономия вытянулась, рот приоткрылся, и он начал вставать – наверняка, чтобы кинуться и схватить беглянку!

- Уходим! – прошептала Мила враз помертвевшими губами, не уверенная, что издала хоть звук. - Быстрее!

Она пулей вылетела на улицу и побежала по тротуару, не разбирая дороги и натыкаясь на прохожих. Соловьев догнал ее почти сразу.

 - Кто там был, в кафе? – спросил он набегу.

Мила не могла говорить, лишь мотнула головой. Когда они завернули за угол, Вик ухватил ее за руку, принуждая остановиться. Мила хотела бежать дальше, как можно дальше от кафе, от Уфы, от себя и собственных страхов, но вместо этого, громко всхлипнув, прижалась к Соловьеву, а тот гладил ее, утешая. И эта добрая сила, разлитая в нем, вливалась в нее, умиротворяя и расслабляя.

На какую-то минуту она уступила ему и себе и отдалась на волю обстоятельств, наслаждаясь нечаянной близостью. Ей нельзя было наслаждаться! Мила помнила это, но продолжала стоять и радоваться объятиям этого человека. Она даже подняла к нему лицо, всматриваясь в глаза, что были сейчас так близко. Хотелось, чтобы он склонился еще ближе и поцеловал ее. Это бы ее окончательно успокоило. Мелькнуло: а вдруг и правда он – именно он! – сможет ее спасти?! Увезти далеко-далеко, спрятать от враждебного мира, защитить…

5.4

5.4.

После ужина, немного успокоившись (впечатлений было слишком много, и ей стоило усилий собрать мысли в кучку) Мила взяла в руки книгу Загоскина. Прочесть ее от корки до корки до того, как она перейдет к Соловьеву, девушка уже не успевала, но планировала хоть пролистать, чтобы получить общее представление…

«Вазимба охотятся за нашим секретом, но они его не получат, - сказал ей Иван Петрович, отдавая книгу. – Здесь есть рецепт, читай внимательно. И учти, это последний экземпляр на свете, больше нигде не найдешь, все исчезло!»

Сейчас Миле очень хотелось разыскать этот рецепт. Сердце ее билось сильно и ровно, и она ощущала себя готовой к кропотливой работе, хотя и понимала, что вряд ли самое главное забрано автором в жирную рамочку. Свои секреты Загоскин наверняка зашифровал между строк.  

*

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

Имерина – сердце Мадагаскара. Когда-то давно сюда, на центральное плато с побережья пришли предки современных аборигенов и основали свое государство. Их главный город Аналаманга, что по-русски означает «голубой лес», располагался немного южнее современного Антананариву, «города тысячи воинов».

Трудно поверить, глядя на голые прерии, расстилающиеся вокруг столицы, что некогда все пространство острова было покрыто непроходимыми лесами. Первые здешние жители – вазимба (которые тоже не были коренным народом, но их прародина скрыта во тьме веков) – называли свою страну Бемихисатр, то есть «место, где нужно преодолеть много препятствий», главным из которых были джунгли. Однако к четырнадцатому веку деревья были вырублены пришельцами из Индонезии, они отбили землю у вазимба и начали ее именовать Имериной – «местом, откуда далеко видно». Народ, соответственно, получил имя «мерина» или «живущие наверху».

Почему они выбрали для жизни именно эту местность, так и осталось лично для меня загадкой. Оно ничуть не лучше прочих, чтобы сражаться за нее не на жизнь, а на смерть. Более того, в Антананариву есть районы «легкие», стимулирующие хорошее настроение, а есть тяжелые, провоцирующие дурное расположение духа и ипохондрию, последних даже больше. Как мне объяснили геофизики, никакой мистики в том нет, проблемы связаны с магнитными аномалиями. В почве содержится много окислов железа, и магнитное поле, излучаемое ею, влияет на состояние духа и психическое здоровье.

Я оказался очень чувствителен к перепадам магнитного поля, и мне рекомендовали периодически выезжать из столицы хотя бы в ближайшие населенные пункты, чтобы отдохнуть. Я делал это с удовольствием, знакомясь с островом и островитянами.

Путешествовать по мадагаскарским дорогам в те годы было просто, хотя и не сказать, что приятно. Пыль, жара, а в сезон дождей еще и грязь, но все это сглаживалось безбрежным простором, новизной пейзажей и интересными встречами с жителями, отчасти ради которых я и уезжал из Антананариву. Эх, если бы еще и уровень жизни добродушных мальгашей хоть немного соответствовал современной эпохе! Увы, французы, основав тут колонию, пытались вытащить остров из тотальной нищеты, но бросили, не доделав. Я повсюду наблюдал следы долгостроя и разрухи.

Отчасти этому способствовал ленивый нрав местных обитателей и нехватка образования. Они не видели ничего плохого в том, что рядом с нарядным готическим храмом, украшенным каменным кружевом, в красной пыли спокойно вышагивают куры. Или, скажем, такая вещь: построили некогда «проклятые колонизаторы» в городе крепкий мост через реку, но во время урагана его опора обломилась – возьми да почини! Но нет, вместо ремонта чуть поодаль местные сооружают обычный деревянный настил. Не раз я наблюдал, как водители на глазок оценивают крепость и глубину реки на переправе, споря, выдержат ли доски груженый грузовичок или автобус.

Автобусы, к слову, тоже все французские, за многие годы работы уже раздолбанные и грязные. Старые «колониальные» катера и яхты ржавеют, уткнувшись носами в глинистые берега, потому что некому починить их, заменив простую деталь. На смену им приходят утлые деревянные лодчонки, выдолбленные по первобытным технологиям.

Советские люди, конечно, по мере сил и средств старались не допустить скатывания дружественного народа в пропасть средневековья, но одних наших усилий было мало. Образно выражаясь, надо не рыбу было раздавать голодающим, а удочки. Именно этим мы со студентами тут и занимались.

За год я оброс связями и знакомствами. Мальгаши гостеприимны. Это в Африке в белого человека могут запросто бросить камень за то, что он достал фотоаппарат. Мальгаши сами просят, чтобы снимали их дома, детей, их самих, и потом с удовольствием хранят фотографии в семейных альбомах. Я всегда присылал им снимки, если обещал.

В одной из таких поездок по Имерине я попал в гости к семье горшечника. Получилось так, что я заблудился. Карта, которой я пользовался, была лишена некоторых важных подробностей, и я, срезая путь, свернул на неухоженную грунтовку, не обозначенную на карте. Поскольку подобных грунтовок без названия на Мадагаскаре великое множество, я не удивился ее наличию и долгое время ехал по ней, довольный, что вернусь домой засветло. Но дорога, вильнув, вдруг ушла совсем не в ту сторону, куда я намеревался попасть.

Темнеет тут быстро, и я, захваченный душной южной ночью врасплох посреди бесконечного поля, начал уже беспокоиться, но внезапно заметил впереди огни.

Это была небольшая деревня. Я остановился на ее краю и, постучавшись в первый дом, попросил о ночлеге. Мое знание языка, как всегда, сыграло роль волшебной палочки. Я не только получил ужин и кровать, но и был снабжен прелюбопытными подробностями о местности, по которой путешествовал.  

- На самом деле священных холмов Имерины больше двенадцати, - сказал мне горшечник, которого звали Занахари, в ответ на мое объяснение, куда я держал путь, пока не заблудился. – Их даже больше двадцати, потому что у каждого нашего короля была своя личная дюжина святых вершин.

Глава шестая. Вик. 6.1

Глава 6. Теория о параллельных вселенных

Виктор Соловьев

6.1

Вернувшись к себе, Вик прежде всего убедился, что, пока его не было, никто не проник в дом и не установил подслушивающие устройства. За время своих странствий с мирными географами он отвык от напряженной бдительности, но старые навыки постепенно возвращались.

Белое «Вольво» настораживало. Если за ними принялись следить, то это значит, что артефакт не нашли. Сейчас исполнители решали, кого трясти следующим: непонятного медбрата или непонятную кастеляншу. Они с Милой оба устроились в пансионат накануне событий, пришли «с улицы по объявлению», контактировали с профессором и являлись в городе чужаками, то есть вызывали особенные подозрения.

Обнаружив, что дом «чист», никто не открывал отмычкой замка и не прилепил видеокамеры к абажуру, Соловьев не обрадовался. Уж лучше бы бандиты преследовали его, он бы с ними как-нибудь разобрался, но первой на очереди, очевидно, стояла Мила.

Вик связывал машину с визитом к старику. Скорей всего, подумал он, в пансионат, куда продолжает наведываться полиция, преступники сунуться пока побоятся, неудачная попытка должна была на время отбить у них охоту штурмовать дом, где все остаются настороже. Страсти должны улечься, а гудящий улей – успокоиться. Скорей всего, на девушку нападут где-нибудь на улице. Может, и сегодня уже хотели, да присутствие Виктора помешало.

Собственно, Москалева сделала все, чтобы ее считали причастной. Коли Вик постоянно видел ее в окне возле комнаты профессора, то и другие могли. И сделали выводы, что артефакт у нее.

В принципе, правильные выводы, Вик это признавал и сам двигался по схожему пути. Загоскин благоволил Миле, потому и отдал ей книгу и шкатулку. Шкатулка, правда, оказалась пустой... Означало ли это, что кинжала у профессора и впрямь больше не было? И где его искать? Или подсказка в книге?

Мила находилась в опасности, ее обложили со всех сторон. Изменившаяся реальность стремилась вытолкнуть ее в небытие – например, руками бандитов, открывших сезон охоты. Соловьеву приходилось на ходу подстраиваться и менять из-за нее планы. Он не желал Миле зла.

Обезопасив комнату от теоретической наружной прослушки (в чемодане у него имелось кое-что на этот случай, и время для шпионских гаджетов пришло), Виктор позвонил Пат.

- Кинжал пока нигде не всплыл, - сообщил он ей. - Те, кто обыскивал палату Загоскина, ушли ни с чем, но теперь они следят за Милой Москалевой.

- Почему именно за ней, а не за тобой? – недоуменно уточнила Патрисия.

- Версия у меня такая: появление Москалевой в окружении старого профессора связали с кражами у московских коллекционеров. Ее муж Дмитрий Москалев каким-то боком причастен к тем убийствам, и то, что его жена Мила официально объявлена мертвой, скорей всего, расценено ими как хитрая уловка.

Патрисия нахмурилась, мысленно катая в голове этот новый образ так и эдак.

- Слишком сложно для местных бандитов, - вынесла она вердикт. – Допустившие гибель профессора до того, как тот признался, не просто профаны, они идиоты. А идиоты не соединят в уме жену столичного богатея и простую уборщицу в пансионате для престарелых.

- Этих бандитов нанял тот, кто привык играть по-крупному. Он и поставляет им информацию. Я ставлю на твоих соотечественников. В «Прозерпине» узнали о Загоскине.

- Как? О профессоре знает ограниченный круг лиц, и все они постоянно у меня на глазах.

- Геннадий Белоконев мог нечаянно навести их на след. Для этого ему даже не нужно открывать рот. Он слишком наивен, и это не лечится. Гена мотается по стране и не заметит слежки, даже если за ним ходить по пятам. Пошли кого-нибудь в Москву, Пат. Надо бы раскрутить этого Москалева. Он явно при делах.

Патрисия хмыкнула:

- Ты стал выражаться как солдафон. «Он при делах» - это фраза из лексикона моего телохранителя.

- С кем поведешься, от того и наберешься. Сделай, как я советую. Пусть соберут на Москалева досье.

- Посмотрим.

Она взяла небольшую паузу, во время которой размышляла над сложившейся ситуацией. Вик не мешал, ждал.

- Дмитрий Москалев был завербован «Прозерпиной», - заговорила Пат. – Или даже его жена, почему нет? Мадагаскар – бывшая французская колония, так что присутствие там международной корпорации с французскими корнями не вызовет подозрений. А Мила переводчица и могла работать в связке с мужем. Она не жертва, и за ней не следят – просто ждут условного сигнала.

- Это глупо, - сказал Вик. – Что ей в таком случае делать в Уфе?

- Уж коли мы завели речь о «Прозерпине», любая глупость способна воплотиться в жизнь. Я заставлю проверить с лупой не только биографию Москалева, но и его супруги. Почему ты совсем не рассматриваешь эту женщину как лазутчицу, которая подбирается к нам через тебя?

- За мной пока не следят.

- Это ты так думаешь!

- За мной не следят, Пат, - повторил Соловьев. – И потом, такая деталь:  Дмитрий Москалев ее убил! Не забывай, что Мила в беде.

 - А ты не забывай, что ее не просто убили, а совершили над ее телом целый ритуал с деформированием пространства. Тот акт не был убийством в состоянии аффекта, когда человек хватает первый попавшийся нож.

- По-твоему, вышедший из берегов садист имел далеко идущие планы?

- Иногда ты меня поражаешь, Аш. Напомню, что в январе этого года в Московской области было зафиксировано смещение, и отголоски его полыхали от Парижа до Урала. Я не верю, что случайное преступление могло к этому привести. «Прозерпина» меняет реальность. Она способна на это. Это их план, чтобы путем искажений подобраться к нашему Черному солнцу. К единственному Черному солнцу, Аш! Для этого все средства хороши.

- Это не отменяет того, что я сказал. Мила в беде.

- Мила – часть их плана. Она пожертвовала собой добровольно, предполагая, что возродится в новом качестве.

6.2

6.2

Четыре года назад. Ямантау.

Во сне Пат часто кричала, и он будил ее, потому что кошмар был страшен тем, что никак не отпускал. После рождения малышки подобные сцены вроде бы прекратились, и Вик надеялся, что Патрисия справилась с последствиями тяжелой психологической травмы, однако спокойные ночи не продлились долго. Они тогда спали уже порознь, но даже в другом конце коридора Вик просыпался от ее пронзительных воплей. Просыпались и няньки, и медсестры, а с поста охраны прибегали напуганные солдатики с автоматами наперевес. В доме поднималась суета, вызывали из соседнего здания доктора, который пытался настаивать на комплексном обследовании, но Пат всякий раз категорически отказывалась.

Несмотря на то, что ночные кошмары со временем стали уже привычным явлением, окружающие продолжали реагировать на них как в первый раз и месяц спустя, и год.

- У нас инструкция, - объяснил Соловьеву глава службы внутренней безопасности, отвечавший за охрану ценных сотрудников, - сказка Толстого про пастушка, кричавшего «Волки! Волки!» не для нас. Мы обязаны исходить из худшего. Однако меня лично весьма удручает, что вопросами, затрагивающими национальные интересы, занимается иностранка да еще и психически неуравновешенная.

Последней фразой подполковник невольно выдал не только личное отношение к происходящему, но и выразил превалирующее в закрытом городе мнение. Пат в Межгорье не любили.

Вик не до конца понимал причину всеобщей неприязни. Никто не знал подробностей их антарктических приключений и, тем более, не имел понятия о скандальных штришках биографии Патрисии Ласаль-Долговой, чтобы на их основании ненавидеть ее или не доверять. Наследница древнего провансальского рода была красива, обладала утонченными манерами, разговаривала вежливо и с неизменной улыбкой. В работе она огрехов не допускала, а ее ум оставался по-прежнему острым как бритва. К тому же ее деликатное положение требовало снисхождения. Но факт оставался фактом: Пат так и не вписалась в товарищескую атмосферу военного городка. И у Соловьева было тому лишь одно объяснение: наверное, она и не хотела вписываться.

Вик испытывал к ней смешанные чувства, которые и сам не мог толком охарактеризовать. Когда-то Вещий Лис просил его позаботиться о дочери Гвен Ласаль де Гурдон, как если бы та была его родной кровью, и Вик приложил все силы, чтобы доставить Пат на Южный Урал, а потом и обеспечить ей комфорт, дабы подопечная не помышляла о бегстве. Все понимали, что могущественные люди, стоящие во главе ТНК «Прозерпина» и входившие в мистический орден иллюминатов, на которых она работала, не простят ей ни предательства, ни гибели сына главы корпорации Ги Доберкура. Россия предоставила ей убежище, но устранить угрозу ее жизни полностью было невозможно.

По возвращении из Антарктиды Патрисия казалась подавленной, даже больной и безропотно выполняла все, что от нее требовалось. Работа с прекрасно сохранившемся образцом древних технологий – чудесным артефактом под условным названием «Черное солнце», на какое-то время вывела ее из прострации и заставила жить активной жизнью. Однако француженка так и осталась сама по себе: вне коллектива, сплоченного как семья, и вне культурного контекста, к которому не желала приспосабливаться. Потому и Вик все чаще чувствовал себя скорей ее охранником, чем другом. И тяготился своим невнятным положением.

И все же ее ночные кошмары брали его за живое. Он не мог не сочувствовать страдающей женщине. Его отношение стало меняться, когда Пат после очередной суеты с дежурными, докторами и уколами призналась ему, что кошмары – не просто кошмары.

- Поль жив, - сообщила она ему шепотом, когда они остались в спальне одни.

Вик решил, что она сошла с ума.

- Это был просто сон, - попытался он утешить ее, но Пат вырвалась, не принимая в этот раз от него никакого сочувствия.

- Нет, это не сон. Он жив! Я просто не рассказала тебе всего.

Выслушав ее сбивчивый рассказ про то, как на самом деле погиб ее муж, Вик сказал:

- Прости, но мне кажется, здесь проявился голос твоей совести.

Сказал он это по-русски (хотя общался с Пат обычно на ее родном языке), но тут просто не знал, как перевести слово «совесть» на французский. Известные ему эквиваленты не умели передать тот смысл, который он желал вложить.

Пат, услышав звуки русской речи, подняла на него покрасневшие глаза:

- Ты не веришь мне. Почему ты мне не веришь?!

- Потому что твои признания звучат слишком невероятно. И несвоевременно.

- Но так все и было! Он спас меня, оттолкнув от панели «Черного солнца» и заняв мое место. Его выбросило в параллельный мир. Поль мог уцелеть!

- Прости, Пат, но я буду жесток, - сказал Соловьев, беря ее за холодные плечи, он не считал допустимым потакать сейчас ее иллюзиям. - Ты сама призналась, что едва не умерла, запутавшись в настройках древнего устройства. Так почему Павел должен был уцелеть в той мясорубке да еще и без твоих знаний и защитных механизмов?

- Но это произошло!

- Хорошо. Но даже если принять твою версию, то подумай: его переместило в один из чужеродных землянам миров. Раненого. Ослабевшего из-за длительного пребывания под вредоносным излучением артефакта. Шансы за то, что он дожил до этих дней, минимальны.

- Поль говорит со мной! - в отчаянии прошептала Пат. – Он просит его спасти! Он жив и хочет домой.

- Ты чувствуешь вину. Это тебя надо спасать от саморазрушения. Твой острый ум – твоя единственная защита. Тебе нельзя ее потерять.

- По-твоему, я сумасшедшая?

- Ты очень много пережила, - он обнял ее, привлекая к своей груди, - но ты сильная. У тебя есть дочь от Паши, и она поможет тебе выстоять и все пережить.

Патрисия сделала вид, будто приняла его доводы. Занимаясь порученными ей научными программами, она блестяще справлялась с руководством лаборатории и внешне сохраняла образ безупречной леди, не знающей поражений ни на одном из фронтов, но Вик все чаще замечал, как тухнет ее взгляд, когда она уходит в себя, одержимая не изгнанными демонами.

6.3

6.3.

Явившись в пансионат после полудня, Вик сначала переговорил с персоналом, ненавязчиво выспросив последние новости и заодно собрав ворох сплетен. Убедившись, что ничего критического за ночь не произошло, он отправился на поиски Москалевой. Он искал ее на кухне, в прачечной, в кладовке – во всех привычных местах, но девушки нигде не было. «Только что крутилась тут, - говорили ему всякий раз, - понятия не имеем, куда делась»

Тогда Вик пошел к ее комнате и наконец-то обнаружил ее, хотя обычно Мила никогда не бездельничала в рабочее время и уходила к себе, только выполнив всю порученную работу.

Оказалось, что за минувшую ночь Мила вообще сильно изменилась.

Вик думал, что вчерашняя прогулка прошла для нее под несчастливым знаком и усугубила страхи. Девушка всегда казалась ему чуть пришибленной, она настороженно смотрела на любого, кто пытался хоть слегка сократить ее «дистанцию комфорта», осторожность буквально въелась ей в кожу. Однако сегодня Мила выглядела не подавленной, а до неожиданности праздничной. Она избавилась от рабочего халата и надела строгое, но весьма симпатичное платье темно-синего цвета, которое ей шло.

 Увидев на пороге Соловьева, Мила просияла, и лицо ее приобрело совершенство, свойственное полотнам Боттичелли. Вик словно встретил ожившую Венеру, только волосы у нее были темные и не такие длинные, как на картине. Не забранные в пучок, свободно распущенные, они превратили девушку в настоящую красавицу.

- Проходи! – воскликнула она, широко распахивая дверь. И тотчас поправилась, покрываясь легким румянцем: - То есть проходите.

Вик прошел и, остановившись у стеллажей, оглянулся, чтобы еще раз удостовериться, что зрение его не подвело и Венера, вселившаяся в Милу, не пригрезилась.

Венера была по-прежнему здесь. Более того, она, казалось, упрочила позиции, превращая смертную девушку в равное себе по силе воздействия на податливую мужскую психику божество. Миловидное личико дышало нежностью, соблазном и при этом скромностью. В его выражении, как и  в позе девушки, не звучало открытого призыва, но все же все его нутро, вспыхнув, неудержимо потянулось к ней.

- Мне нравится ваша идея перейти на «ты», - сказал он, гадая, что на самом деле случилось с ней ночью. О чем она думала и к чему все эти преобразования? Неужели она становится самой собой? Но отчего именно сейчас?

- Но удобно ли? - Мила чуть потупилась, но при этом лукаво изогнувшиеся уголки губ свидетельствовали: девушка, скорей, взволнована, чем смущена.

- Вполне удобно. Многие так поступают, когда узнают друг друга поближе.

- Это пока не про нас, - она жестом пригласила его проходить дальше в комнату. – Мы совсем друг друга не знаем.

- Предлагаю хотя бы попробовать.

Мила в ответ прикусила губу и отвела взгляд.

Вик дошел до окна, у которого стояла небольшая ободранная тумбочка, и замер, не представляя, куда следует переместиться: на табуретку, притулившуюся в узкой нише, образованной грубым стеллажом с бельем и оконной стеной, или на застеленную узкую кровать. Других подходящих мест в комнате не было.

- Садитесь. То есть садись, - интонация прозвучала чуть вопросительно, так как Мила сомневалась, стоит ли сближение того, что могло привнести в ее жизнь. – Я сейчас достану книгу и шкатулку.

Вик уселся на подоконник, наблюдая, как она, опустившись на корточки, роется в тумбочке.

- Раньше я держала их на виду, но вчера решила убрать на всякий случай.

Его взгляд, блуждая по нехитрым деталям интерьера, наткнулся на миниатюрную фигурку динозаврика в смешном красном колпачке, присевшем у настольной лампы.

Глаза Соловьева на секунду расширились. Он догадался, откуда здесь эта детская игрушка: Мила достала ее из яйца-сюрприза. Из его подарка. Вик даже на секунду прикрыл глаза, восстанавливая в памяти магазинную полку и коробку, в которой продавались «киндер-сюрпризы». Совершенно верно, на коробке вилась надпись: «Собери коллекцию забавных динозавров». Мила не любила шоколад и других шоколадных яиц наверняка не покупала. Но игрушку сохранила на память.

Соловьев взглянул на девушку внимательней. Она как раз прикрывала дверцу тумбочки и, заметив, что он смотрит на нее, улыбнулась.

Да, точно так же когда-то расцветала на его глазах Вика Завадская. Вик не мог на нее налюбоваться, полагая, что разгорающийся внутренний свет был свойственен ей сам по себе, но Вика просто влюбилась. Она хорошела от любви к Юре Громову. Вик осознал это слишком поздно, когда ему оставалось только одно – отойти в сторону и не мешать.

А теперь эти признаки характеризуют и Милу. Она влюблена…

Мила встала и протянула ему вещи Загоскина:

- Вот. Надеюсь, это поможет.

Принимая их, Вик намеренно коснулся ее ладоней, скользнув пальцами по тыльной стороне кистей, и девушка зарделась. Сомнений не осталось: это он произвел на нее впечатление. И нет, наряжаясь к его приходу, она не стремилась поймать его в свои сети. Она сама попалась.

- Спасибо, Мила, - поблагодарил он, отмечая, что румянец ее становится ярче и сползает с щек на хрупкую шею. – Вчера ты, наверное, читала книгу допоздна?

- Все прочесть мне не удалось, но зато я узнала, какие именно артефакты ты ищешь.

Мила избегала смотреть ему в глаза, но не спешила и отстраниться. Вик был уверен, что, реши он к ней вторично прикоснуться, она не стала бы отпрыгивать и шипеть разъяренной кошкой. Однако руки его были заняты.

Он положил книгу на подоконник рядом с собой, а шкатулку, повертев, открыл. Внутри, конечно, ничего не появилось, видимо, заколки свои Мила убрала еще накануне.

- Видишь с нижней стороны карту? – спросила девушка, приближаясь к нему еще на шаг и заставляя перевернуть деревянную шкатулку вверх дном. – Это же явная карта, пусть и без координат. Есть река, береговая линия и какие-то горы. А вот тут, по-моему, отмечен либо островок, либо озеро... У тебя есть подробная карта Мадагаскара? Можно сравнить.

6.4

6.4.

Во дворе съемного дома Милу больше всего заинтересовал черный «Мицубиси», которого Вик загнал под полуразвалившийся навес, где некогда гуляли то ли куры, то ли свиньи.

- Почему вы не ездите на нем? – спросила Мила и от волнения даже забыла, что они договорились перейти на «ты».

- А куда? – пожал он плечами. – И потом, мне стоило огромного труда вкатить его по этой крутой горе и загнать в узкие ворота.

- У меня была почти такая же машина, только серебристая. Муж подарил. Но я редко водила. В основном, за рулем был шофер…

Девушка говорила о прошлом куда свободнее, но ее мысли были направлены не на себя, а на него. Видимо, она представляла себе женщину, которую Вик возил в этой машине, потому что спросила, поглаживая ручку дверцы со стороны пассажира:

- Вы очень ее любили?

Вик не сразу сообразил, что она не о машине, легенда внедрения на мгновение вылетела у него из головы.

- Вашу жену, - пояснила Мила. - Вы сбежали, не в силах простить ей измену?

- Я просто не стал ей мешать быть с тем, кто лучше меня.

- А почему вы думаете, что он лучше? – Мила повернулась к нему и смутилась. – Извините, я не имею права задавать подобные вопросы.

- Мы вроде бы перешли на «ты», - мягко напомнил он. – А по поводу прощения… если человек выбирает другого, то это означает одно – он не твоя судьба. И не стоит удерживать его силой, надо просто подождать, когда появится кто-то настоящий.

- И вы… то есть ты… ты дождался?

- Возможно.

Мила отвернулась:

- Тогда ты поступил мудро. А вот мне выдержки не хватило. Я не смогла простить измен, - тихо произнесла она. – В наших отношениях что-то надорвалось именно после того, как я узнала про... любовницу. Я думала, он станет оправдываться, хотя бы попросит прощения, но Дима рассмеялся мне в лицо. Это было так неожиданно, что я растерялась. Я подумала, что на Мадагаскаре его заколдовали. Подменили. И это больше не мой Дима. Не тот человек, за которого я выходила замуж. Но нет… мы иногда просто бываем так слепы, что не видим очевидного. И грешим на колдунов… А колдуны не при чем.

Эта исповедь отняла у нее силы, но в то же время внесла некую интимность в их беседу. И Вик не знал, что следует сказать, чтобы не разрушить хрупкое доверие, установившееся между ними. Мила была очень закрытым человеком и не каждому встречному решилась бы поведать о гнетущем ее сожалении. Соловьев не мог не ценить, что для облегчения души она выбрала его.

- Наверное, я не должна радоваться, что его настигло возмездие, - добавила Мила, - но я радуюсь. Только хочу уточнить… Скажи, Диму посадили за убийство или за покушение на убийство?

В этот момент Соловьев должен был выложить ей всю правду, но почему-то слова не сошли у него с языка.

- За убийство, - только и вымолвил он.

Милка с горечью кивнула:

- Жаль. Мне жаль того несчастного, которого он лишил жизни за какие-то безделушки. И я молюсь, чтобы дело не развалилось и он не вышел на свободу. Может, мне следует поехать в Москву и рассказать следователю, что его поступок не был спонтанным? И что в деле участвовал, по крайней мере, еще один человек – его помощник Андрей Серегин, который скрывается в Уфе. Пусть его тоже призовут к ответу.

- Ты именно Серегина видела вчера в кафе?

- Да. Так что ты думаешь? Мне стоит рассказать следователю? Он же наверняка ищет меня, задается вопросом, куда я пропала. И чего доброго, решит, будто я сбежала, потому что на мне такая же вина.

Он должен был ей все выложить! Вик понимал, что лучше повода не предвидится, но как объяснить человеку, что он – ошибка мироздания? Объяснить так, чтобы он услышал и принял. И не возненавидел того, кто принес ему смертельную весть.

- Я думаю, не стоит пороть горячку, срываться с места и куда-то лететь.

- Да, ты прав. Конечно! Мне надо сначала связаться с тетей и узнать обстановку, и только потом бежать на вокзал. – Мила тряхнула головой, изгоняя мрачные думы: – Так что мы застряли у забора? Ты обещал показать, где живешь.

- Хвастаться нечем, - Вик вздохнул и направился к кособокому крыльцу, звеня ключами.

- По крайней мере, ты не спишь на работе, как я.

Он пропустил ее вперед, нашарив на стене выключатель. Желтоватый тусклый свет залил неуютное пространство сеней.

- Там осторожнее, одна половица провалилась.

Мила однако была настолько изящна, что миновала кривую доску, даже не заметив подвоха, а та и не скрипнула. Вик догнал ее и, отперев вторую дверь, ведущую на жилую половину, снова пропустил вперед.

- У меня не топлено с вечера, поэтому не раздевайся. Я быстро.

Мила с любопытством осматривалась, пока он, стоя за печкой, доставал из короба с картошкой бронированный чемодан и прятал в него книгу со шкатулкой.

- Ну, что, идем? – позвал он, закончив.

Девушка с энтузиазмом закивала, но предпочла уточнить:

- А куда?

Вик уже знал куда. В уфимском музее археологии и этнографии Южного Урала, как стало ему известно из присланных Белоконевым материалов (которых он всегда собирал в избытке), хранилась загадочная плита с нанесенной на нее древней картой. Соловьеву было бы любопытно взглянуть на артефакт при случае, но времени на праздные прогулки не хватало. С Милой же этот визит приобретал хоть какое-то оправдание.

- На улице Карла Маркса есть музей археологии и этнографии. Это совсем рядом. Подходит?

- Подходит! – Милины глаза загорелись, и Вик был уверен, что это не притворство, визит в кино или в иное подобное место она бы восприняла с меньшим удовольствием.

До музея археологии, располагавшегося в старинном особнячке с колоннами, они добрались пешком. Вик выбрал маршрут подлиннее, чтобы успеть подготовить Милу к тому, что собирался рассказать. Москалева все-таки должна была знать правду, но посвящать ее требовалось осторожно.

От него не укрылась оброненная ею фраза про мадагаскарского колдуна, который якобы «подменил» мужа. Имея это в виду, он и начал разговор.

6.5

6.5

Отрывок из книги Ивана Загоскина «Встреча с вечностью на двенадцати холмах Имерины»

«Со своей женой я познакомился во время работы на острове Ява. Я был там в составе экспедиции натуралистов и ботаников, входил в руководящую группу в качестве переводчика.

Дивный растительный мир Зондского архипелага, как никакое другое место, манил исследователей, но я, вдосталь наслушавшись панегириков тропической растительности Индонезии, скоро притомился и принялся, грубо выражаясь, посматривать на сторону.

Недалеко от нашего лагеря был разбит лагерь археологов. Власти, видать, решили собрать всех этих беспокойных ученых в одном месте, чтобы проще было за ними приглядывать. Когда я, выполнив необходимое по работе с бумагами (отправлять отчеты в местный департамент, выдавший нам разрешение, было моей ежедневной обязанностью) выходил прогуляться, то ноги невольно несли меня к соседям. История влекла меня куда больше ботаники.

Полевой порядок археологов был мне знаком по прежним экспедициям, поэтому очень быстро я стал среди них своим. То, что археологическая группа состояла целиком из местных, меня не смущало, языком я владел неплохо. Индонезийцы хоть и не испытывали пиетета перед иностранцами, бегло болтающими на их родном наречии, европейцев уважали. И особенно, как мне казалось, уважали советских людей. Они охотно показывали мне раскопы и находки, объясняя их значение для всего мира.

Поглядеть там было на что. Археологи расчищали развалины храма, который внезапно обнаружился посреди джунглей, и замечательных находок у них было много.

Меня поразили условия, в которых жили эти люди. Это не был какой-то палаточный лагерь, отнюдь. Поскольку они трудились там уже третий сезон, то успели все хорошо организовать, проложили сквозь заросли дорогу, наладили поставки необходимого и жили как в санатории. У них было полно диковинного оборудования, которое я никогда не видел и не предполагал, что подобное уже изобрели. Я поражался их сканерам и электронным приборам ничуть не меньше, чем древним статуям в отличном состоянии и предметам культа. Это смешило яванцев. Белый образованный человек, выглядевший наивным дикарем, казался им забавным недоразумением.

Главным центром притяжения, вокруг которого все крутилось, конечно, являлся тот самый храм. Встроенный в недра горы, он довлел над лагерем, заполняя собой все пространство – физическое и ментальное. Как и мои ботаники-натуралисты, археологи в часы отдыха разговаривали только о предмете своих исследований, но эта тема представлялась мне привлекательнее тычинок и пестиков. Руководитель яванской группы, доктор Кайна Трейбу весьма ко мне благоволила и часто лично водила в храм на экскурсии.

Кайна была очень красива, на что я, по молодости, не мог не обратить внимание. Ее ум был остер, манеры приятны, голос глубок и нежен, и я был покорен буквально с первого взгляда. Постепенно я обнаружил, что провожу в ее обществе гораздо больше времени, чем уделяю его своим рабочим обязанностям, но ничего не мог, да и не желал с этим поделать.

Кайна (про себя уже тогда я стал звать ее Катей, Катенькой, Катюшей) тоже испытывала ко мне симпатию. Мы замечательно проводили время в дискуссиях и прогулках.

О том, что у подножия горы Паданг находятся руины какого-то древнего сооружения, похожего на пирамидальный храм, наполовину вырубленный из скалы, специалистам рассказали местные крестьяне. Приехавшие на место историки первоначально оценили постройку как незначительную, но в процессе работ обнаружилось, что древний храм по площади куда крупней, чем его наружная часть. Подземные залы и галереи уходили на сотни и сотни метров вглубь. (*)

Подходы к храму заросли мангровыми деревьями. Эти деревья славятся тем, что пускают множество воздушных корней, из-за чего кажется, что стволы стоят на подпорках. Они изгибаются змееобразно и разбегаются во все стороны, опутывая и легко разрушая любой камень. Щупальца-корни предохраняют дерево от падения при сильном ветре (а ветра на Яве случаются знатные), но здорово мешают людям, если заполоняют собой все подходы к домам. Когда расчистка внешнего периметра храма завершилась, перед учеными открылось грандиозное зрелище его внутреннего убранства. В тот год, когда я посетил раскопки, те занимали площадь уже в 15 гектаров.

Когда Кайна впервые провела меня внутрь горы, то я замер в восхищении. Но поразился я не только красоте и искусности древних мастеров, сумевших добиться от грубого камня выдающегося совершенства и невесомости кружева. Я был поражен еще и тому, что вид Яванского храма оказался мне знаком. Точно так же выглядел и храм в Анкаратре, где мне суждено было однажды побывать во время церемонии с Солнечным ножом-пурбой.

Свет проникал в залу из естественных (или все же искусственных?) отверстий в своде, стены были испещрены похожими письменами, а в центре, как и в том, предыдущем случае, возвышался ступенчатый трон.

Здесь ступени были разрушены вездесущей и бурной растительностью, а трон или постамент наверху отсутствовал, но общие очертания были вполне узнаваемы. В Индонезии и на Мадагаскаре когда-то во тьме веков существовала неизвестная цивилизация с единым укладом и культурными традициями. Религия у них уж точно была одна и та же.

Как переводчика, меня, конечно же, заинтересовали надписи, выбитые на стенах. Время не пощадило их, разобрать что-либо было практически невозможно, но мне представлялось, что они должны быть похожи на те, что были высечены на Мадагаскаре. И на те, что украшали рукоятку Солнечного ножа. Я искал и находил идентичные закорючки, да и орнаменты, украшавшие колонны и стены во многом повторяли то, что я с жадностью исследователя рассматривал в Анкаратре.

На Яве у меня было куда больше времени и возможности все зарисовать и даже обсудить это с другими специалистами.

Я с пользой проводил свободное время, разделяя его между профессиональными интересами и намечающимся любовным романом. Не знаю, что сильнее заставляло вскипать мою кровь: близость красивой женщины или близость к разгадке тайны. Я был уверен, что стою на пороге важного открытия. Происхождение Солнечного ножа волновало меня давно, хотелось проследить его путь из северной Индии до Мадагаскара. «Неужели и впрямь существовала Лемурия, объединившая Индию, Индонезию и разрозненные острова в Индийском океане?» - думал я, предвкушая долгожданные ответы.

Глава 7. Мила. 7.1

Глава 7. Похищение

Людмила Москалева

7.1

То, что Соловьев вдруг начал оказывать знаки внимания Миле Москалевой, заметили все. Это не добавило девушке популярности, но, как ни странно, и откровенной враждебности к ней никто из сотрудниц пансионата не выказал. Разве что ей пришлось вытерпеть волну ядовитых шуточек.

- Ты, конечно, не нам чета, штучка московская, - услышала она в свой адрес от Алины, едва впорхнула в холл после прогулки с Соловьевым, - но губу-то не раскатывай! В загс он тебя точно не позовет.

- Вику и одной жены за глаза хватило, - поддержала Алину Лариса, встречающая Милу у служебного гардероба. – Если у тебя к нему чувства, то настраивайся максимум на неофициальный роман. На месяц-другой. Большего не обломится.

Мила слегка обалдела от советов и замерла, не зная, что ответить.

- Да, ладно вам, девки, - встряла Галочка, спускавшаяся по лестнице и заставшая мизансцену во всей красе, - завидуйте молча.

- Да было бы чему завидовать! – тотчас вспыхнула Алина. – Еще не известно, дойдет ли у них до финала или просто за ручки подержатся и разбегутся. Милка же горазда царицу из себя строить. Будет динамить мужика, так он быстро слиняет.

- Соловей – мужик серьезный, - сказала Галя, - ему простой перепих не нужен. Ему нужно еще и чтоб поговорить было о чем, и тыл надежный, а не так – сегодня с этой, завтра с той. Не бабник он, неужели не видите? Да и Милка не шалава.

- Так, хватит меня обсуждать! – неожиданно для самой себя гаркнула Мила, заливаясь краской. Окрик вышел знатный, а Лариса, стоявшая близко, аж присела. – И его хватит, надоели! Это наше с ним личное дело, и не лезьте к нам, понятно?

- Ух, уже и голосок прорезался! – фыркнула Алина. – Во как тебя проняло! Всю скромность языком слизнуло.  

- Ты на нас не ори, - сказала Лариса, - мы ж дело говорим, чтоб ты слезы потом не лила.

 Галя спустилась наконец со ступенек и, полуобняв дрожащую от негодования подругу, увела ее в коридор, в конце которого находилась Милкина каморка.

- Береги нервы, не обращай на этих дур внимания, - шепнула она. – Они только трепаться горазды, а так безобидные. Да и Соловей – не тот приз, в борьбе за который они готовы со свету сжить.

- Думаешь? – спросила Мила.

- Да точняк тебе говорю! Они прекрасно понимают, что Соловей в их сторону и не взглянет никогда. А вот ты – другое дело, свояк свояка издали замечает.

Миле было приятно, что товарка считала ее подходящей для Соловьева парой, но сама не разделяла этого мнения. Про свою внешность она все прекрасно понимала, не было в ней ничего, способного мгновенно околдовывать. Рост – средний, телосложение худосочное (а ведь мужчины не собаки, на кости не бросаются). Лицо – тоже ничего особенного. Мила привыкла брать ухоженностью, правильным неброским макияжем, хорошей одеждой по фигуре, скрывающей недостатки, и стильной прической. Все этого – и одежды, и макияжа – она была сейчас лишена, парикмахерскую не посещала три месяца и отросшие волосы закалывала в безобразный пучок. Совсем недавно это ее устраивало, ей нужно было не выделяться, но в данной ситуации затрапезный вид и отсутствие приличного гардероба играли против нее. Что же до несомненных достоинств…  Чтобы эти достоинства продемонстрировать, нужно свободное время и обоюдное желание общаться в самых различных обстоятельствах. А Вик вряд ли захочет продолжать знакомство, когда нападет на след пропавших артефактов.

Сегодня Мила задала ему прямой вопрос про жену, надеясь услышать в ответ, что никакой жены не было, что все это выдумка, придуманный образ, но Вик ничего не отрицал! Более того, сказал, что нельзя заставлять любить насильно. Он, дескать, отошел в сторону, чтобы не мешать – и получил свою награду, дождался новой встречи и новой любви.

Миле было горько, и чтобы скрыть свою боль, она начала рассказывать о муже. Пусть уж Вик думает, что она грустит о прошлом, чем о невозможном будущем. Слава богу, хватило ума не выкладывать совсем уж омерзительных подробностей. Мила была уверена, что Вик, узнав о вещах, что она позволяла творить над собой, будет ее презирать. Или жалеть – и не известно, что хуже.

Надо было выкинуть Соловьева из головы, не думать о нем, оставить между ними сугубо деловые отношения, но Мила, кажется, уже не могла. Соловьев был как огонь – манил и обжигал, пугал своей мощью и согревал. Ей было хорошо с ним и в то же время плохо, потому что она подозревала, что ничего у них не выйдет. Правы девчонки: Соловей разобьет ей сердце, потому что с его харизмой найти подходящую и при этом красивую подругу, не отягощенную браком с упрямым садистом, не проблема.

Распрощавшись с Галей на пороге, Мила начала снимать плащ – и застыла, вспомнив, что так и не купила телефон и симку. А не купила она их потому, что забыла паспорт. Он оставался все это время у директрисы.

Телефон был для нее сейчас самой насущной вещью. Мила взглянула на часы: пять минут восьмого. Безруцкая уходит в семь, и если повезет, если она не закончила рабочий день раньше положенного, то Мила еще успеет добежать до салона. Салон связи в супермаркете закрывался в 21.00.

Девушка подхватила сумочку и пулей вылетела из спальни. Даже дверь не заперла. Она никак не могла сообразить, стояла ли на площадке машина директрисы.

Вылетев в холл, Мила увидела, как за Безруцкой закрылась входная дверь. Она узнала ее модное оливковое пальто и сумку от Гуччи (наверняка фальшивую) и припустила следом.

- Дарья Ивановна! Дарья Ивановна! Подождите!

Безруцкая направлялась к парковке, но оглянулась, с неудовольствием поджидая Москалеву:

- Что случилось?

- Пожалуйста!... Мой паспорт… он у вас, а мне он нужен…

Мила дышала тяжело и запиналась. Безруцкая смотрела на нее с кислой миной.

- Зачем вам паспорт?

- Хочу купить телефон. Без паспорта не продадут. Нужно получить местный номер и позвонить… Это срочно!

7.2

7.2

Милке было страшно, но когда гул в ушах немного схлынул и она смогла хоть немного соображать, то рассудила так: раз везут куда-то, значит, прямо сейчас убивать не станут. У нее есть время и робкая надежда, что похищение не станет фатальным. Это помогло ей восстановить хоть малую толику уверенности.

Ей не на кого было надеяться, в ее случае спасение утопающего должно было совершаться исключительно самим утопающим, но для начала предстояло выяснить, кто ее похитил.

Водитель, крутя баранку на многочисленных поворотах, умудрился кому-то позвонить на ходу и отчитаться о проделанном злодействе. Из его отрывочных реплик Милка поняла только, что похищение не было личной инициативой двух придурков, они караулили ее давно и сейчас везли на какую-то водонапорную башню. Собственно, вариантов было два: это затеял помощник мужа Андрей Серегин, а может, и сам Дима каким-то образом смог дотянуться до нее из тюрьмы, или ее поймали люди, охотящиеся за артефактами Загоскина.

 «А Вик меня предупреждал!» - тихонько всхлипнула Мила и тотчас прикусила палец, испуганно косясь на соседа. Тот, заметив взгляд, зловеще ухмыльнулся.

- Веди себя хорошо, - посоветовал он, - и я буду добрым.

- Что вам надо? – спросила она, стараясь произносить слова тихо, без вызова и истерик. Вышло жалобно. – Вы куда меня везете? Это Дмитрий вам велел?

- Молчи! – рявкнул водитель, отшвыривая телефон на соседнее сидение. – Никаких имен!

Предупреждал он подельника, но Милка тоже вздрогнула. «Значит, все же Дима, я угадала», - обреченно подумала она. В глазах снова предательски защипало.

Второй похититель, что по-прежнему цепко держал ее за предплечье, прошипел:

- Реветь, сука, не смей! А то утешать начну, - и недвусмысленно положил вторую руку ей на коленку, забравшись под плащ и подол не слишком длинного платья. – Женское нытье меня бесит.

Мила отпрянула, но противная рука лишь сильнее сжала ногу, и девушка оцепенела.

- Ты сумку у нее проверил? – бросил водила подельнику. – Телефон отбери!

Верзила локтем вдавил девушку в угол, чтоб не смела рыпаться, и потянул за сумочку, которую Мила прижимала к себе на автомате. Мила вяло посопротивлялась, рискуя словить вторую оплеуху, но он справился и, вжикнув молнией, вытряхнул содержимое ей на колени. Часть вещей, в том числе и паспорт, свалились на пол.

- Телефона при ней нет, - сообщил похититель, пошарив среди платков, кошелька, зеркальца и сложенных целлофановых пакетов, и уточнил: - В сумке нет, а в карманах щас проверю.

Он смахнул содержимое сумки под ноги и принялся ощупывать Милку, но делал это совсем не так, как следовало, если желаешь просто обыскать. Он хватал ее за грудь и лез под одежду. Мила отбивалась, и слезы уже обильно катились у нее из глаз, однако насильник лишь довольно хрюкал, и глазки его масляно поблескивали.

- Ну чё вы там? – нетерпеливо крикнул водитель. – Кончай развлекаться, идиот!

- Да мне, чтоб кончить, начать надо! А она, сука, не дает!

Преодолевая сопротивление, он дернул за воротник плаща так, что верхняя пуговица отлетела. Мила пискнула, а бугай, которому результат весьма понравился, снова дернул, отрывая следующую пуговицу. Вид скромного платья под самое горло его не вдохновил.

- Ну ты и запаковалась! – он полез к ней ручищами, в надежде порвать еще и платье, но ткань с первого раза не поддалась.

Мила стиснула зубы и предприняла еще одну попытку вырваться. «Это не Дима. Это всего лишь его наймит, – твердила она себе. – Я нужна живой! Он не посмеет!» Однако страх был сильней, он тяжкими оковами повис на руках и ногах, мешая двигаться и размахнуться.

И все же она умудрилась чувствительно пнуть урода по голени. Тот, выругавшись, поймал ее ногу и дернул на себя, опрокидывая. Стукнувшись затылком о ручку дверцы, Милка потеряла шапочку, а заколка в волосах раскрылась и впилась острым концом в кожу головы. Девушка вскрикнула, и волосатая рука тотчас легла ей на рот, мешая дышать. Мила забарахталась под тяжелым мужским телом, но лишь распалила насильника.

- Не перестарайся там! – крикнул водитель. – Нам велели доставить ее невредимой.

- Да что ей сделается? Наоборот, приятное ей… Уй, с-су-ука!!

Милке удалось впиться в его ладонь зубами. Было противно, но она изо всех сил сжала челюсти, чувствуя кровь врага, побежавшую по языку. Бугай взвыл и свободной рукой хлестко ударил ее по лицу.

- Тварь! Да я тебя, сука, бл*!..

- Хватит! – рявкнул водитель. – Потом повеселишься.

- Она мне палец чуть не откусила!

- Сам виноват! Хватит дурью маяться, ты телефон забрал?

Насильник еще раз замахнулся на Милку, но в действие угрозу не привел. Просто встряхнул девушку, в очередной раз приложив затылком о дверцу, и надавил локтем на шею до хрипов.

- Шутки закончились! – процедил он, позволяя ей сделать вдох, и снова наваливаясь. – Дальше все будет по-серьезному, усекла? Не двигайся!

Милка с усилием дышала, фиксируя глазами красную рожу мучителя. Ей очень хотелось расцарапать ее, но в бок болезненно впивался край сидения, затылок ныл, а нога, зажатая мужчиной в узком пространстве салона, затекла. Мила боялась, что будет хуже. Трудно бороться, когда у противника на все есть веский аргумент – боль, лишающая желания сопротивляться. Ей пришлось покорно вытерпеть новую серию ощупываний и омерзительных поглаживаний.

- Нет у нее телефона! – проворчал бугай, распрямляясь и облизывая прокушенную руку, из раны которой все еще сочилась кровь.

- Странно. Какой-то хмырь нам на хвост, кажется, сел, – не слушая подельника, водитель поддал газу. – Планы немножко меняются!

- Эй, ты куда? Зачем на мост свернул? – заволновался второй. Заволновался настолько, что оставил Милку, и взглянул на ночной город. – Он же велел ее на кладбище везти!

Услышав про кладбище, Милка похолодела.

- К водонапорной башне нельзя, сначала от хвоста избавиться надо!

7.3

7.3.

- Какая вина? Ты не виноват. Это они! – вновь овладев собственным языком, Мила спешила выложить Соловьеву все, что ей пришлось пережить. – Я шла с паспортом, а они меня схватили. Затолкали в машину и повезли на кладбище. Кто-то меня там ждал. На кладбище, представляешь? И еще в водонапорной башне! Но потом за нами погнались! Это были настоящие гонки. Бандит не справился с управлением. Вик, слышишь, они все мертвы! Я так желала им смерти, и они умерли на месте. Почему я жива? Но ведь это справедливо, да? А куда ты меня везешь – в больницу?

- В принципе, надо бы в больницу, – Вик кратко взглянул на нее в зеркало заднего вида.

- Ты же врач! Я помню, ты был врачом! Со мной все в порядке, не хочу в больницу, ты сам меня осмотри и убедись. Я тебе доверяю. А почему ты сказал, что в аварии есть твоя вина?

- Потому что, удирая от меня, шофер поехал на красный.

- Так это ты за нами гнался?! Но как? Как ты узнал? Ты же пошел домой!

- Случайно.

- Ты же не пользуешься своей машиной, - усомнилась Мила. – Ты сам сказал...

Соловьев вздохнул. Он узнал о похищении, когда решил проверить следящую программу на смартфоне. Два слипшихся флажка, обозначавшие Милкин плащ и сумку, синхронно двигались по направлению к супермаркету.

Вик с досадой покачал головой, молчаливо упрекая девушку в нарушении обещания. Было похоже, что она отправилась в магазин. В этом не было ничего невозможного, и он уже хотел идти за дровами, чтобы протопить на ночь свою остывшую печь, но тут флажки рванули прочь от супермаркета на приличной скорости. И ладно бы один – скажем, сумку украли, - но оба вместе! Это означало, что Мила внезапно оказалась в чьей-то машине.

Размышлять, в чем дело, было некогда. Вик, нашаривая в кармане брелок от «Мицубиси», опрометью кинулся во двор. Машина не подвела – завелась с пол-оборота. Выехав в узкие ворота, Соловьев сверился с указаниями на карте и дал по газам.

Прыгать по обледенелым колдобинам на крутом склоне было опасно, но Вик предпочел подъем в гору более легкой, но длинной дороге в объезд. Мотор ревел, колеса иногда пробуксовывали на льду, но в целом получилось терпимо. На проспект Вик выбрался одновременно с преследуемой машиной.

Он сразу же определил свою цель, догнал ее и пристроился сзади. Милка была внутри вишневой «Приоры». С какой целью она в ней оказалась, каким образом – предстояло еще понять. Вик склонялся к тому, что вряд ли добровольно. Об этом говорило нервное поведение водителя «Приоры», заметившего слежку.

Они немного попетляли по улицам города, пересекли реку и взяли курс куда-то в сторону Николаевки. Но далеко не уехали…

- Вик, чего молчишь? – спросила Мила. – Как получилось, что ты узнал о похищении?

- Я подбросил тебе маячок, - неохотно признался Соловьев.

- Ты следил за мной?!

Краска бросилась ей в лицо. Мила отчего-то заключила, что маячок передавал не только ее местоположение, но и все разговоры в салоне. И все действия бандитов. И Вик видел, как ее били и щупали, пытаясь обнаружить несуществующий телефон в трусах.

- Прости, я должен был знать, если с тобой что-то случится, - оправдываясь, произнес Соловьев. – Они говорили, к кому тебя везли? Что-то кроме кладбища и водонапорной башни упоминали?

Мила молчала, потому что горло перехватило спазмой. Она не сердилась на него, как думал Вик, она сердилась на себя и жалела себя. Слишком беспомощная, с характером вечной жертвы, неудачница и полное позорище – вот кто она такая! Мила представила, как выглядит со стороны в окровавленных лохмотьях, опозоренная и всклоченная, и заплакала.

Соловьев посмотрел на нее, тяжко вздохнул и с расспросами завязал. Мила всхлипывала все громче, размазывала слезы и кровь по опухшим щекам и стягивала под горлом растерзанный плащ. Эйфория от счастливого спасения сменилась непроглядным отчаянием.

Вик привез ее не в больницу, не в пансионат, а к себе домой. Загнав машину под древний навес, закрыл ворота и открыл двери в дом. Он снова подхватил девушку на руки и занес в комнату, поставив в центре, под абажуром.

Мила, дрожа, отвернулась, ненавидя себя за жалкое зрелище, которое собой представляла. Но Вик, казалось, был тоже изрядно смущен. И первые же сказанные им слова, подтвердили это.

- У меня нет центрального отопления и горячей воды, но если ты немножко подождешь, сейчас я все организую: и баню, и чистую одежду. Мне не хотелось, чтобы тебя видели в таком виде в пансионате. Будут лишние вопросы.

Мила кивнула. Она села на стул, который ей указали, безучастно закуталась в плед и сидела, пустив остаток сил на обуздание слезливой истерики. В руки ей Соловьев всунул холодный пакет из холодильника, велев прижать к пострадавшей скуле. Мила прижала, но не верила, что поможет. Завтра лицо опухнет, а левый глаз превратится в щелочку, и она станет еще краше, чем сейчас.

Вик с бытовыми хлопотами справился быстро. По комнате стало расползаться тепло, а небольшой чан и чайник на плите принялись позванивать крышками.

- Мила, вот вода. Пока в тазике и в чане, - позвал ее Вик, приглашая пройти в закуток за занавеску. – Вещи и полотенце на стуле. Как умоешься, садись к столу, я заварю чай. А потом протоплю баню. Там есть бак с краном, очень удобный.

- Спасибо, – прошелестела она, поднимаясь. Все мышцы у нее ныли, как и голова, раскалывающаяся от оплеух. – Не надо баню, я так…

- Точно не надо? Мне не сложно.

- Баню завтра… потом… я очень устала.

- Как скажешь. Может, тогда ужин?

- Не хочу. Спасибо. Чая достаточно.

Мила действительно устала. Шаркая ногами, как столетняя бабка, она скрылась за занавеской. Постояла, сгорбившись, над исходящим паром тазиком, взглянула в узкое зеркальце, висевшее на стене, и едва не застонала. Глаз уже начинал заплывать, нос покраснел, а лицо было в потеках туши и крови, как у индейца, вышедшего на тропу войны. Или как у зомби, вылезшего из могилы.