Верю. Надеюсь... Люблю?

Глава 1

— Малышка моя, ты же выйдешь за меня замуж?

Андрей стоит на одном колене и протягивает мне раскрытую черную коробочку. На бархате сияет гранями бриллиант, оправленный в белое золото. От неожиданности и несказанного счастья я, словно голливудская актриса, подношу ладони к лицу и не сдерживаю слез.

— Да, — шепчу я, — да, конечно, я выйду за тебя.

Андрей поднимается, надевает мне кольцо на палец и трепетно целует в губы. В его глазах тоже виден характерный блеск — мой любимый переполнен эмоциями, и только сила воли не позволяет ему заплакать. А я же улыбаюсь и не сдерживаю слез. Слезы радости — такие светлые и упоительные…

Боль мгновенно вырвала меня из воспоминаний и вернула в реальность. Я открыла глаза, но пока не поняла, что со мной и где нахожусь. Мир будто перевернулся, и я видела все вверх ногами. Вокруг что-то шумело и ревело. Свело руку, а пульсирующая боль в спине пробивала так, что, не сдерживаясь, я застонала. В глазах все потемнело, и я снова погрузилась в воспоминания, которые спасали от ада, что творился в настоящем…

Мы с подругами сидим на веранде кафе и весело хохочем над очередной шуткой Анжелики. Мой взгляд на секунду уходит в сторону и натыкается на взгляд парня за соседним столиком. Он смотрит дерзко и с явным восхищением. Я не придаю этому значения и отвожу глаза. Стараюсь не обращать внимания на этого жгучего брюнета, но не могу не чувствовать, что он постоянно смотрит в мою сторону. В мою сторону? Не может этого быть. Я, конечно, симпатичная, но из троих подруг парни всегда обращают вниманию на Анжелику. Она у нас красавица.

Однако в какой-то момент я вижу боковым зрением, как он расплачивается за свой кофе и уходит. Внутри меня разливается разочарование. Жаль, что он не решился подойти и познакомиться. Эй, принц! Мог бы хоть раз и в моей жизни появиться.

— Марин? Марин, ты заснула? — смеется вторая подруга Лена.

— А? что?

— О чем задумалась? — спрашивает Анжелика.

— Да вот подумала: почему современные мужчины такие нерешительные? Мало кто способен подойти и познакомиться…

Ленка осматривает веранду кафе.

— Ты о ком-то конкретном?

— Да нет, просто размышляю вслух.

— Ну, не знаю, не знаю, — протягивает Анжелика. — Ко мне постоянно подходят.

— Вернее, подъезжают, — подкалывает ее Ленка.

— Именно. На крутых тачках. Пешеходы — это не для меня, — хмыкает она.

Анжелика из нас троих — самая красивая, да и не только из нас троих. Она сногсшибательно хороша. Высокая блондинка с модными сегодня пухлыми губами, длиннющими ресницами и глазами цвета неба. На ее фоне мы с Ленкой кажемся блеклыми.

Вдруг к нашему столику подходит… огромный букет цветов. Именно так. Сначала подходит букет бледно-розовых роз, а потом из-за него выныривает тот самый парень, с которым мы переглядывались десятью минутами ранее.

Анжелика тут же подбирается, расправляя плечи, и радостно щебечет:

— Это мне?

— Нет, — парень даже не смотрит в ее сторону, но не сводит глаз с меня, чем бесконечно смущает. — Это для вас. — Он протягивает мне букет.

— Спа… спасибо, — бормочу я.

— Меня зовут Андрей.

Так мы впервые встретились с мужчиной всей моей жизнь и больше никогда не расставались.

Я снова выплыла из воспоминаний, придя в себя, и всхлипнула от растекающейся по телу боли. Огнем горела кожа. Что-то текло по лицу. Я не чувствовала ни рук, ни ног. Я сумела лишь чуть-чуть повернуть голову в сторону и увидела рядом изуродованного мертвого человека. То, что он мертв, было очевидным. Его остекленевший глаза смотрели прямо на меня. Я снова захлебнулась болью и слезами, наконец-то вспомнив, что произошло.

— Марин, может, не поедешь? — спрашивает Андрей.

Он тюленем валяется в постели, хотя уже полдень.

— Нужно, милый, это последняя встреча с тамадой. Хочу еще раз просмотреть все детали, и все. Через три дня ты станешь весь мой, — смеюсь я.

— Я и так весь твой. — Он скидывает одеяло, демонстрируя свое фактурное полностью обнаженное тело. — Прыгай обратно в постельку. Здесь тепло и может стать совсем жарко.

Он играет бровями, и я начинаю смеяться.

— Бессовестный соблазнитель!

Я подбегаю к нему, но только чтобы чмокнуть. Андрей пытается схватить меня, но я выскальзываю.

— Малыш, мне и правда пора ехать.

— Ливень вон какой. Оставайся дома, обговорите все по телефону или интернету.

Я сомневаюсь лишь секунду.

— Нет, мне нужно кое-что сделать, чего я не могу сделать издалека.

Глава 2

— Сильное повреждение позвоночника… Вероятно, никогда не сможет ходит… Переломы рук и ребер… Потеряла ребенка… Вряд ли сможет еще забеременеть, но учитывая ее состояние, о последующем материнстве вообще не может быть речи…

Все это доносилось до меня словно из гулкой трубы. Вокруг что-то пищало и булькало. Руки были будто привязаны — ко мне тянулись провода и датчики.

Я открыла глаза и уставилась в потолок. Голос доктора, а я была уверена, что это был доктор, раздавался из соседней комнаты. Врач кому-то говорил обо мне. Это ведь мой диагноз. Мой вердикт. Мой приговор. Говорил буднично и не боясь, что я услышу. Наверное, был уверен, что я все еще в отключке. Сколько я здесь? Часы? Мобильник? Что-нибудь, чтобы узнать время и дату. Хотя какая мне разница? Теперь, после всего, что я услышала. Никогда не сможет ходить. Никогда не сможет родить. Господи! Неужели это все обо мне?

Я закрыла глаза. Из-под ресниц выкатились слезы. Почему? За что? Как же так? Сколько было вопросов, на которые никто и никогда не сможет ответить.

Ко мне так никто и не зашел, чему я была рада. Я пока не могла встречаться взглядом с Андреем. Я еще не была готова принять обрушившуюся на меня реальность.

Когда дверь в соседнем помещении закрылась, я облегченно выдохнула, правда, сделать это смогла с трудом — все тело ломило. Кажется, врач говорил о сломанных ребрах. Наверное, поэтому мне тяжело дышать. Одна рука была в гипсе, но второй я кое-как могла шевелить, однако поднести ее к лицу и утереть слезы не представлялось возможным — мешали провода. Слезы беспрепятственно катились по щекам, заволакивая глаза так, что я ничего толком не могла рассмотреть. Я не чувствовала ног. Вообще ничего не чувствовала ниже пояса. Попробовала пошевелить пальцами, но ощущений не было. Вероятно, никогда не сможет ходить… никогда не сможет ходить! Никогда! Я всхлипнула и уже не смогла сдержать навалившееся на меня отчаяние.

Наверное, мне стало плохо, или, наплакавшись, я отключилась. Когда я пришла в себя во второй раз, больничную палату заливал солнечный свет, приглушенный слега приспущенными жалюзи. «Хорошая палата, — отметила я. — Наверное, вип. Андрей постарался».

Андрей постарался? Только зачем? Зачем мне вообще что-то теперь? Зачем жить, если слова доктора звучали так уверенно. Никогда не сможет ходить. Никогда не сможет родить.

На столике под телевизором, что висел напротив кровати, стоял огромный букет цветов. Бледно-розовые розы. Как те, самые первые, подаренные Андреем. От вида этих цветом мне стало тошно. Они были не уместны. Сюда бы больше подошел траурный венок.

Дверь тихонечко открылась, и мои глаза тут же встретились с глазами Андрея.

— Малышка, ты очнулась, — голосом, полным тревоги и облегчения, произнес он, подойдя ко мне. — Привет.

Я отвела взгляд.

— Как ты? — задал он совершенно ненужный вопрос.

— Ты сам знаешь как.

— Главное, что ты жива и пришла в себя. Все остальное поправимо…

— Не надо мне врать ради того, чтобы подбодрить, — хрипло произнесла я. — Я все слышала.

— Что ты слышала?

— Как врач прописывал мне приговор, стоя за плохо закрытой дверью. — Мои глаза нашли глаза Андрея, и я всхлипнула: — Это ведь правда, да? Мне не приснилось?

Он опустил глаза, но потом снова поднял их и, стараясь казаться уверенным, сказал:

— Марин, пока есть только предварительное заключение. У тебя сильно поврежден позвоночник, но это не приговор, как ты выразилась. Должно пройти больше времени, чтобы врачи назначили правильный курс реабилитации…

— Не надо меня утешать. Я сама во всем виновата.

— Ты ни в чем не виновата, малышка.

— Еще как виновата, — всхлипнула я, — ты мне говорил не ездить, а я поперлась не пойми куда в такой дождь.

— Ты не могла знать, что так получится, — возразил он и погладил меня по ладони.

— Я ребенка потеряла. Нашего ребенка! Хотела сказать тебе после свадьбы…

— Мне очень жаль, но нужно держаться, — уверенно сказал он. — Нужно держаться, слышишь!

Я всматривалась в такие родные глаза. Голос любимого полнился уверенностью, только вот во взгляде Андрея ее не было. Там властвовало отчаяние. Он был, наверное, растерян больше, чем я, не понимая, что теперь делать.

— Сколько я здесь? — тихо спросила я.

— Уже две недели.

— Две недели?

Он кивнул.

— Ты долго не приходила в себя из-за сильных препаратов, что тебе кололи, чтобы облегчить боль.

Я поморщилась и тут же вскрикнула.

— А что у меня с лицом? Почему так стягивает кожу?

— У тебя несколько шрамов.

— Несколько шрамов? Я изуродована, да? — выкрикнула я и тут же задохнулась от боли в ребрах.

— Нет. Врачи все аккуратно зашили. Когда все заживет, и следа не останется. Да это и не важно, Марин.

— Конечно, не важно, — закрыла я глаза. — Больше ничего не важно.

— Послушай, маленькая…

Глава 3

Из больницы меня выписали через четыре недели. Залатали и заштопали, как старую, рваную тряпичную куклу, и отправили в большую жизнь. У меня было достаточно времени, чтобы пережить потерю ребенка. Родителям и Андрею в этом плане было проще — они ведь даже не знали, что я беременна. Убеждали меня, что у многих случаются выкидыши, что со временем я преодолею эту боль. Но мне было плохо. От осознания собственной бесполезности и четкого понимания — матерью мне больше не стать. Конечно, мне было горько и из-за того, что я теперь инвалид, но именно потеря малыша была тем самым последним гвоздем в крышку моего гроба. Я всегда мечтала о большой семье. Хотела, чтобы было как в кино: огромный загородный дом, любящий муж, трое или четверо детей, собака… Идеальная картинка, которую мы с Андреем рисовали вместе, мечтая и фантазируя. Только для меня все это так и останется мечтой, несбыточной мечтой, которой реальность будет каждый день отвешивать пощечины. А Андрей… У него еще был шанс воплотить мечты в жизнь.

— Я очень люблю тебя, милый, но мы должны расстаться, — говорила я.

— Спятила? — ругался он. — Слышать ничего об этом не хочу.

— Но ты же понимаешь, что у нас нет будущего. Нет такого будущего, которое мы хотели.

— Значит, мы построим другое, — возражал он. — Ты говоришь, что любишь меня, Марин, но при этом сомневаешься в моей любви?

— Нет, конечно, нет.

— Тогда прекрати говорить о расставании, я тебя не брошу ни за что на свете.

И я сдалась. Не могла не сдаться. Что еще мне оставалось? Мне было так плохо, что слова Андрея, его вера в то, что у нас все равно есть будущее, его любовь стали спасительной соломинкой, за которую я уцепилась. Знала, что если бы он ушел, бросил меня, то я бы не выжила. Сделала бы что-нибудь с собой или просто умерла от ужаса неизвестности.

Через четыре недели мой лечащий врач позволил Андрею забрать меня из больницы. Прогнозы были неутешительные. Вернее, их вообще не было, только вердикт — ходить не смогу никогда.

— Нужно будет провести курс физиотерапии, чтобы мышцы не атрофировались, но… — Врач развел руками, давая понять, что говорить о восстановлении функции ног не приходится.

На выписку приехали папа с мамой. Я знала, что они переживали так же сильно, как и я сама, как и Андрей. Но если папа держался, то мама постоянно пускалась в слезы, а когда не плакала, смотрела на меня взглядом, переполненным жалостью. Это беспрестанно мне напоминало, что моя жизнь по большому счету кончена.

Лена с Анжеликой старались бодриться и вселить в меня оптимизм.

— Слушай, миллионы людей на свете живут с разными увечьями и травмами. И ничего, находят в себе силы, развивают новые навыки. Вот увидишь, и для тебя жизнь заиграет новыми красками, — разглагольствовала Ленка.

— Ты еще и танцевать научишься. Колясочники тоже танцуют, — подмигивала мне Анжелика, не замечая, как режет по живому.

Колясочники. Тоже. Танцуют.

— Ты забываешь, что я теперь не только колясочница, но и номер один в цирке уродов, — язвила я.

Смотреть на себя в зеркало я не могла. Красные шрамы расползались по правой щеке уродливыми реками. Пластический хирург, который меня осматривал, сказал, что мне повезло: если бы осколок лобового стекла вошел в кожу чуть выше, то я бы осталась без глаза. Да уж! Вот оно везение: мне двадцать пять лет, а я накануне свадьбы превратилась в раскроенный и плохо сшитый кусок мяса, который на протяжении многих лет теперь будет гнить, сидя в инвалидном кресле.

— Готова? — улыбнулся мне Андрей.

Я кивнула и накинула на голову капюшон спортивной кофты — не хотела, чтобы люди в больничных коридорах любовались моим заштопанным лицом. Слава богу, хоть во взгляде Андрея я не видела отвращения или жалости. Первое меня бы убило, второе — уничтожило окончательно.

Андрей помог мне перебраться из кровати в кресло-каталку и повез к выходу.

На улице ждали родители и девчонки. Я облегченно выдохнула, когда увидела, что никто из них не додумался притащить цветы. Цветы я теперь ненавидела, особенно розы.

— И на чем мы поедем? — нахмурилась я. — В Порше я теперь точно не помещусь.

— К черту спорткары, — подмигнул мне Андрей и, наклонившись, чмокнул меня в губы. — Вот! — и указал ладонью на огромный минивэн.

— Ты купил этого монстра? — удивилась я.

— Конечно. Здесь все предусмотрено.

Андрей открыл машину, поднял заднюю дверь, и я увидела, что она оснащена автоматической аппарелью.

— Особенная дверь для моей особенной малышки, — шепнул мне на ухо Андрей.

— Спасибо, — выдавила я из себя.

Внутри меня все визжало. Я не хотела быть особенной! Только не в таком, извращенном смысле этого слова! Осознание, что я теперь ничего не смогу сделать самостоятельно, без посторонней помощи, в полной мере свалилось на меня, заставив задохнуться от отчаяния. Я посильнее натянула капюшон, чтобы ни родители, ни подруги, ни тем более Андрей не увидели моего изуродованного и искаженного страхом лица.

Вскоре мы все загрузились в машину и тронулись в путь. Ленка с Анжеликой всю дорогу болтали, рассказывая всякую ерунду. Я понимала: они хотели разрядить обстановку. Только зря старались. Я все равно не могла найти внутри себя хоть какого-то крючка, за который могла бы зацепиться, чтобы боль отпустила, чтобы ужас схлынул, чтобы захотелось снова жить.

Глава 4

Передо мной возвышался наш с Андреем дом. Дом, который мы детально обсуждали, о котором мечтали, что построим в будущем. Воплощенная мечта стояла передо мной во всем своем великолепии. Только для меня это было насмешкой.

— Что это? — пробормотала я.

— Наш дом, — улыбнулся Андрей, явно довольный «сюрпризом». — Хотел сделать тебе свадебный подарок, — объяснил он.

— Свадьбы не было, так что подарки ни к чему, — пробурчала я.

— Зайка, — Андрей присел передо мной на корточки, — я понимаю, как тебе больно и страшно, понимаю, что тебе кажется, будто жизнь кончилась, но это не так, и я тебе это докажу.

— Как? Вот этим домом?

— Дом — это всего лишь дом. Не нравится этот, тогда продадим его и купим другой. — Он нахмурился и поднялся, и я впервые подумала: Андрей устал.

Все эти недели после аварии я только и делала, что жалела себя, ворчала, кричала, язвила и усмехалась, отталкивала его всеми возможными способами, но он выстоял. «Господи, мне самой от себя тошно, а он так держится», — подумала я.

— Извини, — пробормотала я. — Просто я думала, что мы едем в нашу квартиру, а тут целый дом…

— Я подумал, что в квартире тебе будет неудобно, — сказал Андрей. — Здесь пространства больше, можно в любое время оказаться на свежем воздухе, нет бесконечных лестниц и тесных коридоров. Но если ты хочешь в квартиру…

— Нет-нет, — попыталась улыбнуться я. — Мне здесь нравится.

— Пойдем, я тебе тут все покажу, — предложил Андрей.

— Ты хотел сказать — поедем, — хмыкнула я.

— Я буду твоими ногами, ведь мы теперь одно целое, — подмигнул он мне, встал позади моей коляски и покатил ее к дому.

Родители и девчонки уже давно были внутри. Кажется, они все приезжали сюда не раз и хорошо освоились.

Дом и правда был похож на тот, о котором мы мечтали: светлый, с широкой террасой, охватывающей его по периметру, он не был ни уродливым испражнением а-ля дворец, ни образчиком современного минимализма. Уютный, теплый, приветливый. Отличное место для большой семьи. С маленькой поправочкой — большой семьи нет и не предвиделось.

Вскоре я поняла, что за те четыре недели, в течение которых врачи пытались меня подлатать, пришить непришиваемое и внушить невнушаемое, Андрей изрядно постарался, чтобы внести кое-какие изменения. Невысокая широкая лестница у парадного входа была теперь оснащена пандусом, чтобы моя коляска могла спокойно въезжать и выезжать. Лестница, ведущая на второй этаж, осталась нетронутой, но на месте двух комнат — внизу и вверху — оборудовали просторный домашний лифт, чтобы я могла спокойно подниматься на второй этаж, если в том будет нужда.

— Твоя мама предложила обустроить твою спальню на первом этаже, — сказал Андрей, — но я подумал: раз в доме теперь есть лифт, то в этом нет необходимости. Будешь в соседней со мной комнате.

— Значит, у нас будут разные спальни, — выдохнула я.

— Так будет удобнее тебе, — тут же откликнулся он, — я не буду мешаться. Сама знаешь, как я беспокойно ворочаюсь прежде, чем уснуть.

— Да, конечно, так будет удобнее…

Я еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться, не закричать, не затопать ногами от бессилия. Ха! Последнее уж точно невозможно. Мои ноги теперь были лишь ненужным аксессуаром. Выброси — и не заметишь.

Мы с Андреем поднялись на лифте, и он вкатил меня в комнату. Она была просторной и…

— Аскетично, — сделала я заключение.

— Ты права, ничего лишнего, чтобы было больше пространства и…

— Зачем мне больше пространства, Андрей? — перебила я его. — Я ведь будут теперь либо лежать в постели, либо сидеть в этом кресле, а не танцевать здесь. Или будешь тоже утверждать, что колясочники танцуют?

— Не понял, — нахмурился Андрей.

— Это Анжелика меня так утешала. Вы все пытаетесь делать вид, что ничего не изменилось. Подумаешь, Марина теперь будет не ходить, а ползать. Подумаешь, что у нее вместо ног теперь колеса!

— Мы не пытаемся делать вид, что ничего не изменилось, — возразил Андрей. — Мы хотим, чтобы твоя жизнь была комфортной, а твое нынешнее состояние не мешало бы тебе жить полноценно.

— Полноценно? — вспылила я, сдернув с лица капюшон.

Наверное, Андрей не ожидал, что я сделаю это так резко и так внезапно выставлю на обозрение уродливые шрамы, потому что у него нервно дернулся уголок губ.

— Может, шрамы на лице и станут не так отвратительны со временем, — сказала я, — но полноценной я уже никогда не буду, Андрей. И не надо притворяться, что это не так. Ходить я не смогу. Детей выносить и родить тоже.

— Значит, будем жить без детей, найдем, ради чего жить, — резко ответил он. — Со временем ты тоже поймешь: главное — ты осталась жива.

— Что от этого толку, если я не хочу жить.

Он вздохнул и, подойдя ко мне, взял меня за руки, заглянув в глаза.

— Я лишь надеюсь, что постепенно ты начнешь относиться ко всему иначе.

— Мне бы твою уверенность, — сглатывая накатившиеся слезы, отозвалась я.

Глава 5

— Это Раиса Алексеевна, — представил мне Андрей высокую женщину лет сорока пяти. — Она медсестра и профессиональная сиделка, будет помогать тебе, когда меня не будет дома.

— Здравствуйте, — кивнула мне женщина.

Ее лицо не выражало ничего: ни сочувствия, ни отвращения, ни даже скуки.

— Добрый день, — пробормотала я.

В общем-то, я понимала, что большую часть времени теперь буду заперта в этом загородном «раю». Андрей работал на одной из ведущих должностей в нефтегазовом гиганте и большую часть жизни проводил в офисе, а если не в офисе, то в разъездах по филиалам компании. Рассчитывать на то, что он будет сидеть рядом со мной, бросив все, и холить мою болезнь было глупо. Я и не рассчитывала, но осознавать, что меня сдадут на попечение чужому человеку, оказалось более чем неприятным. С другой стороны, лучше уж эта Раиса Алексеевна, чем мама. Та будет смотреть жалостливым взглядом, плакать втихаря и вздыхать, сочувствуя мне. А мама ведь у меня еще молодая. Ей всего сорок восемь. Требовать от нее гнить рядом с разлагающейся мною было бы верхом эгоизма, а эгоисткой я не была никогда.

— И что же, Раиса Алексеевна будет не отходить от меня ни на шаг? — брезгливо спросила я.

— Поначалу так и будет, — сказала Раиса Алексеевна, опередив Андрея. — Я вас научу управляться с креслом, обслуживать себя, чувствовать свободу перемещения, насколько это позволяет ваше положение. Ну а потом постепенно многое вы сможете делать сами, а я буду помогать лишь в самых трудных ситуациях.

— Самые трудные ситуации — это подтереть мне зад? — зло выплюнула я.

— И это тоже, — пожала та плечами.

Мне понравилась ее реакция — женщина явно и не таких разваливающихся буквально на глазах людей повидала.

— Малыш, все наладится, вот увидишь, — подбодрил меня Андрей.

— Конечно, наладится, — хмыкнула я с сарказмом. — Обязательно!

— Марин… — Не знаю, что он хотел сказать. Наверное, ничего.

Что тут скажешь, когда твоя невеста превратилась в доходягу? Представляю, что творилось у Андрея внутри. Я не понимала, почему он еще меня не бросил. Но, наверное, это не за горами. Пара дней — и он сбежит из этого все-обязательно-наладится-все-будет-супер-детка.

— Раиса Алексеевна, — не своим голосом взвизгнула я. — Вот вам первое задание. Помогите мне подняться на второй этаж и подвезите к лестнице, а по ней я спущусь сама.

Андрей нахмурился, а мама, стоявшая в сторонке, громко охнула.

— Я отвезу вас в спальню, — безапелляционно заявила Раиса Алексеевна, — а лестница подождет. Никуда она от вас не денется.

— Думаете?

— Уверена.

Раиса была права. Лестница мне ни к чему. Пущу инвалидное кресло по ней, переломаюсь еще больше. Не факт, что насмерть. Надо найти что-то более действенное, чтобы точно и наверняка. Осталось придумать что.

Когда я кивнула на прощание родителям и девчонкам, и Раиса отвезла меня в спальню, мы с ней остались вдвоем. Она посмотрела на меня строго и сказала:

— Я за всякими больными ухаживала. Разное было: и отчаяние, и депрессия, и злоба. Однако ни один с жизнью при мне не кончил. И вам не дам, чтобы вы там в своей головенке не думали.

— У меня голова, а не головенка, — огрызнулась я.

— Если думаете о плохом, то я бы сказала, что у вас пустое корыто, — парировала она.

— А в моем положении можно думать о хорошем?

— Можно и нужно. Сочувствовать не буду, сюсюкать тоже, а помочь — всегда пожалуйста.

— Конечно, вам же за это, а не за сюсюканья платят.

— Хорошо, что вы это понимаете. Думаю, мы с вами подружимся, — заявила она.

— Думаю, вы сбежите отсюда через неделю максимум.

— Ха! — Она скрестила руки на груди.

— Ха! — Я скинула с лица капюшон и повторила ее позу.

Руками. Ногами-то не смогла.

Раиса оказалась права. Мы действительно подружились. Я даже ее перестала называть по отчеству, а звала просто Раей. Она была единственным человеком, который не пытался кормить меня блюдом все-будет-хорошо, от которого меня порядком тошнило. Единственным человеком, которого я не просто терпела, а с которым чувствовала себя комфортно. Единственным человеком, кто не дал мне слететь в полную депрессию и помогал каждый день по чуть-чуть принимать новую себя.

Андрей поначалу был терпелив и нежен, но ему было архисложно. Он пытался искать новых врачей, которые предлагали новые методики. Я даже поначалу загорелась, думала: может, случится чудо и кто-нибудь сможет мне помочь. Но чуда не случилось.

Спустя три месяца я была все там же, где и в тот день, когда очнулась после аварии: сломанная, изуродованная кукла без ног.

Наверное, я по-настоящему поняла, что со мной все кончено, когда мы с Андреем попытались заняться любовью. Я ничего не чувствовала. Нет, ощущения были, но это совсем не то, что я испытывала до аварии. Да и ему явно было не в кайф. Потом мы долго лежали, обнявшись. Андрей рассуждал, что и эта сторона жизни наладится, всему свое время. Я поддакивала, но, кажется, мы оба не верили в то, что говорим.

Глава 6

Через шесть месяцев после аварии

Я катила свое кресло от небольшого пруда к дому. Пруд этот располагался на территории, прилегавшей к нашему дому, и Андрей даже порывался как-то здесь рыбачить.

Просыпалась я всегда рано и теперь без посторонней помощи спокойно управлялась со своими «железными ногами» — инвалидным креслом. Раиса приучила меня утром выезжать на прогулки, дышать свежим воздухом, нагуливать аппетит, который наконец-то у меня стал появляться. Вообще, последний месяц можно было даже назваться счастливым. Нет, все же не счастливым в том понимании, в котором мне всегда виделось счастье, но умиротворенном. Кажется, я приняла новую себя, смирилась со своим положением и даже научилась получать удовольствие от простых вещей: утренних прогулок, собственноручно сваренного кофе, способности худо-бедно обслуживать себя в интимные моменты. Раиса, конечно, всегда маячила где-то на горизонте и была готова помочь, но кое-что я все-таки делала без ее помощи или помощи Андрея. Он вместе со мной радовался моим маленьким победам.

Я настолько пришла в гармонию с собой, что согласилась обратиться к пластическому хирургу, чтобы он посмотрел, как убрать с лица шрамы. Андрей был уверен, что никаких сильных вмешательств не потребуется, а от рубцов можно будет избавиться с помощью лазера. До недавних пор я сопротивлялась, считая, что раз я не могу ходить, то нет смысла заниматься лицом. Смотреть на саму себя без содрогания я все равно до недавнего времени не могла. Однако в последний месяц меня, кажется, отпустило окончательно, и я расслабилась. Стала чаще улыбаться, шутить, даже строить какие-то планы с Андреем на отпуск, который он планировал взять в конце августа. Правда, до августа еще почти пять месяцев. Большой срок, но в моем случае как раз и нужны большие сроки, чтобы понять, куда и как будет удобнее поехать на отдых.

Лужайка, что тянулась к дому от пруда, подернулась первым зеленым пушком. В деревьях пели птицы. Природа проснулась от затяжной зимы. И я тоже проснулась, выползла из апатии и начинала верить в пресловутое все-будет-хорошо.

Красное спортивное покрытие дорожки, по которой я катила свое кресло, выбивалась из дизайна участка. Изначально здесь была мощеная камнем дорожка, но по камням на колесах не наездишь, поэтому Андрей нанял рабочих, чтобы застелили все мягким упругим покрытием.

Я улыбнулась. Все-таки мне с Андреем повезло. Не знаю, как бы я выживала все эти месяцы, если бы не он. С деньгами он мог обеспечить меня самым лучшим: хороший дом, вышколенная домработница, отличная сиделка в лице Раисы, самое дорогое и удобное инвалидное кресло, куча всяких прибамбасов в доме, которые обеспечивали меня комфортом и иллюзией самостоятельности.

Я настолько отпустила ситуацию, что даже согласилась отметить свой двадцать пятый день рождения. Вчера в доме собралась куча народу: родители, подруги, друзья Андрея.

К полуночи почти все разъехались, задарив меня тонной подарков. Осталась лишь Анжелика, которая не смогла сесть за руль, так как выпила вина, и Ленка, тоже не захотевшая ехать на такси.

Я была рада, что подруги поддались моим уговорам задержаться и пробудут со мной весь сегодняшний день. В месяцы, что последовали за аварией, я отдалилась от девчонок, но теперь пришла пора восстанавливать провисшие мосты. Я соскучилась по разговорам с ними и страстно желала узнать, что нового происходит в их жизни.

Вспомнив о подарках, я решила, что пока все спят, разберу гору коробок, которые мама с папой вчера отнесли в дальнюю гостиную. Этой комнатой мы пока почти не пользовались. Зимой там было слишком холодно. Андрей все время смеялся:

— Мечтали, чтобы была полная солнца и света гостиная, а получили ледник.

И действительно, через огромные французские окна, которые занимали всю стену, постоянно сквозило. Отопление не спасало. Раиса запретила мне там находится, если только я не надену шубу. Но летом там должно стать приятно, хотя Андрей грозился снести вычурные окна со шпросами и вставить обычные, но утепленные.

Въехав в дом через просторную кухню, куда вела задняя дверь, я покатила кресло в сторону той самой гостиной, решив не снимать куртку, чтобы не замерзнуть во время разбора подарков. Вообще-то, мы планировали открыть коробки вместе с Андреем, когда все разъедутся, но сегодня я ощущала в себе тот детский восторг, который всегда испытывала во время праздников. Я обожала аккуратно снимать упаковочную бумагу, развязывать ленты и заглядывать внутрь коробок, даже если там была какая-нибудь ненужная безделушка. Сколько бы было этих подарков на нашу с Андреем свадьбу, не попади я в аварию.

Подъехав к дверям в стиле арт-деко с зеркалами и резными вставками, я замерла. Из летней гостиной доносились странные приглушенные звуки и сдавленные постанывания. Я не сразу поняла, что бы это могло значить, а когда поняла, то почувствовала, как в лицо мне бросилась краска. Сердце ускорило стук и теперь билось в районе горла.

Я дернула джойстик кресла-каталки, она бесшумно подкатила к самым дверям. Мои колени уперлись в холодную поверхность зеркал. Стон из-за двери раздался громче, а за ним последовал четко различимый голос Андрея:

— Потише, а то кто-нибудь услышит.

— Никто не услышит. Не в первый раз, — прошептала женщина.

Наверное, нужно было уехать прочь и сделать вид, что этого не было. Я знала: если открою дверь и увижу все собственными глазами, то моя жизнь, которую я еле-еле собрала по кусочкам, снова разобьется на тысячи осколков, соединить которые у меня уже не хватит сил.