Южная Корея, побережье Желтого моря:
Маленький Сун Чоу, которому едва исполнилось восемь лет, с интересом смотрел на развевающийся под натиском ветра парус. Лодка стремительно несла Суна прочь от берега. Сверкающие в солнечных лучах крыши домов небольшого посёлка, в котором жил Сун, равно как и песчаный пляж, стремительно удалялись.
— О чем ты думаешь, сын? — Лин Чоу сосредоточенно смотрел вперёд, медленно вдыхал солёный воздух. Он заговорил впервые за время начала их маленького путешествия.
— Мы так далеко от берега... — Сун рефлекторно дотронулся до лямок спасательного жилета; он всегда нервничал, когда родные берега скрывались из виду.
— Да, Сун, это и есть свобода, настоящая! Есть только море, ветер, солнце и ты. Не стоит её бояться, — Лин подмигнул сыну, переложил весельный руль вправо.
Море, солнце, ветер... Сун пытался понять, чему так радуется его отец, взгляд постоянно приковывал к себе парус их маленькой лодки. Чоу думал, что кто-кто, а этот огромный кусок лоснящейся материи действительно свободен. Он то вздымался от резких порывов, то повисал, обтягивая тонкую мачту. Лин еле заметно улыбнулся, заметив интерес сына.
— Парус всегда идёт за ветром, — произнёс он. — Они неразлучны, как собака и её хвост.
— Как хвост Чинга? — это сравнение заставило Суна улыбнуться, вспомнить свою любимую собаку.
Лодка медленно развернулась к солнцу, стоящему в зените. Чоу и до этого выходил с отцом в море, но именно этот поход запомнился ему больше всего. Миниатюрный якорь упал за борт, поднял струю солёных брызг. Сун завороженно смотрел на верёвку, уходящую под воду. Здесь приличная глубина, а значит, и более крупная рыба. Он переместился на нос лодки, затаив дыхание. Якорь достал до дна до того, как кончилась верёвка. Лин начал спускать и складывать парус. Сун помогал ему — делал это уже не первый раз.
— Хорошо, ты запомнил азы, а это немаловажно в нашем деле, — отец разматывал удочку, сидя на пластиковом ящике с приманкой. — Подержи.
Он привстал, отдал удочку сыну, открыл крышку ящика. Сун с интересом заглянул отцу за плечо. Внутри лежало что-то красное, кровавые разводы подсохли на стенках. Чоу поморщился, когда отец запустил в нарезанные куски свежего мяса пальцы, выискивая самый сочный.
— Мы будем ловить акул? — догадался Сун; в прошлый раз они рыбачили не так далеко от берега и взяли несколько удочек сразу. Лин не ответил, улыбнулся уголками глаз, насадил на крючок первый кусок сочащегося кровью мяса.
— Знаешь, что чуют акулы за много миль вокруг себя? — он закинул удочку недалеко от лодки, зафиксировал её ручку в специальной прорези.
— Кровь? — Сун знал ответ; смотря, как миниатюрный поплавок закачался на волнах, он приник к борту, сощурившись от солнечного света, бьющего по глазам.
— Это очень хитрые твари, очень умные, — Лин закрыл ящик с приманкой, сел на него. Достал большой охотничий нож и точильный камень. Медленно водил абразивом по лезвию, глядя на сына с интересом: оружие привлекло его внимание.
— Хочешь подержать? — отец неожиданно развернул нож и протянул рукояткой вперед. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы начать учиться жизни.
Сун потянулся к оружию, пальцы коснулись плотной резины. Неожиданный всплеск рядом с бортом заставил его вскрикнуть, отпрянуть и с опаской поглядеть в воду. Лин вскочил на ноги, быстро накинул на плечи старый брезентовый плащ, боясь промочить одежду. Удочка согнулась пополам, плетёная леска натянулась как струна. Лодку качнуло несколько раз.
— Это она, папа, это акула?! — сердце Суна гулко билось в груди; он отошёл к носу, давая отцу место.
— Да, похоже на акулу, но не очень крупную, — довольно кивнул Лин и крепко схватил удочку обоими руками, медленно наматывая леску. Затаив дыхание, Сун смотрел на эту битву. Рыба то успокаивалась, то бешено рвалась из плена.
— Гарпун! — крикнул Лин, подтянув хищника к лодке. Словно почуяв близкую расправу, акула больше не давала передышки, билась за жизнь изо всех сил. Сун опомнился, когда отец крикнул второй раз, и кинулся к ящику с инвентарём в кормовую часть лодки. Быстро достал большой рыболовный гарпун с загнутой ручкой, сделанный под крюк.
— Давай быстрее! — Лин едва справлялся с хищником, готовым оборвать крепкую леску в любой момент. Сун подскочил к отцу, отдал орудие. Тот легонько оттолкнул его обратно к корме, призывая не мешаться; не колеблясь, ухватил гарпун поудобнее и с размаху ударил им хищника. Крюк прошёл по касательной, вспоров толстую кожу акулы. Вода у борта вспенилась кровавыми барашками.
— Ловкая тварь! — Лин сжал зубы, делая замах для очередного удара. Рыбина вдруг изменила тактику, отошла от лодки и с размаху ударила по ней хвостом, потом еще раз. Сун вскрикнул, схватился за поручни, с ужасом смотря на отца. Кажется, тот совсем не замечал качки, ударил акулу еще раз, попав в мягкое тело, а затем резко дёрнул крюк на себя. Лезвие вошло в плоть акулы, надежно закрепившись там. Лин с яростным криком втащил извивающуюся бестию на палубу. Метровая хищница разинула безмерный рот, намереваясь цапнуть рыбака за предплечье. Тот вовремя ударил её ногой, оттолкнул от себя, прижав рыбину к левому борту лодки.
— Нож! — крикнул он сыну, с трудом удерживал акулу на палубе. Кровь из её раны заливала доски, собиралась в лужу. Сун схватил брошенный нож за рукоятку, неуклюже протянул отцу лезвием вперед. Лин снисходительно усмехнулся. Взял оружие, осторожно потеснив пальцы сына.
— Люди говорят, что море кормит рыбака, но это неправда! — Лин загадочно смотрел на рыбину, всё еще продолжающую извиваться. Её хвост свисал за борт, касаясь воды. — Не море кормит рыбака, а его руки, крепкая лодка и надежная сеть.
Он резко вогнал лезвие в жаберную щель хищника, нанёс удар, затем еще один. Сун зажмурился, не желая этого видеть. Когда всё закончилось, Лин окликнул его, попросил подойти ближе.
— Бесполезно бить акул в тело, их шкура слишком крепкая, — Лин прикончил хищника и теперь вытаскивал из воды её хвост. Вытягивал тушу вдоль лодки, переворачивая брюхом кверху. — Когда затащишь её в лодку, бей только в голову или жабры. Это самые чувствительные места.
Следующие пять дней Суна и еще нескольких мальчиков приблизительно одного возраста держали в карантине. Брезентовая палатка открывалась и закрывалась только снаружи, и выбраться из нее самостоятельно не представлялось возможным. Чоу и не хотел никуда бежать. Все пять дней он сидел в самом дальнем углу, почти ничего не ел и тихо плакал от обиды. Сун думал, что мама бросила его на произвол судьбы, избавилась, как от ненужного балласта. Их вместе с Йонг и еще несколькими детьми привезли на военную базу рано утром, когда дождь почти закончился и на небе забрезжили лучи рассвета. Из редких разговоров военных в грузовике Сун смог понять, что везут их на перевалочный пункт, откуда потом переправят на какую-то Стрелу. Он был слишком подавлен, чтобы прислушиваться к каждому слову. Йонг, напротив, выделялась любопытством и сосредоточенностью, не отпускала руку Суна ни на мгновение. Теперь она согревала его своим теплом в трудный час. Их разделили по приезду в лагерь, как объяснили солдаты, мальчиков и девочек содержали строго по отдельности. Сун не противился разлуке, но Йонг долго оборачивалась, провожая подавленного друга взглядом.
Они не виделись уже пять дней.
Сун отвлекся на тихий стон, поднял голову. Трое мальчиков значительно старше его играли в камень-ножницы-бумага на щелбаны. В этот раз досталось парнишке в светлой футболке и очках. Сун не знал их имен, не принимал участия в играх. Военные не выдали ни игрушек, ни других предметов, чтобы скоротать время, по сути. в палатке находились только спальные мешки и низкие лавочки вместо столов.
— Эй плакса, ты откуда?
Сун не отреагировал на вопрос самого старшего мальчишки, опустил подбородок на поджатые колени, смотрел в пустоту безразличным взглядом.
— Оставь его, Квон, может, у него горе! — тонкий писклявый голос принадлежал проигравшему очкарику, что, получив причитающийся выигрыш, тёр отбитую щелбанами макушку.
— Горе? Да у нас у всех тут горе! — задира встал, осторожно толкнул Суна ногой. — С какого ты города, плакса? Или ты один из этих деревенщин?
Сун упорно молчал, не отвечал на провокации, напряг слух. За пустым звуком ничего не значащих слов он отчетливо услышал шум прибоя. Не видел, куда привёз их грузовик, но чувствовал близость стихии, вспоминал рыбалку с отцом и те редкие вылазки к озеру у заброшенного лагеря, где они жили с мамой. Мама. На глаза Суна снова наворачивались слёзы. Он потянулся к монете, сжал её в кулаке.
— Эй, что с тобой, плакса? — гоготнул Квон, он попытался толкнуть его ногой еще раз. — Может, по мамочке скучаешь? Или тебя бросили, как щенка?
Сун не смог сдержать себя, резко и со всей силы ударил Квона по ноге. Он не чувствовал страха за свой поступок, хотя понимал, что произойдёт потом. В груди гулко забилось сердце.
— Ах, ты драться решил?! — задира упал на Суна сверху, прижал к земле. Мальчики возились на полу, тяжело дыша, но не издавая ни звука. Знали, взрослые неподалёку и тут же вмешаются, Сун отчаянно сопротивлялся, пытался скинуть соперника, что использовал преимущество в весе.
— Я хочу, чтобы ты заплакал, и я тебя отпущу! — шепнул Квон, натужно сопя. Сун молчал, стиснув зубы, он по-прежнему сжимал медальон в одной руке, боялся отпустить его. Когда силы начали покидать Суна, он решился разжать пальцы, но для того, чтобы снова сжать их в кулак. Ударил не целясь, невольно зарычав и зажмурившись. Задира замер, не ожидая такого отпора, и не успел увернуться. Кулак Суна угодил ему в нос. Квон вскрикнул и упал на спину благодаря толчку ногой. Сун не медлил, не дав врагу времени для того, чтобы опомниться, набросился на него сверху. Замок палатки предательски затрещал, к ним уже спешили взрослые. Сун сделал замах, но строгий мужской голос приказал ему замереть. Мальчик бросил на человека, показавшегося в проходе, яростный взгляд. Военный далеко, ему надо преодолеть несколько метров, прежде чем вмешаться в драку. Сун вернулся к Квону, решил добить его во чтобы то ни стало. Резкий удар снизу нарушил эти планы, заставил разум Суна помутиться. Квон изловчился и, выкинув вперёд руку, попал кулаком ему прямо в глаз. Картинка привычного мира поплыла, Сун завалился на бок и потерял сознание.
— Зачем ты сделал это? — Миловидная женщина европейской внешности обрабатывала синяк Суна средством от отёков. Она говорила с сильным акцентом, он не разбирал некоторые слова. На белой одежде медработника красовались еле заметные знаки военной атрибутики. Сун молчал, ему не хотелось с кем-то говорить, только не сейчас. Голова раскалывалась от удара, он получил сотрясение.
— Не хочешь говорить, ну и не надо! — вдруг улыбнулась женщина. Она окончила процедуру, усадила его на кушетку поудобнее, достала маленький фонарик, посветила в глаза.
— Драться на военной базе запрещено, даже мальчикам! Кстати, сколько тебе лет? В приписке говорилось, что почти десять, но, по-моему, это преувеличение...
Женщина скептически осмотрела Суна, отошла к столу, принесла маленькую коробочку, положила рядом с ним.
— Где Йонг? — он нервно сглотнул, подозревал, что лежит внутри. Он до ужаса боялся уколов.
— Йонг? — врач сделала удивленное лицо, не отвлекаясь, открыла коробку, достала наполненный шприц. — А, это, наверное, та девочка, вместе с которой тебя привезли?
— Да... — Сун не отрываясь наблюдал за действиями медсестры, от вида тонкой блестящей иглы ему становилось нехорошо.
— С ней всё хорошо, она очень спокойная, в отличие от тебя. Вы родственники?
— Нет. Мы жили в одном лагере, она из Йонгама, — Сун закрыл глаза, женщина закатала рукав его рубашки, протёрла кожу плеча мокрой ватой. — Когда я её увижу?
— Завтра, — врач ввела иголку, впрыснула содержимое шприца и улыбнулась. — И совсем не больно, да?
— Что это? — Сун все еще боялся открывать глаза, даже когда всё закончилось. Медсестра убрала коробку обратно в стол.
— Лекарство, — она улыбалась, снова и снова. Мальчик посмотрел на место укола, поморщился, увидев красное пятно, оно начинало чесаться. — Ну всё, ты можешь идти, но больше ни на кого не нападай!