— ОТКРОЙТЕ ВОРОТА! ПРОПУСТИТЕ! — раздался глухой удар, за которым последовал поток ругательств. — АБАЕВЫ! ВЫХОДИТЕ! ПОСМОТРИТЕ МНЕ В ГЛАЗА!
Ночные крики, эхом прокатившиеся по улице, разбудили весь дом Абаевых.
Хасан резко поднялся с кровати, его взгляд упал на перепуганную жену. Асиат, приподнявшись, села на постели, растерянно наблюдая за мужем, который торопливо натягивал одежду, готовясь выйти наружу и выяснить, кто осмелился нарушить их покой.
— Хасан, ты куда? — встревоженно спросила Асиат, когда он уже взялся за ручку двери.
Хасан обернулся, стараясь говорить спокойно, хотя внутри него кипела ярость. Кто-то посмел явиться среди ночи, ломиться в его дом и угрожать его семье.
— Не выходи из комнаты, — коротко бросил он ей.
Выйдя из спальни, Хасан начал спускаться по лестнице. На полпути он заметил старшего сына, который, услышав шум, тоже поднялся проверить, что происходит.
— Отец? — нахмурился Умар, его голос звучал настороженно.
— Иди к жене и детям, сын. Я разберусь, — коротко ответил Хасан, жестом отправляя сына обратно, и продолжил путь к выходу из дома.
На крыльце его уже ждала охрана, напряжённо переговариваясь между собой. Один из охранников, заметив Хасана, шагнул вперёд, чтобы доложить о происходящем.
— Хасан Аланович, у ворот мужчина с женщиной. Они кричат, требуют вас. Говорят, что вы удерживаете их дочь здесь силой.
Хасан нахмурился, его взгляд стал жестким. Он молча направился к воротам, откуда доносились громкие выкрики. Приближаясь, он увидел, как охрана удерживает мужчину, который, обезумев от ярости, пытался прорваться, колотя кулаками и ногами пинал по воротам. Рядом с ним стояла женщина в свете фонаря Хасан заметил, как она обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от собственного отчаяния, и тихо плакала, её плечи сотрясались от рыданий.
За спиной он услышал торопливые шаги. Обернувшись, Хасан увидел, что его отец Алан и сын Умар шли по тропинке, их лица были напряжёнными, словно предчувствовали беду. На крыльце стояли обеспокоенные женщины, укрывшись пледом, наблюдая за происходящим. Их силуэты в полумраке казались особенно хрупкими.
Хасан наконец приблизился к мужчине, что побеспокоил его семью. Оглядел его с ног до головы, подметил, что одет не бедно, да и на лицо вроде как трезвый. Только его агрессивный настрой настораживал. Мужчина был его ровесником, с крепкой фигурой и взглядом, в котором читалась какая-то неясная угроза. Хасан был уверен, что они ранее не пересекались.
— Кто вы такие, и что вам нужно? — твёрдо спросил Хасан, остановившись в нескольких шагах от них. Его голос прозвучал громко и властно.
Мужчина резко повернулся к нему, его глаза сверкали от гнева.
— Где наша дочь?! Мы знаем, что она здесь! Верните ее нам! — выкрикнул он, срываясь на хрип. Женщина рядом с ним всхлипнула ещё громче, но ничего не сказала, лишь опустила голову.
Хасан молча смотрел на них, его лицо оставалось непроницаемым. Он сделал знак охране, чтобы те ослабили хватку, но не отходили далеко. Ночь обещала быть долгой.
— В моём доме находится лишь МОЯ семья! — его голос был твёрдым. — Я не имею ни малейшего понятия, кто ваша дочь, но, уверяю вас, что в моём доме её нет.
Незнакомец дёрнулся вперёд, словно собираясь броситься на Хасана, но охрана сработала быстрее, перекрыв ему путь. Мужчина замер, его глаза метали молнии, а губы сжались в тонкую линию. Он смотрел на Хасана через плечи охранников, и его голос, низкий и напряжённый, прозвучал сквозь зубы:
— Ваш сын похитил нашу дочь из нашего дома и увёз в неизвестном направлении.
Хасан замер, его взгляд потемнел, а пальцы на мгновение сжались в кулак. Он прикрыл глаза, словно пытаясь найти ответ в темноте, и в его голове пронеслась молчаливая молитва. Молитва о том, чтобы это всё оказалось ошибкой. Что его младший сын не совершил подобной глупости. Похищение человека... Девушки, твою мать!
— О чём вы говорите?! Мой внук бы в жизни не похитил человека! - возразил подошедший отец Хасана, Алан Умарович.
— Ваш сын, — мужчина бросил взгляд на Хасана, затем перевёл его на Алана Умаровича, — и ваш внук, совершил серьёзное преступление! Если до завтрашнего утра моей дочери не окажется дома живой и невредимой, мы придём сюда уже с полицией и журналистами. Я клянусь, что сравняю вашу преступную семью с землёй!
Женщина, что всё это время стояла молчаливо в стороне, с заплаканным лицом, вдруг сделала шаг вперёд. Её движения были неуверенными, но решительными. Она остановилась перед Хасаном, подняла на него глаза, полные отчаяния, и произнесла:
— Прошу вас, верните нам нашу девочку, — её голос дрожал, словно тонкая струна, а слёзы продолжали стекать по её щекам, оставляя мокрые дорожки.
Мужчина, до этого сдерживаемый охраной, резко дёрнулся к жене. Охранники, почувствовав, что сопротивления не будет, отпустили его, но остались рядом, настороженно наблюдая за каждым движением. Он тут же бросился к жене, притянув её к себе в крепкие объятия.
— Мира, успокойся, — прошептал он, гладя её по спине. — Скоро наша дочка будет дома. Я обещаю, мы всё сделаем. Не плачь, слышишь?
Алан Умарович, стоявший неподалёку, перевёл тяжёлый взгляд на Хасана. Его лицо выражало смесь недовольства и презрения, словно он осуждал не только происходящее, но и самого Хасана за то, что тот допустил подобное.
Хасан же закипал от злости. Злости на своего сына, который, как ему казалось, потерял голову. Вляпался в эту русскую девчонку, несмотря на все предупреждения. С самого начала Хасан чувствовал, что бедой обернётся такая одержимость сына этой девушкой, и чутьё не подвело. Теперь всё грозило обернуться статьёй для сына, позором для семьи, и, возможно, даже разрушением их репутации. Где это видано, чтобы уважаемая семья Абаевых засветилась в подобном скандале с похищением человека? Хасан не мог этого допустить.
— Мы выясним всё. Если мой внук действительно виновен, я лично позабочусь о том, чтобы он ответил за свои поступки. Но если вы лжёте, то последствия будут уже для вас, — процедил Алан Умарович, пристально глядя мужчине в глаза.
Смотрю в иллюминатор самолёта, наблюдая за облаками и вершинами гор. Наконец-то я на родине, как же надоели эти загазованные мегаполисы, вечная суета и ни одного спокойного дня. Всё время в ритме вальса находишься, и это держит в напряге. Здесь, среди величественных гор и бескрайних просторов, я чувствую, как душа наполняется покоем и умиротворением.
— Вам что-нибудь нужно? — подходит бортпроводница ко мне.
Отрываю взгляд от иллюминатора, поворачиваясь к милой девушке в своей красной форме и с накрашенными в точно такой же красный помадой губами. Она ничего, мысленно думаю, стройная, губы пухлые, глаза большие, голубые. Что она там хотела? Прослушал, пока разглядывал её.
— Ничего не нужно. — отвечаю я.
Она кивает и, улыбнувшись в ответ, уходит, оставляя за собой лёгкий аромат духов. Я снова возвращаюсь к своим мыслям, предвкушая встречу с родными и долгожданный отдых вдали от городской суеты.
Отец отправлял меня в столицу, чтобы я от его имени провёл сделку о поставке наших продуктов, в основном это мясо, молоко и сыры. Наша семья считается самой влиятельной в Северной Осетии, о династии Абаевых знает каждый. У нас свои фермы, которые занимаются разведением скота, и сыроварня, где создаются лучшие сыры в регионе. Мы гордимся тем, что сохраняем традиции и качество, передавая их из поколения в поколение.
Все мужчины в нашей семье перенимают навыки и опыт работы в нашем семейном бизнесе, все вкладывают свои силы и труды с малых лет. Это не просто работа, а часть нашей жизни, нашего наследия.
На эту встречу должен был полететь мой старший брат, Умар, но он не смог, так как его жена рожала. Поэтому отправили меня на эти переговоры, которые, к слову, прошли успешно. Мне удалось договориться о новых поставках по всей стране, что открывает перед нами новые горизонты и возможности для расширения бизнеса. Я чувствую гордость за то, что смог внести свой вклад в дело семьи. И теперь, когда все дела улажены, я возвращаюсь на родину, полон новых идей и планов для дальнейшего развития нашего дела.
Самолёт плавно заходит на посадку, и, как только шасси касается земли, салон наполняется аплодисментами.
— Уважаемые пассажиры, наш самолет успешно приземлился в аэропорту города Владикавказ. Температура за бортом составляет 18 градусов Цельсия, местное время — пятнадцать часов. Командир корабля и экипаж благодарят вас за выбор нашей авиакомпании и надеются увидеть вас снова на борту. Просим вас оставаться на своих местах до полной остановки самолёта и подачи трапа, — звучит спокойный голос пилота, раздающийся из динамиков.
Но, люди, забили болт на просьбу пилота. Пассажиры, словно по сигналу, начинают суетливо вставать, доставать вещи и проталкиваться к выходу, будто бы самолёт вот-вот взорвётся, если они не покинут его в ближайшие секунды.
Я же остаюсь на своём месте, растирая затёкшую шею после трёхчасового полёта. Спешить некуда — пусть толпа разойдётся. Когда салон заметно пустеет, я неспешно встаю, чтобы достать свою сумку с верхней полки.
— Ой, простите, а вы не могли бы помочь? — раздаётся рядом голос молодой мамы с ребёнком на руках. Её глаза полны усталости, а на лице читается лёгкое смущение.
Девушка — молодая, голубоглазая брюнетка с мягкими чертами лица — держит на руках маленького ребёнка. Малыш, крохотный, с пухлыми щёчками, мирно сопит, прижавшись к её груди, словно чувствует себя в полной безопасности.
— Конечно, — добродушно отзываюсь я, замечая её усталость, и берусь помочь спустить небольшой чемоданчик. — Давайте я донесу его до автобуса. Вас же встретят в аэропорту? — уточняю, и, получив утвердительный кивок, беру чемодан за ручку, следуя за незнакомкой.
Отец всегда учил меня, что помогать людям — это не просто жест доброты, а долг. Особенно, если помощь нужна женщине, да ещё и с ребёнком.
Мы начинаем спускаться с трапа самолёта, и меня окутывает свежий, родной воздух, который кажется особенно приятным после долгого перелёта.
— Спасибо вам большое, — благодарит девушка, когда мы последние заходим в автобус. Её голос звучит искренне, с лёгкой ноткой облегчения. — Да, муж должен встретить, — устало улыбается она, поправляя ребёнка, который начинает шевелиться, словно просыпаясь.
На вид малышу меньше года, и я невольно задаюсь вопросом: как её муж вообще отпустил её одну с ребёнком? Чемодан, хоть и небольшой, кажется довольно увесистым для хрупкой женщины.
Все места в автобусе заняты. Перед нами сидит молодой парнишка в наушниках с закрытыми глазами, качает головой в такт музыке. Я слегка пинаю его по кроссовкам, и он распахивает глаза, натыкаясь на мой суровый взгляд.
— Знаешь, что означают эти наклейки? — киваю в сторону окна, где наклеена надпись «Уступайте места пожилым людям, инвалидам, пассажирам с детьми и беременным женщинам». Он кивает, смотрит подозрительно. — Ты пожилой?
Он отрицательно качает головой.
— Может, беременный или с ребёнком? — снова отрицательный ответ.
Мля…какой тугодум. Он дождётся и я его за уши с места стяну.
— Ну тогда видать инвалид?! — цежу угрожающе сквозь зубы.
Парень смотрит на меня широко раскрыв глаза и переводит взгляд с меня на девушку рядом и снова на меня, и видать до него доходит. Он довольно быстро подбирает свой рюкзак, стоявший у его ног, и встаёт с места, отходя в сторону, подальше от меня.
— Садитесь, — поворачиваюсь к смутившейся девушке, — давайте-давайте, — подбадриваю её и, поддерживая за локоть, помогаю сесть, чтобы её не унесло в сторону.
— Зачем вы… Не стоило, тут ехать-то две минуты, — поджимает губы, но взгляд благодарит.
— Для профилактики, — коротко отвечаю я, улыбаясь. — Вежливость — дело несложное, но иногда требует напоминания.
— А как вас зовут? — спрашивает у меня.
— Шамиль, — отвечаю и подмигиваю малышу, который смотрит на меня своими глазками-бусинками и застеснявшись, утыкается в плечо своей мамы.
— А меня Ангелина, — представляется она, и я киваю в ответ. — А этого стеснительного мальчика — Рамиль.
Мне удаётся убедить Ангелину, что лучше съездить в больницу с утра, на свежую голову и чтобы не таскать уставшего маленького ребёнка ночью по больницам. Только после упоминания Рамиля она согласилась со мной.
— Вот только ключей-то у меня так и нет, как же мы попадём в дом? — уже в машине спрашивает Ангелина, с тревогой в голосе.
— Я вас к себе отвезу, а утром уже будем со всем разбираться, — отвечаю я.
Ангелина тяжко и судорожно вздыхает, но спорить не решается. И на том спасибо. Не хватало мне для полного счастья ещё и уговаривать её переночевать у меня. Хотя не сомневаюсь, что если бы не наличие у неё маленького ребёнка, она бы не задумываясь взбрыкнула и отказалась от помощи.
В машине царит тишина, нарушаемая лишь тихим посапыванием ребёнка на руках у Ангелины.
Я уже не могу их оставить, ведь чувствую ответственность за этих двоих. Отец так воспитал, что нельзя бросать человека в беде и если взялся за что-то, должен довести до конца. Вот я и взялся за них, что теперь уставший, голодный, холодный с самолёта, вместо того чтобы ехать в отчий дом, вожусь с девчонкой и мелким, попавшим в трудную ситуацию.
Дед говорил всё детство, что добро обязательно вернётся к человеку и исполнит его самое заветное желание в благодарность за помощь тому, кто в этом нуждается.
За то, что я сейчас делаю, боюсь, одним желанием со мной не рассчитаются. Хмыкаю про себя, задумываясь в мгновение, а какое у меня вообще есть заветное желание.
Семья. Любимая женщина, что создаст уют не только в моём доме, но и в сердце, родной человек. Дети, что будут наперебой с радостными криками «ПАПА» встречать меня после тяжелого рабочего дня.
В целом, я сейчас описал семейное счастье своего старшего брата, у которого на днях родился третий ребёнок, и тот безмерно счастлив со своей женой.
Подъехав к дому, выходим из машины, достаю из багажника чемодан Ангелины и свою дорожную сумку. Подойдя к Ангелине, сбрасываю с себя пиджак и набрасываю на её хрупкие плечи, в ответ получаю благодарную улыбку. Уже ночь на дворе, и ветер прохладный, а она в тоненькой футболке — заболеет ещё.
В квартиру поднимаемся на скоростном лифте. Открываю дверь и взмахом руки приглашаю Ангелину первой войти. Она начинает неуклюже снимать свои кроссовки, наступая одним носком на пятку другого.
— Меня здесь не было три недели, тут всё грязно, поэтому пройди с мелким в кроссовках, прямо и направо, там гостиная и диван большой, уложи его туда, — останавливаю её упорные попытки снять кроссовки и сразу же пресекаю любые возражения.
Вновь не сказав ни слова, она послушно кивает и проходит в кроссовках, пока я, отставив чемодан и сбросив сумку, разуваюсь и, сняв часы и цепь с шеи, кидаю их на комод в коридоре, попутно заглядывая в зеркало.
Ну и рожа у меня, на месте Ангелины я бы хер куда со мной поехал, весь заросший, на бандита больше похож, чем на человека, который бескорыстно помогает людям, попавшим в беду. Ангелина, видимо, настолько выдохлась, что инстинкт самосохранения отключился к чертям собачьим.
Прохожу в гостиную и уже хочу сказать, что постельное белье в шкафу в спальне и чтобы она там им с сыном постелила, обнаруживаю их спящих в обнимку на диване. Ангелина сына-то раздела, а сама, видимо, просто отключилась, упав рядом. Подхожу и осторожно снимаю кроссовки с висящих девичьих ног, отношу их в коридор и беру из шкафа пуховое одеяло. Вернувшись к своим гостям, укрываю их, стараясь не разбудить.
Сам решаю всё же сходить в душ, стягиваю через голову чёрную водолазку, джинсы и боксеры и бросаю в корзину с грязным бельём. Захожу в душевую кабину, настраиваю воду и долго стою под струями, размышляя о дальнейших действиях. Хоть мы и не говорили с Ангелиной об этом, но в каком именно состоянии находится её муж, нам неизвестно. Что мне делать, если всё окажется совсем печально и этот майор кони двинет? Дать денег и отпустить? Или попытаться помочь как-то иначе?
Бью кулаком по кафелю, выпуская накопившееся напряжение. Почему всё так сложно всегда? Решил помочь с сумкой, а в итоге получил незнакомую девушку с ребёнком на руках, которые сейчас спят у меня на диване. Возможно, завтра она узнает, что стала вдовой, а её сын наполовину осиротеет. Как мне быть в этой ситуации? Ответы не приходят, и вода продолжает стекать по моему лицу, смешиваясь с мыслями, которые никак не могут обрести ясность.
Решаю не мучить себя размышлениями о том, что будет дальше. Проблемы нужно решать по мере их поступления, а главное — на свежую голову.
Выключаю воду, стягиваю полотенце с крючка и обтираю лицо, плечи, грудь. Вода капает с волос, оставляя следы на полу, но мне всё равно. Прохожу в спальню, на автомате вытаскиваю из комода свежие боксеры и натягиваю их по пути к кровати.
Кровать встречает меня холодными простынями, но это даже приятно. Заваливаюсь на спину, закрываю глаза и пытаюсь отключиться, но как только голова касается подушки, я проваливаюсь в сон.
Пробуждение выходит по будильнику, только вот не моему, и будильник, к слову, живой. Кое-как разлепив глаза, ожесточенно тру ладонями лицо, пытаясь собрать мысли в кучу. Где я? Что происходит? Звуки сирены, разрывающие тишину, не дают времени на размышления. Откидываю одеяло в сторону, ноги сами находят тапки, и я, слегка пошатываясь, иду на звук.
— Сейчас-сейчас, мой хороший, подожди, — слышу женский ласковый голос, приглушённый.
Захожу в гостиную, и передо мной разворачивается картина: девушка на моём диване, а на её коленях маленький крикун, который, судя по всему, решил продемонстрировать свои акробатические способности. Он выгибается дугой так, будто пытается скрутиться в крендель, или, что хуже, из него вот-вот вылезет демон.
Ангелина испуганно оборачивается на меня, а затем резко отворачивается. До меня доходит не сразу, но спустя пару секунд я понимаю, в чём дело: она, видимо, собиралась кормить грудью ребёнка.
— Прости, не сразу вспомнил, что не один нахожусь, — тоже отвернулся я. — Я буду на кухне, приходи, как закончишь.
Как только усаживаюсь в машину, на телефон поступает звонок. Достаю его из кармана и вижу на экране контакт «Отец».
Я сразу догадываюсь, почему он звонит. Вчера я обещал приехать, но, замотавшись с Ангелиной, напрочь забыл предупредить, что планы изменились. Отец такого не прощает. Для него слово — закон, а не приехать туда, где тебя ждут, — это почти преступление. Разве что ты умер. Вот тогда он, возможно, поймёт.
Выдыхаю, принимаю вызов и внутренне готовлюсь к тому, что сейчас меня отчитают по полной программе.
— Сын, ты дорогу до родительского дома забыл? — голос отца звучит строго, без лишних предисловий.
— И я тебя рад слышать, отец, — усмехаюсь, стараясь смягчить обстановку. Креплю телефон на подставку и включаю громкую связь, чтобы освободить руки и выехать с территории больницы. — Одному человеку нужна была срочная помощь. Только сейчас освободился.
— Помощь? — голос отца становится чуть мягче. — Всё нормально?
— Да. Я уже еду к вам. Через час буду. — отвечаю я.
— Он что, за рулём разговаривает? — охает на заднем фоне мать, её голос полон тревоги.
Мама есть мама, всегда будет переживать за своего ребёнка. Наверное, нет ничего сильнее, чем любовь матери к своему дитю. Даже через телефон её беспокойство ощущается так, словно она стоит рядом.
— Приедешь и всё расскажешь, — заканчивает разговор отец, как всегда коротко и лаконично, и вешает трубку.
Отец редко показывает эмоции. Он всегда собранный, серьёзный, скупой на улыбку. Иногда кажется, что он из тех людей, кто считает, что чувства — это слабость. Только рядом с матерью можно увидеть, что он вовсе не робот, а человек, способный на тепло. Меня с братом он растил в строгости, и я не помню, чтобы он хоть раз сюсюкался с нами, как это делала мама и если он видел как она начинала нас жалеть или баловать, он тут же одёргивал её, напоминая, что из нас должны вырасти мужчины, а не "маменькины сынки".
И всё же, я не держу на него обиды.
Такой он человек. Мы с братом привыкли. Он воспитывал нас так, как считал правильным, и, возможно, именно благодаря его строгости мы стали теми, кто мы есть. Теперь, глядя на него с внуками, я вижу ту же картину: он строг, но в его взгляде — гордость. Может, он не говорит этого словами, но я знаю, что он любит нас. Просто по-своему.
Семейное поместье Абаевых уютно расположилось в частном секторе на склоне за пределами города, в живописной горной местности. С террасы дома открывался потрясающий вид на величественные горы и извилистую реку Терек, которая, словно серебряная лента, пересекала долину.
Сам дом — просторный, с высокими коваными воротами, автоматической системой управления и круглосуточной охраной. Открывая ворота с помощью брелка, который есть у каждого члена нашей семьи, я въезжаю на территорию поместья. Взгляд сразу цепляется за идеально ухоженные газоны, яркие клумбы с цветами и аккуратно подстриженные кустарники, за которыми ухаживает наш садовник под маминым надсмотром.
Это поместье ещё построил мой пра-прапрадед Абаев Шамиль Сарматович, человек с железной волей и глубоким уважением к традициям. Дед, как старший в нашей семье, дал мне имя в честь него, чтобы я всегда помнил о своих корнях и наследии. Каждый уголок этого дома хранит историю нашей семьи.
Припарковав машину, я быстро выхожу и, не теряя времени, поднимаюсь по ступенькам крыльца. Дверь дома уже приоткрыта, и изнутри доносится знакомый аромат маминых пирогов. Едва я переступаю порог, как навстречу мне выбегает мама.
— Шамиль, сынок, наконец-то ты добрался! — радостно восклицает она, притягивая меня, двухметрового детину, к себе.
Мама у нас невысокая, и мне приходится наклоняться, чтобы дать ей обнять меня как следует. Я осторожно заключаю её в свои объятия и терпеливо стою, пока она, как всегда, расцеловывает меня в обе щеки.
— Как же мы соскучились! — говорит она, отстраняясь, чтобы посмотреть на меня с теплотой.
Меня не было дома почти месяц, но по ощущениям казалось, будто я уезжал на целую вечность. Москва, со своей суетой и шумом, осталась где-то далеко, а здесь, в родном доме, всё было по-прежнему: тепло, уютно и по-настоящему спокойно.
— Здравствуй, сын, — отец вышел мне навстречу. — Пойдём в кабинет, расскажешь, как прошли переговоры, — кивнул он в сторону коридора, не теряя времени.
— Хасан! — голос матери прозвучал как мягкий упрёк, но с ноткой решительности. — Сын только приехал, подождут ваши дела, а вот мои пироги стынут! — Она упёрла руки в бока, словно не оставляя отцу выбора, и увела меня в столовую, где уже всё было готово.
На столе, как всегда, царило изобилие. Мама и её помощница постарались на славу: тут были не только её знаменитые пироги, но и моя любимая лывжа¹ с бараниной, свежие домашние сыры, ароматные лепёшки и множество других блюд, от которых невозможно оторвать взгляд.
— Садись, буду тебя кормить, а то ты совсем схуднул, — мама покачала головой, её недовольство было скорее заботой, чем упрёком.
Вскоре в столовую зашёл отец, заняв своё место во главе стола. Когда деда нет дома, он всегда сидит там как самый старший. Мама устроилась по правую руку от него, а я — по левую. В доме сейчас никого больше не было, и мы втроём приступили к еде, наслаждаясь вкусной едой и непринуждённой беседой. Разговор то и дело переходил от семейных новостей к воспоминаниям, а потом снова возвращался к делам, но мама всегда умела вовремя сменить тему, чтобы не дать отцу увлечься работой за столом.
— По поставкам козьего сыра, что там? — спрашивает отец, когда мать отходит за чаем на кухню. Его голос звучит спокойно, но я чувствую напряжение в каждом слове.
— Всё подписали, согласились со всеми нашими условиями, — отвечаю я, стараясь говорить уверенно. — Более того, они предложили поставлять им баранье мясо.
Отец нахмурился, его взгляд стал тяжелее.
— Про баранов, кстати, нужно кое-что обмозговать и решить вопрос. Появились проблемы, — цыкнул он недовольно, словно пытаясь сдержать раздражение. — Думаю, кто-то решил перейти нам дорогу. Уже два десятка голов слегли.
Мы зашли в кабинет, отец сразу прошёл за стол, я, плотно закрыв дверь, уселся на место напротив него, наблюдая, как он отодвигает стопку бумаг в сторону. В комнате повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь приглушённым скрипом кресла и ритмичным постукиванием его пальцев по дубовой поверхности стола.
— Завтра я хочу, чтобы вы с Умаром съездили на ферму и провели расследование, — наконец произнёс отец, его голос звучал твёрдо, почти властно. Он поднял на меня взгляд — тяжёлый, сосредоточенный, словно прожигающий насквозь.
Ранее отец даже Умару не позволял вмешиваться в дела, связанные с бизнесом. Он лишь вливал в нас знания, отправлял на деловые встречи по поставкам, а разборки оставлял для себя и дяди Сармата. Но сейчас всё изменилось. Его решение — это не просто поручение, это проверка, испытание, которое мы должны пройти.
— Я тебя понял, отец, — ответил я, встречаясь с ним взглядом. — Мы со всем разберёмся.
Отец задержал на мне взгляд, тяжёлый и проницательный. В нём читалась вера, но не та, что требует доказательств, а та, что не допускает сомнений. Будто он говорил без слов: "Вы мои дети, и вы справитесь. По-другому быть не может."
— Вы приведёте ко мне эту шавку, — его голос стал жёстче, а кулак с силой ударил по столу, заставив бумаги и мелкие предметы подпрыгнуть. — Хочу посмотреть, что за смертник решил перейти нам дорогу.
Я согласно кивнул, поднялся с места и направился к двери. Отец, тоже поднявшись, хлопнул меня по плечу — жест, который всегда был для него знаком одобрения. Я вышел из кабинета и решил остаться сегодня в семейном поместье. Время было позднее, а мне нужно было созвониться с братом, чтобы обсудить детали.
Быстро поднявшись по лестнице на второй этаж, я повернул в коридор, где всё ещё находилась моя комната. В полумраке я заметил, как из комнаты выходила Зульфия — помощница по дому матери. Хорошая женщина, чуть старше мамы, с нами она уже много лет. Помню её ещё с тех времён, когда был подростком. Она заметила меня и добродушно улыбнулась, поправляя платок на голове.
— Здравствуй, Шамиль, я уже подготовила вашу комнату, — оповестила она, отходя в сторону, давая пройти. — Если ещё что-то нужно, говорите, может чай принести вам?
— Спасибо, Зульфия, не нужно. — ответил я, смягчая голос.
Попрощавшись, Зульфия тихо закрыла за собой дверь, оставив меня в одиночестве. Я подошёл к окну, сложив руки в карманы брюк, и задержал взгляд на пейзаже, который открывался передо мной. Горы, покрытые лёгкой дымкой, река, блестящая в лучах заходящего солнца.
Я распахнул окно, впуская в комнату свежий горный воздух. Глубоко вдохнув, почувствовал, как каждая клетка моего тела наполняется спокойствием. Этот воздух был особенным - родным, чистым.
Оставив окно открытым, я отошёл к столу, вытащил телефон и, пролистав список контактов, остановился на имени
«Умар». Нажав на вызов, я присел на край кровати, ожидая ответа.
— Неожиданно, — первое, что выдал брат, взяв трубку. — Ты, братишка, оказывается всё-таки знаешь, для чего тебе нужен телефон, — с ехидством в голосе произнёс Умар.
Вероятно, сегодня вся семья решила начать со мной разговор с упрёком. Бывают моменты, когда я действительно могу долго не отвечать на сообщения и иногда пропускаю звонки. А самому звонить — так это вообще редкость, разве что короткие сообщения. Поэтому к подколам семьи в этом плане я уже привык и по стандарту пропускаю мимо ушей очередное ехидное замечание от Умара.
— Отец поручил нам завтра ехать на ферму, — решил сразу перейти к делу, без долгих прелюдий.
— А что на ферме? — брат моментально переключился на деловой тон.
— Травят наш скот. Нужно вычислить, кто и что видел, слышал, — коротко, ровным голосом поясняю я.
На том конце провода повисла пауза. Я слышал, как Умар втягивает воздух, обдумывая услышанное.
— Проверка от отца? — интересуется Умар, его голос звучит настороженно.
Брат сразу понимает, что отец просто так нас бы не привлёк к этой ситуации. Отец очевидно хочет, чтобы мы с братом доказали, что можем и сами разобраться с шакалами, которые решились на то, чтобы травить наш скот.
— В том числе, — отвечаю Умару.
На другом конце провода снова тишина. Я знаю, что Умар не любит пустых слов, но сейчас он, вероятно, обдумывает, как лучше действовать.
— Соломон с нами? — наконец спрашивает он.
Соломон — наш двоюродный брат, сын дяди Сармата. Его, как и нас, постепенно вводят в дела семьи.
— Нет. О Соломоне ничего не говорил, — отвечаю я.
— Ладно, — наконец говорит Умар, его голос звучит твёрдо, как будто он уже принял решение. — Завтра в восемь. Будь готов.
Я кладу телефон на прикроватную тумбу, ощущая лёгкую тяжесть в груди. Разминаю затёкшие кости, встаю и начинаю готовиться ко сну, прокручивая события сегодняшнего дня.
Девушке с ребёнком помог — это плюс к карме, конечно. Но завтра, похоже, придётся обнулиться. Мало ли, сразу прижмём крысу, а там и зубы пересчитаю, если понадобится. Всё должно быть чётко.
Утром просыпаюсь от назойливого трезвона будильника на телефоне. Не открывая глаз, вслепую вытягиваю руку, чтобы выключить этот раздражающий звук. Разлепив веки, смотрю на экран — шесть утра.
С трудом поднимаюсь с постели и, едва переставляя ноги, направляюсь в душ. Включаю ледяную воду, чтобы прогнать остатки сна, и, когда холод пробирает до костей, сменяю её на горячую. Тёплые струи обволакивают тело, возвращая меня к жизни.
Наспех собираюсь, натягивая на себя привычный набор одежды, и спускаюсь в столовую. Уже с лестницы доносятся ароматные запахи свежеиспечённых лепёшек. В животе предательски урчит.
На кухне замечаю Зульфию, которая, стоя спиной ко мне, сосредоточенно замешивает тесто. Её движения ловкие, уверенные.
Не желая напугать её, осторожно стучусь костяшками пальцев по косяку двери. Зульфия вздрагивает, резко оборачивается, но её удивление тут же сменяется тёплой, искренней улыбкой.
Вместе с братом мы приехали в поместье доложить обо всём, что узнали на ферме, отцу. Он внимательно выслушал, нахмурился и, после короткой паузы, сказал:
— Я вам развязываю руки. Делайте всё, что считаете нужным, чтобы вычислить, кто за этим стоит. Но помните: ошибок быть не должно.
Голос отца звучал сурово, в нём чувствовалась сдержанная ярость. Он уже сейчас был готов разорвать человека, который осмелился бросить вызов нашей семье.
— Нужно сначала дождаться результатов экспертизы воды из колодцев, откуда поили весь скот, — сказал Умар, обращаясь к отцу.
— Думаю, ещё неплохо было бы установить скрытые камеры, чтобы о них никто ничего не знал, — добавил я.
Отец одобрительно кивнул, соглашаясь с моим предложением. Умар тем временем передал ему все документы, которые нам отдал Таир.
— Молодец, Шамиль, что вовремя распорядился не трогать баранов. Не хватало нам ещё судов с поставщиками за отравленное мясо, — недовольно цокнул отец, бросая взгляд на бумаги.
В кабинет постучались, отвлекая нас от разговора. Все взгляды тут же обратились к двери.
— Войдите, — спокойно разрешил отец, и дверь мягко отворилась. В комнату вошла мама.
— Хасан, дети, идёмте ужинать, — пригласила она нас, улыбнувшись тепло.
За ужином мы собрались вчетвером: отец, мать, я и Умар.
— Как там Заурчик? — спросила мама, протягивая Умару корзинку с хлебом.
— Уже лучше, — ответил брат, благодарно принимая хлеб. — Думаю, на этой неделе мы все вместе сможем приехать к вам.
— Хорошо бы узнать, когда вернутся Алан Умарович и Земфира Азаматовна со своей поездки, — добавила мама, задумчиво взглянув на отца.
Алан Умарович — наш дедушка, а Земфира Азаматовна — бабушка. Сейчас они отдыхают вдвоём в санатории, куда мы всей семьёй подарили им путёвку. Скоро они должны вернуться домой. Дедушка и бабушка живут вместе с родителями в поместье Абаевых.
— Через два дня уже будут здесь, — ответил отец, отложив вилку и посмотрев на маму. — У нас есть одно нерешённое дело, в обсуждении которого он хочет лично участвовать.
При этих словах отец вдруг перевёл взгляд на меня. Он смотрел не сердито, но как-то особенно внимательно, будто взвешивал, стоит ли сейчас раскрывать тему разговора. Его взгляд был настолько сосредоточенным, что я невольно напрягся.
— Снова ваша работа, — пробурчала мама, недовольно поджав губы.
— Да нет, это как раз совсем не работа, — ответил ей отец, всё так же не спуская с меня глаз. В его голосе звучала какая-то загадочная нотка, которая только усиливала моё любопытство.
— Тогда, может, расскажешь, что за разговор у нас такой, не по работе, при котором обязательно должен присутствовать дедушка Алан? — Умар с интересом взглянул на отца, явно ожидая ответа.
Отец перевёл взгляд с меня на Умара.
— Я сказал, что ваш дед должен быть здесь. Значит, дождёмся его, и тогда все обсудим, — твёрдо отрезал он, давая понять, что дальнейшие вопросы бессмысленны. Никто не стал спорить, и разговор плавно перетёк на другую тему.
— Умар, может, останешься у нас на ночь? — с надеждой в голосе спросила мама.
Мама всегда скучает по нам, но особенно по Умару, который, погружённый в заботы о своей семье, всё реже навещает родительский дом. Её тревожит эта отдалённость, ведь она понимает, что у него есть веские причины — жена, дети, работа. Но всё равно ей хочется, чтобы он приезжал чаще.
Мне же, в отличие от Умара, нечем оправдать отказ от ночёвки в поместье. Я неженат, меня никто не ждёт на квартире, а мама считает, что ждать может только жена с детьми. Если же там просто девушка, для неё это не аргумент — она даже не упоминает об этом, словно такой вариант не имеет значения.
— Залине сейчас тяжело одной, поэтому я всё же поеду, — ответил Умар, стараясь говорить мягко, чтобы не обидеть маму. Заметив, как её лицо омрачилось, он обнял её крепко. — Обещаю, мы скоро приедем все вместе и останемся на недельку.
Мама улыбнулась, но в её взгляде всё ещё читалась лёгкая печаль. Отец, стоявший рядом, молча похлопал Умара по плечу, словно подтверждая, что ждёт его возвращения. Они прощаются в коридоре, а я выхожу с братом до его машины. Мы останавливаемся покурить.
— Есть мысли, что отец с дедом удумали? — спрашиваю у него, затянувшись сигаретой, чувствуя, как дым согревает лёгкие.
— Ты видел, как он на тебя смотрел? — усмехнулся Умар, выпуская дым в сторону ночного неба. — Вспоминай, может, накосячил ты где, и тебе хотят устроить разбор полётов?
— Да вроде не было ничего такого, — неуверенно отвечаю я, хотя в голове уже перебираю события последних дней.
— Ключевое слово «вроде», — смеётся брат, глядя на меня с той самой хитринкой, которая всегда его выручала. — Не парься, прикрою если что, как обычно.
Умар хлопает меня по плечу, садится в машину и уезжает, оставляя меня стоять у ворот с сигаретой в руке и мыслями, которые не дают покоя.
На следующий день я был в разъездах, присматривая новый земельный участок для расширения нашего бизнеса. Сейчас у нас две фермы, где мы содержим скот, и, несмотря на сложности, связанные с травлей баранов, на этих двух фермах становится тесновато. Каждый участок я тщательно оцениваю, учитывая удобство расположения, качество земли, доступность инфраструктуры и перспективы для дальнейшего развития.
День выдался насыщенным: я успел осмотреть несколько участков, поговорить с местными жителями и даже обсудить условия с одним из владельцев земли. Особенно меня заинтересовал участок в один гектар — ровный, с плодородной почвой и удобным подъездом. Это место казалось идеальным для строительства новой фермы.
Уже в машине, возвращаясь в свою городскую квартиру, я отзвонился отцу, чтобы отчитаться о результатах поездки.
— Я нашёл участок, который может нам подойти. Один гектар, недалеко от трассы, земля хорошая, — начал я, стараясь не упустить ни одной детали. — Думаю, стоит рассмотреть его серьёзно.