Весточка. О счастье (18+)

Глава 1. Я завызываю с этим сегодня же

Белое платье. Струящееся вокруг силуэта. Тонкая, полупрозрачная ткань. Расшитая россыпью драгоценных камней. Изящный букет. Окаймленный шелковой лентой. И золотое кольцо на пальце. Связывающее воедино две, столь разные, жизни.

Живой взгляд. Неподдельный. Выражающий непомерное обожание. Сдержанность мимики. Робость. Скромность. И всё же, обволакивающее ощущение любви и тепла.

Улыбаюсь с толикой грусти. Слегка промачиваю от эмоций глаза. Всё правильно. Наверное. Я только за. Если это его осознанный выбор. Если по-настоящему. И навсегда.

Димка по обыкновению безукоризнен. Черный костюм. Увенчанный, вместо бутоньерки ажурным платком. Взъерошенные волосы идеально уложены. А безымянный палец «наряжен» парным кольцом.

Закрываю глаза ладонью, убирая телефон под подушку. Уже полдень. Суббота. Я никак не заставлю себя встать. Дикий токсикоз спутал все планы. От туалета до дивана. С рассвета. Неизменным маршрутом. Туда и назад.

Фотография, появившееся во весь экран, доставлена без подписи. С незнакомого номера. Пусть будет так.

Глупо звонить с поздравлениями Верховцеву. Отвлекать. А отправитель... Ну, что ж... Видимо ей просто необходимо было это мне показать. Убедить. Что теперь всё расставлено по своим местам ? Будто я принимала попытки к сближению после той встречи? Меня осадили условием: веди себя хорошо и, лишь после родов, мы пересечёмся для разговора в суде. Попробуй предпринять попытку избавиться от ребенка или заменить ему отца... Глупая формулировка, но процитировать буквально я уже не берусь. Тот разговор теперь кажется наполовину стертым из памяти. Прошло всего три месяца, а будто года два. И, кажется, всё то, что было «до» уже не является правдой. Момент, растянувшийся «после», болезненнее, реалистичней. И в нём, без печали и гордости я (желанно иль нет? Сложно ответить), осталась одна.

— Или не совсем, — постанываю тихо, накрываясь подушкой. Слыша как захлопывается входная дверь.

— Веста, я тебе сейчас такое расскажу! — выкрикивает смеясь. Судя по звуку, в мгновение ока, возникая на пороге моей спальни.

— Верховцев женился. Я в курсе, — протягиваю из последних сил. На деле выходит достаточно грустно. Почти безжизненно. Что заставляет скривиться.

— Да, блин, — топает ножкой, точно недовольный ребенок. — Я совсем не об этом хотела! Я на вечер столик в караоке заказала. Тебе вкусняшек разных принесла. Вон у двери целый пакет.

— Лизк, уйди, — молю тихо, ощущая подступающую тошноту лишь от упоминания еды.

— Ты из-за Димки, да? Переживаешь? — не унимается, тараторя жалостным голосом.

— Уйди! — выкрикиваю, швыряя в её сторону подушку. Из последних сил подрываюсь с постели, едва не сшибая её с ног, прокладывая маршрут к туалету.

Падаю на колени. Ненавидя этот момент. Эту жизнь. И всё, что с ней связано.

Шестой месяц. Чуть больше месяца назад я была готова поспорить, что уже всё позади. Жизнь как-то налаживается. Приходит в подобие нормы. Я смирилась со своим положением. До сих пор не до конца понимая, чего ждать впереди, но... Научилась принимать это как данное что ли?

Неделю назад токсикоз вновь напомнил о себе. И вот на меня уже не просто косо смотрят на работе, а буквально умоляют убраться подальше, не занимая чужого места, и оставить проекты, в которые вложены столь сил и труда.

— Ты общалась с врачом по этому поводу?— настороженно уточняет подруга. — Я, конечно, не спец в таких делах, но, по-моему, это не норма!

— Нет. И не хочу лишний раз заострять внимание на своей скромной персоне. Что нового он мне может сказать? Исправит анамнез? Я беременна, дорогая. Это свершившийся факт. И в ближайшие месяцы глупо ждать облегчения. Выходит на деле, рождение ребенка не каждому дается так уж легко. Так что приди к этому шагу, когда будешь действительно морально готова. Иначе почувствуешь себя такой же размазней, как и я.

— Давай-ка водички. А потом прогуляемся, — шепчет с опаской, будто я действительно тяжело больна. — Ты же не собираешься ещё столько времени сидеть в четырёх стенах?

— Была бы такая возможность — скорее всего я бы её приняла.

Помогает подняться. Доводит до спальни, перекрывая в шкафу кучу белья.

— Вот это подойдет. На воздухе тебе станет полегче. Кстати, — гримасничает, подбирая слова: — Ты откуда про свадьбу узнала? Я всеми правдами и неправдами пыталась от тебя это скрывать.

— Получилось сообщение из первых уст, — фыркаю, завершая. — Насколько я это понимаю.

— Вот же глупая девчонка. Как будто это что-то изменит.

— Она отстаивает своё. Чему удивляться? Ты сама в аналогичной ситуации поступила бы также. Глупо конечно, но похоже она до сих считает меня конкуренткой.

— Не хочу тебя обидеть, но сейчас это определение притянуто за уши. Видок у тебя, мягко сказать ещё тот, — поясняет с улыбкой.- И, если ты не позволишь мне это исправить, я не то, что обижусь, а пожалуюсь на тебя куда надо!

— Верховцеву? — усмехаюсь тихо.

— Хуже. Твоей маме. А лучше ещё и горячо любимому Максу.

— Вот его не смей трогать, — выдаю болезненно тихо, упираясь взглядом в живот. — До апогея эта история его не касается.

— И когда ты решишься рассказать эту новость?

— Наверное когда будет что рассказать,- поясняю устало. — А пока я держу обещание. Ничего ему не обещать. Знаешь, это оказывается далеко не просто. Особенно, когда гложет желание всё рассказать. Его контракт неминуемо подойдёт к концу. Наверное, тогда и я действительно стану к чему-то готова.

Спустя какое-то время ей всё-таки удается вытащить меня на прогулку. А после даже заставить выпить молочный коктейль.

— Значит так, — отмечает с толикой прагматизма. — Пока тебе стало лучше, не вижу повода, чтобы менять свои планы. С большим животом я тебя, точно шарик, разве что во двор смогу выкатить. Поэтому сегодня, мы идём забывать о проблемах. Орать самые противные песни. И просто весело проводить время. Кстати, — дополняет резонно. — Мой психолог не устает повторять, что лучше проораться не дома, чем позже на мужа. Это, знаешь ли, действительно держит на плаву брак.

Глава 2. Боишься рискнуть?

У большинства «тестируемых» на мне медикаментов, помимо побочек, присутствовал один неоспоримый плюс — от них ужасно клонило в сон. Хочешь ты этого, или не хочешь. Однако, для меня, это открытие, явилось как высшее благо. Разговор особо не клеится, а оправдываться сил не хватало.

Какое время Димка провёл в палате, сложно даже сказать. Проснувшись под утро, я не стала осложнять себе жизнь этим уточнением. А также, не хотелось думать над тем, обещал ли он медперсоналу вернуться с утра?

«Владеющий информацией - правит миром». Истинная правда. Но далеко не сейчас. Мне хватило лестных эпитетов. Хватило краткого пересказа ультиматума его отца. Хватило настолько, что тяжесть вины, кажется, придавила к кровати с удвоенной силой.

В своём уходе от него я тешила себя глупой надеждой, что поступаю «как правильно». Действительно делаю его жизнь лучше. А получилось «как всегда».

Я не спорю, у него был выбор: получить всё или остаться ни с чем. Димка выбрал первое. В то время как я, наоборот, от всего отказалась.

Вопрос на миллион (риторический, по своей сути) : кто же из нас двоих, по итогу, оказался действительно счастлив?

Ещё день в больнице на нормализацию моего состояния. Бесконечные звонки от мамы и Лизки. Поставленный на бесшумку телефон. И тревожное состояние при каждом открытии двери. Замирание сердца. Перед неизбежным. Недопонимание. Как и зачем смотреть ему после в глаза?

Отчасти облегчение на следующее утро. Выписка. Ни появления больше. И ни звонка.

Жизнь входит уже в привычное русло: работа, работа, работа. Попытка доказать, что моё «временное положение» никак не влияет на объём и качество выполненных проектов. Гнетущие мысли о будущем. Планы:остаться при должности буквально до родов; минимизировать декрет, занявшись уже сейчас поиском няни. Иначе всё то, к чему я так рьяно стремилась, способно кануть в небытие. Меня заменят более удобным сотрудником, амбиции которого позволяют переступить через всех, в достижении своего жизненного блага. Возможностей держаться на плаву у меня сейчас и так осталось немного. Работа, как единственный спасательный круг. Камнем на шее, тянут ко дну, все насущные проблемы: обязанности и дела, связанные с появлением ребёнка и выдержка линии поведения с Максом. Где мы, в очередной раз, (отныне вроде даже по взаимному согласию), изображаем вид, будто друг для друга всего лишь друзья.

— Веститская, ко мне в кабинет, — командует шеф, не предвещая чего-то хорошего. Зато вытягивает из горестных мыслей, заставляя встряхнуться.

Подхожу к двери, стучусь, прося разрешения. Усаживаюсь напротив, словно провинившаяся школьница. Знать бы ещё, что успела сделать не так...

— Анжелика, — начинает предвзято сурово. — Не стану ходить вокруг да около, и скрывать тот факт, что у меня на тебя были большие планы. Однако твоё деликатное положение обязывает внести в них некие коррективы.

Киваю, потупив в пол взгляд. Меня сольют в ближайшее время. Спасибо, Дима. Теперь ребенок — это действительно единственное, что у меня осталось. И то, вопрос, «как надолго?»

— Ты знаешь о скором открытии нашего нового филиала, — продолжает натянуто и мне вновь приходится тихо кивать. — Елена, как самая подходящая кандидатура, за неимением тебя, представлена на должность начальника отдела.

Повторно киваю, напоминая китайского болванчика. Муторно ожидаю развязки.

— Её место здесь по праву твоё, — выводит с нажимом, заставляя, в недоумении, распахнуть глаза. — Конечно, учитывая тот факт, что ты не готова его потерять. Специалисты растут, а повышения в нашей профессии дело не частое, поэтому полный декрет, как ты сама понимаешь, не имеет смысла тебе предлагать.

— Спасибо..., — протягиваю, исходя внутренней дрожью. Улыбаюсь, мысленно моля не услышать никаких «но».

Одобрительно кивает, выводя более бодро:

— Через полгода Экспо, а следовательно, мне уже сейчас необходимо подать заявку с фамилиями участников. Подписываясь на это, обязана понимать, что наша компания не имеет права провалить этот тендер. Следовательно, уже сейчас, все «за» и «против»необходимо просчитать. Подумай до утра и реши, могу ли я как и прежде быть уверен в тебе, а так же полностью тебе доверять?

— Спасибо за вашу благосклонность, Аркадий Семенович, — проговариваю с мягкой улыбкой, немного придя в себя. — Я готова подписаться под всем озвученным уже сейчас.

Хмурит брови, поясняя с напором:

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что мне придётся проститься с тобой, если пойдёшь на попятную?

— Пожалуй рискну, — отвечаю серьезно. — Меня устраивает этот расклад.

— Возьми сутки, — поясняет более вразумительно. — Обсуди дома все обстоятельства. Анжелика, ты прекрасно понимаешь, что я отношусь к тебе, как собственной дочери, твоё становление в профессии, происходило буквально у меня на глазах. Но я не смогу ничего предпринять, если спустя пару месяцев ты заявишься с отказом.

— Аркадий Семёнович, — начинаю тихо, подбирая слова, — Вам из первых уст известно, что мне не с кем ничего обсуждать.

— А после мне позвонят с нагоняем, — кривится, барабаня пальцами по глади стола. — И худшим, в данном случае, станет выслушивать монолог от твоего несостоявшегося свёкра.

— Очень сомневаюсь, что такое возможно,- пожимаю плечами, стараясь держаться спокойно. — Сейчас, в их семье, всё внимание приковано к сыну и его жене.

— Напомни, какой у тебя срок? — протягивает задумчиво.

— Шесть с половиной, но это не помешает...

— Подумай до завтра и взвесь свои силы, — пресекает учительским тоном. Явно поясняя нежелание выслушивать бессмысленные оправдания. — Я смогу дать тебе несколько месяцев. Сейчас или позже. Сможешь работать по возможности. Дома. На неделе узнаем, кто станет куратором данного проекта. После подписания, я уже не смогу за тебя заступиться. Будешь отчитываться обо всем непосредственно ему. Насколько мне известно, поставят одного из питерских. Покажешь себя плохо — я сделать ничего не смогу. Ты либо справляешься и получаешь повышение, либо задним числом уходишь в декрет. На том основании, чтобы за год-полтора стереть из памяти размах своего провала. Но я также не уверен, что после смогу даже попытаться выдвинуть тебя на ступень выше. Всё поняла?

Одна — значит одна.

Время летит незаметно, только в том случае, когда ты чем-то занят. Вокруг бесконечные списки, дела. И, кажется, в сутках слишком мало часов. В противовес, оно тянется до бесконечности с приходом темноты. Когда отступает вся суета. Именно тогда считаешь уже ни недели, а дни. Даже минуты до сна и нового дня.

Говорят, чтобы не скатиться к глубокой депрессии и обостренной жалости к себе, необходимо заняться чем-то физически. Придумать дело по душе, отгоняющее всякие мысли. В моём случае, отдушиной явилась переделка комнаты, которую, впредь, стала именовать для себя не иначе как «детской».

Я не имела понятия на какой срок задержусь в этой квартире. Не было смысла выкрашивать стены в яркий цвет. Наполнять её детскими рисунками, хотя, в другой ситуации, с удовольствием занялась бы росписью стен.

Разговаривая о грядущем ремонте, с Лизкиным мужем, мы обсуждали совершенно не это. В планах главенствовал приемлемый консерватизм. В итоге выбор пал на тёплый белый. Отчасти солнечно светлый и всё же, цвет истинной непорочности и чистоты.

Мне хватило недели до начала проекта, привести эту часть квартиры в комнату детской мечты. Все вечера, до глубокой ночи, моими спутниками в четырех стенах, были бригада рабочих. И разговорами «о важном«, прислащивая их десятками анекдотов, полностью выводили из ощущения внутренней пустоты.

Вопреки уговорам мамы о запрете ранних покупок, я растрачивала на них все последующие вечера. На то, чтобы заполнить комнату всем необходимым. Чтобы не думать о том, кто будет заниматься подобным, когда для меня станет это всё не под силу. И, чтобы ни от кого не зависеть. Одна — значит одна.

Как и советовалось прежде, я создавала её для себя. А после, (уже буквально до родов) проводила в ней свободные дни. Обвыкала. Дышала. Укладывала «приданное» в шкафчики. Отгоняя навязчивые мысли:

— «Как после этого всего я стану жить дальше? Что будет, если Димка настоит на своем решении забрать последнее, что у меня осталось? Ребенка, которого, ни смотря ни что, я уже до боли люблю».

Я запрещала себе думать обо всём этом. Несмотря на отсутствие Верховцева в моей жизни, он наверняка был в курсе происходящего. Пускай изредка, но замечала его парней при выходе из клиники, с работы, а также, иногда рядом с домом. Он держал дистанцию. Я сохраняла свои границы. С одной стороны бесило чувство, что пора «разобраться со всем на берегу». С другой же, страшило осознание получить в дальнейшую жизнь не самое приятное напутствие.

Помогала работа. ТЗ, получаемые от неведомого собеседника. С которым, на протяжении нескольких месяцев, порой приходилось работать с утра до утра. Он разбирал каждый шаг с безумной дотошностью. Бесил исправлениями. Порой заставлял начинать всё с нуля.

И прав был мой начальник, говоривший о неминуемой сложности. О том, что отменить соглашение уже просто нельзя. Я собиралась. Ревела. И делала. Делала. Делала. Пытаясь вести сугубо деловой разговор, в тех ситуациях, когда куратор бесил «до нельзя».

Порой он казался мне полным кретином. Порой сущим гением. Хорошо не всегда. Работать, с наставником подобного уровня, мне доводилось впервые. Выслушивать нарекания, бесконечные правки, советы. И тешить надеждой, что после окончания работы над проектом, мы наконец-то разойдёмся в стороны раз и навсегда!

О моём положении ему доподлинно было известно. Однако, мне никто не делал поблажек, а скорее наоборот. Наставник гнал проект к завершению как можно скорее. Уверенный наперёд, что после родов я не смогу соответствовать требованиям месяц, а может и два. Он завышал планку, порой требуя невозможного. Казалось, если бы был рядом, то на работе все эти месяцы я бы просто жила!

Мне завидовали сотрудники. Ещё бы, урвать подобный выигрышный билет! А девчонки отдела, так и вовсе, только и трубили на сколько мне с ним повезло. Зачитывая наизусть словно древнегреческие эпосы - его несметные победы и достижения.

Хотелось верить что это так. На деле выстраиваемая картинка выводила нечто иное. Я жаловалась на него Максу. Кому же ещё? И получала в ответ моральную подпитку, чтобы не сорваться с крючка и хоть как-то, наверстывая темп, двигаться дальше.

Однажды утром, после очередной бессонной ночи и морального нагоняя, я вдруг поняла, что попросту не в силах больше работать. Пришло время «уйти на покой». И сорок недель всего лишь некая цифра. В своём извечном старании всё успеть, дойти до заветной даты так и я не смогла.

— Александр, — подтруниваю смеясь, отвечая в привычной ему манере общения, выслушав очередной монолог негодования в свой выходной. В семь утра. За минуту до этого, слыша глухой «хлопок», словно разорвавшегося мыльного пузыря. — Мне кажется, это была последняя наша ночь вместе. И вы успешно меня доконали. Ближайшее время, пожалуй, я буду не в состоянии выдерживать в своей жизни ваше присутствие.

— Серьезно? Какой облом, — издевается сухо. — Я только научился получать некое удовольствие от нашего общения и вы наконец-то начали, хоть как-то, профессионально себя проявлять.

— Надеюсь передышка пойдет нам обоим на пользу, — завершаю резонно, созерцая на полу подобие лужи. — Прошу прощения за дерзость, но сейчас мне вообще не до вас...

— Что ж, удачи, — парирует с явным смешком, продолжая серьезно. — Отзвонись, если какая помощь нужна. Как-никак уже не чужие люди. Столько бессонных ночей под твой голос...

— Обязательно, — пресекаю со злостью переходы на личности. Только этого мне и не хватает прямо сейчас!

Отключаюсь. Несмело осматриваюсь. Набираю на автомате того, кому, клялась, что не стану звонить. И вот не вышло. Это в теории просто: собралась; уехала в роддом; родила. А на деле...

— «Господи, с чего начать?»

Барабаню дрожащими пальцами по стене, на которую опираюсь, от страха едва ли стоя на ногах. Слишком долго и медленно считаю гудки. А что, если сейчас не ответит?!

— Да, — выводит сонно, продолжая с нарастающим раздражением: — Кусь, мне переехать к тебе жить, чтобы напомнить насколько рискованно будить меня в выходной в семь утра?

Глава 3. Я бы послала тебя подальше ..

— Всё хорошо? — с порога, с нажимом уточняет Верховцев. И не понять кому адресован вопрос: бравому товарищу, что пришвартовался неподалеку, отвечая за мою безопасность или же спрашивает меня?

Рапортую, как можно спокойнее, пока Сергей настороженно салютует в ответ.

— Спасибо, Дим. Ребята всё сделали чётко. Премируй по возможности, а то запугал их настолько, что были готовы при перевозке обмотать меня пупырчатой пленкой. И, вдобавок ко всему, приклеить надпись «стекло», а то не дай Бог разобьюсь, словно фарфоровая.

— Не ёрничай, — отмахивается, сканируя сверху донизу на предмет «повреждений». — Ты почему ещё здесь?

— Сейчас заберут. Медперсонал получает все необходимые наставления.

— Угу, — кивает невнятно, переводя взгляд на Сергея. Отдаёт автомобильный брелок, напутствуя сухо:

— Сумку переложи себе. На время возьму твою тачку. Мою, вместе с телефоном, пристрой в каком-нибудь Богом забытом месте. Желательно, где GPS ловит с особой погрешностью. Сделай вид, что понятия не имеешь, где я нахожусь. Пусть порадуется заслуженному отпуску, за тяготы и мучения совместной жизни.

— К чему такие жертвы? — выдаю со смешком, кривясь, от настигающей боли. Мой вопрос остаётся проигнорирован и я вновь совершаю попытку заслужить долю внимания. Процеживая уже словно просьбу. — Поезжай домой. Всё будет нормально.

— Не наигралась ещё в «Я всё могу сама и ты мне больше не нужен?» — вспыхивает громкостью, которая здесь неуместна.

— Не больше чем ты в «счастливую семейную жизнь», — парирую резче чем следовало, поджимая губы в досаде. Находя его непривычно усталым. Замечая синяки, что пролегли под глазами за последние дни. Что-то пошло не так. Или, изначально, всё сразу. В моём случае, пожалуй, всё ещё хуже. Что может быть построено на лжи и прочих недомолвках? В общем итог одинаков. Безвыходная ситуация. Что делать дальше? Поди разберись...

— Дай ключи от квартиры, — произносит скупо, не вдаваясь в дальнейшую дискуссию. Внешняя напряженность только усиливается и я безропотно достаю из сумки ключи, вкладывая брелок в мужскую руку.

— Поживу какое-то время. Приведу всё в порядок, — комментирует скупо.

— Я всё сделала как надо, — отзываюсь, в момент, когда дверь кабинета наконец-то отворяется и меня забирают к дальнейшему «месту следования».

Слыша вдогонку не столь громкое и, всё же, режущее слух:

— На твое «как надо» у меня, слишком часто, абсолютно противоположное мнение.

***

Что я знала о родах? Теорию, описанную в тысячи вариациях. Сводящуюся к паре пунктов: это долго и больно; всё забудется, буквально увидишь, услышишь ребенка (и конечно же ощутишь дикий восторг, потому как решишься позже повторить подобный рывок ещё раз или два)!

Что забыли упомянуть? Как обычно —самую суть.

«Забудь всё, что прочитано выше. Время, как понятия, попросту не существует! Схватка, длящаяся пару минут, легко растягивается в сознании на пару часов. Ты прежде в жизни не уставала! Вдохни. Выдохни. И даже не смей молить о пощаде! Пройди ещё двенадцать кругов личного ада. А после потрать остаток сил на то, чтобы болезненно улыбнуться. И только тогда... Нет. В принципе, и после тебя не оставят в покое. Добро пожаловать в новую жизнь! Это было не самое сложное. Это только начало.»

Первые сутки дались тяжело. В какой-то момент пришло сознание, что я не сплю слишком долго. Или сплю и не сплю одновременно. Такое возможно?

Утром у порога палаты уже стояли Верховцев и мама. Всё будто сквозь сон. Обрывки фраз, эпизодов. Не задержавшихся в памяти. Лекарства, манипуляции. Шаги взад-вперёд, проделанные на автомате. Звонки. Поздравления. И тяготящие. Слишком реальные из всего прочего, Димкины поцелуи и прикосновения.

В свободные часы, оставшись один на один с ребенком, я пыталась рассмотреть на маленьком детском личике Димкины черты. Видимые, кроме меня, всем остальным. Хмурилась, не понимая как подобное ухищрение можно проделать. Дочь, (кажется, к этому слову невозможно сразу привыкнуть), была похожа сама на себя. Словно ни я, ни Верховцев к её появлению на свет совсем не причастны. Имя, по негласному согласию, было решено выбирать с буквы «А». По итогу одно из главных мест в моей жизни, отныне, заняла Алиса Дмитриевна.

***

— Тебе не кажется, что мы зашли в тупик? — уточняю у Димки, бывающего в палате чаще, чем детская медсестра. Держащего на руках сонную дочь и улыбающегося ей так, что видны коренные зубы.

— Тебя что-то не устраивает? — парирует приторно сладко. — Кажется, я прекрасно вживаюсь в роль новоиспечённого отца.

— Я не пойму чего ты добиваешься, — пожимаю плечами, ощущая подступающее раздражение. — Хочешь, чтобы глядя на этот спектакль я призналась, что сожалею?

— Не утрируй, — отзывается тихо, распыляя губы всё той же широкой улыбкой. — Я искренен как никогда и ничуть не играю. Она моя. Только теперь прочувствовал полностью. Ох*енное слово. Какие-то три буквы. А смысл...!

— Верховцев, — сжимаю зубы, стараясь совладать с разошедшимися нервами. — Ты отдаешь себе отчёт, что у каждого из нас теперь отдельная жизнь?

— Смею не согласиться, — издевается мягко, не сводя глаз с ребенка.

— Формально ты женат, — давлю на остатки, давно почившей, совести.

— Формально, — вторит тихо. — Яснее описать эту вакханалию попросту нереально.

— Дим, я люблю его, — протягиваю обречённо.

Пожимает плечами, удостаивая посредственного взгляда.

— К твоему сожалению, этот факт так же ни на что не влияет. Прими как данное, Кусь. Я не исчезну из её жизни. Как бы тебе не хотелось обратного, это моя дочь. И я ни за что от неё не откажусь.

Отхожу к окну, стараясь взять себя в руки. Устремляю взгляд в одну точку, успокаивая дыхание. Проговаривая, как можно бесстрастно:

— Я не собираюсь ограничивать тебя в общении и диктовать какие-то условия. Ты принял мой выбор. Сделал свой. Я имею право на другую жизнь...

Глупая маленькая девочка...

В этой квартире, за время моего проживания, никогда прежде не было подобного скопления народа. В первую неделю после выписки, бесконечно наставляя и уча обращению с дочерью, в моей спальне поселилась мама. Раскладной диван в зале, будучи «истинным джентльменом» занял Верховцев. В моё расположение остался мягкий уголок в детской комнате. То самое изнеженное для сидения местечко, которое я не планировала использовать под спальное место, да и вовсе превращать когда-то в полноценную кровать. Выбора не было. Единственным спасением от этих двоих стала детская комната. Именно здесь в часы сна ребенка, я могла беззаботно укрыться от напрягающе-повсеместного временного соседства.

Ожидая скорого выхода на работу я приняла решение отказаться от грудного вскармливания. Мама, естественно, негодовала. Димка вздыхал, то и дело искоса, с заметным вожделением осматривая изменившиеся во мне формы. Порывался даже переубедить. В шутку, краснея, просил дать напоследок хотя бы потрогать. За что был послан к жене, но всё же остался.

Не оценить его помощь, конечно же невозможно. Однако, давалась она слишком тяжко. Морально. После отъезда мамы, (с лёгкой подачи того же Верховцева, лаконично убеждающего в чистоте своих помыслов и доблести намерений), Димка занялся поиском няни. Хотя, надо отдать должное, в этой роли именно он, как никто другой был великолепен. Казалось, ему легко даются любые манипуляции с ребенком, на которые я шла с заметной опаской. Дочь успокаивалась в его руках за считанные минуты, когда моё терпение пробовала на прочность часами.

Димка уезжал рано утром и возвращался уже к обеду, чтобы «сменить меня на посту», позволив выполнить необходимые дела.

К конечному счёту, я даже не поняла как, (толи под предлогом, что ночью я должна отдыхать, толи решив просто не бегать туда-сюда по каждому зову ребенка), Димка перебрался из зала в детскую. Потеснив меня настолько, что в итоге я проснулась зажатой меж стеной и крепким телом, привалившимся к моей спине настолько плотно, что эрегированный член беспрепятственно ощущается всей поверхностью бедер.

— Верховцев, подвинься, — рычу сквозь зубы, пытаясь растолкать лишь его, а не дочь.

— Кусь, она спит, — бормочет сонно, захватывая в объятия ещё сильнее. Так что ладонь, «наконец дорвавшись», уверенным движением ложиться на грудь и уже спустя пару секунд, беспрепятственно проникает под майку.

— Ммм, — протягивает заметно бодрее, будто не слыша мои тихие пререкания. Слегка наваливается, захватывает плотнее, пресекая любую возможность выбраться. Свободной рукой проникает под трусики, с тихим стоном массируя влажные складки.

Буквально рычит в ушную раковину, которую после начинает покусывать и ласкать языком:

— Бл*дь, Кусь, девочка моя ненаглядная, ты хочешь меня так же дико, как я тебя.

— Дим, прошу..., — отзываюсь зажмурившись, буквально не слыша своего шёпота из-за громкого, порывистого дыхания. Его пальцы предательски нежно массируют клитор, имитируя движения языка.

Возбуждённый член, сквозь ткань трётся о бедра. Кожа горит, покрываясь испариной. Низ живота предательски тянет, буквально моля о глубоком проникновении, чтобы заполнить всю пустоту, без остатка.

Кусаю губы, моля прекратить издевательство, выводя правдивое:

— Дим, пожалуйста, мне ещё даже нельзя.

Грузно выдыхает, опаляя кожу. Шепча отяжелевшим голосом:

— Петтинг и оральный секс никто не отменял. Я знаю десяток способов довести тебя до оргазма.

— Придурок, — шепчу, повышая голос. Ощущая, что спустя десяток секунд уже не смогу заставить себя прекратить эту пытку. Выпаливаю чётко и кратко: — Именно кончать и нельзя.

Хрипит в негодовании, гортанным стоном. Откатывается назад, убирая руки с моего тела.

— Что за жизнь-то такая еб*чая? — сетует злостно, разряжая рычанием накаленный воздух. — С женой полностью отворачивает от секса, с любимой стоит колом двадцать четыре на семь, так трахаться нельзя!

— Прекрати, — кривлюсь, поправляя одежду, что царапает возбуждённую кожу, едва не до стона.

Резко переворачивается, проходя дрожащими пальцами поверх ткани. Ловя губы своими. Жадно целует, удерживая рукой от возможности увильнуть. Лаская языком настолько мучительно сладко, что я сама обвиваю его шею руками. Сжимаю под пальцами мышцы, глотая тяжёлый горячий воздух его дыхания. И лишь глубоко в сознании маленькая, обиженная девочка, что любит другого, тихо молит «не надо». Тело же требует продолжения:тяжелых мужских рук, сжимающих бедра до боли; горячего члена, насаживающего на себя до предела; влажных губ, жадно ласкающих грудь... Боже... Восемь месяцев воздержания. Одна эта фраза заставляет вспыхнуть ярким пламенем, позволяя отдаться в умелые руки.

Проводит ладонью по внутренней части бедра, поднимаясь выше. Ощутимо сглатывает останавливаясь на ткани, сжимая в кулак влажные трусики. Рефлексивно подаюсь вперёд, за рукой, выпуская из губ громкий стон.

Приподнимает пальцами мой подбородок, втягивая в себя нижнюю губу. Жадно посасывает, обдавая щеки горячим дыханием. И я сдаюсь, не способная думать. Отвечая со всей страстью, что скопилась внутри за это долгое время. Что росла и крепла абсолютно к другому. Опустошаюсь практически полностью, готовая забыть все советы врача.

— Глупая, маленькая девочка, — шепчет отрываясь. Нервным движением приводя волосы в полнейший беспорядок. — Ты, как и прежде отзываешься на каждое моё прикосновение. И любишь ты меня, несмотря на всю херню, которой засрала свою чудную головку. Просто любовь вот такая, без минора и лирики. У нас с тобой всегда на острие. Со скандалами, битьём посуды и страстью. Смирись уже, а? Там лучше не будет. Заскучаешь. А здесь дочь. И я, вновь, ради тебя пошлю всё к черту...

Отворачиваюсь к стене, закусывая до боли губы, что имеют солоноватый вкус. Слезы катятся из глаз абсолютно беззвучно, и лишь Димкино дыхание нарушает тающую тишину вокруг.

Поднимается с постели, бросая раздражённо:

Ребенок не виноват, что родители идиоты

— Привет. Думала ты уже уехал, — пытаясь скрыть неловкость, увожу взгляд на дочь, что держу на руках. Кухня наполнена запахом свежесваренного кофе. Часовая стрелка на циферблате застопорилась в районе восьми утра.

— Практически, — деловито салютует кружкой. — Дай мне Алиску и позавтракай. Иначе опять вспомнишь про еду не раньше обеда.

Трепетно перехватывает ребёнка, оставляет чашку подальше. Отвечая улыбкой на тихое кряхтение. Дополняя более мягко.- Да, и не жди меня сегодня, но начинай бить тревогу если не объявлюсь до следующего утра.

— Проблемы?

— Решаемы, — парирует сухо. Напрягаюсь, отворачиваясь к стене. Наполняю чашку терпким напитком. Едва справляясь с дрожью в руках, чтобы не пролить мимо.

Казалось, слишком давно убедила себя в бесполезности за него переживать. И вот опять это склизкое чувство. Подвешенное состояние при полной неизвестности происходящего и невозможности на него повлиять.

— Это всё что мне следует знать? — вывожу осторожно. Присаживаюсь напротив, пытаясь рассмотреть что-то большее.

— Серёга сообщит, если меня случайно повесят за яйца, — подмигивает с глупой улыбкой, возвращая взгляд к дочери, притихшей в его руках.

— Будь осторожен, — вывожу тихо. Прекрасно помня, насколько гиблое дело вытягивать из него слово за словом.

— Ради тебя? — уточняет лукаво.

— Ради неё, Дим. Вчерашнее ничего не меняет.

— Смотря для кого, Кусь, — протягивает с усмешкой. — Смотря для кого из нас.

***

Девять часов. И не верится, что настал вечер. Дочь наконец улеглась. Словно лакмус, пребывая весь день в схожем нервном состоянии, что и я. Её эмоциональные качели закончены, а я так и продолжаю невпопад ходить из комнаты в комнату. Туда-сюда. Что-то делаю, смериваю урывками время. Телефон молчит. В квартире непривычно тихо. Чужеродно. Словно все эти месяцы и не жила одна. Тревога на сердце становится ярче. Прав Макс, спокойствие позволительно, только когда ничего не ждёшь. Ни от кого не зависишь. Следуешь чёткому алгоритму действий. Так проще. Иначе... Сходишь с ума от переживаний и мыслей. Не за себя. Навязываешься своим присутствием. Ищешь внимания. Глупо применять это к Димке, но всё же. Сердце весь день не на месте. Возможно, гормоны берут своё. Или же с появлением дочери я попросту стала порядком сентиментальна?

Набираю знакомый номер, желая отвлечься и скинуть нервозность. Звонить Верховцеву дрянная затея. Если он занят - то занят. Заткнет односложно, в момент переключившись на свои дела. А Макс, порой, кажется, доступен все двадцать четыре на семь. Хотелось бы верить, что данное право имею лишь я.

— Привет. Не мешаю, — уточняю с улыбкой.

Дочь спит. В запасе должно быть час, в лучшем случае два. Отрешиться от всего и тихо забыться. Главное соблюдать негласные правила. Три «не». Которые вечно пытаюсь нарушить. «Не обещать; не давать надежду; не признаваться в чувствах.»

Слова, заменяемые кратким молчанием. Которое каждый способен понять. Так проще? Пожалуй. Четыре месяца. Впереди. Позади больший отрезок. Возможно ли что-то? Кто знает... Остаётся лишь ждать.

Разговор сам собой уводит от тягостных мыслей. Звонок ему всегда представляется дверью в параллельный мир. Моя персональная «Нарния». Где всегда тихо. Уютно. Спокойно. Где легко дышится. Окутывает мягкость и нежность. Согревает теплом. Будто измотавшись по свету, вновь, ненадолго, попадаешь домой.

Щелчок замка режет слух, заставляя очнуться.

— Макс, прости, мне пора. Кажется Димка вернулся, — вывожу с тихим сожалением, слыша в ответ настороженное:

— Мне казалось, он женился.

— Да, — спохватываюсь, зажмуриваю глаза. Лишь когда откровенно честен не можешь попасться на лжи. В противном случае... — Мне тоже казалось. У него похоже проблемы и причина этому я.

— Многое произошло с момента моего отъезда? — уточняет с излишней серьёзностью.

— Слишком многое, — парирую с грустью.

— Не хочешь рассказать?

— Не сейчас, — вывожу тихо, созерцая у порога Верховцева, облокотившегося на дверной косяк.

Глубокий выдох, доносящийся из трубки, кажется, сотрясает воздух небольшой комнаты. Глаза же напротив, откровенно накаляют его до предела.

— Чувство вины — главный инструмент манипуляции, — заключает мой собеседник с ощутимой тоской. — Пообещай, что постараешься не брать на себя ответственность за чужие проблемы. Любое стечение обстоятельств — это собственный выбор. Его. Мой. Твой. Каждого.

— Я обещала тебе ничего не обещать, — грустно улыбаюсь, уводя взгляд от порога.

— В виде исключения, — завершает серьезно.

И так хочется прошептать в ответ «я очень сильно жду тебя»... Однако губы выводят иное.

— До скорого. Спасибо. Пока.

— Слушай, хорош развлекаться подобным образом, — недовольно подначивает Верховцев. — Давай я тебе организую уик-энд в страну воздушных замков? Отдохнёшь пару дней. Закроешь Гештальт. Вернёшься. Сделаем вид будто ничего в помине и не было.

Запах крепкого алкоголя опережает его приближение и я ненароком кривлюсь, решая в ответ промолчать.

— Как малая? — уточняет с напором.

— Уложила, — поясняю негромко, оценивая степень его опьянения.

— Пойду проверю, — заявляет резонно, направляясь тараном к соседней двери.

Опережаю, выводя мягко:

— Дим, не надо. Твоя дочь спит. В таком состоянии ты только её напугаешь.

— Был повод для горя, — парирует бодро. Не позволяя определить на глаз сколько он выпил. — Вернее два, — морщится задумываясь. — А нет. Теперь даже три.

В одно движение достает пистолет. И я лишь взглядом успеваю урвать часть кобуры, что привычно спрятана курткой. Рывком снимает с предохранителя, упирая под свой подбородок. Внезапность действий порождает растерянность. И вместо попытки обезоружить, кой меня учили когда-то, лишь стискиваю зубы до скрипа и крепко зажмуриваю глаза.

Щелчок курка. Глухой хлопок.

Монотонная фраза, подгибающая колени:

Глава 4. Пусть я буду рядом, когда рухнут твои воздушные замки

Вереница дней, протянувшаяся следом, мало отличалась друг от друга. Димка уходил с утра, возвращался к позднему вечеру. С каждым днем всё чаще прибывал в глубокой задумчивости.

Его супруга, пользуясь всеми доступными рычагами воздействия, неустанно требовала присутствия в своей жизни. Он шёл на это с большой неохотой, всеми правдами и неправдами отлынивая от обязательств.

Ссоры с отцом отражались блокировкой счетов, срывом контрактов. Наставления матери натягивали истощенные нервы.

Её нравоучения, то и дело, отражались и на мне. Разряжались личными звонками и встречами.

Меня обвиняли в лицемерии. В попытке забрать чужое. Разрушить прекрасную семью, картинку которой столь скрупулёзно создавали. Меня, как и прежде, только отныне в открытую, называли его «глупой ошибкой молодости» и считали помехой на пути к настоящему счастью.

Глупо было даже представить, чтоб в сложившихся обстоятельствах Димке позволят «соскочить» со столь «обоюдно выгодного проекта». Ждать вмешательства в свою сферу деятельности для меня было попросту невозможно. А «помехи» с пути великих и могучих, как известно, следует вовремя убирать. Поэтому, в очередной раз, встретив на прогулке с ребенком несостоявшуюся свекровь, пришлось вернуться к разговору с Верховцевым. Объяснить, что и в его интересах как можно скорее покинуть пределы моей неблагонадежной квартиры.

К тому времени, с его лёгкой подачи, в моей жизни появилась помощница. Без которой, отныне, гулять с ребёнком я не решалась. На улице, в одиночку, велик риск встретить вездесущих советчиков, которые радеют за счастье и благоразумие своего великолепного сына. И никакие ребята Верховцева им не чета. Глупо спорить с тем, кто может лишить тебя хорошего места. Глупо надеяться на то, что со мной не решаться поговорить по другому. Надавить на больное.

Мария Тимофеевна, няня, что одобрил и представил Верховцев, была женщиной среднего возраста. Коренастая, плотная. Из тех, что и коня наскоку остановит, и в горящую избу по надобности. «За её спиной» я ощущала себя в безопасности. Однако, наедине она отличалась кротким нравом и некой умудрённостью опыта. С лёгкостью считывая насквозь и располагая к себе людей.

Седовласая блондинка, с узелком на затылке из вьющихся, непослушных волос; миловидная и проницательная,- наполняла спокойствием, вокруг себя, любое пространство.

Я прониклась её теплотой и умением управляться с ребёнком. Димку же больше интересовали другие критерии: дипломы; рекомендации; характеристики. А мне важен был человек. Под взглядом которого буду чувствовать себя уютно. Кто не станет журить за любую провинность. Кто поможет советом и научит как правильно... К удивлению, за короткий период, эта милая женщина стала для меня настоящим ангелом-хранителем. Благодаря ей я действительно смогла осознать и принять факт свершившегося, пусть и незапланированного материнства.

***

Верховцев приезжал по возможности. Точный график, в сложившихся обстоятельствах, спланировать слишком сложно. По итогу, с порога я встречала «одного»: хмурого; усталого; полностью взвинченного. Отогревала улыбкой и тихими разговорами, отпуская на свободу «другого». Того, кто с удовольствием возился с дочерью. По-детски резвился, пытаясь уловить новый жест, умение, «факт взросления». Того, кто смеялся. Заразительно звонко. И выглядел, по сравнению с первым, заметно счастливее.

Оставаясь верным негласной договоренности, между нами образовались несколько тем, которые каждый старался не трогать. Подобный формат отношений и ведения дискурса, пожалуй, доставлял удовольствие обоим. В нём не было лишних эмоций, взаимных иллюзий и пререканий. В нём был момент. И в этом моменте меня не сковывали по рукам и ногам. В нём попросту было легко и свободно. Я знала, что он уйдет. Знала о том, что вернётся. Оставит на пороге «ворох проблем» не вовлекая это всё в наши жизни. Мы вновь начинали дружить. Вытаскивать друг друга морально. Как это было когда-то... И забывались обиды. Пугающее будущее, приближающееся с невероятной скоростью, казалось, стало восприниматься легче и проще. И, да, я убедилась в одном... Что совершенно не против, если у дочери, хоть номинально, будет такой «воскресный папа».

Мария Тимофеевна подтрунивала меж делом, что найти лучшего отца, чем родного, увы, невозможно. Сложно спорить. Однако, выговаривалась она не всегда наедине. Любезничала с Димкой, на манер моей мамы. Оберегая его точно младшего сына. Подкармливала горячими пирогами и неустанно продолжала напоминать, что дочь-зеркало отца. Только от него зависит какой она вырастет и будет ли счастлива. Верховцев от удовольствия расправлял плечи, показывая себя во всей красе. Я же фыркала, стараясь не придавать его лёгкому флирту большое внимание.

Подобные философские изречения, от умудрённого опытом "товарища" слушала, лишь пожимая плечами. Если в подобном есть доля истины, следовательно, по жизни как раз мне и придется несладко. Моему спутнику и подавно. Отсутствие эмпатии отца; бесчисленные романы; уход от мамы — всё это слишком четко стоит перед глазами. Брать ли из этого урок? Делать ли выводы? Вопрос риторический. Однако, в чем-то она всё же права. Если у девочки хорошие отношения с отцом - в отношениях с противоположным полом ей значительно проще. Девочка будет знать, что искать. И непременно найдёт. Следуя рука об руку, по жизни, с прообразом отца.

***

Благодаря помощи няни, я наконец-то смогла вернуться к работе. Проект был закончен. Оставалось лишь максимально серьёзно подготовить себя к презентации. Вызубрить всё до единого знака. Научиться держаться спокойно. Уверенно. С лёгким нахальством, сродни повелению моего куратора.

Следовало привести себя в идеальный порядок. Ведь, никто не должен усомниться в моей способности выиграть тендер; занять новую должность. Никто не должен заподозрить, что порой я работаю ночами, попутно качая на руках неспящую дочь. Никому не должна прийти мысль, что я не осилю возложенные на меня обязательства и перспективы. Никому. Ведь я сама выбирала этот путь. Остаётся бороться за своё право идти по нему и беспрепятственно следовать конечной цели.

Тебе понравится!

Солнечный день. Приятная тихая музыка. Запах ароматного кофе, что стоит предо мной на столе. Лирическое настроение, позволяющее без причин улыбаться прохожим, с веранды небольшого, уютного кафе.

Послеобеденное время. Посетителей мало. Никто не мешает насладиться моментом. Несколько минут тишины. Спокойствия. И нет надобности делить с кем-то отведенное время. На работу чуть позже. Дома образцовый порядок. Спасибо Марии Тимофеевне. Привнесенный ею режим выверен до мелочей. А, следовательно, этот момент сейчас принадлежит только мне. И это безумно приятно.

— Привет, — проговариваю с улыбкой, слыша в ответ не менее довольный мужской голос. — Как она? Что нового?

— Течёт однообразно, внося незначительные коррективы. Как ты? Готова? Когда отчаливаешь созерцать красоты северной столицы?

— Через семь дней, — протягиваю неспешно, отпивая терпкий напиток. — Планирую вылететь утром. Первый прогон претендентов назначен на пять. Думаю времени хватит. Познакомлюсь, согласую линию поведение с новым начальством и на покорение новых вершин.

— Умница. На пути к победе главное настрой, — подбадривает уверенностью, в которой нет и намека на долю сомнения. «Ты справишься». Именно так я слышу эти слова. И улыбка не сходит с губ.

Прикрываю глаза, пытаясь, представить его напротив. Расслабленного. Спокойного. Одетого во что-то удобное и практичное. Без пафоса и вездесущего выпендрежу. Хотя, возможно, его футболка, да джинсы обходятся дороже моей фирменной сумки. Неважно. Впечатление, что он создаёт не зависит от наличия или отсутствия дорогого костюма. Макс есть Макс. Этим всё сказано.

Короткий ёжик светлых волос; лёгкая небритость; глубокий взгляд, проникающий прямо под кожу; мягкая улыбка и ямочки на щеках. Всё, что я люблю так давно. И чего так сильно не хватает рядом.

— Лик, мне необходимо в ближайшее время прилететь в Москву, — проговаривает неспешно, словно зондируя почву. — Подписать документы и скорректировать общие сроки.

— Когда? — выпаливаю излишне нервно, срывая на дрожь доселе спокойное дыхание. Щеки заливает огнём, а сердце в груди стучит так, будто вот-вот выпрыгнет наружу.

Выдыхает смеясь, превратно истолковывая моё нервное возбуждение.

— Как только руководители проекта придут к взаимному согласованию даты.

Губы дрожат и кофе уже не прельщает. Сглатываю, пытаясь теоретически предположить сколько на это потребуется времени.

— И... как долго ты здесь пробудешь? — уточняю несмело.

— Увы, это от меня не зависит. Возможно пару дней или больше, — отзывается с меньшим удовлетворением. — Вопрос, за сколько соберут и подготовят необходимые бумаги. В отрасли строительства, как и везде сущая бюрократия.

Прикрываю глаза ладонью, пытаясь понять как быть дальше. У меня в остатке быть может месяц, пара недель или дней. Я готова к подобному? Нет. Как и раньше...

— Макс, я уезжаю на несколько дней. Не хотелось бы..., — запинаюсь, нервно кусая губы. Всё должно было быть не так. А что, если...

— До Питера лететь чуть больше часа, — парирует мягко. — Думаешь, если мой график совпадет с твоим, я не найду возможности их совместить?

— Честно, не знаю, будет ли у меня время, — протягиваю с щемящей тоской. Я не могу воспользоваться этим шансом прямо сейчас. И не могу его упустить. Сколько ждать после? Месяц, два, три или полгода? Работа движется медленнее, чем запланировано. Слишком сложный проект. Он говорил...— Для участников мероприятие продолжается до глубокой ночи, — констатирую сухо. — Все два дня на износ. Поэтому, было бы здорово, если бы ты приехал как только я от этого освобожусь...

— Давай не будем загадывать, — пресекает мягкостью голоса, в котором хочется раствориться забыв обо всех препятствиях и преградах. — В любом случае нам необходимо увидеться и поговорить.

Зажмуриваюсь. Молча кивая. И пусть он не видит. Сама знаю, что надо. Только как? И к чему этот разговор приведёт?

— Сообщи, когда узнаешь точную дату, — проговариваю бесстрастно, будто перелистываю своё расписание, обсуждая минутную встречу. — Я постараюсь что-то придумать. Но всё же надеюсь, что ты прилетишь как только я буду свободна.

— Занимайся своими делами и не думай о лишнем. Всё сложится так, как должно, — парирует мягко.

— Угу, — протягиваю в ответ. Если суждено, то это станет не последняя наша встреча. Кажется Димка прав. Мои воздушные замки уже сейчас дают не слабую трещину.

Не успеваю толком попрощаться, натыкаясь взглядом на второго собеседника, спешащего ко мне на встречу.

— Веста! — буквально кричит довольная подруга, обвешанная яркими бумажными пакетами, пестрящими названиями фирменных магазинов. — Я тебе сейчас такое покажу!

— Макс, у меня..., — теряюсь в объяснениях, созерцая чужое довольство. — У меня Лизка закончила шоппинг и, кажется, в ближайшие полчаса я точно буду занята.

Смеётся в ответ. Заразительно ярко. И я машинально растягиваю губы в улыбке. Пусть грустной, но всё же.

— Терпения тебе, — произносит с издёвкой. — Наберу, как появится информация. Сейчас мой обеденный тоже подходит к концу.

— Пока, — вывожу с тихим вздохом. По обыденности, не решаясь сказать более вслух.

— До встречи, Беда, — пробивает ознобом по коже. Отключаюсь, переводя взгляд на подругу, что сверлит меня взглядом в ожидании чего-то большего. Фыркает. Закатывая глаза.

— Детский сад, — комментирует яро. — «Я тебе ничего не скажу, да и ты не спрашивай лишнего!». Вест, ты реально считаешь, что это нормально?

— Лиз, он прилетает..., — проговариваю задумчиво, отмахиваясь от её изъяснений.

— Нашла новость, — хмыкает, сваливая груду пакетов у ножки стола. — Даже твоя мама об этом в курсе. Уже заготавливает заранее успокоительное. Не говоря про Верховцева. Тот пожалуй рвёт и мечет, готовясь лезть на амбразуру!

— Ты не поняла..., — продолжаю задумчиво. Кусая губы в попытке разобраться как вести себя дальше. — Максу назначат вылет в ближайшие дни. У меня теперь нет времени до окончания его контракта.

Сработал эффект неожиданности

Крепкий кофе с ложечкой кардамона. Прикрываю глаза, отпивая щедрый глоток, как только дымок от чашки становится немного слабее.

Мама в который раз уточняет о том, не следует ли ей остаться на время моего отъезда? Тактично отказываю, уверяя, что мои «помощники» справятся с поставленной им задачей.

Между делом, спрашиваю по поводу вчерашнего звонка, натыкаясь на полное недоумение, отражающееся на лице: «да, был; номер неизвестен; не знаю, почему он не виден».

Пытаюсь осмыслить всё сказанное, убеждаясь, что внутри появляется явная червоточина, заставляющая искать неувязки; лишний раз отмечать изменения мимики; сканировать поведение на предмет подозрительности. Как же хочется вместо этого тишины и спокойствия...

Шесть тридцать. Рассвет едва освещает тёмное небо. Накинув мягкий халат, стою перед окном, выстраивая в мыслях план предстоящих действий. Выверяю каждый пункт, отмечая для него определенное время. Чтобы действовать спокойно и четко нельзя терять драгоценные минуты на суету. Необходимо сейчас разложить всё по полочкам; определиться в приоритетах исполнения каждого дела.

Димка обязался приехать к восьми. Обернуться до вокзала и назад возможно в течении полутора часа. Следовательно, с десяти до двух мне необходимо разобраться со всем оставшимся и успеть привести себя в идеальный порядок. Самолёт в пять. В два необходимо выйти из дома. В лучшем случае прогуляюсь по duty free, в худшем — прибуду в аэропорт вовремя.

Мама проверяет вещи, что собраны внучке для «переезда». Горы сумок складируются у порога детской комнаты, в то время, как я уезжаю с небольшим чемоданом.

Димка заявляется на полчаса раньше. Усталый. Небритый. Невыспавшийся. «Падает» за стол, требуя плотный завтрак и двойную порцию кофе. Мама тут же спешит исправлять ситуацию. Я же стараюсь держаться нейтрально. В приоритете дел на сегодня отсутствует пункт вести себя с ним лояльно и мягко. Данная линия поведения убеждает его в чём-то большем, нежели есть между нами на самом деле. Всё, итак, слишком сложно, а пустые надежды способны лишь отправить наши жизни.

— Не подозревал, что, в подобном возрасте, буду рад несколько дней пожить у родителей, — протягивает Верховцев за чашкой кофе, отъедаясь омлетом с беконом.- Оказывается, когда тебе имеют мозг две женщины сразу — это то ещё удовольствие.

— Заведи любовницу, — произношу я мимоходом. — Почувствуешь разницу. Их станет три.

— Анжелика, ну что ты издеваешься над бедным мальчиком? — пресекает дискуссию мама. — Димочке, итак, нелегко в сложившейся ситуации!

— Конечно, — поддакиваю, выдавливая из себя улыбку. — Прошу извинить за моё неуместное чувство юмора.

— Нелли Борисовна, — умиляюще сладко выводит Верховцев, обращаясь к моей маме. — Ради всего святого прошу, дайте своё родительское благословение на то, чтобы я как следует выпорол вашу дочку! Вот никакого ж сочувствия у неё, да уважения к старшим!

Мама смеётся, подписываясь на всё, под этим умоляющим взглядом и открытой улыбкой. Я лишь презрительно фыркаю. Удаляюсь в другую комнату, не нарушая сложившейся между ними идиллии.

Спустя двадцать минут они готовы отчалить. Обнимаю у порога маму, интенсивно кивая на её уговоры звонить при первой необходимости в какой-либо помощи. Плавно выпроваживаю обоих из своего жилища, готовясь вздохнуть полной грудью, наконец обретя некое расслабление.

— Мне дали зелёный свет на все методы твоего перевоспитания, — озорным шепотом бросает Верховцев, поравнявшись плечом к плечу.

Не сильно ударяю в широкую спину, мысленно желая ему поскорее убраться подальше.

— Жди меня и я вернусь, — парирует он с веселой улыбкой, отправляя в мою сторону воздушный поцелуй.

Излишне резко защелкиваю замок. С глубоким выдохом качаю головой. Прокручивая в голове строчку, некогда популярной песни: «и не спрятаться от него и не скрыться...». Отправляюсь на кухню, беззвучно моля о пощаде. Кофе. Крепкий кофе. Как единственный возможный аналог допинга в моей жизни. И желательно двойную дозу, пока есть возможность побыть наедине с самой собой и своими мыслями.

***

Два поочередных звонка в дверь. Бросаю взгляд на часы, отмеряя от отъезда мамы и Димки чуть более часа. Хмурюсь, спеша открыть раньше, чем трель разбудит дочь. Для чего было так спешить? И отчего не использовать ключи, зная приблизительный распорядок? После кормления дочери прошло совсем немного времени. Я надеялась спокойно проверить документы и успеть завершить последние приготовления за короткий момент тишины.

Отпираю дверь прежде, чем разражается очередной звонок. Буквально теряю дар речи, прирастая к порогу на несколько долгих секунд. Зажмуриваю глаза в желании убедиться, что это происходит наяву. Распахиваю ресницы, пьянея от бархатного голоса, выводящего что-то вроде приветствия. Мозг не справляется с обработкой информации, концентрируясь лишь на визуализации. Я слышу фон, в невозможности разобрать слова. Будто «оголодавши», ловлю жесты и взгляд; изменения мимики и улыбку. Сердце грохочет с безумной скоростью. Дыхание то учащается, то замирает. И не понятно как, будто упускаю некий момент, с какой-то сверх скоростью, после «полного торможения», преодолеваю дистанцию в разделяющий метр. Уже не заботясь о том, какое произвожу впечатление. Зацеловываю знакомые губы и щеки, беспрепятственно висну на шее мужчины, что стоит на пороге моей квартиры.

— Макс..., я так боялась этой встречи..., — шепчу, не способная убрать с губ улыбку. Не двигаясь с места, утопаю в его объятиях. Льну ближе, отвечая на каждое незатейливое прикосновение.

— Пожалуй, я тоже, — согревает теплом, зарываясь пальцами в моих волосах. Прижимает к груди, с каждым вдохом пропуская через себя все те эмоции, что накрывают меня снова и снова, обдавая волной сверху донизу. — Возможно мне действительно стоило уехать, — констатирует с явной улыбкой, проникающей в голос. — Твоя реакция на встречу превзошла все мои ожидания.

Всё планы катятся к чёрту

— Утро перестает быть томным, — со смешком выводит Верховцев. — Дорогая, это и есть твой четырехдневный Экспо? Тогда может мне не стоит забирать Алиску, чтобы твой парень на собственной шкуре прочувствовал, что такое настоящая семейная жизнь, м? Глядишь после и делать ничего не придётся.

Дочь начинает кряхтеть, проснувшись от громкого голоса. Забираю её на руки, стремясь как можно скорее вынести навстречу отцу.

— Дим, прекрати паясничать. Ты мне обещал, — прошу сухо, поравнявшись в ним взглядом. Плавно покачиваю дочь, пытаясь этим нехитрым движением избавить и себя от нервозности, достигающей своего апогея. Прохожу вперёд, становясь «между двух огней», что столкнулись лицом к лицу в небольшом коридоре.

—Конечно-конечно, — протягивает Верховцев приторно сладко. — Настоящий мужчина всегда держит свои обещания. Правда, Максим..., не припомню как там тебя по батюшке?

— Не стоит обременять себя лишней информацией, — плавно кивая, заключает Макс, продолжая наблюдать со стороны за разыгравшимся перед ним спектаклем. То и дело, невольно смеривая меня спокойным взглядом, точно ища ответ на вопрос: «стоит ли в это вмешаться?»

— У меня в столе целая папка с досье на тебя, — цедит Верховцев сквозь зубы, распаляясь по окончании широкой улыбкой. — Так, что, действительно, нет лишней необходимости.

— Пожалуйста, возьми дочь, — обращаюсь к нему, сверля взглядом. — Я провожу гостя и приведу себя в порядок. Через полчаса у меня запись в салоне.

— Конечно, милая, — язвит в ответ, проходясь сосредоточенным взглядом по моему лицу. Наверняка отмечая припухшие от слёз глаза и алеющие от поцелуев губы. — Но в начале мальчики выйдут на перекур. И не сообщай мне, пожалуйста, что твой идеальный не имеет вредных привычек. Одна из них как раз стоит между нами.

— Дим! — не сдерживаясь, повышаю голос, вызывая подобной реакцией плач ребенка.

— Можешь ощупать меня сверху донизу, — издевается в ответ Верховцев. — При мне нет колюще-режущих. Пистолет и тот оставил в конторе. Маленькая, я же ехал к дочери, а не на разборки!

— Всё нормально. Собирайся, — кивает в мою сторону Макс, проходя мимо спокойной походкой.

— Вы надо мной издеваетесь, да? — выдавливаю из себя тише, закусывая губы до боли от напряжения вокруг, что до предела раскаляет и без того душный воздух.

— Кто бы говорил, — парирует с улыбкой Верховцев, широким жестом, едва не с поклоном, распахивая дверь перед гостем.

Щелчок. И тишина вокруг начинает давить сильнее, нежели их обоюдное присутствие рядом. Лишь дочь, от резкой смены поведения, недопонимающи хлопает глазками. Словно рассматривая во мне что-то необычное. Выдыхаю. Призывая себя к спокойствию. Иду в детскую, распахивая окно и, едва успеваю вернуть в кроватку ребенка, как слышу очередной щелчок открытия двери.

— Анжелика Викторовна, — доносится тревожный голос Марии Тимофеевны. — А там...

— Что?! — вылетаю из комнаты, буквально врезаясь в свою помощницу.

— Там мальчики... довольно натянуто разговаривают. О вас, — хмурится, преграждая путь, точно скала. Позволяя лишь метаться рядом в попытке преодолеть неподвластное препятствие.

— Пропустите, пожалуйста, я должна..., — сама не зная, что делать, пытаюсь пройти вперёд. Пока очередная попытка не завершается её крепкими объятиями.

— Нет, моя хорошая. Побудьте здесь, — слегка удерживает, плавно поглаживая по спине. — Пусть они оба немного выпустят пар. Там всё настолько наэлектризовано, что вам сейчас лучше не появляться поблизости.

— Мария Тимофеевна, это..., — начинаю запинаясь.

— Я поняла, — кивает в ответ. — Пойдёмте заварим чайку. Хороший чай помогает успокоиться и не в таких ситуациях.

— Я уже спешу, — заверяю нервно, то и дело всматриваясь в неподвижную дверь. Желая распахнуть её до предела, убедившись, что за ней действительно «всё в порядке».

— Идите собираться, а я заварю, — проговаривает мягко. — Всё будет хорошо. Дмитрий Андреевич большой мальчик и не станет делать что-то напоказ. Ему ни к чему представать перед вашими глазами в неугодном свете. Так что не накручивайте себя лишними переживаниями.

Качаю головой, сомневаясь в её словах. Мне ли не знать, что Димка не всегда способен усмирить разыгравшиеся эмоции. А с Максом у него слишком долгие счёты.

Нехотя отступаю в сторону спальни. Наспех переодеваюсь и закалываю непослушные волосы. Делаю всё на автомате лишь бы не думать о том, что происходит за дверью.

Всё идёт не так. Все планы катятся к чёрту. Голова нещадно раскалывается, не позволяя сосредоточится на простых необходимых делах. А сердце и вовсе выбивает сумасшедший ритм, то и дело, грозя, выпрыгнуть из грудной клетки.

— Молодые люди, может быть чаю? — умилительно трогательно уточняет Мария Тимофеевна, у вошедших в квартиру, спустя добрый десяток минут.

— С удовольствием, — парирует дерзко Верховцев. — Тем более сегодня вся семья в сборе. Я, дочь, Куська, да её абсолют.

— Прошу нас извинить, но меня уже ждут, — выпаливаю скороговоркой, беспрекословно следуя к выходу. Суетно сгребаю с полки ключи, вкладывая их в ладонь Макса. — Моя машина на парковке за домом. Пожалуйста, подгони к подъезду. Я сейчас спущусь.

— Она такая фиолетовенькая, если ты забыл. Мой подарок, — скалится Верховцев, подмигивая. А я наспех сканирую внешний вид обоих на предмет видимых повреждений.

Макс забирает рюкзак, благодаря Марию Тимофеевну за предложение и мирно прощается, получая в ответ напутствие, схожее с родительским благословением.

— Вы бесконечно добры ко всем униженным и оскорбленным, — обращаясь к помощнице, театрально вздыхает Верховцев, как только дверь вновь оказывается плотно закрытой.

Игнорируя Димку, направляюсь к дочери, что притихла на руках Марии Тимофеевны. Нежно целую пухлую щёчку, обещая забрать её сразу, как только вернусь из командировки.

— Всё будет хорошо, — мягко уверяет в ответ спокойная женщина. И я лишь кивают, пытаясь собрать всю волю кулак и поверить в подобное.

Помни про воздушные замки

Улыбаюсь своему отражению в зеркале: блестящие пшеничные волосы кропотливо уложены в голливудские локоны, а после собраны на затылке в подобие классической французской ракушки; нюдовый макияж выглядит совсем невесомым, словно автор едва подчеркнул скулы и добавил акцент на глаза, распахнув взгляд аккуратной, притягательной стрелкой. Осталось лишь переодеться в классический брючный костюм, выделить шею воротом белой рубашки и образ «деловой и успешной» можно считать завершенным.

— Снежана, вы чудо, — благодарю мастера, что примостилась за креслом, наблюдая со стороны реакцию на проделанную работу.

— Не удержалась от возможности выделить глаза, — проговаривает с довольством высокая, жгучая брюнетка, улыбаясь в ответ. — Они у вас сегодня сияют. И, если вы не против, я включу в счёт помаду. Аналогичный оттенок тому, что использовала. Он освежает губы, не стираясь от внешних воздействий, и визуально убирает видимую припухлость.

— Конечно за, — смущённо киваю, продолжая рассматривать своё отражение с довольной улыбкой. Спустя пару часов необходимо выдвигаться в аэропорт. И, кажется, сейчас я вполне готова к тому, чтобы прибыть туда во всеоружии.

***

Тишина. Квартира встречает прохладой и свежестью, смешанной с тонким ароматом, пронизывающим пространство буквально с первых шагов. Сбрасывая туфли, следую за невидимым шлейфом. Распахиваю дверь кухни, наполненной не меньше, чем сотней цветов. Нежные фрезии, постельных оттенков, заполняют собой практически всё рабочее пространство небольшой комнаты. А на полу, в широких вазонах, расставлены букеты пушистых пионов.

Распахнутое окно спасает от яркости аромата. Однако, всё моё внимание сосредоточено не на многообразие нежных красок вокруг. Оно фокусируется на центре стола, где сиротливо стоит небольшой белый букет, под которым зияет аккуратно сложенная записка.

«Размер имеет значение» — прописано размашистым Димкиным подчерком, в дополнении с озорным смайлом. — «Маякни, когда убедишься в правдивости фразы, что всё познается в сравнении.»

Складываю пополам приятную на ощупь бумагу. Плавно присаживаюсь на стул. Осматриваюсь по сторонам. Это безумие радует глаз, но не вызывает улыбки. И хотелось бы задаться глупым вопросом: что на него нашло? В ответе нет смысла.

Расчищаю поверхность, ставлю на плиту турку с кофе. Аромат вокруг усиливается, смешиваясь в необычные, приятные ноты. Отпиваю глоток бодрящего напитка, прописывая на экране мобильного короткое «спасибо». Его жена на подобное проявление чувств записала бы тысячу сторис. Что ж. Мне позволительно оставить подобную прерогативу именно ей. Жизнь напоказ проецируется из желания кому-то что-то доказать. В моём случае подобное отсутствует напрочь.

Усмехаюсь, ловя себя на забавной мысли:

«Я действительно могла бы стать для него лучшей любовницей. Не требующей чего-то взамен и не выставляющей на всеобщее обозрение то, что должно быть скрыто от лишних глаз».

Могла бы. Только хеппи-эндом от этой роли как-то не пахнет. Завали хоть весь дом цветами, они увянут раньше, чем пройдёт неприятное послевкусие. Быть любовницей — тот ещё тот мазохизм. Моя психика это не выдержит.

«Помни про воздушные замки. На связи. Целую».

Высвечивается на экране, под Димкиной аватаркой. Настроение сходит на нет, и желание двигаться дальше попросту исчезает. В этот раз всё не может закончиться так же. Мы с Максом перешагнули статус «друзья» и теперь впереди два пути: либо идти вперёд, либо... Либо вычеркнуть друг друга из жизни. Прямо как в сказках на перепутье у камня: направо пойдешь коня потеряешь, налево пойдешь... С жизнью расстанешься, если не изменяет память. Но главный посыл не в выборе направления. Всё сводится к обоюдному: обратного пути нет. А что ждёт впереди? Никто не знает никто. И только Димка идёт ва-банк, заранее убеждая, что из нашего воссоединения с Максом ничего путного не получится.

Допиваю остывший кофе, набирая номер подруги.

— Мне нужна твоя помощь, — проговариваю посредственно. Включаю видео, до озвучивания тысячи вопросов, показывая на камеру реальный масштаб трагедии. — Найдешь им место у себя? Если закрою окна и уеду, то боюсь по прибытию здесь задохнуться. Плюс, не уверена, что у Алиски на это безумие не разыграется какая-то аллергия.

— Лучше бы он тебе машину новую приобрел, — фыркает недовольно. — Всё проще. У меня в гараже как раз одно свободное место.

— Лизк, — молю тихо. — Я и так сорвала сегодня все планы и уже не успеваю организовать тебе доставку.

— Хорошо, — соглашается неохотно. — Только ради малышки! С вас станется. Оставь окна открытыми. Вечером заеду. Дубликаты где-то были у мужа.

— Спасибо, — выдыхаю с толикой облегчения.

— Кстати, какой повод сего недоразумения? — хмыкает недовольно, — Димася мозгами поплыл после бурной ночи или наоборот вымаливает твоей благосклонности?

— Твоему умению опошлить любую ситуацию можно только позавидовать, — кривлюсь в ответ.

— Ой, да ладно, — выводит натянуто. — Сойдёмся на том, что ты единственная, кто не замечает, как он пожирает тебя глазами.

— Макс в городе, — выдаю нерешительно.

— Твою ж мать!- комментирует со звучным смешком. — И у тебя вновь копошение бабочек в животе, и рвотные позывы при взгляде на окружающую действительность?

— Типа того, — соглашаюсь менее радостно.

— Я даже не знаю радоваться за тебя или сочувствовать, — заключает с тяжёлым вздохом.

— Время покажет, — поджимаю губы, смеривая взглядом циферблат со спешащими стрелками.

— Ладно. С цветами я разберусь. Заодно отвлеку Верховцева от тягостных мыслей круглым счётом за полный клининг квартиры. В следующий раз задумается перед тем как скупать все цветы в магазине и портить здоровье единственной дочери!

— Возможно, в скором времени, не единственной, — поправляю задумчиво.

— Да ладно, — усмехается в ответ. — Ты ещё не в курсе? Димкина четвертинка, вчера вечером, находясь у родителей, выложила пост о шикарном празднике, устроенном в честь ожидаемого наследника. Правда Димочка на нём так и не засветился, от того и была уверена, что остался у тебя. Но всё же, по доброте душевной, поздравила с этой новостью будущего папашу. На что оказалась послана прямым текстом по всем известному адресу. Так что, у меня с Верховцевым теперь свои счёты и извинений в этом случае, как минимум, мало!

Глава 5. Заставь меня себя захотеть

Стою на кратковременной стоянке возле аэропорта, осматривая крупный чёрный автомобиль, пока мой спутник укладывает чемодан в багажник. Если верить известной присказке «мужчина компенсирует свои недостатки, чем-то большим, тем самым используя перенос внимания.»

В чём выражается истина данного высказывания, мне предстоит узнать в ближайшие несколько дней. Вот только не отпускает чувство, что наше сотрудничество не принесёт должного удовольствия.

— И к чему был этот спектакль? — уточняет с улыбкой, повторно осматривая меня вблизи, как только мы оба усаживаемся в машину.

— Прошу заметить, что я не сказала и лишнего слова, до того момента, как вы неправильно интерпретировали ситуацию. — Поясняю холодно, стараясь не придавать его интересу заслуженного внимания. — После, просто захотелось посмотреть со стороны, с кем же я действительно имею дело.

— Моя врожденная галантность взяла верх и я не смог оставить в беде красивую девушку. Разве это наказуемо? — пожимает плечами, уточняя приторно сладко. — Согласитесь, это показывает меня добрым и отзывчивым человеком. Без лишней скромности, смею дополнить, что эмпатия, одна из ярких черт моей человеческой натуры.

— При столь щедром даровании добродетели кем-то свыше, скромностью действительно вас обделили, — соглашаюсь сухо, слыша его звучный смешок.

— Иначе бы я не был тем, кем являюсь, — парирует с дерзкой улыбкой. — И знаешь, ты мне понравилась. Даже интересно, что из этого получится. В общем, ставлю на то, что пройдет всего три дня.

— Это вы о чём, простите? — хмыкаю от неприязни, что вызывает резкая смена манеры общения.

— Три дня,- вторит с улыбкой. — До того момента, как ты начнёшь меня обожать.

— Вот ещё! — усмехаюсь в ответ. — Разве, что земля сойдёт со своей оси, или же случится что-то ещё более неординарное.

— Значит придётся её накренить, — заявляет самоуверенно, выправляя автомобиль на широкую дорогу. — Ну, а сейчас, приготовьтесь, мадмуазель. На пути следования к цели вас ждёт увлекательная экскурсия. И, прошу заметить, это абсолютно не входит в мои обязанности. Все бонусы, скрашиваемые ваше присутствие в нашем прекрасном городе, идут исключительно от чистого сердца,- подмигивает, дополняя с нескрываемым довольством, наполняющим голос. — Обычно моё время стоит очень дорого, но взять шефство над вами я готов абсолютно бесплатно.

***

Путь до отеля оказался неблизким. И проходил он, действительно, через потрясающие места. Или же мой спутник постарался вписать в маршрут как можно больше красот великого города? Как бы то ни было, соглашусь с одним неоспоримым фактом: к моменту остановки возле гостиницы, моё настроение заметно улучшилось.

— Двадцать минут на приготовления, — сообщает наставник, обращаясь ко мне после любезного общения с сотрудниками ресепшен. — Постарайтесь уложиться в этот временной интервал, терпение не является моей сильной стороной. Конференц-зал расположен на втором этаже. Левое крыло. Нужная дверь вторая направо. Надеюсь увидеть вас за ней минута в минуту, без опоздания.

— Слушаюсь и повинуюсь, — усмехаюсь в ответ, забирая со стойки магнитный ключ от номера. Триста четырнадцатый. Следовательно, маршрут до него и обратно не такой уж большой. — А ваш номер? — уточняю задумчиво. Телефон мне известен, но мало ли что. Вся связь с местным филиалом идёт через него. Оборви её и я временно останусь без необходимой информации в дальнейшем следовании.

— Моя квартира недалеко, — улыбается в ответ. — Но, если задержусь с вами до двух и не успею уехать до того, как разведут мосты, придется надавить на ваше сострадание к ближнему и воспользоваться радушным гостеприимством.

— Это вряд ли, — замечаю в ответ.

— Проявление радушия? — уточняет с издёвкой.

— Скорее, уж, наличие сострадания, — поясняю, бросая на него серьезный взгляд. — Судя по вашим часам, вы вполне сможете оплатить себе отдельный номер.

— Я только проникся к вам истиной симпатией, — заявляет смеясь. — А вы оказываетесь настолько жестоки.

— Кто-то мне сегодня напоминал, что мы одного поля ягоды, — подытоживаю бессмысленный разговор.

— Что ж, — выдаёт задумчиво. — Это будет весьма интересно. Время идёт. Не заставляйте меня ждать. С каждой секундой просрочки я буду становиться всё менее любезным.

Ухожу в сторону лифта, стараясь сосредоточиться на необходимых делах. Впереди совещание с новым начальством, после деловой ужин. Необходимо морально собраться и перестать отвлекаться на мелочи. Не покидает ощущение, будто, мой наставник дразнит меня лишь для того, чтобы прилюдно вывести из себя. Моё поражение вполне может стать началом его грандиозного триумфа. Работа сделана. Сдана на проверку. Получила отличные отзывы. Следовательно, свою часть он выполнил, а вот моя как раз не завершена. Доказывать свой профессионализм предстоит ещё несколько дней, поэтому необходимо максимально держать себя в руках, не позволяя брать верх эмоциям. Не для того, за эти месяцы, я прошла все круги ада, чтобы на финишной прямой передать эстафету кому-то другому! Я обещала, своему непосредственному начальнику, самоотверженно дойти до конца. И какой-то выскочка не сможет заставить нарушить данного обязательства.

***

Конференц-зал являет собой небольшое помещение с широким овальным столом и интерактивной доской, занимающей, практически полностью, одну из стен.

— На ты или на вы? — уточняет мой визави, выбрав место во главе стола.

— Последние предпочтительнее, —заверяю серьезно.

— Располагайтесь, — язвит в ответ с широкой улыбкой. — У нас час, до появления начальства. Необходимо довести до идеала ваше выступление. Иначе к моей работе возникнут вопросы, а не поступят привычные отзывы восхищения.

Запускает на проекторе презентацию, заявляя резонно:

— Начинаем. Ни к чему терять время в пустую.

Соглашаюсь, натянуто проходя рядом. Вдох-выдох. Нервно сжимаю в руке пульт управления, подготавливая себя к «прогону». Я сотни раз репетировала презентацию этого проекта и все шаги, мимика, жесты, доведены до полного автомата. Вот, только, смотря в эти смеющиеся глаза, никак не возникает должного внутреннего успокоения, позволяющего сконцентрироваться на необходимом деле.

— Вы умеете портить аппетит. — И жизнь тоже.

Набираю Димку, едва переступив порог номера. Узнаю все последние новости, за короткое время моего отсутствия, делюсь впечатлениями о прошедшем совещании.

— Занятный тип, — комментирует недовольно, выслушивая обобщенное мнение о моем наставнике. — Хочешь я отправлю ребят присмотреть за тобой?

— Ты до сих пор этого не сделал? — подтруниваю смеясь, пытаясь разрядить напрягающий разговор.

—Кусь, я же обещал не путаться у тебя под ногами, — заявляет со звучным смешком. — Но могу пренебречь вышесказанным, если на то твоя воля.

— Спасибо, думаю обойдусь и сама, — отмахиваюсь, попутно выбирая наряд для вечера. — Дим, просто он меня бесит. Дико бесит.

— Как я когда-то? — подозрительно хмыкает в ответ.³

— Нет. Не сравнивай, — кривлюсь, понимая, что разговор «ведёт не в ту степь». — С твоим умением ему не сравниться.

— Так себе комплимент, если честно, — фыркает недовольно, продолжая излишне серьёзно. — Мне не нравится игра, которую затеял этот тип. У каждого свой порог психологической выносливости и неизвестно как ты отреагируешь на то, когда шкала поднимется к максимуму. Кстати, а с чего это твой ненаглядный не подставил плечо и не провёл разъяснительную беседу с подобным объектом?

— Прилетит завтра. Я бы не хотела это обсуждать, — выдаю тише, остановившись взглядом на спокойном темном платье классического кроя.

— Я бы тоже не хотел обсуждать, — парирует с явной издёвкой. — Но реальность такова, что от этого никуда не деться. Так что вываливай, как будешь готова. Обещаю быть объективным в разборе полетов и даже по минимуму ругаться.

— Дим, я спешу, — останавливаю на неприятной ноте, не желая уподобляться дальнейшей дискуссии. В своём возвращении в номер я видела успокоение, а обрела его полную противоположность. Теперь это пульсирующее чувство внутри необходимо как-то скрыть от посторонних глаз. Замаскировать тем, что отвлекает внимание от изучения моей фальшивой улыбки. Следовательно, и выбор наряда стоит пересмотреть. Ситуация обязывает надеть что-то более утонченное, при этом менее условное для сложившейся ситуации.

В мыслях, бессвязной цикличностью начинают крутиться слова наставника, призывающего включиться в игру: «Они хотят видеть в тебе наивную дурочку» От чего бы действительно не сменить амплуа и оправдать ожидания благодарной публики? Кажется платье, которое попало в мой чемодан только благодаря уговорам Лизки, дождалось своего звёздного часа. Была, ни была. Завтрашний день расставит всё по местам, а сегодня... Можно слегка пустить пыль в глаза и понаблюдать за высокой публикой в более неформальной обстановке.

***

Спускаюсь в фойе. Тщетно ищу своего спутника глазами. На уютных диванчиках сидят несколько мужчин. Ни один из них не похож на него даже отдаленно. Ухожу глубже осматриваясь. Замечаю знакомый профиль у стойки регистрации.

Мой куратор стоит, свободно облокотившись на ресепшен. Фривольно общается с девушкой в униформе отеля. Миловидная шатенка, что заселяла меня в номер, во всю кокетничает с «клиентом», то и дело поправляя свои шелковистые волосы. Томно прикрывает глазки, распаляясь широкой белоснежной улыбкой. Посылает в его сторону многозначительные взгляды. Наблюдаю со стороны, усмехаясь увиденному. Машинально вспоминаю анекдот про капитана дальнего плавания, у которого в каждом порту по любимой жене, при этом каждая уверена, что она для него единственная.

Отвлеклась. Продолжаем изучать повадки самца данного вида. Он не уступает девушке в манере обольщения. Сопровождает разговор активной жестикуляцией. Поддерживает её интерес какой-то забавной историей, вызывая тем самым звонкий заливистый смех. Щеки администратора уже порядком горят. Глаза сияют. Губки периодически сексуально закусываются. Взгляд, обращённый на мужчину напротив, полон нескрываемого обожания. А прядка волос то и дело накручивается на тонкий пальчик, увенчанный сверкающим маникюром. В общем, если по Фрейду: бери меня прямо здесь и сейчас, я сделаю всё, чтобы ты пришёл в восторг и убедился, будто искал меня столь долгий период своей осознанной жизни.

— Не помешаю? — уточняю спокойно подходя ближе.

Чужие любовные похождения утомляют и навевают тоску, когда на кону стоит что-то большее. В моем случае — деловой ужин, (на котором я должна представить себя, а не тратить время в пустом ожидании, пока мой куратор не наиграется в практикование своей безупречности).

— Альбиночка, прошу меня извинить, — протягивает с лукавой улыбкой наставник, плавно скользя взглядом по изгибам моего тела. Удлинённое трикотажное платье даёт волю для разгула фантазии, а глубокое декольте, в данном случае, срабатывает как «контрольный в голову».

Удивлённо вскидывает бровь, отворачиваясь с заметным прищуром. Переводит взгляд на слегка покрасневшую девушку.

— Увидимся? — тихо уточняет она, несмело протягивая в его сторону визитку отеля с заветными цифрами собственного номера, что нанесен поверх тисненной бумаги быстрым, размашистым подчерком.

— Как только я буду свободен, — вещает куратор дьявольским тоном, из которого, сняв розовые очки, проще простого понять: скорее нет, чем да; ну, или возможно, если не предвидится чего-то более стоящего.

— Обещать — не значит жениться, — парирую сухо, направляясь с ним к выходу.

— Как прагматично, — комментирует озорным смешком. — Есть сомнения, что я влюбился с первого взгляда?

— Девочку жалко, — заключаю нейтрально, пропуская мимо ушей бессвязные комментарии. — Не надо большого умения для того, чтобы клеить тех, кто и сам готов обмануться.

Останавливаюсь серьёзно всматриваясь в его смеющиеся глаза. За всем внешним спокойствием в них всё-таки плещутся маленькие, яркие огоньки тихой ярости. Следовательно, моя тактика частично сработала. Лучшая атака — нападение. Именно оно в следующий раз должно заставить задуматься оппонента, а имеет ли смысл бесить меня и выводить из себя? Не все хищники имеют грозный оскал. Моя работа — это моя территория. А к «своему» я не подпускаю лишних людей.

Я верю в тебя

— Ближайший мост разведут через полчаса,- комментирует мой спутник, едва мы оказываемся на улице.- Советую прогуляться в сторону набережной. Это весьма увлекательное зрелище.

— Я не против пройтись, — заявляю открыто, стараясь держаться свободно, а не скатываться перед ним в лебезящий тон.

— Заодно и поговорим по пути, — поддакивает, вытаскивая из пачки последнюю сигарету. Задумчиво крутит её меж пальцев, отвлекаясь на экран мобильного: — Пожалуй, я включу диктофон.

— Компромат? — хмыкаю сухо.

— Что вы, — кривится в ответ. — Исключительно для личного пользования. Не люблю упускать важные детали, а голова сейчас забита абсолютно иными вещами.

— Я не стану говорить нечто порочащее окружающих, — заявляю резонно, натыкаясь на его очередной недовольный смешок. — Поделюсь своим мнением. Взглядом со стороны. Если вас это устраивает, то я выполню часть своего соглашения. Ну, а намеренно топить всех — поищите для подобного действия кого-то другого. Для меня это слишком сложно.

— Сложно, — выдыхает, с чувством ломая сигарету меж пальцев. Слегка наклоняется вперёд, глубоко вдыхая аромат табака, что растирает подушечками, освобождая помол от бумаги.— Сложно — это бросить курить имея с никотином длительные, взаимно удовлетворяющие отношения. Когда сигарета не просто атрибут некой ситуации, а непосредственная приятная пауза перед началом трудного дня, или же ритуал перед решением какой-то сложной задачи. Момент уединения с собой. В котором нет ничего лишнего. Только ты и лёгкая горечь дыма, наполняющего лёгкие медленным ядом, которым не прочь ещё, и ещё затянуться..., — продолжает серьезно и, одновременно, с долей мечтательности. — Ни первый раз бросаю. К концу третьих суток психологическая зависимость настолько сильно давит на виски, что организму необходимо срочно добавлять объёмную физическую нагрузку. Так что, мадмуазель, борьба с пагубными привычками — вот, что действительно сложно, а не разговор, о котором я вас сейчас попросил.

Выкидывает сломанную сигарету в ближайшую урну, протягивая менее спокойно:

— Алкоголь раздражает рецепторы. Сейчас я просто безумно хочу курить. И с этим необходимо что-то делать, а не стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу. Какая физическая активность вас больше приобщает: длительная прогулка по городу или качественный и изнуряющий секс? Или и то, и другое? В таком случае необходимо поскорее определиться с последовательностью.

— Включайте диктофон, — фыркаю, отчеканивая шаг в сторону.

— Ну наконец-то она на что-то решилась! — хмыкает, театрально «благодаря небеса за подобное чудо».

Опережает меня на добрых полметра, подхватывает под локоть, усмиряя шаг. Буквально убаюкивая бархатным голосом (держа в зоне видимости телефон, на котором мелькают секунды):

— Анжелика, позвольте поговорить с вами о высшем звене руководства вашего, а так же нового офиса. Дайте, пожалуйста, небольшую характеристику каждому знакомому вам сотруднику. Начинаем с верхов и спускаемся к представителям более низких должностей. Попрошу особенно выделить сильные стороны ваших коллег, а так же отметить бросающиеся в глаза слабости. Всё, что вы скажете далее ни коим образом не будет использовано против вас, так как, даже детальная видеозапись абсолютно ничто в суде, без письменного разрешение на сбор данных, заверенного вашей красивой подписью. Поэтому, повторно прошу, отнеситесь к этому разговору серьезно и выдайте мне то, что я хочу услышать.

Ухмыляюсь в ответ, стараясь держать эмоции под контролем и не сболтнуть лишнего. Монотонно зачитываю мысленный список, перебирая перед глазами всплывающие образы коллег. Мои характеристики не обладают особой чувственностью и эмоциональностью. При этом они честны и всеобъемлющи. (В общем и целом они направлены на важные мелочи характера и повеления каждого потенциального претендента на вылет. На то, в чём действительно необходимо обратить внимание, чтобы раскрыть потенциал того или иного сотрудника. А ещё мной указано то, что всегда остаётся за кадром: краткий список ежедневных привычек, на автомате отмечаемых мной день за днём; что любит один и что не любит другой; от чего в общении с тем или иным следует воздержаться, а какие темы стоит развить...).

— Своеобразная подача информации, — хмыкает спутник, ставя телефон на паузу. — А ведь вы могли бы слить неугодных и, тем самым, урвать себе более привлекательный кусок пирога во время предстоящей дележки. Такой вариант развития событий вы не рассматривали?

— Быть причиной чьих-то неудач — слишком тяжёлая ноша. Боюсь, не осилить, — улыбаюсь, смотря в сторону реки. Разведенный мост поистине завораживает. Казалось бы, что в этом такого? А я стою, мечтательно смотрю вперёд. Представляя рядом с собой другого спутника, который наверняка, оценил бы этот вид не меньше, чем я.

— А как же утверждение, что дорогу осилит идущий? — настраивает на неприятный лад мой куратор, убивая весь сказочный флер, витающий в воздухе.

— В этой фразе нет уточнения, что идти необходимо по головам, — отмахиваюсь, не желая встречаться глазами.

— Так путь короче, — заявляет резонно. Хотя и с усмешкой, что просачивается в бархатный голос.

— Мой путь приятнее. Он стабилен. И за все эти годы у меня не появилось желания с него свернуть, — пожимаю плечами, всё же оборачиваясь к своему спутнику. — Ваш, как мне кажется, перестанет быть привлекательным практически сразу, как только вы добиваетесь очередной цели. Так чей же в конечном счёте выглядит более привлекательным, м?

***

Макс. Это имя давно стало для меня нарицательным. И случается «оно» всегда со мной слишком неожиданно. Точно человек, носящий его, имеет некую сверх способность появляться из ниоткуда, уходить в никуда. От последнего щемит сердце, однако такое умение числится за ним тоже.

Эта встреча не стала исключением. Периодическое отслеживание движение стрелок на циферблате не помогло. Я всё же проглядела нужный временной период и появление Макса. Встретилась глазами раньше, чем взгляд в очередной раз упал на часы. Растягиваю губы в знак приветствия, ища более короткий путь, позволяющий оказаться рядом.

Может немного пошалим?

Жеребьевка. Мне выпадает число, которое далеко не каждый считает счастливым. Однако, это только порядковый номер, не так ли?

Отбросив суеверия, улыбаюсь ведущему, встречаясь глазами со своим «единственным» зрителем, сидящем в первом ряду бокового сектора. Плавно киваю, в ответ на его улыбку и спокойный взгляд, безмолвно заверяющий о том, что всё идёт так как надо.

Претендентов тридцать. Я почти в середине прогона. Есть время собраться с духом; осмотреться; увидеть ошибки предыдущих ораторов. Тринадцать отличное число. Удобное. Как ни крути. Отчасти магическое. И, пусть многие относятся к нему с опаской. Я же, пожалуй, остановлюсь на мысли, что оно должно принести мне удачу.

Последние нравоучения организатора все конкурсанты, (включая меня), дружно слушают «в пол уха». Параллельно пытаясь проследить за тем, как начинается выступление первого участника. Именно по нему станут оценивать остальных и, как правило, именно его сольют, выставив не самые высокие баллы. Или наоборот — поставят максимум. Но такое случается редко, (разве, что он сможет покорить всех членов жюри, показав верх совершенства).

— Хождение по залу возбраняется правилами. Уходя со сцены, вы должны остаться за ней до окончания первой части, а так же не отвлекать инвесторов своим присутствием во время второй, — монотонно зачитывает распределитель, показывая всем видом, насколько эта часть «обучения» ему опостыла. — Всё движение в зале сводится к минимуму. После жеребьевки нельзя мельтешить перед глазами «важных людей» и заявлять о себе после прогона на сцене. Это воспринимается как давление и может привести к дисквалификации. Лишь в перерыве, заявленном как «антракт», участникам позволительно прогуляться в холл, но всё общение с инвесторами остаётся так же непозволительным.

Один из организаторов обводит толпу непробиваемым взглядом, пресекая желание задать уточняющие вопросы.

— Если всё понятно, — завершает распределитель с большим довольством, — Готовьтесь. И не пропустите свой выход.

— Достаточно жёсткие правила, — комментирую в сторону своего наставника. Попутно осматриваясь вокруг. В основное время, в нашем распоряжении за сценой несколько широких гримерок, рассчитанных на десять-пятнадцать персон; невидимая зона, где можно подсмотреть действующее выступление; а так же небольшой коридор с удачно вписавшимся в него столиком с безалкогольными напитками, едой и добротной кофе машиной.

— Сущий ад, для тех, кто имеет вредные привычки, — подтрунивает напряжённо куратор. — Отсутствие курилок — что-то типа проверки на стрессоустойчивость. Охранники постоянно обходят периметр, отлавливая и штрафуя нарушителей. В итоге половина претендентов на победу, просто сливается с конкурса. Не вытягивают свой выход под это моральное издевательство.

— Им следовало бы убрать из зоны комфорта ещё и возможность выпить кофе, — плавно пожимаю плечами, на данный момент, не видя причин для собственной паники. — В таком случае и я оказалась бы в зоне риска.

— Эспрессо? — уточняет с лукавой ухмылкой.

— Двойной, пожалуйста, — соглашаюсь, попутно осматривая конкурентов. — Времени впереди ещё слишком много.

— Не хочется провести его более плодотворно? — подначивает с мальчишеским задором, преподнося мне дымящийся, бодрящий напиток. — Может, немного пошалить? — произносит с улыбкой, заставляя нахмуриться, а после и вовсе приподнять в удивлении вверх брови. — Подправить кому-нибудь костюм перед выступлением; запереть кого-то прям перед выходом; ну или на крайний случай кого соблазнить заручившись лишним поручительством?

— Я думала, мы играем честно, — процеживаю сквозь зубы, заранее отвергая подобную линию поведения.

— Уф, какая же скучная и правильная..., — растягивает недовольно, куратор, отпивая щедрый глоток из своей чашки. — Детка, ты хоть когда-то позволяешь себе повеселиться или постоянно поддерживаешь амплуа девочки-отличницы, которой чужды обыденные радости жизни?

— Мне кажется у нас разные понятия о веселье, — замечаю без тени довольствия, желая свернуть неприятный диалог.

— Да-да, наверное, — с издевательской улыбкой качает головой, точно китайский болванчик. — Кстати, завтра вечеринка и все участники, не зависимо от конечного результата, приглашены в паре со своим куратором. Единственное, до оглашения результатов, никто не знает о месте проведения этой party. Но, присутствовать на ней так же важно, как и пробиться в финал. Так что настраивайся, дорогуша, на то, что свою правильность и воспитание стоит оставить в отеле, если ты действительно решила поиметь от этого мероприятия все сопутствующие дивиденды.

— У меня уже сводит зубы от предвкушения, — кривлюсь в ответ, не утруждая себя на то, чтобы выдавливать пустую улыбку. — Слышала сказания «о нечто подобном» от бывших участников, но, если честно, надеялась пропустить этот пункт программы.

— У меня были серьезные сомнения на твой счет, — фыркает, скользя по мне сверху вниз коробящим, масляным взглядом. — Но вечерний образ слегка их развеял и я позволил себе подтвердить наше присутствие, в надежде, что из этого что-то да выгорит. — Ухмыляется, вновь играючи меняя тон на более самоуверенно-дерзкий. — В этом году здесь много новых инвесторов, а лишних знакомств, как известно, не бывает. Благоприятных — тем более.

— Мне позволено взять на эту часть праздника своего сопровождающего, имеющего действующий пропуск? — уточняю пытаясь представить, как объяснить Максу необходимость присутствия в этом бедламе.

— К счастью нет. Иначе там было бы просто не протолкнуться, — растягивает губы в улыбке мой собеседник. — Пропуск — это безлимит на посещение всех залов; возможность занимать места в первых рядах; присутствовать на всех презентациях, а так же посещать фуршет, фотосессии и прочие плюшки предоставленные организаторами. Однако, финальная вечеринка — это закрытое мероприятия. На ней нет места лишним. Это круг для общения участников, наставников и непосредственно всех инвесторов. Там заключаются такие контракты, о которых тут могут лишь намекнуть или высказаться в шутку! А самое интересное, что не побывав там воочию, никто и понятия не имеет о том, что творится на той вечеринке. Фото, видеосъёмка —запрещены. Журналисты — не допускаются. Состав участников —проверяется трижды. Телефоны и все устройства связи — остаются в «гардеробе». Зато, уходя из этого места, ты имеешь в остатке: нереальные впечатления; новые связи, знакомства; и, конечно эмоции. Они там шкалят не по-детски. Поэтому расположение всегда, до последнего, держится в строжайшем секрете. Сообщение с адресом я получу в закрытом чате за то время, чтобы успеть организовать для вас, мадмуазель, достойную карету и доставить со всеми почестями на ежегодный балл.

Хочу всё... По-взрослому

Придорожное кафе, где мы заняли столик, расположилось в квартале от выставочного центра. Одновременно близко, чтобы вернуться назад и далеко, чтобы не чувствовать давления, и суеты.

Потягивая кофе из бумажного стаканчика, сижу, облокотившись на плечо Макса. Расслабленно прикрыв глаза, поглаживаю свободной рукой его пальцы, то и дело выводя на ладони очертание линии жизни.

— Я до сих пор не могу поверить в то, что ты здесь. Это кажется настолько сюрреалистическим. И самое страшное, Макс, — признаюсь честно, — я абсолютно не знаю что с тобой делать и как себя с тобой вести.

— Просто позволь себе быть, — парирует мягко, прижимая меня к себе. — Так, как хочется. Сейчас. И не склоняй себя насильно к чему-то. Это заранее провальная идея. Мы с тобой потеряли столько времени, что и за год всего не наверстать.

— То есть нам надо спешить? — уточняю взволнованно. — Или наоборот? Я не очень понимаю. С момента нашего знакомства я прожила с тобой в мечтах столько жизней, что кажется уже запуталась в том, что действительно было, а чего нет..., — усмехаюсь кривясь. — Не воспринимай меня сумасшедшей, однако, чем реальнее я сейчас убеждаюсь в том, что ты действительно здесь, тем сильнее боюсь запороть и эту «попытку» начать всё сначала. А она обязана стать последней и увенчаться успехом.

— Каждый влюбленный безумен, но не каждый безумный влюблен, — мягко целует в ответ, поглаживая по волосам. — Лик, я сам кручу—верчу ребус, пытаясь добраться до сути, чем искупить своё отсутствие в твоей жизни и заполнить очередной неминуемый отъезд.

— Сколько у нас времени? — перебиваю опустошенно. Темы о встречах без расставания не возникают, в нашей истории так и подавно. Эмоции рядом с ним напоминают качели. Вот только был взлет и ощущение бесконечного счастья, как вдруг падаешь вниз пребывая в прострации.

— Времени мало, — отзывается тихо. — Послезавтра вечером мне назначили вылет. В остатке две ночи. И возвращение назад после завершения контракта.

Закусываю губы, останавливая его ладонь. Вбираю в свою, крепко сжимая кулак. Это какая-то безысходность. У тебя вроде всё есть и, одновременно, ты ничего не имеешь.

— В общем, как сказала София, — продолжает серьезно, — «лучше бы не бередил душу и не появлялся бы на пороге до момента настоящей встречи».

— Она очень за тебя переживает, — поддакиваю с грустной улыбкой.

— Считаешь она права? — уточняет резонно. — Тебе тоже было бы проще если бы этих дней не было?

— Нет, — кривлюсь неуверенно. — Хотя возможно. Не знаю, Макс, — выдавливаю из себя извинительно. — Нет. Всё же, нет. Мне не было бы проще. Однако, я полный профан в построении отношений. За меня этим всегда занимался Верховцев. Поэтому, пожалуйста, не требуй от меня сейчас многого. Я обязательно всему научусь. Только не уверена, что сейчас. Сразу. Было бы проще, если бы всё шло своим чередом.

— Я остановился в двух кварталах от тебя. Поблизости всё было выкуплено ещё за месяц. Но мосты между нами не разведут, так что расстояние в этом смысле совсем не помеха.

— Зря, — смеюсь в ответ. — В этом случае у тебя был бы веский повод остаться.

— Лишить возможности выбора — так себе оправдание добродетели, — хмыкает в ответ. — Я знал на что шёл. Ты изначально обозначила, что эти дни у тебя не будет свободного времени.

— Спасибо. Я пытаюсь его найти, — приподнимаюсь вверх, нежно касаясь его губ.

—Вижу, но оно то и дело утекает сквозь пальцы.

Смотрю на часы, что по привычке заставляют меня спешить жить. Стрелки на циферблате отсчитали уже более часа с момента нашего отсутствия в зале. Следовательно, отправляться в обратный путь действительно нужно. Однако, как же не хочется!

— Ты правда считаешь, что у нас всё получится? — уточняю с надеждой, что вопреки всему ещё теплится в сердце.

— Беда, я убежден в одном: если ни с тобой, то ни с кем. Просто не вижу никого другого рядом по жизни.

— Звучит как обещание, — протягиваю с улыбкой.

— Скорее как предложение, — парирует мягко, лёгким движением рук, фиксируя на моём пальце кольцо, что секунду назад ещё было скрыто в его кармане.

— Макс, у меня дочь, — процеживаю невнятно, пытаясь прийти в себя. Ощутимо сглатываю, упираясь взглядом в золотой ободок, удерживающий по центру, на возвышении, сверкающий камушек.

— В моем возрасте, бояться детей как-то глупо, — по привычке спокойно пожимает плечами, вызывая на губах непроизвольную улыбку.

— А Димка? — вставляю безжизненно. — Он же...

— Сомневаюсь, что осчастливлю его своим присутствием рядом. Но тебе не кажется, что с некоторыми вещами, происходящими в твоей жизни, ему просто придется когда-то смириться?

— Наверное, — заключаю неопределенно, с трудом отводя глаза от кольца.

— Не обещай, если не готова, — останавливает на полуслове, продолжая с улыбкой. — Оно мне выжигало карман. Необходимо было наконец-то водрузить его на законное место.

— Давай сделаем всё правильно? — прошу тихо, туша в глубине души излишки эмоций, что грозят разгореться и затмить собой остатки рациональности.

— Хочешь устроить официальный ужин, получить благословение от родителей и обещание не сметь приближаться к тебе вплоть до свадьбы? — уточняет с мягким смешком. Плавно проводит подушечками пальцев по шее волнистую линию, под которой моментально возгорается кожа, а дыхание в ответ заметно тяжелеет. — Последнее у меня отлично получится. Виза аннулируется в ту же секунду, как сойду с трапа самолёта на землю.

— Макс, я боюсь, что... Попросту не смогу тебя отпустить, — шепчу извинительно, ощущая, как под его взглядом алеют щеки. — Ты уедешь. Мне необходимо жить, ни работать. Я ещё не оформляла Алиске паспорт, да и Димка не подпишет разрешение на выезд, а пара дней, на которые я, возможно, смогу уехать сама — очередная капля в море...

— Зато насколько ценна эта капля бывает в пустыне, — изрекает философски с лёгким прищуром.

— Не хочу тебя на чуть-чуть, — пеняю на судьбу, закусывая от обиды губы. — Хочу наконец-то позволить себе поверить в то, что ты со мной навсегда.

Если бы каждый из нас только знал, что ждёт впереди....

Вдох. Выдох. Попытка сложить губы в улыбку маломальски заканчивается успехом. Чувство стыда не досаждает. Чувство вины купируется крепкими мужскими объятиями. Из их плена не хочется вырваться. Значение слова «свобода» обретает горькое послевкусие и его нестерпимо хочется запить чем-то более сладким. Например, начинающимся со слов «я с тобой...»

— Хочешь, чтобы я его послала? — протягиваю с ярой обидой, уткнувшись носом в широкую грудь. Ощущая на своей спине нежные, успокаивающие прикосновения, заставляющие отрешиться от неприглядной действительности на краткие секунды.

— Хочу, чтобы ты завершила дела, — ровно выдает Макс. — Я буду завтра с утра и никуда от тебя не денусь. У тебя действительно хорошие шансы. В этом он прав. Так что сделай всё что необходимо и не заставляй меня жалеть о том, что я сейчас ухожу.

— Я бы многое отдала за то, чтобы ты остался.

— Я бы тоже, — соглашается с мягким прищуром. — Однако, время и расстояние не всегда являются карателем. Возможно это для чего-то и надо.

Подносит мою ладонь тыльной стороной губам, слегка касаясь безымянного пальца, что украшен кольцом. По всему телу моментально пробегает волна внезапной дрожи. Накатывает с такой силой, что, кажется, проходя сквозь меня, передается ему.

— Пара — это не двое. Это две личности, которым хорошо вместе. У каждого должно быть любимое дело. Отдушина. И я никогда не поставлю себя выше того, что тебе нужно,- произносит лаконично, вещая спокойствием.

— Как и я себя выше твоих интересов, — подытоживаю без тени улыбки. — Тебе не кажется, что благодаря этому кредо мы до сих пор и не были вместе?

— Пора становиться эгоистами и, не задумываясь о завтра, жить текущим моментом? — уточняет Макс с лёгким смешком, что болезненно отзывается в сердце.

— Возможно это пойдет нам только на пользу? — соглашаюсь, закусывая опухшие губы.

— Но не сегодня, — подытоживает серьёзно.

— Увы, не сегодня, — монотонно соглашаюсь в ответ. — Проводишь?

— И, если захочешь, встречу завтра с утра.

— Как жаль, что не всем нашим желаниям суждено сбыться, — протягиваю с тоскливой улыбкой, выбираясь «на волю» из тёплых объятий.

— Ты главное начинай мечтать, — уверяет, сохраняя привычное, непробиваемое спокойствие. И мне действительно хочется ему верить, ведь... — Впереди ещё много возможностей, — завершает, словно считывая мои мысли. Ответная улыбка на губах становится нежной и искренней.

***

В этот раз, мы заходим в лифт целомудренно держась за руки. Толи из-за пережитого стресса, толи из-за резкого скачка в крови дозы адреналина, на всё тело обрушился шквал усталости. Тяжело даже представить, что за минуты «до» видели эти стены. Сейчас же вокруг главенствует моральный «отходняк»: время предстает тянущейся субстанцией, напоминая собой омерзительный слайм, что вот-вот разорвётся на части и останется противной слизью в обеих руках; лифт замедляет движение в тысячу раз и, кажется, мы ни в жизнь не достигнем указанной точки; ну, а музыка в душной кабине и вовсе отдает минором, действуя на слух раздражающе, в противовес своему истинному значению.

Остановка. Выдыхаю, заблаговременно, до открытия дверей, разворачиваясь на каблуках. Прикладываю указательный палец к его губам, с тихой просьбой молчать. Нежным касанием, целую уголки губ и, разрывая сплетение пальцев, ухожу прочь по коридору, что ведёт к конференц-залу.

Сложно переступать через себя и свои желания, но ещё сложнее в них разобраться. Позади слишком долгий путь к цели. К тому, чтобы оказаться здесь. Показать себя. И слишком эфемерная, недосягаемая возможность быть с Максом. Путь, растянувшийся по годам ещё дольше... Что перевесит по своей важности, поставь оба обстоятельства на чаши весов? Чему, на данный момент, стоит отдать предпочтение? И как, без потерь, в этом во всем разобраться...?

Возможно, если бы каждый из нас знал, что ждёт впереди, мы бы откладывали в сторону все дела. Не суетились попусту и отдавались любви более пылко и страстно. Но, человек предлагает, а Бог... Не так ли?

***

— Ну наконец-то, — заявляет куратор, не оборачиваясь. — Рад, что вы всё же почтили меня своим присутствием.

Помешивает в бокале лёд круговым движением руки, проверяя на свет крепость напитка. Проектор дублирует сегодняшние прогоны. На экране отображается миловидный темноволосый парень. Один из тех, кто своей внешностью и целеустремлённостью «зацепил на себе взгляд». (Остался в памяти таком же самоуверенным, как и сидящий напротив наставник. Отчасти, наигранно искренний. «Фонтанирующий» сплошным позитивом.)

— Чем я могу быть полезной в столь поздний час? — уточняю посредственно, следя за сменяющейся на экране картинкой.

— Вот бесит он меня, — процеживает, плотнее сжимая пальцы у основания бокала. — Цепляет за живое, сукин сын. Вытаскивает эмоции наружу, — игнорируя мой вопрос, комментирует со злостью «начальник». — Я нутром чувствую: с ним не всё так просто.

— Как точно подмечено. Мне он тоже напоминает одного не очень приятного типа, с которым приходится иметь дело, — вставляю язвительно, повторяя свой вопрос спустя очередную недолгую паузу.

Проектор поставлен на паузу. Лёд истошно бьётся о толстые стенки стекла. Тяжёлое мужское дыхание колышет воздух. Режет слух, напрягая во мне каждый нерв. И, одновременно, точно усмиряет истинные эмоции своего обладателя, спрятанные под стальной броней от лишнего взгляда.

Находиться рядом, в молчании, становится трудно. Кажется, я уже, (отчасти), готова извиниться за этот невольный выпад. Однако, буря утихает сама по себе. По истечении пары долгих минут, вокруг расстилается плотное, физически ощутимое равнодушие. Страсти улеглись. Будто ничего и не было.

— Я здесь единственный блюститель порядка, а вы моя подопечная, — протягивает нарочито ласково, разводя руки в стороны, будто этот жест что-либо объясняет. — На разборе полетов обязательно найдут причину по которой что-то пошло не так. Я не хочу брать на себя ответственность за то, что в некий момент допустил в вашем отношении досадное послабление.

Головы с плеч!

Элегантный галстук, кричащего оттенка «бордо»; темные солнцезащитные очки; добротный стакан кофе на вынос, удерживаемый в руке; широкая улыбка.

Человек напротив никуда не торопится. Не испытывает мук совести по поводу своего опоздания. Да и вообще, выглядит тем, кто не знакомым с понятием «чувство вины». От него веет уверенностью. Стойкостью. Привычным бахвальством. Злоупотреблением полномочий и наплевательским отношением ко всему что происходит вокруг. И нет аргумента, способного изменить его точку зрения или же, заставить меня в ответ с должным уважением относиться к нему.

Взираю на этого прожигателя жизни со всем недовольством, успевшим скопиться внутри за истекший час непрерывного нервного ожидания. Финал. На кону полгода моей работы, а он ведёт себя так, будто неспешно прогуливается по набережной лениво созерцая красоты вокруг!

— Уже и не надеялась, — комментирую сухо, сглаживая эмоции, бушующие внутри. Теснюсь в сторону выхода на сцену, наблюдая за происходящим вокруг из толпы таких же мандражирующих коллег. Наставник ловко прошмыгивает вперёд, оказываясь рядом.

— Это ты зря, — ухмыляется, салютуя высоким бумажным стаканом. — Я, в отличие от некоторых, давно успел доказать, что не зря ем свой хлеб. Да и запиваю его щедрой порцией виски тоже.

— Конечно, прошу прощения, — парирую с лёгкой издёвкой. — Спасибо, что вообще заявились сюда и успели проснуться до моего выхода

— Детка, я ещё даже и не ложился, — проговаривает снисходительно ласково, одаривая лукавым взглядом из-под приспущенных очков.

Звучно ухмыляется, прослеживая изменение моей мимики, соответствующей резкой работе мысли и анализу окружающей ситуации. Наверняка в этот момент я хмурюсь. Задумчиво поджимаю губы, визуально не справляясь с напором эмоций. Злюсь. И истошно пытаюсь сосредоточиться на работе вместо прослушивания «приторных речей» этого балабола. Он, видите ли работает! Я здесь так, с самого утра для него место сторожу!

— Польщён за столь высокую оценку моей физической формы, — протягивает сладко, вбирая мою руку в свою. В полу поклоне прикладывается губами к тыльной стороне ладони, проделывая этот жест столь гармонично и плавно, что я не успеваю его даже опротестовать. Или заметить смену эмоций. Разве что, изумлённо распахиваю глаза, слыша продолжение хвалебной бравады: — Давно не практиковал секс длинной в целую ночь, так что не могу подтвердить или опровергнуть свою способность к подобному марафону в данный момент. Прошлой ночью, мадмуазель, я, знаете ли, работал. И результат моих трудов непременно сыграет вам на руку. Так что, уже вполне можете начинать меня за это благодарить. И, да, кстати, не поздно так же признаться в том, что за эти дни я всё же успел вас очаровать своей природной притягательностью и обходительностью.

— Пожалуй, воздержусь, — пшикаю нервно, вытягивая ладонь из чужого захвата.

— Что ж, — парирует куратор с неизменной улыбкой в ответ. Напоминая ей чеширского кота, в своём лениво-пофигистическом амплуа всемогущества. — В данный момент хватило бы лишь благодарности. Далее цена возрастёт. Задумайтесь. Всегда выгоднее сразу соглашаться с сильнейшим. Конечно, если вам есть что терять и вы ведёте честную игру.

— Сашенька, — привлекает внимание платиновая блондинка в дорогом элегантном костюме, приближаясь со стороны. Фривольным движением пальцев проводит по щеке моего начальника, мимолетно касаясь его губ. — Поздравляю, — протягивает наигранно сладко. А сама, того и гляди готова выколоть ему глаза своими наманикюренными пальчиками. — Твоя работа, как всегда, безупречна, однако, ты не мог не заметить, что презентация твоей девочки на порядок ниже, чем у моего парня? Стоит ли оставаться до конца, чтобы принимать поражение? Может, привычно, займешь себя кем-то более стоящим?

— Чем-то, Надюш, — протягивает наставник с усталой улыбкой.

— Да-да, кем-то, я так и сказала, — повторяет девушка, модельной внешности, превращая улыбку в хищный оскал. В этот момент её внешний облик совсем не тянет наподобие эталона. Он отталкивает, заставляя скривиться. Вызывает желание убраться подальше от радиуса в котором всё вокруг станет забрызгано желчью. И я стараюсь внять интуиции.

Сверлю куратора призывным взглядом, объясняя, буквально на пальцах, о необходимости ретироваться и выпить расслабляющий кофе. Кивок в ответ происходит уже после того, как зрительный контакт остаётся потерян, но, в то же время, окончание перепалки доносится до меня достаточно членораздельно:

— Милая, на твоём месте я бы постеснялся говорить всем кого именно ты здесь представляешь. Ни к чему. Испортишь репутацию. А ты её взращивала годами. В итоге вместо успешной, бесчувственной сучки все увидят профана не способного различить работу истинного гения от начисто слизанного плагиата.

Пытаю кофемашину, зажимая определенную комбинацию кнопок, для того, чтобы сварить экстра крепкий напиток. Перепалка коллег сходит на нет, и мне не хочется утруждать себя углублением в дальнейший анализ минувшей дискуссии. Отношения этих двоих никого не касаются. Да и вообще не несут под собой ничего важного. Кому какая разница с того, кто с кем спит? Сейчас на кону стоит более важное, требующее тщательной подготовки и размышления.

Мой выход буквально через десять минут. Сосредоточиться. Распрямить плечи. Выдохнуть.

— Учись на чужих ошибках, чтобы не совершать свои, — философски изрекает подошедший сбоку куратор. — Секс и работа — вещи не совместимые.

Отпивает щедрый глоток, разряжаясь улыбкой. Эту перемену эмоций слишком сложно отследить и ещё труднее понять, что творится в чужой голове: человек рассуждает серьезно или же привычно стебётся, навязывая окружающим игру по своим правилам?

Слегка щелкает подушечкой пальца по кончику моего носа, произнося с заметным весельем:

— Ладно, так и быть. Если очень хочется, то можно. А сейчас готовность минута. И на выход.

Глава 6. «Finita la commedia»

Резкий звук. Ощутимо вздрагиваю, слыша грохот, в испуге зашедшегося, сердца. Темнота. Шторы плотно задернуты. Что происходит вокруг? Сколько времени? Ночи или дня?

С трудом размыкаю ресницы и они снова соединяются под отяжелевшими веками. Отблески света на стене, сливаются в единое неразличимое сияние. Пятно, на котором не способны сфокусироваться глаза. Ноющая, нестерпимая головная боль не позволяет понять, что вокруг происходит. Место, время суток — всё не читаемо. Словно неразборчивый текст. В висках отдается вибрация, словно кто-то поблизости работает с отбойным молоток. И он жутко гудит; свербит; долбит. Всё сразу. Откуда-то сбоку ещё доносятся неразличимые посторонние звуки. Сливаются в единое «громкое месиво», которое уже не выдерживают барабанные перепонки. Голова болит адски! Приходится крепко зажмуриваться, затыкая уши руками и просто молить про себя о том, чтобы кто-то невидимый глазу прекратил эту извращённую пытку!

Воздух спёртый. Тяжёлый. Частые вдохи не позволяют нормально насытиться, получив необходимую дозу. Сознание плывёт, вырывая мимолётные сцены происходящего накануне. Сложно определить было ли это в действительности или является продолжением сна. Отголоском подсознания или воображения. Мучительно тягостного кошмара, оставившего после себя дурное послевкусие.

Перед глазами прибегает момент награждения; вереница бесконечных, бесчисленных разговоров; мимолетный взгляд на часы; крепкие объятия Макса; какие-то обещания фразы... В попытке припомнить что-то более детально, виски прокалывает длинной острой иглой. Динамика писка и шума в ушах усиливается тоже. Хочется взвыть от бессилия пытаясь понять, что вокруг происходит? Стук, сродни барабанной дроби, становится похожим на ритуальную музыку, несущую за собой сплошные несчастья. Накрываюсь с головой одеялом, звучно постанывая:

— Господи, да прекрати ты уже это издевательство!

— Окей. Сейчас..., — доносится со стороны чьё-то сонное, недовольное бурчание.

Движение сбоку. Прижимаю одеяло к груди, с трудом осознавая, что в этой комнате нахожусь не одна. Это ни фантазия и ни галлюцинация. Чьё-то шарканье вокруг и удаляющиеся шаги действительно слышно!

По телу прокатывает ощутимый мандраж, а после и вовсе сковывает спазмом с макушки до пяток. Руки моментально становится ледяными и липкими от пота. Сжимаю кулаки, пытаясь хоть как-то унять панику. Необходимо что-то сказать? Попросить включить свет? Господи, это какое-то недоразумение! Что вообще могло привести меня в подобное состояние? Переутомление, недосып, постоянный стресс? Что ещё способно превратить сознание в чистый лист и добавить в качестве бонусов адскую головную боль и ломоту во всем теле?

Суматошно гоняю в голове мысль о том, чтобы необходимо собрать воедино фрагменты, детали вчерашнего дня, которые сохранились на задворках памяти. Очередной укол боли заставляет взвыть в голос. Мозг хаотично прорисовывает перед глазами обрывки кадров; цитирует громкие голоса; вырубает долбящие басы музыки; зажигает мерцающие софиты; проецирует вокруг кучу посторонних людей; гомон толпы; тосты; рукопожатия, прикосновения; несметное количество алкоголя; образ привлекательного, улыбчивого бармена, что поджигает разноцветные, мерцающие коктейли. Всё это странно переплетается в единое целое. Хотя, по сути, является разрозненными, абсолютно несовместимыми картинками. Будто ты смотришь фильм на сплошной перемотке. При этом, ещё включив его не сначала.

Болезненно морщусь, смутно представляя как на меня способен подействовать алкоголь, учитывая то, что мы не общались с ним более года. В прошлый раз, изрядно пригубив, кажется, я признавалась Максу в любви. В этот... Хорошо бы всё пошло по накатанной.

Усиление шума вокруг. Грохот от падения чего-то на пол. Обрывок чей-то неразборчивой фразы. Виски разрывает новым приступом боли и я безуспешно прошу, сотрясая воздух:

— Пожалуйста, тише.

Скрип металла по полозьям. Зажимаю уши руками, покрываясь слоем мурашек. Зажмуриваюсь от достаточно яркого света, что заливает комнату и бьёт по глазам после открытия штор.

— Давай без сцен, окей? Голова трещит жутко, — в подобие просьбы, протягивает знакомый голос и моё тело, под одеялом, покрывается очередным слоем испарины. Нагое тело, чёрт побери! Кроме постельного белья к нему, ощутимо, ничего больше не липнет! И не сказать же, что в номере жарко...

Под действием дозы адреналина, минуя страх, размыкаю непослушные ресницы, заведомо зная, что увижу перед собой. Его глаза. Ледяным спокойствием смотрящие прямо в душу.

Мои губы предательски дёргаются. Как от пощечины, когда в зоне видимости возникает куратор, голос которого, прежде, (всё же, надеясь, в бреду), ранее приходилось услышать.

— Макс, что он здесь делает? — уточняю, сквозь боль, с долей обречённости. Сильнее вцепляюсь в тяжёлое одеяло и натягиваю его, буквально до шеи.

— Я задаю себе тот же вопрос, — отчеканивает холодом любимый голос. Его обладатель, так и сидит в кресле напротив, не сводя с меня глаз. И нет ни капли расслабленности в позе, что он занимает. Руки обманчиво просто сложены перед собой домиком. Локти, слегка уперты в колени. При этом, кажется, я даже слышу напряжение всех его мышц. Треск натяжения ниток во швах дорогого костюма.

— Я не..., — начинаю несвязно и слова застревают в горле. Нервный спазм не позволяет сглотнуть или вдохнуть в полной мере, образуя ощутимый ком. Виски пронзает очередной иглой, а после и вовсе подкатывает тошнота с которой получается справиться, лишь отвернувшись. Упершись взглядом в вертикальное зеркало, что занимает целую створку шкафа.

— Да-да, она не такая, я сам пришёл. Мосты развели. Закон гостеприимства никто не отменял, — ёрничает наставник, грозя остаться, как минимум без передних зубов...

Мне прежде не приходилось видеть Макса таким: напряжённым, точно хищник перед броском; обманчиво спокойным и, одновременно, сосредоточенным на «своей добыче». Хотелось бы, чтобы этот ледяной взгляд никогда не проходил по моей коже. Не касался взлохмаченных волос; опухшей линии губ; шеи, на которой уже проступили следы от чужих поцелуев; предплечий и рук, что хранят на себе синяки от чрезмерных нажатий пальцев.