Власта знала тайгу как свои пять пальцев, кожа которых давно огрубела от мороза и вечной обработки дерева. В детстве она изучала окрестности, играя и изредка ходя с отцом на охоту. Он, коренастый и молчаливый, недовольно вздыхал, якобы «не девичье это дело», но каждый раз соглашался взять дочку с собой. В те редкие моменты она, едва поспевая за отцом, внимала каждому его слову. Так девчушка выучила многое: ориентироваться на местности, различать повадки животных, быть уверенной и тихой, чтобы ненароком не спугнуть добычу.
Мама сильно переживала. Каждая вылазка сопровождалась её возмущёнными вздохами: «Как так, ты же единственная дочь! Ну зачем тебе это?!». Вместо того, чтобы учиться рукоделию и быть разумницей, Власта то и дело норовилась что-то сломать, побегать во дворе, да измараться с головы до пят. Но ничего не поделаешь, родители Власту любили, и раз уж ребёнка так манила чаща – отпускали. Качая головами, но отпускали…
Будучи подростком она уже и сама впервые взяла в руки отцовскую берданку. От запаха оружейного масла и блеска металла по сердцу разливался приятный трепет. Задержать дыхание, прицелиться, нажать на курок. У Власты отлично получалось находить гармонию с природой.
Вместо того, чтобы общаться со сверстниками, она всегда бежала домой, брала потрёпанную энциклопедию о лесных обитателях и уходила на долгую прогулку. Одноклассники быстро окрестили её ненормальной, и, к сожалению, девчонка всё больше закрывалась в себе, находя утешение в шелесте листвы.
После окончания школы выбор был невелик. Родители были в возрасте, отца подкосила болезнь. Пусть он и отмахивался, бодрясь, якобы чувствует себя здоровым, было видно, что охотиться ему всё тяжелее и тяжелее. Вскоре обязанности кормильца семьи упали на плечи Власты, а вечерами она помогала матушке: продавала пушнину и мясо, сушила грибы, плела сети и сооружала ловушки.
Власта искренне любила своё дело. С лесом она была на «ты», и даже после смерти родителей не смогла уехать и продать ветхий, покосившийся домик. Свежий воздух, запах хвои, свобода! Она бы никогда не променяла это на гул городской суеты! Тем более, родители вложили в этот дом много сил... Разве бросить это место не равносильно предательству?
Но всегда стоит помнить, насколько опасна охота. Каждая вылазка – хождение по грани. Власта была счастливицей, и заработала первую серьёзную травму только ближе к сорока годам. Всё случилось глупо: ружьё заклинило на морозе, случилась осечка, а зверь уже бежал на встречу. Благо, удалось выжить и отделаться травмой. Только вот она была несовместима с любимым делом. Огромный шрам на пол лица, практически полная потеря зрения — вот и приговор.
С тех пор у Власты на каждый Новый Год было одно желание — вернуть зрение. Она давно перестала верить в чудеса, но помнила слова мамы о том, что даже в самый трудный момент надо верить во что-то хорошее.
Начало декабря всегда казалось особенным. Будто с приходом зимы воздух начинал пахнуть иначе, всё вокруг становилось таким спокойным, умиротворённым и сказочным. Со временем Власта будто настроился внутренний календарь и безошибочно определяла, когда начинается её любимый месяц.
Женщина по привычке подошла к окну, расшторивая его одним грубым движением. Она видела лишь мутное, неразличимое свечение, но в голове всплывали картинки из детства — заснеженный лес, следы зверушек, алые грозди рябины… Власта, приоткрыв окно, глубоко вдохнула и, собравшись с силами, отправилась топить печь.
Делала она это машинально, ровно как и рубила дрова. Руки помнили каждый сантиметр жилища, ловко вытаскивая брёвна из поленницы. А тело, что со временем породнилось и будто срослось с топором, точно и без промахов совершало отточенный размах.
В голове не унимались мысли: «Зима… Надо подзатянуть пояс-то, осень неудачная вышла, почти не собрала ни черта!..». Суетливые думы не давали насладиться треском костра, и Власта громко выпалила: «Да заткнись ты!», обращаясь к самой себе.
Достав из ниши крепкую рябиновую настойку «для сугреву и хорошего настроения», женщина налила почти полную кружку спиртного и удобно устроилась в кресле-качалке рядом с печкой. Увы, в настойке Власта частенько топила горе. Друзей у неё не было, лишь соседка иногда забегала, но не рассказывать же первой встречной о том, что годами свербит в душе! А крепкий алкоголь помогал на время избавиться от воспоминаний и сожалений. Власта отпускала прошлое и медленно покачивалась на кресле, вслушиваясь в завывание ветра. Он подхватывал тревоги и плавно уносил их прочь…
Приятная, знакомая мелодия зимы и успокаивающий свист убаюкивали, как колыбельная, которую в детстве напевала мама. Но душевный покой нарушили тихие шаги. Власта резко встряхнула голову, чтобы взбодриться и навострила уши. Шаги явно приближались. Кто-то маленький, шустрый. Ребёнок заблудился что ли? Нет, Власта сразу поняла, что это зверёк.
— Беляк что ли? — смутилась она. Шаги звучали знкомо, но в то же врем непривычно чётко, даже осмысленно.
Тук-тук-тук. В дверь кто-то постучался. Осознанный вежливый стук, вовсе не похожий на царапанье когтей. Власта нахмурилась. Ну не мог же заяц стучать!
— Кого там ветром занесло?! — грозно крикнула она, поднимаясь и направляясь к двери.
— П-пусти пожа-а-алуйста! Л-лапки отмёрзли совсем. Я ненадолго! — раздался тонкий, писклявый голосок, дрожащий от мороза.
Власта замерла в непонимании. Неужели настойка оказалась такой крепкой, что от одной кружки помутился рассудок? «Ну всё, кирдык, допилась…», — помотала она головой и неспешно поволоклась обратно к печке, горько посмеиваясь.
–П-пустите! Пустите, п-п-пожалуйста! — голос раздался ещё ближе, прямо у щели под дверью.
Женщина невнятно рявкнула что-то себе под нос и, снова вернувшись к двери, с силой дёрнула засов и распахнула её. Порыв ледяного ветра ударил в лицо, заставляя щуриться в попытках что-то разглядеть. Удалось заметить только небольшое беспокойное пятно, которое быстро потерялось из виду. И пока Власта замешкалась, в дом хитро проскочил зайчонок с холщовым мешком наперевес.