--Вы пролили кофе на мою блузку, придурок! — рявкнула я, вцепившись в бумажный стакан, словно могла убить этим жестом.
Он повернулся. Высокий. Чертовски красивый. В костюме, который стоил дороже моей квартиры. И с лицом, на котором скука и презрение слились в нечто омерзительно сексуальное.
— Это не моя вина, что вы ходите, как разъярённый гусь, — спокойно произнёс он, разглядывая пятно на моей груди так, будто это была не блузка, а сцена из дешёвого порно.
— Что?! — Я захлебнулась воздухом. — Да вы!..
— Блондинка с кофе. Пятно на груди. Агрессия на грани истерики... — Он усмехнулся, шагнув ближе. — Запомню. Вы — худший понедельник моей жизни.
Я посмотрела ему в глаза и сказала:
— Надеюсь, мы больше никогда не встретимся.
И, разумеется, уже через двадцать минут я сидела напротив него с презинтацией. В конференц-зале. А он… Он оказался моим новым боссом.
И, судя по взгляду, он собирался отомстить мне. Медленно. И с удовольствием.
Любовь — это миф. Как хорошая бухгалтерия в стартапе или свежие булочки в пятницу утром. Её либо не существует, либо она прячется так же хорошо, как мой энтузиазм по понедельникам.
Я не цинична. Просто… реалистка с глубоким сарказмом. Когда тебе двадцать семь, ты работаешь по 12 часов в день, и у тебя есть кот с аллергией на твою косметику — романтика звучит как диагноз. Или как мошенничество.
Моя жизнь — это Google-календарь, пятна от соевого латте на бумагах, и папка «Никогда не отправлять» в почте, полная писем, адресованных начальству с фразой «Сгорите вы в аду, лицемеры». Никогда не отправляла. Пока.
Я живу одна. Нет, не «одна и счастлива». Просто одна. В квартире, которую я ласково называю «дырой с Wi-Fi». Моё утро начинается с будильника, желания умереть, кофе и вопроса:
«А что, если я просто не выйду из дома и стану легендой?»
Мама говорит, что я «сильная женщина с характером». Перевод: упрямая, грубая и всё ещё не замужем.
Подруги зовут меня «ходячим сарказмом». Перевод: сцука, но своя.
А мужчины…
Ну, мужчины — это отдельная история.
Я умею влюбляться. Быстро. Ярко. В безнадёжных, красивых, токсичных придурков.
Как Wi-Fi в общественных местах — вроде ловит, но потом требует регистрации с душой.
Последний раз, когда я была на свидании, парень сказал:
— Ты не такая, как все.
А потом добавил:
— Ты страшно меня возбуждаешь своей злостью.
И сбежал, когда я предложила обсудить эмоции.
Смешно, правда? Нет.
Я привыкла к одиночеству. Я нашла в нём ритм. Я научилась смеяться над романтическими комедиями, в которых девушка случайно сталкивается с красавчиком, и он оказывается её судьбой.
Это не про меня.
В моей версии — я спотыкаюсь, падаю лицом в мусорный бак, а красавчик проезжает мимо на белом Мерседесе, обдавая меня лужей.
Ну и ладно.
Я слишком занята, чтобы страдать по любви. У меня дедлайны, кофе, и список задач длиной в Тору.
Хотя...
Иногда, очень рано утром, когда город ещё спит, а кот не орёт из-за пустой миски — я всё ещё мечтаю.
О том, что кто-то не убежит.
Что кто-то не испугается моего характера.
Что кто-то, чёрт возьми, подаст мне кофе. Не в лицо, а в руки.
Но это всё сказки.
И только идиотка верит в сказки.
А я — не из тех, кто говорит «я сильная и независимая».
Я скорее из тех, кто говорит «опять эта хрень» и делает кофе покрепче.
Моя жизнь не трагедия. Это просто… затянувшийся чёрный юмор. Такой, где героиня вроде бы живёт, но всё время хочет нажать «пауза» и лечь на ковёр лицом вниз. Иногда навсегда.
Я работаю. Много. Постоянно. Потому что если остановиться — начинается думать. А думать опасно.
Когда думаешь, приходит осознание.
Что ты одна.
Что у тебя в холодильнике — только соевый соус и вино.
Что твой кот смотрит на тебя с осуждением, как бывший, которому ты так и не вернула футболку.
У меня нет идеальных подруг, с которыми я бы пила просекко по пятницам. Есть Маринка — сумасшедшая, громкая, с ногтями цвета «убей и закопай». Она звонит мне раз в неделю, чтобы напомнить:
— Ты ещё не умерла, ведьма?
— Пока нет, но работаю над этим, — обычно отвечаю я.
Иногда я мечтаю… не о любви, нет. А о ком-то, кто не будет пытаться меня «исправить».
Я не хочу быть чьим-то проектом.
Я не нуждаюсь в «починке».
Я нуждаюсь в человеке, рядом с которым не нужно играть роль.
Но таких нет.
Либо они хотят «милую девочку», либо «стерву на минималках». А я — смесь всего.
Умею шутить. Умею орать. Умею любить. Умею уходить.
И всегда, всегда… возвращаюсь домой одна.
Снимаю туфли. Вытираю макияж. И смотрю в зеркало.
Иногда вижу там себя.
Иногда — просто усталость, которая держится на подводке и злости.
Я не люблю романтические песни. Я слушаю треки, в которых поют так, будто у них украли душу и кофе.
Я не плачу в фильмах. Я плачу, когда уроняю еду на пол.
Я не верю в судьбу.
Я верю в дедлайны, которые жрут душу.
Но, чёрт побери…
Иногда, очень редко, я представляю, как кто-то входит в мою жизнь не для того, чтобы её сломать, а чтобы… не мешать мне быть собой.
Без попыток приручить. Без фраз «ты слишком резкая». Без глупых советов «улыбайся чаще».
И я думаю — может, мне суждено остаться такой.
Бурей в кофейной чашке.
Женщиной, от которой мужчины либо бегут, либо западают слишком поздно.
И тогда я просто выдыхаю, надеваю чёрное, крашу губы и иду дальше.
Потому что другого варианта у меня никогда и не было.
Когда я пришла на работу в тот день, было странно… тихо.
Не привычная утренняя суета. Не злобные шепотки у кофемашины о том, как Татьяна из бухгалтерии снова пришла в леопарде и с новой грудью. Не звук принтера, издающего агональный скрежет.
А тишина.
Такая, которую обычно показывают в фильмах, перед тем как кто-то падает замертво. Или взрывается.
— Что происходит? — спросила я у первой встреченной души. Это была Дашка из HR — вечно сияющая и бессмысленная, как пустой Excel-файл.
— Ты не слышала? — прошептала она. — У нас ЧП. Настоящее.
Я моргнула.
— Уволили генерального?
— Почти. Он сам ушёл. Утром. Без предупреждения.
Она понизила голос до уровня «сплетни за гробом»:
— Говорят, компанию могут продать. Или сменится весь топ-менеджмент. Или вообще… всё. Полный ребрендинг. Переход под новую группу.
Я стояла с пластиковым стаканчиком кофе, который внезапно стал слишком лёгким, как и моя душа.
— То есть, я могу лишиться работы. Или, хуже, начальство станет ещё хуже?
— Именно, — кивнула она мрачно. — А ещё по слухам, в офис сегодня приедет новый собственник. Прямо сюда.
Я выдохнула, повернулась к своей стойке и мысленно прошептала:
Вселенная, пожалуйста, не сегодня. Мне хватает проблем. Я даже не сняла вчерашний лак.
Рабочая почта глючила. Сервера перезапускались. Кто-то в панике искал свои резюме. Кто-то пытался отклеить стикеры с фразами типа «ты не тупая, ты просто устала».
Настроение в коллективе было, как перед сессией у студентов: никто ничего не знает, но все делают вид, что работают.
Я включила комп, открыла табличку с задачами. Там горели три задачи с пометкой «сделать вчера». И ещё одна — жирная, красная:
«Подготовить презентацию»
Прекрасно.
Просто обожаю понедельники, когда твоя компания возможно — возможно — умирает, а тебе надо делать слайды с графиками роста, которых не существует.
— У нас совещание через час, — подошла Настя из маркетинга, кидая мне на стол распечатку. — Новый человек будет. Говорят, с холдинга. Богатый. Безжалостный. Красивый, сука.
— То есть, не наш уровень, — буркнула я.
— Наш уровень — это как бы выжить и не забыть пароль от корпоративной почты.
Я села, открыла PowerPoint и попыталась изобразить спокойствие.
Но что-то внутри меня уже ёрзало.
Инстинкт. Женская чуйка. Или, может, внутренний барометр катастроф.
Всё было слишком… наэлектризовано.
А я терпеть не могу перемены. Особенно те, что пахнут мужчинами во вкусных костюмах и властью.
Я заканчивала презентацию, как будто это был экзамен по жизни. Каждая диаграмма — как вызов. Каждый пункт — как выстрел в надежду, что всё ещё можно спасти. На пятнадцатом слайде у меня уже дёргался глаз. На восемнадцатом — я начала молиться. На двадцатом — сдалась и просто вставила мотивационную цитату с Pinterest.
"Инновации начинаются с хаоса."
Подпись: "Команда готова к вызовам нового времени."
Да-да, мы готовы. Особенно к увольнению.
Компьютер жалобно загудел, как будто сам понимал, насколько всё это — фарс. Я сохранила файл на флешку, в облако, себе на почту и отправила голубем мира. Мало ли что.
А потом… мне срочно нужен был кофе. Настоящий. Не вот эта жижа из офисной кофемашины, пахнущая отчаянием и трижды прокипячённой водой. Я накинула пальто, схватила карточку доступа и вылетела из офиса, как беглец из дурдома.
Кофейня напротив — маленький уголок спасения. Там всегда пахло чем-то уютным и дорогим. Как будто там варят не кофе, а вторые шансы.
— Двойной капучино с карамелью, пожалуйста, — выпалила я, едва переступив порог.
В этот момент мир, как видется, решил, что мне слишком хорошо.
Поворачиваясь, я резко столкнулась с кем-то. Кофе вырвался из рук, полетел вперёд — и, как по закону жанра, оказался там, где находилась чья-то идеально выглаженная рубашка.
— Вы пролили кофе на мою блузку, придурок! — рявкнула я, вцепившись в остатки бумажного стакана, как будто могла убить этим жестом.
Он повернулся.
Высокий. Чертовски красивый. В костюме, который стоил дороже моей квартиры. И с лицом, на котором скука и презрение слились в нечто омерзительно сексуальное.
— Это не моя вина, что вы ходите, как разъярённый гусь, — произнёс он с ледяным спокойствием, разглядывая пятно на моей груди так, будто это была не блузка, а сцена из дешёвого порно.
— Что?! — Я захлебнулась воздухом. — Да вы...
— Блондинка с кофе. Пятно на груди. Агрессия на грани истерики... — Он усмехнулся и шагнул ближе. — Запомню. Вы — худший понедельник моей жизни.
Я посмотрела ему в глаза. В эти холодные, нахально красивые глаза.
— Надеюсь, мы больше никогда не встретимся.
Разумеется, через двадцать минут я уже сидела напротив него. В конференц-зале. В блузке с еле заметным пятном карамельного капучино — спасибо влажным салфеткам и проклятому фэншую — с бейджиком, на котором чётко значилось моё имя. А вот имя человека во главе стола я увидела только сейчас.
Данил Романов.
Исполнительный директор. Временно исполняющий обязанности собственника.
Или, если короче: тот самый придурок из кофейни.
Он поднял на меня взгляд. Узнал. Конечно. Его губы дёрнулись — не в улыбке, нет, — а как будто он мысленно вычёркивал меня из списка живых.
— Ну что ж, — произнёс он, оглядывая зал с таким видом, будто ему все наскучили заранее.
— Будем честны: компания — в заднице. Репутация — на донышке. Финансовая отчётность — могла бы участвовать в конкурсе "плачь и смотри". Но я здесь, чтобы всё это исправить. Или закрыть. Посмотрим, как вы себя проявите.
Мурашки пробежали по спине. Его голос был глубоким и спокойным, но в каждом слове слышалась угроза. Словно он говорил не "посмотрим", а "буду ломать вас медленно, с наслаждением".
— С презентацией готов кто-то… из маркетинга? — добавил он, резко переводя взгляд на меня.
Я сглотнула. Пальцы сами нащупали флешку в кармане.
— Да, это… я. — Голос предал меня и прозвучал выше, чем нужно. Отлично. Просто идеально. Сейчас запою ещё "Катюшу".
— Ну, выходите, — бросил он. — Посмотрим, как вы справляетесь с задачами. Без кофе. И без истерик.
Зал затих, как перед расстрелом. Я поднялась. Шла к экрану, ощущая его взгляд в спину, как нож. Или плеть. Или что-то похуже — вроде оценки "ниже ожиданий" в годовом отчёте.
Презентация запустилась. Я говорила ровно, чётко, профессионально. Даже слишком.
Но каждый раз, когда встречалась взглядом с ним, у меня внутри что-то скручивалось.
От злости. От страха. От… другого, чего я не хотела называть.
На последнем слайде повисла тишина.
— Инновации начинаются с хаоса, — прочитал он вслух, с ледяной ухмылкой. — Сильно. Особенно если учесть, кто именно уронил кофе мне на брюки.
Несколько человек хихикнули. Кто-то закашлялся. А я стиснула зубы.
— Спасибо, — натянуто сказала я и пошла к месту.
Он дождался, пока я сяду, и добавил с холодной усмешкой:
— Презентация хорошая. Местами даже честная. В отличие от вашей походки. Постарайтесь в следующий раз не сносить людей, когда идёте за кофе. Особенно руководство.
Ах ты ж тварь в костюме от Brioni…
Но я лишь улыбнулась.
Вежливо. Хладнокровно.
И мысленно пообещала: ты ещё пожалеешь, что запомнил меня.
Я конечно, не подожгла его дорогой костюм прямо в конференц-зале. Пока. Но, честно говоря, желание было.
На обеде Марина прислала мне голосовое — смеялась так, что фоновым шумом шло икание.
«Серьёзно?! Он твой начальник?! Вот это судьба с чувством юмора. Или у неё вендетта. Ой, Алина, держись, у тебя будет ад под лозунгом “Корпоративная этика и личная вендетта от Романова”».
Я молча слушала, уткнувшись лбом в ладонь.
В голове пульсировала одна мысль: почему именно он?
Вечером я осталась допоздна — доделывать отчёт. Конечно, после “инноваций из хаоса” мне было жизненно важно доказать, что я не только кофе разливаю и презентации читаю. В офисе почти никого не осталось — кроме уборщицы, пары айтишников и… да, его.
Я услышала, как хлопнула дверь кабинета. Тихие шаги. И голос.
— Рабочий день вроде бы закончился, — сказал он, подходя ближе. Я подняла голову и медленно обернулась. Данил Романов стоял с руками в карманах, взгляд ленивый и колючий.
— Знаю, — выдохнула я. — Просто хочу успеть доделать отчёт до дедлайна.
— Похвально. — Он подошёл ближе. — Хотя, по моей статистике, те, кто рвётся работать ночью, обычно или что-то скрывают, или чего-то добиваются.
Я прищурилась.
— А по моей статистике, те, кто носит костюмы за пять тысяч евро, любят строить из себя спасителей компании, пока всем вокруг хочется их придушить.
Он усмехнулся. Почти с одобрением.
— О, мы уже на стадии пассивной агрессии? Быстро. Дальше будет активная?
— Не исключено.
— Отлично. Я предпочитаю честных людей. Особенно тех, кто не падает в обморок от страха. — Его голос понизился. — Но вот что странно, Алиииинаа протянул он мое имя…
Он шагнул ближе, и я ощутила запах его парфюма — насыщенный, с намёком на специи и что-то хищное. Неуловимое. Почти опасное.
— Ты вроде бы боишься меня. Но всё равно лезешь в огонь. Или это у тебя храбрость на гормонах?
Я сжала челюсть. И всё же ответила:
— Возможно. Но огонь иногда обжигает не тех, кто в него идёт, а тех, кто думает, что он — пламя.
Он замер. Смотрел в упор. А потом тихо рассмеялся — коротко, резко. В этом смехе было признание. И вызов.
— Не недооценивай огонь, Алииина. Он любит непокорных. Особенно тех, кто не знает, как сильно они могут гореть.
И он ушёл.