Вип пациент

Глава 1. Мой VIP-пациент.

Ева

Новость о том, что в одной из VIP-палат находится какой-то суперважный пациент, прокатилась по клинике волной от приёмного покоя до кардиологии, а потом добралась и до неврологии.

Моей неврологии.

Моя VIP-палата – значит, мой пациент.

Не сказать, что у нас мало важных шишек лежит. Клиника Трофимова – место не для простых смертных. Депутаты, бизнесмены, жёны бизнесменов с мигренями из-за их тяжёлой жизни... Мы видели всё. Но сегодняшнее оживление, особенно среди женской части персонала, прямо скажем, зашкаливает.

Медсёстры шепчутся у поста, то и дело поглядывая в сторону VIP-крыла. Санитарка Зина, которой шестьдесят два и которую обычно не волнует ничего, кроме графика смен и сериала про султана, подкрашивает губы у зеркала в ординаторской. Молодая практикантка Лера уже дважды прошла мимо закрытой двери в конце коридора с очень важным видом.

Что, чёрт возьми, происходит?

Быстро переодеваюсь в ординаторской, застёгиваю халат, проверяю бейдж. «Е.С. Волжанская, врач-невролог». Всё на месте. Волосы собраны в низкий хвост, никакой косметики – впрочем, как обычно. Я на работе, а не на свидании.

Ловлю себя на мысли, что мне любопытно. Это плохой знак – любопытство не то качество, которое должно руководить врачом. Но ничего не могу с собой поделать: если уж Зина достала помаду, там точно кто-то интересный.

Главврач Сергей Борисович перехватывает меня в коридоре. Лично. Это само по себе странно – обычно карты пациентов передаёт старшая медсестра, а Сергей Борисович сидит у себя в кабинете и занимается важными административными делами. То есть пьёт кофе и ругается с бухгалтерией.

– Волжанская, – он берёт меня за локоть и отводит к окну, подальше от любопытных ушей. В руках у него тонкая папка с историей болезни. – Нам нужно поставить этого пациента на ноги как можно быстрее. Сроки минимальные, восстановление максимальное. И никакой огласки, никаких фамилий в разговорах с кем бы то ни было. Всё, что касается диагноза, лечения, прогнозов – только мне. Лично. Это понятно?

– Понятно, – киваю, хотя на самом деле ничего не понятно.

– Всё, идите.

Папка ложится мне в руки. Тонкая, почти пустая – пациента только оформили.

Иду по коридору, и мне кажется, что каблуки стучат по светлому кафелю слишком громко. Мимо поста медсестёр, мимо обычных палат, к той самой двери в конце крыла. VIP-палата: отдельный вход, отдельный санузел, кожаный диван для посетителей, панорамное окно с видом на море. Для особенных пациентов – особенные условия.

Открываю папку на ходу, пробегаю глазами по строчкам.

«Сафин, 32 года. Закрытая черепно-мозговая травма. Сотрясение головного мозга, предположительно средней степени тяжести. Требуется обследование, наблюдение...»

Сафин.

Рука замирает на дверной ручке.

Мало ли Сафиных. Распространённая фамилия, татарская. Много татар в стране – много Сафиных. Это ничего не значит. Совпадение. Однофамилец.

Толкаю дверь, всё ещё вчитываясь в текст. Не знаю, что вижу первым – его имя, отпечатанное на бланке, или его лицо...

Его массивное тело слишком большое для стандартной больничной кровати – даже VIPовской. Ноги почти упираются в изножье, широкие плечи гораздо шире подушки под головой. Руки лежат поверх белого одеяла, и на левой – от запястья до локтя – россыпь татуировок, которых десять лет назад не было.

А потом я смотрю на его лицо.

Те же скулы – резкие, как будто вырезанные из камня. Тот же упрямый подбородок, только теперь его пересекает тонкий белый шрам. Тёмные волосы коротко стрижены на висках. А глаза – зелёные, яркие, невозможные – смотрят прямо на меня.

Несколько секунд, которые длятся целую вечность. Пол уходит из-под ног. Окружающее пространство слегка плывёт перед глазами.

«Это просто острая стрессовая реакция, – услужливо подсказывает врачебная часть мозга. – Выброс адреналина, перераспределение кровотока, лёгкое головокружение – классическая симптоматика».

«Заткнись», – отвечаю я врачебной части.

Амир Сафин.

Господи боже...

Амир.

Он узнаёт меня не сразу. Может, свет из окна слепит его, и он не может рассмотреть моё лицо. Может, не ожидал увидеть меня здесь – в этом городе, в этой клинике, в своей палате. А может – и от этой мысли становится больнее всего – просто не помнит моё лицо так хорошо, как я помню его.

Несколько секунд он смотрит на меня, чуть прищурившись, словно силится разглядеть что-то сквозь туман. А потом зелёные глаза расширяются.

– Ева?

Голос хриплый и низкий. Такой же, как десять лет назад, только грубее, глубже, взрослее.

Моё имя, произнесённое его голосом. Десять лет я его не слышала...

Выпрямляю спину и заставляю пальцы разжаться – я чуть не смяла его историю болезни.

– Ева Сергеевна, – поправляю ровным тоном. Голос звучит почти нормально, и это маленькая победа. – Я – Ваш лечащий врач. Как Вы себя чувствуете?

Он смотрит на меня долго, не отрываясь, с непонятным выражением на лице. Я не могу прочитать его эмоции. Удивление? Недоверие? Что-то ещё?

Пять секунд. Десять.

Я выдерживаю этот взгляд. Я – врач, я умею выдерживать тяжёлые взгляды. Пациентов, которым сообщаешь плохие новости. Их родственников, которые отказываются верить. Я справлялась и не с таким, справлюсь и сейчас.

Но потом его лицо меняется. Мягкость – если она вообще там была – исчезает, словно кто-то выключил свет. Челюсть каменеет, желваки проступают под смуглой кожей. Глаза становятся холодными, чужими, колючими.

– Мне нужен другой врач, – заявляет безапелляционным тоном.

Голос ровный и жёсткий – голос человека, который привык, что его приказы выполняют немедленно. Тон звезды, которой не отказывают.

Что-то внутри меня обрывается. Это глупо – я сама не хочу его лечить, и я должна была сказать об этом первой. Но то, что он успел раньше, больно царапает где-то глубоко, в том месте, которое я считала давно зажившим.