Вишенки от бывшего

Глава 1

Мое сердце бьется так громко, что кажется, его стук отдается эхом в пустынных коридорах офисного здания.

Бегу по лестнице на девятый этаж, перепрыгивая через ступеньки, не в силах ждать лифта. Каблуки стучат по мрамору, сумочка с зажатыми в ней тремя тестами на беременность прижата к груди, как сокровище.

Я задыхаюсь от волнения, от радости, от того невероятного чувства, которое переполняет меня с того момента, как я увидела две красные полоски. Беременна. Я беременна.

Эта мысль кружит в голове, как мелодия, которую невозможно забыть, и я несусь вперед, чтобы поделиться ею с Сергеем – моим мужчиной, моим миром, отцом нашего будущего ребенка.

Только сегодня, в обеденный перерыв, я купила эти тесты в аптеке через дорогу от работы. Закрылась в тесной кабинке офисного туалета, дрожащими руками распаковала коробки, и с каждым новым тестом, показывавшим те же две полоски, мое сердце замирало.

Сначала был шок – ошеломляющий, оглушающий, как будто мир на секунду остановился. Потом пришло отрицание: может, ошибка? Может, тесты бракованные?

Но затем, словно теплый луч солнца, пробивающийся сквозь тучи, в груди расцвела радость. Я стану мамой. Мамой! Это слово звучит так нежно, так свято, что я едва сдерживаю слезы, пока бегу по лестнице.

Мне двадцать три, скоро будет двадцать четыре, у меня есть любимая работа, здоровье, а главное – Сергей. Мой Сергей, который любит детей, который с такой теплотой смотрит на малышей на детских площадках, с такой нежной улыбкой чинит им сломанные самокаты.

Я знаю, он будет счастлив. Он должен быть счастлив.

Коридор на девятом этаже кажется бесконечным. Свет ламп холодный, стерильный, но я не замечаю этого. Мои шаги гулко отдаются в тишине, каблуки выбивают ритм моего нетерпения.

Сергей задержался на работе – он предупреждал, что будет разбираться с важными документами, созваниваться с зарубежными партнерами. Его окна горели светом, когда я подъехала к зданию, и это придало мне уверенности.

Охрана пропустила меня без вопросов – они знают меня, я ведь не раз приходила сюда, приносила Сергею кофе или просто заглядывала, чтобы поцеловать его в разгар рабочего дня. Приемная встречает меня тишиной, дверь не заперта, и я, не задумываясь, толкаю тяжелую створку кабинета.

И в этот момент мой мир рушится.

Светлый, солнечный, полный надежд и любви, он в одно мгновение становится черным, холодным, пустым.

Замираю на пороге, чувствуя, как кровь отливает от лица, как ноги становятся ватными, а дыхание застревает в горле. Сергей, мой Сергей, стоит у стола, его руки на обнаженной груди женщины, которая, кроме черных чулок и подвязок, не носит ничего.

Вероника. Его секретарша.

Я видела ее на прошлой неделе – миловидная блондинка с длинными волосами, которую он взял на работу по чьей-то рекомендации. Тогда я не придала этому значения.

А теперь… теперь она стоит перед ним, почти голая, а он смотрит на нее так, будто я – чужая, случайно забредшая в их мир.

– Ой! – вскрикивает Вероника, голос звонкий и притворно удивленный, режет как нож. – Как неловко вышло. Извините, Сергей Максимович. Я, наверное, пойду, зайду позже.

Она наклоняется, собирая одежду с пола, движения грациозны, как у актрисы, играющей роль роковой соблазнительницы. Длинные волосы падают на плечи, и она откидывает их назад с такой уверенностью, будто знает, что все взгляды прикованы к ней.

Я должна кричать, биться в истерике, броситься на нее с кулаками, но вместо этого стою, вцепившись в дверной косяк, и думаю о том, как нелепо выглядит ее наряд.

Чулки? Подвязки? Это что, теперь так ходят на работу? Моя первая мысль – самая глупая, самая нелепая, и я ненавижу себя за это.

Голова кружится, во рту пересыхает, но я держусь, хотя ноги дрожат, готовые подкоситься. Мой взгляд встречается с глазами Сергея, и в них нет ни вины, ни раскаяния – только холодная злость, как будто это я виновата в том, что ворвалась в его кабинет.

Он не отстраняется от Вероники, не делает ни шага, чтобы исправить ситуацию. Его молчание – как удар, как предательство, которое разрывает мне сердце.

– Нет, нет, это я уйду, – бормочу я, и мой голос звучит чужим, слабым, словно не мой вовсе. – Извините, я пришла не вовремя. Надо было предупредить…

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Сергей наконец выходит из своего транса. Он бросается за мной, хватает за руку в коридоре, чувствую, как его пальцы сжимают мое запястье. Я вырываюсь, но он держит крепко, его голос звучит почти умоляюще:

– Лида, постой! Это не то, что ты подумала. Лида…

– Не то, что я подумала? – я поворачиваюсь к нему, и моя злость, моя боль вырываются наружу, как буря. – А о чем я должна была подумать, глядя на эту мизансцену? Что ты маммолог, а секретарша твоя пациентка, и у вас плановый осмотр по ОМС?

– Лида, я все объясню, – он пытается говорить спокойно, но я вижу, как его глаза блестят в полумраке коридора, как его лицо бледнеет.

– Ширинку застегни и отпусти меня, – я почти кричу, вырывая руку с такой силой, что чуть не падаю. – Отпусти меня, пожалуйста, и не трогай больше. Никогда меня не трогай!

Отступаю, прижимаюсь спиной к холодной стене, и в этот момент чувствую, как слезы жгут глаза. Сергей стоит передо мной – высокий, красивый, с темными глазами, которые я так любила, с этой уверенной улыбкой, которая когда-то заставляла мое сердце биться быстрее.

Он был моим всем. Моим первым мужчиной, моим идеалом, человеком, которому я доверила не только свое тело, но и свою душу.

Я ждала его, отвергая всех остальных, до двадцати одного года, потому что верила, что он – тот самый. Мой. А теперь он стоит здесь, с расстегнутой рубашкой, с запахом чужого парфюма, и смотрит на меня так, будто я – проблема, которую нужно решить.

– Лида, послушай… – начинает он, но я не даю ему договорить.

– Не надо. Ничего не говори. Я все понимаю. Я все поняла, – мой голос дрожит, но я держусь, потому что знаю: если я сейчас сломаюсь, то уже не соберу себя по кусочкам.

Глава 2

Глава 2

Девочки спят в своей кроватке, и я, сидя рядом, слушаю их тихое дыхание, ровное, такое нежное, что оно кажется мелодией, сотканной из света и тепла.

Полина, моя маленькая бунтарка, даже во сне хмурит бровки, будто готовится к новому приключению, а Ангелина, моя тихая мечтательница, улыбается чему-то своему, невидимому, словно ангелы шепчут ей сказки.

Им всего пять месяцев, но они уже весь мой мир, моя вселенная, два крошечных сердца, которые бьются в унисон с моим. Я смотрю на них, и в груди разливается тепло, смешанное с горькой тоской.

Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорит старая поговорка. Но как же дорого мне далось это счастье.

Петровка, маленькая деревня в семидесяти километрах от районного центра, стала моим убежищем, моим спасением. Здесь, среди зеленых холмов и звонких ручьев, я нашла покой – или, по крайней мере, его подобие.

Бабушкин дом, который она завещала мне, словно ждал нас с девочками. Старый, но крепкий, с потемневшими от времени балками и окнами, которые смотрят на бескрайние поля, он стал нашей крепостью.

Я до сих пор слышу эхо бабушкиных шагов по скрипучим половицам, ее тихий смех, когда она учила меня плести венки из ромашек. Теперь эти стены хранят смех моих дочек, их первые улыбки, их крошечные победы.

Но как же трудно было ступить на этот путь одной.

Быть матерью-одиночкой – это как идти по тонкому льду над бездонной рекой. Один неверный шаг и ты провалишься в холод отчаяния.

Но мне повезло. В этой деревне, где время течет медленно, а люди смотрят друг другу в глаза с искренностью, я нашла не просто соседей, а семью. Тетя Вера, с ее добрыми морщинками у глаз и голосом, который всегда звучит так, будто она вот-вот обнимет тебя, стала моим ангелом-хранителем.

Она знала меня еще ребенком, когда я приезжала к бабушке на лето, и теперь, словно по завету судьбы, она здесь, рядом. Приносит то молоко, то творог, то яиц, теплых, будто только что из-под наседки.

А иногда просто сидит со мной за чашкой чая, слушает мои вздохи и не спрашивает лишнего. Она знает, что сердце иногда говорит тишиной.

Есть и девочки – Соня и Маша, дочки фельдшера Любови Михайловны. Им всего по десять лет, но в их глазах уже светится такая серьезность, такая взрослая забота, что я невольно улыбаюсь.

Они тоже двойняшки, как мои вишенки, и, кажется, понимают их без слов. Прибегают после школы, чтобы поиграть с малышками, покатать их в коляске по пыльной дорожке у дома или спеть им колыбельную, которую сами сочинили.

Их звонкий смех наполняет дом жизнью, и я, глядя на них, думаю: вот бы моим девочкам вырасти такими же – добрыми, открытыми, с сердцами, полными света.

Но как бы ни было тепло в Петровке, как бы ни поддерживали меня люди, в сердце все равно зияет дыра. Она появилась в тот день, когда я, задыхаясь от слез, бежала по лестнице прочь от Сергея.

Тот день, как нож, разрезал мою жизнь на «до» и «после».

До сих пор вижу его перед глазами – его холодный взгляд, его руки на чужой коже, его молчание, которое было громче любых слов. Я бежала, не разбирая дороги, и ноги сами привели меня в нашу с ним квартиру.

Руки дрожали, когда я кидала вещи в чемодан, будто пытаясь уместить в него всю свою прошлую жизнь. Я боялась, что он вернется, начнет оправдываться, или, хуже, скажет, что я сама виновата, что мне не место в его мире.

«Вот Бог, вот порог» – я почти слышала его голос, холодный, как зимний ветер. Но он не пришел. И я, смахивая слезы, вызвала такси и уехала на вокзал.

Автобусы уже не ходили. Ночь накрыла город, и я, волоча чемодан, искала попутку. Телефон разрывался от его звонков, сообщений, но я не отвечала. Заблокировала номер, будто отрезая последнюю ниточку, связывавшую нас.

В темноте, под светом фонарей, я нашла машину, которая согласилась довезти меня до Петровки. Водитель, молчаливый парень по имени Макар, оказался спасением. Он не задавал вопросов, не смотрел с любопытством просто помог дотащить чемодан до бабушкиного дома.

Позже я узнала, что Макар – водитель молоковоза на местной ферме. Серьезный, рукастый, как говорит тетя Вера, он стал приходить, колоть дрова, чинить что придется по хозяйству.

Я вижу, как он смотрит на меня с теплом, с надеждой, но мое сердце молчит. Оно все еще принадлежит другому. Тому, кто разбил его на куски.

Первое время в деревне было страшно. Городская девочка, привыкшая к шуму улиц и свету офисных ламп, я оказалась в тишине, где слышно только пение сверчков да шорох ветра в кронах.

Но постепенно я втянулась. Завела маленький огород, научилась доить козу у тети Веры, даже попыталась испечь хлеб – правда, первый каравай больше напоминал камень.

Соседи приняли меня, как свою, не спрашивая о прошлом. Но Любовь Михайловна, наш фельдшер, сразу заметила мою тайну. Ее глаза, острые, как у ястреба, увидели то, что я еще не решалась сказать вслух.

«Беременна, да?» – спросила она однажды, и я, покраснев, кивнула. Она не стала расспрашивать, просто отвезла меня в город на обследование, держала за руку, пока я ждала результатов. А потом, на одном из УЗИ, я услышала биение двух сердец.

Двойня. Две девочки. Мои вишенки.

Я сидела в кабинете, глядя на экран, и слезы текли по щекам – от счастья, от страха, от одиночества. Я была одна, но уже не одна. Они были со мной – мои малышки, мои звезды, мои причины жить дальше.

Позвонила маме, рассказала ей все – и про Сергея, и про предательство, и про две крошечные жизни, которые растут во мне. Мама плакала вместе со мной, обещала приехать, но не смогла – она теперь живет в Италии, с новым мужем, Марио, который любит ее так, как она заслуживает.

Я не виню ее. Она помогает, как может – присылает деньги, посылки с одеждой для девочек, теплые слова. Но все равно, стоя у окна в бабушкином доме, я чувствовала себя такой одинокой, что хотелось кричать.

Беременность была нелегкой. Тошнота, усталость, страх – все навалилось разом. Но я держалась ради них. Ради Полины и Ангелины.