ВИТЯЗЬ В МЕДВЕЖЬЕЙ ШКУРЕ
«В этом мире неясное чудится,
А другого не будет вовек.
Я очнусь, волосатое чудище,
И завоет во мне человек...»
К. К. Кузьминский
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
— Дядя Степа, нежнее, блин! Работай аккуратнее, — прошипел Ромка, едва успевая уйти от моего джеба* левой.
— Чего?
— Очнись, мыслитель!.. У меня свидание вечером… Губы разобьешь, как целоваться буду?
Дядя Степа — это я. Ромка — мой постоянный и, если не считать полутяжа Димки Калюжного, единственный спарринг-партнер. Высокий, худой, жилистый, длиннорукий, как и положено боксеру в первом тяжелом, где восемьдесят девять с половиной килограмм железный предел. Чтобы при взвешивании, из-за лишней булочки или пары котлет, принятых внутрь накануне соревнований, не выскочить в супер дивизион. То есть — прямиком в совершенно недружеские объятия тех, кому щадящие диеты не прописаны. Впрочем, особенно долго обниматься рефери не позволит, — клинч* в боксе запрещен, — и все закончится банальным избиением младенца, как только более легкий противник устанет бегать по рингу.
Ставя нас на тренировках в пару, «Фома», он же Евгений Николаевич Фоменко, убивал сразу нескольких зайцев, — заставлял меня двигаться, чтобы поймать соперника на удар, а Ромку — считать калории и держать вес.
Это только в фильмах субтильные ботаники и изящные девушки валят крупных мужиков легким тычком в грудь, как будто вдруг исчезли все законы физики. В реале, эти герои попросту вывихнули бы себе кисть или ступню. Кто сомневается, можете попытаться стукнуть шкаф или что-то помягче. Например, мешок с мукой или сахаром. Но и у «шкафа» свои проблемы с попаданием в увертливую и быстро двигающуюся цель. Инерция другая…
Ромка, конечно, не кисейная барышня, если попадет — мало не покажется. Поэтому, при равном мастерстве, мои «лишние» пятнадцать кило мышц заставляют нас обоих больше работать головой и ногами, чем перчатками. Чего, собственно, Фома и Герасимович — второй тренер, от нас и добиваются.
Но и мы не вчера в зал пришли…
Примерно через неделю, хорошенько пропотев и притершись, выработали систему имитации спарринга. И если у кого-то из нас были весомые причины не выкладываться, как сегодня у Ромки, включали ее на всю катушку. В принципе, ничего нового в нашем изобретении не было, банальное парное ката, составленное из полутора десятка ударов, блоков, нырков и уклонов. Со стороны — достойное и красивое зрелище, а по энергетическим затратам — как на танцах. Главное, не перепутать: какое движение следующее и не нарваться… Что, собственно, едва не случилось только что из-за моей невнимательности.
Ну, тут Ромка сам виноват. Группа поддержки на соревнованиях — это одно, а на тренировки был железный уговор девушек не приводить. Отвлекают.
Пока в зале с грушей работаешь, еще можно не обращать внимания на посторонних, но шагнув за канаты — уже без вариантов. Ринг на возвышении, — и так получается, что ноги людей, стоящих на навесной галерее, оказываются чуть выше головы спортсмена.
Две-три серии ударов, смена позиции и, глядя Ромке в глаза, я всего лишь в нескольких метрах от себя, прямо над его рыжей макушкой, невольно фиксирую периферийным взором ажурную балюстраду балкончика и десяток не менее искусно выточенных девичьих ножек. Причем, учитывая летнее время и возвращение в моду мини-юбок, могу рассматривать эту вопиющую красоту, вплоть до места их произрастания из тела.
— Я тебя сейчас еще не так поцелую… — шиплю зло, мотнув головой. — Ты нафига всех этих «Барби» сюда притащил? Рисуешься?
— Психологическая обработка… — отвечает тот полушепотом, войдя в клинч и непроизвольно косясь на девушек.
— Чего?
— Не идет Люся на сближение. Понимаешь? — сопит в ухо Ромка. — Все пучком, вроде. Она мне нравится, я ей тоже — а дальше поцелуев, за неделю, ни на полшага не продвинулись. Чуть дальше в лес, сразу начинается: «ой, мне уже пора… ой, давай не сегодня».
— И причем тут бокс?
— Не тупи, парень! Это ж для разогрева. Посмотрит на меня, такого мужественного, поволнуется, глядишь — и дрогнет сердечко. А еще я слышал, что запах мужского пота самый крутой афродизиак.
— Ничего не скажу о мужестве, а насчет пота — ты прав, в зале ароматов на всех хватит. Нюхать, не перенюхать. Кстати, вон та, рыженькая, вполне…
— Какая рыженькая? Ирка? Так она блондинка, вроде. Или тебе снизу виднее?.. — хохотнул Ромка.
— Иван! — в наш задушевный разговор вплелся бас Фомы. — Тебе не кажется, что эта сладкая парочка считает нас идиотами?
— Когда кажется, крестятся… — сипит Иван Герасимович. — Я за ними давно наблюдаю. Даже думал предложить федерации использовать эту постановку на День города.
— Какой, к матери собачьей, День?! — рычит Фома. — А на чемпионат я кого повезу? Мера? Ну-ка, бери скакалку. Будем изгонять дурость из симулянтов.
Вот и еще одна причина нарисовалась, по которой не стоило приводить на тренировку девушек.
Фоменко и Козак тренера еще советской школы и уверены, что самым высоким коэффициентом убеждения спортсмена обладает спарринг с ними самими, а еще скакалка — в приложении к филейным частям лентяев и сачков. К счастью, к индивидуальному спаррингу мастера-международники прибегают только в самых вопиющих случаях нарушения режима и дисциплины, а вот скакалки не жалеют. Правда, только за дело. И на моей памяти, за семь лет, еще не было случая, чтобы кто-то из парней обиделся на наставников. Хотя многие тут уже и сами мастера, и выступают не только в стране.
До института я каждое школьное лето проводил на природе. Но, начиная с десятого класса, деревенские каникулы остались в прошлом. В еще не столь отдаленном, а уже изрядно позабытом детстве, — теплом и беззаботном. В том прекрасном времени, когда любые невзгоды воспринимаются как нечто, не имеющее к тебе самому никакого отношения, и исчезающие с приходом следующего утра. Мир добр, уютен и приветлив, — а тебе в нем отведена невероятная, уникальная роль — зрителя, актера и постановщика в одном лице. Смотри, играй и наслаждайся…
Понятно, ничего подобного в те годы, мне даже в голову не приходило, это я теперь такой умный. А чего? Четыре курса физмата сделают философом кого хочешь. Как пресловутая плохая жена. Не-е, лавры Сократа я на себя не примеряю, но, тем ни менее, некоторую привычку к рассуждению и осмыслению приобрести успел.
О чем это я? Ах, да. О деревенских каникулах… Вернее — о лете. До восьмого класса, я предпочитал проводить свободное время на диване с книжкой в руках, — когда родители дома. Прочий досуг, естественно, протекал за компьютером. Стрелялки, рубалки, наши и их сериалы, а так же — прочие занятные и полезные сайты отнимали практически все время.
Отец что-то ворчал о жизни овощей, но поскольку мама была довольна, — кроме принудительных пробежек по утрам и таскания гирь по выходным, его репрессии дальше не продвигались. Пока, однажды, я крепко не получил по шее. Прямо у школы.
Телосложением я в папу. И всегда выглядел лет на пять старше реального возраста. Поэтому драться со сверстниками, обычно не достающими макушками до моего подбородка, почти не приходилось. Они понимали, что не одолеют меня даже вдвоем, а мне не было нужды ни убеждать их в этом, ни — разубеждать. Но в любом случае, драка подразумевала наличие причины. А эти шакалы избили меня просто так. Причем, парни дрались зло, получая удовольствие от возможности причинить боль другому существу.
Природные данные меня все же не подкачали, и я кое-как отмахался от хулиганов. Но, самокритично подсчитав дома, у зеркала разницу нанесенных и пропущенных ударов, умылся и пошел записываться в секцию бокса.
Глянув на меня, Фома заинтересованно спросил:
— Сколько?
— Пятеро…
— Убежал?
— Ушел.
— Добро.
Потом тренер помолчал и прибавил.
— Разрешение от родителей. По окончании четверти покажешь табель. Тренировки в понедельник, среду и пятницу с семнадцати до девятнадцати. Суббота — бассейн в восемь утра. Один пропуск без уважительной причины — три круга вокруг парка. Два пропуска — не поедешь на летние сборы. Три… Больше не приходи. Все понятно?
— Да.
— Сколько раз подтягиваешься?
Этого вопроса я боялся больше всего. Ну, не хватает моим мышцам силы побороть вес тела, удерживаемый гравитацией Земли. Пудовые гири таскаю, а себя — никак не получается.
— Ни разу.
— А отжимаешься?
— Восемнадцать.
— Хорошо… — кивнул тренер каким-то своим мыслям. — В том смысле, что перекачанный бицепс боксеру только мешает, а так, конечно, форменное безобразие. До конца года надо выйти на семь потягиваний и тридцать отжиманий. Ну, все, Степан. Топай за разрешением и приходи. Иван! — крикнул вглубь зала, второму — невысокому, поджарому мужчине в спортивном костюме. — Брось мячик!
— Лови…
Мячик для большого тенниса выпорхнул у него из руки сам, без какого-либо замаха, словно шел на реактивной тяге, и с соответствующей скоростью. Мне в лоб. Не ожидая ничего подобного, я потерял время, поэтому только успел, что дернуть головой в сторону. А следом летел второй снаряд. Но, адреналин уже был в крови, и этот мяч я поймал.
— Угу, — опять кивнул Фома. — В общем и целом… Не передумаешь, приходи.
Разрешение на занятие боксом отец не только написал, но и лично занес тренерам буквально на следующий день. И в мой распорядок дня прибавилась еще одна позиция. Правда, в спортивный лагерь тем, первым летом я все-таки не поехал.
Ох, как непросто, оказывается, жить по режиму и делать не только то, что хочется, а и то — что должен…
Давно заметил, ничто так не способствует погружению в себя, как перестук колес. И любая, самая оживленная беседа, подчиняясь ритму железной дороги, потихоньку стихает, — и вот уже все либо дремлют, либо погружаются в приятные мечты или — воспоминания.
Казалось бы, мы с Ирой только вчера познакомились, значит, интересных тем для общения — за сутки не переговорить. А уже минут через сорок девушка пристроила голову у меня на плече и притихла. Может, уснула?.. Время-то, по городским меркам, не просто раннее утро, а — сумасшедшая рань. Только-только, на второй бочок переворачиваться.
Ну, пусть поспит. А мне, есть о чем подумать и что вспомнить. Тем более, когда от золотистых волос исходит такой дивный аромат. Не набивший оскомину садово-огородный парфюм, имеющий массовое хождение в этом сезоне, а какой-то легкий флер ромашек, калужниц и нежной утренней росы. Так пахли в предрассветной мгле луга, когда мы с дедушкой шли косить сено. Вернее, он — косить, а я ворошить покосы, чтобы трава быстрее высыхала.
Электричка заполнена разночинным людом, но по совокупности примет, большинство путешествует с аналогичной целью — на пикник. Дремлющие или все еще оживленно шушукающиеся парни и девушки, примерно, двадцатилетнего возраста, одетые ммм, по-походному, с пухлыми рюкзаками и… только не надо смеяться — оружием. Да, да — именно оружием. Не с автоматами и винтовками, но все же.
Если к названию озера, белеющего в обрамлении темной виньетки леса, у меня вопросов не возникло, то понять, почему скалы обозвали Чертовыми, — угадать не получилось. Никакого потустороннего впечатления они не производили. Особенно отсюда, сверху.
Я сидел на краю плато, свесив ноги с обрыва и, с высоты балкона девятого этажа, оценивал открывающуюся взору перспективу. Естественно, предварительно, для самоутверждения, как поступил бы на моем месте каждый сапиенс, пару раз плюнувши вниз и с трудом подавив желание произвести еще один, не менее естественный, процесс по избавлению организма от отработанной жидкости. Согласно строк: «Нету больше красоты, чем … с высоты».
Не потому, что это некультурно, а из человеколюбия и инстинкта самосохранения.
Мало ли где сейчас располагаются воины Света. Вдруг, они уже карабкаются по круче прямо подо мною? И если мне — людоеду, по условиям игры, на рыцарей и пресветлых эльфов не только отлить, но и оправиться, то студенческое братство подобной интерпретации боевых действий Тьмы не простило бы никому. Даже Гроссмейстеру, — не то, что неизвестному приблуде.
А то, что я здесь, при любых раскладах, никто и зовут меня никак, ролевики в меру тактично и даже очень изобретательно дали понять сразу после того, как оценили мой костюм и вооружение.
— Очень хорошо! — одобрил один из членов комиссии. — Я бы даже сказал: великолепно. Степан, погуляй чуток в окрестностях. Есть идея, надо ее обмозговать. Господа мастера…
Дальше я не слушал. В конце концов сюда я приехал отдохнуть и с надеждой на развитие отношения с Ириной. А если мое присутствие кому-то в напряг, могу просто в сторонке посидеть. Без обид… О том, что незваный гость хуже татарина, известно любому славянину. И за душевный порыв, отдельно взятой, очень надеюсь, что влюбленной в меня, девушки, — коллектив ответственности не несет. Если честно, то примерно такой вердикт я и ожидал услышать, но опытные Мастера придумали умнее. Реально, у хорошего хозяина, даже гадюка во дворе при деле.
— Слушай свою роль, великан, — озвучил решение Совета Михалыч. — Поскольку в нынешнем составе архиличу темных светлые не могут противопоставить адекватного противника, мы решили дать силам Добра секретный бонус. В смысле, оружие, способное повергнуть мертвого мага, независимо от того, в чьих руках оно будет находиться.
При этом Михалыч так выразительно поглядел на музейную дубину, что встречный вопрос задавать не пришлось.
— Так вот, по ходу игры, светлые получат подсказки, где искать и что искать. А тебе, естественно, выпадает роль охранника артефакта. Будешь оберегать его от героев.
— Мне бы тоже хотелось узнать: где? — я с деланно растерянным видом огляделся. — Лес большой, а у великанов длинные ноги. Как бы мне не ушагать слишком далеко?
Мастера дружно улыбнулись.
— Вот об этом, Степан, можешь не беспокоиться. У тебя не роль будет, а мечта нового русского.
— Денег дадите мешок?..
Собеседники опять расхохотались.
— Угадал… почти. Тут неподалеку, на Чертовых скалах, имеется одна славная пещерка. Я бы даже сказал, углубленный грот. Сухая, просторная… теплая. С очень живописной террасой. При желании, можно на плато подняться, там вообще лафа. Полонина*, альпийская лужайка. Так вот, твоя задача — находиться там от начала и до конца игры. Лежи, отдыхай. Загорай, бей баклуши. Спи и… бди. Или не бди, как захочешь. Главное — никуда надолго не отлучайся. По крайней мере, пока тебя не найдут. Пищей и напитками мы тебя, естественно, обеспечим.
— Прошу прощения, но что-то я…
— Объясняю. У тебя артефакт, без которого светлым силам не победить. Как только они об этом узнают — будут стараться заполучить дубину. Но, поскольку Чертовы скалы совсем не место для потасовок, по условиям игры им твое оружие надо украсть. Незаметно. Кстати, у тебя как со зрением?
— Вполне.
Михалыч отступил еще на пару шагов и ткнул пальцем в свой нагрудный бейджик*.
— Читай.
— Чернецкий Сергей, Мастер…
— Добро, — перебил меня Михалыч. — Вот так ты и будешь пленять воров. Прочитал надпись вслух — он твой пленник до конца игры. Мне потом по мобильнику перезвонишь. Внесу пометку в списки. А чтоб у слишком горячих голов не возникало желания испытать счастья в рукопашной, ты у нас неуязвим ни для какого вида оружия и магии. Совершенно. А власть над миром не захватил исключительно из врожденной лени. Что дает большой шанс застать тебя спящим. Кстати, не вздумай бодрствовать все время. Поел, попил и баиньки. Вместо тебя бдеть будут камешки на склоне. Подобраться по этим россыпям к пещере бесшумно или предельно тихо, очень сложно. Тем более, в темное время суток. Ну, как, Степан, согласен поработать охранником?
— Поел, попил, поспал… Синекура, — мечтательно закатил глаза я, мысленно ухохатываясь. Вот уж действительно от судьбы не уйдешь. Куда не сунься — везде только в охранники берут. Карма… — Всегда хотел получить такую работу. — И тут же, с притворным беспокойством уточнил. — А пиво будет?
— Даже не сомневайся, — хохотнул высокий мужчина, лет сорока, — с первого взгляда вызывающий доверие, как хороший психиатр или адвокат. — Поскольку Светлые заинтересованы в крепком сне сторожа, — придется еще контролировать, чтобы они тебе в меню чего покрепче не подсунули.
Проснулся я от…
Да просто выспался, вот и проснулся.
Благодаря толстой медвежьей шкуре и пружинистым свойствам гофрированного картона, мое ложе по комфортности могло поспорить с лучшими ортопедическими матрацами. А если вспомнить о дежурстве в музее и двух литрах пива, сыгравших роль «ночного колпака» [«Ночной колпак» (разг.), — старинная английская традиция, принимать стаканчик спиртного на ночь], — мой крепкий и здоровый сон не должен удивлять никого. Он и не удивлял, — странно было другое: уже светало, а моя дубина по-прежнему стояла у меня в ногах, прислоненная к стенке.
О, как!
Я задумчиво почесал репу, мимоходом обратив внимание, что изрядно зарос. Стоило все-таки заскочить домой перед поездкой и побриться. А то третий день всего, а ощущение, — словно неделю подбородок не скоблил.
И все-таки, почему за целую ночь никто ко мне не наведался? Побоялись в темноте на кручи лезть?
Ерунда. Уж те парни, что продукты в пещеру заносили, точно дорожку присмотрели.
Со мною, чужим, большим и страшным связываться не захотели?
Дважды ерунда. Я хоть и мельком, но заметил среди ролевиков не один десяток индивидуумов, готовых к черту на рога взобраться, — был бы толк от лихости. А то и просто так, для собственного куража. Знаю я эту породу парней, выступающую в основном в средних весовых категориях. Им даже зрители не нужны, сами себе все время чего-то доказывают.
Так что же их всех остановило?!
Нет, как не верти, а в голову только одна стоящая мысль приходит. Стратеги светлых сил придумали, каким способом победить противника, без применения бонусного артефакта. Вот поэтому никто мой сон и не потревожил. И только поэтому я продолжаю дремать и… тупить. С тех пор, как техника придумала и осуществила мобильную связь, задавать вопросы стало гораздо проще, чем самому искать ответы.
Я протянул руку за рюкзаком, и с удивлением нащупал пустоту. Мотнул головой, потом развернулся в нужном направлении всем телом, но и это ничего не изменило. Рюкзака не было.
Интересно девки пляшут.
Дубину перепутали с рюкзаком? Или ко мне ночью вместо эльфов и прочих светлостей, благородные разбойники наведывались? С целью экспроприации?.. Смешно. В «заплечнике» кроме НЗ туриста, смены белья и запасных носков ничего ценного не было. Мобила и та — «Nokia» самой древней модели, ценой в пятерку зелени. Без каких-либо наворотов и с единственным достоинством — мощной антенной.
Чудеса да и только. Это что ж в мире деется? Караул… Как хотите, а такой стресс надо срочно смыть.
Повернувшись в противоположную сторону, я пережил уже нечто похожее на шок. Ни одной коробки не только с напитками, но и с припасами в пещере не оказалось! Вообще! Пусто!
Очуметь! Если не выражаться более емко.
Я закрыл глаза, открыл. Потом ущипнул себя за ногу. Улучшения в ситуации не наблюдалось.
Гм? А в чем прикол шутки юмора? Все дружно попрятались, решив посмотреть, как я буду носиться по лесу, оглашая его воплями ужаса? Смешно. Я не кисейная барышня и из детсадовского возраста тоже давно вышел. Да и приходилось мне теряться как-то, еще в семилетнем возрасте. Когда с отцом в лес… только не надо смеяться… за барвинком. Ничего, через сутки сам к людям вышел. Впрочем, мои новые знакомцы не могли об этом знать. Так в чем же упрятан глубокий смысл инсценировки и генеральная линия партии?
«Странно это, странно это, странно это, господа…»
Ладно, в любом случае, я могу считать себя снятым с поста и двигаться вниз. Ага, серия надцатая «Горец. Возвращение к людям».
Вскочив с ложа и подняв шкуру, я уже без дураков впал в самый настоящий ступор. Картонное ложе, на которое я ложился и, зуб даю, не покидал всю ночь, неведомым образом превратилось в кучу соломы и листьев, временем и весом спрессованных практически в монолитный блок!.. Ни юмор, ни логика подобную метаморфозу объяснить не могли. А здравый смысл улетал в глубокий нокаут.
«Дурман они какой-то в пиво вкололи, что ли? — мелькнула еще идея. — Или в колбасу? Только зачем?» Помню, был какой-то американский фильм о розыгрыше, но там шутили с изнывающим от скуки миллиардером. Хоть и втайне от него, но за его же деньги. А с меня какой навар?
Похоже, пока я не пойму ответа на это вопрос, все прочее останется блужданием в потемках. А для понимания нужен источник информации. Собеседник, или, если шутка окажется слишком экстремальной, — «язык». Впрочем, в запасе у меня всегда оставалось самое простое, как у Македонского, решение — наплевать на всех и двигать прямиком на станцию. Выходные все равно испорчены, так зачем затягивать ковыряние в… Вообще ковыряние… А рыжеволосая Иришка, при следующей встрече, сама все объяснит. С чувством и расстановкой. Если захочет продолжения знакомства. Ну, а на «нет» — и суда нет. Только Особое совещание… Чао, бамбино, сорри…
Я набросил на плечи шкуру, подхватил дубину и, наклоняясь, чтобы не оцарапать макушку о потолок пещеры, вышел наружу.
* * *
Солнце уже приподнялось над лесом, но зацепившийся за верхушки деревьев туман существенно ограничивал обзор. Так что я только мазнул глазами по окрестности и потопал вниз. Но и этого мимолетного взгляда хватило, чтобы понять: в пейзаже чего-то недостает. В другое время я обязательно поиграл бы в головоломку «Найди десять различий», но не сейчас.
Первая странностью, которую я заметил, как только устал пересказывать вслух песни, — лес меня опасался. Впереди невидимые обитатели крон и кустарников вели оживленную беседу, хорошо слышимую, но из-за множества голосов сливающуюся в один шум. А как только я приближался — все смолкало, чтобы вновь ожить за моей спиной. Только теперь уже с оттенком беспокойства.
Серьезно!.. Это у меня голоса нет, а со слухом все в порядке. Начиная с первого класса, пять лет на аккордеоне пропиликал. Пока мама не поняла, что отсутствие грандиозных успехов на этом поприще не наследственная лень, как она вначале говорила отцу, а всего лишь недостаток таланта. Так что в оттенках звуков разбираюсь…
Не нравился я лесу. И не как обычный представитель человеческого племени, к которому они уже приноровились и за последнее время стали даже презирать. А как еще относится к существу, у которого нет ни нюха, ни слуха, ни нормального зрения и опасен он только своими железками и безрассудностью? Особенно — пребывая в стаде или своре себе подобных. Поэтому, они либо прячутся сразу, либо вообще не обращают внимания на чужаков. В данном же случае, лесные обитатели показывали, что считают меня своим. Смертельно опасным, но — своим.
О чем это говорило? Варианта два.
Попаданческий — я оказался во времени, когда человек был еще частью природы и не узурпировал власть силой оружия, а носил корону по праву наследства.
Вывод современный, — жители леса распознали медвежью шкуру и приняли меня за него.
Ну, о преимуществах второго варианта и говорить нечего: я дома! Прочее не существенно. А вот первая мысль была вполне чревата, ибо — прощайте все блага цивилизации форевер! И, похоже, именно ее все вокруг настойчиво пытались вдолбить в мою упертую голову.
В том числе и тропинка, по которой я возвращался на станцию. Потому, что как бы я не отнекивался и не искал логических объяснений — при обычном раскладе, не могла она за ночь превратиться, из нарезанной колесами телег и утоптанной подошвами и копытами «двухрядки», в едва хоженую стежку… Заросшую такими пышными травами, что я смог наглядно оценить преимущество ботфорт. Любой иной обуви хватило бы нескольких минут ходьбы по обильной утренней росе, чтобы промокнуть насквозь.
А еще, чем дольше я размышлял, тем больше мне казалось, что протоптана она совсем не людьми. Во всяком случае, не всадниками. Очень уж низко нависали над ней ветви. То и дело, приходилось приподнимать их над головой, чтобы не кланяться самому.
Да, чем дальше в лес, тем толще партизаны. И не прибавляет радости и оптимизма осознание реальности происходящего. Хорошо, хоть родители в деревню укатили на весь отпуск. И, поскольку мобильная связь там не тянет, а в гости они меня ждут не раньше, чем через месяц — то дней тридцать, плюс допустимая неделя опоздания из-за «занятости» любимого сынули чем-нибудь особо приглянувшимся — о них можно не беспокоиться. А о том, что будет дальше, пока лучше не задумываться.
Когда я преодолел примерно половину расстояния до станции, впереди послышались характерные звуки, знакомые любому парню, хоть раз принимавшему участь в групповой потасовке. Или — хотя бы смотревшему соответствующие фильмы.
Похоже, режиссеры-постановщики этого реалити-шоу предлагали мне перейти из философско-созерцательного состояния в активную фазу.
Ага, сейчас! Только шнурки поглажу. Те времена, когда я спешил на первый же вопль: «Наших бьют!», давно остались в прошлом. Потому как бьют иной раз очень даже за дело. Нет, я не конченый демократ и, если уверен, что в теме, долго не рассусоливаю: бить или не бить. Но, прежде чем принимать решение, надо хотя бы поглядеть, что происходит?..
А происходила банальная рубка, обязательно описываемая во всех «рыцарских» романах.
На большаке, в который упиралась тропинка (кстати, первое весомое отличие прошлого и настоящего миров), рубились десятка два воинов в средневековых доспехах. В общем, картина маслом — кто-то на кого-то напал. А чего, мало ли в мире причин, ради которых люди готовы обнажить оружие? Особенно из засады…
Это я уже прикинул, с учетом местности. Но, присмотревшись внимательнее, стал подмечать детали, отрицающие такое скоропалительное предположение.
Во-первых, — рубак было примерно одинаковое количество. Скорее всего — в начале, даже равное. Просто некоторые воины, к тому времени, как я появился, уже лежали на земле, и понять к какой из враждующих сторон кого из них зачислить, было затруднительно. Тем более, что все различие между ними состояло из лоскутка материи прикрепленного к навершию шлема у рыцарей или над зерцалом кольчуги простых ратников. У одних — ярко-зеленого цвета, у других — алого.
Во-вторых, — как бы люто не наскакивали воины один на другого, ратники не вмешивались в поединок рыцарей, даже если те поворачивались к ним спиной. А сами рыцари, присутствующие на ристалище в количестве аж четырех штук, ни разу, во всяком случае, на моих глазах, не снизошли до того, чтобы наградить ударом меча соперника попроще.
И, в-третьих, — неподалеку от места схватки, шестеро ливрейных слуг сторожили табун лошадей. Цвета ливрей и попон раскраской отличались, как и знаки сражающихся, но, при этом, ни сами слуги, ни кони враждебности друг к другу явно не испытывали.
А что из этого следует?
Дуэль.
Господа не сошлись во мнениях и решили продолжить диспут в уединенном месте, взяв в руки более острые и убойные аргументы. А для пущей весомости, прихватили с собой группу поддержки. Соответственно, встревать в их беседу не только не с руки, а даже невежливо.
— Как это, слепая?
Вопрос был не самый умный и тактичный, но мне еще никогда не доводилось разговаривать с людьми, обреченными на вечную тьму. Даже жутковато сделалось, как представил себе такую беду. Лучше умереть, чем жить незрячим.
Женщина не ответила. Видимо тоже считала, что история ее слепоты не та тема, которую стоит обсуждать с каждым встречным.
— А как же ты тогда…
Вот незадача. Еще один бестактный вопрос едва не слетел с моих губ. Видимо, и мозг отяжелел вместе со всем телом.
— Как звать-то тебя, бабуся? — улыбнулся я, надеясь, что мимика придаст соответственного звучания и голосу.
— Марой люди кличут, соколик. А как родители назвали, уж и не упомню, — ответила женщина, по-прежнему не двигаясь с места и не сводя с меня бесцветных глаз. Не сказала бы, что незрячая, поклялся бы, что она рассматривает меня, как какую-то диковину. А, может, обманывает? Мало ли какие у нее резоны?
— Но ведь ты иное хотел спросить, верно.
Желая проверить свою догадку, я только кивнул.
— Голос и стать мужская, верно… — как ни в чем не бывало, продолжила незнакомка. — И говоришь так, будто на дереве сидишь. Да только пахнешь ты молоком, вот и весь мой сказ.
Она немного помолчала, покачивая головой, а потом добавила с уверенностью.
— Дите и есть. Ничего не знаешь, ничего не умеешь. Говорить и то толком не научился. Кабы я тебя одними ушами слушала, так и половины слов не поняла бы. Да и ты, соколик, тоже…
Вот только наглядной телепатии мне еще не хватало для полноты ощущений.
— Чудно говоришь, бабуся. Я-то тебя только ушами слышу.
— Зато я не только губами говорю, но и душой, — теперь усмешка ощущалась в ее тоне. — Да ты не кручинься. Поживешь у меня немного, освоишься, к миру нашему привыкнешь. Я не неволю, а только послушайся моего совета. Рано тебе еще к людям идти. Ничего хорошего из этого не получится. Ни им, ни тебе.
Женщина повернула лицо в сторону трупа рыцаря.
— Сам видишь… Одному уже не помочь.
— Подожди, подожди! — от волнения у меня даже голос осип. — Ты что-то обо мне знаешь?
— Да чего там знать-то? С горы ты спустился, в гору тебе и карабкаться.
— С горы… в гору… А яснее нельзя?
— Сам все поймешь, когда время настанет, — отмахнулась Мара. — И ведь чувствовала, вчера надо было за ягодой идти. Ладно, парень…
— Степан.
— Что?
— Степаном меня зовут. Олеговичем…
— Ну, что ж, — кивнула та. — Имя не более странное, чем и сам ты. А у отца твоего имя древнее, славное, княжеское. Тем более, есть нам с тобой, Степан свет Олегович, о чем поговорить, да поразмыслить. Бери покойника и ступай за мной. Не годящий он был человек, а все ж — не бросать, как падаль. По обычаю похоронить надо.
Произнеся это, женщина повернулась и неторопливо побрела прочь.
Уговаривать меня не пришлось. Расстаться с единственным человеком, который может хоть что-то объяснить, мне и в голову не приходило. Да я на край земли готов был шагать, не смотря на отяжелевшее тело, только чтоб еще поговорить с Марой. Ведь вопросов у меня насобиралось куда больше, чем можно прояснить парой слов. К тому же, как она сказала, произносимых не только губами.
К счастью, так далеко идти не пришлось.
Следующая полянка, чуть просторнее и с прилепившейся с одного краю избенкой, оказалась почти рядом. Всего в паре минутах ходьбы. И только увидев жилище Мары, я окончательно понял, что изменился. Конек кровли хижины был почти вровень с моими глазами.
Конечно, можно было в который раз попробовать предположить, что менялся не я, а — окружающий мир. Но помня о принципе экономии энергии, куда проще поверить, в точечное превращение, нежели в глобальную смену декораций. Дешевле обходится… Даже Всевышнему.
— Положи покойного вон там, — указала Мара рукой, потом ткнула в другую сторону. — Заступ видишь?
— Могилу копать будем?
— Будешь. Тебе теперь много потрудиться надо, чтобы вновь силу обрести, соколик. Вот так и жить станем. Ты будешь дрова колоть, воду носить, охотиться, а я — о мире нашем рассказывать… — старушка замолчала, будто прислушиваясь. — Оставь. Не надо. Поздно. Ступай за избу и не высовывайся, покуда я гостей незваных не спроважу.
— Но…
— Быстро! — в голосе женщины звякнуло железо. — И не вздумай снова геройствовать.
Не повиноваться такому приказу я не мог. Да и сам уже слышал топот множества копыт.
Десяток всадников вылетел на поляну, едва я успел скрыться за избой.
— Эй, ведьма! — заорал один из них. — А ну, показывай свое чудище!
— Ты о чем баешь, милок? — повернулась к ним Мара. — Перепил вчера?
— Только не надо мне голову морочить! — гаркнул тот же самый всадник, продолжая горячить коня. — Слуги князя Витойта своими глазами видели, как огромное чудовище напало на их господина. Оторвало рыцарю голову, сожрало ее, как яблоко, а потом — схватило тело и сюда кинулось. Да и мы не через чащу ломались, а по следам его к твоей избушке вышли.
Следуя указаниям Мары, к большаку вышел довольно быстро, еще и ночь, как следует, не сгустилась. Так что даже не пришлось лбом стволы считать. Вышел — и растерялся…
Не знаю, что именно я собирался увидеть — ясно же, что ни шестиполосной бетонки автострады с разделительным газоном, ни даже захолустной асфальтированной двухрядки, с затертым до неразличимости белым пунктиром посередке, здесь быть не могло. И уж тем более, всяких гаишных знаков, металлических ограждений и прочих светофоров.
Ну, так их таки не было.
Лес разрезала обычная грунтовка, в рытвинах и ухабах таких размеров, что неяркого лунного света вполне хватало, чтобы их увидеть. В некоторых, особенно разбитых колдобинах даже поблескивало водой. А сам, в прямом значении этого слова, битый тракт порос травами и сорняками. Не так густо и буйно, как обочина просеки, — но, тем не менее, сразу становилось ясно, что движение тут хоть и регулярное, но не слишком оживленное.
— Угу, все в мире течет, и ничего не меняется, — пробормотал я негромко, присаживаясь у обочины. — Как были две проблемы, так две и остались. Дурак и дорога!.. А у очередного Иванушки-дурачка на повестке ночи — все те же вечные вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?».
После того, как я испил ведьмовского настоя и выслушал невнятное бормотание Мары, мир стал значительно больше, но приветливости и гостеприимства это обстоятельство ему не прибавило. Наоборот, теперь его шансы нокаутировать меня — стали куда весомее. А я впервые почувствовал себя в шкуре Ромки. В том смысле, что ежели не хочешь получить в дыню от более крупного противника, работай ногами.
Вот только жизнь — не спорт. Тут — либо пан, либо пропал. И сам за канаты не убежишь, и секундант полотенце не выбросит. А все мои шансы на выживание на пальцах одной руки посчитать можно. Кое-какие мозги, более-менее нормальная физическая подготовка и верная дубина. Окромя медвежьей шкуры, единственная память из прошлого. Маруся хотела оставить ее у себя на хранение. Даже меч взамен предлагала, который у нее, совершенно случайно под лежанкой завалялся бог весть с каких пор. Но я от этого «рояля в кустах» отказался наотрез.
Во-первых, не люблю, когда что-то оказывается в нужном месте и в нужное время само собой. Есть в этом какой-то флер приманки в ловушке. Сразу ощущаешь себя подопытной мышкой, которую экспериментатор ведет по лабиринту методом поощрения и наказания. Проще говоря, кнутом и пряником гонит тебя туда, куда ему надо. А в нашем роду, — я уж не знаю, кого из предков стоит благодарить за ту гремучую смесь, что течет в моих жилах, — все мужчины отличались строптивостью характера. Добром из них можно было веревки вить, а любое понуждение воспринимали в штыки. Тут же взвивались на дыбы и обязательно поступали по своему разумению. Вот и я выказал недоверие оружию, уж больно вовремя нашедшемуся в избе старушки.
Впрочем, может, и зря? А вдруг, в этом мире принято мечи под лежанкой про запас держать? Так, на всякий случай. Как у нас некоторые несознательные граждане до сих пор запасают соль и спички. Откуда мне знать…
Увы, имелось и — во-вторых…
Я не мечник! От слова «совсем». Вся моя сноровка в фехтовании сводилась к тому, что довелось пару раз подержать железку в руках. Я же все-таки в музее работал. А однажды, даже попробовал немного помахать клинком, изображая бравого рубаку.
Закончилось все, как и следовало ожидать, легким вывихом кистевого сустава и растяжением предплечья. И это у меня — мастера спорта по боксу. Смешно? И вовсе нет. Будь ты хоть трижды мастер и спортсмен, если не разработаны нужные связки и группы мышц, получится только пресловутая корова на льду.
А самое расчудесное оружие, если не умеешь им пользоваться, только обуза. Причем, очень опасная. Враги будут воспринимать тебя всерьез и, случись что, не допустят ни малейшей оплошности. Тогда как недалекий увалень с дубиной, тупой варвар, едва владеющий внятной речью, пришедший бог весть из каких краев, даже одевающийся вместо приличной одежды в шкуру, — ни у кого опасения не вызовет.
Грабить нет смысла, потому как ничего стоящего у него все равно нет. А просто так связываться не станут, все-таки не городской щеголь и сразу видно: если придется — драться будет насмерть.
Вот такую мы с Марой выработали для меня, на скорую руку, легенду внедрения. Конан-варвар, серия сто пятисотая!.. Шварценеггер завидует и предлагает дружить губерниями. М-да…
Оставалось только решить: в какую сторону двигаться?
По уму, лучше всего прятаться там, где слуги княжеские искать меня должны в самую последнюю очередь. То есть, непосредственно на территории Белозерья. Ведь беглец у охотников, как правило, ассоциируется с существом, которое сломя голову торопится убежать как можно дальше. Но, это у охотников глупых или неопытных. А те, которые разумение имеют, как раз по-другому думают. Они спешить не станут. Поглядят, осмотрятся, почешут затылок… Короче, лучше иметь дело с первыми, больше шансов смыться. Значит — будем бежать прочь.
Сутки форы мне Мара твердо пообещала, а пока — ноги в руки и вперед. Луна светит, комары спят, не жарко. Что еще надо путнику, для полного счастья? Окромя пригожей попутчицы…
— Тьфу, ты! — выругался я в сердцах, ощутив под ногами что-то мягкое и едва не поскользнувшись.
В воздухе тут же пряно пахнуло коровьим навозом.
— Да, вот теперь, точно полный набор! Ну, надо же, с первых шагов вляпался. А еще утверждают, будто бы дуракам везет? Хорошо в деревне летом, пристает навоз к штиблетам… И что теперь? Я не вполне соответствую критериям отбора конкурсантов, или пословица обманывает? Стоп! — от избытка чувств я даже по лбу себя постучал. — Критерии он обсуждает, кретин! Навоз-то свежий! А что это может значить, если коров, как правило, на тракте выпасать не принято? То-то же!.. Волы тут проходили, волы! А где волы, там и телеги. А где телеги, там и грузы. То есть — обоз купеческий! Хорошо? Еще бы! А вот теперь осталось понять, достаточно ли у меня придури, по меркам здешней хозяйки Судьбы и Фортуны? В смысле, в какую сторону обоз движется? Ну-ка, брат Месяц, будь другом, подсвети ярче…