Вкус предательства. Горький Алый.

Глава первая. Дикие цветы

Домал, Бахар.

Пока цеппелин вплывал в ликующий рассвет, ему снилась смерть. Его смерть. Опять. Но на этот раз смерть сменила маску. Это не была каменная лавина, нагнавшая его в горах, или мучительный холод осенней воды, пуля или петля аркана. У смерти было нежное лицо, и он вглядывался, вглядывался в его черты силясь запомнить – ведь это предупреждение, снова предупреждение, и если он запомнит, узнает, то спасется.

- Проснись, ну же, проснись, - тормошили его.

Сон ускользал.

- Посмотри. Посмотри, какая красота, товарищ. Простор-то какой!

Тень цеппелина медленно ползла по изумрудным рисовым полям.

Они пересекли океан. Они почти на месте.

1.

Вокзальные часы пробили полдень, и, точно по расписанию, под чугунные своды въехал локомотив, за которым тянулись вагоны.

- Добро пожаловать в Домал, да хранит бог кайцара Вильгельма!

Громкий голос путейцера* перекричал шипение выпущенного пара, перекрыл гул голосов встречающих и провожающих. Носильщики в белоснежных тюрбанах уже сновали по перрону, как большие, трудолюбивые муравьи. Похожие, как близнецы: все одинаково смуглые, затянутые в зеленые форменные сюртуки, с медными, номерными бляхами на груди. Отталкивая друг друга они кинулись к выкрашенными синей краской вагонам первого класса – там можно было рассчитывать на чаевые. Ко второму классу шли уже не так охотно, пассажиры третьего и четвертого терпеливо сидели в запертых вагонах, ожидая, когда публика побогаче сойдет на перрон.

Носильщик, из тех, кто был пошустрее, торопливо открыл дверь купе, подхватил два перетянутых ремнями чемодана, услужливо подал руку даме в дорогом дорожном костюме.

- Аннелиза, не отставай, - приказала дама своей юной спутнице.

Следом за молодой женщиной на перрон выпрыгнула девочка, переживающая тот самый возраст, когда совершенно непонятно, что будет с этим лицом и этим телом дальше. Станут ли они привлекательными, или так и будут удивлять и отталкивать неправильностью черт. Девочка огляделась восторженно – недавно выстроенный вокзал поражал размерами, а главное, своим ажурным куполом из чугуна и стекла. Спохватилась, заторопилась за дамой, стараясь не отставать. Сбилась с шага, наступила башмаком на типографский лист с надписью «разыскивается» и плохо пропечатанным женским лицом, на котором прибывающие и убывающие уже изрядно потоптались. Девочка даже остановилась на секунду, силясь разглядеть под следами подошв хоть что-то, и тут же получила строгий окрик:

- Аннелиза!

- Простите, госпожа Ирина. – пробормотала Аннелиза привычной скороговоркой.

Только за сегодняшнее утро пришлось сказать это «простите, госпожа Ирина», наверное, раз пять – подумала она, без особого, впрочем, расстройства. Угодить госпоже Ирине ей еще ни разу не удалось. Не то чтобы она не старалась, старалась, сколько себя помнит старалась, но повзрослев, поняла, что старания ничего не значат. Госпожа Ирина ее просто не любит.

Девочка прибавила шагу, но не успели они отойти от вагона, выпотрошенного, избавленного от пассажиров и багажа, как дорогу им преградил мужчина. Аннелиза с любопытством уставилась на незнакомца, разглядывая шрам на щеке, кричаще-яркий шарф, сдвинутый на затылок помятый котелок, но, вспомнив о манерах, отвела взгляд. А то придется в шестой раз за утро говорить навязшее на зубах «простите, госпожа Ирина».

- Госпожа графиня, доброго дня.

Незнакомец приподнял котелок, кивнул носильщику, подкинув в воздух мелкую монету, и тот понятливо исчез, оставив ему и даму, и багаж.

- Ваш супруг велел мне вас встретить. Айзек Вульф, к вашим услугам.

- Благодарю, но в вас нет нужды. Нас встретят.

Госпожа Ирина, словно отгораживаясь от неприятного спутника, опустила на лицо вуаль, неласково взяла девочку за руку – в такой толпе легко потеряться. Вульф фыркнул, повертел головой, как собака, на которую вылили ушат воды, но подхватил чемоданы и двинулся вслед за женщиной, спеша убраться с платформы, очередной поезд как раз вползал, медленно втягивался внутрь ажурного кокона.

За стеклянно-чугунным куполом вокзала дышалось легче. Большая часть приезжих запрыгивала на ходу в вагоны конок. Других, готовых платить за удобства, ждали возницы в тюрбанах, громко расхваливающие свои плетеные повозки с подушками и цветастыми занавесками, предлагая полюбоваться столицей. Оазисом имперской цивилизации в варварском Бахаре. Ее центральными улицами, которые уже начали готовить к ежегодному параду, ее проспектами и храмом Искры Божьей со сверкающим шпилем-накопителем. И, наконец, в стороне стояли личные экипажи «важной» публики. Сверкали старательно начищенные медные ручки и спицы колес, в стеклянных кубах бились огненные сполохи. К ним-то и направилась графиня, ее подопечная и Айзек Вульф, сверлящий недобрым взглядом спину графини Ирины фон Говальц.

- Собрались уехать без меня, кузина?

Ирина, оглянувшись на голос, подняла вуаль и приветливо улыбнулась – Аннелиза даже глазам своим не поверила. Что ни говори, улыбалась госпожа графиня крайне редко. Вернее, редко улыбалась вот так, от всего сердца. Разве что сыну. Для всех прочих, даже для мужа, у нее была приготовлен другая улыбка, с чуть приподнятыми уголками плотно сомкнутых губ. Не доходящая до глаз. Ледяная. Замораживающая.

- Кузен Макс!

- Простите, бога ради, за опоздание, бесконечные репетиции парада сведут меня в могилу. Скорей бы уже все это закончилось!

Спешившись, молодой военный склонился над рукой кузины, коснувшись ее перчатки щекой. Затем, ласково улыбнувшись, поклонился Аннелизе, от чего та внезапно и мучительно покраснела, засмущавшись своего детского платья, своей детской прически и своей неуклюжести.

- Это и есть ваша воспитанница? Какое милое дитя!

- Да, это она. Ее зовут Аннелиза, - сухо подтвердила госпожа Ирина. – Я собираюсь отвезти ее в «Дикие цветы», отныне Ольга будет заниматься ее судьбой. Но скажите, вы уже видели…

Глава вторая. Оглушительный финал

1.

Опера сияла огнями и утопала в цветах. Публика на премьеру «Триумфа Анунциаты» ожидалась самая изысканная. Кайцар и кайцарин должны были вот-вот прибыть, и репортеры столичных газет пританцовывали от нетерпения за жандармским оцеплением. На черных парадных пикельхельмах*скалил пасть серебряный лев храброй Береции, держащий в лапах (и как бы защищающий) золотую розу Бахара. Бойко шла торговля вразнос – пока стоишь и глазеешь, вестимо, проголодаешься. Среди зевак можно было заметить даже проповедников Церкви Искры Божьей в шафрановых одеждах, которые раздавали благословения, призывали отказаться от греховной силы элементалей и переходить на чистую и святую Искру. Агенты Тайной полиции, переодетые в городское, умело смешавшись с зеваками, высматривали неблагонадежных, подозрительных, да и просто пьяных личностей, умело оттирая таких в сторонку и прощупывая на предмет ношения всякого запрещенного: взрывчатки, оружия, агитационных листовок с призывом свергнуть кайцара, жалкую марионетку императора-захватчика.

Экипажи подъезжали один за другим, слуги в высоких тюрбанах распахивали лакированные дверцы, помогали дамам расправить длинные шлейфы. Остановилась у лестницы коляска, битком набитая воспитанницами приюта. Девочки в одинаковых белых платьях, взявшись за руки, просеменили за госпожой Ольгой, не удостоившись заинтересованных взглядов собравшихся – было на что посмотреть и без бедных сироток.

- Немного чересчур, - обронила Ирина фон Говальц, прибывшая в Оперу в сопровождении сына и кузена.

Супруг от посещения «Триумфа Анунциаты» предсказуемо уклонился, сославшись на государственные дела.

– Сегодня все будет немного чересчур, – подавая ей руку, улыбнулся Максимилиан фон Волошофф. – Кроме вас. Вы, дорогая кузина, само совершенство.

- Это правда, матушка, вы чудесно выглядите, - галантно подтвердил Юрий, старательно постигающий науку быть взрослым.

Зеркало в фойе сказало ей то же самое. Ирина бросила быстрый взгляд, придирчиво оглядела свое отражение, но все было безупречно. Платье, прическа, украшения. И, да, на нее смотрели. Супруга начальника Тайной полиции не может не привлекать всеобщее внимание, тем более, так редко появляющаяся в свете, но графиня знала, что причина сегодняшнего к ней интереса несколько в игом – в имени Юрия фон Говальца, напечатанном на первой странице «Реция Беобахтер».

Ирина пыталась себя убедить себя в том, что все идет прекрасно – Аннелиза под крылом у Ольги, в приюте. Кайцарин приняла графиню тепло, как, впрочем, и всегда. Юрий доволен – он хотел поступить в Корпус, он хочет учиться в Корпусе, и разве она не должна порадоваться за сына? Должна, и будет радоваться, и ей все равно, о чем будут шептаться у нее за спиной.

- У вас воинственный вид, кузина, мне даже страшно. Вы так вздергиваете подбородок, как будто собираетесь идти на штурм Оперы. Как раньше поговаривали в Реции? Ягодка ала, да на вкус горька? Это, определенно, про вас.

Ирина невольно рассмеялась.

- А еще говорят: что ягодка ала, что ягодка бела, да не для тебя зрела.

Максимилиан тяжело вздохнул и прижал руки к сердцу.

- Какая жестокость…

Не успели они устроиться в ложе, как оркестр заиграл гимн Береции, а потом и Бахара. Пришлось встать, приветствуя кайцара, кайцарин и кронпринцессу. Юрий с понятным любопытством повернулся в сторону императорской ложи и разочарованно вздохнул. Макс и Ирина переглянулись, стараясь сдержать улыбки. Увы, кайцар не поражал воображение. Он был толст, чрезвычайно усат, и, кроме внушительного роста и великолепных усов, ничего в нем не было величественного. Дело немного спасала его любовь к военной форме, что ни говори, а в военной форме все выглядят пристойнее. Кронпринцесса, его дочь от первого брака, была юна, темноволоса и застенчива. Несколько лет назад она переболела недугом, унесшим жизнь ее матери и оставившем отметины на ее лице, и теперь неохотно появлялась на публике. Добиться от нее улыбки мало кому удавалось, да никто особо и не старался – разумеется, женщина не будет править берецийским анклавом. Удел кронпринцессы выйти замуж, по политическим, разумеется, соображениям, и хватит с нее. Кайцарин – вот на кого были устремлены все взоры. Еще бы, такое волнующее зрелище! Супруга будет смотреть на то, как любовница мужа красуется на сцене, любовница мужа будет смотреть на супругу, сидящую рядом с кайцаром. Куда там Анунциате Теонской с ее страданиями, вот где трагедия! Но, к разочарованию сплетников, кайцарин Александра была спокойна и невозмутима, и драгоценности из ее приданого, вывезенные царем Михаилом (тогда еще Великим князем) из объятой революционным огнем Реции, точно были великолепнее тех, в которых, как говорили, будет щеголять сегодня Лала Кавали. Сопровождали кайцара и кайцарин министры, сам придворный Механист Франц фон Эвлинг, и несколько избранных гостей, расположившихся в боковых ложах. Ирина, оглядев их все, с любопытством остановила взгляд на молодом человеке, чье лицо ей было незнакомо.

- Кто это, кузен? В белых одеждах и с алмазом на тюрбане.

- О, - усмехнулся Максимилиан, знающий все про всех. – Это старший сын наваба Сумари, пригашенный ко двору в качестве величайшей любезности.

- Любезности?

- Любезности. Чтобы приобщить его к цивилизации, так сказать. Сами видите, разве культурный человек будет носить на себе такие алмазы? Наши дамы умрут от зависти. Но этот дикарь усердно учится и при дворе кайцара стал совсем своим. Говорит, что когда придет его черед править Сумари, он откроет ее для торговли с Берецией. Прелестно, не правда ли?

- Действительно…

Гимн закончился, оркестр смолк, кайцар сел и все смогли сесть. Лишь флейта в оркестровой яме принялась выводить нечто невыразимо-трогательное, и в главной ложе появилась воспитанница приюта с букетом из красных роз и белых гортензий. Присев, она преподнесла цветы Александре, и кайцарин милостиво их приняла.

Удивленный Юрий повернулся к матери.

- Матушка, посмотрите только, это же наша Аннелиза!

Глава третья. Цветы и осы

1.

Айзек Вульф пил кофе, испытывая горячую благодарность к дорогому начальству, позаботившемуся о его нуждах. Кофе был крепким, горьким и продирал до самого нутра. Зато, если желудок и сердце справятся с этим пойлом и не прикажут долго жить, еще несколько бодрых часов на ногах ему были обеспечены. Но что поделать, дела ждать не будут, особенно дела Тайной полиции. Кофе Вульф пил, посматривая на портрет императора, висящий за спиной Рудольфа фон Говальца. На портрете император Альберт, воинственно ощетинившись пшеничными усами, держал в руках каску с золотым львом Береции. Тот же лев, так или иначе, присутствовал на мантии, подбитой горностаем, на мундире, шитым золото, и, возможно, даже на подштанниках императора. – но утверждать наверняка Вульф, понятное дело, не мог.

- Можешь выпить еще одну кружку и докладывай.

Рудольф фон Говальц тоже пил кофе, и медный кофейник, принесенный адъютантом, был не первым на этом столе за утро, и точно не последним. После покушения на кайцара весь Бестиарий, как называли Тайную полицию, встал на дыбы и рыл землю, ища заговорщиков.

- Вы очень добры, господин начальник. Могли бы и сразу потребовать доклад.

- Ну не зверь же я, - улыбнулся граф.

Айзек Вульф улыбнулся в ответ. Хорошая же шутка, почему бы не посмеяться хорошей шутке. Улыбнулся, но испытывать терпение начальства не стал.

- Нашу красотку нехило так приложило по голове, но она жива. Мы быстро ее привели в чувство. Ну, знаете, пара разрядов Искры и мертвого поднимет. Ненадолго, понятно, но она в сознании и способна говорить. Насчет петь не знаю.

- Значит, обойдемся без арий, - хмыкну граф, который, как и все в Бестиарии, не спал уже вторые сутки, но был собран, чисто выбрит и злобен. - Дальше!

- Утверждает, что всего лишь хотела сбежать с любовником. Выйти за него замуж и рожать ему детишек. Служанка госпожи Кавали, кстати, все подтверждает. Ходил к ней один и Лалочка принимала его и в гримерке Оперы, и в своем доме, и в карете его катала по городу. Ну там кто на ком катался – еще вопрос…

Пошлые намеки ничуть высокое начальство не покоробили. И не такое слышало.

- Чудны дела Создателя. Значит, ее саквояж…

Вульф кивнул, оскалившись совершенно по-волчьи.

- Говорит, что да. Собрала на светлое будущее, в том числе и бриллианты от кайцара не забыла с сбой прихватить. Удивительно, и эта замуж собралась, а казалось бы, клейма ставить негде.

- Имя назвала?

- Да. Северин.

- Северин и все?

- Северин и все. Лет двадцать пять-двадцать семь. Высокий, светловолосый, глаза голубые. Красив, как бог – по словам госпожи Кавали. Приходил в голубом с серебром мундире.

- Лейб-гвардия Его высочества кайцара. Надо же, а я готов был поставить жалование за год, что это кто-то из местных немытых борцов за свободу Бахара. А тут у нас целый лейб-гвардеец в мундире.

- Либо просто мундир.

Граф согласно кивнул. Иногда мундир – это просто мундир, а человек под ним нечто совсем другое. Хорошо, что Айзек это понимает. Далеко пойдёт, если не споткнется.

- В общем, он ждал нашу прелесть после окончания спектакля. В коляске и готовый жениться на ней хоть сейчас. Но тут неувязочка, господин начальник, да вы и сами знаете.

Граф кивнул. Он знал.

- Никакой коляски не было.

- Ага. Оперу оцепили наши люди еще утром, каждого опрашивали и досматривали, и никакой коляски там не было. Никто не дожидался Лалочку, чтобы отвезти ее к семейному счастью и детишкам. Нашу курочку зажарили и съели. А косточки нам кинули.

- И больше ничего?

- Больше ничего.

Граф побарабанил пальцами по столу.

- Твое мнение, Вульф, врет?

- До отвращения честна и влюблена как кошка, говорит только о своем Северине. Как он сейчас за нее, должно быть, волнуется и как сильно ее любит.

Граф поморщился, но вынужден был согласиться, Лала не заговорщица – ума маловато, Лалой воспользовались заговорщики, и вот у них ума будет побольше.

- Пусть кто-нибудь займется лейб-гвардией и гвардейцами, высокими светловолосыми и голубоглазыми. Особенно пусть обратят внимание на тех, кто красив, как бог.

Айзек хмыкнул, отодвинул опустевшую кружку. Казенную, жестяную, из тех, что нагреваются так, что обжигают и пальцы, и губы. Отметил, между делом, что граф пил из такой же. А мог бы и фарфор велеть принести, кто бы ему отказал.

- Да у нас парни больше по девицам, шеф. Из тех, которые не дороже таллена за час.

- Потерпят. Личные дела подходящих пусть кладут тебе на стол. А ты пока будешь копать в другую сторону.

- Механисты? – блеснул догадливостью Айзек Вульф.

- Механисты. Кто-то на расстоянии привел в действие бомбу.

Ну да, бомба не случайно оказалась в театре и взорвалась тоже не сама по себе.

- Не в первый раз.

- Верно. А наша задача, Вульф, сделать так, чтобы был последним. Еще одно происшествие, и кайцар всю Тайную полицию отправит на рудники. Полным составом. Так что беремся за Механистов всерьез.

- Ваш сын, я слышал, теперь один из них. Дозволите поздравить?

- Дозволяю.

- В Опере присутствовал Франц фон как-его-там. Механист кайцаровский.

- Франц фон Эвлинг, Вульф, не позорь меня.

- Может, его расспросить?

- Можно и его, но толку не выйдет. Будет твердить, что Механисты преданы Императору и кайцару, все приведены к Присяге и Присягу нарушить не могут.

- А они не могут?

Рудольф фон Говальц пожал плечами, даже не скрывая от Вульфа своей досады. Сколько он ни старался, в Корпусе у него соглядатаев так и не появилось. Но теперь Юрий готовился стать одним из них, и граф рассчитывал через сына следить за тем, что происходит у Механистов. А происходит там много чего интересного…

- По моему скромному мнению, любую Присягу можно нарушить. При наличии достаточно сильного желания. Вот что, с Эвлингом я сам поговорю. С ним надо аккуратно, сволочь он – но сволочь влиятельная и обидчивая.