Владыка сумеречной башни

1. Подарок к солнцевороту

— Там, где Стеклянная река впадает в Море Звёзд, а над Дивным Лесом вонзаются в небо хрустальные башни Альтаира, там, в горной долине, куда нет дороги Злу, остался наш дом… Ингрид! Что я сказал?

Ингрид моргнула глазами синими, как океан за окном, и соблазнительно покраснела.

— Вы сказали… — девочка отвлекающим движением нарисовала восьмёрку на странице, — что хрустальные башни… Были построены…

За спиной послышалось хихиканье Белла, и учитель в ярости захлопнул книгу.

— Всё, — бросил он. — Больше не могу.

Сделав глубокий вдох, наставник заставил себя успокоиться.

— Дочитаешь сама и расскажешь мне наизусть. Начиная от основания Альтаира и до самого исхода.

Учитель направился к двери, и Ингрид проводила его обиженным взглядом.

— И что его так разозлило… — пробормотала она и пожала тонкими плечиками.

Ингрид едва достигла возраста, когда эльфийки начинают интересоваться эльфами больше, чем сказками о драконах, но для этих лет не только выглядела достаточно взрослой, но и отлично осознавала свои преимущества перед другими. Во-первых, она была пусть младшей и не наследной, но всё же принцессой Дома Синего Дракона. Быть Младшей ей нравилось, потому что Белл, старший, в отличие от неё должен был помимо магии и истории изучать политическую обстановку в мире, стратегические трактаты прошлого и другие бесполезные вещи. Быть дочерью главы дома ей нравилось тоже — потому что это значило, что никто кроме Белла не смел цепляться к ней, и даже учитель в спорах с ученицей всегда оставался не у дел. Впрочем, последнему обстоятельству была и ещё одна причина — Ингрид обладала редчайшими среди сумрачных эльфов белоснежными пушистыми ресницами и длинными чуть вьющимися волосами того же цвета. В отличие от других, она не заплетала их в косу, а только скалывала у затылка драгоценными брошками, которые в изобилии дарили ей и отец, и другие, куда менее близкие эльфы. Ингрид подарки принимала не стесняясь, но ответных обещаний никогда не давала — она отлично знала, что судьбу свою решает не сама.

— Ты — дурочка, Ингрид, — Белл подошёл и отвесил ей подзатыльник.

Ингрид насупилась и промолчала. Белл был старше её на десять лет и выше на полголовы. И хотя для бессмертного эльфа десять лет — не срок, когда речь заходила об умении намять бока обидчику, десять лет тренировок вполне себе решали дело.

— Будешь так себя вести — никогда не станешь настоящей Хранительницей.

— Хранительница, — фыркнула Ингрид и принялась убирать книги в шкаф. — Хранительница должна уметь колдовать! Вот так! — она изобразила руками в воздухе хитрый знак, и ваза, стоявшая на самой верхней полке, со звоном разлетелась на множество осколков.

— Дура, — Ингрид тут же получила ещё один подзатыльник. — Хранительница Знаний — это не только магия, это ещё и мозги! А у тебя их явно не хватает.

Ингрид насупилась, но снова промолчала.

— Ладно, — сказала она, наконец, примирительно, — Белл, ты научишь меня седлать виверну сегодня?

— Нет! — отрезал старший. — Сегодня ты будешь зубрить историю Сумеречного Народа.

— А вот и не буду! — заявила Ингрид, и Белл только теперь заметил, что взгляд сестры устремлён за окно.

Белл подошёл и встал рядом.

— Возвращаются, — констатировал он. — Но это не значит, что ты сегодня отдыхаешь!

Ингрид фыркнула.

— Зубри сам! — шмыгнув мимо брата, она выскочила в коридор и рванула вниз по винтовым лестницам, пронизавшим насквозь башню Синего Дракона. Преодолев несколько пролётов, она поняла, что Белл несётся следом, но остановилась только на первом этаже, когда увидела в дверях мощную фигуру отца. У Тауфина, сына дракона, волосы были тёмными, с проблесками червонного золота, и сам он мощью грудной клетки и широтой плеч скорее походил на лесного великана, чем на эльфа, пусть даже и с примесью древней крови.

— Отец! — Ингрид бросилась было на шею вошедшему, не обращая внимания на остановившуюся по сторонам свиту, но замерла, обнаружив, что отец держит в руках огромный свёрток. — Подарки?

Ингрид расплылась в улыбке.

— В каком-то смысле, — ответил Тауфин, бережно опуская свёрток на пол.

— Мой меч! — воскликнул Белл. Старший остановился рядом с Ингрид и незаметно ущипнул её за руку, так что та взвыла от боли.

— Мо-оя…. Моя лютня, ты её привёз?

Тауфин прокашлялся.

— Белл… Найди управляющего. Прикажи освободить спальню на верхнем этаже. И пусть подготовят купальню.

— Конечно, отец, — Белл вежливо поклонился. — Но…

— Нет, Белл, меча не будет.

Лицо наследника вытянулось, он собирался спросить что-то ещё, но в этот миг свёрток зашевелился.

Брат и сестра замерли, уставившись на скрученный трубочкой ковёр, в котором Тауфин доставил свою ношу, а в следующую секунду из гобелена показалась лохматая чёрная голова. Острые ушки едва заметно выбивались из грязных прядок волос. Большие чёрные глаза были изумлённо распахнуты и, казалось, занимали поллица.

— Какой миленький, — Ингрид хихикнула и присела на корточки рядом со свёртком. — Ты кто?

Мальчишка молчал и явно был напуган до смерти.

— Как тебя зовут? — Ингрид протянула перед собой руку, чтобы погладить непонятное существо.

— Инг! — Белл торопливо ударил её по руке. — Ты видишь, у него глаза мутные? Он, может быть, болен, и заразно. — Белл поднял глаза на главу дома. — Что это значит, отец? Это заложник?

— Уймись ты, — не обращая внимания на брата, Ингрид принялась раскручивать ковёр, пытаясь освободить странное существо. Темноволосый мальчишка при этом старательно пытался отвоевать себе хотя бы кусочек ковра, защищавшего его от посторонних взглядов. — Папа, он правда болен! Посмотри, у него кровь!

— Инг, отойди! — на сей раз в два голоса потребовали отец и брат.

— Не пойду я никуда! — Ингрид попыталась высвободиться из тащивших её прочь рук. — Ему больно, а я умею лечить! Папа, ну я же правда умею! Пусть Белл меня отпустит!

2. Член семьи

Следующим вечером Тауфин собрал у себя всю семью: двоих своих детей, сестру Айниру с её тремя почти взрослыми сыновьями — и Раймона.

Дом Синего дракона был невелик. История рода уходила корнями ко временам исхода, и владыка Тауфин гордо и честно мог говорить о том, что его тело несёт в себе кровь драконов. Однако войны сначала с людьми, а затем с Империей Крови, покорившей их земли, раз за разом накатывали на земли Синего Дракона, лежавшие на самой границе королевства. Мужчины умирали, не успев оставить потомство, и место их во главе пограничных отрядов занимали женщины. Так погибли шурин Тауфина и его старший сын, а затем и его супруга. Вампиры отлично знали, что стоит лишить отряд благородного предводителя, как магия драконов оставит войско Сумеречного Народа, и остатки воинов разбегутся.

В подчинении Тауфина всё ещё оставалось две тысячи простых бойцов, в ком не было ни капли драконьей крови, но вот ядро семьи становилось всё меньше.

— Дети мои, — произнёс Тауфин чинно, обводя покровительственным взглядом стоявших перед ним сыновей и племянников. — Я хочу познакомить вас со своим новым сыном.

Сыновья Айниры зашептались и стали переглядываться.

Белл нахмурился и опустил руку туда, где мог бы уже быть настоящий меч, а сейчас вместо него висела бестолковая деревяшка.

Ингрид широко улыбнулась и, склонив голову, из-под густых ресниц бросила короткий взгляд на Раймона.

Раймон покраснел. Он покраснел ещё тогда, когда Тауфин заговорил о новом сыне, потому что не мог поверить, что речь идёт о нём.

Встреча с благородным эльфом была чудом. Одни демоны знают, что привело Тауфина в трущобы, но едва Раймон увидел вдалеке его прямую спину и шёлк голубого плаща, трепещущий на ветру, как уже не мог отвести взгляд. Конечно, все в округе знали, что гулящая Варна приблудила от эльфа. Острые уши было не скрыть никаким капюшоном, да и взрослел мальчик куда медленнее, чем сверстники — за что не раз получал обидные клички.

Но сам Раймон эльфов не видел никогда. До этого дня. Он пробирался ночами под окна трактира, чтобы послушать песни заезжих бардов о бессмертных народах, и гадал, каким же был его отец? Гордым Лунным или свободолюбивым Лесным эльфом? Или, может быть, просвещённым эльфом Солнца? И хотя сумеречное королевство лежало к Дорлифену ближе всех других эльфийских королевств, Раймон никогда и не надеялся, что в нём течёт кровь самого могущественного эльфийского народа, много веков назад породнившегося с драконами.

Раймон не знал, к какому народу принадлежит таинственный незнакомец. Его попросту покорили его волосы с прожилками золота и широкие плечи, закованные в сталь. И когда Мартышка Джон решил поживиться редкой добычей и всадить в спину благородному гостю свой кривой клинок, Раймон сам не заметил, как бросился ему наперерез. С первого раза клинок выбить не удалось, завязалась короткая схватка, и нож вошёл полуэльфу под ребро. Раймон уже решил, что ему конец, когда руки Тауфина оторвали от него Мартышку и швырнули о стену.

А его, грязного полукровку, подняли на руки.

— Зачем полез? — спросил Тауфин, и на лице незнакомого мужчины отразилась искренняя забота — такая, какую Раймон видел разве что в глазах матери, давно уже почившей от старости. Ответа Тауфин не дождался, продолжив расспросы: — Ты что это: полуэльф?

Раймон зажмурился, почувствовав, что сейчас сказка закончится. Он не раз слышал, что эльфы не любят полукровок куда больше, чем люди. Для нищих и бандитов из трущоб он был просто жалким уродцем — непохожим на других, слишком слабым, чтобы работать в доках наравне с честными труженниками, и слишком медленно взрослевшим, чтобы оказаться полезным учеником в воровской гильдии.

Для эльфов же, как говорили все, включая знающих всё на свете бардов, одно существование полукровок было оскорблением.

Раймон искренне ожидал, что его ударят, но вместо этого большие и неожиданно мягкие руки эльфа приподняли его и понесли куда-то. Вскоре Раймон потерял сознание и очнулся уже в каком-то странном жёстком кульке, притороченном к седлу виверны — и на высоте птичьего полёта. Последнее открытие заставило мальчишку задрожать от ужаса — и дрожать уже до тех пор, пока виверна не опустилась на вымощенную мрамором посадочную площадку.

Если бы не странное белоснежное создание, по имени Ингрид, Раймон дрожал бы и до сих пор. А скорее — валялся бы снова без сознания.

Но Раймон стоял в удивительно красивом, отделаном разноцветными осколками кварца, зале, в окружении ослепительно красивых бессмертных существ, а Ингрид держала его за руку — и теперь, после слов Тауфина, прекрасного эльфа, принёсшего его сюда, оказавшегося то ли королём, то ли ещё какой-то большой шишкой, эльфийка сильнее сжала пальцы, будто почувствовав, как дрожат пальцы названного брата.

Раймон торопливо выдернул руку. Он не хотел, чтобы Ингрид знала, как ему страшно. Не хотел, чтобы Ингрид догадалась, как неуютно ему здесь и насколько не место ему, грязному полукровке, среди этих прекрасных созданий.

Раймон давно привык, что все вокруг считают его чем-то вроде дворняги, которая легко сносит пинки и побои. Но именно Ингрид не должна была так считать. Раймон сам не знал, почему.

— Его зовут Раймон, — произнёс Тауфин, приближаясь к двум своим родным детям и третьему, приёмному.

— Имя как у дворняги, — фыркнул кто-то из юношей, стоявших в стороне, и двое других тут же захихикали.

3. Зверьё

С самого утра у Ингрид всё валилось из рук. Взгляд то и дело устремлялся за окно, к подножию башни, где стояли клетки для пленных.

Отец уехал по делам на две недели. И это означало, что на две недели управление Домом переходило в руки Белла. Одна мысль о том, что целых две недели ей придётся терпеть главенство брата, сводила Ингрид с ума. Может быть, поэтому, когда Белл в очередной раз поддразнил её обещанием научить управлять виверной, а потом посмеялся и отправил заниматься со «своей зверушкой», как выражался брат, Ингрид не выдержала.

Что может быть сложного в управлении виверной? Она отлично держалась в седле наземных животных. Отец даже подарил ей редкого прирученного ящера на двадцатилетие — одного из тех, которыми пользовались в своих подгорных туннелях дроу.

Потом уже Ингрид подумала о том, что, возможно, не стоило втягивать в свою личную месть брату Раймона. А тогда ей просто нужна была поддержка — и кто мог стать лучшей поддержкой, чем обязанный всем полуэльф?

В том, что Раймон последует за ней куда угодно, Ингрид не сомневалась. Этот задумчивый, будто застывший взгляд она ловила на себе уже не раз и прекрасно знала, что он означает.

Кто же мог знать, что Раймон пойдёт в своей преданности до конца? Впрочем — и думая об этом Ингрид с особой яростью впивалась в кончик карандаша, который грызла всё утро — всё она отлично знала. На то, по большому счёту, и надеялась, что отвечать перед братом самой не придётся.

А теперь Раймон сидел внизу вместе с пленными, а Ингрид противно грызло изнутри чувство вины.

Дождавшись, пока наставник закончит свою лекцию, Ингрид демонстративно прошла мимо брата, даже не глядя на него, и принялась спускаться вниз. Она шла медленно, не зная толком, что собирается сказать. Уже на первом этаже её осенила внезапная мысль, и Ингрид свернула в боковой коридор.

***

Раймон не сразу понял, что значит, «клетки для зверья». Смысл сказанного стал ему ясен, только когда Марлин передала его на руки двум суровым эльфам, с ног до головы закованным в сталь, и те, проведя мальчика в самый центр залитого солнечным светом двора, открыли решётчатый люк в земле и спихнули его внутрь.

Раймон едва успел выставить перед собой руки, и, падая, всего лишь больно ударился о землю локтями. Люк тут же закрылся, а мальчишка понял, что в том месте, где он оказался, он не один.

Раймон торопливо перевернулся на спину и огляделся по сторонам. Глаза не сразу привыкли к темноте, и когда он, наконец, смог разглядеть фигуры, надвигавшиеся на него из мрака, те уже сомкнули круг.

— Человек, — выдохнул один.

— Или эльф, — добавил второй.

— Тебе не всё равно? — добавил третий. — Главное, что еда…

Раймон попытался отползти назад и понял, что уткнулся лопатками во что-то мягкое.

Рывком повернув голову, он обнаружил, что это сапоги ещё одного из хищных существ, окруживших его.

— Эльф вкуснее, — ответил уже знакомый голос.

— Тоже мне гурман, — фыркнул кто-то из толпы.

Кто-то поднял Раймона за плечи, заставляя встать на ноги, и тут же кольцо противников сомкнулось.

— На всех не хватит, — сказал кто-то.

— А мы его подготовим, — ответил ещё один голос.

Чьи-то руки слегка обняли Раймона за плечи и заползли под рубашку.

— Ты как предпочитаешь, еда, сладко или больно? — руки сползли вниз и сжали его задницу.

В этот миг Раймон запаниковал. О том, что можно делать с мужской задницей, он только слышал, но рассказы ему абсолютно не нравились.

— А ну спать, — рыкнул новый, женский голос, когда руки уже принялись стягивать с него штаны.

Секунда — и чудовище, лапавшее его сзади, оказалось отброшено в сторону.

Раймон едва успел заметить, как точно так же прочь полетело второе.

А затем новая рука коснулась его. Он увидел, как задымились тонкие пальцы с обломанными ногтями, державшие его за освещённое солнцем плечо.

«Вампиры», — только теперь мысль оформилась до конца, и Раймону стало по-настоящему страшно. Полуэльф отлично знал, как готовят вампиры своих жертв, чтобы насытить их кровь силой и получить от неё максимум жизненной энергии.

Тонкие пальцы рванули его в сторону, в темноту. Раймон быстро заморгал, стараясь привыкнуть к новому освещению, и через несколько секунд различил контуры лица с острым чуть раздвоенным подбородком. Волосы державшей его вампирши свисали по обе стороны от лица грязной паклей, так что Раймон не мог угадать их цвет. Как разглядел Раймон ещё через некоторое время — щёки запали, а губы истончились. И только глаза на ссохшемся лице казались молодыми. Они были бледно-зелёными и даже сейчас едва заметно светились изнутри.

— Кто ты?

Раймон обнаружил, что голосу, говорившему с ним, просто невозможно не ответить. Вампирша выглядела потрёпанной, как старый башмак, побывавший в пасти сторожевого пса. Изодранная в клочья сорочка почти не скрывала бледной груди, а мятый зелёный камзол покрывали бурые пятна. Вопреки внешности говорившей и месту, где они встретились, этот голос оставался мягким, чуть бархатистым и абсолютно спокойным. Теперь Раймон с трудом мог поверить, что именно это существо только что раскидало своих собратьев.

4. Долина цветов

С каждым годом взгляд Раймона становился всё задумчивее. Иногда ему казалось, что Ингрид отвечает ему такими же долгими задумчивыми взглядами — а потом полуэльф смеялся сам над собой, глядя в зеркало, с силой сдавливал слишком широкий подбородок, которому никогда не сравниться с точёными чертами истинных эльфов.

В глубине души Раймон знал, что даже будь он первым красавцем в окрестностях башни Синего Дракона, Ингрид никогда не стала бы принадлежать ему — между ними лежала пропасть. Хоть дом Синего Дракона и ослаб, первым принимая на себя удары Империи, он всё ещё оставался одним из древнейших среди сумеречных эльфов. Обыкновенные чистокровные эльфы не смели и взгляда поднять на то чудо, которое все свои дни проводило с ним, полукровкой.

Раймону оставалось лишь наслаждаться тем, что у него уже есть.

Время в доме сумеречных эльфов текло медленно и плавно — не в пример тому, как бежало оно в городе людей. Череда дней сливалась в один тягучий поток, накрывавший Раймона с головой и лишь изредка выбрасывавший на берег.

А Ингрид всё чаще пропускала занятия и всё дальше улетала от дома на отцовской виверне, неизбежно заставляя следовать за собой и Раймона.

— Посмотри, — сказала она как-то, когда они приземлились на вершине поросшего травой холма.

Ингрид ткнула пальцем вниз, в долину, покрытую ковром сиреневых и оранжевых цветов.

Раймон тоже спешился и замер ненадолго, любуясь стройной фигурой, одетой лучами закатного солнца. Ингрид казалась древним божеством в своей белоснежной мантии Хранительницы, с волосами, растрепавшимися под порывами небесного ветра.

Полуэльф и сам не заметил, как оказался в шаге от своей названной сестры. А очнувшись от дурмана, увидел, что его руки лежат на тонких плечах, и Ингрид послушно льнёт к его груди.

Секунду Раймон просто вдыхал запахи прижатого к нему тела — дорогих благовоний и дикой травы.

Он собирался отстраниться, но не успел — Ингрид перехватила его руку, прижимая крепче.

— Эти цветы растут здесь с тех пор, как сумеречные эльфы пришли в эти места. Долгие годы мы скитались по горам и пустошам. Многие из нас умирали, как умирают теперь на войне наши близкие. Когда мы пришли в Долину Цветов, солнце обожгло обветренную кожу наших предков, и они упали на колени. Опускались сумерки, и тёплый ветер колебал обрывки их одежд. Это то место… где всё началось. Прошли века, и мы так редко приходим сюда. Мы забыли, кто мы. Кровь драконов для нас — лишь способ утвердить свою власть. Но когда кто-то из нас устаёт жить — он приходит сюда и засыпает среди цветов. Всё кончается там же, где началось. Таков закон времени.

Ингрид замолкла. Она была не похожа сама на себя, но Раймон чувствовал, что слова рвутся откуда-то из самых глубин её души. Что творилось в голове у сестры? Этого Раймон никогда не мог понять. Он облизнул губы, размышляя над ответом, но Ингрид внезапно резко рассмеялась и откинулась назад, на грудь полуэльфа.

— Так говорит наставник. Представляешь, какие глупости мне приходится слушать всю жизнь?

Раймон не ответил. Он на секунду сжал плечи Ингрид ещё крепче, стараясь насытиться случайно дарованным теплом.

— Идём, — Раймон сам удивился тому, как сухо звучит его голос. Он резко отстранился от сестры и шагнул к виверне. — Не вернёмся до темноты — отец будет недоволен.

— Вернёмся? — Ингрид обернулась и с деланным удивлением подняла брови. — Но я не собираюсь домой. Отец отправился с ревизией на границу. Раньше завтрашнего вечера он не возвратится, а отчитываться перед Беллом я не стану.

Раймон глубоко вздохнул. Вот оно что. Полуэльф не раз уже замечал, что Ингрид бес вселяется, если Белл остаётся в доме за главного. Она точно пыталась доказать что-то брату, вот только что можно доказать, творя глупость за глупостью — Раймон не понимал.

— Ингрид, — он обернулся и устало посмотрел на сестру, не убирая ладони с шеи виверны. — Белл скажет отцу, и нам опять достанется. Зачем злить их лишний раз? Мы можем прилететь сюда в любое другое время.

— В любое другое? — Ингрид шагнула к Раймону и опустила пальцы ему на грудь, заставляя волны дрожи разбежаться в разные стороны. — Эта ночь не хуже любой другой, Раймон, — она ловко скользнула пальцами под рубашку полуэльфа, заставляя пуговицы расстёгиваться одну за другой. — И он не посмеет меня наказать.

Раймон сглотнул. Он и сам знал, что Ингрид не накажут. Наказывали всегда его — даже если наказывал Тауфин. Но так трудно было заставить себя думать о чём-то, кроме этих тонких пальчиков, скользивших по груди.

— Ингрид… — выдохнул он и замолк.

— Скоро мне исполнится девяносто, — продолжила Ингрид, не замечая ни слов, ни тяжёлого дыхания Раймона. — Отец начнет подбирать мне супруга, потому что я не наследница, а дому нужны сильные союзники.

Её ладонь скользнула обратно вверх, другая присоединилась к ней, и рубашка Раймона мягкой волной осела на землю.

— Я даже не знаю, кто это будет, — продолжала Ингрид спокойно, но когда она подняла глаза на брата, Раймон увидел, что в зрачках эльфийки плещется страх. — Сумеречный или лунный… Много старше меня или совсем дитя. Я буду отдаваться ему, потому что я младшая дочь. И потому что я красива, как луна — все знают об этом. Из меня не выйдет воина. Да и Хранительница я не такая сильная, чтобы войти в совет. Моё тело — вот и всё, чем я могу послужить семье.

5. Выбор

Вереница домочадцев тянулась к хрустальному алтарю, на котором возлежало неподвижное тело Владыки дома Синего Дракона, Тауфина.

Во всех помещениях царил полумрак. Окна и зеркала были занавешены, цветной камень стен, казалось, потускнел.

Ингрид едва могла заставить себя оставаться в комнате — как старший Хранитель Дома она обязана была провести церемонию над телом погибшего и всю следующую ночь бдеть, охраняя бренный сосуд его тела от гостей из Преисподней.

Ингрид обшарила взглядом очередь, выстроившуюся, чтобы проститься с покойным. Раймон почему-то стоял в самой середине, хотя как сын владыки должен был подойти к нему одним из первых. Ингрид попыталась поймать взгляд своего вечного спутника, но не смогла. Раймон смотрел в одну точку и, казалось, отсутствовал. Ингрид отвернулась и тоже стала смотреть перед собой. Ей не было грустно от того, что она потеряла отца. Странно, но это событие она приняла как данность. В тринадцатую ночь лета бессмертный Владыка дома Синего Дракона принял удар тёмного клинка и отправился к Предкам. Так же, как до этого отправились к Предкам мать, дядя и брат. Ингрид не слишком интересовали подробности. Она знала: граница — это опасно.

Куда больше Ингрид терзали мысли о том, что ждёт её впереди. Такая спокойная и размеренная жизнь внезапно раскололась на две части, и Ингрид могла лишь просить Духов, чтобы новая часть не была хуже прежней.

Раймон тоже не питал излишних надежд. Однако времени подумать о том, что будет дальше, у него ещё не было. Всю ночь он не спал, пытаясь смириться с мыслью о том, что Тауфина больше нет, но по-прежнему не верил. Уже остановившись у мёртвого тела, он долго смотрел в спокойное, озарённое внутренним светом лицо. Казалось, Тауфин вот-вот поднимется и объявит всё происходящее фарсом.

Раймон видел смерть. Это всегда были чужие, грязные люди, убитые в подворотнях за гроши. Только однажды это была мать — но она была стара, долго страдала, и смерть стала для неё избавлением от вечных мук голода и холода.

Тауфин был другим. Он был вечным, как стены башни, в которой он царствовал. Он был крепким и сильным. И он стал Раймону отцом. Настоящим отцом, на чью силу и справедливость Раймон всегда мог положиться. Да, Тауфин наказывал его, и куда чаще, чем избалованного младшего сына. Но Раймон никогда не чувствовал обиды на отца — почему-то полуэльф всегда твёрдо знал, что именно его долг остановить Ингрид, если та заиграется. И Тауфин будто соглашался, что эта ответственность лежит на его плечах. Он доверял Раймону, и поэтому спрашивал с него больше, но несправедливости в его решениях не было никогда.

Тауфин стал для Раймона светом. Ярким и тихим солнцем, неспешно плывшим над его жизнью. Теплом, согревшим его в трущобах. Порой Раймону казалось: всё, что происходит с ним — просто сон. Ещё чуть-чуть — и он очнётся у стены припортового кабака, а глаза как прежде будут мутиться от голода. Он просыпался — и ничего не менялось. Башня, Тауфин и Ингрид — все они были на своих местах.

Теперь что-то рухнуло в привычной картине мира. Тауфина не было, и разум не хотел смириться. Поймав на себе раздражённый взгляд одного из кузенов, Раймон сделал над собой усилие и коснулся губами холодного лба Владыки.

— Прощай, отец, — прошептал он и, возвращаясь в тиски обязательного ритуала, побрёл прочь, к выходу.

Остаток дня Раймон сидел на стене, окружавшей башню, и смотрел вдаль, туда, где бессмертного Тауфина настигла смерть.

А на следующее утро Белл собрал домочадцев в зале, где когда-то Раймона принимали в семью. Он сидел в кресле, принадлежавшем отцу, и Раймон поминутно сжимал кулаки, стараясь сдержать непрошеную ярость. Ингрид стояла рядом — и в то же время так далеко. За всё утро она ни разу не заговорила с Раймоном. Под глазами Хранителя залегли глубокие тени — бессонная ночь давала о себе знать. В первую секунду, когда сестра показалась в дверях, Раймон ощутил почти непреодолимое желание обнять её и погладить по растрепавшимся волосам — но вокруг были люди, да и Ингрид вела себя так сдержанно, будто видела Раймона в первый раз.

Белл начал длинную и наполненную пафосом речь о враге, который подобрался к сумеречному народу слишком близко. О последних его стражах — воинах дома Синего Дракона. Слова его могли бы быть смешны, если бы их не наполняла сила древней крови, заставлявшая натянутую струну в груди каждого вибрировать при звуках голоса Владыки. Но даже магия Древних не могла победить злость, накрепко утвердившуюся в сердце Раймона. При каждом упоминании «хищных тварей», пришедших украсть покой сумеречного народа, Раймон вспоминал вымотанное и исхудавшее лицо Свеа. Да, они были врагами. Но они не убивали братьев. Напротив, пленные держались вместе, и даже когда голод настиг их, оставались заодно.

— Все вы можете идти. Я прошу остаться леди Айниру, мою сестру Ингрид и полуэльфа Раймона.

Раймон вздрогнул. Титулы, присвоенные каждому из них, уже говорили о многом. Вот только зачем он нужен был в этом кругу, если был для них всего лишь «полуэльфом»?

Выбора, впрочем, не было. Раймон остался стоять неподвижно, дожидаясь, пока эльфы младших ветвей покинут зал.

Леди Айнира так же молча стояла справа от трона, на том месте, которое занимала уже много лет — а может быть, и веков.

Белл встал, точно ему неуютно было сидеть под её пристальным взглядом, и, сложив руки на груди, уставился в пол.

— Все мы понимаем, — сказал он, — что после смерти отца Дом не останется прежним.