Властный муж. Когда дети выросли, а чувства угасли

Пролог

— Мне кажется, что у Сергея кто-то появился, — признаюсь своей подруге Альбине, которая нервно крутит пальцами золотой браслет на запястье. — Это что, Картье? — поднимаю на нее взгляд.

— Угу, — кивает она словно не это сущий пустяк.

— Откуда у тебя деньги на украшение, которое стоит как недорогой автомобиль.

— Это… — ее взгляд бегает по комнате не желая встречаться с моим. — Один поклонник подарил, — отмахивается она, словно это какая-то ерунда.
— А почему я о нем ничего не знаю? — настороженно спрашиваю я.

— А что тут знать? — она пожимает плечами. — Ну, есть он и есть.
— Аль, — тяну, пристально глядя на неё. — Ты же понимаешь, просто так такие подарки не дарят. Кто он?

— Да никто, — отмахивается она. — Просто знакомый.
— Ага, который дарит тебе браслеты за миллионы? — фыркаю. — Аль, хватит увиливать.

Она молчит, нервно теребя браслет, словно хочет его снять и заодно избавиться от темы разговора. Я не отрываю от неё взгляда, с каждым мгновением её неловкость становится всё заметнее.
— Слушай, — она наконец вздыхает. — Ну, познакомилась с ним на одной вечеринке, и он начал ухаживать. Всё, правда.

— И кто он? — продолжаю допрашивать.
— Просто мужчина. Наташ, зачем тебе это?

— Альбина! — мой голос становится строже. — Ты спишь с моим мужем? — спрашиваю в лоб.

Она вздрагивает, но тут же хмурится.
— С чего ты это взяла? — её голос едва слышен.

Я смотрю на подругу и в голове что-то щёлкает, как сработавший предохранитель. Её слова эхом бьются в черепе, пока я складываю пазл. Сердце падает куда-то в пятки, пока мысли набирают скорость, и я начинаю замечать то, что раньше старательно игнорировала. Его поздние приходы домой. Телефон, который он больше не оставляет без присмотра. Деловые встречи, совпадающие с её внезапными важными делами.

— Альбина… — говорю я, чувствуя, как дрожит мой голос. Она напрягается, как кошка перед прыжком. — Скажи мне правду…

Подруга застывает, словно её ударили током. Глаза расширяются, пальцы вцепляются в браслет так, что тот скрипит.
— Что? — выдыхает она, но её лицо всё выдаёт.

— Отвечай, Альбина, — голос становится твёрже. — Это мой муж тебе подарил?

Молчание. Оно тянется бесконечно, пока я не выдерживаю и вскакиваю со стула почти нависая над ней.

— Это он, да? Это мой муж?

— Нет! — кричит она, но в её голосе паника. — Нет, ты что! Как ты могла подумать такое?

— Как?! — мой голос взрывается. — Да потому что всё, чёрт возьми, сходится! Она отступает, как загнанный зверёк, пятясь к стене, но я уже не могу остановиться.
— Ты спишь с ним? С моим мужем?!

Альбина зажимает лицо руками, и я понимаю, что ответ уже знаю. Моё сердце будто обхватывают ледяные тиски, руки дрожат, и перед глазами плывёт.

— Я… я не хотела, — её голос ломается, она плачет, но я не могу это слышать. — Он сказал, что у вас всё плохо… что вы почти не вместе…

— Замолчи, — шиплю, но она продолжает.

— Я правда не хотела! Он… он первый начал, я пыталась остановить, но…

— Замолчи! — кричу срываясь. Звук собственного голоса словно откуда-то издалека.

Альбина замолкает, но её слёзы, её виноватое лицо только сильнее разжигают огонь внутри. Больно так, что кажется, я сейчас рухну на пол.

— Убирайся, — шепчу, не глядя на неё. — Просто убирайся.

Подруга открывает рот, словно хочет что-то сказать, но я поднимаю руку, заставляя её замереть.
— Я сказала, убирайся, Альбина. Прямо сейчас.

Она медленно, как в тумане, идёт к двери. А я остаюсь стоять в центре комнаты, пытаясь собрать себя по кусочкам, но с каждым вдохом всё сильнее ощущаю, что уже ничего не осталось.

1

Мария

Сижу за столом и смотрю на всю эту мнимую семейную идиллию. Вот они — мои самые родные люди. Муж Сергей, с таким лицом, будто пришёл на заседание совета директоров, а не на семейный ужин. Сыновья — Данила и Артём, оба в телефонах, хотя я перед этим трижды повторила: «Ужин без гаджетов!» Как всегда, никто не услышал.

Ну ничего, сейчас я заставлю их всех слушать.

— А вы знаете, почему я всех вас собрала? — спрашиваю, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди.

Муж поднимает глаза от тарелки, младший отрывается от переписки, а старший, кажется, вообще впервые замечает, что я здесь.

— Что-то случилось? — наконец подаёт голос Сергей. Его тон такой, будто он уже морально готов услышать о непредвиденных тратах или очередной моей «бессмысленной» инициативе.

— Да, — говорю я, растягивая слово, как струну. — Мы разводимся.

Пауза. Вот прямо та самая. Знаете, как в фильмах — когда всё вокруг замедляется, даже звук ложки, упавшей на тарелку, становится громче.

— Что? — хором выдают сыновья, синхронно моргая. Сергей только морщит лоб. Всё-таки у него крепкие нервы. Или просто он привык делать вид, что его ничего не трогает.

— Разводимся, — повторяю. — То есть вы остаетесь с папой. Ну, не буквально, конечно. Он-то останется один. Наверное. Если его очередная… «деловая встреча» не окажется слишком требовательной.

Данила краснеет и отводит глаза. Артём смотрит на меня так, словно я объявила, что теперь собираюсь жить на Марсе. А Сергей... ничего. Абсолютно каменное лицо.

— Ты серьёзно? — наконец говорит он.

— О, да, — ухмыляюсь я. — Абсолютно.

— Из-за чего? — спрашивает старший сын. В его голосе столько искренности, что мне почти становится жаль ломать его иллюзии.

— Из-за твоего отца, — говорю и киваю на Сергея. — Он слишком... востребованный. Ну, понимаете, как мужчина.

— Маша! — впервые за весь вечер Сергей повышает голос. О, теперь ты живой? Отлично.

— Что «Маша»? — спрашиваю, поднимая брови. — Разве я не права? Может, ты хочешь сам рассказать детям, как Альбина делает твою жизнь ярче?

Гробовая тишина. Если бы взгляды могли убивать, Сергей уже бы лежал где-то под столом.

— Ты о тете Альбине? О своей подружке? — наконец спрашивает Артём, глядя то на меня, то на отца.

— О, дети мои, — говорю я, сделав театральную паузу, — это теперь папина подружка. Очень… заботливая. Она дарит ему... вдохновение.

Сергей медленно поднимается с места, отодвигая стул с таким грохотом, что я на мгновение подскакиваю.

— Маша… — начинает он, но я перебиваю:

— Что Маша? Ты спишь с моей лучшей подругой!

Сыновья молчат. Видно, не знают, чью сторону принять. Да и не надо. Я уже всё решила за нас всех.

— Не ори на меня при детях! — рычит муж, срываясь с места и толкая стул так, что он с грохотом падает назад. Его лицо пылает, как будто я только что припечатала ему пощёчину перед камерой.

— У тебя что, есть доказательства? — рычит он, шагнув ко мне. Его голос низкий, опасный, будто это я совершила преступление.

— Есть! — бросаю в ответ, не двигаясь с места. Пусть знает, что я больше не боюсь его ни взгляда, ни слов.

— Маш, ты хоть понимаешь, что творишь? — скрепит зубами муж.

— Прекрасно понимаю! — перебиваю его. — Это ты, Серёжа, не понял, что последствия рано или поздно придут. И вот они, прямо здесь, сидят за столом и слушают, как их отец пытается сделать из меня истеричку!

Артём вскакивает, поднимая руки, как посредник на переговорах.

— Мам, пап, хватит! Мы, всё поняли. Не надо это обсуждать здесь и сейчас.

Данила не говорит ничего, но его взгляд тяжёлый, прямой. Я вижу в его глазах разочарование. И мне больно от этого. Больше, чем от всех слов Сергея.

— Хорошо, — бросаю я, глубоко вдыхая. — Не хотите обсуждать? Не будем. Но знайте одно: я ухожу от вашего отца. Ужин окончен.

Я поворачиваюсь и иду к двери, чувствуя, как тяжёлый взгляд Сергея буквально сверлит мне спину.

— Мария, вернись, мы ещё не закончили! — бросает он вдогонку.

Я останавливаюсь у двери, оборачиваюсь и смотрю на него прямо.

— А я закончила, Сергей, — отвечаю холодно. — Приятного аппетита!

Выхожу из столовой, оставляя за спиной тягучую тишину, которая давит сильнее, чем любые крики. На кухне беру стакан воды, делаю несколько глубоких глотков, чтобы не дать эмоциям взять верх.

За моей спиной появляются шаги. Тяжёлые, уверенные. Это, конечно же, Сергей. Не привык, чтобы последнее слово было не за ним.

— Мы не закончили, — гремит его голос. Он стоит в дверях, руки в карманах, взгляд прожигает меня насквозь.

— Закончили, — повторяю я, не глядя на него. — Я от тебя ухожу!

— Куда? — он делает шаг ближе, голос понижается, но от этого становится только страшнее.

Я поворачиваюсь к нему, скрестив руки на груди.

— Куда захочу! — усмехаюсь. — Тебя это больше касаться не должно!

Он резко подходит ближе, так, что между нами остаётся всего несколько сантиметров.

— Ты хоть думаешь, как это выглядит? — рычит он. — Перед детьми!

— Перед детьми? — мой голос становится ледяным. — А как ты думаешь, выглядит отец, который крутит интрижки с лучшей подругой своей жены? Ты хотел бы, чтобы наши сыновья выросли такими же… "прекрасными семьянинами"?

Он замолкает. Впервые за долгое время я вижу, как он не знает, что сказать.

— Вот и думай, — добавляю я тише. — У тебя теперь будет достаточно времени для этого.

Сергей хмурится.

Я опираюсь на столешницу, пытаясь перевести дыхание. Внутри бушует гнев. А еще обида и боль.

Сергей делает шаг ближе, его лицо словно каменное, но глаза горят.

— Ты думаешь, сможешь прожить без меня? — сдержанно, но угрожающе произносит он.

— Смогу, — смотрю на него с вызовом в глазах.

— Да что ты умеешь, кроме как на фортепьяно своем тренькать и пироги печь?

2

Мария

Через несколько минут в дверном проёме появляются наши сыновья. Они переглядываются и с почти синхронными одновременно бросают:

– Ну, мы пойдём, наверное, – говорит Даня.

– Меня там Настя ждет… И в универ завтра…– добавляет Артем.

– Не будем вам мешать сходить сума, – коротко мажет по мне взглядом старший сын. Как он сейчас похож на своего отца!

Предатели!

Я резко поднимаю голову, скидывая мокрые волосы с лица.

– И оставите меня наедине с этим чудовищем?! – мой палец в обвиняющем жесте летит в сторону Сергея. Он к этому моменту, как человек с опытом, уже предусмотрительно отошёл на безопасное расстояние, с интересом наблюдая за происходящим из-под полуопущенных век.

Сыновья переглядываются, и один за другим, словно слаженные напарники, бросают:

– Разбирайтесь сами.

– Неблагодарные! Я Вам задницы подтирала! Ночами не досыпала!

Секунда тишины. Потом он делает шаг вперёд, и я слышу, как низкий, насыщенный голос перекрывает мои эмоции:

– Еще скажи, что ты недоедала и не донашивала!

Рычит. Именно рычит. Так, что дрожит пол на кухне и мне кажется, даже лампа на потолке колеблется в такт его голосу.

Нет, такого я, конечно, сказать не могу! Мы всегда жили в достатке. Но разве это имеет значение? Я сузив глаза, вытираю лицо полотенцем и прищурено смотрю на него.

Я застываю, но ненадолго. Вспышка злости внутри заставляет меня поднять подбородок и ответить взглядом, в котором столько упрямства, что будь его воля – он бы сразу взял и разжал эти чёртовы складки на моём лбу.

– Не смотри на меня так, – добавляет он, уже чуть тише, но всё с тем же звериным оттенком.

– Как так? – огрызаюсь я, чувствуя, как внутри снова всё вскипает.

Сергей в ответ только качает головой. Этот его взгляд доводит меня до белого каления.

– Ты сама знаешь.

– Вот и уйди, если знаешь, что дальше будет!

– А вспомни-ка, любимая, кто тебя обеспечивал все эти года, чтобы ты тут жила и как сыр в масле каталась! Ты думаешь мне так сильно хотелось по стране мотаться? Детей неделями не видеть?

– Предполагаю, что ты и тогда не давал себе сильно тосковать и скучать в командировках!

Сергей хмурится, его челюсть зло подрагивает.

– Мария, – его голос снова звучит с этим низким вибрационным рычанием, которое я ненавижу и одновременно... люблю. – У тебя всегда находилось, чем меня упрекнуть, даже когда я горбатился ради вас.

– А я, значит, ничего не делала? – выкрикиваю я, чувствуя, как внутри закипает негодование.

Сыновья, воспользовавшись паузой в нашем обмене репликами, неслышно исчезают из кухни, оставляя нас наедине с нарастающим напряжением.

– Делала. Задалбывала меня своими подозрениями, – продолжает Сергей, делая ещё шаг ко мне. – Тебе мало было моих слов. Тебе нужно было, чтобы я ежесекундно отчитывался где я и с кем, – он замолкает на мгновение.

– Ты никогда не понимал, что мне нужно! – восклицаю я, подбоченившись, как будто готова вступить в реальный бой.

– А ты когда-нибудь говорила? – он поднимает бровь, и этот его взгляд заставляет мои эмоции вскипать с новой силой.

Я отворачиваюсь, хватаясь за край стола, чтобы перевести дух. Мне нужно время, чтобы собраться, чтобы понять, как этот разговор снова дошёл до точки кипения.

Но он не ждёт.

– Почему именно Альбина? – дергается мой голос.

– При чем здесь она?

– При том, что ты спишь с ней!

– Да с чего ты это взяла?

– Она сама мне сказала!

– По-моему, ты такая же долбанутая, как и она!

– А ты? Ты думаешь, ты сам не такой?

Мы стоим друг напротив друга, и это снова не разговор – это столкновение двух упрямств, двух характеров, которые любят, ненавидят, но не могут существовать друг без друга.

— Переспать с моей лучшей подругой… — чуть не всхлипываю я. — Я всегда знала, что ты мне изменяешь! Я чувствовала это! Даже моя психолог говорила, что в наших отношениях уже есть первые тревожные звоночки – предвестники его предательства.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Маша?

Сергей делает ещё один шаг ко мне, его взгляд становится жёстким, почти ледяным, но в глубине этих глаз ярость.

Я лишь молча поднимаю на него глаза.

— Ты слушаешь и слышишь всех кроме меня. В твоей голове всегда два диалога, один – реальный, а второй происходит в твоем бабском мозгу. И в этом втором ты придумываешь и додумываешь столько разной херни!

— Хочешь сказать, что я все придумала? Что смелости не хватает признать правду? — мой голос сейчас похож на воронье карканье.

Он коротко вздыхает, словно собирается с духом.

– Хочешь, чтобы я признался, что спал с твоей чокнутой подружкой, на которой уже даже пробы ставить негде? – его слова звучат резко.

Я замираю.

Сергей кивает, будто сам себе, делая ещё шаг вперёд. Теперь он совсем близко, его лицо напротив моего, и я ощущаю тепло его дыхания.

– Хорошо, – он смотрит прямо в глаза, а голос обжигает своей прямотой. – Я признаюсь. Да, Мария. Я спал с ней.

Секунда тишины. Эти слова разрывают воздух.

– Тебе легче стало? – бросает он, не отводя взгляда.

Моё дыхание сбивается, я не знаю, что ответить. Легче? Это было бы смешно, если бы не было так больно.

– Ты... – слова застревают в горле, и я хватаюсь за край стола, чтобы не потерять равновесие.

Сергей всё ещё смотрит на меня усталым и злым взглядом.

– Вот ты и услышала то, чего так хотела, – его голос становится тише, но от этого не менее острым. – Теперь скажи, что дальше? Что ты хочешь услышать ещё? Чтобы я вымаливал у тебя прощение? Чтобы я бился головой о пол и клялся, что такого больше не повторится?

Его слова звучат как хлёсткие удары, и я сжимаю зубы, чтобы не закричать.

– Нет, Сергей, – шепчу я, срываясь на хриплый голос. – Я хочу знать, зачем. Зачем ты это сделал?

– У тебя с башкой всё в порядке? Нет? Тогда понятно, почему твоя психолог тебя терпит – ты для неё бесконечный проект. А ещё эти твои "женские клубы", где вы сидите и по кругу обсуждаете, какие мы, мужики, козлы. Знаешь что? Это на тебя плохо влияет. Очень.

3

Сергей

– Сергей Евгеньевич, может я с вами поднимусь? – спрашивает водитель.

– Тут будь, – киваю. – Где-нибудь рядом с подъездом стань.

– Понял, – кивает Виктор.

Выхожу из тачки, и меня моментально пробирает морозным ветром. Поднимаю воротник пальто, прибавляя шаг в сторону старой панельки.

Открываю дверь подъезда, ощущая хруст снега под ботинками. Лестничная клетка встречает меня затхлым запахом старой штукатурки и слабым светом тусклой лампочки, которая еле справлялась со своей задачей.

Он поднялся на нужный этаж, коротко оглядываюсь по сторонам. Нахожу нужный номер квартиры.

Звоню.

Тишина.

Жду пару секунд и снова звоню. За дверью слышатся тихие шаги. Слышу шорох за дверью.

– Аля, радость моя, если ты сейчас не откроешь эту чертову дверь, то я клянусь, что вынесу ее к херам!

Слышу щелчок замка, дергаю ручку вниз и беспрепятственно захожу внутрь.

Коридор тёмный, на полу стоит женская обувь в хаотичном порядке.

Альбина стоит у стены, застывшая и напуганная. На ней короткий шёлковый халат, который и халатом-то назвать сложно, а волосы спутаны в небрежный пучок. Разрисованная, как кукла с дешевой китайской фабрики. Это выглядит пошло и одновременно сексуально.

– Признавайся, меня ждала? – спрашиваю хмуро, снимая пальто и вешая его на первый попавшийся крючок.

– Сережа… – её голос дрожит как осиновый лист, и она знает, как себя вести. – Я… я не ждала тебя…

– Понятно, – бурчу в ответ, проходя мимо неё в гостиную.

Квартира, мягко говоря, не очень. На столе в гостиной – открытый ноутбук, пепельница с окурками, и начатая бутылка вина.

Сажусь на кресло, напротив дивана и складываю руки на коленях, глядя на неё долгим, испытующим взглядом.

– Присаживайся, – киваю.

Она колеблется, но всё-таки садится, обхватив себя руками, словно пытаясь спрятаться.

– Ну что, рассказывай, – говорю спокойно, но в голосе слышится сталь. – Ты ведь знаешь, зачем я здесь.

Альбина молчит, отворачивает взгляд, но я не отрываю глаз от её лица.

– Знаешь, Аля, – начинаю, склонив голову чуть вбок, – а я был о тебе намного лучшего мнения. Хотя, знаешь, в качестве подружки моей жены ты мне никогда не нравилась.

Я закрывал глаза на их общение, потому что мне было не до этого. Разбираться с кем треплется языками моя супруга, было некогда с вопросом. У меня идет стройка второго торгового центра в городе. Сначала были проблемы с землей, потом с подрядчиками… А чем там Маша занимается меня мало волновало. Лишь бы мозги мне не выносила и была хоть чем-нибудь занята. Сыновья уже студенты и мамка им давно не нужна.

Стоит заметить, что моя жена совершенно не обижена условиями своей жизни.

Черт! Тру виски, потому что голова целый день как церковный колокол!

– Давай, рассказывай, – угрожающе скалюсь, – про наш безудержный и страстный секс, – говорю резко, глядя прямо в её глаза.

Альбина сидит, кусая губы, пытаясь придумать, как выкрутиться. Все с ней ясно.

– Не понимаю, о чем ты, – хлопает глазами.

– Дуру из себя не строй. В чем ты там ей признавалась?

– Ни в чем я ей не признавалась! – выпаливает она, слегка подаваясь вперёд. – Она все сама!

– Что сама? – сжимаю зубы.

– Придумала все сама!

Я встаю с кресла, подхожу к дивану и наклоняясь, нависаю над ней.

– Ты хочешь сказать, что моя жена придумала себе историю про нашу еб… связь, сама себя накрутила и во все это поверила? – зло шепчу ей в ухо, запуская пальцы в ее волосы и туго сжимаю на голове пучок.

Она кивает.

Меня накрывает острым приступом брезгливости.

– Не беси меня… ­– цежу сквозь зубы, подавляя в себе дикое желание дать этой суке по лицу.

– Она начала, а я просто подыграла, – начинает она вдруг истерить.

­– Нахера? ­– Рявкаю.

– А ты разве не понимаешь? – выдыхает, закрывая лицо руками. – Она же уже крышей едет от своей ревности! Все уши мне протрещала: ой, боюсь, чтобы Серёжка кого-то в своей командировке не встретил, – произносит она противно гнусавым голосом. – Ой, а он вчера на молодую девицу засмотрелся! Ой, оладушек ему на завтрак приготовлю, что бы он чесом не пожрал их у какой-нибудь сисястой прошманды! – вскрикивает она.

Мои брови медленно лезут вверх. Сколько ж в ней дерьма-то!

– Я ей просто дала то, что она хотела! – почти визжит Альбина, и в её глазах мелькает что-то вроде безумного торжества.

Она вскакивает с дивана, словно ужаленная, и начинает метаться по комнате, размахивая руками.

– Хотела драму – получила драму. Хотела верить, что ты изменяешь – пожалуйста! Что мне еще было делать? Смотреть, как она на меня давит своей святостью? Как её идеальная жизнь с идеальным мужем сужает мою до размеров туалета?

Чувствую, как внутри закипает ярость, но внешне остаюсь абсолютно холодным. Я хмурюсь, прищуриваюсь, сканируя её лицо. Теперь это даже не жалость. Это отвращение.

– Какая я же ты никчемная тварь! Знаешь, я баб принципиально не бью, а вот тебе бы вмазал! ­– делаю резкий шаг в ее сторону. Альбина замирает на месте, поднимая на меня испуганный взгляд.

– Не надо, пожалуйста, – хрипло выдыхает она.

Я останавливаюсь в шаге от неё, крепко стискивая зубы, чтобы не сорваться. Глубоко вдохнув, стараюсь справиться с яростью, которая съедает меня изнутри.

— Знаешь, — говорю холодно, почти шёпотом, — почему у тебя в жизни все так хреново?

Она дрожит, словно загнанный зверёк, и уже не пытается что-либо говорить.

— Потому что ты баба хреновая! И нету к тебе никакого уважения. Ты дешёвка… как цацки твои эти, — специально цепляю пальцем бижутерию на ее шее, ощущая, как под пальцами кожа покрывается мурашками. — Китайская подделка…

Обхватываю пятерней ее шею.

— Неужели потекла? — запускаю руку под подол ее халата и провожу меж бедер.

Альбине не отбивается. Не убегает. Она прикрывает глаза и закусывает нижнюю губу.

4

Мария

После проведенной ночи в слезах и соплях, желая себя и попутно проклиная, еще пока своего мужа, утро я просыпаюсь с ясной мыслью: мне срочно нужна работа! Если уж и разводиться, то надо хотя бы финансово не зависеть от этого негодяя!

За завтраком я решаюсь позвонить Полине. Она моя давняя знакомая, мы учились вместе в консерватории. Сейчас она — директор одной из самых престижных музыкальных школ города. И если уж где-то и искать себя, то именно там.

– Машунь, дорогая, – голос Полины звучит обнадеживающе, когда она берёт трубку. – Как же я рада тебя слышать!

Мы мило болтаем минут пять, вспоминаем старые времена, хихикаем над какими-то глупостями. Я как будто возвращаюсь в прошлое, где у нас ещё нет ни забот, ни проблем.

– Полин, слушай, у меня к тебе просьба, – наконец решаюсь я, пока голос не предательски дрогнул. – Ты ведь знаешь, как я люблю музыку. Я тут подумала, может, у тебя есть свободное место? Могу вести фортепиано или сольфеджио.

На том конце трубки повисает пауза.

– Маша, – осторожно начинает она, и я сразу понимаю, что ничего хорошего не услышу. – Ты знаешь, я бы с удовольствием. Но у нас сейчас штат полный. Да и... Ты ведь давно не преподавала, да?

Я сглатываю.

Давно? Никогда! Я закончила консерваторию и сразу же выскочила за Сергея замуж. А там дети пошли. Не до того мне было.

– Да, давно, – соглашаюсь, стараясь держать голос ровным.

– Ну вот, – её голос становится мягче, как у мамы, которая пытается утешить ребёнка. – Не обижайся, хорошо? Если вдруг…

– Ты меня наберешь, – продолжаю ее мысль.

– Я рада, что ты меня понимаешь! Да и с таким-то мужем рядом, зачем тебе работа?

– Действительно, зачем человеку работа? – вопрос звучит скорее реторически.

Да с моим то мужем она, оказывается, была необходимостью! Кобель рогатый!

– Что? – спрашивает Полина.

– Нечего, – выдавливаю из себя. – Спасибо, что хотя бы ответила честно.

Подруга ещё минуту что-то бормочет о том, как было бы здорово, если бы нашлось место, но я уже не слушаю. Прощаюсь и бросаю телефон на стол.

И вот что мне теперь делать?

Открываю ноутбук, который стоит как чья-то годовая зарплата. Мысли путаются, а глаза сами собой цепляются за объявления о вакансиях в интернете. Мне нужно что-то срочно. Не хочу больше быть бездельницей, от которой никто ничего не ждёт, кроме оладушков на завтрак.

И тут я натыкаюсь на одно объявление. Требуется аккомпаниатор в ресторан премиум-класса. Требования: высшее музыкальное образование, владение техникой исполнения, репертуар от классики до джаза.

Смотрю на текст и чувствую, как внутри просыпается нечто давно забытое. Я же могу. Я столько лет занималась этим искусством. И пусть я не играла на сцене уже много лет, но это ведь как езда на велосипеде, правда?

Мой палец зависает над кнопкой «Откликнуться».

Маша, ты что? Ресторан? А вдруг кто из знакомых увидит? Тебя же засмеют!

Секунда колебаний – и я нажимаю.

Ну, а что мне терять? Никто мне адвоката не оплатит. А уж Сергей – тем более!

Через пару минут приходит автоматический ответ: «Ваш отклик принят». Смотрю на экран и понимаю: вот она, моя первая маленькая победа. Пусть меня даже не позовут, но я хотя бы попыталась.

Теперь осталось дождаться ответа.

Сергей

Захлопываю крышку ноутбука и слышу лёгкий стук.

– Войдите, – бросаю коротко, не поднимая глаз от раздумий.

Дверь приоткрывается, и в кабинет заглядывает Оксана. Всё, как всегда: строгая белая блузка, идеально гладкая причёска, папка в руках. Педантичная до зубного скрежета – именно так я и подбирал себе помощницу. Машка своими приступами ревности выносила мне мозг ежедневно. А если бы в приемной сидела смазливая девица, она бы меня просто морально уничтожила.

– Сергей Евгеньевич, – Оксана улыбается едва заметно, – напоминаю, у вас через сорок минут встреча с госпожой Завьяловой.

Киваю, немного откинув голову набок.

– Где именно?

– В ресторане «La Vie».

– «La Vie», – повторяю медленно, осмысливая. – Запомнил. Ещё что-то?

– Да, – помощница стреляет взглядом на часы. – Хотела бы попросить у вас разрешения уйти сегодня пораньше.

– На сколько «пораньше»?

– На час, – тихо отвечает она. – Но вы же всё равно будете на встрече.

Качаю головой и усмехаюсь.

– Ну что с вами со всеми делать? Отпускаю.

– Спасибо, – она одаривает меня лёгкой улыбкой и исчезает за дверью.

Тихо выдыхаю. Завьялова – представитель крупной девелоперской компании. Предстоит обсудить совместный проект. Всё бы ничего, но почему для этого ей понадобился ресторан, а не офис?

Минут через сорок мой водитель паркуется у «La Vie».

– Чем ей мой кабинет не подошёл? – бурчу себе под нос, вылезая из машины.

Администратор встречает у входа – улыбчивая блондинка в брючном костюме. В её глазах интеллект, а не пустая мишура, что приятно радует.

– Добро пожаловать, Сергей Евгеньевич. Вас уже ожидают, —говорит она, указывая на столик в углу.

Прохожу в зал, автоматически оглядываясь. Всё чисто, изысканно, со вкусом. Мне нравится.

– Добрый день, – говорю, подходя к Завьяловой.

– Сергей Евгеньевич, – она тепло улыбается, протягивая руку.

Я сажусь напротив, и мы принимаемся обсуждать рабочие вопросы: сроки, сметы, нюансы проекта. Завьялова любит раскладывать всё по полочкам, за что я её и уважаю.

И тут я слышу мелодию. Тихую, утончённую. Фортепиано. Звучание такое знакомое, что у меня холодеют руки.

Поворачиваю голову.

И вижу её.

Свою, мать ее, жену!

Она сидит за чёрным роялем, чуть наклонившись вперёд. Пальцы уверенно бегают по клавишам, а на лице – сосредоточенность, которую я знаю до мелочей.

Ну звездец!

В горле пересыхает.

Это вообще, что такое?

– Сергей Евгеньевич, вы меня слышите? – голос Завьяловой врывается в мой мозг, как раздражающий звонок будильника. Режет реальность пополам, но я не реагирую.

5

Мария

У меня в ресторане остались вещи, телефон и деньги, которые я за сегодня заработала!

Я делаю шаг в сторону входа, но Сергей рывком разворачивает меня к себе и нагло заворачивает меня в пиджак. Злой как черт он подхватывает меня под попу и перекидывает через плечо.

— Ты думала, я шучу?!

— Пусти меня! — начинаю со всей силы быть в его широкую спину.

— О, своей бы репутации хотя бы подумала!

— А ты о ней думал, когда любовниц себе заводил? — чувствую, как кровь приливает в голову. — Поставь меня на землю!

— Угу, сейчас, — и только сильнее сжимает руками мою задницу и ноги, чтобы я не брыкалась.

Сергей не обращает внимания на мои удары и возмущенные крики. Он уверенно шагает по тротуару, не стесняясь взглядов прохожих.

— Ты совсем с ума сошёл?! — я пытаюсь вывернуться, но его хватка была как железные тиски. — Опусти меня сейчас же! Я требую!

— Спокойно, — его голос звучит спокойно, но в нем чувствуется угроза. — Ты сама довела.

— Да ты... — я задыхаюсь от негодования. — До чужой дырки тебя довела? И не смей трогать меня!

— Ты меня не то, что до дырки, ты меня до криминала скоро доведешь, — он останавливается и слегка наклонился ко мне, чтобы я услышала каждое слово.

— Только пальцем меня тронь!

Я снова пытаюсь ударить его кулаком в спину, но вновь натыкаюсь на его жесткую решимость.

— Сергей, ты псих! — выкрикиваю я, чувствуя, как отчаяние начинает подниматься внутри.

— Возможно, — огрызается он, переходя дорогу. — Под стать тебе.

Наконец, он добирается до своего чёрного внедорожника, распахивает заднюю дверь и аккуратно, но твёрдо опускает меня на сиденье.

— Запри дверь и не выпускай ее никуда! — велит он водителю.

— Сиди, — рычит он, нагибаясь, чтобы пристегнуть ремень.

— Не прикасайся ко мне! — выпаливаю я, пытаясь встать, но он одним движением притягивает меня обратно.

Я хмурюсь, но послушно сажусь на место, понимая, что спорить бесполезно.

Сергей идет в ресторан, и спустя несколько минут, он возвращается уже в пальто, с моей сумкой и шубкой под мышкой. Он обходит автомобиль и садится рядом с водителем.

— На, это твое, — протягивает мне мои вещи.

— Ты ненормальный, — зло бормочу я, сложив руки на груди.

Водитель заводит двигатель, а муж бросает на меня короткий взгляд.

— А ты невыносима, но мы как-то справляемся, верно?

— Я тебя ненавижу, — шиплю я.

— Я тебя тоже, — усмехается он, когда машина выруливает на дорогу на дорогу. — Зато честно.

Меня начинает трясти. Я чувствую, что к лицу снова приливает кровь, а из груди поднимается отчаянный клекот.

Сердце бешено колотится, ладони вспотели, и от злости начинает подниматься ком в горле.

— Ты… ты сам мне велел найти работу! — я срываюсь, хватаясь пальцами за подголовник так, что ногти впиваются в дорогую кожу.

Сергей только усмехается, вынимает из кармана пачку сигарет, но, передумав, бросает её обратно.

— Я сказал работу, а не этот балаган, — его голос звучит лениво, но в глазах плещется раздражение. — Еще бы на панель пошла…

— Куда взяли, туда и пошла— я не выдерживаю и наклоняюсь к нему ближе. — Я пол жизни дома просидела, выпекая тебе пирожки, потому что тебе так было комфортно. Чтобы дети присмотрены и уют в доме… а между прочим, я похоронила свой талант!

— Пирожки, и вправду, ты выпекала очень талантливо? — равнодушно отмахивается он, глядя в окно.

Меня трясёт.

— Ну что ж, раз уж наши дети выросли, а пирожков за двадцать лет ты наелся, то пора мне и о себе любимой подумать.

Он лениво поворачивается ко мне, наклоняется ближе, и я чувствую его дыхание на своей коже.

— Ты знаешь, а я согласен. Подумай. И чтобы тебе спокойней думалось, то отвезу-ка я тебя, пожалуй, к матери.

Нет! Только не к ней. Вот гад! Сергей знает, что моя мама очень токсичная женщина, которая всю жизнь меня критикует. Что бы я не сделала, по ее мнению, я делаю все не так! Она раздавит меня своими нравоучениями, упрёками и вечными сравнениями с "нормальными" женщинами, которые "и карьеру сделали, и семью сохранили".

— Ты не посмеешь, — шепчу я, вцепившись в подлокотник.

— Уже смею, — спокойно отвечает он, кидая короткий взгляд на водителя. — На садовую.

— Сергей! — Я хватаю его за руку, но он даже не шевелится. — Ты же знаешь, что она меня уничтожит!

— Отлично, — он кивает, опираясь локтем о дверь. — Может, тогда тебе в голову придут правильные мысли.

Меня затапливает волной отчаяния.

— Ты хочешь, чтобы я сломалась?

— Хочу, чтобы ты включила голову, Маша, — его голос звучит хрипло, сдержанно. — И начала рационально мыслить и слышать не только себя.

— Ну да, я же эгоистка! — я коротко смеюсь, но в этом смехе столько горечи, что даже Сергей прищуривается. — Это я нашла себе мужика и наставила тебе рога после двадцати лет брака.

Водитель бросает короткий, вопросительный взгляд на Сергея.

— А ты не думала, что сама довела меня дор мысли про другую женщину? — бросает он, и машина резко сворачивает во двор моей матери.

6

Сергей

— Как ты думаешь, Володь, а может и правда бабу какую-нибудь на стороне завести? — бросаю вопросительный взгляд в сторону водителя.

Водитель, мужик моего возраста, хмыкает, но на секунду задерживает взгляд.

— А вам оно надо, Сергей Евгеньевич? — спокойно спрашивает он, выводя машину на трассу.

Я усмехаюсь и вытаскиваю из кармана сигареты.

— Может, и надо, Володь, может, и надо, — задумчиво протягиваю, щёлкая зажигалкой, но так и не прикуриваю.

Водитель молчит, выруливая на трассу, но я чувствую, как он смотрит на меня боковым зрением.

— Ну, Сергей Евгеньевич, дело, конечно, ваше... — наконец, отзывается он, голос у него спокойный, ровный.

Я криво усмехаюсь, вытаскивая сигарету изо рта.

— А что? Если я всё равно предатель, так пусть хоть не зря.

Володя ничего не отвечает. Только смотрит на дорогу.

— Всю жизнь жил правильно, семью тянул, не шлялся. Думал, она ценит. А в итоге? В итоге я всё равно тот, кто все испортил.

Володя качает головой:

— Может, не в этом дело?

— А в чём? — ухмыляюсь, глядя в окно. — Володь, я двадцать лет этой женщине жизнь обеспечивал. Всё у неё было. И дети, и дом, и ни дня ей работать не надо было.

— Может, ей не это было нужно, — негромко бросает он.

Я на секунду замираю.

— Ну, теперь-то уже поздно, — снова беру сигарету, на этот раз прикуриваю.

Он на секунду задумывается, потом говорит:

— А вы не думали, Сергей Евгеньевич, что у неё просто слишком много свободного времени, вот она и мается дурью?

Я медленно выдыхаю дым, глядя на дорогу впереди.

— Полегче! Ты сейчас о моей жене говоришь. За это и прилететь может.

— Извините.

— Продолжай мысль, — приказываю.

— Мы с супругой моей только по утрам и вечерам видимся, — спокойно продолжает он. — И ревновать, честно говоря, у нас на это ни сил, ни времени, ни желания нет. Потому что дети — один студент, другая в школу ходит, уроки, кружки. Работы выше крыши, так что вечером только бы до дивана доползти, да молча в обнимку фильмец посмотреть.

Я скептически кошусь на него:

— Думаешь, если бы она работала, то не было бы этих разговоров?

Володя пожимает плечами:

— Может, и так. А может, ей просто не хватало чего-то, чего деньгами не купишь.

Я фыркаю, но молчу.

— Только вы, Сергей Евгеньевич, сами себе сейчас яму роете, — добавляет он спустя пару секунд. — Если сейчас на зло ей бабу заведёте, уже назад дороги не будет. Тогда уж точно предателем станете. По-настоящему.

Я молча докуриваю сигарету и гашу её в пепельнице.

— Н-да... Ситуация… — глухо протягиваю я, бросая.

Водитель усмехается, но не насмешливо, а скорее понимающе.

— Знаете, Сергей Евгеньевич, за это я вас уважаю, — вдруг говорит он.

Я поворачиваю голову:

— За что это?

— Работал я у многих серьёзных людей, и млядства там было выше крыши. Семьи, дети, а они направо и налево. Чуть ли не соревнования устраивали — кто кого моложе найдёт. Секс-марафоны. А вы двадцать лет с одной женой, без вот этих выкрутасов. Это, знаете ли, редкость.

Я криво усмехаюсь:

— И что с того? Всё равно, по её словам, я оказался дерьмом.

Володя качает головой:

— Не знаю. Но одно скажу: если уж вы столько лет по совести жили, не стоит сейчас по злобе всё рушить.

Я снова молчу. Мотор ровно урчит, за окнами мелькают огни.

— Может ты и прав… — задумчиво опускаю взгляд. А может и нет…

Вдруг, словно в ответ на мои размышления, из кармана раздается короткий вибрирующий сигнал.

Сообщение от Марии:

«Забери меня отсюда! Пожалуйста!»

О, нет любимая! Ты поживешь у своей ненаглядной маменьки. Может хоть она тебе просраться даст и мозги на место вставит.

Быстро набираю ответ:

«Доброй ночи, Машенька! И передай теще мою улыбку и любовь.»

Мария

Я сижу на краю дивана, сжав телефон в ладони, и жду. Глаза снова и снова скользят по экрану, но нового сообщения нет. Только мой собственный текст, отправленный ему пару минут назад: "Забери меня отсюда! Пожалуйста!" Прочитал ли? Увидел? Или просто проигнорировал?

Мама с важным видом ходит по квартире, периодически бросая в мою сторону недовольные взгляды. Она ничего не говорит, но я знаю, о чем думает. О том, какая я дура. О том, что в моем возрасте пора бы уже научиться разбираться в людях.

Я кусаю губы и снова смотрю в телефон. Экран безмолвствует. Серёжа не отвечает.

— Довела все-таки мужика! — наконец не выдерживает мама. — А я тебе говорила, что все так и будет! Твой отец тоже меня ревностью все изводил.

Я сжимаю пальцы на телефоне, стараясь не показать, как её слова задевают. Говорить что-то бесполезно. Объяснять бессмысленно.

— Он просто тебя очень сильно любил, — тихо говорю я, отворачиваясь к окну.

За стеклом темно. Где-то внизу редкие машины скользят по мокрому асфальту, оставляя после себя блики света. А Серёжи среди них нет. Не будет.

Я могла бы снова написать ему. Позвонить. Закричать. Но что это изменит?

Звук входящего сообщения:

«Доброй ночи, Машенька! И передай теще мою улыбку и любовь.»

— Ну надо же, какой воспитанный! — язвит мама, зачитывая сообщение через плечо. — Улыбку он мне передаёт! Ещё бы цветы прислал! Да он издевается над тобой, Мария! И правильно делает!

Я зажмуриваюсь, пытаясь не слушать, но мама уже разошлась.

— Вот и живи теперь с этим! Он тебя не заберёт, не жди! Говорила я тебе, что так будет? Говорила! А ты как малолетка! Доигралась? В кого ты такая пошла? Не в меня, точно!

Я сжимаю кулаки, но молчу. Нет смысла ей что-то объяснять. Она права. Я доигралась. А мама будет продолжать зудеть, пока я не сломаюсь.

— Не удивлюсь если завтра он подаст на развод! — строго говорит она. — И правильно сделает! Нельзя же так! Человеку нервы мотать, ревновать на ровном месте!

7

Мария

— Мария, здравствуйте. Я как раз ждала вашего звонка. Как вы себя чувствуете? — слышу, как всегда, спокойный, немного отстранённый голос Алины — моего психолога.

Я сжимаю в пальцах край пледа, которым укрыта, и ощущаю, как ногти цепляют ткань. Плед мягкий, пушистый, серый — он пахнет порошком и каким-то теплом. Я укуталась в него с головой, как ребёнок, и мне даже немного стыдно за это. За то, что я снова не могу справиться сама.

Нервно сглатываю. Как я себя чувствую?

Как разбитая тарелка, которую кто-то небрежно склеил, а потом снова уронил на пол. Только кусочки уже не складываются в привычную форму — они с острыми краями, торчащими в разные стороны. И я сама боюсь к ним прикасаться, чтобы не пораниться.

Я прикрываю глаза. Несколько секунд просто молчу, слушаю дыхание в трубке.

— Не знаю, — честно признаюсь наконец. — Мне плохо. Очень. Мне кажется, что я всё разрушила. У меня нет сил… Я хожу по квартире, как по коридорам больницы. Всё какое-то тусклое, мёртвое. Мама не замолкает, унижает меня постоянно, а муж… он просто… молчит. Не отвечает. Ни на сообщения, ни на звонки. Ничего. Как будто меня не существует.

— Вы ожидаете, что он должен что-то сделать? Забрать вас? Извиниться? Проявить инициативу? — голос Алины всё такой же ровный, уверенный, без единой интонационной погрешности. Словно робот. Или терапевт из американского кино.

Я вздрагиваю. От этих слов мне становится неуютно, словно она подставила зеркало, в котором я не хочу себя видеть. Хочется отбросить трубку, убежать, выключить телефон, спрятаться под пледом с головой.

— Не знаю… Ну хотя бы… — я закусываю губу. Она трескается от сухости. Я не могу даже подобрать слов. Просто чувствую, как горло сжимается.

— Вам кажется, что он вам что-то должен, — произносит она задумчиво, как будто говорит вслух свои наблюдения, но адресует их мне. — Это распространённая ошибка мышления. Люди ничего нам не должны. Никто. Даже те, кто говорит, что любит. Особенно они.

Я замираю. Это было сказано так… холодно. Прямо. Без обиняков. И почему-то так больно. Как плетью по сердцу. Я ждала чего-то другого. Может быть, сочувствия? Мягкой поддержки? Или хотя бы слова: «Я вас понимаю, это тяжело». Хотела услышать, что я не сумасшедшая, не навязчивая, не потерянная окончательно.

А вместо этого — бетон. Ровный, холодный, серый.

— То есть, по-вашему, он имеет право вот так просто заставлять меня делать как хочется ему? — чувствую, как внутри поднимается злость. Не ярость, нет — просто тёплая, щемящая обида, которую я так долго прятала. — После всего, что я для него сделала?

— Да, имеет, — отвечает она спокойно. Даже почти не задумываясь. — Как и вы имеете право делать что-то со своей жизнью. Например… уехать. Или изменить себя. Или…

Она делает паузу, и я слышу, как она делает глоток воды. Странно, но этот звук тоже кажется холодным. Всё в этом разговоре обжигающе холодное.

— Или что? — настораживаюсь.

— Или начать играть по его правилам, но более жёстко.

Я хмурюсь. Мне не нравится, как это звучит. Это звучит как-то… мстительно. Как-то низко. Не про рост. Не про свободу. Про игры. А я не хочу играть. Я хочу дышать. Хочу, чтобы перестало болеть.

— Это значит…

— Это значит, что вы могли бы исчезнуть на несколько дней. Сделать так, чтобы он запаниковал. Исчезновение — очень сильное средство воздействия. Особенно для тех, кто привык, что вы всегда рядом, всегда ждёте, всегда доступная. Это, кстати, неплохая модель поведения в кризисе — резко выйти из поля. Он будет не понимать, где вы. Начнёт искать. А вы — не выходите на связь.

Я сглатываю. Это звучит… странно. Нет, не странно. Страшно. Мерзко. Как-то липко. Манипулятивно. Не моё.

— Но я не хочу играть в игры, — говорю я почти шёпотом. И тут понимаю: правда. Не хочу. Совсем. Ни в какие. Ни за кого. Даже за себя.

— Тогда смиритесь с его правилами, — в голосе психологини скользит лёгкая насмешка. Или мне кажется? — Или сделайте шаг в сторону. Выбор за вами. Вы можете потратить всю свою жизнь на ожидание… или взять её в свои руки. Понимаете?

Тяжело выдыхаю. Ощущаю, как внутри всё сжимается в тугой узел. Этот разговор будто не дал мне воздуха. Наоборот — отнял. Как будто я с кем-то боролась, но не смогла доказать, что тоже живая, что у меня сердце.

— Мне надо время подумать, — говорю наконец, очень тихо. Почти неслышно.

— Хорошо, Мария, — её голос снова стал официальным. — Но не забудьте про оплату. Мы с вами говорили сорок минут. Как обычно, перевод на карту. Реквизиты у вас остались.

— Да… да, конечно, — я киваю, хотя она этого не видит.

Трубка размыкается. Я смотрю в тёмный экран. И вдруг понимаю, что в комнате стало темно. Лампа на тумбочке не горит. Только свет от экрана телефона — он синий, чужой, холодный.

Я чувствую, как глаза наполняются слезами. Но я не плачу. Просто сижу. Как пустая чашка. Из которой вылили всё — даже остатки тепла.

Эти советы… Эти «инструменты»… Это «исчезновение»… Есть ли в этом хоть что-то, что может мне действительно помочь?

Через полчаса я всё ещё сижу на диване, в том же пледе. Смотрю в одну точку на стене. Там небольшое пятно от старого календаря, которого уже давно нет. Я думаю: а что, если правда исчезнуть? Уехать на пару дней? Отключить телефон? Пропасть?

Но сразу же представляю, как он, возможно, даже не заметит. Или заметит — и выдохнет с облегчением.

И я снова падаю в свою бездну. Но теперь она не тянет вниз — она растекается в стороны. Делает всё плоским, безвкусным. Всё равно.

Я не знаю, что делать. Я просто… устала. Бе Просто… устала. И очень, очень одинока.

_________________________________________

Девы мои прекрасные, приглашаю вас в свой новый роман!

— Нона, — вновь переводит на меня свой усталый взгляд. — Я тоже не хотел так. Но нельзя отрицать, что мы давно приелись друг другу.

Я вздрагиваю, будто получила удар током. Приелись? Вот так, холодно и безжалостно?

— Я уже молчу про секс, которого практически нет, — опускает глаза.

— А с ним то, что не так? — выдыхаю я, голос пронзительно хриплый.

— Два раза в неделю, как по расписанию. Помойся, почисти зубы… Это давно не любовь. Да и страсти совсем не осталось.

Слезы начинают подступать, но я сжимаю их, потому что это несправедливо. — В общем…У меня другая женщина и я хочу быть с ней. Поэтому, мы с тобой разводимся, — он говорит это со спокойствием удава, но каждое его слово наотмашь бьет меня по лицу.

Я смотрю на него, потом на огромный холл, где в кожаных креслах лежат подушки и звучит приглушённая музыка. На стенах — фотографии наших лучших моментов, будто из другого времени.

— Ты же мне говорил… — сглатываю, — обещал, что всегда будешь рядом.

Он кивает, не пытаясь оправдываться.

— Я и не отказываюсь от своих слов. Я буду рядом. Буду помогать тебе. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Абсурд! Это все равно что сказать: кот, будь собакой!

— Ты еще скажи, что предлагаешь мне остаться друзьями? — шепчу я, и голос мой ломается.

— Именно, — кивает.

8

Мария

Я стою у плиты, помешиваю суп и молча слушаю, как мать бубнит за спиной. Она сидит за столом, скрестив руки на груди, и внимательно следит за каждым моим движением.

— Всё перевела, — в который раз повторяет она, вздыхая. — Семью угробила. Мужа довела. Теперь вот продукты переводишь! Мало того, что мозгов у тебя кот наплакал, так ты ещё и готовить не умеешь. Вот отец твой… хоть и пил, а всё равно говорил: у женщины руки должны быть золотые, а не как у тебя — крюки!

Я крепче сжимаю ложку, но молчу. Вчерашняя ссора с мужем всё ещё эхом отдаётся в голове. Не хочу снова всё это прокручивать, но мать, как заведённая пластинка, не собирается останавливаться.

— Ты и лук-то неправильно режешь. У тебя всё не как у людей! Сначала вдоль его надо, а потом поперёк, чтобы ровные кубики были, а не эта каша, которую ты тут нарезала! Глаза у тебя от него слезятся — значит, нож тупой. Ты хоть точила его когда-нибудь? Морковку-то чего так трёшь? — вдруг меняет тему она. — Ты никогда толком готовить не умела! Надо на мелкой стороне тёрки! Суп от этого вкуснее будет. Ой, да что с тобой говорить…

Я резко выдыхаю, стараясь держать себя в руках.

— Мам, ну какая разница, на какую сторону я её тру? — раздражённо бросаю я.

— Разница огромная! Вот из-за этого у тебя в жизни всё не так! Ты всегда делаешь всё по-своему, и видишь, к чему это привело? Мужика своего замучила, сыновей достала! Я бы на его не то что ко мне, я бы тебя в Сибирь бы сослала, глядя на такое безобразие!

Я сжимаю зубы, хватаю морковку и со всей силы швыряю её на стол. Оранжевый корнеплод отскакивает и катится к краю.

— Мам, хватит! — срываюсь я. — Я не могу больше это слушать!

Резко вытираю руки о фартук, сбрасываю его через спинку стула, затем выскакиваю в коридор.

— Ты куда? А суп! — несется мне в спину.

Поспешно натягиваю свои ботинки, которые привезла сюда пару лет назад. Влезаю в старый пуховик и выскакиваю из квартиры.

На улице морозно, но свежий воздух помогает немного успокоиться. Я прохожу несколько шагов по двору, глубоко вдыхая, пока сердце не перестаёт бешено колотиться. В голове всё ещё звенят упрёки матери, но постепенно они начинают затихать. Лёгкий снег скрипит под ногами. Воздух пахнет морозом и чем-то знакомым из детства – то ли дымом из трубы соседского дома, то ли варёной картошкой, что доносится из чужого окна.

— Маша? Это ты?

Я поднимаю глаза и вижу, как ко мне направляется некто знакомый. Круглолицый, с небольшой залысиной и немного рыхлой фигурой, он сразу вызывает в памяти школьные годы.

— Ого, сколько лет, сколько зим! Не ожидал тебя тут встретить, — улыбается мужчина, и его пухлые щеки слегка краснеют от мороза. — Ты ведь Маша Ермакова?

— Она самая, — отвечаю я, пытаясь вспомнить его имя. — А ты…

— Костя Гаврилов, — подсказывает он. — Мы с тобой ещё на задней парте сидели в девятом классе!

Теперь я вспоминаю. Тот самый Костя, который всегда был немного неуклюжим, но весёлым и добродушным.

— Да, точно, Костя! — улыбаюсь я, и впервые за день чувствую облегчение.

— Ты совсем не изменилась, — говорит он, одобрительно кивая. — Такая же красивая.

Я хмыкаю. Знаю, что за двадцать лет с момента окончания школы моя внешность сильно изменилась, но комплимент всё равно приятен.

— Ты тоже, — сдержанно отвечаю я.

Костя радостно смеётся.

— Да ладно, я-то? Сам себя в зеркало вижу! — он хлопает себя по животу. — Но всё равно приятно.

Мы ещё немного стоим, болтаем о каких-то мелочах. Костя рассказывает, что живёт неподалёку, работает в какой-то фирме, но быстро переводит разговор на меня.

— А ты что тут делаешь? У мамы в гостях?

Я киваю, не вдаваясь в подробности. Рассказывать, что оказалась здесь в ссылке и сбежала от упрёков матери, совсем не хочется.

— Ну, если честно, не ожидал тебя встретить.

— Да я и сама не ожидала, что окажусь здесь! — коротко отвечаю я.

Костя улыбается. Он хочет что-то сказать, но тут за спиной раздаётся знакомый рёв двигателя. Я резко оборачиваюсь и вижу, как во двор медленно въезжает машина моего мужа.

Сердце тут же сжимается. Костя замолкает, бросает быстрый взгляд на меня, а затем на машину. Напряжение повисает в воздухе.

Я не двигаюсь с места. Морозный воздух больше не кажется свежим, он давит, сковывает. Я смотрю, как муж останавливает машину, как в свете фар мелькают снежинки, как он выходит, захлопывая дверь.

— Это… — начинает Костя, но я лишь коротко киваю.

— Да. Это мой муж.

Сергей идёт прямо к нам, не сводя с меня взгляда. В его глазах холод, напряжённая челюсть выдаёт злость. В какой-то момент его взгляд скользит по Косте, затем возвращается ко мне.

— Долго не скучала, да, Маш? — бросает он с усмешкой.

Костя кашляет, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

— Не начинай, — тихо говорю я.

— Почему нет? Ты же себе подобное позволяешь, — хмыкает муж. — Я-то думал, ты здесь страдаешь, а ты уже… мужика себе нашла.

Костя делает шаг назад.

— Я, наверное, пойду… — сипит мой бывший одноклассник.

— Стоять! — рычит Сергей и Костя тут же замирает.

О, господи!

Сергей смотрит прямо на меня, и его взгляд полон упрёка.

Я сжимаю кулаки, чтобы так сильно не дрожали руки. Голос в голове твердит, что надо ответить спокойно, но в груди уже растёт злость.

— Я никого не искала, — бросаю, стараясь говорить ровно, но голос всё равно дергается. — И не смей меня ни в чем обвинять!

Сергей ухмыляется, но в глазах — ледяное бешенство. Он медленно делает шаг ко мне, словно растягивает момент, наслаждается им.

— Да? — протягивает он. — Просто стояла тут с ним, да? Вдвоём. Миленько.

Костя ёрзает, явно не зная, куда себя деть.

— Я правда пойду…

— Я сказал, стоять! — Сергей даже не повышает голос, но в нём столько власти, что Костя снова замирает.

Мне становится душно.

9

Мария

Смотрю в спину уходящему Сергею. В груди всё клокочет от злости, обиды и бессилия. Он привёз её вещи? Отлично. Но неужели он думал, что я побегу их забирать, как провинившаяся девчонка?

— Вот привёз, так сам и забирай! — выпуливаю я ему в спину.

Сергей замирает, медленно разворачивается и смотрит на меня с кривой усмешкой. В глазах всё ещё плещется ярость, но поверх неё — что-то похожее на разочарование.

— Ах вот как? — тянет он, засунув руки в карманы.

— Ну так вот, Серёж, ты меня тоже слишком часто удивляешь в последнее время, — делаю шаг вперёд, гневно глядя ему в лицо. — Я, конечно, знаю, что у тебя проблемы с контролем эмоций, но это уже за гранью!

Сергей сжимает челюсть, мышцы на скулах напрягаются.

— Это у меня-то проблемы? — ухмыляется он, шагнув ко мне так, что между ними остаётся всего пара сантиметров. — Может, у тебя проблемы с пониманием всего того звездеца, который ты натворила?

— Прости меня Сереж, что я перепала с твоим другом, а затем запихнула вот в эту вот задницу! — обвожу руками двор.

— Ладно, не будем разводить этот цирк тут. Я занесу вещи, — кивает он в сторону чемодана, который стоит у машины.

Со злостью выдыхаю, но потом вспоминаю про мать. Представляю, как она сейчас обрадуется, увидев любимого зятя.

Сергей подхватывает чемодан и идёт в подъезд.

В квартире пахнет обедом. В прихожей слышны шаги — мама высовывается из кухни. На ней удобный домашний халат, волосы убраны, но как только она видит Сергея, лицо её мгновенно расцветает в улыбке:

— Ох, Сереженька! Рада видеть! Заходи скорее, у нас тут обед уже готов, — начинает она ворковать вокруг зятя. — Супчик будешь? Свеженький!

— Супчик… — спокойно произносит он, ставя чемодан у стены. — Буду.

— А это что? — мать сурово смотрит на меня.

— Мои вещи, — бурчу, складывая руки на груди.

— Сереженька, ручки мой и за стол, — мама уплывает обратно на кухню, а я смотрю как мой почти бывший муж снимает ботинки носком о пятку.

Зажмуриваюсь. Боже, хуже быть не может. Но Сергей будто получает удовольствие от этой ситуации.

— И выдай мужу чистое полотенце! — доносится с кухни.

Недовольно цыкаю языком и подкатываю глаза. Это похоже на какой-то мазохизм.

— Ты мать слышала? Мужу полотенчико выдай, — Сергей бросает на меня внимательный взгляд, задерживается на секунду дольше, чем нужно.

Я фыркаю.

— Сам возьмешь. Под умывальником.

Как только он скрывается в ванной, мать тут же подлетает ко мне и шипит на ухо:

— Ты как с ним разговариваешь? Ты его ублажать сейчас должна, что бы он тебя дуру неразумную домой вернул!

— Мам, давай без лекций, — устало отвечаю я, опускаясь на стул. — Он только что чуть человеку руку не сломал!

— Это кому?

— Косте Гаврилову.

— Это Валькиному сыну что-ли?! — всплескивает руками.

— Да. Он просто подошел ко мне поздороваться.

— Он старый кобель! Я вообще не понимаю, как его клуша его терпит?

— Мама!

— А что «мама»? Ты знаешь, скольких баб он тут перетаскал и это при живой-то жене! Чтобы я даже не видела, что ты с ним болтаешь!

Я сжимаю пальцы в кулак.

— Мам, мне не десять лет, чтоб ты мне указывала, с кем разговаривать! У меня уже самой дети! У меня полголовы седых волос с ботокс во лбу!

— Нет, десять, — шипит она. — Потому что мозгов как не было, так и нет! Думаешь, если ты книжки умные читаешь и этих, своим инфоцыган слушаешь, то шибкой мудреной стала?

— Ты что, подслушиваешь? — упираю руки в боки.

— Просто твоя эта, мозгоправка просто слишком громко говорила. Это, во-первых, а во-вторых, за такие деньжища я сама подобного бреда наговорю! Ты, Машенька, у меня идиотка, раз ее слушаешь!

Я закрываю глаза и досчитываю до трёх. Сергей выходит из ванной, лениво вытирая руки полотенцем. Он слышал? Судя по выражению лица — да.

— Ну что, где тут супчик? — ухмыляется он, кидая полотенце на спинку стула.

Я смотрю на него, на маму, на чемодан у стены.

— Вот, — мать ставит перед ним тарелку на стол. — Садись и кушай.

— Может ваша дочь, хотя бы вас послушает, — его губы касаются ложки. — Потому как кроме этих псевдо-психологов и подружек-идиоток, никого больше слушать не желает!

Я вздрагиваю. Ну вот, началось. Ему ведь только дай повод.

— Вообще-то, — поднимаю подбородок, — я пошла на психологические тренинги, потому что боялась кризиса в отношениях. Который, к слову, наступает в каждой семье. Но, видимо, мне одной это было важно.

Мама цокает языком и закатывает глаза. Сергей ухмыляется, но теперь в его взгляде меньше насмешки, а больше какой-то странной заинтересованности. Будто ему любопытно, что я скажу дальше.

— Кризиса боялась? — медленно повторяет он, откладывая ложку. — Маш, да мы нормально жили. Без всей этой кринжатины с твоей стороны, которая и началась после твоих дурацких, бабских сходняков. Жили как люди. А потом ты вдруг решила, что у нас кризис?

— Он был, Сергей, — я сжимаю ладони. — Ты его просто не замечал. Потому что у тебя была работа, друзья, твои дела. А я оставалась одна. Вечно одна. С детьми, с бытовухой, с мыслями, что меня просто не слышат.

— О, началось, — Сергей откидывается на спинку стула и улыбается маме. — Видите? Эти шарлатаны внушают бабам, что они несчастны. Хотя на деле им просто скучно.

Мама кивает:

— Это точно! Раньше жили без этих глупостей. И ничего, семьи были крепкие. А сейчас что? Развод за разводом! Чуть что — сразу кризис! Херизис!

Я глубоко вдыхаю. Так, спокойно.

— Ну да, конечно. Лучше терпеть молча, чем попытаться что-то исправить, правда? — я смотрю на Сергея. — Вот только ты не замечал, как я старалась. Не видел, как я пыталась сохранить нас.

Сергей хмыкает.

— Ты сама себе придумала проблему.

Мама поддакивает:

— Вот! Молодец, Серёжа, правильно говоришь! Мужик должен быть мужиком, а не тряпкой. А то вы, бабы, совсем распустились с этими вашими тренингами!

10

Мария

Я просыпаюсь рано утром, пока город ещё не ожил. В квартире тихо, только за окном редкие машины шуршат по асфальту. Мать, наверное, ещё спит. Я осторожно поднимаюсь с дивана, на котором провела эту ночь, стараясь не издать ни звука.

Вещей у меня немного – сумка с парой сменных футболок, свитер, джинсы. Главное – ключи от дачи. Я помню, где они лежат – в серванте, в старой жестяной коробке из-под конфет. Ещё в детстве мне нравилось разглядывать эту коробку, потрескавшуюся от времени, с блеклой картинкой зимнего пейзажа. Я достаю ключи, ощущая их холодный металл в ладони.

Вы скажите, что я малодушно сбегаю и будете правы. Да именно так! Я трусливая сорока пятилетняя женщина, которая, вместо того чтобы подняться и начать решать свои проблемы, решает послушать психолога и уехать в Богом забытую глухомань.

Не раздумывая больше, натягиваю куртку, закидываю сумку на плечо и выскальзываю в подъезд. Пока спускаюсь по лестнице, сердце стучит быстро и неровно. Может, мать услышит и остановит меня? Но нет. Я открываю входную дверь и выхожу в утренний морозный воздух.

Добраться до автостанции легко – маршрутка быстро довозит меня до нужной остановки. Автобус в деревню отправляется раз в день, и мне повезло – ждать осталось недолго. Купив билет, я сажусь у окна и, пока автобус трогается, смотрю на просыпающийся город.

Дорога занимает несколько часов. За окном мелькают серые поля, покрытые инеем, редкие постройки. Я не была в деревне больше десяти лет, но помню всё до мельчайших деталей. Здесь прошло моё детство.

Когда автобус подъезжает к остановке, я первой выхожу на дорогу. Деревня словно застыла во времени. Те же дома, те же улицы. Дохожу до знакомого поворота и вижу его – наш дом. Кирпичный, крепкий, с высокой крышей. Он будто ждёт меня.

Я достаю ключи, вставляю их в замочную скважину. Дверь открывается со знакомым скрипом. Внутри всё как было. Тяжёлый деревянный шкаф, старый ковёр с узорами, запах дерева и слегка выцветшие занавески. Сердце сжимается от нахлынувших воспоминаний. Здесь я сидела вечерами с бабушкой, слушала её сказки, а утром убегала босиком в сад.

Оставив сумку в комнате, я решаю сходить в магазин. Магазинчик стоит всё там же – небольшое здание с вывеской, выцветшей от солнца. Я открываю дверь, и запах хлеба, сахара и кофе встречает меня.

– Машка? – раздаётся знакомый голос.

Я оборачиваюсь и вижу её – Светку, мою подружку из детства. Она изменилась, но в глазах всё тот же задор.

– Светка! – улыбаюсь я.

Мы смотрим друг на друга, и на секунду, кажется, что время откатилось назад.

Светка изменилась – стала шире в плечах, волосы заплетены в тугую косу, а лицо чуть загорелое, несмотря на зиму. На ней фартук поверх тёплого свитера, а в руках пластиковая упаковка с чаем.

– Ты куда пропала-то? – спрашивает она, бросая упаковку на прилавок. – Я думала, ты больше сюда не приедешь.

– Да вот, решила воздухом подышать, – отшучиваюсь.

Светка смотрит на меня с прищуром, явно не верит. В этот момент дверь с грохотом распахивается, и внутрь входит бабка с большой авоськой.

– О, а это кто у нас тут? – цокает языком старушка. – Машка, что ли? Неужто сама пожаловала? Городская-то!

– Да, баба Нина, приехала, – улыбаюсь.

– Ой, Светка, дай мне сахарку да чаю, а то зять приедет, надо чего-то к чаю, – говорит она и, повернувшись ко мне, добавляет: – Ты чего такая похудевшая? Или наоборот, пополнела? В телевизоре-то вас всех худыми делают!

Светка закатывает глаза, достаёт сахар и ставит на прилавок.

– Баба Нина, ты Машке хоть дышать дай! – смеётся она.

В этот момент заходит ещё одна бабуська, потом ещё одна. В магазине становится шумно, перебивая друг друга, они обсуждают погоду, дороги и цены. Я с трудом понимаю, как Света справляется со всеми разом.

Она ловко отмеряет крупу, взвешивает яблоки и, не переставая, отвечает на вопросы. Глядя на неё, я понимаю, что она здесь своя. А я – гостья.

Затем я тоже покупаю кое-какие продукты – яйца, макароны, сосиски. В голове вспыхивает мысль, что нужно экономить. Денег, что я выручила в ломбарде за золотой браслет, не так уж и много, и неизвестно, когда будет следующий доход.

– Всё у тебя хорошо? – спрашивает Светка, пробивая покупки.

– Разбираюсь, – пожимаю плечами.

За спиной кто-то шумно откашливается – бабушка в платке с кошелкой терпеливо ждёт своей очереди. Светка переглядывается со мной, понимая, что болтать больше не дадут.

– Ладно, я пойду, ещё в доме разобраться надо, – говорю я.

– Заходи, если что, – кивает она. – Я каждый день тут.

— Обязательно, — улыбаюсь ей и выхожу на улицу.

Рядом с магазином останавливается старая «Нива». Дверца со скрипом открывается, и из машины выходит мужчина лет сорока. Он высокий, широкоплечий, с густой бородой, из-за которой сложно разглядеть выражение его лица. Глубоко натянутый капюшон тёплой куртки почти скрывает его тёмные глаза.

Он окидывает меня взглядом и хмыкает:

– Добрый день.

Голос у него низкий, хрипловатый, как будто он недавно проснулся или слишком много курил. Я киваю в ответ, прижимая к груди пакет с покупками.

– Добрый.

Мужчина чуть щурится, словно пытается меня вспомнить. Но, кажется, узнавания не происходит. Он просто проходит мимо, направляясь в магазин.

Я стою несколько секунд, наблюдая, как он исчезает за дверью. Потом встряхиваю головой и быстрым шагом направляюсь к дому.

11

Сергей

Я стою посреди комнаты. Челюсти стиснуты, а в глазах горит опасный огонь. Медленно, почти угрожающе, оборачиваюсь к теще, которая нервно теребит край фартука.

– Где Мария, я вас спрашиваю?! – рычу я, и мой голос сотрясает стены.

– Я не знаю, – пискнула она, отступая на шаг. – Утром куда-то ушла…

– Как ушла? – я делаю шаг вперед. – Без денег? Без вещей? Да что вы мне сказки рассказываете?!

Теща затравленно моргает и быстро качает головой.

– Нет, вещи взяла… Спортивную сумку… И куртки нет…

Значит, заранее собралась. Значит, планировала, – оглядываю комнату в поисках улик, которые подскажут, куда могла деться моя жена. – И вы хотите мне сказать, что не знаешь, куда она подевалась?!

– Она мне ничего не говорила… – бормочет, опуская глаза. – Просто ушла утром. Я думала, она в магазин или к подруге…

Прохожусь по комнате, с трудом сдерживая бешенство.

– Ладно… – выдыхаю, хватаю телефон и начинаю набирать номера. – Если она думает, что может просто исчезнуть, то глубоко ошибается…

Сергей яростно веду пальцем по экрану, открывая банковское приложение. Сердце гулко лупит о ребра, вены на руках набухают от напряжения.

Платежи... Угу… Вот оно...

Глаза цепляются за перевод. Сумма небольшая, но назначение платежа — консультация психолога.

— Черт... — сквозь зубы выдыхаю он, нажимая на детали операции.

Имя и фамилия получателя высвечиваются четко. Рядом — номер телефона.

Мгновенно копирую его, вставляю в набор. Палец зависает над кнопкой вызова буквально на секунду.

Я нажимаю вызов.

— Да? — голос в трубке звучит спокойно, даже с какой-то теплой отстраненностью.

Я сжимаю зубы.

— Добрый день! Я хотел бы записаться на прием к Алине Вадимовне, — голос получается ровным, но в нем сквозит сталь.

— А с кем имею честь говорить? — собеседник не теряется, будто привык к таким звонкам.

— Меня зовут Сергей, — я делаю паузу, пытаясь взять себя в руки.

На том конце тишина, затем короткий вдох.

— Вы впервые записываетесь к нам на прием?

— Да.

— Скажите, что вас беспокоит?

— Ревность. Маниакальная и необузданная ревность.

— Поняла, — слышу, как пальцы стучат по клавиатуре. — Сергей, — мягко говорит голос. — В какое время вам было бы удобно приехать к нам на консультацию?

В висках стучит, пальцы сильнее сжимают телефон.

— Можно сегодня. Подойдет любое удобное время.

— На сегодня… Пятнадцать сорок пять?

— Вполне.

— Отлично! Тогда мы будем жать вас по адресу: улица Нижнеключевая семь, офис номер тринадцать.

Офис небольшой, на втором этаже бизнес-центра. На двери металлическая табличка с фамилией психолога.

Я захожу внутрь. Приемная пуста. На стенах — спокойные пастельные тона, мягкий свет, пахнет кофе.

Секретарь — молодая девушка с коротким каре — поднимает на меня глаза.

— Сергей?

— Да, — коротко киваю.

— Проходите, вас ждут.

Я шагаю в кабинет.

Психолог — женщина лет тридцать.

— Присаживайтесь, Сергей, — она жестом указывает на кресло.

Я не двигаюсь.

— Где моя жена?

Она чуть склоняет голову, изучая меня.

— Что, простите?

— Мария. Ваша постоянная клиентка, — рычу я.

Он вздыхает и кладет руки на стол.

— А вы, собственно… — часто моргает она.

— Я собственно ее муж. Послушай-те меня внимательно, Алина, — я делаю шаг вперед, зрачки сужаются. — Если ты сейчас не ответишь на мои вопросы, то я закрою твою шарашкину контору и затаскаю тебя по судам!

— Мы не разглашаем информацию о наших клиентах!

Меня передергивает.

— Конечно. Понимаю. Можешь сказать об этом еще громче, чтобы за дверью все об этом услышали, а затем шепнуть мне на ушко о том, где сейчас моя супруга.

Она спокойно смотрит на меня, не дрогнув. Ни испуга, ни нерешительности. Только выдержка и профессиональное спокойствие, которое бесит еще больше.

— Сергей, я действительно не могу разглашать информацию о клиентах, — голос у нее ровный, почти ласковый.

Я сжимаю кулаки, тяжело дышу.

— Не можешь или не хочешь? — голос низкий, глухой.

— Не могу, — четко произносит она.

Я делаю шаг вперед.

— Слушай, ты… — срываюсь, но она поднимает ладонь, останавливая меня.

— Давайте по-другому, — тихо говорит она. — Вы пришли сюда не просто так, верно? Что вас на самом деле беспокоит?

— Меня беспокоит моя жена, которая исчезла в неизвестном направлении! — выплевываю я, хватаясь за спинку стула.

— Вы злитесь, — спокойно констатирует она.

Я коротко усмехаюсь.

— Я в бешенстве.

— Потому что она ушла?

— Потому что она вместо своего мужа, она слушала каких-то долбанутых кур! Которые внушали ей всякую херобору и давали бредовые советы! — я практически рычу. — Ты была последней, с кем разговаривала моя жена по телефону и после этого она исчезла.

Алина кивает.

— А вы уверены, что именно исчезла? Может, она просто решила взять паузу?

— Ты меня не слышишь, да? — я резко ставлю ладони на ее стол, нависая над ней.

Она не отстраняется.

— Сергей, вам действительно стоит присесть, — говорит она.

Я застываю.

— С какой стати?

— Потому что вы сейчас выглядите, как человек, которому срочно нужно поговорить, — спокойно объясняет она. — И если вам настолько важно понять, что произошло с вашей женой, начните с самого начала.

Я сжимаю челюсти.

— Вы просто тянете время.

— Я даю вам возможность выговориться.

Я фыркаю, но все же сажусь. Спина напряжена, руки сжаты в кулаки.

— Хорошо, — говорю я, — давайте поговорим.

Она складывает ладони перед собой.

— Начнем с самого простого. Как давно у вас с Марией начались проблемы?

Я смотрю на нее, пытаясь понять, к чему она клонит.

— У нас не было проблем до того момента, как она от скуки начала посещать какой-то бабский клуб.

12

Сергей

Я пристально смотрю на неё, чувствуя, как поднимается новая волна злости. Холодная, острая, липкая злость, которую не сбросить, не выдохнуть, не прогнать.

— Жена моя где? — повторяю я, на этот раз тише, но от этого голос только опаснее.

Алина выдерживает мой взгляд. Она сидит ровно, скрестив ноги, руки аккуратно сложены в замок на коленях. Её лицо по-прежнему спокойное, слишком спокойное, чтобы это не раздражало.

— Не так далеко, как вы думаете, — тихо говорит она.

Я замираю. Сердце обрывается и сразу же срывается в бешеный бег.

— Что это значит?

Она медленно выдыхает, будто взвешивает каждое слово.

— Я всё равно не могу сказать.

Я скриплю зубами, кулаки стискиваются так, что ногти врезаются в кожу ладоней.

— Конечно, не можете, — фыркаю я. — Знаете, что я думаю? Ваша контора — просто часть этой бабской секты, где наивные домашние клуши слушают сказки про то, что у них в семье проблемы. А потом им "случайно" рекомендуют психолога. И вот они приходят сюда, вы им в голову всякий бред закладываете, а потом — бац! — и семья рушится.

Лицо Алины слегка напрягается. Не сразу, не явно. Но я вижу. Вижу, как в её глазах что-то дрогнуло.

Я прищуриваюсь.

— Что, попал в точку?

Она отворачивается на секунду. В её глазах мелькает нечто странное — что-то, похожее на панику.

— Сергей, вы же понимаете, что это… — она делает короткую паузу, а потом продолжает слишком ровным голосом, — конспирологическая теория?

Я усмехаюсь.

— Может. А может, и нет.

Я замечаю, как она сглотнула. Мелочь, но я-то вижу. Она нервничает. Не так, как обычный человек — почти незаметно. Но я замечаю.

— Вы странно нервничаете, Алина Вадимовна.

Она быстро качает головой, чуть слишком поспешно.

— Я просто… удивлена.

Я делаю шаг вперёд. Медленно, давяще.

— Или испуганы?

Глаза её чуть расширяются, но она быстро берет себя в руки. Слишком быстро. Училась, видимо, держать лицо. А вот голос выдает — чуть напряжённее, чем нужно.

— Вам кажется.

— Разве?

Я не отрываюсь от неё взглядом. Внутри уже не злость. Уже — огонь. Слепой, кипящий. Что-то здесь не так. Совсем не так.

— Либо ты мне говоришь, где Маша, либо я иду в прокуратуру, — рычу я.

Она вздрагивает. Почти незаметно. Но я вижу. Вижу всё. У неё дрожит левая рука, которую она спрятала под блокнотом.

— Угрожаете мне, Сергей?

— Это не угроза. Это обещание, — прищуриваюсь. — Думаешь, твоя шарашкина контора не вызовет вопросов? Думаешь, я не найду способа разнести вас к чертям собачьим?

Алина сжимает губы. Я вижу, как она пытается собраться, вернуть себе прежнюю уверенность. Но поздно. Я уже понял — она что-то знает. Что-то скрывает.

— Вам кажется, что всё так просто…

— А мне не кажется, что ты мне сейчас дерьмо в уши льёшь. И если ты не скажешь мне, где моя жена, этим займутся другие. Люди в форме.

Она тяжело вздыхает, сцепляет пальцы в замок. Пальцы у неё бледные, костяшки побелели. Бьётся пульс у виска. Вся она — комок напряжения.

— Сергей, я не знаю! — срывается она, и в голосе — что-то похожее на страх. Настоящий. — Не знаю я, где ваша жена! Ясно?!

Я замираю, всматриваюсь в её лицо. И… верю. Верю, что она действительно не знает.

— Что ты ей наговорила в вашем крайнем разговоре? — голос мой стал тише, ниже. Опаснее.

Она молчит. Потом резко выдыхает.

— Я… Я посоветовала ей уехать куда-нибудь на время, — почти шепчет она.

— Уехать? — я кладу руки на край её стола, нависаю. — Это твой совет? Разрушить семью?

— Не разрушить, — тихо возражает она. — Дать себе передышку.

— Передышку? От чего, мать твою?!

Она не отводит взгляда. Молчит пару секунд, прежде чем сказать:

— От вас.

Словно пощёчина. Словно в грудь кулаком. Я отшатываюсь.

— От меня? — хриплю. — Ты серьёзно?

Она молчит. Лишь смотрит. Её глаза спокойны. И это бесит меня больше всего.

— Я ей всё дал! — срываюсь. — Всё! Я из кожи лез, чтобы она была счастлива! А она… сбежала?!

— Иногда, чтобы понять, чего ты хочешь, нужно уйти, — отвечает Алина. — Она не сбежала от вас. Она ушла к себе.

— К себе… — я хохочу. — Да чтоб тебя!

Я резко разворачиваюсь и иду к двери. Но на полпути замираю. Разворачиваюсь.

— Я всё равно её найду. И если выяснится, что ты хоть как-то в этом замешана…

Она смотрит прямо. Не моргает.

— Делайте, что считаете нужным.

Я киваю. Один раз. И выхожу, хлопнув дверью.

______________________

Дорогие мои, приглашаю Вас в свою новинку!

— Почему ты не сделала аборт? — рычит на меня бывший муж. — Отвечай!

— Ты сам сказал, что мы друг другу больше никто. А я, прости, не отчитываюсь перед чужими мужчинами.

— Это мой ребёнок! — кричит он, подходя слишком близко.

— Поздно вспомнил, — дергается мой голос.

— Я…

— Ты выбрал другую. А я выбрала жить.

— Ты не имела права решать одна!

— А ты не имел права мне изменять, — с вызовом смотрю в его злые глаза.

ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ — https://litnet.com/shrt/Pubf

13

Мария

Я возвращаюсь домой, медленно шагая по заснеженной тропинке. Морозный воздух освежает, снег скрипит под ногами, а вдалеке лениво курится дым из труб. Кажется, здесь время застыло.

Открываю дверь, зябко поёживаюсь — в доме холодно. Я сразу иду в маленькую кухню, ставлю на плиту чайник. Пока вода закипает, я достаю старую скатерть, стряхиваю с неё пыль и накрываю стол. Простые движения возвращают какое-то призрачное ощущение уюта.

Когда чайник закипает, я наливаю себе кружку крепкого чая и сажусь к окну.

Господи, как оказывается это прекрасно, когда тебя никто не пилит! Не указывает что тебе делать. Как жить. Куда ходить. С кем говорить.

Мысли прерывает стук в дверь. Я вздрагиваю, не ожидая гостей. Подхожу, осторожно приоткрываю дверь. На пороге стоит Светка, кутаясь в тёплый пуховик.

— Ты чего в темноте сидишь? — улыбается она, протягивая бутылку красного и пакет с закуской. — Вот, принесла. Крабовые палочки, ананасы консервированные. Лучшие деликатесы!

— Свет… — я беру пакет, чуть смущаясь.

— А ты думала, что вот приедешь на сухую, да? — смеется.

— Проходи.

Она топает внутрь, скидывая пуховик. Греет руки возле печки и внимательно на меня смотрит.

— Ты так и не сказала, чего сюда приехала, Маш.

Я опускаю взгляд, пальцами сжимая кружку. Мне хочется отмахнуться, соврать, но её пристальный взгляд не оставляет выбора.

— Всё сложно, Свет… Просто… нужно было уйти. Немного разобраться в себе.

Она хмыкает, но не расспрашивает. Лишь кивает.

— Ясно. С мужем значит поругалась.

— Да, со всеми, — продолжаю я, чувствуя, как ком подкатывает к горлу.

Светка молча достаёт из пакета бутылку, ловко откручивает пробку и наливает нам по чуть-чуть в старые стеклянные стаканы.

— За новую жизнь, что ли? — усмехается она, чокаясь со мной.

Я только киваю и делаю глоток. Кислый напиток обжигает горло, но внутри становится чуть легче.

— Ну и что ты теперь? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Пока не знаю. Просто хочу побыть одна. Подумать.

Мы молча жуём крабовые палочки, запиваем вином, слушаем, как потрескивает огонь в печке.

Светка вздыхает, прихлёбывая вино.

— Да у меня-то не лучше, — говорит она, откидываясь на спинку стула. — Со своим через день скандалим. Пьёт, собака. Денег совсем не приносит. А детей кормить надо.

Она берёт ещё одну крабовую палочку, задумчиво жуёт, потом горько усмехается.

— Старший уже студент. В городе. Помогать надо. А я что? Я одна на всё. Иногда думаю: уж лучше бы он гулял, но деньги в семью приносил.

Она делает большой глоток, потом смотрит на меня с кривой улыбкой.

— Ну, давай, Маш. Рассказывай. А твой что?

Я кручу в пальцах стакан, смотрю, как вино лениво стекает по стенкам. Говорить не хочется, но внутри ком, который давит, душит.

— А мой мне изменил, — тихо признаюсь я.

Светка удивлённо вскидывает брови:

— Да ладно?

Я горько усмехаюсь.

— С подругой.

В комнате повисает тишина. Только огонь в печке потрескивает, да за окном ветер завывает. Светка ставит стакан на стол с таким видом, будто сейчас запустит им в стену.

— Как узнала? — уже тише спрашивает Светка.

Я нервно провожу пальцами по скатерти.

— Сама мне сказала. Я спросила, а она призналась.

Светка берет бутылку и снова наливает. Потом вдруг прищуривается и спрашивает:

— А он вообще много зарабатывает, твой Сергей?

Я пожимаю плечами:

— В принципе, нормально. На сытую жизнь нам хватало, — отвечаю я не вдаваясь в подробности.

Светка хмыкает и делает глоток.

— Ну вот, а у меня… Мне уже на измены вообще плевать, Маш. Лишь бы деньги были. Лишь бы дети не голодали.

Она усмехается, но в этой усмешке столько горечи, что у меня внутри что-то сжимается.

— Вот скажи, чего от него ушла? Измена — это, конечно, мерзко, но если деньги есть… Я бы на твоем месте закрыла глаза.

Я вздрагиваю от её слов.

— Не смогла, Свет. Мне противно. Я не хочу делить его с кем-то.

Светка качает головой.

— Ну и дура!

— Почему это?

— Потому что жизнь длинная, Маш. Ну, изменил он. И что? Ты бы закрыла глаза, притворилась, что ничего не знаешь, и жила бы дальше, в тепле, с деньгами, с привычной жизнью.

Я смотрю на неё и не понимаю, как это вообще возможно.

— Ты серьёзно так думаешь?

Она горько усмехается.

— А что, по-твоему, лучше? Уйти в никуда? Жить без копейки, искать работу, привыкать к одиночеству? Ради чего? Ради гордости?

Я медленно вдыхаю, чувствуя, как накатывают слезы.

— Ради уважения к себе, Свет. Ради того, чтобы не терпеть ложь и предательство.

Светка закатывает глаза.

— Ну и принцесса… Уважение к себе не накормит, не согреет. Зато одиночество пожрёт тебя с потрохами.

Я ставлю стакан на стол и смотрю ей прямо в глаза.

— Лучше быть одной, чем с тем, кто предал.

Она отводит взгляд, нервно трёт висок.

— Вот дуреха ты, Маруськааа... каких еще свет не видывал! Знаешь… Я бы раньше, лет так в пятнадцать, может, сказала то же самое. А сейчас… Мне уже сорок с приличным таким хвостом.

Мы замолкаем. Я чувствую, как что-то холодное расползается внутри. Может, это и есть одиночество?

14

Сергей

— Папа, мама нашлась, — голос сына звучит спокойно, но глаза выдают волнение. Он стоит в дверях моего кабинета, с ноутбуком в руках, как с доказательством, как с уликой.

Я поднимаю голову. Пальцы так крепко вцепились в телефон, что костяшки побелели, будто это не гаджет, а спасательный круг в бушующем океане.

— Где она?! — мой голос срывается, превращаясь в глухой рык. Он взлетает в воздух, как стрела, и сразу же повисает — тяжёлый, глупый. Зачем так? Ребёнок ведь…

Хотя какой он ребёнок? Уже почти мужчина. Но всё равно — мой мальчишка.

Сын медленно заходит, ставит ноутбук на стол, садится. Всё делает аккуратно, как хирург, работающий возле открытого сердца. Моего сердца.

— Я с ней говорил, — произносит он, не поднимая головы. — Она сказала, что у неё всё хорошо.

Он смотрит поверх экрана, будто оценивает мои шансы не взорваться. Или просто проверяет: осталась ли у меня хоть капля рассудка.

— Почему ты сразу не сказал?! — вскакиваю. Жар бросает в лицо, кровь пульсирует в висках. Это уже не злость — это отчаяние в чистом виде, облитое бензином и подожжённое.

— Потому что я знаю тебя, — Артём смотрит спокойно. Его голос — ровный, тихий, но твёрдый. — Ты бы сразу помчался, не разобравшись. А я хотел… ну, удостовериться.

Я сжимаю челюсти. Конечно, он прав. Я бы помчался. На автомате. Без мыслей. Только с одной: "Верни её".
Наверное, выглядел бы как тот дурак, что стоит у пустой платформы, где давно ушёл поезд.

— Проверил? — ворчу, сев обратно в кресло. Кожа кресла чуть скрипит — даже оно звучит раздражённо.

Сын усмехается, как будто это игра, в которую он выигрывает:

— Пап, я же программист. Я запеленговал её телефон. Она на даче. В дедовом доме. Связь ловит не очень, но стабильно. Я проверил пару источников, зашёл в её почту — ничего подозрительного. Просто уехала.

— Твою ж… — шепчу я сквозь зубы. Так просто? Так банально? Вот я идиот. Сам бы мог догадаться.

Дача. Конечно, дача. Уединённость, старый дом, запах дерева и влажной земли. Там, где мы проводили лето, ссорились и мирились, строили планы. Там, где она когда-то сказала: «Только тут я по-настоящему дышу».

Интересно получается…

Это ж до какой степени я ей осточертел, если она предпочла уехать туда, отключиться от всего, лишь бы подальше от меня?

Я стискиваю зубы.
Кулаки сжимаются сами собой.
Вот только бить некого, кроме себя.

За что я вообще борюсь? Какой во всём этом смысл? Если человек не хочет быть с тобой — удержишь ли? Если чувства умерли — есть ли смысл делать искусственное дыхание?

Может, она всё это время искала предлог. Да, да. Вот именно. Её постоянные сцены, ревность, подозрения — может, это и была её игра, чтобы самому мне стало невыносимо? Чтобы я сам ушёл?

Сажусь обратно в кресло, сжимаю виски пальцами. В груди тяжело. Глухо. Будто туда положили камень, обмотанный проволокой. Тянет ко дну.

Если моя жена хочет развода — так пусть получает. Чего я, в конце концов, держусь? За призрак? За видимость? За обман?

— Значит, на Луну готова сбежать… — бормочу, не поднимая глаз.

Артём молчит. Сидит с прямой спиной, с глазами, в которых — тревога. Он молчит, но я чувствую, как его взгляд прожигает мне затылок.

— Хочет сидеть в деревне — пусть сидит, — выдыхаю. — Всё. Хватит. Если свободы хочет — пусть забирает.

Слова звучат грубо, но внутри я не чувствую силы. Только пустоту. Знаете, как бывает: закричишь — а тебе в ответ тишина. Глухая. Каменная.

— Ладно, — говорю, откидываясь в кресле. — Значит, развод.

Сын чуть напрягается. Я это замечаю — по тому, как он держит руки, по тому, как сжал губы.

— Ты уверен?

Я горько усмехаюсь.

— А смысл, если ей тошно даже рядом стоять? Она же вздрогнула, когда я к ней подошёл. Как будто чужой. Как будто враг.

Раньше я бы рванул за ней, как идиот. Без раздумий. Раньше я бы всю Москву на уши поставил. Но сейчас… Сейчас я устал. Просто устал.

Если человек решил уйти — что ему скажешь? Что у меня еще осталась кружка с её помадой на краю? Что я до сих пор вспоминаю, как она прятала ноги под себя, когда замерзала? Что мне не хватает её запаха по утрам?

Смешно. Всё это — никому не нужный сентимент. Пыль. Ретро.

— Вы уже выросли. Имущество поделим. Я всё оформлю. Пусть катится.

Артём молча сидит. Лицо сосредоточенное, будто он хочет что-то сказать, но не знает, как.

— Ты так говоришь, будто тебе всё равно, — наконец произносит он.

Резко вскидываю голову. Боль отдается в затылке.

— А что, мне должно быть не всё равно?! Твоя мать, вместо того чтобы поговорить, завела себе подружек — этих баб с их вечно набухшими от сплетен губами! Да одна из них в лицо заявила, что я с ней спал! Это вообще нормально?! И она — Маша! — она это слушала, позволила влезть в наш дом, в нашу жизнь, и даже не защитила меня. Ни слова. Ноль.

Артём молчит.

Я встаю. Прохожу мимо стола. Возвращаюсь. Не нахожу себе места.

— А потом она ещё и истерику закатила! Обвинила. Наглоталась обид, и... сбежала. Я ей кто? Мешок для выноса эмоций? Подушка? Тренажёр для упрёков?

— Пап… — Артём говорит медленно. — Я понимаю, тебе больно. И, может, мама правда была несправедлива. Но… может, не всё потеряно? Ты ведь всегда учил нас: "Разбирайтесь. Слушайте. Не рубите с плеча".

Я вскидываю руки.

— Я пытался! Я уже говорил с ней!

— Ты не спросил у неё, почему. По-настоящему. Не «почему ты психуешь», а «почему тебе больно».

— Да какая разница?! — рявкаю. — Она всё равно не скажет правду!

Тишина.

Комната кажется тесной. Воздуха мало. И слова… слова разлетелись, но остались гудеть в голове.

Артём смотрит на меня. Не упрекает. Не жалуется. Просто… смотрит. Как на отца, которого он любит, но не понимает.

Я снова прохожу по кабинету. Пол скрипит. В окне тусклый свет. Наверное, идёт дождь. Или просто облачно.