Власть не сбывшегося

Глава 1 Инной финал

Откатав свою произвольную, я не хотел уходить со льда, потому что знал, после этого всё закончится. Я сделал всё, что от меня зависело, и показал, как и просил Виктор, лучшее катание в своей жизни. Мне даже удалось побить его рекорд, и всё же до золотой медали мне не хватило каких-то двенадцать сотых балла. Обидно. Я так хотел завершить свою карьеру фигуриста, получив золото в Финале Гран-При, однако не получилось. Я всегда был реалистом и понимал, что мне никогда не стать чемпионом Мира, но золото ФГП было достижимой целью, и я надеялся, что с помощью Никифорова смогу его завоевать. Но в тот момент я этого ещё конечно не знал. Сидя на скамейке перед объективами камер и слушая восторженные слова Виктора, я не видел цифр на табло, но слышал объявление диктора о том, что вышел на первое место. Ошеломительный результат. Но радоваться было рано, потому что следом за мной выступали сильные соперники.

Стоило нам с Виктором выйти из Уголка слёз и поцелуев, как нас обступили журналисты. Я даже не успел отдышаться и уж тем более осознать, что я чувствую, как на меня посыпались вопросы. Не помню, что говорил, наверняка отвечал невпопад. В этой суете я как-то упустил из виду Виктора. Поэтому вместо того, чтобы отправиться ожидать окончательных результатов в Зелёную комнату, кинулся его искать. Я нашёл его стоявшим у бортика и заворожено наблюдавшим за выступлением Плисецкого. Я слишком плохо вижу без очков, впрочем, в них — не намного лучше, поэтому мог судить о качестве его проката лишь по крикам из зала и реакции не замечавшего меня Виктора. Судя по всему, катался Юрио прекрасно, хоть и не без помарок.

А потом было объявление итоговых результатов и разочарование, что я опять не смог. Сколько в моей жизни было соревнований, где я по разным причинам не смог показать достойный результат, а вот победы и медали на крупных соревнованиях, напротив, можно было по пальцам пересчитать. Серебро ФГП было пределом мечтаний для меня прошлого, и оно же стало поражением для меня нынешнего.

Потом я стоял на пьедестале рядом с возвышавшимся надо мной Юрио. Продолжая фальшиво улыбаться на камеру, он шепнул мне:

— Ну что, свинтус, выкусил? Свиней золотыми медалями не кормят. Никто не хотел твоей победы, даже Никифоров. Он подошёл ко мне перед выходом на лёд, чтобы пожелать удачи, и попросить выложиться на полную.

— Не может быть! — зная его стервозный характер, воскликнул я.

— Не веришь — можешь спросить Фельцмана и Барановскую.

Спрашивать я конечно не стал. Не знаю, где нашёл силы, чтобы не разреветься, пока в честь победителя звучал гимн России. Как же это так, даже мой жених не хотел моей победы? Хотя, стоп! Он говорил, что женится на мне только после того, как я получу золото. Значит, на самом деле он не хочет жениться, если не желал моей победы. Стало быть, никакой он мне не жених, и все эти подкаты с его стороны были всего лишь игрой, как я и подозревал с самого начала. Всё это — враньё, игра на публику, чтобы привлечь к себе внимание, и ничего более. Я просил Никифорова быть со мной самим собой, но он наверное давно забыл, что это такое.

— Это, конечно, не золотая медаль, но, — сказал я, подъехав к бортику и протягивая ему снятую с шеи медаль. От того, что он мне сейчас ответит, зависело, оправданы ли мои подозрения, или я снова себя накручиваю.

— Ну, раз не золото — целовать не буду, — заявил Виктор, провалив последнее испытание без права переэкзаменовки.

Внутри всё похолодело, но я старался держать лицо, однако мне не удалось скрыть своего разочарования.

— Ну вот, а я так хотел поцеловать медаль. Из меня никудышный тренер, — добавил он, надвигаясь на меня и пытаясь вновь задавить своей харизмой. — Юри, у тебя есть предложение, как заставить моё сердце биться чаще. О чём ты сейчас подумал?

«Заставить тебя бежать кросс», — злорадно подумал я, но не говорить же такое вслух.

— А… я… э…Ты очень хороший тренер, — промямлил я, подумав про себя: «Однако как человек ты полное дерьмо», — но теперь я не могу оставаться твоим учеником, потому что отныне мы с тобой соперники.

Никифоров удивлённо захлопал ресницами. Видимо, думал, что я стану просить его остаться моим тренером и пообещаю, что на следующий год моя медаль на ФГП будет золотой.

«Что, Виктор, откусил? Не ожидал подобного от такого рохли, как я?», — подумал я, отстраняясь от него и разрывая зрительный контакт, делавший меня всегда беззащитным перед магией его голубых глаз.

— Хочешь вернуться к Челестино? — растерянно спросил он.

> — Я пока не решил, — ответил я.

Не было смысла больше маячить у бортика, и мы потихоньку пошли в сторону раздевалок. Я уже говорил ему вчера, что хочу уйти из спорта, но Виктор не захотел меня слушать и не понял моих мотивов. Так кто из нас более близорук?

Вернувшись в номер, я сразу улёгся спать, чтобы не разговаривать с Виктором. Видимо, он тоже не горел желанием общаться со мной, и поэтому сразу куда-то ушёл. Ну и пусть убирается из моего номера и из моей жизни. Хватит с меня разочарований.

Несмотря на усталость, сон не шёл ко мне, поэтому я достал телефон и зашёл на сайт авиакомпании, чтобы поменять дату своего отлёта из Барселоны. Ещё одного позорного банкета я не выдержу. Все те, кто присутствовал в кафе, когда Виктор объявил о нашей помолвке, кто не верил в меня, станут злорадствовать, напоминая, что не видать мне теперь Никифорова в мужьях, как своих ушей без зеркала, как минимум год, и это будет намного больнее, чем последнее место в Сочи. Я уеду завтра сразу же после показательных.

Я катался в тот день, как в последний раз, прекрасно отдавая себе отчёт, что он действительно может стать последним, если операция не даст ощутимых результатов. Своим танцем я прощался с Виктором, с моей несбывшейся любовью, так и оставшейся неразделённой, со зрителями на трибунах, со ставшим мне с детства родным льдом. В последний раз я легонько касался рукой его лица и позволял ему прикасаться ко мне, приподнимая в поддержках. Он улыбался мне, в его глазах были восторг и обожание, но я уже знал цену его улыбкам. Больше я не ошибусь и не приму все эти хорошо отрепетированные выражения лица за чистую монету. Последнее пожатие рук, последнее объятие в конце, чтобы ощутить тепло его тела, последний поклон зрителям… Ну, вот и всё, прощай, Виктор.

Глава 2 как всё начиналось

Я сидел у иллюминатора, глядя на проплывавшие под крылом самолёта облака, похожие на громадные комья ваты, и вспоминал, как с такими же невесёлыми мыслями после пятилетнего отсутствия возвращался домой из Штатов. Настроение было хуже некуда. Катался я в тот сезон из рук вон плохо, кроме того, стал хуже видеть. Записался в Детройте на приём к офтальмологу, чтобы заказать очки посильнее, и узнал, что прогрессирующая близорукость была не единственной моей проблемой. Я тогда ещё не вполне осознавал, чем грозит мне диагноз «дистрофия сетчатки». Всегда считал, что такое бывает только у очень пожилых людей. Доктор сказал, что нужна операция, но даже она не гарантирует, что я стану лучше видеть. Операцию на глазах моя американская страховка, распространявшаяся только на травмы, не покрывала. К тому же, как раз истекал срок моего пятилетнего контракта с Чальдини, поэтому я решил вернуться домой и уже там, на месте, подумать о том, как раздобыть денег, и хочу ли я продолжить кататься. Хотелось тихонько вернуться в лоно семьи и забиться в свою комнату, чтобы немного прийти в себя, а потом уже решать глобальные проблемы. Но разве можно остаться незаметным, если на станции Хасецу тебя встречает с транспарантом и воплями Минако-сенсей? От всеобщего внимания не спасут даже очки и повязка на лице, ибо она в своём стремлении додать мне любви и внимания становится подобной цунами, то есть, настолько же прекрасной и разрушительной. Раздав автографы всем узнавшим меня благодаря стараниям Минако-сенсей людям, я поспешил убраться со станции. Однако это был ещё не конец, поскольку у неё были на меня грандиозные планы. Так что мне с трудом удалось увильнуть от показательной прогулки по родному городу. Показательной она была бы в том смысле, что Минако-сенсей собиралась показывать меня всем встречным и поперечным. Но я не цирковая зверушка и не ребёнок, чтобы таскать меня по улицам за руку на потеху любопытствующим прохожим. Поэтому пришлось проявить грубость, чтобы она отстала. Дела в «Ю-Топии» были плохи. Туристов в последнее время стало настолько мало, что моей семье в целях экономии пришлось уволить всю обслугу и справляться собственными силами, регулярно выбиваясь из оных. Разве мог я в подобной ситуации заявить, что мне нужна крупная сумма денег? Не хотел, чтобы родные подумали, будто я приехал домой только за этим, чтобы считали неудачником, который за последний год потратил больше, чем заработал призовых, и теперь вынужден снова просить у них деньги. Разговор с Мари, в первый же день давшей понять, что хватит мне уже на шее сидеть, только укрепил меня в решении даже не заикаться родным о своей новой проблеме. И без того сестра и родители вечно вертелись как белки в колесе, чтобы удерживать на плаву горячие источники и оказывать мне финансовую поддержку, пока я учился и занимался фигурным катанием. Ничего, я и сам смогу заработать, главное – поскорее найти работу. Однако отыскать работу оказалось непросто, потому что свежеиспеченных дизайнеров было гораздо больше, чем вакансий с достойной зарплатой. Куда бы я ни отсылал своё резюме, мне неизменно отвечали вежливым отказом, мотивируя это тем, что им нужен специалист с опытом работы, а не стажёр. А какой у меня опыт в этой сфере? Выписываемые коньками на льду вензеля, естественно, не в счет. Небольшие заказы, которые мне удавалось заполучить на специализированных сайтах, оплачивались довольно скудно, поскольку я находился в статусе новичка. Кроме того, долгое время не было возможности перевести деньги с сайта на банковскую карту, пока не накопилась определённая сумма. В течение нескольких месяцев днём я помогал родителям с рёканом*, а ночью корпел за компьютером, ваяя дизайны на продажу. После этих ночных бдений по утрам мне было ужасно трудно вставать. Я чувствовал хроническую усталость и по вечерам частенько вознаграждал себя за труды кацудоном. Должна же быть у человека в жизни хоть какая-то радость. Тем более, что мама так вкусно его готовит, а я за время своего отсутствия истосковался по домашней еде, и над душой больше не стоял тренер, считающий съеденные мной калории. Конечно же, такой режим (вернее, полное его отсутствие) не замедлил сказаться на моей фигуре, а ночные посиделки за монитором ещё больше ухудшили зрение. Время шло, а моих доходов от деятельности в интернете по-прежнему хватало только на карманные расходы. Будь я школьником, меня бы это вполне устроило, но я был взрослым и прекрасно понимал, что загнал себя в жизненный тупик и ни на йоту не приблизился к достижению своей цели. Порой я смотрел на лучезарно улыбавшегося с плакатов на стенах моей комнаты Виктора Никифорова и думал о том, как поступил бы он в подобной ситуации. Виктор уже много лет был моей путеводной звездой, озаряя отблесками своей славы мой путь. Он оставался ею и сейчас. Ответ был очевиден: если бы я был Виктором и мог кататься, как он, то не тратил бы попусту время. Я бы заработал нужную сумму своим катанием или нашёл себе спонсоров. К сожалению, мне никогда не стать таким, как он, но можно попробовать, как когда-то в детстве, выйти на каток и исполнить его программу, хотя бы ненадолго ощутив себя таким же сильным, красивым и уверенным в себе, как он. Конечно же, это не поможет мне заработать, но по крайней мере прибавит уверенности в себе и не даст впасть в пучину уныния. Ухватив за хвост эту шальную мысль, в один прекрасный вечер я помчался в Ледовый дворец, где столкнулся нос к носу с Юко. Вроде бы Хасецу и небольшой городок, но до этого дня мы умудрились ни разу не встретиться на улице. Увидев выводок её дочерей, я понял, почему. Юко не стала журить меня за то, что столько времени не давал о себе знать, что прятался ото всех старых знакомых, потому что знала особенности моего характера. Напротив, подбодрила, сказав, что я могу приходить сюда тренироваться в любое время. Разогревшись, я вышел на лёд. Я знал эту программу, как свои пять пальцев. В голове зазвучала заслушанная мною до дыр музыка произвольной программы Никифорова, и я сорвался с места, желая хотя бы раз почувствовать это состояние окрылённости, свойственное катанию парившего надо льдом Виктора. Я катался, не думая о своих проблемах и о том, насколько далёк от его уровня. Я просто занимался тем, что люблю, и делал это настолько хорошо, настолько мог. «Останься со мной», – просил я Виктора, «останься со мной», – обращался я к звеневшему под коньками льду, «останься со мной», – умолял я своё зрение. Кто ж знал, что коварные тройняшки Нишигори снимут мой прокат на телефон и сольют видео в сеть… Кто мог предположить, что этот ролик увидит мой кумир и с какого-то доброго чуда решит вдруг прилететь в Японию, чтобы тренировать меня? Честно говоря, первой моей мыслью, когда я увидел его в нашем онсене в чём мать родила, была, что я сплю, второй – что он приехал набить мне морду за мои художества на льду, увековеченные на просторах всемирной паутины. Но он предложил стать моим тренером. Нет, даже не предложил, а известил об этом, как о свершившемся факте. И пока я стоял в ступоре, он протянул мне руку, наверное, желая скрепить наш договор рукопожатием. Был ли я рад? Хотел ли я, чтобы он тренировал меня? Безусловно. Мало того, ради этого я бы, не задумываясь, душу свою продал и подписал договор кровью. Если бы, конечно, мог в тот момент соображать. Но я был не в состоянии, поэтому застыл на месте, словно нелепый каменный истукан у входа на станцию. Когда до меня наконец дошло, что я торчал, как забинтованный палец, в зимней одежде посреди онсена перед абсолютно голым Никифоровым, у которого ниже пояса, кажется, тоже что-то торчало, то покраснел и кинулся прочь. Искать дар речи, видимо, а вместе с ним и потерянное самообладание. Когда я немного пришёл в себя, то понял, что вот он, мой шанс воплотить в жизнь свою давнюю мечту о золотой медали и одновременно заработать недостающую сумму денег, не говоря уже о немыслимом счастье оказаться учеником самого Виктора Никифорова. Хотя по-прежнему было диковато, что мы ещё и жить будем под одной крышей. При мысли о том, что он будет постоянно находиться где-то поблизости, сердце проваливалось в гулкую бездну. Виктор сделал мне весьма заманчивое и в то же время пугающее предложение, пообещав привести к победе в Финале Гран-При, и это было не единственное искушение. Наибольшим моим искушением стал он сам. Сползавшая с плеча юката, полное отсутствие стеснения, пренебрежение к личному пространству и правилам этикета, плавные движения хищника перед прыжком, то, как он касался меня, его вкрадчивая улыбка и манящие губы… И это было только началом пытки, длившейся почти восемь месяцев. Я не понимал, зачем он это делает, почему постоянно дразнит меня. Если бы он был женщиной, то я не стал бы сомневаться, как интерпретировать его поведение. Но он был мужчиной и моим тренером, к тому же он был не только старше, но и находился намного выше меня в мировом рейтинге фигуристов ИСУ. Есть вещи, которые я просто не могу сделать. Не потому, что я такой принципиальный, а потому, что это было бы неправильно. Наверное поэтому я так и не смог преодолеть барьер и сказать, насколько я его люблю, и не позволил ему перейти ту грань, которая разделяет тренера и ученика.

Глава 3 вот тебе и бабушка и Юрьев день

Юри всё ещё дулся на меня за вчерашнее, думаю, именно по этой причине он отказался идти со мной на банкет. Я, конечно, был не прав, что не попытался сразу с ним поговорить после церемонии награждения и выяснить, что именно пошло не так, почему он не хочет, чтобы я оставался его тренером. Вроде бы накануне, когда он заявил, что уходит из спорта, мы всё выяснили и договорились принять окончательное решение после произвольной. Я, как он и хотел, собирался вернуться в фигурное катание, намереваясь продолжать тренировать его, но он остался при своём мнении. Я думал, это решение будет общим, а не единоличным, но Юри всё решил за нас обоих. Стало быть, не верил в нас, в наше общее будущее. Он отгородился от меня, словно мы были чужими, поэтому я не нашёл ничего лучшего, чем уйти из номера и насвинячиться в компании Криса. Ничего, думал я, наутро, когда мы репетировали наш показательный номер и Юри был тихим и сосредоточенным, вечером на банкете он выпьет и расслабится, и тогда я уж точно выпытаю, что у него на уме. Но он заупрямился и не пошёл со мной на банкет, даже не появился позже, как обещал. Поэтому я снова ужрался в говно. Немного протрезвел лишь тогда, когда, вернувшись, не обнаружил Юри в нашем номере. Не было и его вещей. Ни объяснений, ни прощания, только записка, контракт и кольцо на тумбочке. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Получается, он по-тихому смотался. Чёрт возьми, я так хотел удержать его, надеялся, если он не получит сейчас золото, то из спортивного азарта останется со мной ещё как минимум на год, и за это время я успею его приручить. Для этого я и подошёл подбодрить Юрку перед выходом на лёд, зная, как важно для него моё одобрение, что после этого он в лепёшку разобьётся, чтобы доказать, что он лучший. Однако мой хитрый план по удержанию Юри провалился с не меньшим треском, чем первоначальный план по его соблазнению, с которым я прилетел на крылышках любви в Японию. Теперь-то мне понятно, что тот план изначально был обречён на провал, поскольку обычно Кацуки настолько зажат, что не позволяет увидеть свои истинные чувства, а ту пьянку в Сочи и то, что он вытворял тогда передо мной, не помнит. Но что за хрень происходит сейчас? Не снимая пальто и ботинки, я плюхнулся на кровать и принялся ему наяривать, неизменно нарываясь на скупое сообщение оператора: «Абонент находится вне зоны связи». Видимо, Юри уже находился в самолёте, а самолёт — в воздухе. Наверное, надо было мчаться в аэропорт и лететь за ним, но я был слишком пьян и не смог подняться с кровати. Так и уснул, не раздеваясь, с телефоном в руке. Утром меня разбудил голос Якова, оравшего у меня над ухом: «Рота, подъём!». Своеобразное у него, однако, чувство юмора. — Чего тебе надобно, старче? — спросил я, с трудом разлепив веки. — Ты таки решил вернуться в Россию, или это был художественный свист? А то я тебе уже билет до Питера забронировал, а ты тут спишь в оглоблях, — объяснил Фельцман причину своего столь раннего визита. — Чёрт, мне ещё билет до Фукуоки нужно сдать. Хотя, постой, я должен сначала слетать в Японию, — я хлопнул себя рукой по лбу и тут же пожалел, что взболтал голову. Дурья моя башка гудела, как медный колокол, а во рту, словно эскадрон гусар летучих ночевал, вместе со своими лошадями, разумеется. Всё, нахрен, бросаю пить. — Зачем? Ты же сам вчера говорил, что Кацуки уходит от тебя, — сказал Яков и посмотрел на меня, как на дауна. А ведь действительно зачем? — Мне нужно поговорить с ним, Маккачина забрать, — неуверенно проблеял я. — Витя, не дури. Определись, наконец, ты к умным или к красивым. Если собираешься вернуться на лёд в этом сезоне, то у тебя нет времени на раскачку. Поговорить можно и по телефону, а собаку — позже забрать, лягушка-путешественница ты наша. Не мучай лишний раз пса переездами. А то ведь заберёшь его сейчас, а потом будешь оставлять на время поездок на соревнования приятелям или, того хуже, в собачьем приюте. Самое паскудное, что он был прав. Я - хреновый хозяин и хреновый тренер. В мужья я, видимо, тоже не гожусь, раз мне колечко вернули. — Хорошо, я сдам билет, — согласился я. — Сколько у меня времени на сборы? — Чтоб через час был как огурчик с вещами на ресепшен, — непререкаемым тоном заявил Яков. — Такой же зелёный и в пупырышках? — уточнил я. — Ты и так зелёный и в пупырышках от пробивающейся щетины. Посмотри в зеркало на свою рожу — такое впечатление, что у тебя весь золотой запас страны в мешках под глазами, — отвесив мне сей сомнительный комплимент, он покинул мой номер, оставив меня наедине с вновь проснувшимися сомнениями. Я снова набрал Юри. Он всё так же был вне зоны связи. Поэтому я соскрёб свою тушку с постели и пошёл в душ. Харечка действительно была изрядно припухшей. Наскоро приняв душ и побрившись, я побросал вещи в сумки и покинул номер. Внизу меня уже ждали вечно меланхоличный Гоша, хмурый Яков, суровая, как Родина-мать, Лилия и насупленный Юрка. Я сдал ключи от номера и хотел расплатиться, но, как выяснилось, Кацуки сделал это ещё вчера. Мы погрузились в вызванные Яковом такси и отправились в аэропорт. Почти весь полёт я проспал. Когда добрался до дома, где меня никто не встречал (видимо, даже тараканы померли с голоду за время моего отсутствия), то снова набрал Юри. Теперь у него было напрочь занято. Вот засранец, добавил меня в чёрный список! Я разозлился. Ну и хрен с тобой, Кацуки! Не хочешь меня видеть — и не надо. Я никогда ни за кем в своей жизни не бегал, не собираюсь делать это и сейчас, под занавес чемпионата. Не стану звонить Мари, чтобы выяснить, какая муха тебя укусила, и уж тем более — снова мчаться в Хасецу. Насильно мил не будешь. Если ты не хочешь меня, то я не стану навязываться. Хватит, и так восемь месяцев жизни убил, обхаживая тебя. Когда-то я смотрел фильм «Правила съёма: Метод Хитча». Так вот, там был забавный момент, где Хитч учил толстого очкарика Альберта, как правильно целоваться — при первом поцелуе девяносто процентов расстояния до губ должен пройти мужчина и зависнуть, предоставляя девушке самой решать, хочет ли она пройти оставшиеся десять. Думаю, это правило применимо и к однополым партнёрам. Однако сколько бы раз я ни приближался почти вплотную к лицу Юри, он так и не сделал движения навстречу, чтобы преодолеть разделявшее нас мизерное расстояние. Значит, я ошибался, глядя в его светящиеся восторгом и обожанием глаза и думая, что нужен был ему не только в качестве тренера. Однако Яков был прав, сейчас не время рефлексировать. Нужно было принять душ, переодеться и отправиться на пробежку в супермаркет, а после этого — распаковать вещи и навести относительный порядок в квартире, вымыв полы и вытерев обширные напластования пыли на всех горизонтальных поверхностях. Так я и сделал, а вечером отправился в тренажёрный зал и довёл себя до полного изнеможения, чтобы не сталось сил даже думать. Пора привести себя в форму, иначе сдохну ведь на льду после бухла и японских разносолов, откатав произвольную. Кстати, о произвольной. Если на короткую у меня имелись некоторые наработки под музыку Дидюли, то произвольную предстояло создать с нуля. На следующий день во время утренней пробежки меня шандарахнуло идеей — я не только услышал музыку, под которую буду кататься, но и увидел свою программу. «Show must go on», мощь и напор в сочетании со сдержанной грустью. Кожаные чёрные штаны в обтяжку и косуха поверх белой футболки — такого Виктора Никифорова ещё никто не видел. Это будет легендарно. Увлёкшись своими мыслями, я едва не влетел под внезапно выехавшую из-за угла машину. Следовало быть повнимательнее и отложить размышления о том, как нанизать на музыку элементы, до тренировки в ледовом, но я боялся забыть. Поэтому я ненадолго остановился и, найдя одну из своих любимейших песен в плейлисте смартфона, сунул в уши наушники и включил воспроизведение. Одновременно вызвал диктофон и принялся надиктовывать то, что под неё увидел. Прохожие косились на меня, но мне было всё равно, что обо мне подумают. Закончив слушать «Queen», я открыл песню «Огонь, вода и медные трубы» из альбома Дидюли «Музыка неснятого кино», чтобы надиктовать, что я хочу изменить в дорожках шагов и каскадах прыжков. Давно я не испытывал такого вдохновения, творя новый образ. Я упахивался на тренировках, как ломовая лошадь, чувствуя при этом кайф, сходный, как мне казалось, с тем, что испытывает вышедший из завязки наркоман. Кружевная вязь шагов, которую я изобретал под гитарные переливы, заставила присвистнуть от удивления даже Юрку. Мои безупречные каскады прыжков заставляли его нецензурно восхищаться сквозь зубы, а потом с остервенением отрабатывать свои. Яков, напротив, был недоволен моим творческим оргазмом, полагая, что мне лучше выйти на национальные со старыми накатанными программами, а не с полусырыми новыми, какими бы потенциально хорошими они не были. Но остановить меня было не легче, чем товарняк, на полном ходу мчащийся под уклон. Мне нужно было выплеснуть разрывавшие меня эмоции, и фигурное катание было единственным доступным мне способом, не ведущим к саморазрушению, это сделать. Ведь, если вдуматься, моя страсть к фигурному катанию и моя страсть к Юри имели сходную природу. Через три дня курьерской доставкой пришли оставленные мной в Хасецу вещи с извинениями Юри, что не может отправить мне таким же способом Маккачина, опасаясь за его физическое и душевное здоровье, поэтому придётся подождать, пока кто-нибудь из родни или знакомых поедет в Россию. Я прекрасно понимал, что это лишь отговорка и на самом деле Юри просто не хочет расставаться со своим любимчиком. Я написал ему, чтобы он оставил пса себе, потому что тот ему нужнее, чем мне, и отправил письмо обычной почтой, не уверенный в том, что электронное не отправится в папку «спам». Пусть хоть Маккачин будет рядом с Юри, если я не могу