Влюбись в меня, срочно!

1. Катя

Начало учебного года — очень трепетное время. Особенно, если этот год последний. Знание того, что все страдания скоро прекратятся, как и не было их, окрыляет. Однако оно, это самое знание, почему-то не побуждает к скорейшему бегу навстречу к не самым приятным приключениям.

– Катерина, ты чего носом клюешь? Опоздаешь на линейку — мне потом ваша классная руководительница весь мозг съест, – мама застает меня в комнате, лежащую в позе звездочки на кровати.

Я лежу так уже добрых минут пятнадцать, прямо в школьной форме, и мечтаю только об одном — чтобы этот день поскорее закончился!

– Ты пойдешь со мной? – вздыхая, отвожу взгляд от потолка и смотрю в сторону своей родительница с надеждой.

Мама, как всегда, выглядит безупречно. Темно-синий брючный костюм, укладка, косметика. Так и не скажешь, что у этой женщины далеко за сорок есть взрослый семнадцатилетний ребенок. То есть я.

По правде говоря, уже и не припомню, когда в последний раз она ходила со мной на школьные мероприятия. В классе первом-втором? А в какой момент перестала?

Рядом со мной уже давно нет людей, которые бы объяснили, почему подобные праздники действительно важны. Наверное, поэтому я не очень люблю ходить на них.

"Вся в мать", – как говорит обычно бабушка.

– Нет, с чего бы вдруг? Тебя за ручку отвести надо что ли? Ты уже не маленькая, да и у меня дела с Костиком, – стоит ей упомянуть заветное имя, как сердце в груди начинает биться быстрее. Я торопливо подскакиваю с кровати и подхожу к окну, старательно отводя взгляд.

Костик — молодой парень, всего на десять лет старше меня. Но маму это совершенно не смущало, когда она бросала папу полтора года назад. Что может смутить в богатом наследнике сети магазинов брендовой одежды?

Благо сам Костя оказался действительно хорошим парнем. И симпатичным, на мою беду. Теперь мы вместе живём в его небольшом коттеджном домике в спокойном районе города. Костя даже позволил взять на себя расходы за мою учебу в новой школе. Но мне все равно отчего-то хочется верить, что все это — не без причины.

– Как обычно, – я прикусываю губу и пытаюсь сменить тему. – Папа не звонил?

Рука сама вцепляется в светлую занавеску и закрывает ею унылый осенний пейзаж за окном. Дома, ветер, гнущий ветви полуголых деревьев, ещё дома, ряд многоэтажных высоток ближе к серому горизонту… На улице нет даже и намека на то, что сегодня распогодится и из-за туч покажется солнце.

Будто сама природа предвещает нечто ужасное.

– Отец-то твой? Да больно ты ему нужна. Небось сидит в своем сарае с бутылкой наперевес. Трубы горящие тушит, пожарник недоделанный. Забудь ты уже об этом недоумке.

– Я просто подумала, что он…

– Святая наивность! – всплеснув руками, прикрикивает мама. – Ты уже достаточно взрослая, пора включить голову и понять, что мы ему не нужны. У него и своих, кхм, проблем по горло.

– Понятно, – пожевав губу, понуро опускаю голову. Ничего необычного и нового я не услышала. В очередной раз мама использует все свое красноречие, чтобы отбить у меня охоту общения с родным отцом.

Разве это правильно?

Но, с другой стороны, он ведь действительно сам ни разу не пытался выйти на связь с тех пор, как мы уехали от него.

– Мне… уже пора идти, – тревожные мысли подобны стае истошно кричащих птиц в голове. Они как никогда громки по осени.

– Постой, – стоит мне схватить со спинки стула свой пока ещё полупустой рюкзак, говорит мама. – Я скинула тебе на карту немного на карманные расходы. Погуляй с друзьями.

– Хорошо, – отвечаю бесцветным голосом.

Мне нет дела до денег. Хотя бы потому что тратить их в компании несуществующих друзей… не представляется возможным.

Время тянется словно жевательная резинка, которую, раз прилепив к школьной парте и оставив на день, после невозможно отодрать. К месту проведения школьной линейки я подхожу уже в начале одиннадцатого. До официального начала остается минут десять, и учителя судорожно бегают по закулисью, выискивая опоздавших. Либо же тех, кого можно поставить на замену.

Так я и попадаю в число выступающих. Учительница по музыке не спрашивает моего согласия, быстро окинув взглядом мой внешний вид, указывает пальцем в сторону сцены. А я и не спорю. С Ольгой Николаевной спорить — все равно, что добровольно попросить лишить себя слуха, настолько она остервенело кричит на детей.

Затаив дыхание, одним глазком выглядываю из-за кулис. Зал просто переполнен учениками нашей школы!

Одноклассники толпятся около мест в партере, не желая тратить час своего времени на спокойный просмотр представления. Видите ли им привычную линейку подавай, не в театре, ведь первую хотя бы можно прогулять.

В прошлом они вполне могли бы позволить себе такое, но этот год был особенным.

Ведь в выпускном классе был — он. К сожалению, единственный, кто замечает моё присутствие, даже если я очень хорошо прячусь.

– Вот ты где, новенькая! – знакомый голос заставляет меня подскочить на месте от испуга. – Я-то думал, что уже не придёшь.

Я резко оборачиваюсь, отходя от занавеси кулис. Внутри бьется надежда на то, что этот недоумок не пришел сюда, чтобы в очередной раз опозорить.

Марк Костров — мой невыносимый одноклассник, а еще депутатский сын, за чей счёт и устраивают сегодняшний концерт. Мы, остальные школьники, выходим сегодня на сцену лишь для фона. Его фона.

Я никак словесно не реагирую на заявление Марка, хотя внутренне тихо закипаю. Сколько можно называть меня новенькой? Я учусь с ним уже второй год, а он все никак не перестанет. Иногда мне кажется, что Костров специально выделяет меня на фоне остальных, чтобы создать мне образ белой вороны.

– Готова к очередному году мучений? – парень склоняется надо мной, одна его прядка темных волос спадает ему на лоб. На красивом и осточертевшем мне лице появляется глумливая улыбка.

Бесполезно спрашивать за что он так со мной. Костров, как всегда, съедет с темы. Ему ничего не стоит вывернуть любую ситуацию в свою пользу.

2. Катя

За год до начала развития основных событий

Вывеска частной школы номер девяносто шесть ничем не отличается от любой другой. Все та же стандартно синего цвета табличкам с золотистыми печатными буквами на ней. Базовая информация, контактные номера. Различия имеются только в размерах шрифта и, пожалуй, в одной маленькой детали…

"Отбрось надежду всяк сюда входящий", – нацарапанная белым маркером приписка неизвестного авторства располагается чуть выше таблички. Из-за чего мне приходится запрокинуть голову и прищуриться, чтобы разглядеть мелкий текст.

– Оригинально, ничего скажешь.

На губах моих расцветает улыбка. Ведь действительно, оригинально. Интересно, сильно досталось местному райтеру за подобную шалость? В моей прошлой школе за такое бы точно грозило исключение.

– Твоих рук дело?

Интерес мгновенно угасает, сердце пропускает удар. Потому что до моего вмиг опустевшего разума доходит: голос говорившего принадлежит точно не мне!

Я резко оборачиваюсь и сталкиваюсь со взглядом цвета грозовых туч в ночи. Насыщенно синих, с проблесками сверкающих молний насмешек внутри. Раз попав в плен такого взгляда, никогда не забудешь их обладателя.

– Чт-то, прости? – обращаюсь к высокому парню в школьной форме. Темные короткие волосы в беспорядке, руки в карманах, а симпатичное скуластое лицо выражает крайнюю степень скуки.

– Я спрашиваю, – незнакомец делает шаг ко мне, выдыхая слова, словно какую-то угрозу, – Твоих рук дело?

– Нет, – широко распахнув глаза, я двигаюсь в противоположную сторону и чувствую, что рюкзак упирается в злосчастную табличку, отрезая путь для отхода. – С чего бы вдруг? Я не…

– Прежде чем так бездарно оправдываться, хотя бы улики скрыла получше.

Все происходит слишком быстро. Незнакомый парнишка напоминает неизбежную природную катастрофу, от которой не сбежать. Наверное, поэтому мои слова звучат слишком вяло и неуверенно? Я никогда не умела давать отпор незнакомцам.

– Какие ещё… улики?

Парень кивает мне под ноги, отчего я тут же опускаю взгляд, но не вижу ничего, кроме подола своей черной ученической юбки чуть ниже колена и носов балеток, которые специально натерла до блеска ещё утром.

– Но тут же ничего нет… – голос глохнет, словно в горле застревает ком, когда мне под ноги падает белый маркер.

– Оригинальность наказуема, новенькая, – не скрывая иронии в голосе, произносит парень.

Следом слышится грозный окрик охранника, и незнакомого парнишку как ветром сдувает. А я, не успев сориентироваться, спустя пять минут сижу уже в кабинете директора, получая свой первый выговор в десятом классе. Ничего скажешь, отличный первый день в новой школе!

Именно с этого момента начинается наша негласная война с, как позже выяснилось, моим одноклассником — Марком Костровым. Официально: самым богатым учеником частной школы номер девяносто шесть и автором той злободневной надписи на табличке. А ещё парнем, который всерьез решил превратить мою жизнь в кромешный ад.

Наши дни

Стоит линейке закончиться, как нас всех разгоняют по домам. Мероприятие специально устраивают в последний день августа, поэтому в прошлом году я на него и не попала. Зато в этом… прочувствовала, так сказать, все прелести.

К счастью, Костров довольно быстро теряет ко мне интерес, переключившись на своих подхалимов: Сашу Василькова, долговязого паренька с короткой стрижкой и языком без костей, и Артура Терентьева, нашего местного звёзды по футболу. Эти двое — лучшие друзья Марка, хотя, признаться, я все никак не могу понять, как они уживаются вместе. Характеры-то у всех не сахар.

Я выхожу из театра в числе последних, желая скрыться от чужих глаз. В душе сумятица. То, что произошло на сцене, остаётся на сцене, однако… Поступок Марка отчего-то вызывал во мне странное чувство, очень похожее на предпростудные симптомы. Ладошки потные, в горле — колючая пустыня, а тело бьёт ознобом.

И все из-за него!

Интуиция подсказывает: завтра мне точно влетит по полной от нашей классной за кривляния Марка на сцене. И от этого знания я чувствую лишь большее раздражение в адрес взбалмошного одноклассника.

Стараясь не шаркать обувью в порыве кипящих эмоций, медленным шагом приближаюсь к парковочной зоне. Нужно написать маме, что мы закончили раньше, и попросить, чтобы забрала меня.

Она, конечно, будет не рада таким новостям, но… А чем мне ещё заняться?

Набираю заветные буквы в телефоне и с досадой смотрю в сторону столпотворения ребят.

К этому времени многие уже расходятся, но не мои одноклассники. Они собираются огромной компанией у микроавтобуса, который, видимо, арендовал Костров. А кто ещё? Он заядлый любитель помпезных развлечений.

По крайней мере, мне так кажется. Я точно не знаю, потому что меня никогда не приглашали на подобные вечеринки. Да и какой в этом смысл? Я так и не подружилась ни с кем из класса. Все они — яркие, звонкие, смелые и уверенные в себе ребята. Не то, что я — вечная девочка для битья.

И нет, мне грустно. Все мои друзья остались в другом городе, там, где мы и жили вместе с отцом. Теперь только связь по интернету, и та со временем затухает. Даже летняя поездка на лето к бабушке не дала эффекта.

– Котенок? – от созерцания нелицеприятной картины меня отвлекает знакомый голос. Я тут же прячу телефон в боковой карман рюкзака и смотрю в сторону подъехавшей машины. – Едва узнал тебя. Ты изменилась за лето. Похорошела, округлилась.

– Привет, Кость, – на губах сама собой появляется улыбка, пусть и слегка натянутая. Язык не поворачивается называть этого парня отчимом. Да и не в браке они с мамой были, так что особо переживать на этот счёт не приходилось.

Шатен улыбается в ответ, куда искреннее меня, и я с уже большим наслаждением наблюдаю за появлением ямочек на его щеках. Костя — симпатичный парень. По крайней мере, точно был таким лет пять назад, судя по фотографиям в соц.сетях.

3. Катя

Утро первого сентября для меня ничем не отличается от любого дня. Атмосферы праздника нет, взрослых в доме тоже — на холодильнике висит записка от мамы, в которой говорится о том, что они уехали с Костей за покупками в ЦУМ, а на карте входящее уведомление с бюджетом на такси.

Я привычно плетусь в ванную, обнаруживая новую щётку ещё в нераскрытой упаковке, и с удивлением замечаю тюбик со своей любимой зубной пастой. Мама последнее время сильно сетовала за органические товары, а они, как правило, до ужаса отвратительные на вкус. В отличие от этого тюбика с надписью, обозначающей вкус — "сладкая мята".

"Неужели, Костя постарался? Как мило с его стороны", – проносится в голове первая позитивная мысль за сегодня. Я искренне надеюсь, что не последняя.

В приподнятом настроении чищу зубы, натягиваю выглаженную форму, балетки, хватаю рюкзак и выхожу из дома. Только на улице понимаю, что совсем забыла вызвать такси. Впрочем, времени достаточно, вполне можно и прогуляться до метро и по пути перекусить. От заполонивших холодильник маминых веганских салатов меня, честно говоря, уже слегка мутит.

Это становится моей ошибкой. Потому что у первой же шаурмичной на остановке, где я так любила прикупать тайком себе перекусы, ко мне начинает цепляться какой-то парень угрожающей наружности, как полагается, на заниженной приоре.

– Красотка, садись, прокачу, – предлагает мне, абсолютно не стыдясь собственного акцента, представитель мужского рода с обильной растительностью на лице. И как назло, на улице — никого, кроме плюющего на все происходящее на улице шаурмиста.

Я совсем ничего не имею против других национальностей. Однако любой бы человек отнесся с осторожностью к подобным предложениям "прокатиться". Нас с детства учат — не вестись на предложения незнакомцев пойти с ними, даже если в их руках такие привлекательные конфетки.

В руках же этого индивида нет даже сладостей. С чего мне вдруг бы хотеть садиться к нему в тачку?

И все же, услышав столь лестный комментарий из уст незнакомца, я невольно оглядываюсь. Где он красотку увидел? Мама всегда сетует на мою невзрачность.

– Извините, я спешу, – понимая, что этот парень едва ли поймет мое нежелание связываться с ним, говорю.

"Плакал мой завтрак, пора тикать отсюда", – одновременно с тем, с тоской думаю я.

– Так со мной быстрее будет, – щербато улыбается незнакомец, теперь ещё больше подходящий на бандита. Лучики микроморщин собираются у его темных, словно волчьих, глаз. Он смотрит остро, словно бросая мне вызов.

Думает, я ничего не смогу противопоставить его словам?.. В чем-то он прав, нервное напряжение охватывает всю меня, вынуждая хватать недостающий воздух ртом. Я понимаю, это тупик.

И как будто мне мало проблем, до слуха доносится гул голосов, который исходит от приближающейся в нашу сторону компании, вышедшей из-за угла. Постороннее присутствие в столь раннее утро могло бы стать моим спасение, если бы не одно "но".

Я узнаю этих ребят. Стоит только обернуться, как мой взгляд безошибочно находит их главаря — Марка Кострова. На лице одноклассника непосредственная улыбка, шаг легок и расслаблен. А следом я замечаю и остальных, все его друзья в сборе.

И что только они забыли здесь в такую рань? – с раздражением думаю я, внутренне сжимаясь.

Теперь перспектива остаться наедине с малознакомым "подкатчиком" не кажется мне такой уж плохой. Может, действительно попросить его добросить меня до школы, чтобы он отстал? Как правило, парней постарше должна пугать перспектива связаться с несовершеннолетними девочками.

Все лучше — чем окончательно испортить утро насмешками Кострова.

Я знаю, где живёт Марк. Да все знают. Дом его родителей является самым красивым в частном секторе города, с виду выглядящим подобно неприступной крепости, и располагается в самом конце улицы. К сожалению, на соседней от нашей.

"Только бы не заметили, только бы…" – молю я мысленно, но все тщетно.

Когда компания одноклассников приближается достаточно близко, назойливый "подкатчик" начинает сигналить, чтобы привлечь мое внимание. И это его действие начинает отсчёт событиям, которые я не хотела бы видеть даже в страшных снах.

Марк тормозит, как по указке, и переводит взгляд в нашу сторону. Замечает меня. Улыбка его тускнеет, на его лицо словно некто невидимый надевает маску мрачного жнеца.

– Ну чего ты, малышка, ломаешься, не съем же я тебя, – вновь ржёт грязный придурок за рулём пыльной машины, которой уже давно пора на покой.

Я отвлекаюсь на его слова, собираясь было распрощаться с ним раз и навсегда, чтобы поскорее сбежать как можно дальше, но меня опережают:

– Конечно, не съешь, я первым ее приметил на завтрак.

Это Марк. Он стоит прямо позади меня. Так близко, что мне кажется, будто я спиной, едва ли не физически, чувствую его присутствие. И это не вызывает желание провалиться по землю.

– Э-э-э, брат… – тянет "подкатчик", посматривая за мое плечо, видимо, собираясь выразить свое недовольство, но вдруг замолкает. Лицо его бледнеет прямо на моих глазах, он нервно сглатываю и тут же отворачивается. – Да больно надо!

Сомнительной наружности парень тут же уезжает, остаётся лишь сомнительного настроения парень.

– Ты настолько разговаривать разучилась, что не можешь просто сказать "нет"? – привычная насмешка Марка похожа на хлесткий удар пощечины. Боль от нее несерьёзно, но почему-то заставляет испытывать одновременно стыд и злость.

– Нет.

"Блин, зачем я…?!" – я тут же прикусываю свой язык, понимая, что только что нарушила свое главное правило игнора. Ощущение такое, словно мир вот-вот должен рухнуть.

Однако этого не происходит. Ничего не происходит, в том-то и проблема.

Я медленно оборачиваюсь, поднимая взгляд на Марка, застывшего в расслабленной позе рядом. Он улыбается. Снова непривычно, будто только что получил лучший подарок на свете.

4. Катя

К счастью, после заявления Марка, ко мне больше не цепляются. Вместе мы доходим до ближайшей кофейни, где парни, вопреки словам Кострова, берут лишь кофе в картонных стаканчиках. Я же стою в сторонке, старательно изображая из себя невидимку.

Куда лучше, когда о тебе забывают, чем…

– Тебе взять? – по воле злого рока, не иначе, обращается ко мне Костров. Я тут же мотаю головой, смотря на одноклассника в недоумении.

Что на него нашло вчера и сегодня? Неужели солнечный удар?

Впрочем, замешательство мое длится не долго. Довольно быстро парни допивают свои утренние напитки, обсуждая какие-то стандартные темы. Школу, лето, качалку, девчонок… Чего ещё стоит ожидать от подростков?

И зачем только меня с собой, словно на привязи, таскают?

Повторная волна недоумение настигает меня, когда мы покидаем кафетерий и двигаемся в обратном направлении. Я собираюсь было уже сбежать, не желая идти до школы вместе с ними, но не успеваю. К той самой злосчастной остановке вдруг подъезжает автомобиль, и Марк вынуждает меня забраться внутрь.

Конечно, это всего-навсего такси, однако ехать рука об руку со теми, кто целый год ни во что тебя не ставил… как минимум странно.

Я вся извелась, чувствуя себя не в своей тарелке. Костров, словно специально, усаживает меня у двери, сбоку от себя, наши плечи то и дело соприкасаются на резких поворотах. А один раз он даже подставляет свою ладонь мне под затылок, чтобы я не ударилась о жесткое сиденье.

И я чувствую, как мое тело сжимается каждый раз, стоит нам соприкоснуться. Будь то случайно или нарочно, неважно. А в груди тяжелеет.

Кажется, что Марк просто решил сменить тактику в отношении меня. Явно собирается теперь извести свое учтивостью. Иного объяснения я не могу найти.

Добравшись до школы, мы расходимся, словно ничего и не произошло. И я этому только рада. По правде говоря, сбежать от Марка — это именно то, о чем так страстно желала моя душа добрую половину утра. Не хватает ещё того, чтобы среди школьников пошел слушок о том, что я неровно дышу к этому придурку. Ведь это далеко не так.

В классе мы ведём себя словно незнакомцы. Я захожу в кабинет истории чуть позже, специально выждав момент, чтобы Марк и его свита успели рассесться по местам. Мое же находится на другом конце класса, самая последняя парта третьего ряда. Камчатка для отличниц, как любила выражаться наша классная руководительница.

Хотя я, по правде говоря, и близко не лучшая ученица класса. Страдают все дисциплины, на которых требуются публичные выступления: будь то рассказ обычного стихотворения великого классика или простенький доклад по физике. Я не умею выступать перед толпой. Особенно, если эта толпа ловит каждое твое слово, выжидая ошибки, чтобы посмеяться.

На уроке истории, на мою радостью, мы проходим новую тему, так что особо переживать не приходиться. Я настолько погружаюсь в удивительный рассказ учительницы о давно ушедших временах, Ларисы Петровны, что звонок на перемену становится для меня сюрпризом.

Уже все? Или сегодня уроки сокращены?

Я даже лезу в телефон, чтобы свериться с расписанием звонков, и тут же отвлекаюсь на входящее уведомление. Сообщение от Кости.

Затаив дыхание, я крепко сжимаю телефон, собираясь как можно скорее ответить ему. Ничего сверхъестественного, просто нечто в стиле "ладно". И все же содержание смс, в котором говорится, что Костя с мамой сегодня не будут ночевать дома, заставляет меня чувствовать неясную грусть.

Разве семья не обязана проводить больше времени вместе?

– Чего улыбаешься так мечтательно? – вдруг звучит насмешка со стороны. Я хмурюсь, безошибочно определяя владелицу безосновательного упрека:

"Камилла".

Если Марк является негласным королем нашего класса, то эту девушку можно смело считать местной принцессой. Фигуристая, среднего роста, с густой копной шоколадных волос — ее внешность мне всегда казалось довольно яркой. Если бы не взрывной характер и острое желание соперничества с Костровым за внимание класса, то, наверное, мы бы могли с ней подружиться

Однако, увы, не сложилось. Ведь именно я, к несчастью, в карих глазах Камиллы представляюсь как канат, который они с Марком постоянно перетягивают.

По крайней мере, мне так думается. Ведь весь десятый класс они на пару отрабатывали свой навык острого словца почему-то только на мне.

Наверное, я выгляжу слишком жалко?

– Верни мой телефон, пожалуйста, – мгновенно слетает с моих уст, когда Камилла, наплевав на все нормы морали, отбирает мой мобильник и с любопытством сует свой нос туда… куда не нужно!

– Костик… Ну и имечко, конечно! – фыркает она, вслух зачитывая то, что видит на экране, и игнорируя мою просьбу. Ее алые губы растягиваются в коварной улыбке. – Так ты у нас, Романова, котёнок, оказывается? Всегда думала, что ты странная, но чтобы с зоофилом связаться… Такого я даже от тебя не ожидала.

Я вздрагиваю, как от удара. Почему она… За что она так со мной? Как она вообще смеет читать чужие сообщения?!

– Пожалуйста, прекрати, – с большей настойчивостью прошу и вытягиваю руку, чувствуя, как на глаза набегают злые слезы. Я сдерживаю их как могу, но…

Они могут унижать меня. Но никогда, ни при каких условий они не имеют права говорить ничего плохого о Косте! Потому что я… я его…

– Слизнякова, ты чего опять ядом плюешься?

5. Катя

Снова Марк. Мне плевать, зачем он вмешивается, я и без того на пределе нервного напряжения. Взгляд безостановочно гипнотизирует мобильник в руках одноклассницы, словно это могло бы хоть как-то помочь его вернуть.

– Се-ле-зне-ва, – тянет Камилла едва ли не по слогам, краснея от возмущения. – Ты тупой или тупой?

Костров не отвечает. Его в целом никогда не волновало отношение Селезневой к нему. Что странно, учитывая то, как в ее сторону посматривали его верные друзья.

– Верни новенькой мобилу, – в привычной ленивой манере отзывается Марк, даже не вставая с места. А я тем временем впадаю в осадок.

Что он сказал? Нет, вернее, не так. Что он сделал? С каких пор сам Костров всея Руси встаёт на мою сторону? Ах, да, кажется со вчерашнего дня. Но, извините, зачем ему это? Понимаю, утром решил повыделываться перед Саше и Артуром. Понимаю вчера — хотел устроить настоящий концерт. Но сейчас-то зачем? На глаза у всего класса… Это новый способ самоутвердиться?

– А то что? Натравишь на меня своих шавок? – хмыкнув, смело заявляет Камилла, но теряется, когда Костров вдруг начинает поднимать с места.

Медленно, с какой-то даже звериной грацией он приближается к ней, и я даже забываю о чертовом телефоне, завороженная представившийся зрелищем. А следом склоняется к ее уху, и до меня, поскольку мы находимся близко, доносится его шепот.

– Дорогая улиточка без домика, – с угрозой тянет Марк, обращаясь к Камилле. – Мне стоит упомянуть, чьи предки погрязли в банкротстве, находясь по уши в долгах?

На мгновение спина Селезневой становится настолько прямой, что кажется будто одноклассница проглотила палку. Но Камилла быстро приходит в себя. Сильно толкает Марка в грудь и со всей дури, что в ней есть, не глядя бросает в мою сторону мобильник.

– Пошел ты. И ты, грязная нищенка!

Ее оскорбления проходят мимо меня. Как и то, что Камилла пропадает с горизонта. Потому что все мое внимание приковано к телефону, что упал прямиком к ногам экраном вниз. Дрожащими руками я поднимаю свой мобильник и вижу разбитый дисплей.

Но это не самое страшное. Потоксканный экран всегда можно заменить, а вот отправленное с моего аккаунта смс, которое напечатала не я…

"Буду ждать встречи с тобой, мой сладкий", – вот что успела отправить Косте моя зловредная одноклассница. Сообщение не отменить — экран не не реагирует на прикосновения.

И именно это заставляет меня окончательно поддаться эмоциям.

Из последних сил сдерживая слезы, я вылетаю из класса со звонком на урок. Я слышу в спину удивленный восклик учительницы, которая попадается мне в коридоре и кричит что-то вслед, слышу звук своего торопливого шага, судорожного дыхание от сдерживаемых всхлипов, но все это проносится фоном.

Потому что это все там, снаружи, а внутри меня словно разваливается конструкция из домино по чьей-то неосторожной попытке пошутить. И я стремлюсь вдоль коридоров, позабыв об уроках, школьном уставе, в которым нам вечно тычут учителя, практически не разбирая дорогом.

Мне срочно нужно к нашему библиотекарю — Евгении Семёновой. Единственному человека в это школе, кто ко мне прислушивается. Попрошу у нее телефон, позвоню Косте, скажу, что это была шутка.

Иначе… Иначе, мне кажется, мой мир окончательно развалится на части.

Но дверь в библиотеку закрыта. С какого перепугу в первый учебный день?!

Я скатываюсь по двери, усаживаясь прямо на пол, не чувствуя опоры под ногами. Мне страшно. Действительно страшно лишиться того порядка, домашнего устоя, комфорта и покоя, о которых я мечтала, пока жила с отцом.

Как отреагирует Костя? Что если расскажет маме? Она отправит меня обратно?

Я обхватываю колени руками, чувствуя как по щекам катятся обжигающие капли.

Это конец. Даже если расскажу все после школы, может быть уже поздно. Что если мама увидит? Она ведь ни за что не захочет слушать, что это была всего лишь очередная издевка от других. В ее понимании школьный буллинг — подростковая ерунда. А вот посягательство на ее возлюбленного…

– Не думал, что, чтобы довести тебя до слез, достаточно разбить твой телефон, – вдруг доносится голос со стороны, сбивая меня с толку.

Мне не нужно видеть, чтобы знать, кому он принадлежит. Я все и так знаю.

– Отвали, Костров, – бурчу куда-то себе в голени, не поднимая голову.

"Надо же, сбежал с уроков чтобы поиздеваться? Как здорово. Всю жизнь об этом мечтала!" – проносятся возмущенные мысли в голове.

Но Марк удивляет. Хотя бы тем, что неожиданно присаживается рядом, не боясь запачкать школьную форму о грязный пол.

– И чего ты расклеилась? – слетает с его уст спокойное. – Можешь мне рассказать.

– С чего бы вдруг мне говорить с тобой по душам? – приподняв голову, выдаю сгоряча.

И тут же теряюсь, осознав насколько близко сел ко мне этот парень. Наши лицо буквально разделяет с десяток сантиметров, связанных с разницей в росте. Я на скулах чувствую его щекочущее дыхание, а взгляд… вот в глаза ему лучше не смотреть.

– Ты такой же как и Камилла, – недоумевая, зачем Костров пошел за мной и требует объяснений, выдаю я ворчливо. Слезы удивительным образом заканчиваются, остаётся лишь лишь звенящая пустота внутри. Как будто кто-то неустанно бьет в колокол, объявляя тревогу. Но на сигнал реагируют лишь враги, лаская слух медовыми речами.

– Тем не менее, я ее на дух не выношу. Тоже, – продолжает вводить меня в заблуждение Марк, зачем-то протискиваясь ещё ближе. – Враг моего врага, помнишь?

Я прикусываю губу, раздумывая над его словами и старательно игнорируя его странную попытку сблизиться.

Может, Костров просто хочет объединиться в борьбе против Селезневой? Если так, то он явно выбрал не лучшую кандидатуру в союзники.

– Она отправила смс дорогому мне человеку, – чуть погодя, отвечаю еле слышно. Губы словно немеют, слова даются с трудом. А сердце… О, оно стучит по грудной клетке так, как будто я сдаю нормативы по физкультуре.

6. Катя

По итогу Костя никак не прокомментировал мое смс. Сказал лишь то, что даже не читал его. А следующим утром на кухонном столе меня ждал новый телефон. И снова отсутствие дома кого-либо.

Однако вопреки всему, меня затапливает облегчением, тревога уходит на второй план, даже дышать становится легче.

"Неужели, Костров действительно ступил на тропу примирения?" – от этой мысли на губах то и дело появляется мечтательная улыбка.

В ошибочности своих домыслов я убеждаюсь на уроке географии. Кострова в классе нет, и я испытываю странную смесь досады и сожаления на этот счёт, поскольку ещё перед выходом в школу задалась целью поблагодарить его.

"Ну, ничего, в другой раз", – мысленно подбадриваю себя, качая головой. К тому же, одна попытка помочь мне в беде, совсем не означает, что впредь он будет вести себя так же. Вдруг, он действительно просто не выносит женских истерик, как и многие другие мальчишки?

Довести мысль до ума мне не позволяет голос учительницы, Дарьи Андреевны. Великовозрастная географичка редко просит помощи у класса, чаще всего с презрением относясь к ученикам. Но сегодня все иначе. В середине урока, метаясь между поиском своих очков с толстыми линзами и электронной указкой, она вдруг беспокойно охает, сползая на стул.

Класс замирает в тревоге. Все же дама взрослая, пусть и злая, как стая голодных собак. Мало ли сердце прихватило или чего хуже… Однако наши доводы не подтверждаются.

Оказывается, Дарья Андреевна просто позабыла принести карты на урок. Наверное нетрудно догадаться, кого именно она выбирает на роль посыльного?

Конечно же меня отправляют за картой мира в лабораторный кабинет, который находится в другом конце учебного корпуса. И все бы ничего, я даже рада пройтись, избавившись от нудных сухих рассказов учительницы. Однако прошлый учебный год научил меня во всем искать подвох. Искать и ждать беды даже там, где она в принципе не предполагается.

И я нахожу её. Да, эту самую беду. Она поджидает меня в самом лабораторном кабинете, на пороге которого какой-то умник пролил ужасно скользкую жижу. Не знаю, что это. Да и думать времени у меня нет, когда летишь на пол, больно ударяясь копчиком в целом — сложно что-либо делать, кроме как кричать.

Но крик не спасает. Ведь за одной напастью всегда следует другая. Стоит мне только случайно задеть дверь, как на мою голову обрушивается тонна, не менее, литров краски. Белой.

Видимо какой-то умник насмотрелся старых юмористических передач о школьных проказах, иначе я не могу найти понимания всего происходящего.

– Ах! Что здесь происходит? Романова, снова ты! – восклицает завуч, которая как раз так удачно проходила мимо.

– Я тут причем…

В общем говоря, на урок я так и не возвращаюсь. Сначала трачу лавину времени на то, чтобы выстирать свою одежду в уборной, благо то была не совсем краска, а белила из малярных запасов. Из как раз ещё летом выделили на реставрацию старого крыла школы. В недостатке стройматериалов разумеется обвиняют меня. А после… Нет, к директору меня не ведут, напротив, отправляют домой. За родителями.

"Вот спасибо!" – во мне одновременно бушуют злость и отчаяние. Разумеется, я не спешу выходить из школы в мокрой одежде. Там же осень, ветер холодный, да и в такси меня едва ли пустят в таком виде. Поэтому я вновь держу путь в библиотеку, надеясь, что на этот раз застану там… да хоть кого-нибудь!

– Что с тобой случилось, Катя? – Евгения Семёновна не сдерживает удивлённого вскрика, стоит мне появиться на пороге ее харам знаний.

– Обычный вторник, – повесив плечи, не спешу делиться подробностями. На душе так гадко, что хочется сделать что-нибудь такое, от чего тут же полегчает. Идея приходит спонтанно, стоит мне только бросить взгляд на заваленный учебниками библиотекарский стол.

– Можно одолжить у вас ножницы?

Так я и остаются без копны своих длинных волос. Было жалко с ними прощаться, но деваться некуда, белила испортили все концы. А то, что неровно состригла… Ну, я и не парикмахер.

– Держи, переоденься, – через какое-то время, выслушав мой скудный рассказ, Евгения Семёновна приносит мне из своей подсобки свёрток с невзрачной одеждой. Какая-то выцветшая блузка с оборками и длинная юбка в пол. – Чуть большевато будут, но лучше, чем…

– Спасибо, – соглашаюсь с ней.

А что мне ещё остаётся делать? Лучше я переоденусь и пойду на остатки уроков, чем покажу всем этим негодяям, что они смогли сломать меня. А маме все вечером расскажу. Или нет, схожу на выходных в магазин стройматериалов и потрачу свои карманные деньги на, так сказать, обмеление своей "репутации". Ни к чему маме знать обо всем, что творится в школе.

О том, кто выступал зачинщиком не смешной шутки надо мной, стараюсь не думать. Очень стараюсь, правда!

Но то ли косые взгляды одноклассников сбивают мой настрой, то ли их же спешки в спину. А может один явственный довольный воскрик Василькова, который на весь класс на большой перемене заявил, что сделал мою фотку и уже отчитался перед Костровым.

Это похоже на бред. Зачем бы Марку снова пускать в ход издевательства? Тем более такие? Впрочем, пусть раньше он и не опускался до таких низостей, предпочитая скорее словесный, безобидный буллинг, что ему мешает перейти на новый уровень?

Ведь он изменился, я точно это заметила ещё вчера. Вдруг, все же в худшую сторону?

7. Катя

Я старательно гоню от себя эти мысли, но они все равно возвращаются, нависая словно маленькая грозовая тучка над головой. И, пожалуй, это мешает сосредоточиться куда больше, чем насмешки одноклассников. Как итог: к концу учебного дня я могу похвастаться целой колонной троек в журнале.

Марка я встречаю уже после последнего урока. Он стоит у школы, разговаривая на повышенных тонах с каким-то седовласым мужчиной в костюме. Костров в целом никогда не проявлял уважения к старшему поколению, но сейчас, видимо на фоне произошедшей катастрофы, мое лицо буквально само кривится при взгляде на это зрелище.

"Беспардонный негодяй. Ещё и обманщик", – зло думая, собираясь сделать вид, что не заметила его и пройти мимо.

Одна стоит мне приблизиться к этой парочке, ведь обходного пути просто не существует, как ссора вдруг мгновенно утихает. И я слышу смешок. Явственный и четкий. Точно принадлежащий Кострову.

– Это не смешно, – на автомате сбавляя шаг, раздраженно шиплю через плечо и тут же отворачиваюсь.

Да, я выгляжу не лучшим образом. Но к этому свои загребущие лапки приложил?

– А кто смеялся? – как будто бы даже изумляется Марк и тут же продолжает диалог, но уже не со мной: – Пап, мы все обсудили. Я сказал тебе свое решение. Нет, значит нет.

Я не дослушиваю, стремительно иду вдоль аллеи к воротам. Туда, где должна по идее ждать машина мамы. Я не рада тому, что она сегодня решила проявить заботу и заехать за мной, ведь знаю, что получу очередной упрек за свой внешний, позорящий ее репутацию, вид.

– Выглядишь стрёмно, – звук голоса Марка, такого звонкого и жизнерадостного, бьёт по перепонкам. – Кто это тебя так?

– Тебе ли не знать, – бросаю коротко в ответ, не сбавляя шага.

И чего привязался ко мне? Вновь хочет поглумиться? Насладиться воочию тем, как подействовала на меня его очередная авантюра?

– Окей, кажется, ты серьезно убеждена, что причиной всех твоих бед являюсь я, – кажется с некой долей обиды заявляет Костров, а я замираю как вкопанная, не дойдя до ворот каких-то пару метров.

Сердце начинает заходиться в бешеном ритме, словно вместо органа у меня там белка, бесконечно бегающая по колесу. И причина далеко не в Марке, не в его очередных лживых фразочках. О, нет.

Просто вместо маминой машины я вижу автомобиль Кости. И самого его, стоящего у школьных ворот в угрожающей позе. Сложив руки на груди, Костя недовольным взглядом сканирует наш вражеский дует.

Кажется, он зол. Очень зол.

Неужели, завуч решила взять все в свои руки и нажаловаться не моей биологической матери, а тому, кто отвечает за оплату учебы?

– Марк, тебе нужно уйти, – требовательно прошу Кострова, который не спешит покидать меня. Он невозмутимо стоит рядом, будто бы реально какие-то приятели, решившие погулять после школы.

– Этой ещё кто? Твой дорогой сердцу человек?

– Костров, пожалуйста, – я уже не прошу, буквально молю. Почему-то мне даже сложно представить ситуацию, когда Костя и Марк столкнуться один на один.

В прошлом году за мной чаще приезжала мама. А если нет — то я спокойно услаждала свои телеса прогулкой до метро.

– Новенькая, ты что, втрескалась в этого задрота? – глаза Марка расширяются в удивлении, он карикатурно открывает рот. – В курсе, что это запрещено законом?

– Издеваться над другими людьми тоже запрещено законом, но тебя же это никогда не смущало!

Взгляд Марка темнеет. Теперь ему невесело, он смотрит на меня каким-то долгим оценивающим взглядом, в котором я невольно замечаю угрозу.

"Перегнула палку? Лучше бы молчала как обычно", – дельные мысли, как полагается, приходят всегда после. Я нервно сглатываю.

– Котенок, у тебя все в порядке? – Костя видимо устает ждать меня, начиная медленно приближаться. Словно тайфун на мирный спящий город.

– Видела бы ты свое лицо, – наконец усмехается Марк, обличая свой истинный облик шута. – Выглядишь глупо, новенькая.

– И тебе всего самого наихудшего, Костров, – отчеканиваю в ответ, не понимая, почему чувствую некоторое разочарование из-за реакции Марка.

Похоже, ранее Костров сказал действительно дельную мысль: именно он причина всех моих бед. Даже одно его слово способно заставить меня испытывать муки.

Стыда? Совести? Чего-то ещё, о чем мне пока неизвестно?

Я не знаю. Но ухожу не оборачиваясь, прекрасно зная, чей взгляд прожигает в моей спине дырки.

8. Катя

11 лет назад

Стоит знойный жаркий август. Мы с мамой идем в гости к тёте Оле. По пути она просит меня улыбаться и ни за что не рассказывать, что папа снова ее бил. Я активно киваю, стараясь не жаловаться на то, что она слишком быстро идёт. Рука, за которую она сильно дернула меня, когда мы выходили из дома, слегка побаливает.

Но я терплю. И вздыхаю с облегчением, когда тетя Оля открывает дверь. Из дома ее пахнет выпечкой и чем-то кислым. Здороваюсь с бабушкой Зоей, мамой тети Оли, и сажусь играть в маленькой комнате: отделенной шторками от основной.

Мама с тетей Олей сидят за столом, смеются, чокаются рюмками, будто бы позабыв совсем обо мне.

В доме царит полумрак, фоном играет радио, а у меня из игрушек — только резиной желтый покемон с молнией вместо хвостика. И то не мой. Свои игрушки из дома прихватить я не успела. Но я не расстраиваюсь, знаю, что поздно ночью мы вновь пойдем домой, папа к тому моменту явно уснет, и все, как и всегда, будет хорошо.

– Ма-ам, мы скоро домой? – в какой-то момент не выдерживаю я, подавив уже пятый по счету зевок. Сидеть в гостях становится откровенно скучно, поскольку взрослые совсем не обращают на меня внимания.

– Скоро. Иди поиграй.

– Катенька, а ты чего в доме сидишь? – кряхтит бабушка Зоя, шумно поднимаясь со своей скрипучей койки. – Сходила бы на улицу — гляди какая погода?

– Не хочу играть во дворе, я там уже все знаю, – мотаю головой. В прошлый раз я успела пересчитать даже количество кочанов капусты, что были высажены рядками. А бак с водой для поливки был пуст, я заметила это ещё по пути сюда. Даже в рыбалку не поиграть!

Я снова с тоской смотрю в окно. Скучная проселочная дорога едва ли не идёт рябью из-за уличной жары. Вокруг — никого. Уже собираюсь отвернуться, чтобы дать своему покемону задачу исполнить песню, которая играет по радио, как вдруг замечаю темноволосого мальчишку. Он катается на велике и останавливается возле дома напротив. Громадного такого дома из красного кирпича и с черепичной крышей. Больше похожего на замок.

– Мам, я на улицу, – говорю, прежде чем покинуть прохладу дома. Ноги уже сами несут меня на улицу, поскорее узнать у этого мальчика — правда ли он живёт в этом доме. И если живёт, неужели он принц?

– Далеко не уходи, – в ответ кидает мне мама.

А я далеко и не собираюсь. Вылетаю из дома, быстро пересекаю скучный двор, а следом — пустую дорогу. Сердце стучит быстро, словно у птички, всю меня охватывает предвкушением, пока мальчишка с увлечением осматривает колеса своего двуногого коня.

– Привет. Тебе помочь?

– Ты ещё кто? – мальчишка поднимает на меня свой взгляд, в который, кажется, вылили целую баночку с насыщенно синей гуашью.

– Я Катя, а тебя как зовут? – улыбаюсь я лучезарно, мысленно восхищаясь цвету его глаз.

Я такие только в мультиках видела!

Однако мальчик, посмотрев меня, почему-то хмурится.

– И как ты можешь мне помочь? Я колесо проколол. Отец меня прибьет.

– Мой папа тоже любит… – спотыкаясь на слове, чуть не сказать "бить". Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, испытывая неловкость. – Он учил меня как накачивать колеса. У тебя есть качок?

Мальчишка выше меня на голову, так что мне приходится постоянно щуриться из-за солнечных лучей, что падают с неба.

– Кажется, был в гараже у отца, – говорит он, задумчиво постукивая пальцами по ручке руля, и следом двигает велик вперёд. – Чего стоишь? Пошли.

Я и иду. К счастью, гараж находится совсем близко, буквально сбоку дома. А путь внутрь показывает безымянный мальчик.

Добрый час мы пытаемся разобраться, как установить носик шланга так, чтобы воздух не спускало. И нам даже удается накачать колесо. Только вот не надолго. Колесо действительно оказывается проколотым.

И я почему-то сильно расстраиваюсь из-за этого, ведь столько надежд было. Похоже, этот мальчик больше не захочет со мной дружить.

– Ты чего скуксилась? Видела бы свое лицо, выглядишь глупо, – говорит он, чуть пихая меня плечом. Судя по озорной улыбке на его лице, настроение его стало куда выше.

– Я не глупая! В следующем году уже в школу пойду, так что…

Договорить не успеваю. В гараж со стороны внутреннего двора входит высокий дяденька. Он часто моргает, чтобы привыкнуть к полутьме, а следом находит взглядом нас:

– Сын, что ты делаешь в моем гараж… А это кто?

– Я Катя, – отвечаю настороженно.

Дяденька кажется мне странным. Он не очень-то и сильно похож на мальчика, так что я никогда не бы не подумала, что они отец и сын. Да и голос у него какой-то грубый.

– Катя, значит?

– Мы пытались накачать колесо, – выступает вперёд черноволосый мальчишка, словно заметив мою растерянность. – Но оно…

– В первый же день?! – вдруг резко вскрикивает дяденька, мальчишка издает визг, а я неосознанно дергаюсь в страхе. – А ну иди сюда, сорванец!

На моих глазах дяденька начинает гоняться за мальчишкой вокруг машины, которая стоит в гараже словно главный экспонат. И когда отец ловит своего сына, мое сердце сжимается. Но вместо ругани я слышу смех мальчишки. А следом и его отца.

– Идём, мелкий засранец, твоя мама уже стол накрыла. И подружку свою можешь позвать.

– Она мне не подружка, – тут же вредно отзывается мальчишка.

– Мне уже пора, мама будет искать, – тут же иду на попятную, потупив взгляд. Мне стыдно, а ещё почему-то завидно. – Но спасибо за приглашение.

– Какая вежливая девочка.

***

Я просыпаюсь в поту. И понимаю, где видела лицо отца Кострова. Он был именно тем суровым дяденькой. А тот мальчик, видимо, Марк. Как же удивительно быстро стираются из памяти лица малознакомых людей, встреченных нами в детстве!

Дорогие читатели, у меня стартовала новинка в жанре подростковой прозы в соавторстве с Анастасией Кольцовой. Заглядывайте, там будет весело)

https://litnet.com/ru/reader/chertovka-protiv-mazhora-b442863?c=5040028

9. Катя

Впрочем, зачем мне брать этот сон в голову? Может это и вовсе обман сознания. По правде говоря, с этим мальчиком я больше никогда не виделась, то был последний раз когда мы приходили в гости к тёте Оле. В тот год слегка бабушка Зоя и тетя Оля вместе со своей матерью переехала жить к двоюродной сестре в деревню.

Все, что я помнила о мальчике — то, что он был похож на принца. Даже иногда хваталась перед ровесниками, что у меня был удивительно красивый жених. Глупость, конечно, ведь я тогда даже имени его не знала.

Да и времени на то, чтобы общаться с мальчишками не было. Дома всегда ждал скандал, а в школе я пыталась делать вид, что все в порядке. Постоянные походы в гости, поездки на попутках в деревню к бабушке. К двенадцати годам мне удалось выйти из этого порочного круга. Я впервые попросила оставить меня дома одну. Отец был на вахте, а мать была только рада. Тогда мне казалось, что моя жизнь наконец началась. Я крепко сдружилась с девчонками, которые после забыли обо мне при первой же удобной возможности. Нашли парней.

Ещё и отношения мамы с папой стали хуже после его возвращения. Потому что выяснилось, что мама без меня уезжала далеко не к подругам в гости. Я и сама заподозрила это, когда начала дома находить новые вкусные духи и сладости. Но не придавала этому значения.

Их брак трещал по швам, отец все сильнее налегал на бутылку, а мама отказывалась работать за копейки. Тогда отец на зло ей уволился и дошло до того, что мы питались одной картошкой, что отправляла нам с гостиницами бабушка из деревни.

Мама ушла из дома на целых три года, которые я была вынуждена соседствовать со своим пьющим отцом. Он был хорошим, правда. Но в основном, когда не пил.

В школе разумеется об этом ни слова не говорила, боясь, что меня окончательно отделят от семьи. Быть сиротой при живых родителях — наверное это был мой самый главный страх.

Мама забрала меня из этого ада, когда сошлась с Костей.

"Любишь бургеры? А кино?" – спросил он в первую нашу встречу.

Наверное, тогда я влюбилась в него, машинально поставив на роль нового принца. Как не влюбиться в того, кто делает все, чтобы сделать тебя счастливой?

Лишь изредка я с тоской вспоминала о том мальчике на велике со спущенной шиной. Не знаю почему, мне все казалось, встреться мы с ним чуть более повзрослевшими, то вероятно прошли бы мимо. Но та любовь, что дарила ему его семья не то чтобы вызывала зависть… Пожалуй, мне просто было интересно, каково это вырасти — в любящей тебя семье.

Но почему мой мозг такой нелогичный? Почему именно сейчас он подкинул ненужное воспоминание, больше даже ассоциацию именно с Марком и его отцом?

Я зло выдыхаю и принимаюсь собираться в школу. Всего девять месяцев. Плевать на последний звонок и выпускной. Я просто закончу учебу, сдам экзамены и уеду в закат.

– Котенок, уже думала куда подавать документы будешь? – чуть позже, в машине, спрашивает меня Костя. Мы едем все вместе, поэтому я сижу на заднем сиденье и ловлю взгляд маминого ухажера через через зеркало в салоне.

– Приметила парочку мест, – нехотя отзываюсь, все ещё злясь на свою бурную фантазию.

Снова настроение ниже плинтуса. Снова из-за Марка. Как он умудряется испортить все, даже не находясь в непосредственной близости?

– Там достаточно много бюджетных мест, думаю, если постараюсь, то смогу пройти.

– Имей ввиду, если не получится, я поддержу. На коммерции тоже хорошие выпускники имеются.

– Милый, – с неодобрением в голосе влезает мама. Ей всегда не нравилось то, как сильно Костя меня опекает.

– Что милый? Не хочу даже и думать о подобном варианте. Катя будет учиться в только лучшем вузе.

Мама незаметно оборачивается ко мне, пока Костя занят дорогой, и неодобрительно качает головой.

– Я бы не хотела… напрягать вас с мамой, – выдаю первую попавшуюся отговорку.

– Если проблема в твоей матери, то…

– Костя, перестань пудрить ребенку мозги перед занятиями, – мама тут же хлопает по плечу парня, но легко, будто бы в шутку.

Однако, похоже только двое в этом авто понимают, что это далеко не так.

– Ты тоже думаешь, что я пудрю тебе мозги? – остановившись на светофоре, теперь в мою сторону косится и Костя.

Ну вот, снова влипла.

– Нет, но я бы не хотела в случае невозможности оплаты учебы потом устраиваться продавцом в один из твоих бутиков.

Я не стесняюсь говорить эти слова. С Костей нет нужды быть тихой и забитой девчонкой. Только с ним в общении я могу показать другу, острую на язык, сторону.

– Не смей унижать столь престижную профессию!

– Да-да, все профессии нужны, все профессии важны. Останови здесь, хочу пройтись, – говорю, не в силах выдержать тех волн негодования, что исходят от мамы. Кажется, если мы проедем ещё сто метров, она сожрёт меня заживо.

– До скорого, – Костя подчиняется, легко мдя у меня на поводу. – Сегодня после школы сама доберешься?

– Да, метро здесь неподалеку

Он хмурится, мама обреченно вздыхает, заметив это. А мне пожинать плоды их "воспитания".

– Никакого метро. Я сейчас скину на такси.

– Не стоит, у меня осталось с прошлого раза.

– Прошлого?..

– Пока мам, пока Костя, – юркой мышкой выскальзываю из машины, пока разговор не перешел на новый виток развития.

Вот только не хватало, чтобы мне мозги с утра пораньше начали лечить. Не помешало бы, конечно, учитывая сон, и все же…

10. Катя

Я с облегчение выдыхаю только, когда машина срывается за поворотом. До школы остаётся каких-то два квартала, но я не спешу. Бреду, словно вышла на обычную прогулку, волоча тяжеленный рюкзак за собой. Заодно по пути решаю заглянуть в пекарню, которая как раз через дорогу от школы находится. Взять сразу что-нибудь к обеду, чтобы не стоять очередь в столовке. Да и выходить потом из класса лишний раз не хочется. Мало ли, опять краской обольют или ещё что поизощреннее придумают.

Однако только завидев знакомую черноволосую макушку в толпе галдящих ребят у пекарни, я круто разворачиваюсь на пятках, меняя направление на противоположное.

И вовсе мне не нужно в ту сторону, подумаешь, останусь без обеда. Лучше так, чем после встречи с этим придурком страдать потерей аппетита.

– Эй, новенькая! – слышу опротививший до глубины души голос, но не оборачиваюсь, наоборот — ускоряю шаг. Достал! Сколько можно уже мою кровушку пить?!

Как Костров вообще умудряется замечать меня издалека?

– Я к тебе обращаюсь, игнорщица, – он быстро нагоняет, дёргает меня за рюкзак. Ахнув, заваливаюсь назад, задыхаясь от бесцеремонности одноклассника. Плеч касаются его руки.

И снова это ощущение — словно разряд электричества. Даже тонкая ткань блузки не спасает. Марк, что, ходячий генератор статического электричества?

– Чего тебе, Костров? – шиплю, выворачиваясь из его рук.

Не то чтобы они неприятны, но… после случая на мероприятии, они как-то ощущаются по-другому.

Околдовал меня что ли?

– Влюбись в меня! – вдруг выдает полнейшую чушь Марк, и бровью не поведя.

– Что?!

Я все ещё сплю? Или, может, мы так и не доехали до школы, попав в автомобильную катастрофу, и теперь я ловлю отходняк после наркоза?

– Что слышала, – следует бескомпромиссный ответ. – Мне срочно надо.

– Это какой-то бред. Притворюсь, что не слышала этого, – качаю головой, все же не веря в том, что происходящее реально. Однако Костров все ещё держит меня за локоть, и судя по отсутствию эмоций на лице, отпускать не собирается. – Что ещё? Отпусти.

– Мелкая, я не спрашивал, – улыбается он так широко, что на его щеках появляются ямочки. – Я поставил задачу. Ты же любишь решать задачки.

Откуда он вообще знает, что мне нравится?!

– Тебя бешеная собака покусала? – интересуюсь опасливо, с недоверием осматривая Кострова.

Он все так же идеале. В отпаренной школьной форме без единой складочки, с прической, словно ее всю ночь укладывал профессиональный стилист. Стоит, ухмыляется ярче солнышка над нами.

Ну точно не в своем уме!

– Хуже, – слетает с его уст. – Но это сейчас неважно. Ты в пекарню собиралась? Не хмурься, я все видел. Пошли.

Он тянет меня за руку, почти один в один повторяя вчерашнюю ситуацию. Однако вот я уже ощущаю себя по иному — странно. Смесь злости и раздражения обуревают мной, ещё сон этот глупый в голову лезет.

– Зачем тебе это? – спрашиваю, хотя ещё вчера клялась себе, что никогда больше с ним не заговорю. Но вот Костров снова врывается в мою жизнь, словно ураган, нарушая привычный порядок вещей.

– М?

– Зачем ты хочешь, чтобы я стала твоей девушкой?

Сказать "влюбилась" не поворачивается сказать язык.

Марк загадочно улыбается. Но не отвечает.

– Ладно, – говорю буквально на выдохе, спустя минуты томительного молчания.

За это время мы преодолеваем расстояние до пекарни, и Костров как-то даже умудряется усадить меня за столик, по пути попросив принести самое лучшее пирожное к столику. Сказать, что кассирша, что явно не заделывалась в официанты, впала в осадок — значит ничего не сказать.

Но пирожное всё-таки она приносит. Даже целых два, только почему-то на одной тарелке. Эклеры с заварным кремом, мои любимые…

– Хорошо, – едва не облизываясь, смотря на тарелку с заветным десертом, попутно опасаясь поднять взгляд на Марка, который располагается напротив. – Допустим я попробую решить твою задачку. Но как ты себе это представляешь?..

Говорю так быстро, насколько это возможно. И мгновенно, пока горячая волна стыда не охватывает все мое тело, вгрызаюсь в эклер. Пирожное лежала в специальной охлаждаемой витрине, поэтому язык обжигает ледяной сладостью.

– Как? – протяжно хмыкает Костров.

Я буквально кожей чувствую его тяжелый взгляд. Каждой своей клеточкой тела. И мне хочется прогнать это ощущения.

Я передёргиваю плечами и тут же чувствую мятное дыхание на своей щеке. Поднимаю голову и вижу, насколько Марк близко. Пожалуй, даже ближе, чем когда ему пришло в голову потаскать меня на своем плече. Его синий глубокий взор, таящий на дне немало скелетов, направлен куда-то в область моих губ, отчего меня начинает потряхивать.

Что он задумал? Что, святые ёжики, снова пришло в его голову?

Но мои мысленные опасения не сбываются. К счастью. Марк лишь протягивает руку к моему лицу, дотрагиваясь кончиком большого пальца к щеке, а следом облизывает его.

– Да проще простого. Я же такой обаяшка, – вновь упав на свой стул, самоуверенно отзывается Костров, лучезарно улыбаюсь. Явно наслаждается произведенным эффектом. И даже не подозревает, что лицо мое кривится не от его пикап талантов.

Фу, он вообще руки мыл?

– Ты чудовищный.

– Как угодно, новенька. Чудовищный обаяшка даже лучше звучит.

– Ты мне даже не нравишься, – выступаю с очередным контраргументом, проглатывая ком в горле.

Я вообще в пекарню за выпечкой хотела зайти, а он мне сладкое подсунул. Даже тут палки в колеса вставляет.

Колеса. Велик. О, нет, только не ассоциации со сном.

– Ой, да брось, все от меня в восторге.

– Но не я.

– Это поправимо. Видишь ли, Катя…

Ту-дум. Сердце пропускает удар. Марк никогда не называл меня по имени. И когда я говорю никогда, это значит что совсем-совсем никогда. С самой первой встречи для него я либо новенькая, либо "эй ты".

11. Катя

На удивление в школе Марк ведёт себя как ни в чем не бывало, напрочь позабыв о своей странной просьбе и о моменте в пекарне, который произошел ранее. Стоит нам только пересечь порог Альма-матер, я плелась след в след за Костровым, как он вновь становится самим собой.

Костров подзывает порядком заскучавшего из-за ожиданий Терентьева, сидящего на подоконнике у входа и сходу тычет ему в лицо экраном смартфона, показывая какую-то то ли фотку, то ли мем. Парни тут же начинают ржать как кони. И плевать им, что второй звонок на урок уже прозвенел.

Вот же придурки.

Заметив издали приближение нашего "любимого" завуча, которая словно собака-ищейка, выдвинулась на звук, я быстро обхожу ребят стороной и мчусь к лестнице, в сторону кабинета математички.

Сердце в груди колотиться как бешеное. Она ведь точно не спустит мне опоздание с рук. И неважно ей, что меня задержало. Потоп? Пожар? Дтп? Да хоть сам дьявол из преисподней. Елена Николаева не принимает во внимание ничего, кроме голых фактов, а ещё цифр.

И пусть паника накрывает меня с головой, я все же не решаюсь с хода ворваться в кабинет. Так и застываю с протянутой рукой для стука, в голове перебирая достойное оправдание своему опозданию.

Может, сказать, что в поликлинике была? Хотя, нет, справку потребует. Или лучше — у директора… Тоже мимо, ведь не поленится же, даст нам какую-нибудь контрольную и пойдет узнавать. Ещё и весь класс потом меня до конца года винить за это будет.

Что же придумать? Что же…

– Бу, – звучит довольно громкое прямо у моего уха, и я с перепугу дергаюсь вперед. А там дверь, а ещё — моя вытянутая рука, которая от соприкосновения с деревянной поверхностью тут же начинает пульсировать от боли.

– Думала сбежать от меня, новенькая? – самодовольно хмыкает Костров, пока Артур глушит свои смешки, прикрывая рот кулаком.

– Ты точно чокнутый, – шиплю больше от боли, чем от настоящего испуга. – Я…

Договорить не успеваю, дверь, о которую я так благополучно шандарахнулась не больше чем половиной минуты ранее открывается внутрь и оттуда виднеется грозный вид Елены Николаевны.

Руки ее сложены на груди, одна бровь приподнята, а строгий пучок привычно коронует макушку.

– Так-так-так, кто тут у нас… – она обводит цепким взглядом сквозь очки в тонкой оправе нашу нелепую троицу. – Костров, Терентьев и… надо же, Романова. Вот уж от кого, но от вас я такого не ожидала. И не стыдно?

– Я все объясн… – пытаюсь взять на себя слово, но внезапно меня перебивает Марк.

– Елена Николаевна, а вам не стыдно? Отчитывает нас так, словно мы совершили грубейшее правонарушение. Ну опоздали, с кем не бывает? Никто не умер, все живы, здоровы. Радовались бы лучше, что вам за наши болячки не влетит, – тон голоса Кострова какой-то холодный, я бы даже назвала его колючим. Только услышав его, мне тут же захотелось съежиться, словно посреди школьного коридора задули северные ветра.

– Что вы себе позволяете, Костров? – шипит математичка, ее глаза от гнева становятся похожими на две щелочки.

– То, на что имею полное право. Или вы забыли, чьей заслугой стали повышенные тарифы оплаты часов преподавателей точных наук?

По лицу Елены Николаевны сразу становится ясно — не забыла. Более того, она совершенно точно в курсе того, чья семья из собственного кармана оплачивает хотелки преподавательского состава.

Она — да. А вот я-то не знала об этом!

– Делайте, что хотите. Но в класс я вас не пущу, – разъяренно заявляет математичка и захлопывает дверь, едва не прищемив ею полы моей юбки, я только и успеваю, что отскочить.

В воздухе повисает пауза. Я смотрю поочередно то на каменное лицо Марка, то на застывшее в выражении ехидства — Артура. Последнего, кажется, вообще ничем не пробить.

– Во она выкусила, – словно для профайла заявляет Терентьев и всё-таки смеётся. Громко, в голос.

– Ты чего задумчивая такая? Жалеешь, что на алгебру не попадешь? – с долей высокомерия интересуется у меня Марк.

Кажется, я действительно слишком глубоко ушла в свои мысли, что даже не услышала, как парни, вероятно о чем-то договорившись, собирались уйти восвояси. Костров даже успевает за это время на несколько шагов уйти вперёд по коридору.

– Нет, но…

– Но?

– Твои родители действительно так в открытую подкупают учителей?

– А были сомнения?

А ведь они действительно были. Ведь несмотря на все это — Марк далеко не отличник. Он и на уроки-то не часто ходит. Неужели, его семье так важно, чтобы Костров доучился до одиннадцатого класса?

Так ли все гладко в его собственном доме, как могло мне показаться на первый взгляд?

В голове, как по заказу, всплывает вчерашний спор Марка с его отцом. Кажется, у Кострова-младшего определенно есть свои собственные убеждения на этот счёт.

– Ну, ты идёшь или будешь все сорок минут возле кабинета топтаться? – вновь вырывает меня из мыслей пропитанный недовольством голос Марка.

– Куда?

Одноклассник закатывает глаза, показательно вздыхает, а после бросает взгляд в сторону Артура. Кажется, говорящий настолько, что Терентьев теряет былой лоск весельчака и зачем-то сует руку в карман брюк.

А достает он оттуда… связку ключей.

– Стащил у вахтёрши, пока она ходила звонок подавать, – вполне миролюбиво поясняет мне тот, кто ранее вел себя подобно смеющейся гиене. Особенно, когда я попадала в нелепые ситуации.

– И от чего они? – нахмурившись, неуверенно вопрошаю я.

Ребята снова загадочно переглядываются и вдруг одновременно, как по сигналу, их губы растягиваются в озорных улыбках.

– Узнаешь, если пойдешь с нами.

Дорогие читатели, возобновляю выкладку романа. Прошу прощенения за вынужденную задержку, ибо реальная жизнь иногда вытягивает все соки и вдохновение. Но я вернулась, восстановилась и буду стараться продить через день-два.
Всем спасибо за звездочки и комментарии❤️

12. Катя

Разумеется, я говорю "нет". Разве существует иной ответ для этих двух балбесов? Я и без того влипла по самое не балуй, математичка у нас довольно мстительная по натуре женщина. Мальчишек, может быть, не тронет, а вот меня… Мысленно я уже готовлюсь к нападению своры собак, которых она на меня спустит.

Однако спокойно уйти на скамейку возле одного из подоконников школьного коридора и дождаться перемены мне не позволяют. Костров просто не умеет воспринимать отказы. Вообще. Никаких.

Хватает под руку и без объяснений тащит за собой. Я даже сообразить не успеваю, как вдруг оказываюсь напротив баскетбольного кольца с мячом в руках. Футбольным мячом!

Его чуть ранее достал из своего рюкзака Терентьев, только сильнее сбив с толку. Понимаю, парень футболист, но постоянно носить с собой мяч?.. А что, если он и спит с ним?

От мысли о том, как Артур ласково обнимает вместо подушки мячик с раскраской шахматной доски мне становится смешно. Я даже не могу сдержать смешка.

Нервное, наверное.

– Романова, хорош ржать. Если не собираешься бросать в кольцо — пасуй! – тут же следует недовольный приказ со стороны Терентьева, лишь сильнее рассмешивший меня.

А вот и ревность подоспела.

Нет, я больше не смеюсь, мне моя жизнь дорога. Слишком уж зверское выражение на лице одноклассника проступает. Уж точно не знаю, как Артур относится ко мне, но мяч я ему отдаю.

– Арт, полегче, – внезапно вступается за меня Марк, включаясь в игру. Игру возражений, если быть точнее. – Я же сказал, дамы вперёд. Ты, что же, себя девчонкой считаешь?

– А не пойти бы тебе лесом, друг мой? – елейно отвечает ему Терентьев.

Они все спорят и спорят, остервенело бросая друг в друга футбольный мяч, словно горячую картошку. А я никак не могу отвести взгляда от проступившей из-за дружеских подтрунивания улыбки на лице Кострова.

Беззлобной. Какой-то… мягкой.

Раньше я не обращала внимания на то, каким себя показывает этот парень среди своего близкого круга. Мне вдоволь хватало и насмешек Кострова, чтобы насытиться зрелищем его наглого величества.

Однако сейчас… То ли из-за странного предложения в пекарне, то ли потому что я словно впервые посмотрела на своего одноклассника в иной обстановке, все мне казалось иначе. Даже сам Костров будто бы предстает предо мной совсем другим человеком.

– Лови, новенькая! – одновременно с возгласом в мою сторону с безумной скоростью летит мяч. Я едва успеваю выставить руки перед лицом, чувствуя обжигающую боль от трения и удара. А следом…и сама падаю прямо на пол, не удержавшись на целых двух ногах.

Неужели я сказала, что Марк стал другим? Вот дурочка. Он все такой же! Мерзкий, беспринципный, самовлюблённый эгоист…

– Эй, ты в порядке?

– Да! – игнорирую тревогу в голосе Кострова, резво поднимаясь на ноги. В груди пылает, перед глазами красная пелена злости. – Была, тридцатью секундами ранее.

Из-за падения я разбила себе локоть и, что хуже, испачкала свою школьную форму. Снова! Это не было бы проблемой, имей я достойную отговорку для мамы, от которой в прошлый-то раз едва удалось скрыть стирку. Да и виновников в лицо я тогда не увидела, но сегодня… Чаша моего терпения не просто переполнилась. Она лопнула.

– Нигде не ушиблась? – Марк приближается довольно быстро, оставляя позади своего почесывающего бритый затылок друга.

– Я не хочу играть с вами в "тридцать три", – говорю наконец то, что собиралась сказать с самого начала. – Не умею, говорила же. Неужели так сложно это понять?

– Но я не об этом спраши…

– Меня не интересует твои желания, Костров! – мой голос клокочет от того, насколько сложно мне даются эти слова. – С самого первого дня ты только и делал, что издевался надо мной. Заставлял позориться, высмеивал меня, мою одежду, привычки. А теперь что, хочешь, чтобы все разом изменилось? Это так не ра-бо-та-ет. Слышишь меня? Или тебе просто нравится смотреть, как позорятся другие?

– Я не собирался тебя унижать.

– Правда? Да подавись ты своим мячом! И своей задачей тоже, – и следом подбираю с пола мяч и в отместку с силой кидаю Марку. Прилагаю настолько много усилий, что от броска начинает ныть ушибленный локоть.

Но это не останавливает меня, я огибаю застывшего в ступоре парня, собираясь раз и навсегда убраться из спортивного зала. Меня не должно здесь быть вне уроков физкультуры. Как их тоже. В чем удовольствие нарушения правил?

– Куда это она? – бормочет со стороны Артур, по всей видимости, собирающийся броситься мне наперекор, если только Костров даст отмашку.

– Подальше от вас! – напоследок бросаю Терентьеву, не желая больше выслушивать комментарии из его уст.

Сколько уже можно терпеть эту несправедливость в мой адрес? Я устала, так устала от всего этого…

Мне неясно, в какой момент и почему я вдруг перестаю двигаться, застывая посреди зала угрюмым приведением. По щекам катятся горячие слезы. Эта бравада словно высосала из меня всю энергию, все силы.

– Тише, новенькая, тише, – только услышав тихий голос Марка, понимаю, что его руки на моей талии. Он удерживает крепко, не давая сделать шаг. Чего ради? Раньше его никогда не заботили мои слезы. А меня — то, насколько утешающими и надёжными могут показаться объятия Кострова. И жестокими слова. – Если нас спалят из-за твоей истерики, то…

– Уже, – прежде чем я успеваю что-либо предпринять в ответ, доносится напряжённый голос Терентьева.

– Что уже? – поднимаю голову я, и сердце мое пропускает удар. Затем второй, третий. Кажется, мы все скоро умрем.

Все потому что на пороге входа в зал стоит наша завуч. Руки в бока, брови насуплены, на бледном лице проступают красные пятна.

– Живо. В кабинет. Директора. Все вы.

13. Катя

Все плохо. Все очень и очень плохо. Именно эти мысли проскальзывают в моей голове, пока я понурой тенью следую за завучем в злосчастном направлении. Из кабинета директора ещё ни один ученик не возвращался без выговора. Повторюсь, ни один. Пожалуй, кроме Кострова и его соглядатаев.

Марк, в свою очередь плетется где-то позади, весело перекидываясь шутками-прибаутками с Терентьевым, видимо, в надежде скрасить его настроение.

Обо мне мальчишки будто забывают, но я не печалюсь на этот счёт. Лучше так, ведь заведующая учебной частью школы, Светлана Георгиевна, не спит. Она бдит, только и мечтая скинуть на одну меня все грехи нашего учебного заведения.

А на кого ещё? Не винить же депутатского сыночка. Или отпрыска знаменитого на весь город тренера по футболу. В нашей школе редкий ученик не мог похвастаться заслугами своих родителей. А учителям только и приходилось, что сглаживать острые углы. Никому не хотелось в жёлтую прессу попасть, репутацию себе подпортить.

О том, что одноклассникам сойдёт с рук нелегальное проникновение в спортивный зал, я знаю наверняка. И это ощущение надвигающейся бури заставляет меня словно выпасть из реальности. Я даже шаги наши слышу настолько отчётливо, будто мне по голове молоточком стучат.

Топ-топ. Тук. Топ-топ. Ту…

Звук прекращается ровно у покрытой лаком деревянной двери с табличкой, на которой коротко и лаконично написано "приемная". Я поднимаю голову, чувствуя неясную волну дрожи внутри. Вроде не первый раз здесь, не первый раз получу выговор, а страшно так, словно меня вот-вот в пыль сотрут.

– Романова, ты первая, – заявляет Светлана Георгиевна, юркой мышкой метнувшись за дверь и вернувшись обратно.

– Она не пойдет одна, – вдруг парирует Марк, поравнявшись со мной. Тон его звучит бескомпромиссно. – Мы же все накосячили, разве справедливо отчитывать нас по отдельности?

– Вам ли говорить о справедливости, Костров, – не менее холодно отзывается завуч. – В нашей школе пока один директор, Степан Дмитриевич. Или уже что-то успело измениться?

– Может и успело, – с мрачной усмешкой заявляет Костров, как-то остро и тяжело посмотрев на Светлану Георгиевну. У меня у самой даже мурашки бегут.

– Я справлюсь. Не нужно меня жалеть, – зачем-то влезаю с глупым комментарием я, прикусывая внутреннюю часть щеки. Дурная привычка, знаю, но иначе я просто сгорю от стыда.

Марк неопределенно пожимает плечами, но внутрь меня отпускает одну. И на том спасибо.

Правда от моей напускной храбрости не остаётся и следа, когда я оказываюсь пред взором всея школы. Лицо грузного мужчины за сорок, с классической залысиной и неприлично идеальными зубами, кривится при моем появлении. Степан Дмитриевич с первого дня меня невзлюбил, как и большая часть преподавательского состава. Вот прям с того дня, когда Костров меня так нагло подставил.

– И что с вами делать, Романова? – вопрошает он заунывно-скучающим голосом. – Второе нарушение в этом году. Уже.

– Я не…

– Не собираюсь выслушивать ваши отговорки. Я терпел ваше присутствие весь прошлый год. Выслушивал жалобы учителей на то, что вы нарушаете дисциплину класса. Вахтёрш и охранников, уставших вписывать вашу фамилию в список опоздавших. А оценки? Смотреть без слез страшно. И теперь это. Складывается впечатление, что вы не совсем понимаете в какое учебное заведение попали. Вернее, совсем не понимаете. Осознаете, к чему клоню, Романова?

– Вы… хотите меня отчислить? – мой голос дрожит, я вся становлюсь похожа на тростинку на ветру. Того гляди и снесёт.

Однако перспектива, озвученная мной, лишь сильнее погружает в пучину страха, неуверенности и безнадеги.

Что я скажу маме? Костику?

– В сложившейся ситуации ни мои, ни ваши желания не играют роли. Для нашей школы, я напомню, лучшей в городе, в первую очередь важен имидж. И вы, своими выходками, слишком уж часто оставляете на нем черные пятна. У нас не принято держать деток, состоящих на учёте.

– Вы собираетесь поставить меня на учет? – уверена, мои глаза становятся по пять копеек. Как вообще к этому все пришло?

Разве не учёт ставят не тех, кто совершает действительно серьезные нарушения?

– А вы оставили мне выбор? – невесело хмыкает директор и качает головой. – Ладно, так уж и быть, я дам вам последний шанс. Но имейте ввиду, я не ошибся в формулировке. Последний шанс на то и последний. Если упустите его, вам даже перевод в государственную школу не светит с такой-то характеристикой. Пойдете учиться в ПТУ.

– Спасибо, Степан Дмитриевич.

– Спасибо говорите Константину. Не хотелось бы омрачить наши с ним ежемесячные поездки на рыбалку из-за столь неряшливого недоразумения. Заводите следующего!

Дорогу наружу не помню, все как в тумане. Мимо проскальзывает, кажется Артур, но он слишком бодр для человека, который вот-вот получит выговор. Да и станет ли его директор называть недоразумением, как меня? Едва ли.

– …кая… Катя!

– А? Что? – оглядываюсь торопливо. Посторонние звуки доносятся до меня словно сквозь вату. Но вот приближение Марка не заметить довольно сложно. Особенно, когда он останавливается буквально в полуметре.

– Что тебе сказал директор?

– Ничего из того, чем бы я хотела поделиться с другими, – говорю бесцветно и делаю шаг назад. – Держись от меня подальше, Костров. Пожалуйста.

– Ничего не выйдет, – самодовольно отзывает он, с усмешкой наблюдая за моими потугами дистанцироваться.

– Это ещё почему?

– Наш уговор. Помнишь?

Я не отвечаю. Марк прекрасно знает, что я не забыла о нем. Но он даже не подозревает, насколько бесполезен будет этот треклятый уговор, если меня выгонят из школы.

И если выбор встает между спокойной учебой до конца одиннадцатого класса и возможностью наладить отношения с одноклассником, который так долго отравлял мое существование, то все вполне очевидно. Жаль только, что первое без второго в принципе невозможно.

14. Катя

На следующий день я встаю ни свет, ни заря, чтобы собраться и уйти из дома раньше того, как проснется мама и Костя. Весь вечер мне было стыдно смотреть их в глаза, особенно последнему, поскольку директор четко упомянул его, когда говорил про последний шанс.

Я не знала, что они знакомы со Степаном Дмитриевичем. Но теперь чувствую себя словно предательница. Ведь Костя может лишиться хороших связей. Из-за меня, из-за моего глупого и безрассудного поведения…

К счастью, загрязнения формы после падения оказались не такими уж серьезными, с ними я расплавлюсь с помощью влажной губки и воды. Разве что по капроновым колготкам пошла стрелка, так что их приходится заменить на другие.

С унынием смотрю в зеркало, понимая, что так и не додумалась посетить парикмахера, чтобы подровнять неровные концы своей новой прически. Неудивительно, что директор меня назвал недоразумением. Собрав волосы в куцый хвостик, тяжело вздыхаю. В зеркале как будто действительно отражается лишь тень. С печальными, слегка испуганными болотно-серыми глазами и опущенными вниз уголками губ. Ещё и уши из-за тугого хвостика выглядят так, словно мне весь вчерашний вечер показали "Москву".

Наверное, поэтому из дома я выхожу в слегка подавленном настроении.

На улице идёт дождь. Тяжелые капли срываются с кучковатых туч, разбиваясь о серый асфальт. Откуда-то издалека едва слышны раскаты грома, их заглушает шум утренних автомобилистов. А я… даже не подумала взять с собой зонт.

Мчусь торопливым шагом, двигаясь к спуску в метрополитен, на этот раз не отвлекаясь на яркие вывести местных заведений фастфуда. Ничего мне утренние завтраки хорошего не принесли.

Одежда промокает до ниточки в секунду, тугие и стремительные капли проникают за шиворот, заставляя то и дело прибавлять шаг, а то и вовсе вздрагивають от озноба. И вот, когда до заветного козырька подземки остаётся всего-ничего, зачем-то оборачиваюсь.

Неспешно скольжу по редким прохожим взглядом, словно пытаюсь найти среди них кого-то, кто… превратил мою жизнь в кромешную тьму.

Глупости какие-то! Зачем мне хотеть видеть сейчас Марка? Он же снова втянет меня в какую-нибудь историю, от которой я не факт, что после отмоюсь.

Да и он не дурак, едва ли бы захотел прогуляться в такое-то утром на своих двоих. Явно на такси до школы доберется или с личным водителем. Если вообще заявится на уроки.

С подобными тяжелыми мыслями спускаюсь вниз, использую карточку метро, которую пополняю со своих карманных, и наконец захожу в вагон. Внутри уже многолюдно, несмотря на раннее время, из-за чего мне приходится пристроиться стоя у выхода. Люди, которые используют метро, довольно разноплановы. Они похожи на набор фломастеров, где у каждого цвета есть оттенок. Вроде все одинаковы по назначению, но используются для раскрашивания разных деталей одного рисунка. Однако сейчас собравшихся в вагоне людей кое-что все же объединяет. Нестерпимое желание поспать.

Даже женщина в деловом костюме, которая держится за свисающий с поручня ремешок, то и дело клюет носом. Я настолько увлекаюсь этим зрелищем, что на очередной остановке забываю отойти в сторону, дав проход новым пассажирам. И поэтому. Наверное, поэтому не сразу замечаю свою одноклассницу, Камиллу, которая тоже теперь вынуждена тесниться рядом со мной, держась за один поручень со мной.

А может я не узнаю ее, потому что она натянула на голову большой балахонистый капюшон ветровки?

И вообще, ладно я со своими тараканами в голове, но почему она добирается до школы на метро?

– Чего пялишься? – заметив, что я смотрю на нее, огрызается Камилла, больше не пытаясь отвести взгляда. Она расправляет ранее сгорбленные плечи, с раздражением убирая со лба прилипшую челку.

– Да, ничего… – отзываюсь тихим голосом в ответ.

Сейчас я бы все отдала, чтобы оказаться как можно подальше от этой взрывоопасной штучки. Но вагон метро настолько переполнился, что сделать даже шаг в сторону становится затруднительным.

Камилла фыркает, достает из кармана телефон и начинает кому-то яростно печатать сообщение.

Я не собиралась заниматься подглядыванием. Но к несчастью мой взгляд все же цепляется за те строки, которые она отправляет неизвестному адресату:

"Я не вернусь домой. И точка".

– У тебя проблемы? – спрашиваю, прежде чем понимаю, что сотворила полнейшую дикость. Внутри поселяется страх за собственную вменяемость.

Неужели я собираюсь проникнуться жалостью к той, кто разбила мой телефон? Это если не вспоминать все ее прошлые подначивания в мою сторону. Да и шутка с краской в лабораторной географички… Кто знает, может это дело рук не только Кострова, Камилла тоже подходит под список подозреваемых.

– А тебе-то что? – хмыкает одноклассница, убирая обратно в карман смартфон. – В герои-спасительницы заделалась?

– Нет, но…

– Слушай, давай притворимся, что нашей встречи сегодня не было, ок? – ее голос пропитан холодом и горечью одновременно. – Я не собираюсь терпеть жалость от ещё более жалкой девчонки, вроде тебя.

От ее резких слов внутри меня словно что-то переворачивается. Задетая гордость, что спала целый год? Или просто все те паршивым события, с начала этого учебного года так влияют? Кто знает.

– Я не жалкая, – едва слышно произношу. Грудная клетка сжимается, словно в тиски, а руки сжимаются на порочне до побеления пальцев.

– Что?

– Я говорю, что я не жалкая, – выдержав паузу, повторяю чуть громче. Слова внутри меня — словно лава, жаждущая покинуть вулкан. – Не знаю, почему ты так решила, однако не стоит разбрасываться подобными словами в адрес тех людей, которые собираются проявить к тебе сочувствие.

– Надо же… А ты собираешься? – усмехается Камилла и смотрит мне в глаза. Прямо, без страха и некой долей любопытства.

Я тут же опускаю голову. И кто меня за язык тянул?

– Уже даже не знаю…

На какое-то время наша странная беседа теряется в безвременье. Шумит вагон, некоторые пробуждающиеся люди затевают споры на заднем фоне, голос из громкоговорителя объявляет остановки. Я даже практически забываю, что стою бок о бок с одной из ярых противниц моего обучения в школе.

15. Катя

Первый урок родного языка проходит на удивление спокойно. Перед его началом я успеваю заглянуть в уборную, где привожу себя в порядок, и в дверях снова сталкиваюсь с Камиллой. Вернее, с ее тотальным игнором.

Я так и не решаюсь повторить свой вопрос в ее адрес, хотя в душе у меня все трепещет от любопытства.

Что она имела ввиду, когда говорила, что общение с Марком до добра не доведет? Не думает же Селезнева, что я одна из тех, кто будет пресмыкаться перед ним, заглядывать в рот… У меня подобное и в голове-то даже укладывается!

Да и в целом это рвение Камиллы поделиться советом выглядит подозрительно. Как будто ее саму связывает с Марком нечто большее, чем обычное школьное соперничество и неприязнь.

К своему стыду, я мало что знаю о том, что происходило в классе до моего перевода. Так уж вышло, одноклассники не особо хотели делиться подобными подробностями с негласными изгоем. А я старалась держаться подальше от всего, что может вызвать проблемы.

Тревога моя не утихает даже к середине учебного дня. Настроение ворочается, словно змея, где-то у плинтуса. Не помогает даже знание того, что самой главной моей проблемы, Марка, в очередной раз нет на уроках. Наоборот, почему-то отсутствие Кострова в классе меня лишь сильнее напрягает. Особенно после вчерашних его слов.

Может, директор ему сказал нечто такое, из-за чего у Марка отбило желание появляться здесь и продолжать свою странную игру?

"Конечно, Кать, весь мир же вокруг тебя крутится", – язвительно отзывается внутренний голос. И я неожиданно соглашаюсь с ним. Не в том, что все крутиться вокруг меня, а в том, что у Кострова вполне могут быть проблемы и посерьезнее, чем придумать очередной способ достать меня.

Так, за своими мыслями, я доживаю до большой перемены и двигаюсь в сторону библиотеки. Мне каким-то чудесным образом повезло успеть в буфет до образования там огромной очереди и урвать парочку ещё теплых круассанов с вареной сгущенкой. Я их особо не жалую, слишком сладкие, зато Евгения Семёновна просто обожает. Мне как раз нужно вернуть одолженную одежду и как следует ее поблагодарить.

Однако почти у самой библиотеки я вынуждена остановиться. Даже при всем желании мне бы не удалось продолжить путь, потому что дорогу мне резко преграждает чье-то довольно твердое тело, о которой я больно ударяюсь головой. Ещё и заветная выпечка превращается в кашу. Видимо, слишком быстро шла.

– Ромашка? – бодрый голос одноклассника, Саши Василькова, сбивает меня с настроя принести извинения и быстро проскользнуть мимо. – Ты-то мне и нужна!

Я не успеваю и пискнуть. Одной рукой он ерошит свои зачесанные светлые волосы, второй же — с силой хватает меня за плечо, утягивая в сторону подоконников.

– Ну, колись, в чем дело? – в его притворно оптимистичном тоне проскальзывает угроза.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – говорю я, потому что действительно ни черта не понимаю.

Да и как понять, когда весь день мне только и делают, что раздают советы да угрозы?

– Все ты понимаешь, – шипит одноклассник, его серые глаза щурятся. Он складывает руки на груди, опираясь задом о подоконник. – Если не хочешь ещё раз искупаться в краске, лучше выкладывай все как есть.

У меня натуральным образом отвисает челюсть. Так это… его рук дело было, не Марка?

Тогда, получается, что я напрасно все эти дни злилась на Кострова за ту глупую шутку.

"Ну ты и дура, Катя, круглая причем", – в голове тут же зреет вывод.

– Но я правда не понимаю, о чем ты хочешь знать, – произношу, мысленно борясь с бушующей лавиной эмоций и предположений.

А что если я ошибалась не только в этом случае? Украденные вещи из раздевалки, исписанный маркером обидными словами рюкзак, выброшенные из окна учебники, исправленные на негативные оценки в журнале… Что если весь прошлый год я только хотела думать, что все это дело рук Кострова?

Нет, конечно, это не обеляет репутацию Марка, ведь его словесные издёвки ни с чьими перепутать нельзя. У меня нет слуховых галлюцинаций. Однако, быть может, он все же не такой уж и говнюк, как мне все время казалось?

– Турика посадили на домашние арест, лишив телефона. Марк не отвечает, фиг знает, где он, чем дышит и чем живет. Зато все прекрасно вчера видели, как вы вместе свалили с матана, после которого на уроки явилась только ты, – заявляет с упрёком в голосе Васильков, будто это даст мне понимание темы для разговора.

– Марк не выходит на связь? – после всего услышанного, это единственное, что невольно сорвалось с моих уст.

Что же ему такого сказал директор? Неужели, решил наказать сильнее, чем меня, по сути обычную девчонку без гроша и сильных заступников за спиной? Это больше напоминает бред.

– Да, я так и сказал, – сухо подтверждает Саша и склоняется ко мне. – А теперь скажи ты мне, Ромашка полевая, что вчера ты наговорила диреку такого, из-за чего пацанов отстранили от учебы?

– Мы… То есть, они… – я замолкаю, задумавшись.

А почему, собственно, Васильков не знает событий вчерашнего дня? Он же их друг. По крайней мере, они всегда трутся вместе. Неужели, Терентьев, у которого был способ дать знать, что он под домашним арестом, не сказал бы Саше почему они получили такое жесткое наказание?

Я не питаю особых трепетных чувств по отношению к дружбе других. Но и быть камнем преткновения тоже не горю желанием.

– Спроси у них сам, – собравшись с духом, выпаливаю на одном дыхании. Ладони дрожат, поэтому их приходится сжать в кулаки.

Мы сталкиваемся взглядами. И если в моих явно отражается противостояние неуверенности с взявшейся откуда-то упертостью, то в глазах напротив — ничем неприкрытая злоба.

И мне банальным образом становится вдруг страшно за себя. Саша никогда не показывал себя с такой стороны, будучи всегда в приподнятом весёлом настроении. Посмеяться он горазд, это точно. Но сейчас сразу видно — ему не до шуток.

Одноклассник ударяет по подоконнику кулаком. Сильно, с шумом и руганью, звучащей сквозь сжатые зубы. Ещё раз мажет по мне каким-то пугающим, темным взглядом, разворачивается и стремительно уходит по коридору.

16. Катя

Оставшиеся учебные два дня в школе я хожу вся на нервах. Постоянно борюсь с желанием обернуться, проверить, не идёт ли за мной кто по коридорам. Посматриваю в сторону словно потерявшей ко мне интерес Камиллы, которая вдруг в отсутствие Марка решила всерьез взяться за учебу. А ещё ежусь от колючего внимания Василькова, который нет-нет да бросает в мою сторону, когда учителя отворачиваются, записки с вшивыми угрозами.

"Ты пожалеешь, что отказалась рассказывать мне правду".

"Бойся темный переулков, Ромашка".

"Как думаешь, если я скажу диреку, что это ты подстроила липовый случай с краской, кому он поверит?"

Я стойко игнорирую послания Саши, лишь поджимая губы и отворачиваясь после прочтения. Тем временем как внутри меня неистово бьётся сердце, словно пугливая птичка, закрытая в клетку.

Мне не страшно, что он действительно исполнит последнюю свою угрозу. Все же Светлана Георгиевна уже, словно думая наперед, стребовала с меня компенсацию за ущерб. Однако, мне было неясно, что предпримет Васильков дальше. Как далеко зайдут его угрозы и как скоро от пустых слов он перейдет к действиям.

После уроков в субботу у ворот школы меня привычно ждёт Костик. Мама как всегда решает посвятить себя косметическим процедурам, вместо того, чтобы повидаться лишний раз с дочерью, поэтому в машине мы едем вдвоем. И все бы ничего, однако за последние дни я прожила столько пугающих и странных моментов, что мне вдруг становится понятно — я так и не разобралась с главным.

Со своими чувствами к этому уверенному и надежному парню, перед которым мне почему-то постоянно стыдно. Даже за то, чего не делала в принципе.

– Как в школе? – будничным тоном интересует Костик, выруливая с парковки.

– Прости меня, – твержу невпопад одновременно с ним.

Мы смотрим друг на друга, и я вижу как брови парня ползут вверх, выражая его удивление.

– За что?

– Кажется, я влипла в парочку неприятных сцен, и теперь директор держит меня на карандаше, – честно сознаюсь, пряча лицо в ладонях. На глаза наворачиваются слезы. – Я… я не знаю, как выпутаться из всего. Мне кажется, весь мир настроен против меня.

– Котенок, ну ты чего… Мы все преодолеем, – доносится до меня ласковый тон Кости, как будто сквозь динамик. Словно он где-то далеко, не здесь, не рядом.

– Ты постоянно так говоришь, – прикусываю губу, начиная шмыгать. – Но я не могу каждый раз надеяться на твою помощь. Ты и так много для нас с мамой сделал. Это ужасно, я… ужасная дочь.

Я всё-таки не выдерживаю. Слезы уже не просто наворачиваются, они выплескиваются из меня ручьями. Я даже не сразу замечаю, что машина остановилась, а меня, прижав к надежной груди, ласково гладят по макушке.

Аромат парфюма Кости, такой свежий, с нотками мускуса, его утешающие объятия… Я лишь сильнее расклеиваюсь, понимая, что не должна так остро реагировать на парня, нет, даже мужчину, который для меня стоит под запретом. У меня нет права искать успокоения в его руках. Нет, но…

– Пойдем прогуляемся, а, Котенок? – осторожно, словно боясь спугнуть, спрашивает Костя, когда моя истерика чуть утихает. – Подышим свежим воздухом, тем более погода такая бодрящая.

– Там сыро и пасмурно, – еле слышно произношу, чувствуя, как щеки заливает румянцем. С ума сойти, я, конечно, всегда была плаксивым ребенком, но в этом году бью все рекорды.

– Здесь тоже, – шутит мамин ухажёр и отстраняется.

Едва сдерживаю стон, переполненный досадой. Вне объятий Кости я чувствую себя такой… беззащитной что ли.

Ну почему все так несправедливо?

– Пошли. Гарантирую, один рожок мороженого с крем-брюле вернёт улыбку на твое хмурое личико.

Я довольно быстро соглашаюсь на уговоры Кости. Укутываюсь в длинный кардиган, натянутый поверх школьной формы, стягивая его полы у груди. Знаю, на улице холодно, там дует колючий осенний ветер, только не испытываю привычного негатива по этому поводу. Потому что в душе у меня во всю цветут и пахнут сакуры. Их нежные лепестки касаются моих щек, стирая остатки слез, а чарующий аромат одурманивает разум.

Полнейшее безумие. Но когда я выбираюсь из машины, то не чувствую и капли холода. Пунцовые щеки горят ярче солнца, спрятанного высокого за тучами.

Оказывается, мы остановились через дорогу от городской аллеи недалеко от школы, где на нашу удачу есть пресловутый ларек с мороженым. Возле него нет выстроившейся очереди из жаждущих попробовать лакомство людей, только лишь сухие коричневато-желтые листья кружатся в потоках беснующегося ветра. Оно и не удивительно, в такой холод мало кому придет в голову пойти за мороженым.

"Вероятно, Костя увидел ларек через окно, поэтому и предложил", – пытаюсь мысленно найти разумное оправдание.

Пока он разговаривает со скучающей продавщицей в фирменном фартуке, я стараюсь изо всех сил не пялиться на его спину. Не буравить лишний раз взглядом его затылок, боясь, что ненароком он почувствует что-то. Словно Костя по одному моему взгляду поймет, что небезразличен мне.

Неторопливо оглядываюсь по сторонам, не в силах найти что-то интересное для себя. Аллея практически пуста. Дюжина свободных скамеек, ещё мокрых после ночного ливня, практически голые деревья, потерявший былую зелень газон. Только стая голубей чинно следует за некой укутанной в теплые вещи старушкой, которая кормит их чем-то из заранее припасенного мешочка.

– Держи, – привлекает к себе мое внимание Костя, протягивая мороженое в упаковке. Мое любимое.

Принимаю его без слов и замечаю, что себе он ничего не взял.

– Ты не будешь?

– По правде говоря, терпеть не могу сладкое, – заявляет он, потирая шею. – В детстве как-то переел, из-за чего в больницу с ангиной слег. И как отрезало.

– А мне предложил?

– В больнице неплохо кормят. И совсем не обижают, разве что когда ставят здоровенные уколы в…

– Я поняла, не нужно продолжать, – перебиваю торопливо, не желая слышать даже намеков на пошлости от этого человека. Наверное, я излишне лелею его светлый образ в свое голове? – Мама скоро освободится?

17. Катя

Спустя полчаса езды в такси эконом класса, куда меня на удивление согласились пустить в столь неприглядном виде, я стою возле дома четы Костровых. Злая, раздосадованная и полностью потерявшая голову.

Однако на дверной звонок жать не спешу. Все те сомнения и неуверенность нагоняют меня, спешащую сломя голову положить конец своим страданиям. Я словно и сама их жду, цепляясь за последний шанс отступить.

Но нет! Не сегодня. Меня достало подобное высокомерное отношение одноклассников. Их вера в безнаказанность, постоянные попытки прикрыться авторитетом Марка. И ведь не безосновательно, все знают, что против него я никогда не выступлю. Струшу, как всегда, зарыв голову в песок.

Так бы и было, не будь Васильков настолько голословен, а история, связанная с ним, столь запутанной.

Вытянув руку, все-таки жму на звонок. Внутри все трепещет, сердце сжимается то ли от страха, то ли от предвкушения. Я никогда не делала ничего подобного, ничего выходящего за рамки. И наверное не сделала бы, если Саша не припер меня к стенке. Вернее к тротуару.

За дверью тихо. На мой звонок будто бы никто и внимания не обратил. Тогда-то я и, окончательно потеряв последние мозги, принялась стучать по двери кулаком.

– Эй, откройте! – произношу громко, с надрывом, как будто за подобное мне потом не выскажут ничего.

Ей богу, да кто бы в здравом уме сунулся в дом к депутату на столь наглых щах?

Но спустя минуту беспрерывной долбежки я сдаюсь. Стою, поджимая губы, не зная, что и делать. Погода на улице ухудшается, я чувствую как мелкий накрапывающий дождь кусает мои горячие щеки. А порывистый ветер проникает сквозь влажную одежду, заставляя тело дрожать.

Наверняка мне стоит остыть. А ещё лучше, вернуть домой и ещё раз все хорошенько обдумать. Может, тогда и выход найдется попроще?

"Да, определенно, зря я сюда пришла", – мысленно соглашаюсь с собственными доводами. Но когда делаю шаг в сторону, собираясь уйти ни с чем, дверь внезапно распахивается.

А на пороге стоит…

– Камилла? – удивлению моему нет предела.

Одноклассница одета в домашнюю одежду: короткие шорты с забавным принтом цвета фуксии и тонкую облегающую маечку. Предупреждений на тему того, что она оказалась здесь случайно или по делам, не возникает.

– Романова, ты рехнулась так долбиться? – возмущается Селезнева, удерживая дверь и награждая меня острым взглядом. – Если бы предки дома были, тебя бы в ментовку сдали.

– Но я… А… – мой речевой аппарат словно даёт сбой, ещё и ливень, как по заказу, вдруг начинает набирать силу, с силой расстреливая асфальт и мою застывшую в недоумении фигуру тугими каплями.

– Срань, – сквозь сжатые зубы ругается Камилла, обращая внимание на непогоду. А потом снова смотрит на меня: – Заходи давай!

Одноклассница открывает дверь шире, любезно впуская меня внутрь. Как-то на автомате подчиняюсь, без вопросов шагая в объятья дома.

Чьего? Кострова или Селезнёвой? Я же совершенно точно не могла ошибиться с адресом. Да и Камиллу никогда не видела в нашем районе…

"Неужели они с Марком вместе?" – от этого предположения в горле возникает неприятная горечь. Необъяснимое чувство, неоправданное. С чего бы мне вообще что-либо чувствовать, узнавая о том, с кем Марк состоит в отношениях?

– Не буду спрашивать, зачем ты приперлась, но выглядишь жуть как стрёмно, – заявляет Камилла, закрывая за мной дверь и морщась из-за натекшей с меня лужицы. – Разувайся и пошли ко мне в комнату, приведёшь себя в порядок.

Я смотрю вслед девчонке, которая даже по лестнице поднимается так легко и изящно, не заботясь о том, пойду ли я за ней.

В моей же голове все происходящее просто не укладывается.

Вот так просто? После трёх дней тотального игнора? А до этого ещё и года издевательств? Весь мир с ума что-ли посходил?

Однако стоять и дальше истуканом в просторном холле двухэтажного особняка я не собираюсь. Снимаю свои полусапожки и мигом мчу за Камиллой, догоняя ее только наверху. Мне почему-то страшно остаться в этом доме в одиночестве. Я ведь пришла сюда в наглую, без предупреждения, не надеясь на какое-либо гостеприимство…

Наверху располагается широкий, уходящий в обе стороны коридор с кучей разных дверей. Видимо, спальные комнаты. Селезнева жестом указывает налево и ныряет в первую. Я же, все не отойдя от оторопь, заторможенным взглядом осматриваю внутренние убранства дома: стены, увешанные картинами, замысловатые люстры под потолком, дверь в конце коридора, на которой висит табличка "Вход строго запрещен, входите нежно"...

– Даже не пялься. В ту сторону лучше не соваться, – у самого уха звучит голос Камиллы, которая, видимо, устала ждать, когда я войду следом за ней.

– А что там…

– А ты как думаешь? – с иронией в голосе перебивает меня одноклассница и перекидывает копну своих густых волос на одно плечо.

Действительно, чего это я? Явно же это комната Марка. Кто ещё мог с такой насмешкой отнестись к устойчивому выражением?

Только тогда неясно, почему у Камиллы есть своя, отдельная комната, если они встречаются? Она настолько близка с его семьёй?

– А ты… – пытаюсь найти хоть какое-то объяснение, но не нахожу. Зато в комнату к однокласснице все же попадаю.

Она выглядит обезличенной, обставленная в минималистичном стиле, который, как мне кажется, совсем не соответствует вкусам Селезнёвой.

Где помпезность и роскошь?

– Стягивай мокрые вещи и в душ, Романова, – железным тоном раздает указания Камилла. – Или буду до конца жизни называть тебя котёнком.

Подобная перспектива меня не впечатляет. И вот уже спустя пятнадцать минут я сижу на ее кровати, укутанная в любезно выданный махровый халат. От него приятно пахнет кондиционером для белья. Всю остальную одежду Камилла уносит на стирку.

– Минут тридцать побултыхаются, потом в сушилку и пойдешь восвояси, – вернувшись, поясняет она и подталкивает к кровати пуфик, усаживаясь на него в позу лотоса. – А теперь рассказывай.

18. Катя

– О чем беседуем, девчонки? – вот, что первым делом спрашивает Марк, стоит ему остановиться в центре комнаты.

Сегодня он выглядит иначе. Я, признаться, никогда и не видела Кострова, кроме как в школьной форме. Он ведь и уроки физкультуры чаще всего прогуливает. Из-за этого в моей голове сложился определенный образ одноклассника. Всегда безупречный, безукоризненный…

Сейчас же, в широкой светлой футболке оверсайз без принтов и черных шортах, оголяющих подтянутые икры, этот парень смотрится как обычный подросток. Не из тех, кто рождается с золотой ложкой во рту, а таких, как я… Щеки мои опаляет жаром, а ладони подрагивают.

Господи, чего я вообще пялюсь? Бежать нужно!

– О том, какой ты мудак, конечно же, – довольно легко заключает Селезнева, даже и бровью не поведя.

В недоумении перевожу взгляд с Камиллы на Марка и обратно.

А… что тут происходит вообще? Неужели я ошиблась в своих предположениях и меня не собираются убивать?

– Как нехорошо, Слизнякова, учишь новенькую плохим словам, – с неодобрение в голосе проговаривает Марк, широко улыбаясь.

Камилла реагирует привычно. Дёргает плечом, явно чувствуя дискомфорт очередного от коверканья своей фамилии, а следом рывком встаёт на ноги и медленно приближается к Кострову.

– Да пошел ты, козлина, – с моего ракурса не видно, каким взглядом одноклассница награждает Марка. Но зато я прекрасно слышу, как ее голос едва ли не клокочет от ненависти.

От этого становится вдвойне неуютно. Не знаю, что связывает этих двоих, но стать свидетельницей драки… На такое я точно не подписывалась!

– А… мне кажется уже пора, – произношу, подскакивая с места.

Плевать, что я одном лишь халатике, а мои вещи в стиральной машинке злейшего врага. Добегу и так! Подумаешь, промокну под дождем или в меня ударит молнией по пути, всяко лучше, чем…

– Никуда ты не пойдешь, новенькая, – тон Марка приобретает холодные нотки. Он встаёт наперекор моему движению, не подпуская к двери. – Помнишь, что ты мне пообещала?

Едва сдержав икоту от испуга, медленно поднимаю голову и сталкиваюсь с нечитаемым взором глубоких синих глаз. Вероятно даже грозовое небо за окном не сравнится с тьмой, что таиться на дне его взгляда. И чудится мне, что этим мраком стоит не просто желание в очередной раз высмеять меня. Даже не злость, а… Да черт разберёт что!

– Я ничего тебе не обещала, – произношу на выдохе.

"Влюбись в меня", – словно эхом в голове звучит его уверенный голос. И от этого по телу бегут мурашки.

– Тем не менее, ты здесь, – удерживая меня одним взглядом, настаивает Марк.

Я осторожно делаю шаг назад, поддавшись эмоциям. Меня словно с головой накрывает волной запоздалого стыда.

Что я творю? Почему я здесь? Похоже, Марк подумал, что я пришла, чтобы соответствовать его дебильному договору. Но я ведь… Мне нужно было совсем другое.

– Пожалуй, схожу сделаю нам какао, – вдруг разрушает напряженное молчание Камилла, о существовании которой я на несколько мгновении успела даже позабыть. – Романова, тебе с сахаром?

"Нет, не бросай меня с ним!" – хочется крикнуть в ответ, однако сил у меня хватает только на то, чтобы кивнуть.

Я безнадежна...

Мы остаётся с Марком одни. В пустой комнате, тускло освещаемой настенными лампами. За окном шумит дождь, грохочет гром. А внутри в моих ушах оглушающе стучит пульс.

– Ты из-за Санька психовала всю неделю? – тон Марка звучит серьезным, он так и не сводит меня глаз, приговождая им к месту.

– Нет… Да… Почти, – путаюсь в ответах я не зная, как вообще можно говорить о чем-то таком с Костровым.

Когда мы вообще нормально разговаривали? Я не могу даже вспомнить, чтобы наши беседы не сопровождались либо моими слезами, либо его насмешками.

Однако сейчас все по-другому. Я буквально кожей чувствую, насколько раскаляется обстановка между нами, словно заряженных молекул воздуха становится больше, они сталкиваются, грозя заискрить. Но останавливаясь в шаге от хаоса.

– Я думала, что это все твоих рук дело… – спустя недолгую паузу продолжаю, обнимая себя руками и опуская голову.

Не хочу видеть эмоций Марка, мне плевать, что он обо мне подумает. Что я ябеда? Или, как принято выражаться, крыса? Разве это должно иметь значение?

– …но как только вы с Терентьевым перестали ходить в школу, Васильков прицепился как репей. Думает, что это я виновата в вашем отстранении. Тебя и Артура. Кажется, он даже не в курсе, что случи…

– Прицепился как репей? – перебивает меня Костров, кажется, по-своему оценив мою попытку быть откровенной. Голос его пропитан напряжением. – Что это значит?

– Ну, преследовал, посылал записки с угрозами, – поднимаю плечами, продолжая говорить только правду.

Поверит ли он? Ведь Саша его друг, а я всего лишь… кто?

– Сегодня каким-то чудесным образом он подкараулил в аллее, когда я только с Костей распрощалась, – качаю головой, чтобы выбросить из нее неуместные мысли.

– А что вы делали там с этим твоим Костей? – последнее слово Костров выделяет елейным тоном, словно имеет какие-то личные предубеждения в адрес мужчины моей мамы. С чего бы вдруг?

– Он купил мне мороженое… – произношу с опаской, и вновь смотрю на одноклассника. – Марк, я не понимаю, чего ты хочешь от меня?

Мне одновременно и страшно, что Марк мог каким-то образом узнать о моих чувствах к Косте, и вместе с тем я чувствую глухое раздражение. С чего он вообще устроил тут допрос?

– По-моему несколько дней назад я ясно дал тебе знать о том, каковы мои желания.

– Но… это же полнейший вздор, – окончательно растерявшись, заявляю на выдохе. – Я всего лишь хочу тихо и мирно закончиться одиннадцатый класс и уйти. Мне не нравится играть в эти игры, это невесело.

– Мне тоже не весело, – говорит Марк и вдруг сокращает разделяющие нас метры. Он останавливается так близко, внимательно рассматривая мое лицо. Словно… видит больше, чем я хочу показать. – Ты снова плакала, у тебя глаза красные. Из-за Санька или своего… Костика?

19. Катя

Мне действительно приходится остаться здесь с ночевкой… Просто выбора другого нет. На улице стремительно темнеет, а стихийное бедствие только набирает обороты.

Открыв рот, нелепо хлопаю, глазками, пока Камилла приносит откуда-то раскладушку и стелит мне рядом со своей кроватью, мурлыча под нос какой-то агрессивный мотивчик. Видимо, она фанатка рок-музыки.

– Что не нравится? – вопрошает она, намекая на то, что от ее глаз не скрылась моя оторопь. – Или ты собираешься ночевать вместе с Марком?

– Ни в коем случае! – ужаснувшись подобной перспективе, возникаю.

Мне в целом, конечно, неважно где коротать вечер, лишь бы не убиться по пути домой. Однако сама мысль, оказаться рядом с Костровым наедине, пока за окном бушует стихия, приводит в ужас.

"Марк за пять минут нашего вынужденного уединения-то весь мозг мне сломал, страшно представить, что он способен, если ему дать целуй ночь… Да и вдруг поведет себя неприлично, руки начнет распускать…" – размышляя о последнем я невольно краснею, чувствуя как сердце кубарем катится в пятки. На Марка всегда заглядывались девчонки, даже те, что постарше. В прошлом году одиннадтиклассница, Лера Воробьева, например, хвасталась тем, что провела всю ночь с Костровым за жаркими спорами. Я не ханжа, но меня терзают смутные сомнения в том, что он с ней действительно только спорил.

– Вот и я так же подумала, – возвращает меня в реальность самодовольный голос Камиллы.

Все же странно это все… Спустя время я уже чинно лежу на кушетке, бездумно пялясь в потолок. Свет в комнате мы выключили, так что все вокруг погружено в почти что полнейшую темноту. Лишь подсветка от экрана телефона Селезнёвой разбавляет ее.

Камилла с кем-то активно чатится, громко слушая музыку через наушники, а я почему-то боюсь даже двинуться с места.

Никогда не могла уснуть в гостях. Не знаю почему так. Как правило, стоило моего голове коснуться чужой подушки, как в сознание стучались мрачные мысли. Или, что ещё хуже, вопросы о нетленном существований. Глобальные, по мелочи…

Сейчас же я думаю о том, насколько оказалась слепа, раз не смогла разглядеть в Камилле по-настоящему хорошего человека. Она стервозная, да, и довольно грубая, но с какой-то внутренней необъяснимой хваткой и тягой к хорошим поступкам.

Мы ведь с ней даже никогда не разговаривали толком в школе. А я не стремилась узнать причины ее придирок, видимо, напрасно все спихивая на спортивный интерес с Костровым.

Возможно, я просто недостаточно наблюдательна? Она ведь тоже человек, может, и не с такими же страхами, как у меня, но с довольно похожими проблемами в семье. По крайней мере, если оценивать степень доверия к ним.

Своей-то маме я лишь отправила смс о том, что осталась у друзей, так и не сумев найти в себе смелость попросить забрать меня отсюда на машине. Это могло вызвать слишком много неуместных вопросов.

Кстати, о родителях…

– Камилла… – не выдержав потока мыслей, стремящихся найти объяснение всему и сразу, вытягиваю руку и тереблю Селезневу за локоть.

– Что? – поставив музыку на паузу, раздражительно интересуется одноклассница. – Хватит называть меня полным именем, терпеть его не могу. Лучше Кам или Ками.

– Хорошо, Ками, – смиряюсь с нравоучениями в свой адрес. – Скажи, а почему родители Марка ещё не вернулись?

– Они на выходные сваливают обычно. Иногда возвращаются, иногда нет. Сегодня, видимо, не вернутся уже. Иномарку свою берегут.

Комната вновь погружается в тишину, но теперь слышен лишь только шум льющегося ливня. Слишком уж громкий звук для того, чтобы стать успокаивающим. Не удивлюсь, что утром мне придется не только попросить помощи у мамы и Кости, но и у мсч на спасательной лодке.

– Почему ты решила сегодня меня впустить? – чтобы хоть как-то скрасить затянувшееся молчание, вновь подаю голос. – Я думала ты меня ненавидишь…

– Не придумывай то, чего нет, – фыркает Ками и наконец блокирует свой смартфон. В темноте ее силуэт кажется мне слегка зловещим. – Просто бесишь ты меня. Вся такая правильная, тихая, ещё и ведёшь себя как тряпка помойная. Нет бы постоять за себя хоть раз, а ты… ни бе, ни ме, короче. К тому же Марк постоянно тебя в упрек мне ставит, заманал, в печенках уже сидит.

– Марк говорит обо мне?! – поражаюсь новой информации я.

Мне всегда казалось, что Костров забывает о моем существовании, стоит только мне выйти из поля его зрения. Какой смысл думать о ком-то вроде меня?

На фоне шока я даже не обижаюсь на не самую лестную характеристику в свой адрес. И сама понимаю, что не из храброго десятка, но поделать-то с собой ничего не могу.

– Не веришь — спроси у него сама, – я не вижу лица Селезнёвой, но мне почему-то кажется, что в этот момент она закатывает глаза.

– Нет уж, спасибо, как-нибудь обойдусь без этого, – с улыбкой произношу я, отказываясь от сомнительного предложения.

Камилла вновь теряет ко мне интерес, переключаясь на виртуальное общение. Я же вновь укладываюсь на постель, пытаясь улечься, но ничего не получается. Ерзаю, в попытках найти удобное положение. Вздыхаю — не находя. Да что же это такое?

– Ты реально к нему собралась что ли? – чутко отреагировав на то, что я поднялась с кушетки, с усмешкой вопрошает брюнетка. И слепит меня телефонным фонариком.

– Нет, хочу попить воды. У вас из под крана можно? – зажмурившись, зачем-то указываю в сторону уборной, даже до конца не помня, была ли там раковина. Я в душ-то с опаской лезла, боясь наткнуться там на змеиное гнездо.

– С ума сошла? Ни в коем случае! Спустить вниз, на кухню. Там встроенный фильтр. Думаю, разберёшься.

– Ага, разберусь, – киваю, вообще не имея представления как.

Выходя из комнаты едва ли не на цыпочках, невольно кошусь в сторону злосчастной двери. С той стороны стоит мрачная тишина…

Желая, чтобы все так и оставалось, я спешу к лестнице, радуясь тому, что родители Марка предусмотрели коридорную ночную подсветку у плинтусов. В доме Костика таких сроду не водилось, поэтому после наступления сумерек я, как правило, из комнаты не выхожу. А какой смысл? Включу свет — разбужу маму и получу втык за ночные бдения. А если не включу, значит споткнусь обо что-нибудь и исход будет таким же…

20. Катя

Ответ приходит тут же вместе с тем, как темный силуэт приближается достаточно близко, чтобы я явственно убедилась в постороннем присутствии. Мою спину обжигает от соприкосновения с чужим телом, когда Марк тянет через меня за бокалом и впихивает его прямо в мою дрожащую руку.

– Смотри не урони, – его бархатный голос никак не вяжется с тем образом, который он сейчас из себя представляет.

Маньяк! Извращенец! Кто в здравом уме будет так пугать по ночам?!

– А то что? Выкатишь счёт? – шиплю, сместившись в сторону, и мгновением погодя сама поражаюсь собственной дерзости. Это точно я сказала?

О том, что я вообще-то пришла попить воды, и вовсе забываю.

– Заставлю расплачиваться натурой, – оперевшись одной рукой о столешницу, отчего силуэт одноклассница теперь кажется куда более расслабленным, произносит Марк. Без насмешки. На полном серьезе.

Он с дуба рухнул?

– Звучит… аморально, – помчались, все же озвучиваю пришедшую в голову мысль.

Нет, вероятно, сошла с ума я, а не он. С чего я вообще сегодня настолько откровенна с Костровым?

Как будто мы действительно не жертва и охотник, а какая-то сопливая парочка.

От подобной мысли меня немного ведёт, и я снова делаю шаг назад, собственноручно загоняя себя в ловушку.

За окном шумит ветер и дождь, внутри кухни царствует загадочная и напряжённая атмосфер. А я тут из себя победительницу по жизни строю!

– Зато на деле довольно приятно, – без запинки заявляет Марк, увлеченно за мной наблюдая.

Сверкает молния, на мгновение освещая кухонное помещение и, мне кажется, отражаясь в грозовых глазах Кострова.

Он выглядит довольным. Пожалуй, даже слишком.

– Почему ты так ведёшь себя, Марк? – как только все снова погружается во мрак, спрашиваю. Ставлю бокал на столешницу позади себя, обхватываю плечи руки.

Я не должна его бояться. Что он мне сделает? К тому же стакан теперь в полной безопасности. Я уж постараюсь, чтобы не разбился!

– Мне так нравится, – довольно легко отзывается Костров, протягивая ко мне руку и кончиками пальцем касаясь понуро опущенного подбородка.

В темноте чувства и ощущения становятся другими, более обостренными, раскаленными. Поэтому этот жест для меня сравним с обжигающим прикосновением клейма.

– Ты же… – дергаюсь, не в силах стерпеть. – Ты же все это время пытался втоптать меня в грязь. И сейчас, каждым своим словом, действием, жестом…

– Продолжай, новенькая, – не желая ждать, когда я соберу мысли в кучку, подначивает Марк.

Мне кажется, будто воздух пропитывается сладкой патокой, забивая дыхательные пути. Мне не нравится, что происходит с моим сердцем, оно готово выпрыгнуть из груди. То, какой трепет вызывает во мне этот парень, он…

Неправильный.

– Я… хочу домой, – произношу на выдохе я, прикусывая губу и направляя взгляд в ту сторону, где должна была быть лестница. – Наверняка, мои вещи уже давно высохли.

Мне кажется, что мой тон прозвучал довольно холодно и сухо. Достаточно для того, чтобы дать Марку понять, что я не намерена поддаваться его очарованию. Только вот ему так не казалось…

Когда я делаю шаг вперёд, чтобы обогнуть стоящего на пути Кострова, он нагло преграждает мне путь.

– Ничего не выйдет.

– О чем ты?

– На улице все еще сильный дождь. Ты можешь заболеть, если снова промокнешь.

– Это не самая страшная перспектива, – чуть более резко, чем планировала, бросаю.

Эмоции переполняют до краев. Да что он себе позволяет? Думает, раз пришла добровольно, то меня и удержать здесь можно?

– Неужели моя компания страшнее ангины? – с усмешкой вопрошает он.

Язык не поворачивается сказать ему "да".

– Кое в чем я с тобой согласна, – вздохнув, вновь переходу на размеренный тон. – Ничего не выйдет, Марк. В смысле с той твоей полуприказной просьбой. Я не влюблюсь в тебя. Никогда.

Воздух словно сгущается ещё сильнее или это я задерживаю дыхание, так сразу и не понять. Перед глазами начинают появляться "звёздочки", когда Костров прикасается к моему плечу, ведя по руке ниже. Нежно, едва ощутимо, но кожа все равно покрывается мурашками.

– Перестань врать себя, а заодно и мне, Катя, – сопровождает он действия словами и всё-таки освобождает для меня путь к спасительной свободе.

Однако я не могу сдвинуться с места.

– О чем ты? Я не понимаю…

– Санёк больше тебя не тронет. Никто не тронет. Я не позволю, – Марк сообщает об этом словно между делом. Как будто его покровительство это само собой разумеющееся дело. И вновь двигается куда-то вглубь кухни, к окну, откуда он и подошёл ранее.

– Ты странный, – не могу удержаться от комментария, следя за фигурой парня неотрывно.

– А ты бесишь, – парирует он, с силой захлопывая окно и включая кухонную подсветку.

Серьезно? А раньше так нельзя было сделать, чтобы не пугать?

– И чем же? – все ещё находясь под влиянием раздражения, спрашиваю я.

Костров усмехается, я понимаю это по короткому смешку и тому, как на мгновение дрогнули плечи. А следом оборачивается, обводит мою фигуру каким-то до ужаса проницательным взглядом, отчего я стыжусь того, что согласилась примерить на ночь домашние шорты и футболку Камиллы. И произносит укоризненно:

– Нельзя быть такой невинной забитой тихоней и одновременно с тем соблазнительно дерзкой девчонкой.

Это я-то дерзкая? Да он же сам меня… провоцирует!

– Вот поэтому-то ты мне и не нравишься, – прищурившись, заявляю, стараясь игнорировать смятение. – Несёшь полнейшую чушь, чтобы заговорить зубы и запудрить мозги. Давно уже была пора понять, Марк. Подобный метод в моем случае срабатывает лишь в холостую. Я не прощу тебе весь прошлый год.

– Это мы ещё посмотрим, – говорит он, улыбаясь так открыто, что на его щеках появляются ямочки. – Ну, ты набирать воду собираешься или жажда уже испарилась?