Вне игры

Глава 1

Рита

— Лиз, я отойду на минуту, — в попытке перекричать громкие басы, летящие из колонок, я наклоняюсь к уху моей лучшей подруги Елизаветы Грачевой.

Лиза рассеянно кивает, но на меня даже не смотрит. Все ее внимание поглощено капитаном хоккейной команды «Комета» Ильей Свечниковым, который вальяжно развалился на диване с бутылкой пива в руках.

— … И потом на последней минуте периода шайба рикошетит от ноги голкипера и залетает в пустые ворота. Бум! — Илья делает красноречивый победный жест и все вокруг, включая Лизу, начинают дружно аплодировать. Я же едва сдерживаюсь, чтобы демонстративно не закатить глаза.

Не спорю, парень молодец, за год он почти единолично вытянул прозябающую во втором эшелоне городскую команду в элиту молодежного спорта страны, но от потока самолюбования, который Свечников льет на всех вокруг, меня уже подташнивает.

Поднявшись со своего места, с трудом протискиваюсь к выходу сквозь плотную толпу, выстроившуюся вокруг хоккеистов-триумфаторов.

Сегодня вечером команда отмечает окончание победного для себя сезона МХЛ*. В честь этого выдающегося достижения ребята из группы поддержки сняли огромный дом на окраине, завезли тонну выпивки и выписали клубного диджея, который пока так и не понял, что всем нравится — потому что в просторном зале одинаково хорошо танцуют и под заборное техно, и под попсу.

Я на этом празднике жизни явно лишняя. Не пью, не курю, в хоккее ни черта не понимаю, а от громких басов у меня развивается мигрень. Все из-за Лизы. В капитана «Кометы» она влюблена с тех пор, как год назад он перевелся в наш университет из Уфы и в первом же матче сделал хет-трик. Получить от него приглашение на финальную тусовку сезона было ее мечтой. Надеюсь, подруга хотя бы счастлива. Впрочем, конечно, счастлива — щеки Грачевой горят, глаза блестят, и я в жизни не слышала, чтобы она столько смеялась над банальными шутками.

Так как самое интересное сейчас происходит в большом зале, коридор практически пуст. Очередь выстроилась только у одной двери с табличкой WC. Предсказуемо, конечно. Любители бесплатного алкоголя не расстаются с полупустыми пластиковыми стаканчиками даже в очереди пописать.

Прикинув свои шансы попасть в туалет до того, как мочевой пузырь скаже мне adios, я без особой надежды осматриваю коридор и, заметив в углу лестницу на второй этаж, едва ли не вприпрыжку несусь к ней.

Бинго! Дверь с изображением знаменитого «Писающего мальчика» я нахожу точно над нижним туалетом, а главное, вокруг — ни души!

Дергаю за ручку, но, к моему разочарованию, дверь оказывается запертой. Правда, судя по тому, что в помещении горит свет и слышны приглушенные звуки льющейся воды, внутри уже кто-то есть. Опираюсь спиной о стену и терпеливо жду, но когда через три минуты туалет все еще остается запертым, я весьма невежливо тарабаню в дверь.

А потом снова.

И снова.

— Занято, — доносится сдавленный женский голос, а следом автоматной очередью идет серия глухих всхлипов.

За дверью кто-то… Плачет?

Флэшбэки того, как я сама лила слезы, запершись в ванной, застигают меня врасплох. Тело прошибает озноб. Сердце в груди подпрыгивает и начинает биться где-то в горле. Прошло почти два года с тех пор, как все закончилось. Месяцы терапии. Я должна была оставить все в прошлом...

Лиза любит говорит, что я часто лезу не в свое дело. Но что такое быть наедине со своими страхами я знаю не понаслышке, поэтому принимаю осознанное решение вмешаться в чужую беду. Если кто-то плачет, значит есть обидчик. А степень нанесенного морального или физического ущерба невозможно оценить, находясь с человеком в разных помещениях.

— Откройте! — ощущая, как по венам несется адреналин, я со всей силы тяну на себя металлическую ручку.

В ответ получаю еще один всхлип, который болезненным эхом отдается в груди.

— Откройте. Давайте поговорим.

Внезапно прекращается шум воды, слышится какая-то возня, а через несколько секунд замок начинает проворачиваться. И пока я стою, готовая броситься с утешением к расстроенной жертве, в дверном проеме появляется она: немного взъерошенная, с отпечатавшейся под глазами тушью и покрасневшими губами. Но глядя на нее я начинаю сомневаться, что за запертой дверью она действительно плакала…

— Туалет для гостей на первом этаже, — весьма недружелюбно цедит блондинка, бросая на меня взгляд, в котором отчетливо читается раздражение. — Что за необходимость ломиться в дверь? Сказали же, что занято.

Слова поддержки замирают на моих губах. От несправедливой отповеди я теряюсь, но в настоящий шок прихожу, когда вслед за девушкой из туалета выходит рослый парень (на первый взгляд очень привлекательный, но на второй — просто фуууу), который с надменной улыбкой на ходу поправляет ширинку.

Они тут что?.. То есть…

— Это общественное место! — моему возмущению нет предела.

— Так мы и занимались работами на благо общества, — насмешливо бросает парень. — А ты такая нетерпеливая была, потому что хотела присоединиться?

От возмутительного намека я буквально впадаю в ступор. Кем этот хамоватый мачо себя возомнил? Джастином Бибером на пике славы?

— В твоих мечтах!

Парень окидывает меня скучающим взглядом, призванным продемонстрировать полное отсутствие интереса, не говоря ни слова обходит меня стороной и следующее, что я слышу — скрип лестницы, когда по ней сбегают двое.

Уму непостижимо!

Залетев в туалет, я брезгливо осматриваюсь. Обычный и на первый взгляд чистый унитаз с закрытой крышкой, белый стеллаж с чистыми полотенцами и тумба с мраморной раковиной. Где они делали это? На раковине? У стены? Брррр… Насколько нужно не уважать себя, чтобы позволить парню вот так поиметь себя в туалете съемного дома во время вечеринки?

Если бы был хоть один шанс, что внизу волшебным образом рассосалась очередь, я бы обязательно ушла отсюда. Но мой мочевой категорически не готов к подобным проявлениям природной брезгливости, поэтому я вынуждена остаться.

Глава 2

Никита

Домой я приезжаю заполночь. Вообще не планировал так задерживаться. Думал поздравлю ребят из «Кометы», в которой сам когда-то играл, выпью бутылочку пива и вернусь, но то одно, то другое. Спонтанно залетел в ватерклозет с телочкой, потом со знакомыми ребятами пообщался, а перед самым отъездом двоюродная сестра Света ко мне прибилась. Пришлось ее домой подвозить, сделав с таксистом приличный крюк по городу. Надеялся, что хотя бы с отцом по приезду не пересекусь, но и тут не повезло.

Когда я захожу в дом, Сергей Васильевич Любимов собственной персоной восседает в гостиной в компании моего старшего брата Михаила. Первый пускает в воздух сизый дым от кубинской сигары, второй неспешно поигрывает виски в бокале. И оба как по команде замолкают, едва меня завидев.

По хрен. Меня это давно не трогает. Когда-то хотел наладить с ними отношения, убедить, что они ошибаются на мой счет, но потом просто махнул рукой. Смысл долбиться головой об стену? Крепкими семейными узами наша семья никогда не славилась. Так что, если бы не мама — я бы без какого-либо сожаления провел все межсезонье в Штатах.

— Ты рано, — тянет брат насмешливо. — Хоккейные вечеринки в регионах не вставляют?

— И тебе привет, — отвечаю спокойно.

Отец и брат ненавидят хоккей. Точнее не так. Брат в свое время тоже играл, но сдулся из-за травмы колена, заявив, что в принципе спорт ему не интересен. Я в хоккей пошел вслед за ним. Когда учился в школе и был просто подающим надежды спортсменом, вся семья за меня болела. Но когда пошли серьезные успехи, вызов в молодежную сборную страны и появились подкрепленные результатами амбиции сделать хоккей делом своей жизни, у отца резко развилась аллергия на этот вид спорта. У брата тот же заразный недуг проявился на фоне моего триумфа на драфте НХЛ. Меня выбрал скаут «Миннесоты» во втором раунде, и через полтора года я переехал в США по трехлетнему контракту новичка. Ни брат, ни отец этому рады не были.

Сейчас хоккеем я зарабатываю едва ли не больше, чем они оба совокупно. Я ношусь по льду. Они с утра до ночи просиживают штаны в офисе строительной компании. Для меня все очевидно. Для отца очевидно лишь то, что я не оправдал его надежды и не пошел работать на благо семейного бизнеса.

— Выпить хочешь? — предлагает брат, указывая пальцем на початую бутылку виски.

— Валяй, — соглашаюсь я.

— Послезавтра у сенатора Воскресенского юбилей, — начинает отец. — Мы приглашены.

— Кто мы? — уточняю я. — Вряд ли мое имя указано в приглашении. Никто даже не знал, что я буду в городе.

— Позвали всю семью. Ты тоже пойдешь, — безапелляционно заявляет отец.

— Зачем?

— Потому что я так сказал.

— Без обид, пап, но я уже не в том возрасте, чтобы «потому что ты так сказал» являлось для меня аргументом, — напоминаю сухо.

— Сенатор — влиятельный человек. И он знает, что ты в городе, — недовольно поджав губы из-за необходимости объясняться, отец снова затягивается сигарой. — Мы должны пойти вместе. Тем более в перспективе объединения наших семей.

— В каком смысле?

— У сенатора есть дочь, — поясняет отец. — Она составит прекрасную партию Мише.

— Прекрасную партию? — при всем своем желании не влезать в перепалку, я оказываюсь не в состоянии сдержать саркастический смешок. — Мы в каком веке? В девятнадцатом?

— Не паясничай! — рубит отец. — Тебе конечно нет дела до нашего бизнеса, но связи с семьей сенатора позволят нам укрепить положение в городе.

— За счет брака по расчету?

— За счет удачного бизнес-решения. В наших кругах в этом нет ничего удивительного. К тому же, Рита Воскресенская очень хорошенькая.

— А если бы она была страшной? — спрашиваю иронично, обращаясь к брату. — Ничего бы не поменялось, правда, Миш? Главное бизнес.

— Отвали. Это тебя не касается, — скалит зубы брат.

— А девчонка уже в курсе, что за нее все решили большие дяди? — я понятия не имею, кто такая эта Рита Воскресенская, но мне ее заочно жалко. У человека всегда должен быть выбор. Сдается мне, у нее его не будет. Впрочем, почему я так в этом уверен? Девчонки находят Мишу неотразимым. Может быть, эта неведомая Рита будет счастлива заполучить его в качестве мужа.

— Девочка тише воды, ниже травы. Возражать отцу она не станет, — говорит папа.

— Все настолько запущено? — уточняю я, недоумевая как в наше время может происходить подобное.

— Мама умерла пять лет назад. У девчонки печальный опыт отношений. Бойфренд-садист ее год третировал, пока она не оказалась в больнице. Того мудака сенатор не одобрял, но девчонка упрямилась, хотела свободы. Учитывая уроки прошлого, в этот раз она его послушает.

— У нее с психикой могут быть проблемы, а вы собираетесь этим воспользоваться? — я морщу нос. — Это низко даже для тебя, Миша.

— Ой, давай, захлопнись, мистер моралист, воспитанный забургорной псевдо-толерантностью, — брат раздраженно хлопает ладонью по столу. — Я возьму Риту в жены. Со мной она будет в безопасности. На психиатров, если потребуется, не поскуплюсь.

— Мне ее уже искренне жалко, — произношу колко, недоумевая, как брат, который для меня всегда был примером, за последние пять лет смог превратиться в бездушного засранца.

Опорожнив одним глотком бокал с виски, я покидаю во всех смыслах душное общество отца и брата и поднимаюсь в свою комнату в семейном доме. Хочется забыть обо всем этом бизнес-дерьме, завалиться спать и проснуться в своей квартире в Сент-Поле. Но вместо этого вечером через два дня я надеваю смокинг и как послушный пес иду в дом сенатора Воскресенского в компании матери, отца и брата.

До последнего хотел послать все к черту. Мама уговорила. Ей важно продемонстрировать окружающим наши нерушимые семейные узы. И если отца и Мишу я могу со всем этим послать, то маму — нет. Она очень… Ранимая. И все еще тяжело переживает мой переезд в США.

Дом Воскресенских — огромный особняк у противоположного от города берега реки с живописным садом и бассейном. Им даже снимать ничего не нужно, чтобы устроить достойный юбилей. Человек сто самых высокопоставленных гостей с семьями вольготно прогуливаются по территории дома и сада под живой аккомпанемент кавер-группы. Бокалы в руках, бриллианты в ушах, пустые светские беседы. Как же я от подобного отвык за два года жизни в американской глубинке.

Глава 3

Рита

Ненавижу подобные сборища. Ненавижу. Сотня незнакомых людей, шумно, душно, тесно, а от необходимости улыбаться у меня давно сводит зубы. Была бы моя воля — поднялась бы в свою комнату и заперлась там на все время, пока в доме продолжается празднование юбилея отца. Но вместо этого я половину праздника руковожу обслуживающим персоналом на кухне, а в остальное время прячусь на террасе, скрытая от любопытных глаз густой тенью деревьев.

Блеск. Именно так я всегда и мечтала провести субботний вечер.

За спиной слышится хлопок открываемой двери, и я специально ухожу еще глубже в сад, чтобы не встретиться ни с кем из знакомых (и незнакомых тоже). Мне не хочется покидать свое укрытие. Говорить тоже не хочется. Отчаявшийся покинуть праздник интроверт во мне молит просто держаться от людей подальше.

Тяжелые шаги по тропинке. Чиркает зажигалка. Воздух наполняется ароматом сигары. Такие курит только отец. И я почти готова выбраться из своего укрытия, как вдруг ночную тишину разрезает другой голос, чужой:

— Я уверен, что из них получится отличная пара.

Подслушивать нехорошо, я это знаю с детства, поэтому думаю о том, как тактично дать гостям понять, что на террасе они не одни, но следующая фраза, сказанная знакомым голосом, заставляет меня застыть на месте.

— Твой сын готов? — это, без сомнения, говорит отец.

— После того, как я показал ему фотографии твоей дочери, он только за. У него есть политические амбиции, и Маргарита станет для него прекрасной спутницей. Ты уверен, что она согласится на подобный союз?

Мой желудок наполняется свинцовой тяжестью. На спине выступает холодный пот. Ладони сжимаются в кулаки, оставляя полукруглые лунки от ногтей на нежной коже, но эта боль ничего не значит по сравнению с той, которую я чувствую в своем сердце.

Папа, что же ты делаешь?

Подтекст разговора, который ведет отец с неизвестным мне мужчиной, подозрительно точно совпадает с моими не озвученными никому страхами. Страхами, что отец, устав ждать перемен, возьмет мою личную жизнь в свои руки.

В двадцать два я точно знаю, что отношения — это не для меня. Я была в них почти год и в итоге не вынесла ничего, кроме синяков, сломанных надежд и разочарования. Когда магия взаимных чувств проходит, начинается неумолимый процесс разрушения. Я едва выстояла после расставания, чтобы повторять этот опыт еще раз.

Отец, к сожалению, со мной не согласен. Дав мне время, чтобы зализать раны, душевные и физические, которые нанесли мне отношения с Владом, он начал подыскивать для меня новую партию. Ту, которую он одобрит, ту, с которой не будет таких проблем, как с «беспредельщиком Зарецким, у которого нет тормозов».

— А ей не надо ни о чем знать. Рита одна уже довольно долгое время. Пора двигаться вперед, — я слышу, как отец затягивается сигарой, и снова невозмутимо продолжает: — Познакомим их сегодня, а дальше пускай Михаил действует. Он видный парень. Думаю, разберется, как девушку заинтересовать. А уж мест, где им с Ритой можно пересечься, предостаточно. Приезжайте на ужин в среду.

Слишком шокированная услышанным, чтобы как-то среагировать, я продолжаю тупо стоять, пока отец и его спутник невозмутимо обсуждают свое максимально деловое сводничество. И даже когда терраса пустеет, а сигаретный дым окончательно растворяется в воздухе, я не могу заставить себя сдвинуться с места.

Я давно знала, что отец всерьез озабочен моим будущим — намеков на это в последнее время было более чем предостаточно, — но я точно не ожидала, что с его стороны все будет настолько… Настолько хладнокровно и расчетливо.

— Подслушивать нехорошо, знаешь?

Вздрогнув от неожиданности, я резко поворачиваюсь, едва не врезавшись в широкую мужскую грудь, обтянутую черной шелковой рубашкой.

— Прошу прощения! — бормочу я, стараясь обрести равновесие. — Я не знала, что здесь еще кто-то есть.

— Была слишком занята чужим разговором?

Подняв голову, я встречаюсь с мерцающими серыми глазами. Что за?.. Что он здесь делает? Парень из туалета, похититель чужих такси! Понятно, что на юбилее отца сотня человек, и не всех из них я знаю. Но этот плюс-минус моего возраста и уже тусил в компании хоккейных звезд университета. Значит, теоретически мы должны быть знакомы. Но я… Никогда раньше его не видела, а за последние три дня встречала уже дважды!

— Полагаю, ты тоже? — в первый момент, увидев его, я теряюсь, но едкий тон и насмешливый блеск в глазах заставляют меня сжаться словно пружина и приготовиться дать отпор.

— Туше, — он усмехается. — Но они сами виноваты. Когда пытаешься устроить чужую личную жизнь, обсуждать ее нужно там, где никто не услышит. Хотя, мне даже жалко малышку, которую собираются одурачить.

— Возможно, эта малышка не даст себя одурачить! — воинственно вздергиваю подбородок.

— Я бы на это не рассчитывал.

— Почему?

Парень надменно цокает языком, отчего на его щеках появляются ямочки, которые я заметила еще при первой встрече.

— Потому что ставки слишком высоки, — саркастически произносит он. — В этом обществе только так и происходит. А ты значит из этих?

— Из этих? – повторяю в тон ему, приподняв брови.

— Богатые и знаменитые. Тут сегодня только такая публика.

— А ты значит не из этих?

— Я работаю под прикрытием, — он смеется. — Но с радостью оказался бы в другом месте.

— В туалете, полагаю?

В его глазах на мгновение вспыхивает удивление, словно он не ожидал от меня подобной откровенности, а потом он начинает хохотать. Громко, искренне и дерзко.

— А ты хочешь составить мне компанию?

— Не в этой жизни, — огрызаюсь я.

— Уверена? — наглец бросает на меня откровенно оценивающий взгляд, под которым мне становится неожиданно жарко.

— На все сто.

Не желая продолжать разговор в таком ключе, я отступаю с явным намерением удалиться.

— Уже уходишь? — с притворным сожалением спрашивает парень.

Глава 4

Никита

— Сергей Васильевич, обещал показать вам мою Маргариту, — голос сенатора Воскресенского дает понять, что в наш тесный семейный круг он возвращается не один, а со своей бедной жертвенной овечкой.

Не знаю почему меня так это бесит. Но бесит же. От холодного бешенства даже желудок сводит, настолько мне претит быть молчаливым свидетелем этого расчетливого безумия.

Это не твое дело. Не твое.

Повторяю про себя эту фразу, как чертову мантру. Не помогает. Даже смотреть на именинника и его дочь не хочется, поэтому до последнего пялюсь на сцену, где под джазовые мотивы гнется сексуальная певичка. А когда поворачиваюсь, утомленный этим сборищем и лицемерием, которое мастерски прячут за маской добродетели, мои глаза встречаются с мятежным янтарным взглядом.

Взглядом, мне уже определенно знакомым.

Естественное изумление выливается выбросом адреналина в кровь и чем-то горячим, медленно растекающимся в груди.

А вот это уже интересно. Воинственная девчонка с вечеринки и любительница подслушивать в одном лице теперь еще и суженая Миши? Так вот какая ты, единственная и неповторимая Рита Воскресенская.

— Добрый вечер, Маргарита Юрьевна, — звучит сочащийся довольствием голос отца, который, обращаясь к девчонке, кивает в нашу с братом сторону. — Мои сыновья — Михаил и Никита.

— Приятно познакомиться, — галантно приветствует девчонку брат, протягивая руку для деликатного рукопожатия. — Отец много рассказывал о тебе, Рита.

— Здравствуйте, — отзывается она чопорно, избегая смотреть на кого-то из нас.

— Прекрасный праздник. Юрий Борисович говорил, что ты занималась организацией, — не сдается брат, пытаясь расположить к себе девчонку.

Она молчит. Давит из себя вежливую улыбку, но глаза — о эти глаза — выдают ее с головой. В этот миг она напоминает мне испуганную лань, которую окружили волки. Мой отец, ее отец, брат — все они смотрят на нее взглядами хищников. Каждый заинтересован по-своему. У каждого есть выгода. Она же…

— Рита, ты могла бы показать Михаилу сад? — предлагает сенатор Воскресенский, прерывая затянувшуюся паузу.

Я вижу, как девчонка вздрагивает, как по ее лицу бежить тень, а голубая венка на тонкой шее начинает судорожно пульсировать. Даже мурашки, покрывшие обнаженные руки, не укрываются от моего внимания.

А ее отец… Не пойму, он делает вид или действительно не понимает, что его дочь на грани нервного срыва? Или, что еще хуже, он настолько сильно желает сбагрить свою проблемную дочь Мише, что ему на ее состояние в принципе наплевать?

— Я… Ммм… — неопределенно тянет она, комкая в тонких пальцах край праздничной блузки.

Ну давай же, Рита, придумай что-нибудь вразумительное, мысленно обращаюсь к растерянной девушке. Поставь этих мудаков, решивших сыграть тобой как пешкой в хитроумной шахматной партии, на место. Но по ее взгляду, полному отчаяния, я вдруг понимаю, что у нее не хватит духу. Судя по тому, что говорил отец, ей как минимум двадцать, а то и больше, но выглядит она не как взрослая девушка. Скорее, как растерянный, хрупкий, неуверенный в себе ребенок. Или как маленькая птичка, которая запуталась в сетях и не знает, как выбраться.

Это не должно меня волновать — у меня своя жизнь вдали от этого цирка. Но почему-то волнует.

— Я против, — неожиданно для самого себя вступаю в разговор, будто с разбегу ныряю в ледяную воду, уже понимая, что делаю ошибку.

Все в нашем тесном кругу изумленно таращатся на меня, а я, не задумываясь о последствиях, вдруг делаю шаг вперед, обхватываю хрупкие плечи Риты Воскресенской и, прижав к себе, говорю:

— Прости, братишка, но девушка уже занята, — приподнимаю бровь с вызовом глядя на брата, который пронзает меня яростным взглядом. — Мной. И в сад она тоже пойдет со мной.

С каким-то мстительным удовольствием я смотрю, как гаснет улыбка Миши. Как вытягивается лицо отца. Каким бешенством вспыхивают глаза сенатора. Тишина, которая опускается на нашу компанию, почти осязаемая. Подозреваю, такой афтершок бывает после того, как рядом разрывается бомба. И хотя я вообще ни разу не рыцарь в сияющих доспехах, сейчас я рад, что вмешался в этот фарс.

— Вы знакомы? — этот потрясенный вопрос — все, на что оказывается способен мой обычно весьма красноречивый отец.

У меня нет времени для логического осмысления ситуации, поэтому я действую интуитивно. Это как в хоккее: когда ты пробиваешь буллит — нужно просто довериться своим инстинктам.

— Ага. Познакомились на вечеринке пару дней назад, — подтверждаю я, решив максимально придерживаться правды. — Представляешь, пап, это была любовь с первого взгляда.

— Что… — девочка в моих объятиях дергается, я кожей ощущаю панику, исходящую от нее, но лишь теснее прижимаю ее к своему боку, чтобы не брыкалась.

— Думали вам сюрприз сделать, — продолжаю врать я.

— Ты же улетишь через несколько недель, — говорит Миша ошарашенно.

— Ну так у нас еще куча времени! — парирую я. — А там, кто знает, может быть распробуем отношения на расстоянии. Да, птичка?

Опускаю голову, ища глаза Воскресенской. Улыбаюсь ей, чтобы немного снизить градус напряжения и подмигиваю, чтобы мне подыграла.

— Рит, ну чего молчишь? — спрашиваю я мягко, демонстративно убирая с ее щеки выбившийся из прически локон. — Я знаю, что ты не хотела торопиться. Но как тут молчать, когда вся семья в сборе?

Она упирается маленькими ладошками мне в грудь — то ли отталкивает, то ли просто удерживает на расстоянии. Но я ощущаю, как дрожат ее пальцы.

— Рита? — сенатор, которого тишина явно нервирует, строго обращается к дочери. — Объяснись.

— Да, пап, извини, — рассеянно шепчет она, продолжая смотреть на меня янтарными глазами, в которых плещутся десятки вопросов. — Нам с… С Никитой нужно поговорить.

И неожиданно больно крепко схватив меня за локоть, Рита Воскресенская тащит меня прочь от наших обескураженных родственников.

Глава 5

Рита

— Ты сошел с ума? — почти кричу я, едва мы с Никитой Любимовым снова оказываемся один на один на террасе. — Считаешь удачной шуткой заявить моему отцу, что мы влюблены?

— Шшш, — парень фамильярно прижимает палец к моим губам. — Ты уж, Рита, должна знать, что у ночи тысяча ушей.

Намек на то, что нас может кто-то услышать, немного приводит меня в чувство, но я, конечно, все еще в бешенстве. Шлепаю ладонью по его плечу, чтобы убрал от меня свои пальцы. И когда он это делает, низко рычу:

— Что ты, черт возьми, наделал? Ты хоть представляешь, что ждет меня, когда отец узнает, что ты обманул его?

— Я обманул? — Никита невинно вскидывает брови. — А почему ты не протестовала?

Я немею. В прямом смысле этого слова. Я не знаю почему. Я была настолько шокирована развитием событий, что просто не подумала протестовать. Я тогда все еще не отошла от «потрясающей» новости, что отец за моей спиной решил устроить мою личную жизнь, так что этот хоккеист со своим любовным выпадом застал меня врасплох.

— Успокойся, а? — говорит Никита миролюбиво, пряча руки в карманах брюк. — Ты, насколько я понял, не хотела играть в любовь с моим братом, я желал увидеть выражение полной беспомощности на лицах Миши и отца. Как по мне, так все это было бесценно. Это взаимная выгода, Рита Воскресенская.

— В чем моя выгода, Никита Любимов? — бросаю резко. Голова идет кругом. Вечер пошел по какой-то ужасающе траектории за которой мой мозг тупо не поспевает. — Ты сказал всем, что мы влюблены!

— Но это, конечно, не так. Извини, малышка, ты не в моем вкусе, — иронично произносит он, не без удовольствия бросая в меня моей собственной фразой, сказанной на этом самом месте двадцать минут назад.

— Зачем тогда ты это сделал? — я честно не понимаю его мотивов. А когда я чего-то не понимаю, я не должна терять бдительность. Урок, горько усвоенный на собственном опыте.

— А ты хотела породниться через моего брата? — спрашивает Никита, демонстративно хватаясь за сердце. — Если так, можешь вернуться и сказать всем, что это был розыгрыш. Твой отец будет только рад.

— Ничего такого я не хотела! — порывисто вздыхаю я, ежась от перспективы встречаться с Михаилом Любимовым. — Я просто…

— Ты просто должна быть благодарна мне, потому что я спас тебя, — перебивает он насмешливо.

— Ты спас меня? — я отчаянно пытаюсь взять себя в руки, но голос все еще дрожит. — Да отец теперь от нас не отстанет! Думаешь, все так просто? Он будет следить и все проверять. Если он узнает, что мы его обманули...

— Тебе потерпеть всего пару недель в моей компании, — Никита беспечно пожимает плечами, словно не понимает, из-за чего я паникую. — Потом я улечу в Штаты, а ты сможешь и дальше играть роль неприступной королевы, делая вид, что твое сердце навсегда отдано мне.

Уму непостижимо! В его мире все так просто, но в моем все совсем не так. Я слишком хорошо знаю отца. Ему нужны будут доказательства.

— Что конкретно ты предлагаешь? — спрашиваю напряженно, потирая вспотевшие ладони.

— Фиктивные отношения на две недели. Покажемся вместе на паре вечеринок, чтобы твой отец и мой брат убедились, что мы действительно пара. А когда я уеду, можем сказать, что ты собираешься приехать ко мне погостить. У тебя есть американская виза?

Я отрицательно качаю головой.

— Прекрасно. Даже через проверенных людей получение визы может на полгода затянуться. Так что никаких лишних вопросов со стороны родственников не будет.

— А потом?

— Да не вопрос, можешь приехать в Штаты в отпуск, — Никита улыбается, отчего на его щеках снова появляются ямочки. Очаровательные, думаю я, но тут же себя одергиваю. Вообще по фиг.

— Я не об этом. Эти отношения… Что если ты встретишь кого-то?

— А если ты встретишь кого-то? — отвечает вопросом на вопрос с плохо скрытой насмешкой.

— Я — нет, — одна мысль об этом посылает по спине холодок.

— Ну и за меня не волнуйся. Я отношений тоже не ищу.

— То есть, ты предлагаешь мне две недели делать вид, что мы встречаемся, а потом поддерживать отношения на расстоянии? И при этом быть свободной?

— Что-то в этом роде.

— И все же, я не понимаю, — я прикусываю губу и заглядываю в мерцающие серые глаза. — Почему ты это делаешь?

— Потому что могу.

Это не тот ответ, который может меня успокоить, но по выражению его лица я понимаю, что единственный, который Никита готов мне дать. И хотя в голове у меня звенят сотни тревожных звоночков, взвесив все за и против, я внезапно принимаю решение.

— Ладно, — говорю я, наблюдая, как торжествующе вспыхивают его глаза. — У меня есть условия.

— Не сомневаюсь, — усмехается Никита.

— Никто не должен знать об этом, кроме нас. Друзья, подруги — никто. Это очень рискованно.

— Не вопрос, — легко соглашается Никита. — Что еще?

— Это все.

— Ты сказала «условия». Подразумевается, что оно не одно.

Я судорожно втягиваю воздух через нос. Отвожу глаза.

— Никакой постели. Никакой близости...

Он внезапно замолкает и, кажется, впервые с чисто мужским интересом окидывает меня с ног до головы.

— Да я и не планировал. С моей стороны это благотворительная акция. Но если ты сама попросишь...

— Никогда! — фыркнула я.

— Осторожнее, птичка. А то я восприму это как вызов. А мы бы этого не хотели, правда?

В этом нет никакой логики, но я снова проглатываю его наживку и замолкаю. Этот парень… Он мне определенно не нравится. Чересчур самоуверен, чересчур нахален, чересчур откровенен. Впрочем, последнее должно меня радовать. Я не в его вкусе. Он не в моем. Значит какая-либо близость между нами исключена. Это максимально отвечает моим интересам.

— И что теперь? — интересуюсь резко.

— Let the game begin*, — с нахальной улыбкой произносит Любимов на прекрасном английском. — Пойдем потанцуем, невеста. Подарим жаждущим шоу.

Глава 6

Никита

— Как же вкусно, — прикрыв глаза от удовольствия, Рита вгрызается зубами в маленькую тарталетку с морепродуктами. — Попробуй!

Я послушно отправляю в рот закуску, не переставая разглядывать хозяйку дома. Наверное, впервые с искренним интересом. Сейчас, когда над ней не довлеет тень договорных отношений с моим братом, она расслабилась, из глаз исчезло затравленное выражение безысходности, а на лице появился намек на улыбку. И она еще с таким откровенным удовольствием наслаждается едой… Никогда не думал, что следить за тем, как кто-то ест может быть настолько занимательно.

— Вкусно, — соглашаюсь я больше для проформы, понимая, что Рита замерла в ожидании моего ответа.

— Я ж говорила, что найду чем утолить твой голод! — она дерзко прищелкивает языком и с торжествующей улыбкой, будто только что сорвала джек-пот, пододвигает ко мне тарелку с канапе и микроскопическими бутербродами. — Налетай.

И когда я демонстративно запихиваю в рот сразу несколько порций отменных закусок, она вдруг смеется — так мелодично и звонко, что я даже жевать перестаю, настолько не вяжется у меня этот смех с образом зашуганной Риты Воскресенской, который я успел нарисовать в своем воображении. Здесь и сейчас она — беззаботная маленькая девочка в теле уже вполне оформившейся привлекательной девушки. На мой вкус чересчур худая, но это с лихвой компенсируется пропорциональностью фигуры и такой тонкой талией, что на ее фоне даже скромные объемы груди и бедер кажутся очень аппетитными.

— Хорошо, что мы пришли сюда, — говорит Рита, запивая тарталетку стаканом сока. — Мне под взглядом отца кусок в горло не лез.

— Ничего удивительного, — хмыкаю я, беря с тарелки кусочек мясного рулета. — Твой отец у кого угодно отобьет аппетит.

После нескольких танцев и завершения официальной части, на которой Рита, как дочь именинника должна была присутствовать, мы с ней сбежали с праздника и спрятались на кухне. Сидеть и дальше за столом в компании наших родственников было невыносимо, а здесь, в отличие от основного зала, где некомфортно было даже мне, привыкшему к повышенному вниманию, никому нет до нас дела. Официанты суетливо наполняют подносы, чтобы начать подавать гостям кофе и десерты, а горы несъеденных закусок так и остаются стоять на банкетных столах нетронутыми.

— На самом деле папа заботится о моей… — Воскресенская замолкает и несколько мгновений нервно покусывает губу, тщательно обдумывая свои слова. — Он за меня очень волнуется.

— Так волнуется, что решил выдать тебя за незнакомого парня? — не знаю, в каких зефирных облаках витает эта девчонка, но я не собираюсь потакать ее иллюзиям. В том, что могло произойти сегодня, нет ничего про “волнение” и “заботу”.

Рита тяжело вздыхает, явно раздосадованная моей откровенностью, но возражать не спешит.

— Значит, ты скоро уедешь? — весьма неумело меняет она тему.

Что ж. Ладно. я не против. Тем более, нам действительно нужно обсудить некоторые детали.

— Девятнадцатого, — подтверждаю я.

— И мы… Ну то есть, чтобы все было правдоподобно, — она смущается, на бледных щеках проступает румянец. — Мы с тобой сходим куда-нибудь до твоего отъезда?

— Конечно. Я же обещал. Каких-то особых планов на этот отпуск у меня нет, поэтому я в твоем распоряжении.

— Хорошо, — Рита касается пальцами небольшой бриллиантовой сережки в ухе и нервно ее теребит, выдавая свою нервозность. — Спасибо тебе, Никита. Я не знаю… Я не знаю, что бы я без тебя делала.

Если еще полчаса назад я мысленно ругал себя за то, что во все это ввязался, то сейчас я уверен — это было единственно правильное решение. Судя по всему, если бы не я — при всем своем нежелании заводить отношения с Мишей, Рита бы пошла на поводу у отца.

Интересно, чем он ее так держит? Деньгами? Авторитетом? Или я просто ошибся в том огне, который, как мне кажется, в ней заметил чуть ранее, и в дочке сенатора просто нет внутреннего стержня?

— Номер скажешь? — спрашиваю я, доставая мобильный. — Созвонимся завтра.

— Как удобно, что сегодня ты свой телефон не забыл, — говорит она иронично, намекая на сцену, когда я едва не увел у нее из под носа такси, и в этот миг в глубине ее глаз зажигаются дьявольские искорки.

Я удовлетворенно усмехаюсь. Нет, все же не ошибся. В Рите действительно что-то есть. Эта птичка еще себя покажет. Надо просто дать ей расправить крылья.

Девчонка диктует номер своего мобильного, потом спрыгивает с барного стула, отчего разрез на ее юбке на мгновение распахивается сильнее, демонстрируя мне полоску молочной кожи на внутренней стороне бедра.

В паху у меня совершенно неожиданно становится тесно.

Ну, блин, нет. Благотворительность, напоминаю себе. Доброе дело. Незачем усложнять.

— Будешь еще что-нибудь? — спрашивает Рита, инспектируя подносы. — Есть рыба, мясо, овощи…

— Нет, я наелся, — произношу грубовато, ощущая в этот момент голод совсем другого толка.

— Столько еды остается, — она сокрушенно качает головой. — Я говорила папе, что будет много, но он же не слушает. Лучше бы передали продукты в центр к девочкам.

— В центр к девочкам? — переспрашиваю я.

— Да. Не важно, — Рита закусывает губу и отводит взгляд, словно понимает, что сболтнула лишнего. — А вообще я просто рада, что этот день заканчивается.

Согласен. Безумный день, в который случилось много такого, что я не планировал. К тому же, мой организм до конца не перестроился на непривычный для себя часовой пояс.

— Как думаешь, сможешь сбежать? — спрашиваю у Воскресенской, подавляя зевок.

— В смысле? — она настороженно смотрит на меня исподлобья, как зверек, который почувствовал опасность, и тут же приготовился удирать.

— В том смысле, что я бы поехал домой, но если тебе нужно еще оставаться на празднике, то побуду с тобой.

— Нет, думаю, моего исчезновения уже никто не заметит, — говорит она с таким откровенным облегчением, что я снова задаюсь вопросом о том, что она скрывает. — Папа выпил и расслабился. Кстати, твой отец тоже. Я вполне могу улизнуть в свою комнату.

Глава 7

Рита

Завтракать я спускаюсь поздно, когда компания, которая занималась обслуживанием вчерашнего банкета, под присмотром нашей домработницы Светланы загружает последние ящики с посудой в небольшой грузовик. Получается, я проспала не только окончание праздника, но и всю уборку, наблюдать за которой было моей негласной обязанностью! Блестяще!

Когда накануне ночью поднималась в свою комнату, совсем не по-хозяйски улизнув с юбилея отца, была настолько измотана эмоционально и физически, что думала засну, едва голова коснется подушки. А в итоге промаялась почти до рассвета. Сначала тупо глядела на причудливые тени, которые отбрасывали садовые деревья на потолок, потом, не выдержав искушения, взяла телефон и набрала в поисковике «Никита Любимов».

Лучше бы я этого, конечно, не делала. Залипла. Оказалось, что парень — настоящая звезда. Не кто-то типа Ильи Свечникова, которого за пределами нашего северного города никто не знает. Нет, Никита Любимов — звезда международного масштаба для всех, кто хоть сколько-нибудь интересуется хоккеем. Я даже не понимаю, почему я о нем никогда раньше не слышала… Возможно, пик его карьеры в стране пришелся на период моих отношений с Владом, а тогда мне откровенно ни до чего не было дела.

Возвращаясь к Никите — у этого полный набор спортивного краша. На коньки встал в четыре года, в хоккей пошел вслед за старшими братом Михаилом, который на юниорском уровне показывал неплохие результаты, но получил травму. Всю жизнь играет на позиции нападающего. Победитель юношеского чемпионата мира, лучший бомбардир топового российского клуба и потом сразу — новичок года в НХЛ. Да, господи, напротив его имени в соцсети синяя галочка, а по хэштегу #nikitalubimov можно найти тысячи постов, в которых ему на всех языках мира признаются в любви фанатки! И этот человек просто так вызвался спасти меня от нежеланных отношений? Чересчур фантастично, чтобы быть правдой.

Несмотря на верифицированный аккаунт, очевидно, мой спаситель не особый любитель соцсетей. Фоток в его аккаунте всего три. Одна с ЮЧМ, одна в форме «Миннесоты», видимо уже после переезда в США, и еще одна — просто закатное небо через иллюминатор самолета. Сторис, естественно, никаких. Составить хоть какой-то психологический портрет по этим скупым данным просто нереально. Поэтому по крупицам собираю хоть какую-то личную информацию о нем на просторах википедии: рост 189 сантиметров, день рождения 30 декабря, по слухам предпочитает блондинок. Не то, чтобы меня это волновало — я и он в любом случае и разных вселенных.

— Доброе утро, Рита, — громкий голос отца заставляет меня замереть в дверном проеме кухни.

О, черт!

— Пап, не ожидала тебя увидеть, — бормочу тихо, подходя к обеденному столу, чтобы поцеловать его в щеку. — Думала, после вчерашнего будешь отдыхать.

— Полдень почти, — резонно замечает отец. — Ты тоже сегодня вставать не торопилась.

— Я… Да… Устала вчера.

— Поэтому ушла рано?

— Я… Не рано я ушла. Я с Никитой, — под пристальным взглядом отца я привычно краснею. — Сад ему показывала.

— И как?

— Что как, пап? — усаживаясь за стол, накрытый к завтраку, стараюсь держаться максимально непринужденно, чтобы не вызвать у отца подозрений.

— Понравился ему наш сад?

— Ну, его не сад интересовал в первую очередь, — подчеркнуто небрежно пожимаю плечами и наливаю себе чай.

— Твой Никита через две недели укатит в Штаты, — жестко говорит отец. — А ты что делать будешь? Сопли на кулак наматывать? У него девиц за океаном не счесть. Не думаешь же ты, что он тебе верность хранить будет, пока у него регулярка и он невыездной?

— Пап, ничего такого я не думаю, — говорю вполне откровенно. — Я вообще ни о чем не думаю. Ни я, ни Никита этого не планировала. Все спонтанно случилось.

— А стоило бы подумать! — гремит отец, в сердцах комкая бумажную салфетку. — Ничему тебя опыт не учит, Маргарита! Что в Зарецкого втрескалась, меня не слушала, что теперь… Парень тебе давно нужен, но не хоккеист, у которого ветер в голове и забугроная прописка, а кто-то серьезный и основательный, кто сможет ответственно подойти к отношениям с тобой.

— В любви так не бывает, папа…

— В любви! — выплевывает отец негодующе. — Ты этого Никиту сколько знаешь? Три дня? О какой любви может идти речь! По твоим словам любовь у тебя с Зарецким была. Напомнить тебе, чем все кончилось?

— Спасибо, пап, не надо, — я тоже срываюсь, болезненно реагируя на сравнение Влада и Никиты. — Напоминания я ежедневно вижу, когда смотрюсь в зеркало.

Словно почувствовав, что перегнул палку, отец смягчается и следующую фразу произносит куда более миролюбиво.

— Я люблю тебя, Рита. И я волнуюсь за тебя.

— Я это знаю, папа.

— Тогда доверься мне, когда я говорю, что Никита Любимов тебе не пара.

— Я думала, тебе нравятся Любимовы! — демонстративно вскидываю бровь.

— Любимовы — да. Вот Миша, например…

— Пап, я уже с Никитой! — перебиваю я, не желая слушать, как отец будет в красках расписывать мне достоинства старшего из братьев.

Так странно. Еще вчера я не знала Никиту, а сейчас с пеной у рта готова доказывать отцу, что в него влюблена. Пусть понарошку, но все же. И мне даже не страшно. Вселенная порой принимает совершенно причудливые формы.

— И где сейчас твой Никита?

— В смысле?

— В том смысле, что порог нашего дома он явно не обивает, несмотря на то что сказочно влюблен и знает, что через две недели улетит в закат. Не слишком сильно ты ему нужна, а, Рита?

— Мы собираемся встретиться сегодня! — вру я.

— Дома у нас встретитесь, — говорит отец. — Пусть приезжает. Я с ним потолкую.

— Но мы… Пап, мы собирались погулять в городе.

— Сначала он со мной поговорит как мужчина с мужчиной, а потом посмотрим.

— Но папа!

— Я сказал, Маргарита! — я тяжело вздыхаю, понимая, что когда отец в таком настроении спорить с ним бесполезно. — Звони своему хоккеисту. Если ты ему так нужна — пусть приезжает.

Глава 8

Никита

Несмотря на позднее возвращение домой, утром я просыпаюсь строго по будильнику и заставляю себя пойти на пробежку. Впереди критически важный для меня сезон, который должен завершиться подписанием полноценного контракта с клубом НХЛ. Не время сбрасывать форму, даже если я в отпуске.

Элитный район, где стоит наш дом, расположен недалеко от центра в зеленом массиве. Разумеется, сделан по проекту строительной фирмы отца. Мы переехали сюда лет шесть назад, но из-за разъездов по миру я все еще не могу привыкнуть к этому месту. Порой на автомате хочу поехать в старую панельку, в которой мы жили до тех пор, пока бизнес отца не пошел в гору. Бизнес, кстати, расцвел с приходом Миши. Вот и не верь после этого в то, что у каждого свое предназначение. Старший брат всегда относился к хоккею, как к обязаловке, а я им бредил. В итоге каждый из нас нашел себя именно в том деле, к которому лежала душа. Жаль, отец этого не понимает, постоянно выпячивая передо мной бизнесовые успехи Миши и обесценивая мои спортивные.

Вернувшись после пробежки домой, нахожу на кухне маму. Ей давно не нужно готовить — у нас есть домработница, но она не изменяет себе и каждое утро накрывает на всех завтрак.

— Сынок, омлет из трех яиц с помидорами и зеленью? — уточняет мама, заметив меня на пороге.

— Привет, ма. Так точно, — отвечаю с улыбкой. — И еще порцию сыра. Я душ приму наверху и спущусь.

— Миша уже уехал, — сообщает она, хотя я не спрашивал. Но в этом вся мама — у нее в крови отчаянное желание гнездования, и чтобы все птенцы были рядом. — Дела какие-то у него нарисовались. А папа еще спит.

— Ну, у него есть достойный преемник, — говорю иронично, намекая на брата и их горячую любовь к друг другу. — Теперь он может спать спокойно.

— Никак вы общий язык не найдете, — сокрушенно покачивает головой мама. — Взрослые мальчики, а ведете себя как малые дети.

— Не бери в голову, ма. Все нормально. Я скоро.

Наспех приняв душ и переодевшись в чистую одежду возвращаюсь на кухню, где уже накрыт стол.

— Кофе или чай?

— Я буду кофе. Но ты сиди, мам, я сам сделаю, — останавливаю ее за мгновение до того, как она снова начнет хлопотать вокруг меня.

Пока кофемашина плюется в чашку тонкими струями американо, рассеянно смотрю в окно, внезапно думая о том, проснулась ли Рита. Она мне приснилась сегодня. Точнее, не она, а ее молочное бедро в разрезе юбки. Встал с каменным стояком между ног, и потом все утро старательно отгонял мысли о ней. А сейчас чуть ослабил защиту — она снова перед глазами. И мама тоже, интуитивно (как все мамы) чувствуя мою слабость, тут же атакует меня со спины:

— Расскажи мне об этой девочке, Рите, — просит она будто бы невзначай. — Вы вчера нам такой сюрприз устроили. Отец весь вечер бубнил, что она тебе не пара.

— Да нечего там рассказывать, — отвечаю небрежно. — Познакомились, понравились друг другу, теперь общаемся.

— Но ты так рьяно бросился к ней, стоило Воскресенскому попытаться ее с Мишей погулять отправить, — напоминает мама.

— А чего удивительного, мам? — с чашкой кофе в руках усаживаюсь за стол. — Я своим никогда не делился.

— А она значит твоя? — мамины брови удивленно приподнимаются.

— Ты понимаешь о чем я.

— Не очень. Я знаю, что у девушек ты пользуешься успехом, но не припомню, чтобы ты кем-то увлекался настолько, чтобы вот так демонстративно заявлять права. Еще и на глазах у всех нас.

— То есть, считаешь, мне нужно было промолчать, чтобы моя девушка пошла в сад с Мишей? — от одной мысли о подобном развитии событий, желудок очень неприятно скручивается.

— Никит, я ничего такого не считаю. Просто говорю, что ты нас всех вчера удивил, — удивленная моей бурной реакцией, она бросает на меня изучающий взгляд, под которым я чувствую себя нашкодившим мальчишкой. — Знаю же, что тебе не терпелось обратно в Америку уехать, а тут раз — и девушка.

— А что изменилось? Рита знает, что моя жизнь и карьера в Штатах.

— То есть, вы планируете через две недели расстаться? Ты уедешь, она останется здесь.

— Ничего такого мы не планируем, мам! — бросаю раздраженно, понимая, что ко всей этой благотворительной истории вопросов уже больше, чем я рассчитывал. — Вообще ничего не планируем. Посмотрим, как пойдет. Мы может поругаемся через неделю, и мой отъезд будет всем только на руку.

— А может быть, вы полюбите друг друга так, что не захотите расставаться, — замечает мама осторожно.

— Когда или если это произойдет, мы с Ритой все обсудим и вместе найдем решение. Кажется, железный занавес на нас еще не опустился и самолеты через океан летают.

— Ты лукавишь сейчас, сынок, — говорит мама. — Для отношений жизнь на две страны — это серьезное испытание.

— Мам! — слегка повышаю голос, теряя терпение.

— Ладно, ладно! — соглашается она, но я чувствую, что с ее стороны это временное отступление. — Ешь давай, а то остынет.

Пока я завтракаю, мама заполняет возникшую паузу рассказом о семье одного из моих одноклассников, у которого родился ребенок, потом сетует на то, что новый сорт роз в палисаднике перед домом никак не зацветет. Я слушаю ее вполуха, изредка вставляя короткие междометия. Но думаю не о цветах и младенцах. И даже не о хоккее, в мысли о котором обычно проваливаюсь, чтобы отвлечься. Нет, блин. Я думаю о Рите Воскресенской, злясь на маму (хотя она, будем откровенны, вообще ни при чем), что заставила меня вспомнить об этой девчонке.

Поев и загрузив посуду в посудомойку, я целую маму в щеку и поднимаюсь к себе. Парни из “Кометы” звали меня к ним на вечернюю тренировку. И я собираюсь пойти, но до шести у меня никаких планов. Вот поэтому я не люблю приезжать домой — потому что здесь для меня уже не дом. Просто место, где живут мама, брат и отец. Друзья остались, но у всех у них своя устоявшаяся жизнь и заботы. А я, кроме тренировок и вечерних тусовок, уже никуда не вписываюсь. И не потому, что меня не зовут — просто это уже не мое.

Глава 9

Рита

В ожидании Никиты, я занимаю себя уборкой. Это что-то вроде медитации. Как в старые добрые времена — лечение депрессии трудотерапией. У Светланы, которая после смерти мамы помогает нам с отцом по дому, глаза на лоб лезут, когда я спрашиваю, где у нас чистящие средства и, вооружившись поролоновой губкой и резиновыми перчатками, иду к плите.

По телефону мой лже-парень сказал, что сможет быть у нас через час. А я себя знаю — если не займу себя чем-то, то так накручу, что еще до его приезда пойду к отцу с повинной признаваться, что мы с младшим Любимовым всех одурачили.

Отец, к слову, после напряженного завтрака заперся в своем кабинете и глаза мне не мозолит. Видимо, размышляет о Римской империи и курит сигары, потому что этот тяжелый сладковатый аромат я даже через закрытую дверь ощущаю. А я, вымыв и без этого идеальную плиту, вдруг думаю о том, стоит ли что-то приготовить. Вдруг Никита голоден? Я просто не знаю, чего от него ждать, потому что из двух наших сумбурных встреч сложно вынести хоть что-то дельное.

«Что-то приготовить» выливается в инспекцию холодильника, который после вчерашнего банкета забит едой. Прикинув, чем в случае необходимости утолить аппетит звездного хоккеиста, бросаю взгляд на часы. Если Никита пунктуальный, то приедет минут через пятнадцать, так что у меня как раз есть время переодеться и немного привести себя в порядок. Не то, чтобы я прям сильно волновалась, как выгляжу. Просто… Ну, в самом деле, не в домашнем же костюме с феями Винкс мне его встречать.

Прикинув, во что можно переодеться, иду к лестнице на второй этаж, но застываю на третьей ступеньке, потому что за спиной открывается входная дверь. Резко обернувшись, столбенею. На пороге дома стоит Никита. В шортах цвета хаки, льняной рубашке с расстегнутым воротом и модных кроссовках. Пока я со скоростью улитки прихожу в себя, Любимов снимает солнцезащитные очки и улыбается, сверкнув ровными зубами и чертовыми ямочками.

— Кто тебя впустил? — выдыхаю напряженно, впиваясь пальцами в лестничные перила.

— И тебе добрый день, дорогая, — ничуть не смутившись отвечает Никита. — Твой отец был настолько любезен, что, заметив в окно мою скромную тачку, открыл мне ворота.

— Ты рано, — обескураженно бормочу я, украдкой облизывая кончиком языка почему-то высохшие губы.

Никита не отвечает. Зато его взгляд весьма красноречиво скользит по моим босым ногам, задерживается на узкой полоске голой кожи на животе, потом зависает на груди, пока, наконец, не упирается в глаза.

— А у тебя какая суперсила, птичка? — внезапно спрашивает он, пряча под опущенными ресницами лукавые огоньки в глазах. — Или мне стоит называть тебя фея?

Я инстинктивно прижимаю ладони к футболке с изображением Винкс, вызывая у Никиты хриплый смешок.

— Рита, почему держишь гостя в дверях? — грохочет голос отца откуда-то сбоку.

Мы с Никитой синхронно поворачиваем головы.

— Она просто дар речи потеряла от радости, — беззлобно подтрунивает надо мной Любимов, а потом, быстро сократив расстояние между нами, обнимает за плечи и притянув к себе касается теплыми губами моей щеки. — Соскучилась, птичка?

Его бархатистый шепот согревает мою щеку и будто бы обволакивает каждый нерв. Я не люблю, когда меня касаются. Я вообще не терплю прикосновений мужчин, но близость Никиты хоть и вызывает внутреннее смятение, но какого-то резкого отторжения или привычного столбняка не вызывает. То, что я ощущаю… Это скорее внутренний диссонанс психологических установок и приятных ощущений.

— Никита, зайди ко мне. Есть разговор, — вмешивается отец, явно не впечатленный сценой приветствия.

— Конечно, Юрий Борисович, — Никита кивает и отпускает мои плечи.

— Пап, — начинаю я. — Я с вами. Это меня тоже касается!

— Рита, мужской разговор, — подчеркивает отец и демонстративно скрывается за дверью.

— Никит, — шепчу я, едва справляясь со странным ощущением, будто мне не хватает воздуха.

— Не волнуйся, птичка, — он кажется совсем не переживает. — Твой папа может быть большим серым волком, но я ему все равно не по зубам. А ты со мной на свидание в этом собралась?

Он снова с любопытством пялится на мой домашний костюм и улыбается.

— Нет, конечно, — бормочу смущенно. — Я как раз шла переодеваться.

— Ну так иди! — он кладет ладони на мои плечи и разворачивает к лестнице. — Что бы там ни было у твоего отца, я собираюсь разобраться с ним максимум минут за десять. Успеешь?

— А какие у нас планы? — оборачиваюсь к нему.

— Понятия не имею. Погода хорошая. Погуляем, пообедаем где-нибудь, — Никита пожимает плечами. — Я до пяти абсолютно свободен. Потом иду с «Кометой» на тренировку.

— Ты с ребятами из команды тренируешься? — я удивлена, хотя, наверное, можно было предположить что-то подобное. В конце концов, он был на победной вечеринке «Кометы».

— Ну, да. Я знаю нескольких ребят и тренера. Мы когда-то вместе играли.

— Понятно, — от волнения прикусываю губу, потому что заранее ругаю себя за следующий вопрос: — А можно посмотреть?

— Ты поклонница хоккея? — спрашивает Никита, явно удивившись.

— Моя подруга Лиза, — поясняю коротко, представляя, в какой восторг она придет, когда я скажу ей, что есть шанс попасть на тренировку команды. — Так можно?

— Можно.

— Может, надо спросить?

Вместо ответа Никита смеривает меня таким высокомерным взглядом, что я стыдливо замолкаю.

Ну, конечно, он же звезда. Ему, наверное, все можно, хотя обычно простым смертным доступ на тренировки команды строго воспрещен.

— Ладно, я переодеваться, — взлетаю на несколько ступенек, ощущая на себе любопытный взгляд Любимова. — Один совет, ладно?

Глава 10

Никита

— Так и не скажешь, о чем вы говорили? — пыхтит на пассажирском сидении рядом со мной Воскресенская. — Меня это тоже касается, между прочим!

Моя машина неторопливо катится по полупустым воскресным дорогам в сторону набережной. Мы с Ритой уже несколько минут обмениваемся колкостями — она никак не уймется, я пока не готов раскалываться.

— Отец твой сказал — мужской разговор. Не нагнетай. Я по твоему совету во всем с ним соглашался, — отвечаю спокойно. — Ну, почти.

— Я думала, мы партнеры, — бросает Воскресенская возмущенно, выразительно скрестив на груди, едва обозначенной объемной толстовкой, тонкие руки.

Вижу, ее и правда задевает, что я не говорю с ней о содержании короткого тет-а-тета с ее отцом. Если бы мы встречались по-настоящему, я бы точно не поддался на ее притворные обидки — есть вещи, которые должны оставаться между мужиками, а так вдруг чувствую, что не прав. В платоническом треугольнике с ее отцом, Рита мне, конечно, ближе, поэтому я сдаюсь. Полное содержимое разговора ей знать не нужно, но в общих чертах обрисовать картину мне не жалко.

— Если вкратце, он сказал, что если я тебя обижу, то для того, чтобы отрезать мне яйца и скормить их аллигаторам, океан между странами помехой не станет, — говорю с сухим смешком.

Рита демонстративно закатывает глаза.

— Папа просто шутит.

— Да нет, у меня создалось впечатление, что он абсолютно серьезен. Не то, чтобы я боялся твоего отца, но его воинственность произвела на меня впечатление, — свернув на светофоре к реке, я паркую машину на свободное место и поворачиваюсь к Воскресенской. — Он очень сильно волнуется за тебя. Я бы сказал, даже больше, чем того подразумевают грани разумного.

Рита, словно ей неприятно это слышать, отворачивается от меня. И даже делает вид, что увлечена креплением на ремне безопасности. Странная, а она что ожидала? Что за закрытыми дверьми кабинета ее папаша нас благословлял?

— У него есть на то основания? — спрашиваю с неожиданным напором, как-то по новому воспринимая информацию моего собственного отца о том, что в прошлом Воскресенской — абьюз и психологические травмы.

— Не понимаю о чем ты, — сухо отмахивается она, щелкая ремнем, чтобы поскорее выбраться из тачки.

— Еще как понимаешь, но лезть тебе в душу я, Рит, конечно, не стану, — заявляю спокойно. — Но мне кажется, ты должна понимать, что можешь мне доверять.

Длинные ресницы, скрывающие от меня выражение ее глаз, мгновенной взмывают вверх, а настороженные янтарные озера прямо встречают мой взгляд.

— Если вкратце, доверие — это не та материя, которая возникает после трех встреч, — ее голос звучит подчёркнуто отстраненно. — Без обид, Никита. Я благодарна тебе за то, что вчера ты меня выручил. И твоя готовность поддерживать нашу игру на протяжении двух недель вызывает у меня восхищение. Но лезть ко мне в душу тебе действительно не стоит. Там много такого, что тебе не понравится.

— И опять звучит как вызов, — произношу задумчиво, с интересом наблюдая, как бледная кожа Риты покрывается румянцем.

— Ничуть, — отзывается она. — Я не совсем дура, чтобы провоцировать тебя. Я просто… Я просто хочу, чтобы когда ты уехал, меня оставили в покое.

— Тебе сколько, двадцать? Рановато для того, чтобы идти на покой.

— Мне двадцать один, — поправляет она. — А что касается «рановато» — это субъективная оценка. Рановато жить самостоятельно с восьми лет, но миллионы детей в Индии и Пакистане это делают.

Ставя финальную точку в этом разговоре, Воскресенская открывает пассажирскую дверь и выпрыгивает на улицу, не оставляя мне ничего другого кроме как последовать ее примеру.

Хотя напрямую мы не ссорились, сцена в машине оставляет у меня тягостное ощущение. Будто бы я невзначай коснулся чего-то очень серьезного и тут же получил от Риты щелчок по носу. Такое вежливое уведомление, чтобы не лез куда не следует.

Мне должно быть наплевать. Да господи, вся эта ситуация — просто игра. Но, наверное, сейчас я впервые ощущаю себя так, будто играю с противником на его поле. Вроде бы веду, но счет на табло говорит об обратном. Воскресенская меня переигрывает, но я никак не могу понять, в чем.

— Так и будешь дуться? — спрашиваю я, когда мы проводим в молчании минут десять. Все время просто идем рядом вдоль набережной. Увидели бы нас сейчас мой или ее отец — сразу бы поняли, что мы с ней чужие друг другу люди.

— Я не дуюсь, — отвечает Рита угрюмо, пряча руки в карманах свое толстовки.

— Дуешься, конечно. Но это лишняя трата энергии, птичка. Сама говорила, что мы с тобой партнеры, а партнеры должны договариваться, а не дуться.

— Ладно, — соглашается она. — Давай договоримся.

— Слушаю.

— Я не знаю о чем, — внезапно она издает сдавленный смешок. — Я вообще не понимаю, почему так вспылила. Это на меня вообще не похоже. Извини.

— Ого! — искренне изумляюсь я. — Девушка, которая признает свои косяки.

— Это не косяк, Любимов, — внезапно она весьма ощутимо тычет кулачком мне в плечо. — Это разный взгляд на некоторые вещи. Мне, в сущности, не за что извиняться.

Глава 11

Рита

Теплые ладони Никиты на моей талии, аромат его одеколона в моих легких, губы мягко касаются виска — это пионерский набор шестиклассников, а я цепенею. Глупо так — сначала сама бросилась ему на шею, а теперь начала думать о последствиях...

Браво, Воскресенская.

Подобное поведение в корне противоречит установкам, которые я приняла после расставания с Владом. И до Никиты в моей жизни не было парней, которые бы заставляли меня делать необдуманные поступки. Доверие не может возникнуть за три встречи. Это мои слова. Тогда почему Никите я… Будто бы доверяю?

— Здравствуй, Рита, — доносится до меня голос полковника Всеволода Дмитриевича Рыжова, старого приятеля отца, который изо всех сил пытается не показать своего удивления при виде меня в компании парня. Не виню его. По городу обо мне ходят самые странные слухи. Самые безобидные — что я тронулась разумом и сменила ориентацию.

— Добрый день, — отзываюсь я. — А это…

— Никита Любимов, — представляется мой спутник, продолжая удерживать меня за талию.

— Сын Сергея Любимова? — в глазах Рыжова загорается огонек любопытства. — Так вот почему ты показался мне странно знакомым.

— Он самый. Рад был познакомиться, но мы спешим, — и Никита мягко, но непреклонно уводит меня от озадаченного полковника.

Мы проходим метров пятьдесят прежде чем я позволяю себе отстраниться. Никита, надо отдать ему должное, не делает попытки меня удержать, и его рука, еще недавно согревающая мою талию, прячется в кармане шорт.

— Извини, — произношу натянуто.

— За что?

— За то, что на тебя набросилась. Всеволод Дмитриевич часто общается с отцом. В общем, я подумала… — сделав глубокий вдох, я пытаюсь справиться с охватившим меня волнением. — Ну, ты понял.

— Не надо за это оправдываться, — Никита неожиданно хмурится. — Всегда к твоим услугам, птичка.

В молчании мы гуляем еще какое-то время. Едим мороженое. Глазеем по сторонам.

— Левый берег неплохо так застроили, — говорит Никита, глядя на возвышающиеся над рекой краны и высотки.

— Там ваши строят торговый центр и новый микрорайон.

— Наши? — он непонимающе вскидывает брови.

— Твой отец и брат, — поясняю я. — Думала, ты в курсе.

— Я не особо вникаю в бизнес моей семьи.

— Потому что тебе это не интересно? — позволяю себе утолить любопытство.

— Потому что у меня своя жизнь, а у них своя. Стройка никогда меня не интересовала.

— Значит, ты в принципе не рассматриваешь свою жизнь здесь, в этом городе?

Никита удивленно смотрит на меня.

— Я не для того уезжал, чтобы возвращаться.

— Должно быть, это так здорово быть свободным, делать что захочется, смотреть мир.

— А что тебе мешает? Ты совершеннолетняя.

— Это не так просто.

— Да нет, на самом деле просто, — возражает Никита. — Люди любят усложнять. Но давай откровенно. У тебя есть внешность, молодость и, что особенно важно, деньги. Ты бы могла жить где угодно и как угодно. Быть, как ты выражаешься, свободной.

От нарисованной им картины я ощущаю в груди легкий трепет, но реальность подобных решений обрушивается на меня бетонной плитой. Когда-то я уже выбирала свою свободу и жестоко поплатилась за это клеткой. Сделать этой второй раз? У меня никогда не хватит духу.

— Я вчера ночью читала о тебе, — признаюсь я, чтобы сменить тему. — В интернете.

— Да ну? — Никита прищелкиваем языком. — И что интересного узнала?

— Ты звезда, — говорю просто.

— Ерунда, — отмахивается он, метким броском забрасывая в мусорный бак упаковку от мороженого.

— Не ерунда. У тебя много поклонников. И хорошая команда.

— Хорошая, — соглашается он. — Жаль только, что на ее игры я чаще всего смотрю со скамейки запасных.

— Разве ты не играешь? — теперь мой черед удивляться. — Я видела фотографии.

— Резервный состав, птичка. Свой единственный матч в регулярке я провел с полезностью минус три.

— Я ничего не понимаю в хоккее, — еще одно признание с моей стороны. — Должно, быть это не очень.

— Ну, слушай, это рабочие моменты. Такое случается. Просто в «Миннесоте» слишком много звезд — пробиться в основу почти нереально.

— Но ты это сделаешь, правда?

— Через год у меня закончится контракт, — Никита пожимает плечами, не давая никакого конкретного ответа.

— А что потом?

— Если клуб меня не подпишет, стану свободным агентом. Но мой менеджер утверждает, что у него есть как минимум три команды, заинтересованных в моем переходе. Вопрос в деньгах. И в том, какие условия мне предложат.

— Но ты сам хотел бы остаться в «Миннесоте»?

— Мне нравится клуб, нравится город, но я не исключаю возможности отъезда. Хоккей подразумевает кочевой образ жизни. И в Сент-Поле меня ничего особенно важного не держит.

— Девушка?

— Ха, и кто теперь лезет в душу? — спрашивает Никита прищурившись.

— Извини, ты прав, — ощущаю как щекам приливает горячая волна смущения.

— Да это не секрет, вообщем-то, Рита. Постоянной девушки в Штатах у меня нет. В данный момент ты — моя единственная, — добавляет с лукавой усмешкой.

От меня не ускользает его уточнение про постоянную девушку. Постоянной, может, и нет. А просто девушки наверняка есть. Если вспомнить, за один вечер я видела его с двумя — не думаю, что в Штатах, где он дико популярен, он ведет себя иначе.

— Ты нахмурилась, — замечает Никита проницательно.

— Глупости. Просто задумалась, — говорю я, ощущая, как резко испортилось мое настроение.

— Стой.

Любимов останавливается, протягивает руку и касается кончиком пальца уголка моих губ.

— Мороженое осталось.

Отняв палец, он подносит его к своему рту и, слизав каплю мороженого, сладко причмокивает. От его действий мне становится жарко: горячая вспышка в груди, выброс адреналина в кровь. Я чувствую, как реагирует на Никиту мое тело. А я ведь и не думала уже, что оно когда-нибудь еще сможет так откликаться!..

Глава 12

Рита

— Ты, что? — если бы я не была так напряжена, я бы даже посмеялась над тем, как комично выглядит лицо Лизы, когда я говорю ей, что нашла возможность пойти на тренировку «Кометы». — Как ты это сделала?

— Связи, — заговорщически склоняюсь к уху подруги, хотя единственный, кто может нас услышать — это ее кот Савелий.

— Колись, Воскресенская!

— Мне помог друг, — отвечаю расплывчато, не желая вдаваться в подробности.

— Ну, тогда это кто-то, кто держит тренера Борисовича за яйца, — Лиза заливисто смеется. — Он же как сторожевой пес. Даже корреспондента и фотографа местной газеты не пустил — заставил прийти до тренировки.

— Так пойдешь? — уточняю я.

— Ты еще спрашиваешь! — Лиза пищит и стискивает меня в объятиях. — Я в душ, а ты пока побудь у меня в комнате. А то мама тебя в оборот возьмет, а ты же знаешь — заставит слушать обо всем, от закруток на зиму до лекарства от блох для Савелия.

— Уговорила, — шутливо рапортую я, скрываясь в ее комнате.

На сборы у подруги уходят рекордные тридцать минут, а перед поездкой на хоккейный стадион, она предлагает заскочить выпить кофе в кофейню недалеко от дома. Это играет с нами злую шутку, потому что на пути к арене наше такси попадает в пробку и к началу тренировки мы опаздываем.

— Нас точно теперь не пустят, — хнычет Лиза, маниакально гипнотизируя часы на экране мобильного. — И сдался мне этот кофе.

— Прекрати паниковать. Разберёмся.

Не знаю почему, но в Никите я абсолютно уверена. Он сказал, что нас пустят, значит пустят. Какая разница, опоздаем мы или нет? Не нам же на лед выходить, в самом деле.

У входа на каток нас останавливает охранник.

— Рита Воскресенская, — говорю спокойно. — Нас пригласили.

— Да, проходите.

— Вот так просто? — пораженно шепчет Лиза мне на ухо, когда мы проходим мимо поста охраны. — Я тебя прям зауважала сейчас, Воскресенская.

— Только сейчас? — спрашиваю, демонстративно хватаясь за сердце.

— Обожаю тебя! — скалит зубы подруга. — Подумать только, мы на тренировке «Кометы»…

К моменту, когда мы с Лизой заходим на тренировочную арену, вокруг которой стоит лишь три ряда невысоких трибун, хоккейная команда в полном составе на льду столпилась вокруг тренера. И хотя парни в шлемах и тренировочных джерси без фамилий, а у меня к тому же не стопроцентное зрение, я почему-то сразу узнаю в толпе Никиту. Он стоит чуть поодаль от основной группы, оперевшись на клюшку, и притягивает к себе мой взгляд.

— Ого, у нас гости! – наше появление, естественно, не остается без внимания.

Пара десятков голов поворачивается в нашу сторону, включая одну конкретную голову моего лже-парня, а у меня слабеют колени.

— Приветики, — выпаливает Лиза, густо краснея, получая в ответ хоровое «У-у-у-у».

— Дисциплину мне тут не разлагать. Сели и сидите как мышки, — недовольно гавкает Борисович под затихающие перешептывания своих игроков.

Схватившись за мою руку, подруга тянет меня к трибуне, и мы усаживаемся на первые попавшиеся места.

— Обалдеть. Тренер нас ненавидит, Воскресенская, — от возбуждения шепот Лизы срывается на писк. — Но как же это круто.

Следующие полчаса мы с подругой, к радости Борисовича, действительно сидим как мышки, наблюдая за тренировкой. Ребята по давно усвоенной схеме разминаются, выполняя много упражнений на координацию и скорость, отрабатывают броски и пасы, зачастую получая весьма резкие отзывы тренера. К моему удивлению, даже Никита по-полной отгребает за тактические ошибки, но безропотно выслушивает комментарии. И не скажешь ведь, что звезда и в команде чужак...

— Так, орлы, — басит Борисович, сложив ладони в форме рупора. — Делимся на команды! Борцов, Семенов, Ладыгин, Мальцев и Киреев к Свечникову. Басилашвили, Резцов, Рыков, Соломатин и Носков к Любимову. Никита, раздай своим майки.

Игра начинается по свистку, и сразу переходит в режим турбо. Команда Свечникова давит и по большей части владеет шайбой, сам капитан рвется к воротам, правда, без особого успеха.

Если я правильно понимаю то, что происходит на льду, то Илья снова рисуется, но вот удивительно — внимание привлекает именно Никита. Он не самый высокий или самый крупный. Он не делает никаких запредельных трюков. На нем абсолютно та же униформа, что и на других парнях, но какой бы динамичной не была игра, я всегда без труда нахожу его фигуру на льду.

В какой-то момент игра выравнивается. Острые моменты случаются у ворот каждой из команд. Как вдруг Никита получает удачный пас, обводит одного защитника, потом другого, рвется к воротам… Мне кажется, я даже дышать перестаю, когда он замахивается и метким броском посылает шайбу прямо под перекладину.

— Еееее! — Никиту со всех сторон окружают парни из его команды, а он сначала поднял руку в победном жесте, потом вытянул клюшку, будто указываю ею… на меня.

— Это что за демонстрация? — дышит Лиза мне на ухо. — Он на тебя смотрит.

— Не на меня. На нас.

— Ты меня разводишь, — говорит подруга уверенно. — Это он? Благодаря Любимову мы с тобой здесь?

— А если и да.

— Ох, Рита. Откуда ты его знаешь?

— На той вечеринке в честь победы «Кометы» три дня назад, — не вижу смысла лгать. — Мы с ним пересеклись.

Лиза сосредоточенно хмурит лоб. Я знаю, что тот вечер она помнит процентов на сорок, не больше.

— Что значит пересеклись?

— Встретились. Потом еще раз вчера на юбилее отца.

— Вот просто так? — недоверчиво уточняет подруга. — Ты же говорила, что больше никогда никого к себе не подпустишь.

— Ну, говорила, Лиз. И что? Мне только двадцать один.

— Да я только за, Рита! Тебе давно пора выбираться из своего кокона, но, боже мой, Любимов? — шепчет Лиза. — Это худший вариант, который ты могла придумать.

— Почему?

— Ну, если не считать того, что он уедет скоро, он же ужасный бабник.

Глава 13

Никита

Хоккей — это мое на сто процентов. Откуда я это знаю? Я с детства был непоседой, мне всегда было сложно сосредоточиться на чем-либо одном и монотонно делать одну и ту же работу. Но с хоккеем все было не так. Когда я был на льду, я забывал обо всем — я мог сто раз отрабатывать один и тот же прием, бросать шайбу в пустые ворота, тренировать пасы и обводки. Про игру я вообще молчу — там я всегда сосредоточен на максимум. Но сегодня, когда я знаю, что на трибуне сидит Рита Воскресенская, хоккей как будто отходит на второй план. Это какая-то полнейшая фигня, которой я не могу найти объяснение. Да даже то, что я вообще пытаюсь найти объяснение, когда на льду мою команду размазывает соперник — это за гранью разумного.

После первого гола, когда я рисуясь, поднял клюшку и посмотрел на Риту, соперники наколотили нам четыре шайбы. Мы больше ни одной. И это так неприятно корябает мое эго, как железкой по стеклу.

Орет финальная сирена, команда Свечникова шумно празднует победу, а я ищу глазами свою лже-невесту. Она все также сидит на трибуне, глядя на меня, пока ее подруга с широкой улыбкой стоя аплодирует моим соперникам. И я вдруг совершенно не к месту думаю, что если бы Рита вот так радовалась моей победе, стоило бы ради этого постараться…

Пока я стою, занимаясь странной рефлексией, Свечников, Ваня Мальцев и Семен Ладыгин подъезжают к девчонкам, которые, стали центром интереса на сегодняшней тренировке. Это нормально. Я ожидал чего-то подобного, когда просил тренера пустить на арену мою подругу, а он, хоть и согласился, но еще минут пять ворчал, что женщины разлагают атмосферу и тренировка накроется медным тазом.

Зря я его не послушал. Сам потерял концентрацию, так теперь еще вынужден смотреть, как команда, которая надрала мне зад, обхаживает мою Риту.

Сука, да что ж это такое…

Откуда взялась эта «моя»? И мама тоже заметила. Не моя Воскресенская. Абсолютно нет. Все это фикция, игра. А я до недавнего времени был лучшим, по крайней мере из этого города, кто играл в игры.

— Никит, хорошая работа, — по плечу меня хлопает напарник из моей команды Коля Резцов. Мы с ним вместе играли в молодежке, и именно он приглашал меня на ту самую победную вечеринку, на которой я впервые столкнулся с Ритой. — Соррян, что не поддержали твою голевую серию. Сложновато нам накатывать новые тройки — очень уж сильно ты выделяешься по качеству игры. А Илья сегодня как с цепи сорвался. Мне кажется, он даже на финале так не тащил. Видимо, хотел показать, что ничуть не хуже НХЛ-овца.

— Брось, — отмахиваюсь сухо. — Всякое бывает. Я мог бы играть лучше.

— Завтра не хочешь в клуб сходить? — спрашивает товарищ. — Мы с ребятами хотели немного расслабиться. На Ришельевской новое место открыли, знакомый там в управляющих.

— Может быть. Не знаю пока, Коль, — честно, не могу связно думать, потому что из того угла, где банда Свечникова окружила Риту с подружкой постоянно доносится смех.

— Ааа, понимаю, — Резцов покровительственно похлопывает меня по плечу. — Которая из них твоя? Я сразу так и понял, что это благодаря тебе у нас сегодня появились зрители.

Да не моя, блин! Просто Рита. Моя… подопечная. Вчера еще дрожала от страха перед своим отцом и перспективой встречаться с моим старшим братом, а теперь беззаботно улыбается половине состава «Кометы». Что, блин, вообще происходит?

— Брюнетка. Рита, — говорю Коле.

Не собирался выставлять конкретно в этой компании наши с Воскресенской отношения, но теперь понимаю, что зря. Она, в конце концов, хотела, чтобы ее оставили в покое. А если все будут думать, что она моя девушка, ни один хоккеист не станет подкатывать к ней свои лезвия даже после того, как я уеду в Штаты. Прекрасно. Меня это устраивает.

— Воскресенская? — Коля удивленно вскидывает брови. — Ну, должно быть, если кто-то и мог сорвать этот пугливый цветочек, то только ты.

— Что ты имеешь ввиду?

— Она же дикая. Никого к себе не подпускает. Не без причины, но, ты и сам в курсе, наверное, — Коля опирается подбородком на палку клюшки, и, как и я, смотрит в сторону Риты.

— В курсе чего?

— В курсе ее отношений с бывшим.

— В общих чертах, а что там? — мой голос звучит небрежно, но в желудке все скручивается от паршивого предчувствия.

— Слушай, ну, — Резцов мнется. — Я думал, ты знаешь.

— Коль, как телка давай не выеживай, говори, раз уж начал.

— Он ее неделю взаперти держал. Когда менты дверь выломали в их хату, Рита едва живая была. Голодная, наручниками к батарее пристегнутая. Не знаю наверняка, но по слухам у нее несколько ребер было сломано. И гематомы по всему телу, — произносит Коля торопливо, словно говорить об этом ему стыдно. — Резонансное дело было для нашего городка. Не знаю уж как, учитывая влияние сенатора, родителям Зарецкого удалось замять это дело, но он вроде в СИЗО всего месяц провел и потом только условкой отделался. Но там бабки судье занесли огромные, конечно.

Еще до того, как Коля заканчивает свой монолог, я ощущаю как внутри меня натуральный армагеддон разрывается. Кажется, здесь и сейчас я бы даже не сомневался — собственноручно придушил мудака, посмевшего так издеваться над Ритой. Я понятия не имею, кто такой этот Зарецкий, но ненависть к нему, как яд, отравляет каждую клетку моего тела.

— А сейчас он где? — спрашиваю тихо, впервые понимая, что может толкнуть человека на вендетту.

Стоит представить Риту в таком состоянии, грудь затапливает горячим. Это не злость, нет. Это очень пресное слово, чтобы описать мое состояние. Это пылающая ярость. Будто бы сердце облили бензином и подожгли. Языки пламени жрут кожу. Едкий дым отравляет мозг. И весь я как обнаженный провод. Хочется крушить все вокруг, и вместе с тем я испытываю опустошающее бессилие перед насилием, совершенным над ней в прошлом. Когда я бился за место в «Миннесоте», Рита буквально билась за свою жизнь…

Глава 14

Рита

Когда Никита подъезжает к нам, уже без шлема, так что я могу видеть его лицо, я сразу понимаю — что-то стряслось. Его обычно теплые, искрящиеся глаза потемнели и теперь там не тлеющие угольки насмешки — там полноценное дьявольское пламя.

— Никита, — произношу я, робко улыбаясь, безуспешно пытаясь успокоить ритм сердца, которое при виде его ринулось в скач.

Вся компания, включая Илью и отчаянно флиртующую с ним Лизу, тут же оборачивается, чтобы взглянуть на присоединившегося к нам хоккеиста. Но Никита, вместо того, чтобы как-то обозначить свое присутствие, намеренно игнорирует любопытные взгляды, перегибается через бортик, хватает край моего легкого бомбера и тянет к себе.

— Здравствуй, птичка, — говорит небрежно. — Извини, в игре сегодня не мой день. В следующий раз я тебя не разочарую.

Чтобы сохранить равновесие, я хватаюсь за широкие плечи Никиты, упакованные в спортивное джерси и твердый «панцирь». А он, будто только этого и ждал, касается теплыми губами моей щеки, снова беспечно отодвигая границы, которые я для себя выстроила в отношениях с противоположным полом.

— Ого у вас темпы, — выдыхает за моей спиной Лиза.

Я ее понимаю. Вся эта демонстрация со стороны Никиты — чересчур. Мы хотели, чтобы в наши отношения поверили родители, но в компании наших ровесников подобное — совершенно лишнее.

— Хорошая игра, — говорю нервно, осторожно выдергивая края куртки из его пальцев и отступая назад.

— Хорошая, — не без удовольствия повторяет за мной Илья Свечников, явно в восторге от того, что его команда выиграла.

— Дождешься меня? — спрашивает Никита глядя мне в глаза, не обращая никакого внимания на парней и мою подругу. — Я приму душ, переоденусь и отвезу тебя домой.

— Я… Мы… — я растерянно смотрю на Лизу, потом на Никиту.

— А мы хотели все вместе поужинать в пиццерии неподалеку, — приходит на подмогу Лиза. — Вот как раз обсуждали. И ты, конечно, тоже, поехали с нами.

На мгновение я зажмуриваюсь. Все не так. Лиза говорит все совсем не так. Будто бы мы приглашаем Никиту с собой по доброте душевной, на самом же деле без него я бы никуда и не поехала в компании малознакомых парней из хоккейной команды.

— В другой раз, — отказывается от спокойно, не сводя с меня изучающего взгляда. — Я обещал твоему отцу, что привезу тебя домой не позднее восьми вечера. Если ты голодна, заедем по пути взять что-нибудь на вынос.

И не дожидаясь моего ответа, он коротко кивает парням и Лизе, и уходит в раздевалку, оставляя за собой лишь неловкую паузу, которую никто из собравшихся не знает, чем забить.

— Ты уверена? — шепчет Лиза мне на ухо, когда Свечников и его друзья следуют за Никитой, а мы выходим с ледовой арены в гостевую зону. — Ни в чем не сомневаешься?

Сомневаюсь ли я? О, да! В собственном рассудке. В чем я не сомневаюсь, так это в том, что за пару часов, которые прошли с тех пор, как Любимов высадил меня возле дома Лизы и до этого момента, что-то случилось. Никита сам не свой. А я… Не уверена, что мне по силам справиться с ним таким. Бескомпромиссным.

— Да, не волнуйся, Лиз, — все же говорю я, делая попытку улыбнуться. — Зная папу, он действительно поднимет на уши всех, если я не вернусь ко времени, которое он обозначил.

— Ну и ну. Значит, ты и Любимов — все серьезно? — произносит подруга, не скрывая своего удивления. — Не пойми меня неправильно, я рада, очень рада за тебя, просто все как-то быстро… На тебя совсем не похоже.

Вместо ответа я лишь пожимаю плечами. Что тут скажешь… Можно было бы признаться Лизе, что все это — лишь игра. Но я сама выставила Никите условие, чтобы о нашей договоренности никто не знал, чтобы исключить слухи, которые могут дойти до отца и все испортить. И хотя я полностью доверяю Лизе, я знаю, что порой она просто физически не в состоянии держать язык за зубами. И не со зла может сболтнуть лишнее в совершенно неподходящее время в совершенно неподходящем месте.

Никита появляется из раздевалки уже в обычной одежде с спортивной сумкой через плечо без малого через десять минут. Увидев нас с Лизой у кофейного автомата, уверенной походкой направляется к нам.

— Грачева, тебя домой подкинуть? — спрашивает он у Лизы, при этом беря меня за руку и переплетая наши пальцы, отчего я опять испытываю дикий комок эмоций, в которых сливаются нервозность, удивление и странное удовлетворение. — Или ты настолько хочешь пиццу?

Если подругу и смущает прозрачный намек Никиты на ее желание пойти на ужин с хоккеистами, то виду она не подаёт.

— Нет, я уже девчонок из группы позвала, — отвечает она, воинственно вздернув подбородок. — Пойдем большой компанией.

— Тогда хорошего вечера, — равнодушно бросает Никита и только сейчас впервые смотрит на меня.

Не знаю, что он видит на моем лице, но внезапно выражение его глаз смягчается. И он, легонько сжав мои пальцы в своей руке, произносит:

— Извини, птичка. Я с игры что-то сам не свой. Проигрывать — не мой конек.

В ответ на улыбку, которая освещает его лицо, я тоже улыбаюсь. Тугой ком в желудке немного расслабляется. И даже дышать становится легче.

— Еще бы, — насмешливо прищелкиваю языком. — Но знаешь, тот первый гол… Я оценила.

Пару секунд он внимательно вглядывается в мое лицо, словно пытается отыскать в нем ответы на свои вопросы, потом вздыхает и, опустив голову, вдавливает свой лоб в мою переносицу.

— Поехали домой, Рит.

Глава 15

Никита

Я не выпускаю ладонь Риты все время, пока мы идем к машине. Внутри все протестует от одной мысли, чтобы оставить ее без этой банальной защиты, которая даже и не защита вовсе. Чисто внешнее проявление собственничества, сигнал всем мудакам мира, чтобы держались от нее подальше. Пусть отношения между нами чисто платонические, но Рита Воскресенская под моей защитой, и я разобью любого, кто даже в мыслях допустит что-то скверное в отношении этой девушки. Хочу, чтобы это уяснили все. Точка.

Так удивительно, вчера в это время я даже не знал ее имени, а сейчас задыхаюсь от мысли, что кто-то может причинить ей боль…

Прохладные пальцы в моей ладони дергаются, заставляя меня взглянуть на Риту.

— Замерзла? — спрашиваю тихо, впервые замечая, что свитер на ней такой тонкий, что под ним просвечивается топ.

Уже стемнело. Вечер принес с собой сырость с реки и прохладу. А еще ей наверняка было непривычно сидеть на неотапливаемой арене два часа, пока идет тренировка.

— Нет.

— Ты дрожишь, — замечаю я, борясь с желанием стянуть с себя толстовку и отдать ей. Под ней у меня нет ничего, даже футболки, а значит это будет чересчур… Чересчур покровительственно. А я и так уже вышел за грань фиктивных отношений, которые мы закрепили вчера.

— Не от холода, — смущенно возражает Рита, пытаясь высвободить свою ладонь из моего захвата. — Это просто рефлексы.

Мне не хочется отпускать ее — слишком правильным ощущается то, как тонут ее тонкие к пальцы в моей руке, но я заставляю себя разжать хватку. Иначе… Чем я лучше одноклеточного мудака, который ее истязал? Сила мужчины в том, чтобы слышать женщину.

То, что в жизни полно несправедливости для меня не секрет. Но когда ты сталкиваешься с ней вот так носом к носу, воспринимается, конечно, иначе. И когда сталкиваешься… Я не знаю, как вести себя с Ритой. Мне в принципе не свойственно сдерживаться и уж конечно я не привык выступать в роли психотерапевта. Я — человек действия. Прежде чем принять решение, долго не раздумываю. Мне еще на арене, после откровений Кости, хотелось схватить Риту в охапку, спрятать ото всех, чтобы никто больше не посмел даже пальцем ее коснуться. Но опять же, это порочный рефлекс, который, конечно, не имеет никакого отношения к тому, что нужно девушке. Господи, и как только ее угораздило встретить такого, как это животное?

Думаю о ее бывшем и зверею. А мне нужно успокоиться. Вижу, что Рита испугалась. Виду не подаёт, но напряжена. А если так, почему идет со мной?! Я ее не обижу, но помня свое печальное прошлое, неужели она не думает о том, что доверять мне еще рано? Откуда такая беспечность?

Подобными метаниями довожу себя до ручки. Отпускает немного, только когда Рита садится в мою машину. Тихая, задумчивая, вся такая тоненькая и деликатная.

— Хочешь мне что-то сказать? — спрашивает она проницательно, и я вдруг понимаю, что мы молча сидим в машине уже минуту, а я даже не завел двигатель.

Хочу ли я что-то сказать? Не сейчас. Самому бы для начала разобраться.

— Извини, задумался, — делаю попытку улыбнуться. — С игрой не задалось.

Это ложь. Интересно, Рита это понимает? Мне плевать на счет в сегодняшнем матче, меня бомбит от того, что я узнал после...

— Нельзя быть лучшим всегда, — замечает она философски. — Главное быть лучшим, когда это особенно важно. Что тебе игра с нашим клубом? У тебя карьера за океаном. О сегодняшнем проигрыше ты вряд ли еще когда-нибудь вспомнишь.

В ее словах есть смысл, но в моем случае все не так, как она предполагает. Эту игру я не забуду. Чересчур многое теперь с ней связано.

— Наверное, ты права, — я снова лгу, но так сейчас проще. И, наконец, поворачиваю ключ зажигания.

Некоторое время мы едем с ней в тишине, каждый погруженный в свои мысли.

— Так что насчет ужина? Проголодалась? — спрашиваю я, стараясь не замечать вихрь эмоций, бушующих в душе.

— Пока нет. Но скоро проголодаюсь, наверное.

— Хотела бы пиццу?

— Мне все равно, — отвечает Рита, неопределенно пожимая плечами. — Я не особо привередлива в еде.

И в людях, видимо, тоже…

— А Гастропорт еще работает? — спрашиваю я, вспоминая, что на этом модном фудкорте в прошлом году был неплохой набор корнеров.

— Да.

— Можем заехать туда, — предлагаю я.

— Это на другом конце города, — замечает Рита. — До восьми ко мне домой мы не вернёмся. Если ты обещал отцу...

— Я соврал, — вылетает из моего рта раньше, чем я успеваю как следует подумать. — Ничего такого я ему не обещал.

— А зачем соврал? — спрашивает Рита, бросая на меня беглый взгляд.

— Не знаю. Не хотел идти с ними. А одну я бы тебя в той компании не оставил.

— Почему?

— Потому что, Рита, — этим вопросом она ставит меня в тупик. — Потому что ты приехала со мной. Значит, отвезти тебя домой должен тоже я.

— Ты мне ничего не должен, Никит. Я это к тому, что быть для тебя обузой я не хочу, — говорит она спокойно, но я почему-то не верю этой показной легкости. — Можешь просто отвезти меня домой, я поужинаю там. Да и еще не поздно оставить меня с ребятами.

Идея развернуть машину и отвезти ее обратно к ее подруге и ораве хоккеистов неприятной тяжестью оседает в желудке. Я не могу понять, что конкретно чувствую, но убеждаю себя, что это просто раздражение.

— Я редко делаю то, что мне не хочется, Рита. В отношениях с противоположным полом — вообще никогда, — говорю без обиняков. — Если бы я не хотел отвозить тебя домой, я бы не стал этого делать. Если бы я не был готов поужинать с тобой — не предлагал бы этого. В моих словах и предложениях тебе нет подтекста. Запомни это и давай закроем эту тему, ладно?

Рита растерянно хлопает глазами. К подобной отповеди она явно была не готова. Но меня бесит, что она думает, что я с ней из-за примитивного «долга». Плевать мне на это. Мне просто приятно, что она со мной. Может быть, благодаря ей я впервые за этот отпуск дома не чувствую себя одиноким.