(те слова, которые персонажи произносят на русском языке, выделены подчеркиванием. те, что говорят на английском, никак не выделены. те, что говорят на итальянском, выделены курсивом)
Майское солнце заливало длинные коридоры школы золотым светом, лениво просачивающимся сквозь слегка запылённые окна. Последний урок закончился, и звенящий гул голосов заполнил здание. Алиса Лавиницкая, с книгой под мышкой, шагнула за порог кабинета вместе с Сашей — своей одноклассницей, слегка сутулой девочкой с вечно собранными в хвост волосами и капюшоном, который она носила даже в мае.
— Как же я устала от этой математики, — тихо буркнула Саша, перескакивая через последнюю ступеньку на лестнице. — Хуже только физра в дождь.
— Да, зачем учеба в мае вообще нужна, — усмехнулась Алиса и скользнула пальцами по перилам, ощущая гладкую, но холодную поверхность металла.
Школа была обычной, старой, с облупленной краской на перилах, но весной в ней даже это казалось уютным. На первом этаже пахло пылью, резиной и чем-то сладким — возможно, в буфете снова продавали ватрушки.
В раздевалке Алиса сняла школьный тонкий свитер и накинула лёгкую кофту. Села на скамейку, переобулась — кроссовки на тонкой подошве приятно захрустели гравием, прилипшим к подошве. Саша уже стояла у зеркала, поправляя волосы.
В разделку влетели трое девчонок — Алина, Марго и Кристина. Говорили наперебой, возбуждённо, как будто несли срочную новость по радио.
— Слышали?! К Лере из 10-А приехал какой-то мажор, — выпалила Алина. — На Porsche Panamera, прикиньте?!
— И две чёрные машины с охраной рядом стояли. Всё как в кино! — подхватила Кристина, вытаращив глаза. — Мы с Алей видели!
Алиса приподнялась и подошла к окну. Машина и правда была — блестящая, дорогая, стояла на повороте у забора, почти у самого конца улицы. Серебристая, низкая, с затемнёнными стёклами. С такого расстояния номер разглядеть было невозможно — солнце бликовало в стекле, а деревья отбрасывали тени. По бокам стояли две одинаковые чёрные машины, словно приклеенные — большие, с мощными корпусами и глухими окнами.
— Говорят, она сейчас на третьем этаже, у зеркала, — сказала Марго с завистливой усмешкой. — Причесывается, красится. Понятное дело — не в трениках же выходить к такому кавалеру.
Алиса закатила глаза и вернулась к своей скамейке.
Алиса закатила глаза и вернулась к своей скамейке. Застегнула кофту, резко натянула капюшон и хлопнула замком рюкзака, как будто тем самым хотела закрыть тему раз и навсегда. Но внутри уже зашевелилось что-то тревожное — странное, будто ком под кожей.
Через пару минут они впятером вышли из школы, растворяясь в шумной толпе семиклассников и девятиклассников. Кто-то смеялся, кто-то шёл, уткнувшись в телефон, кто-то уже размахивал бутылкой газировки. Май пах черемухой, солнцем и мокрым асфальтом после недавнего дождя.
Саша шла рядом, болтая о том, как на следующей неделе они, возможно, не учатся в пятницу. Алина и Кристина вели оживлённый спор о чьих-то новых кроссовках. Марго шла чуть позади, слушала всех сразу, но внезапно наклонилась к Алисе и прошептала:
— Слушай... У той машины — итальянские номера. Я в жизни таких не видела. Как вообще сюда привезли сразу три машины? Это же…
Алису словно током ударило.
Италия.
Отец.
И тот мужчина… итальянец, в татуировках, с охраной, который приходил к ним домой два года назад. Тогда, когда мать не спала всю ночь и утром молчала за завтраком, глядя в одну точку.
Сердце застучало сильнее. В ушах зашумело, как перед грозой.
Микеле Пелоси.
Она помнила. Глаза. Голос. Тени на его коже от татуировок. Он тогда говорил с её отцом по-итальянски, а с ней — по-английски. Страшно вежливо. Страшно спокойно.
— Пошли быстрее, — тихо бросила Алиса и резко дёрнула Сашу за руку.
— Чего? — та удивлённо посмотрела, но подчинилась, прибавляя шаг.
Они почти миновали ворота школы, когда щёлкнул замок.
Дверь машины открылась.
Из серебристого Porsche вышел мужчина. Высокий. Брюнет. В дорогой чёрной рубашке с закатанными рукавами. На руках — татуировки, одна тянется от кисти к локтю. Фигура — спортивная, уверенная. Рядом из второй машины кто-то шевельнулся, но не вышел — охрана оставалась внутри.
Алиса остановилась.
Он подошёл ближе. Улыбнулся чуть заметно — не по-доброму, не по-злому. Просто… властно.
— Алиса.
— Не надо, — почти прошептала она, не поворачивая головы.
— Подожди. Мне нужно с тобой поговорить.
— Зачем вы здесь? Чего вы от меня хотите? — голос у неё дрогнул, но она крепче сжала лямки рюкзака, будто это могло хоть как-то защитить.
— Это важно. Всего несколько минут.
Он сделал шаг ближе.
— Я вас помню, — Алиса смотрела прямо, будто сквозь него. — Вас зовут Микеле Пелоси. Вы были у нас дома.
Он едва заметно кивнул.
— Верно. Я не собираюсь причинить тебе вред. Но ты должна пойти со мной. Сейчас.
Алиса отступила на шаг назад.
Саша вцепилась ей в локоть.
— Что происходит? — прошептала она испуганно. — Кто это вообще такой?
Алиса продолжала смотреть на мужчину, а внутри всё холодело. Всё сжималось, как тогда, давно, когда она вдруг поняла — в их жизни есть что-то, чего никто из взрослых не объяснит. Что-то тёмное. Опасное.
— Я не пойду с вами.
— У тебя нет выбора.
Через чёрный вход её затащили внутрь отеля. Миновали служебный коридор с запахом стирального порошка и перегретого металла. Ни один работник не смотрел ей в глаза. Она шла между двух охранников, как заключённая, — с опущенной головой, тлеющим внутри яростью и щемящим унижением.
Лифт. Верхние этажи. Тишина, тяжёлая, будто свинцовая. Двери открылись, и её ввели в номер.
Там уже ждал он.
Микеле стоял у окна, руки в карманах, плечи напряжены. Когда дверь хлопнула — он медленно обернулся. Лицо — ледяная маска, но глаза полыхали гневом.
— Кто это был? — спросил он, не глядя на Алису, обращаясь к охранникам. — Как он пробрался? Как узнал, где мы?
— Не знаем, синьор. У него был фальшивый пропуск отеля, он... действовал быстро. Уехал до того, как мы выехали за ней. По камерам отслежен не был. Но… теперь он в больнице. Она ему вилкой в глаз.
— Вилкой? — Микеле вскинул брови, и что-то болезненно-кривое мелькнуло в его усмешке. — Моя девочка становится смелее.
Алису усадили в кресло. Она дрожала, но не от страха — от злости. Губы сжаты, пальцы стиснули подлокотники.
Он повернулся к ней медленно.
— С этого момента, — сказал он, — ты будешь жить здесь. Со мной. В одной комнате. В одной кровати.
Она замерла.
— Ты шутишь?
— Ни капли, — он подошёл ближе, присел на край стола, склонившись. — Я взял с собой слишком мало людей. И теперь каждый мой человек — на счету. Если ты сбежишь ещё раз, я за это отвечаю. А значит — ты под моей охраной. Постоянно. Или, если точнее, под моим надзором.
Он резко встал и, прежде чем она успела среагировать, рывком поднял её с кресла, заставив вскрикнуть.
— Карманы.
— Не смей! — Алиса ударила его по руке, но он даже не дрогнул.
Методично, с холодной уверенностью, обыскал её карманы. Нашёл то, что искал. Телефон.
Он посмотрел на него.
Он подошёл к стене, открыл сейф, вбил код и захлопнул дверцу с металлическим щелчком. Телефон исчез в стальном мраке.
— Вот и всё, — сказал он спокойно. — Теперь мы играем по моим правилам. Не будет ни ножей, ни вилок, ни чьих-то посланий. Ты будешь делать то, что я скажу. Спать там, где я скажу. И, Алиса, я очень надеюсь, что ты не будешь пытаться поцарапать ещё кого-нибудь — потому что в следующий раз я не стану тебя прощать.
Он смотрел ей в глаза — не моргая, не отводя взгляда. А внутри у неё всё кипело. Он касался её, обыскивал, отнимал её личное — и всё это прикрывал тем, что "оберегает".
Алиса едва сдерживалась, чтобы не взорваться прямо сейчас.
— Ты не можешь так со мной обращаться! — сорвалось с её губ, едва он закрыл сейф. Голос дрожал, но уже не от страха — от ярости. — Ты кто вообще такой, чтобы решать, где я сплю и с кем?! Я не вещь!
Микеле выпрямился, на секунду прищурился, а потом, даже не повысив голоса, крикнул:
— Джорджо, Марко — с этого момента несёте пост снаружи. Постоянно.
Двое телохранителей кивнули и вышли, захлопнув за собой дверь. Теперь в комнате остались только они вдвоём. Воздух сделался густым, напряжённым.
Микеле подошёл ближе, очень близко, но теперь не трогал её. Просто смотрел сверху вниз, спокойно, выверено, и от этого — ещё хуже.
— Ты злишься. Это хорошо, — сказал он, сдвинув брови. — Значит, ты ещё не сломалась. А я и не хочу, чтобы ты ломалась, Алиса. Мне нужна ты. Живая. Вся.
Он прошёлся по комнате, будто размышляя вслух:
— Но мне также нужна дисциплина. Ты под моей защитой. Здесь, в России, ты — товар. Извиняй за формулировку. Политический актив, ходячая собственность. И ты можешь орать, драться, царапаться — но пока ты под моей фамилией и в моей юрисдикции — ты будешь делать, что я скажу.
Он повернулся к ней, жестом указал на диван:
— Садись. Мы сейчас кое-что сделаем.
Она осталась стоять.
Он усмехнулся, как человек, у которого слишком много власти, чтобы торопиться.
— Хочешь стоять? Хорошо. Тогда слушай стоя.
Он начал загибать пальцы.
— Первое. Ты не выходишь за порог, без моего разрешения. Ни шагу. Даже если начнётся пожар — сначала дождись меня.
— Ты больной... — прошипела она.
— Второе. — Он продолжал, не реагируя. — Ты не трогаешь ножи, вилки, телефоны и прочее. Это решаю я. Всё, что тебе нужно — я дам.
— Ты не имеешь права!
— Третье. — Он поднял третий палец. — Ты спишь здесь. На кровати. Со мной. Не потому, что мне это нужно. А потому, что я не позволю тебе сбежать снова. И не стану расставлять посты у двух дверей.
Он сделал паузу.
— Но если ты будешь вести себя спокойно — я дам тебе одеяло и метр личного пространства. Не больше. Условия — такие.
Алиса сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. От унижения, от бессилия, от того, что он всё рассчитал. Он не кричал. Он не угрожал напрямую.
— Ты чудовище, — сказала она тихо.
— Нет, — ответил он почти ласково. — Я просто реалист. И, поверь, у других бы ты уже спала в цепях в подвале.
Он подошёл, снова прищурился:
— Так что выбирай. Клетка с мягкой постелью — или клетка с железной решёткой. Я, в отличие от других, даю выбор.
— Сколько мы тут пробудем? — тихо, но чётко спросила Алиса, когда пауза затянулась.
Микеле подошёл к мини-бару, налил себе воды, сделал глоток и, не оборачиваясь:
— Неделю. Может, меньше. Зависит от того, как быстро решатся дела.
— Неделю?! — в её голосе сквозило недоверие. — Отдай тогда телефон. Мне тут делать нечего.