— Ладно, я тебя понял, — бесцветным голосом отвечает Алекс и, сбросив вызов, кладёт телефон на журнальный столик перед собой.
Давит окурок истлевшей сигареты в пепельнице и думает о том, как бы разрулить ситуацию. Лучший друг и по совместительству помощник, Виктор Хромов по кличке Вивер за одиннадцать лет знакомства решил столько вопросов без его участия, что порой Воронцевичу казалось, что тому и говорить ничего не нужно: сам узнает, сам проведёт разведку, сам всё сделает быстро и без посторонней помощи. Но ситуация вышла из-под их общего контроля, когда особо зарвавшиеся малолетки захотели подмять их территорию под себя и устроить цирк с конями под крышей конкурента отца Алекса, занимавшегося обеспечением безопасности богатого населения Кижельского района прекрасного своей наполненной тайнами историей города Петражска.
Забавно.
Только Алексу на такую защиту плевать.
Отстранённо, словно в трансе наблюдая за игрой бледного голубого пламени на кончиках пальцев, он не замечает взмахов больших чёрных крыльев за окном. Огромный ворон садится на подоконный выступ, отряхивается от проливного дождя и стучит клювом в стекло, перебивая шум ливня и раскаты грома. Резко сжав кулак, Алекс оборачивается, переключая внимание, и спешит открыть окно.
— Кар!
Влетев в комнату, ворон обдает его градом брызг и в полёте оборачивается высоким мужчиной немного за пятьдесят с короткой стрижкой, в строгом тёмном костюме и с тростью, на набалдашнике которой весьма символично красуется голова ворона с маленькими глазками-изумрудами. Водолазка и брюки Алекса моментально промокают насквозь, словно на них вылили ведро воды. Цокнув языком, он закрывает окно.
— Чё ты прилетел в такую погоду? — бросает, проходясь вспыхнувшей пламенем рукой в нескольких сантиметрах от тела. Светлая ткань постепенно высыхает.
— Если прилетел, значит надо было, — раздражённо отвечает Пётр Александрович Воронцевич, или же Ворон, получивший второе имя то ли из-за фамилии, то ли из-за способностей, и усаживается на диван. — Оставь свою заботу.
Закатив глаза, Алекс встаёт напротив и смотрит на отца до тех пор, пока тот не взмахивает рукой, одним движением приказывая сесть рядом. Только он не садится, продолжая оставаться на месте со скрещенными на груди руками — не любит, когда ему приказы отдают, хотя только на них в основном и живёт. Пётр Александрович не только отец, но и босс, бизнесмен и в недавнем прошлом криминальный авторитет, который решил отойти от дел, но всё же периодически к ним возвращается. Человек строгий и суровый, хоть и способный прощать некоторые сыновьи шалости.
— В чём дело?
Качая головой, Пётр Александрович наклоняется вперёд и тяжело, длинно вздыхая. Алекс вздрагивает — на привычно спокойного и практически невозмутимого отца это не похоже — и тут же занимает свободное место на диване, смотрит с неприкрытым волнением. Казалось бы, возраст уже, да и полёт в дождь — не самое приятное перемещение. Но сейчас это что-то совершенно другое.
— Что с тобой?
— Неспокойно у нас на районе, Саш, — сиплым голосом отвечает тот, только пугая больше. Алекс поднимается, чтобы налить воды, но Пётр Александрович останавливает его, положив руку на плечо и удерживая на месте. — Я разные времена застал, даже те, когда нашего города ещё не существовало. Много всего хорошего и плохого произошло за эти годы. И сейчас что-то плохое, тёмное надвигается. Я это чувствую.
Вид у Алекса уставший, взгляд скептический — отец говорит такое как минимум раз в пятьдесят лет, и в основном предчувствие его подводит. К счастью для всех, кроме Саши, которому приходится гораздо внимательнее следить за всем городом, словно больше некому, словно это входит только в его обязанности. Но иногда всё же случалось то, о чём говорил Пётр Александрович, и всегда заканчивалось одинаково — смертью Алекса. Сердце старшего Воронцевича останавливалось на несколько долгих, мучительных секунд и билось рвано до следующего перерождения единственного сына. Все свои последние мгновения Саша помнил смутно — разве что первое отпечаталось в памяти и преследовало в каждой следующей жизни, — но так даже лучше.
И во всех этих ситуациях есть кое-что, чего он никак не понимает, из-за чего злится на отца — Пётр Александрович никогда не обращается к пророку.
— Для твоих предчувствий есть Маревский. Почему не попросишь его заглянуть в будущее? Если хоть немного постарается — у него получится.
Пётр Александрович смотрит на него сурово, но в то же время с едва заметным сожалением.
— Ты прекрасно знаешь, как работает его сила.
— Неуправляемые видения, — кивает Алекс, — знаю. Но я помню, как три года назад ты ему приказал «увидеть» исход операции, и он увидел.
Воронцевич старший болезненно морщится. Он тоже помнит, а хотелось бы забыть.
Дело по устранению местного наркотрафика, хозяином которого был один из врагов Петра Александровича. Старые дела, давние обиды, ужасная месть. Пиво с заговоренной пылью попало к младшему сыну в одном из клубов, где наркобарон проворачивал свои незаконные делишки. Глядя на мучения своего ребёнка, несколько дней медленно умирающего в собственной постели, Пётр Александрович настоял на «призыве» видения. Он хотел быть уверен, что враг получит по заслугам и будет уничтожен. Маревский долго сидел в трансе, истекая кровью и едва не теряя сознание, но нужный Воронцевичу исход напророчил. Его люди проникли в логово врага и буквально выпотрошили всех, кто не успел скрыться. Главный же лишился жизни от руки Петра Александровича, вырвавшего ему глаза и сердце. Саша прекрасно помнил тот момент, когда с дьявольским удовольствием спалил до тла двухэтажный коттедж с горой тел внутри — и не факт, что только мёртвых.
Привычка плавать после дождя появилась у Светланы Бариновой где-то между болезненным разрывом с последним парнем и попыткой утопиться в реке с говорящим названием «Нежита» сразу после продолжительного ливня. Будучи спасённой на тот момент уже бывшим, она почему-то свято уверовала, что и в следующий раз всё пройдёт точно так же. А там глядишь, и бывший опять станет настоящим. Однако загвоздка заключалась не только в том, что на помощь он не являлся, но и в умении Светы прекрасно плавать.
«Она умела плавать, но хотела утонуть…» — напевала ей близняшка Карина каждый раз, когда промокшая до нитки Света возвращалась домой, оставляя за собой следы, которые убирать приходилось именно Карине.
Так что каждая следующая попытка привлечь к себе внимание предмета воздыхания заканчивалась провалом и «спасение утопающего — дело рук самого утопающего». А учитывая то, что нормальный человек на пляж после дождя не пойдёт, другие варианты попросту не рассматривались.
Ливень прошёл плотной стеной и закончился буквально пару минут назад. Света этого момента ждёт сильнее, чем встречи с кумиром — каким-нибудь Брэдом Питтом, приглянувшемся ей в паре-тройке фильмов. Поспешно одевается и пулей вылетает из квартиры, благо широкая река совсем рядом, её даже из окна пятого этажа видно.
Разувается и ступает на сырой песок — для неё он куда приятнее сухого. Собираясь как обычно «топиться» в одежде — на этот раз широкой майке и леггинсах с диснеевскими персонажами — и мокрой ползти обратно домой, Света по колено заходит в воду. От холода по телу проходит волна дрожи. Баринова ёжится, бурчит под нос пару нецензурных эпитетов в адрес себя же и своих непроходящих загонов, но продолжает постепенно погружаться в реку. В очередной раз надеется на чудо в лице прекрасного, но тёмного, мрачного принца на лодке — просто потому что на коне за ней лезть в воду совершенно неудобно. Да и есть ли в его распоряжении конь? За пять месяцев и двенадцать дней отношений Света такой информацией не разжилась. Но, если он всё же существует, то обязан быть чёрным и очень красивым и никаким другим.
Заходит по пояс, делает глубокий вдох и, уйдя под воду с головой, отталкивается от дна. Вода ледяная, но под кожей словно потоки лавы переливаются. Ощущения привычные, будоражащие. Постепенно ей это даже начинает нравиться. Проплыв несколько метров, Света останавливается и, бултыхаясь, оборачивается. Принца как не было, так и нет. Опять.
— Чёрт, — злится Баринова, будто он, даже находясь за десятки километров отсюда, обязан был почувствовать и примчаться. Но, как говорится «спасение утопающего…»
Мысль глупая и наивная, а желание — невероятное. Но так хочется снова и снова наступать на одни и те же грабли в надежде, что всё же та самая рука не позволит в очередной раз ударить себя по лбу.
Делая пару кругов то ли в ожидании, то ли просто ради поплавать, Света заходит чуть дальше и неожиданно касается ногой чего-то слишком уж холодного и гладкого.
«Лёд что ли?» — думает она, совсем немного забыв испугаться. Видимо, вода последние мозги отморозила. Не мелькает мысль и о том, что льду на дне реки делать нечего, тем более в плюс двадцать три. И плевать, что сама по температуре вода словно совсем недавно растаяла.
Под ногами мешается не только лёд, но и излишнее любопытство, цепляющееся за пятки и тянущее на дно. Не в силах противиться ему, Света вновь погружается с головой и старательно держит глаза приоткрытыми. В мутноватой воде кое-как удаётся разглядеть что-то кубическое.
И не одно.
На дне реки словно лежат три больших кубика льда внутри с чем-то непонятным, искажённым на первый взгляд. Света чуть опускается, оплывает и выпускает пузырьки воздуха, подавляемого плотностью воды крика ужаса. Сердце колотится как сумасшедшее, и в какой-то момент в голове мелькает мысль, что она не выплывет… Света уверена, что ей не кажется. Да и как такое вообще может привидиться?
Загребая, плывёт к берегу. Пытаясь отдышаться, хрипит и зовёт на помощь, но рядом по-прежнему ни одной живой души. Телефон остался дома — Света не может позвонить ни в полицию, ни отцу, ни бывшему. Особенно хочется поговорить с последним, пусть и по такому крайне неприятному, странному, жуткому поводу.
Натянув кроссовки, спотыкаясь несётся домой. Прилипший песок мешается, его хочется вытряхнуть, но Свете не до того. Она видит людей — появились, наконец, — но её цель сейчас спокойненько лежит дома на зарядке. Возможно, отец пришел с работы на обеденный перерыв, тогда не придётся самой никому звонить.
Ужас от увиденного подхлёстывает, гонит всё быстрее и быстрее. Света тормозит только на светофоре и у двери подъезда. Она зовёт отца ещё с лестницы между третьим и четвёртым в надежде, что он дома. Надежда оправдывается — первая за день. Дверь открывается на крик, и Света влетает в квартиру.
— Доченька, что случилось? — восклицает Денис Михайлович, обнимая дрожащую Свету за плечи. — И почему ты вся мокрая? Под дождь попала?
Он о её привычке не знает, иначе зачитал бы лекцию минимум часа на два. Сейчас же любительнице купаний придётся во всём сознаться, потому что так быстро придумать иные обстоятельства находки у неё просто не выйдет.
— Пап, там… там… — задержав дыхание, взрывается криком и рыданиями. Страшная картина вновь всплывает перед глазами, и быть спокойной не получается. — В реке… лёд… люди…
Баринов больше ничего не спрашивает — тут же звонит Алине Прохоровой, хорошей знакомой из полиции, и просит срочно приехать на пляж со всеми, кем только может, и обязательно с водолазом. Затем пытается успокоить дочь, подсовывая в руки стакан воды. У Дениса дар убеждения работает бесперебойно, так что уговорить Свету вернуться обратно на пляж удаётся за считанные секунды. Они идут пешком, особо не торопясь.
— Как там дети? — интересуется полковник Андропов, ставя подпись на последнем документе в толстой стопке.
Когда кубы достали из воды и разморозили, он отдал приказ прочесать все водоёмы Кижелинского района. Двое детей так и не были найдены, но никого не покидала надежда, что они где-то там. Информация о кубах разошлась по всему городу, поиски велись везде, и все особые подразделения поддерживали связь на случай необходимости подключения Кижелинских колдунов. Делом занимался очень узкий круг полицейских, но почти никто из них не знал об Александре Воронцевиче и его участии. Если в Кижеле ему относительно доверяли, поскольку были знакомы очень давно, другим лучше знать не стоило, с кем придётся иметь дело — его отец не был на хорошем счету у правоохранительных органов.
— Состояние стабильное, но в себя пока никто не приходил. Родителям я сообщила, некоторые из них уже в больнице.
Андропов кивает и отодвигает документы в сторону.
— Хорошо. Что по поводу ещё двоих?
— Ищем. Нежиту частично исследовали, но пока ничего.
— Плохо, — хмурится Андрей Евгеньевич, — очень плохо.
Двое из пропавших в городе детей были из Кижелинского района, но среди найденных не оказалось ни одного из них. Это заставляло волноваться ещё сильнее, потому что теперь вероятность того, что их найдут на Кижеле, казалась почти призрачной. Особенно, если учитывать факт того, что трое детей тоже были с одного района, соседнего. То есть пропали в одном – нашлись в другом. Андропов не уверен, что это имеет какое-то значение. Тем более случай по сути единичный.
И всё же…
— Возможно, наши там, откуда пропали эти трое. Вот что, Алина, скажи Никите Комову, чтобы проверил, а заодно и присмотрелся к местным колдунам. — Он взглянул на часы и мотнул головой. — Ладно, отложим до завтра. Сегодня нас там всё равно никто не ждёт. Ступай, а завтра с новыми силами.
— Есть, товарищ полковник.
Возвращаясь домой к маленькому сыну и матери, Алина думает лишь о том, кому могли понадобиться дети и с какой целью. Ведь наверняка в этой заморозке есть какой-то смысл. И есть ли что-то, что их объединяет? Школа? Поликлиника? Интересы? Последнее кажется более вероятным, ведь дети пропадают по всему городу, и вряд ли похитители ориентируются на районную больницу, в которой не местные могли оказаться только случайно.
Подходя к парадному, Прохорова ожидает увидеть маму с коляской на вечерней прогулке, но потом вспоминает о времени — уже поздно, Владик наверняка уже спит. Дверь открывает как можно тише, проходит через кухню в комнату. Ужин в холодильнике, но Алина хочет только побыстрее дойти до кровати и уснуть.
День выдался тяжёлым.
Она засыпает, едва закрыв глаза, и погружается в один из многочисленных снов, граничащих с реальностью. Алина боится их и ждёт одновременно, потому что они показывают ей прошлое, которое порой помогает в раскрытии дел. Она идёт в обратном направлении — к входной двери, — и шагает через порог.
Но что-то не так. Перед Алиной высокие потолки с лепниной, большие картины, которые она никогда прежде не видела, старинная мебель, словно из музеев прошлых веков. За пределами комнаты кто-то суетится, звеня посудой. В окно светит яркое солнце, тихо лает собака.
— Матушка, вы и сегодня печальны. — Голос совсем юный, незнакомый.
Алина оборачивается и видит перед собой мальчика лет девяти. Пытается уловить черты лица, рассмотреть внимательнее, но что-то словно мешает, будто ей нельзя его запоминать. Сердце сжимается от радости и тоски, ей так хочется обнять его, но тело не слушается. Лишь поднимает руку, с нежной любовью касаясь щеки.
— Всё в порядке.
— Это из-за того, что я поджёг Михаила? — продолжает мальчик, становясь грустнее с каждой секундой. — Клянусь, я не хотел этого делать.
— Я ни в чём тебя не виню, — останавливает его Алина. — Ты особенный мальчик, Александр, но твоя особенность пока что тебе не подвластна. Так бывает, и в этом нет твоей вины.
Мягко сжимая его руку, она испытывает чувство горечи и непонимания. Почему её унесло настолько далеко в прошлое? И, если это всё же обычный сон, а не очередное проявление силы, почему она не может его контролировать? Откуда все эти чувства? Как она может испытывать любовь к ребёнку из сна и называть его не Владиславом? Алина теряется в ворохе вопросов, пытаясь найти ответ хотя бы на один из них.
Что-то ускользает.
За окном грохочет выстрел и громкий смех. Внутренняя Алина пугается, внешняя же с улыбкой встаёт с кресла и подходит к окну, выпуская руку сына из своей.
— Твой отец вернулся с охоты как раз к обеду. Идём, встретим его.
Она вновь берёт мальчика за руку и ведёт за собой. Длинный коридор с множеством дверей, но Алина знает путь. Ступает уверенно, словно живёт в этом доме долгие годы и знает его до мельчайших деталей.
Впереди лестница, ведущая вниз. Широкие двери открыты, перед ними стоит высокий мужчина с ружьём в руках. Алина видит, что он широко улыбается и машет им. Мальчик отпускает её и бежит вперёд.
— Отец!
— Александр, — смеётся мужчина, подхватывая сына свободной рукой.
— С возвращением, Пётр Александрович, — произносит Алина и внутренне сжимается.
Звонок от отца разбудил почти в шесть часов. Тяжело поднявшись, Алекс набирает сообщение Хромову:
«Я в офис. Подъезжай, как очухаешься».
И быстро собирается, чтобы не заставлять Воронцевича ждать. Похоже, случилось что-то действительно серьёзное, раз он решил вызвать Сашу в такую рань.
В холодильнике на такие случаи всегда есть несколько коктейлей, чтобы не носиться по делам отца с абсолютно пустым желудком — дела не позволят выдохнуть как минимум до полудня. Схватив первый попавшийся, Алекс взбалтывает, на ходу надевая футболку и лёгкий пиджак, и выпивает в пять глотков. В горло течёт прохладная жидкость с тыквенно-пряным вкусом, пустая бутылка летит в мусорку.
До офиса меньше получаса езды по привычной дороге, но Саша сокращает, сворачивая во дворы, и выезжает с другой стороны здания. Несколько раз проводит рукой по взлохмаченным волосам и, выскочив из машины, быстро поднимается на второй этаж. Водитель и помощник Петра Александровича, Максим, как всегда сторожит покой, стоя у дверей кабинета. Спокоен — возможно, ничего не знает. Обмен дежурными улыбками, и Алекс оказывается перед столом отца. В кабинете их только двое.
— В чём дело?
Воронцевич нервничает пуще прежнего: вокруг разбросаны иссиня-чёрные перья, тьма зрачков разлилась по всему глазному яблоку, на дубовом столе несколько длинных, глубоких царапин. Чуть сдвинув брови, Саша садится в кресло напротив и придвигается ближе. Сейчас ему больше всего хочется сомневаться в предчувствиях отца, потому что, если это одно из них, всё хуже некуда. Алекс ждёт ответа, но Пётр Александрович молчит, суровым взглядом уставившись перед собой. Магия бесконтрольно парит вокруг клубами чёрного дыма, развеиваясь и падая на пол перьями.
— Что с детьми? — вдруг спрашивает Ворон, не меняясь в лице.
— Насколько знаю, пока в отключке. Остальных ищут.
— Хорошо. Подключайся к полиции, нужно как можно быстрее найти этого мага льда или что он там ещё из себя представляет.
— Понял, будет сделано, — излишне равнодушно роняет Алекс, за что отец колет его сердитым и твёрдым взглядом.
— Один не лезь. У вас силы противоположные, мало ли что случиться может.
— Хорошо, хорошо. — Саша мягким голосом успокаивает, улыбаясь едва заметно.
Он помнит, насколько далеко может зайти забота Ворона и чем обернуться для него самого. Иногда ему казалось, что отец не выдержит и посадит под замок, лишь бы сын ни во что не влез ненароком и не закончил свою жизнь слишком рано, как это часто случалось. Но хуже от этого было только Петру Александровичу. Для Саши каждая жизнь — возможность изменить что-то в себе прошлом. Для его отца же — очередная потускневшая жемчужная бусина в шкатулке и утерянный шанс подольше побыть с сыном. И сколько их осталось — знает только Ворон.
Вздыхая, он немного успокаивается. Глаза становятся привычного голубого цвета, а перья превращаются в прах и исчезают с резким порывом ветра. Саша невольно подаётся вперёд и ловит поднявшиеся в воздух документы.
— Но ты же не за этим меня в такую рань поднял?
Пётр Александрович усмехается.
— Что, не успел укладку сделать? Выглядишь как растрёпанный воробей.
Лекс растягивает губы в язвительной улыбке и фыркает. Напряжение спадает. Понимая, что отец больше ничего объяснять не станет, потягивается и медленно встаёт.
— Поесть нормально не успел.
— Езжай в ресторан, там чем-нибудь накормят.
Кухня в «Королевиче» начинала работать за три часа до открытия, так что Алекс прибывает практически к самому началу и просит что попроще, лишь бы не ждать долго. Пристраивается за семейно-деловым столом и ложится на диванчик на месте отца. Уснуть больше не получится, но почему бы ни полежать немного, пока готовится ранний завтрак.
На часах почти семь, но телефон молчит. Вивер в такое время в основном уже на ногах и сам будит Алекса звонками вместо будильника. С одной стороны его можно понять — неделю на одном приёме порошка, куча заданий, устранение свидетеля, так ещё и совмещение сил пришлось использовать, а это истощает сильнее всего. С другой же молчание настолько непривычно, что кажется абсолютно неправильным.
Редкое явление.
К тому времени, как Саша решается отправить второе сообщение, с кухни приносят еду.
— Спасибо, — бросает он, на миг отрываясь от мобильного.
«Ты там как?»
Проходит десять минут, но оба сообщения остаются непрочитанными. Кто-то бы даже внимания не обратил — раннее утро, человек отсыпается после тяжелой недели, — но Алекса это напрягает. Возможно, действительно ничего такого, но вдруг…
— Чёрт, — выдыхает, мысленно ругая себя за то, что послушал друга и не поднялся с ним в квартиру — просто чтобы убедиться, что Хромов добрался и принял порошок.
Допив чёрный чай, выбегает через чёрный ход и едет по вчерашнему маршруту. Шторы в квартире Вивера закрыты, свет не горит. Поднимаясь на третий этаж, Саша надеется, что всё нормально и он разводит панику на пустом месте. Но звонок и стуки в дверь встречает абсолютная тишина. Совершенно ни на что не рассчитывая, Алекс дёргает дверную ручку, и та поддаётся.
Алина засыпает с чувством тревоги и странным интересом. Сомнения в том, что приснившиеся события когда-то произошли на самом деле, не покидали, но тем не менее стали гораздо слабее. После разговора с Денисом она решила, что обязательно поговорит с Алексом, как только на руках появится больше информации.
Алина закрывает глаза и представляет образы прошлой ночи, но этот сон преподносит совершенно иное.
Она идёт по берегу вдоль кромки воды, видит деревья на том берегу и высотки вдалеке. Река мутная, вечереет. На той стороне фигура и два куба, покрытых чем-то чёрным. Алина присматривается, подходит ближе и по щиколотку погружается в воду. Во сне ей ничего не угрожает, но ощущения остаются — ноги быстро замерзают, дрожь плывёт неприятной волной по всему телу. Обхватив себя руками, Прохорова отходит назад, не отводя взгляда от фигуры. Кубы всё ещё скрыты, но ей не обязательно видеть, чтобы знать. Отворачивается, крутит головой и пытается понять, где находится. Место незнакомое, Алина никогда прежде здесь не бывала, потому быстро ищет ориентиры. Она подмечает неподалёку мост с разбитым столбиком и высокое здание со скошенной крышей и несколькими выделяющимися этажами, фасад которых решили покрасить в более тёмный цвет. Неплохо, но нужно что-то ещё.
Пока Алина пытается отыскать ещё что-нибудь особенное, краем глаза замечает, что кубы уже наполовину в воде. Слишком быстро. Она торопится, забывая, что всё это уже произошло и, даже если проснётся прямо сейчас, на берегу никого не будет. Остаётся лишь ждать, когда сон подойдёт к завершению.
Сидя на берегу, Прохорова смотрит на удаляющуюся фигуру и погружающиеся под воду кубы с детьми. Уходит, лишь когда появляется дверь.
Когда просыпается, на часах почти семь утра. До будильника недолго, но ждать бессмысленно. Алина готовит кофе и одновременно набирает номер Андропова. Полковник пташка куда более ранняя, чем она, потому голос его звучит бодро, но неприветливо.
— Доброе утро, Прохорова. Что такого случилось, что не может подождать до начала рабочего дня.
— Доброе, Андрей Евгеньевич. Я видела, как кубы с детьми опускают в реку. Ну то есть почти опускают, но это не важно. Я примерно знаю, где они могут быть.
Ей приходится будить Ангелину Владимировну и бежать на работу, потому что нужно как можно быстрее разобраться с делом и найти детей. А путь ей и операм предстоит до района Селейма, где стоит высотка со скошенной крышей и тремя тёмными этажами.
***
Едва разобравшись со сном Алины, Андропов отправляет её и Комова на предполагаемое местонахождение детей. Оказавшись в Селейманском районе, она внимательно смотрит по сторонам, стараясь не упустить те самые ориентиры. По дороге замечает знакомое высокое здание. Сейчас, при свете утреннего солнца видно, что оно серого цвета с тремя графитовыми этажами почти посередине.
— Вот оно, — указывает Прохорова. — Теперь отсюда прямо к реке.
Автомобиль с группой сворачивает направо, следом за ними водолаз со всем необходимым оборудованием. Его вызвали сразу, как только началось собрание в кабинете полковника.
Оказавшись на месте, Алина выходит первой. Подойдя к реке, поворачивается к ней спиной. С этого ракурса мост должен быть совсем рядом, возможно
метров пятьдесят.
— Он? — Никита Комов качает головой, глядя на разбитое каменное нечто, возвышающееся над водой на добрых метра три.
Алина сильно сомневается. Приближается, внимательно осматривает. С той стороны реки мост выглядел иначе, не так сильно потрёпанным временем. И всё же нужно проверить.
— Да, — в итоге кивает Прохорова. — Их оставили здесь. Кубы тяжелые, вряд ли могло далеко унести течением.
Водолаз надевает снаряжение и принимается за работу. В этот раз времени уходит значит больше. Алина нервно бродит вдоль берега, бросая взгляды на поверхность воды. Пока водолаз исследует дно, на место приезжает техника. Все ждут, пока волны ни нарушают гладкость, расходясь кругами. Постепенно всплывают голова и корпус. Водолаз подаёт знак, давая понять, что искомое удалось обнаружить. В работу вступает машина. Через семь минут на песке стоят два ледяных куба с жутким содержимым. Алина подходит ближе, рассматривает и на ходу набирает Алекса.
— Привет. Извини, что так рано, но нам опять нужна твоя помощь.
— Остальных нашли?
Алина хмурится и неопределённо пожимает плечами. Её кое-что смущает.
— Кажется.
— Кажется? — не понимает Саша. Слышится тихий скрип. — Вы их ещё не достали что ли?
— Нет, достали. Я потом объясню, просто приезжай, пожалуйста.
Пообещав быть в морге через час, Воронцевич отключается. Прохорова же до самой Кижелы никак не может отделаться от мысли, что этим делом всё куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд.
«Куда уж сложнее», — вздыхает она, открывая двери перед вносящими кубы, следит до самой особой комнаты, где уже всё готово.
Алекс появляется через двадцать минут, зевая и жмурясь — похоже, всё-таки разбудили. Глядя на него, Алина невольно улыбается и вспоминает сон. Также невольно называет это проявлением материнского инстинкта и отгоняет прочь.
— И так, — он подходит ближе к Прохоровой, — что это за «кажется» такое было?