10 ноября 1990 г.
«Мама нервничает и, кажется, дело не в моём первом выходе в свет. Они постоянно о чём-то с отцом переговариваются. Кажется, сегодня мама не спала. Я старалась утешить её, и это помогает. Но стоит мне отойти от неё, она плачет и лезет на стены. Отец где-то пропадает. Ничего не понимаю».
11 ноября 1990 г.
«Сегодня к нам заходил герцог Скелетто. Я впервые увидела его вживую, а не в газете. Отец попросил меня выйти всего на минуту, представиться гостю. Герцог оглядывал меня как кобылу на торгах, явно был недоволен увиденным. Еще бы… А может, я всё неправильно поняла, и он просто подбирает невесту для племянника? Ох, упаси Мрак меня от этого семейства!»
14 ноября 1990 г.
«Княжне я не понравилась. Вела я себя безукоризненно, делала ровно то, что просили родители, пару раз станцевала вальс и мазурку. Тёмная княжна Дюва смотрела на меня, как и Скелетто – с брезгливостью и опаской.
Родители совсем извелись. Отец перестал смотреть мне в глаза.
Мне страшно. Сердце колотится. Спать не могу, хотя уже почти утро».
16 ноября 1990 г.
«За завтраком мамы не было, отец сказал, что она уехала подлечиться в Атлантиду. Но это странно! Мы были на водах всего месяц назад!
Еще он сказал, что сегодня снова придёт герцог Скелетто, и что есть какое-то важное дело, в котором только я смогу помочь. Я рада быть полезна… Но для Скелетто? Глупость какая-то. Папа врёт, я чувствую. Он скрывает мысли, но аура горит ложью.
У меня стучат зубы и колотится сердце.
Герцог придёт через час.
Они чего-то боятся? Меня что ли?
Я же всего-то и хотела поступить на учёбу к белым, этого же никто не запрещает. Я знаю, что мне пришлось бы непросто…
Нет-нет, это глупости, я сама себя накрутила. Это просто паранойя! Потому что иначе это всё значит, что родители хотят мне навредить.
Успокойся, Лиза, ты просто напридумывала себе всякого.
Успокойся, расслабься, надень чёрное платье, подумай о чём-нибудь плохом – может, хотя бы так аура перестанет бить по глазам всяким брезгливым тёмным!
Да, пора».
День начался хреново. Впрочем, как еще может начинаться день в старшей школе?
Мари зябко повела плечами, сидя за своей партой.
– Эй, Мэри! Мэри-скучная-Поппинс!
Когда ж они отвяжутся! Она еще в пятом классе как-то подстриглась под каре. И внешнее сходство, да ещё имя сыграли на руку одноклассникам. Тогда она не умела молчать и велась на любые провокации. Впрочем, сейчас не реагировать тоже получалось плохо.
Компания во главе с Майком, их предводителем, и хихикающими за его спиной девчонками, была худшим кошмаром Мари. Пытаться что-то говорить им было бессмысленно.
– Нам нужна домашка по химии, алгебре и истории. Ты же всё сделала.
– Да.
– Что «да»?
Мари насуплено молчала.
– Ты же дашь?
– Н-нет.
– Да, ладно? – Майк соизволил подойти к ней вплотную. – Неужели ты не дашь мне домашку?
Лицо его было так близко, что девочка разглядела крошечный шрам на его носу. Она сглотнула, во рту пересохло.
– А…
– Ну, короч, договорились, да? – он будто бы дружески похлопал её по плечу и вернулся к своей команде. – Я на тебя рассчитываю! – он подмигнул ей.
«Боже, какая же я дура!» – Мари положила голову на парту. Ну, да, как есть дура. Боится, ненавидит и любит одновременно. Не может двух слов связать в его присутствии, только и делает, что уже три года подсовывает анонимные валентинки на день влюбленных, даёт конспекты и краснеет как помидор. Еще бы над ней не смеялись! Да если бы не её записи, Майк бы с ней и не заговорил ни за что!
Она огляделась. Класс рассыпался на кучки. Вот только ни к одной компании её не тянет. Они перестают говорить, когда подходит она. А если не перестают – она сама не понимает, что делает среди этих людей.
Урок прошёл быстро. Уроки всегда проходят быстрее, чем эти бесконечные перемены. На переменах непонятно, чем заняться, как убить время – только если продолжать учиться и во время них. Но разве можно сосредоточиться в этом гвалте? Мучительную десятиминутку стоит использовать разве что для прогулки по коридору туда и обратно.
Мари не успела завернуть за угол, прежде чем услышала:
– …Тебе разве не у кого больше конспекты брать? – Говорила Риз. Она претендует на звание первой красавицы школы. – Все же знают, что она сохнет по тебе с шестого класса.
«А вот и не с шестого!»
– Какая разница?
– У неё каждый раз лицо такое, типа «О… он заговорил со мной»! Майки, не тупи, это, конечно, забавно… Но меня это бесит.
Мари показалось, что она услышала звук поцелуя. В шуме не разобрать…
– Да ладно тебе, крошка, не нервничай. Не ревнуй к уродинам! – он рассмеялся. – Это только конспекты, ничего личного!
У Мари поплыл пол перед глазами. А когда она пришла в себя, коридор был уже пуст. Она опоздала на урок, или даже пропустила его. Мари запустила руку в карман джинсов – хорошо, что телефон остался при ней. Она машинально набрала сестре…
Иногда Дэниэлу Курт, вдовцу, отцу двух, пожалуй, уже взрослых дочерей, уважаемому в своём небольшом городе юристу, казалось, что он что-то упускает из виду. Это что-то было очевидным, но абсолютно невозможным для рассмотрения его, Дэниэла, отцовским глазом.
Старшая дочь, Катрина, которой этой весной исполнилось двадцать лет, в чём-то не оправдала его надежд, забросив учёбу в колледже. Она уже три года сама зарабатывала деньги, вкладывая их при необходимости в семейный бюджет и не отказывая себе при этом в любых своих прихотях. По словам Катрины, она начала работать, продавая поп-корн в парке развлечений, в течение двух лет меняла места работы, приобретала опыт – и теперь уже была хорошим продавцом. Но это всё лишь по её словам. Когда отец-юрист спрашивал о каких-то вещах, касающихся маркетинга или документов, она предпочитала отмахнуться от него со словами:
– Папа! Ну сколько можно? Я пришла с работы, и ты снова хочешь засунуть меня за рабочий стол? Не надо папа. У тебя же есть Интернет, а там есть всё!
Она фыркала, и чёрные как смоль волосы, завитые кольцами и спускающиеся чуть не до талии, непрерывно метались из стороны в сторону, когда она двигала головой. И Дэниэл Курт, как истинно любящий отец, понимал, что вовсе не менеджером работает Катрина, и даже порой думать не хотел, откуда у неё появляются деньги.
Младшенькая же, Мария, Мари, семнадцати лет от роду была его любимицей. Он пытался это скрывать, но тайной это никогда не было. Маленького роста, русоволосая, с серыми глазами, мягкая – именно она вела всё хозяйство в их небольшом коттедже в тихом пригороде.
Мари была совершенной противоположностью своей сестре.
Но, видимо, не сегодня.
Сестры влетели на порог так стремительно, что Дэну показалось – его сейчас снесет.
– Ты совсем спятила? В своём уме?? – Мари орала на сестру так, как Дэниел никогда не слышал. – Ты опозорила меня перед всем классом. Я не представляю теперь, как вообще идти завтра в школу!
– Забудь ты про школу! Это все вообще не имеет никакого значения, – Катрина тоже отвечала на повышенных тонах, однако ж на крик не срывалась. Она будто бы была чем-то крайне довольна. – Скажи мне, что я сделала не так.
Мари швырнула на пол сумку, которая тут же раскрылась, и из неё вывалились тетради. Но девочку это, кажется, вообще не заботило. Она принялась загибать пальцы:
– Ты зачем-то приперлась в школу.
– Была рядом, решила, что раз уж ты позвонила и всё рассказала, стоит поддержать тебя.
Сложно сказать, большим счастьем или большим горем было её пребывание на троне. Трудно быть дочерью опозорившегося короля. Когда-то, не столь уж и давно, каких-то тридцать лет назад, он связался с тёмными ради сиюминутной прихоти – а она по-прежнему расплачивалась за его слабости.
Смешно сказать, но делами Прабела занимался её церемониймейстер, разумеется человек из знатной семьи, отличавшейся особым честолюбием своих членов. Но даже и он словно был довольным ребёнком, которому дал в руки игрушку сильный мира иного.
Странные чувства охватывали королеву Амалию. Ей было уже весьма немало лет, но она не могла припомнить и пяти событий, которые бы выбивались из общей череды блестящих и совершенно пустых дней. Её день за днём снедала скука. Порой она даже не вставала с постели дни напролет. От того, что она встанет – время не наполнится смыслом. Зачем примерять платья, которые некуда носить? Читать книги, которые не с кем достойным обсудить? Играть в шахматы, если соперник, тучная фрейлина, постоянно поддается?
Столетняя королева смертельно скучала. И её обезображенный бездельем мозг нашёл, наконец, способ, как развеять свою вековую скуку.
* * *
Мари недовольно поморщилась. Вот уже битый час она сидела над сочинением по литературе и разглядывала свои каракули: “Лопе да Вега – великий испанский драматург”. В голову ничего не лезло, хотелось вздремнуть и, как назло, в это время с террасы слышались голоса папы, Лиз и Ричарда Риддла, папиного коллеги-юриста. Мари нравилась эта компания, и хотелось присоединиться ко взрослым.
Она покачалась туда-сюда на стуле, вздохнула, встала, прошлась по комнате, потянулась, села обратно, погрызла ручку.
«Да ну к чёрту это сочинение!» – Мари с отвращением отшвырнула ручку и метнулась вниз.
Едва девочка появилась в дверях, Элизабет и папин коллега, улыбаясь, обернулись к ней. Риддл выглядел лет на пятьдесят или чуть больше. Казалось, что он – почти шар из-за маленького роста и лишнего веса. Да и бежевый костюм его, отнюдь, не стройнил. Мари видала многих адвокатов, коллег отца, но господин Риддл не походил ни на кого из них. Он был будто бы слишком живым среди этой братии.
– Здравствуйте, Ричард! Привет, папа, Лиз!
– О! Мари! – обрадовался Риддл. Мари показалось, что он отреагировал так, будто именно её он и ждал.
– Что-нибудь будешь? – Элизабет указала на столик, где терялась початая бутылка красного вина, одинокая среди фруктов и бутербродов.
– Ну, так на чём я остановился, – Ричард Риддл потеребил желтоватыми пальцами ухо. – Ситуация вышла нелепая до ужаса: этот господин судился годами из-за смешных десяти евро. Он ходил по инстанциям, писал гневные письма, дошёл даже до мэра, подал в суд на членов его семьи! Напоминаю, речь была о сумме в девять евро и семьдесят шесть центов! Но этот зануда-книгоиздатель был непоколебим в своей жадности…
В холле хлопнула входная дверь, а Риддл замолчал. Спустя три секунды на пороге появилась Катрина и оперлась плечом о косяк. Дэниел сухо кивнул дочери, Элизабет отвела взгляд, а гость натянуто улыбнулся.
– Пьянствуете? – она хмыкнула и огляделась. – У вас довольно мило… Лиз! Можно тяпнуть парочку бутербродов?
– Я, наверное, пойду… Поздно уже… – промямлил Риддл.
– Хотя… Знаете, устрою я себе лучше пир горой наверху! Сестричка, доброй ночи! Папочка – и тебе тоже. – Катрина подошла к столу и цапнула кусочек буженины. – А тебе, Лиззи, – не доброй. Не заслужила.
– Кэти! – сестра вскочила со своего места. – Что за сцены?
– Мари, всё хорошо… – попыталась удержать её Лиз.
– Ничего не хорошо. – Мари поймала виноватый взгляд отца: как так вышло, что Катрина заставляет его краснеть? – Она ведет себя так…
– …как сама бы хотела себя вести, да? – брюнетка смотрела на сестру зло.
– Я, верно, и в самом деле пойду… – пробормотал гость. – Я услышал уже больше, чем следовало.
– Посиди ещё чуток, – попросил Дэниел.
– Да нет, Дэн, мне пора… – смутился Риддл и оглянулся в поисках дипломата и сотового. – Ну, ладно, до свидания, спокойной ночи, господа Курты!
Отец семейства вышел, чтобы закрыть за гостем дверь.
Катрина проводила папиного друга презрительным взглядом. Лиз сделала вид, что ей просто необходимо срочно прибраться и, схватив первое попавшееся, блюдо, скрылась с ним на кухне.
Мари не могла сказать и слова – только смотрела на сестру, и не понимала, что же вообще происходит. Катрина лишь фыркнула, развернулась на каблуках и вышла.
– Хватит уже притворяться, – бросила напоследок она.
* * *
Миссис Коффендрау разглядывала класс из-за очков-половинок, стоя за кафедрой. Она видела лишь опущенные глаза и разноцветные макушки подростков. Ожидался жесточайший опрос.
Химия вообще не была коньком Мари, а тут ещё она забыла повторить параграф!
«Только бы меня не вызвали, ну, хоть бы не я, ну, пусть будет следующая по списку Эмили!..»
Химичка поправила на голове белый паричок, пожевала кроваво-красными губами и гнусавым голосом спросила:
– Ну, что, никто не хочет ответить?
Молчание в ответ. Никто даже не шелохнётся.
– Эм… Хотя бы ты, Льюис, Эмили Льюис. Ты тут?
– Да, – пискнула светловолосая Эмили.
– Так рассказывай.
– Фенолы? – девочка сглотнула. – Фенолы принадлежат к группе циклоалкенов, общая формула…
Мари очнулась, когда уже было темно. Она лежала на собственной кровати под одеялом. Голова звенела пустотой. Она потёрла рукой лоб и приподнялась на локтях в постели. Будильник показывал без пяти минут двенадцать.
«Как меня зовут? Вроде, Мари… Сколько мне лет? Так, я с 1987, значит, семнадцать…» Постепенно мысли возвращались, но последние воспоминания обрывались на их ссоре с Кэт.
Слегка покачнувшись, Мари встала с кровати и пошла вдоль стены с полками, на которых лежали её школьные тетради. Она застыла, как была и всем телом повернулась к полке: что-то было не так. Со стопкой тетрадей было что-то не так. Блестящая пружина с едва заметным налётом ржавчины затесалась между простыми корешками. Это было чем-то похожим на блокнот с тёмными листами.
Мари вытащила его. Без обложки, по размерам – чуть меньше обычной школьной тетради. Девочка и обратила внимание на него только потому, что такие штуки ненавидела: они рвались, разваливались… а ещё одноклассники выдирали из таких вот штук листы с её конспектами.
Жёлтые листы в клетку были чистыми. Немного подумав, она села за письменный стол и, не спеша, написала обычной синей ручкой на одной из страниц: «И откуда ты взялся…» Надпись тут же стала насыщенного зеленого цвета. Мари отбросила ручку и уставилась на тетрадь. «Наверно, такая бумага…» Она взяла оранжевый маркер и добавила рядом «странный-странный блокнот?» Но и написанное маркером тоже стало зеленым. Мари, казалось, забыла, как дышать.
В ту секунду, когда она была готова продолжить эксперименты, ниже, под её каракулями, выплыли строки. Они были написаны явно мужской рукой – строго, чётко, без лишних завитков. Коричневые буквы выливались в слова: «Вспомни свой сон, и ты всё поймёшь».
Хорошенькое дельце! Какого только бреда ей не снилось в последнее время. На ум пришла белиберда про тёмный кабинет, но что-то подсказывало, что речь не о том.
«Я оставлю тебе подсказку» – да, ей говорили про это во сне. Получается, что этот блокнот и есть подсказка? К чему же?
Мари сглотнула комок в горле и быстро написала: «Кто ты?» Ответ не замедлил появиться: «Твой друг. Зови меня Ричард».
– Что происходит? Я ничего не понимаю… Что тебе от меня нужно?
– Пока ничего. Скорее, ты нуждаешься во мне.
– Откуда такая самоуверенность? – Мари при этом усмехнулась – на бумаге появилась скептичная рожица, словно второпях нарисованная на промокашке.
Ответа не было минуту…
– Ты бы хотела снова, хотя бы одним глазком увидеть свою маму?
– Это удар ниже пояса. То, что ушло не вернуть. Но… разумеется, хотела бы.
– И я могу тебе это дать. А ещё могу показать совершенно особый мир, который никогда не будет тебе доступен.
– Я заинтригована. Допустим, мне надо…
– Ты мне не веришь.
– Нет, не верю. Слишком просто, реалистично и бредово, – она снова усмехнулась, и снова появилась примерно такая же рожица.
– Я знаю, что перед тобой лежит стопка книг. Книги толстые. Здесь и учебники, и романы. Ветер их не сдует – разве что только ураган. Да и человеку надо постараться разом их сдвинуть с места. А ты можешь это сделать, даже не прикасаясь к ним. Фокус стар как мир. Любой из нас в состоянии это проделать. При некоторых условиях, разве что…
– Бред собачий!
– А ты попробуй.
Мари напряглась изо всех сил, ей показалось, что вены вздулись на лбу… Но книги не пошевелились ни на миллиметр.
– У меня ничего не выходит. Глупости какие-то!
– Просто неверная тактика.
– Для начала надо было сказать, как делать надо, а не критиковать, – разозлилась Мари. Цвет её строк из зеленого стал почти мятным.
– Найди источник силы внутри себя. Внутри тебя – целая бесконечность возможностей. Перенеси это ощущение на стопку книг. Ты – стопка книг, и эта стопка книг движется. Увидь свою цель, приложи к ним силы. И…
Мари уже не читала то, что появлялось слово за словом в этой странной тетрадке: всё, что она могла сейчас делать – это следить за тем, как огромная стопка книг плывёт по комнате по робкой указке её руки.
Она повернулась снова к тетради, чтобы поделиться впечатлениями... Книги с грохотом рухнули на пол. Голова закружилась – словно она без подготовки присела с полсотни раз.
Страницы были вновь девственно чисты. Мари сначала показалось, что это просто из-за недомогания ей так видится. Немного пришла в себя и перепроверила – ни единой записи. Она попыталась снова что-то писать, но слова держались всего несколько секунд, а затем исчезали.
«Он должен написать мне снова! Должен!» – с досадой думала она, держа в руках тетрадь. Так и заснула за столом – слабость взяла верх.