Во власти мерзавца

Пролог

- Извините, разрешите пройти, - я оттанцевала номер, подставила плечо помощи своей подруге, теперь имею огромное желание как можно скорее сбросить эту развратную одежду с себя, переодеться во что-то адекватное и свалить. И я уже на пол пути к раздевалке, за каких-то десять минут до свободы, вот только два огромных мужика загораживают мне проход. Тут ни пройти, ни пролезть, ни даже не проскользнуть, мужики заняли своими тушами весь коридор и не собираются подвигаться.

- Пройдите с нами, - один из великанов указывает на проход слева, а я едва успеваю сделать шаг назад, чтобы меня этой ручищей случайно не прибило.

- Извините, но я спешу, поэтому...

Тут же закрываю рот, не рискуя продолжать, потому что взгляд каждого из них прямо взывает о том, что разговаривать с такими, а тем более идти им наперекор - прямопропорционально конфликту. А с этими машинами для убийств конфликтовать точно не хочется. Не знаю, с какой они целью в этом клубе, но сомневаюсь, что завтра будто ни в чем не бывало эти двое вернутся в офис, за экраны своих компьютеров, чтобы писать коды для каких-то видеоигр. Эти великаны если и используют компьютер, то только для того, чтобы ввести в интернете "пытки" и черпнуть новых знаний в своем ужасном ремесле.

- Хозяин хочет вас видеть.

Вот и вторая голова заговорила, и она, как и первая, говорит это все спокойно, даже умиротворенно. Но вид этих амбалов, и это "хозяин"...

- Я могу оставить свой номер телефона, или вы дайте мне номер вашего хозяина и...

Конечно, я не собиралась давать свой реальный номер. Конечно, не собиралась ни с кем контактировать. Поскольку я подозревала о каком "хозяине" идет речь, к сожалению, заочно с ним уже знакома, а к личной встрече с глазу на глаз точно не готова. Ни сейчас. Ни завтра. Ни хоть когда-нибудь.

Вот только самому "хозяину" абсолютно все равно - могу я подойти, или нет, он отдал приказ своим цепным псам доставить меня любой ценой. Даже если придется применять физическую силу.

- Извините, помогите мне, - за спинами этих двоих вижу охранника ночного клуба, которого сейчас могу созерцать только потому, что он тоже здоровенных размеров, и должен помочь. Должен же? Для этого он здесь находится? Это же входит в его прямые обязанности!

Но я застываю на месте от ужаса, когда охранник оценивает ситуацию за секунду и сваливает. Можно, конечно, поверить в святость этого мира и человеческое неравнодушие, нарисовать себе воздушных замков, что он помчался за подмогой, потому что в одиночку не справится. Но...

- Чем меньше будешь сопротивляться, тем меньше завтра придется тоналкой зарисовывать синяки.

Как вам такое? В двадцать первом веке, в клубе, где полно людей, и где должна работать охрана. А меня хватают под руки и тащат по ранее предложенному маршруту, от которого я предварительно отказалась.

- Отпустите меня! Отпустите! Сейчас же!

Будь проклята та минута, когда я согласилась Люде помочь! Я это делала от всего сердца, потому что девушка не один раз меня выручала. А оно вот во что выливается... Я между двух мужиков, вес которых явно переваливает за сотку, они тянут меня в полумраке этого ночного клуба, к человеку, которого они величают "хозяин". И что он от меня хочет? Задаюсь вопросом, на самом же деле догадываюсь, и от догадок вся дрожу, будто зимой, в минус двадцать, одетая в одну тонюсенькую маечку.

- Я заявление в полицию напишу! Вас посадят! Немедленно отпустите! - упираюсь ногами, выкрикиваю угрозы, которые адекватных людей должны пугать, и пытаюсь вырваться, но...

Им плевать. На полицию. На мои попытки сорваться. И максимум чего я добиваюсь, так это того, что амбалы просто поднимают меня выше, на какие-то двадцать сантиметров вверх, чтобы мои ноги не препятствовали дальше продвигаться. Чтобы путь к непоправимому прошел еще скорее. Чтобы я еще быстрее увидела виселицу, на которой меня и казнят.

- Прошу... у меня есть немного денег с собой... есть некоторые украшения. У моей мамы есть украшения. Но это все дома. Отпустите и... Я все сдам в ломбард, возьму деньги и все вам отдам. Только отпустите, пожалуйста.

Это уже агония, это уже попытка остановить падение, когда рука соскользнула с края пропасти и это конец... Последние титры моей собственной жизни на этом свете... Потому что впереди я вижу дверь. И там он. Тот, кто весь номер, пока я танцевала, не сводил с меня взгляда. Я пыталась абстрагироваться. Пробовала не обращать на него внимания. Старалась переключиться на других присутствующих, а их было очень много. Но раз за разом взгляд будто на радиоуправлении возвращался к этому мужчине. Как будто я уже где-то его видела, и хотела убедиться в своих догадках, все поглядывая в ту сторону. Все пытаясь понять, кто он, что он, и почему именно я попала в поле его зрения, а самое главное его внимания...

И вот он передо мной. Без громкой музыки вокруг. Без лишних зрителей. Только я и он. И его здоровенные быки, которые и запихнули меня в этот кабинет. Это типа какой-то вип-кабинет? Для особых гостей? Таких, как...

Мой взгляд снова сосредоточен на этом мужчине, я снова не могу не пялиться на него, поэтому от меня не скрывается его взмах рукой. Будто бы не отвлекаясь. Как бы между прочим. Но этого едва уловимого движения достаточно, чтобы прогнать здоровенных шкафов весом более чем в центнер, присутствие которых, оказывается, грело мою душу. Потому что до этого времени я не оставалась с этим "хозяином" наедине. Не "пробиралась" атмосферой до полного пизде...

- Простите, возникла, наверное, какая-то ошибка, вы меня с кем то...

Мне некомфортно. Мягко говоря. На самом же деле это ужас, который пробирается сначала под мою одежду, заползает дальше, не предвещая ничего хорошего. Поэтому я тут же начинаю тараторить, хоть язык онемел, а все тело миллиметр за миллиметром замерзает, превращаясь в одну сплошную сосульку...

- Тсс, - та же рука, такое же спокойное движение, вот только сейчас мужчина прижимает указательный палец к своим губам, на которых я тут же залипаю..., - я никогда не ошибаюсь. Я хочу. Или не хочу. Сейчас я хочу. Тебя.

- У меня есть выбор? - Знаю. Нет. Но... Надо попробовать. Хотя бы попробовать...

- Нет, - категоричное. Резкое. Понятное. От которого в комнате становится как в морозильной камере, и я вся сжимаюсь в комочек, пытаясь хоть так найти каплю животворного тепла.

- Тогда у меня есть просьба, - и именно за это тепло, за мой единственный лучик солнышка в этом мрачном мире я и буду просить.

- Ты уверена, что находишься в том статусе, когда можешь хоть о чем-то просить? - Мужчина удивляется моей наглости, даже голову слегка поворачивает, будто таким образом проверяет, не послышалось ли ему случайно и зверушка реально подала голосок.

- Ты же хочешь, чтобы я добровольно пришла к тебе? - Это же то, что он хочет, да? То, из-за чего его здоровяки меня затащили. И почему он пялился на мое полуприкрытое тело на протяжении всего выступления, прозрачно намекая, что ему от меня нужно. И сейчас прямо об этом говорит.

Его глаза горят. Я предложила то, что его зацепило.

- Валяй.

- Спаси моего брата, - он может. Я уверена. Я же на это не способна. Попробовала, но все напрасно... Мне нужно спасти брата. Этому человеку нужна я. Каждый из нас каким-то образом заинтересован друг в друге, и это будет не более чем просто сотрудничество.

- И после...

- ... я сделаю все... - произношу то, что у него в голове. Но даже от того, что именно я это озвучила, что я это произнесла в слух, мужчина получает извращенное удовольствие. Потому что таким образом я проиграла. Отдалась в его руки добровольно. Сама на все подписалась, даже не понимая, к чему это может привести.

В общем... Я докатилась. До ручки. И этот мерзавец тот, к кому лучше никогда и ни за что не обращаться. Такие ломают. Уничтожают. Ликвидируют. Но... ребенок ни в чем не виноват, а я... у меня нет выбора. У меня банально его нет... Если я не спасу брата, то эта жизнь мне не нужна. А зачем чувство собственного достоинства, которое я сохраню, отказав этому мерзавцу, если жизнь даром не сдалась?

- Ты пожалеешь... - звучит как предупреждение, намекая, что еще можно отступить. Еще реально отмотать все назад.

- Я знаю...

Пожалею, конечно пожалею, уже оказавшись в этом кабинете, а после...

- Очень сильно пожалеешь...

И это правда, и это случится уже очень скоро... Но у меня нет другого пути. Как стать игрушкой мерзавца.

Глава 1

Разлепляю глаза и тревога тут же забирается под одеяло, пробирая все тело. Неужели проспала? Хотя за окном еще темно. Но сейчас такое время года, что ближе к семи где-то рассветает, и ночь уступает полномочия солнечному дню.

Молюсь всем Богам и тихонько, чтобы не разбудить брата, тянусь к мобильному на тумбочке. Зажимаю пальцем кнопку, задерживая дыхание и... Повезло! Боги меня любят. Ну, хоть кто-то! Хотя, ладно, кривлю душой. Поднимаюсь на локти и созерцаю как неподалеку в своей кроватке мирно сопит братик. Тот, благодаря кому я и знаю, что такое любовь. Чистая, искренняя, неподдельная. Тот, благодаря кому я еще не сошла с ума. Малыш спит, подложив под головку ручки, а его непослушные кудри добавляют мимишности этой картине.

Падаю обратно на кровать, потому что еще имею в запасе десять минут времени, пока не надо будет вставать, идти готовить завтрак себе, Давиду и собираться на работу. Сегодня руководительница должна официально устроить меня в свой магазин. Ведь сегодня я стала совершеннолетней. С сегодняшнего дня официально начинается моя взрослая жизнь. Хотя «благодаря» маме я к ней давным-давно готова. Еще год назад я устроилась работать помощницей (читай принеси-подай) в один из продуктовых магазинов нашего города. Анастасия Борисовна свысока на меня посмотрела, когда я пришла по объявлению, вычитанному в газете, проситься взять меня работать кем-либо на любую должность, а когда увидела, что мне семнадцать, что я еще по факту ребенок, то указала на дверь. Сколько же было затрачено усилий, дней и слезных просьб, чтобы женщина изменила свое мнение и взяла меня на испытательный срок. За который я продемонстрировала себя идеальной работницей, потому что бегала как электровеник туда-сюда, делая все подряд, никому не отказывая в помощи. Борисовна похвалила меня за старания, но одновременно строго предупредила, чтобы я «носом не клевала» и «глаза раскрывала», потому что все подряд мной руководят, а я этого не замечаю. Хотя... Если честно, я все это понимала. Как продавцы, по факту мои старшие коллеги, пользовались моей юностью и максимализмом, затыкая все дыры. От разложить товар на полки до помыть пол в магазине, если кто-то из покупателей что-то разбил или рассыпал.

Но сегодня все изменится! Сегодня я официально стану работницей того продуктового, буду официально получать зарплату, а не «по черному», в кабинете руководительницы, в конверте, и со мной придется считаться. Год постоянных поблажек, приказов и обвинений подходит к концу, теперь я не буду для всех удобной и на все готовой Анитой.

Заряженная таким своеобразным оптимизмом, встаю с кровати и на пальчиках, тихонечко-тихонечко подхожу к братику, чтобы поцеловать его в лобик. Это уже такая себе наша традиция, о которой малыш не знает, но думаю, что догадывается, потому что сквозь сон улыбается, и с таким довольным личиком продолжает видеть яркие сновидения. И это моя цель, которая держит меня на плаву и не дает полностью впасть в депрессию, даже если причин для этого достаточно много и маленькая тележка. Дать Давиду счастливое детство. То, чего у меня, к сожалению, не было, и то, что мама считала не нужным для ее дочери.

Первое, что бросается в глаза, стоит выйти из спальни, так это включенный свет на кухне. Мама не спит? В шесть? Странно, обычно около пяти она уходит отдыхать. Неужели сегодня засиделась на своих чатах с иностранцами?

И действительно, вхожу на кухню, и застаю картину - ноутбук включен, открыт, а мама положила голову на стол и очевидно заснула неподалеку от чашки с недопитым кофе.

- Мама, мам, - окликаю, но ее сон куда крепче, поэтому она никак не отреагировала. - Мам.

Скоро будить Давидку, кормить его и собирать в садик, а картина распластанной матери на столе, это явно не то, что стоит видеть ребенку. Для меня это привычная ситуация, я созерцала мать в таком виде и на кухне, и в гостиной, и у входной двери, когда она попросту не дошла и уселась на коврик, о который обычно вытирают ноги. И не всегда, далеко не всегда такие коллизии происходили из-за усталости...

- Поднимайся, пожалуйста, перейди к себе в комнату, - тут же оправдываюсь, предотвращая возможный конфликт, из-за чего я тормошу ее за плечо, пытаясь разбудить. - Мне Давидку в садик собирать.

Радует то, что своего сына мама любит куда больше, чем свою дочь, поэтому поднимает голову и жмурится, вглядываясь, кто это посмел ее потревожить.

- Анита, какого... Ой, я, наверное, заснула?

Иногда она старается, иногда пытается восстановить адекватные отношения мать-дочь. Как, например, в этот раз. Но это длится недолго, максимум пару минут, после чего наступает «какого?», «что ты хочешь от меня?», «неблагодарная». Это так, лайт версия того, что иногда звучит в мой адрес.

- Да, мама, скорее всего, заработалась и не заметила, когда уснула, - работает мама обычно каждый день. Точнее - вечера. А если вообще точно, то вечер перетекает в ночь, и эта «смена» заканчивается под утро.

- Скорее всего, - мать смотрит на меня пару секунд, будто убеждается, что это я, или думает, за что меня можно уже отругать с самого утра, чтобы жизнь медом не казалась. Чтобы держать, так сказать, в тонусе. - Дочка!

Я тут же напрягаюсь, еще и делая шаг назад, чтобы оказаться на безопасном расстоянии. Бывало и такое, что эмоции брали верх и она поднимала на меня руку. Редко такое случалось, но защитный механизм не обмануть, а физическая боль это боль, от которой человек пытается дистанцироваться. Чем я сейчас и занята, в мыслях прокручивая уже моменты, за которые могла бы получить нагоняй. А поскольку от меня много чего зависит, от банального помыть посуду, до важного отвести и забрать Давидку из садика, то причин может быть достаточно. Стреляй куда хочешь - не прогадаешь.

- С днем рождения, моя маленькая!

Голова обрабатывает эту информацию, выискивая какой-то подвох, пока руки опущены по швам, а мать меня обнимает, прижимая к себе настолько крепко-крепко, будто я все же сделала что-то плохое и сейчас получаю наказание.

- Спасибо... мама, - это так необычно, это проявление нежности и... любви? Что я не в курсе, как реагировать, но спасибо, потому что даже за это может прилететь.

«Мать тебя поздравляет, а ты несчастное спасибо не можешь сказать?»

«Я столько тебя кормила, лучшие годы своей жизни на тебя потратила, и даже не заслужила ничтожной благодарности?»

- А выйди из кухни на пару секунд, ладно?

- Хорошо, - она заболела? Или это недостаток сна так действует пагубно на нее? - Все в порядке?

- Да, конечно, иди.

Что-то не так... Выплываю из кухни и пытаюсь догадаться, чего стоит ожидать. Что придется вскоре разгребать. А зная маму, и ее возможности...

- Можешь заходить.

Ну, радует то, что все произошло быстро, за этот десяток секунд она не успела бы натворить большой беды. Которую я бы не была способна исправить.

- Спасибо, мамочка, - не могу поверить... Она стоит посреди кухни, с широченной улыбкой на лице, с тортом в руках, в котором торчит свеча, и неважно, что эта свечная еще с прошлого года, со дня рождения Давидки, и уже наполовину сгорела. Главное, что мама проявила инициативу, и эта инициатива несет в себе добрые намерения.

- Иди сюда, - и эта улыбка, адресованная мне, по отношению ко мне... Капец, а это приятно. Очень даже. Это так... трогательно. - Загадай желание и задувай.

Ты еще и цифру восемнадцать на торте нарисовала? На глаза тут же собираются слезы, настолько меня растрогало это внимание. Возможно, это новый этап, который принесет гораздо больше позитива, чем предыдущий? Мама будет считаться со мной как со взрослой и не будет командовать направо-налево, подавляя всеми возможными способами мое «я»?

- Спасибо, мамочка, очень приятно и очень неожиданно, спасибо, - в который раз выражаю искреннюю благодарность, стоило загадать желание, которое касалось нашей семьи. Подробнее не скажу, потому что не сбудется. А я так хочу этого!!! - А где ты взяла крем? Или это взбитые сливки?

- Какой крем?

Ну, похоже, официальная часть подошла к концу, счастливая мать покидает чат, в него входит моя привычная вечно недовольная жизнью матушка.

- Чтобы написать мой возраст на тортике, - вроде как крем, на взбитые сливки не очень похоже. Хотя.... такая тонкая прослойка... Даже для крема как-то подозрительно. Может, какой-то специальный пищевой карандаш, с помощью которого и делаются такие тоненькие, аккуратные надписи?

- Ааа, так это лак, откуда у нас может быть крем? Я же не кондитер тебе, чтобы тут стоять, выпекать, что-то там рисовать. У меня и своей работы полно!

Конечно, нет, не кондитер, потому что это я вчера зашла в магазин сладостей и решила себя, малого да и маму немножко порадовать. Все же день рождения, хотя бы немного отпраздновать. Хотя бы с чаем немного посмаковать.

- Лак? То есть лак? - Да нет, ну глупость же, полная ерунда, даже для мамы это слишком, чтобы вот такое выкинуть...

- Анита, не будь дурой, обычный лак. Для ногтей. Кстати, будешь уходить с работы, то зайди в косметический, купи мне флакончик, а лучше два белого лака. А то все потратила на эту твою надпись.

- То есть... ты не шутишь? - Лак для ногтей на... торт? Сегодня же не первое апреля, хотя для мамы это и день дураков, потому что сегодня я родилась. - А как... как это есть?

- Молча. Желательно ртом. Все, я пошла спать, неблагодарная ты скот.

Вот вам и день рождения. Вот и загадала желание...

Глава 2

— Давидка, зайчик мой, а ты чего такой грустненький, а? — У мелкого практически с самого утра лица нет. Как только проснулся, сразу помчался ко мне, чмокнул в щёчку, поздравил с днём рождения и пожелал всего наилучшего. Я от этих слов так растрогалась, что пришлось заранее ретироваться в ванную, чтобы смыть внезапные слёзы, которые пробивались наружу. Нечего братика пугать, он ещё слишком маленький, чтобы знать о слезах счастья. А это были именно они, потому что я безумно люблю этого малыша и благодарна Богу за то, что мама хотя бы что-то умеет нормально делать. Рожать адекватных детей. И как ей это удаётся?

— Нет, всё нормально, — крутит головкой, пытаясь сделать вид, что всё как обычно, ничего экстраординарного. Но я-то знаю, когда всё нормально, а когда есть отклонения в худшую сторону. Сейчас, к сожалению, второй случай — это явно написано у него на лице.

— Зайчик, — приседаю на корточки и всматриваюсь в личико малыша, который тут же отворачивается, подтверждая мои догадки, что что-то случилось. И это что-то очень его угнетает. — Поделись со мной, что тебя беспокоит? Что-то болит? Животик? Головка? Ножка?

— Ууу, — отрицательно качает головой, но в глаза по-прежнему не смотрит, зная, что я сразу его раскушу, стоит нам пересечься взглядами.

— Ты не хочешь в садик? — У Давидки вроде нет проблем с общением со сверстниками. Да, ему явно не хватает заботы от матери, очевидно, что родители других детей проводят со своими малышами в десятки раз больше времени, но… Я всё свободное время посвящаю братику. Мы с ним читаем, рисуем, пишем, складываем пазлы. Короче говоря, занимаемся всем тем, что интересно (ну почти всем, если не считать письма) детям его возраста. Я пытаюсь закрыть все гештальты, которые успела пооткрывать мать, при этом чувствуя себя отлично и не особенно переживая за будущее ребёнка. Одного. Второго. Я не удивлюсь, если со временем у неё появится и третий, учитывая её разгульный образ жизни...

— Хочу.

От сердца отлегло. Потому что если бы Давид сказал, что нет, не хочет, это была бы проблема. Пришлось бы думать либо про новый садик, либо искать причины, по которым он не хочет ходить в старый, и срочно их решать. Что то, что другое в большой мере зависит от мамы, потому что я только сегодня стала совершеннолетней, а зная маму… Короче, пронесло.

— А что тогда? Котик, ну скажи, не стесняйся, — ещё не хватало, чтобы брат замкнулся в таком себе коконе из-за каких-то психологических проблем, вызванных нашей родственницей, и которые потом перерастут во что-то серьёзное во взрослом возрасте.

— Ну..., — мнётся, всё же взвешивая — говорить или нет, а я замираю, ожидая проблему, которая перед нами возникнет. Точнее, передо мной, потому что мама ответит что-то вроде «не выдумывай, у него всё норм» и пойдёт дальше общаться с иностранцами, которые периодически оплачивают её поездки на море. «Благодаря» одной из таких поездок я и появилась на свет. Помню, как она мне с гордостью рассказывала про свой курортный роман с моим биологическим отцом. Которого я лично не видела. Да и не лично тоже, потому что у мамы банально даже фотографий не осталось с её курортной «любовью».

— Я маме ничего не расскажу, это будет наш с тобой секрет, хорошо? — Честно, я ребёнка против матери не настраиваю. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Что бы там ни случилось. Наоборот, говорю, что мама для него самый родной человек наравне со мной, на которого он всегда сможет положиться. Замалчивая при этом, что ей и кошелёк стрёмно оставлять, рискуя остаться с фигой из пальцев.

— Точно?

Просто дети… Они всё чувствуют. И искренность, с которой к ним относятся. И фальшь, которую пытаются втюхать вместо настоящих эмоций. Вот и Давидка всё прекрасно понимает. Кого стоит остерегаться, кому можно доверять, и сейчас я явно попадаю в цель, потому что малыш оживляется, уже не выглядя таким мрачным.

— Конечно, солнышко, — не знаю, что за люди эти мужчины, от которых мы с братиком родились (если что, папа Давидки тоже для всех инкогнито, ещё один мамин «роман» на пару дней), но они должны были быть хитрыми. И добрыми. Хитрыми, потому что воспользовались матерью так, что даже алименты не платят. А что касается второго пункта… Откуда же тогда у нас с братом столько позитива в нашей в целом не особо радужной жизни?

— Просто я хотел вместе с мамой поздравить тебя с днём рождения, спеть хеппи бёздей, а она сказала, что ты неблагодарная сушка, и фиг тебе, а не песенка.

— Зайчик, а давай договоримся, ладно? — Я, честно говоря, в осадке. «Сюрпризы» мамы продолжают сыпаться из рога изобилия, выглядя пародией на премию «малина года». — Вот это слово на букву «ф», пожалуйста, нигде и никогда не произноси. Его используют только плохие люди. А ты у меня хороший, да, мой зайчик?

— Получается…, — Давид задумывается, почесывая подбородок, выглядя в этот момент как шестиклассник, а не дошкольник, — мама плохой человек?

— Нет, конечно нет, зайчик, — хотя… есть у меня сомнения, возникшие не на пустом месте, что там не «сушка» была, не она… Складываю руки вместе и молюсь Богу, чтобы она всё-таки вспомнила сушки к чаю, а не «сушек» в борделе. — Просто у мамы было очень много работы, она сильно устала, вот и сказала плохое слово. Но мама не плохой человек, нет. А песенку ты и сам можешь мне спеть. Я тебе помогу. Согласен?

— Да!

Глаза мелкого загораются, он тут же соглашается с моей идеей, и нам обоим совершенно всё равно, что на нас смотрят прохожие, когда Давидка смешным детским голоском начинает затягивать «ту ю», а я его поддерживаю, расплываясь в широкой улыбке и думая о том… Что смогу подарить брату куда более счастливое детство, чем было у меня, и которое сегодня официально завершилось, так, по факту, и не начавшись…

Глава 3

– Зайчик, крепко держись за поручни, – потому что дяденька за рулём этого автобуса явно в прошлом мечтал стать гонщиком. Не повезло, не сложилось, так что сейчас он летает как бешеный, подвергая людей совершенно необоснованному риску.

После таких горе-водителей желание купить старенькую, подержанную, но собственную машину становится в разы сильнее. У меня есть некоторые накопленные деньги, заработанные почти за год моего труда. Были мысли насчёт того, чтобы съехать от матери и начать жить самостоятельно, как только стукнет восемнадцать. Это решило бы немало проблем, связанных с нашей коммуникацией, сократив скандалы практически до нуля. Но. Моё маленькое «но» сейчас послушно вцепилось в поручень и держится, пока идиот за рулём соревнуется с другой маршруткой. С конкурентами. Я неоднократно наблюдала эти гонки со стороны, множество раз против воли участвовала в них, находясь в этой консервной банке на колёсах. И снова же «но» – здесь ребёнок, и рисковать жизнью малыша – это верх цинизма.

– Извините, – я не тот человек, который любит нарушать личные границы других и свои тоже стараюсь отстаивать, но всё же меня не устраивает перспектива загнуться здесь и сейчас, в своё совершеннолетие, не говоря уже про Давидку, который, кажется, из последних сил держится за эту чёртову трубу, аж ручки побелели. – Извините, водитель!

Кричу громче, потому что, вероятно, из-за большого количества людей в этом автобусе он меня не услышал, поэтому повышаю голос, даже если этим привлекаю внимание других, и тут же краснею от стыда.

– Господин водитель! – Или этот дятел просто так увлёкся гонками, что ему плевать на всех и на всё, главное первым долететь до финиша. Какого финиша? Возможно, до следующей остановки. Возможно, до конечной, потому что он даже не на всех остановках останавливается, чтобы подобрать или даже выпустить пассажиров. Или до финиша с трагическими последствиями, куда он затянет себя и потащит всех остальных на дно сырой, холодной ямы. – Будьте добры, снизьте скорость!

Это у нас народ такой безынициативный? Или меня одну не устраивает доехать до следующей остановки расплющенной? Почему все языки в одно место засунули и не отсвечивают? Хотя, на что тут рассчитывать, если никто, подчёркиваю, никто не уступил место маленькому ребёнку, чтобы он не болтался в этой маршрутке, как рыбка в аквариуме. Я ведь не за себя прошу, совсем нет, у меня ноги не отвалятся, и рука не затечёт, но для маленького мальчика можно было бы сделать исключение, подняв свою попу с нагретого сиденья?

А этот дятел вуди, законченный придурок, будто назло, ещё сильнее давит на газ, и кажется, что автобус вот-вот взлетит, превратившись в аэробус три тысячи.

– Котик, держись крепко, я сейчас вернусь, ладно? – Наклоняюсь к братику, предупреждая его о своём небольшом отсутствии в течение следующей минуты и пробираюсь к водителю. Если честно, то меня уже охватывает страх, настолько он сумасшедший и совершенно без мозгов. Настолько вдавил педальку до упора.

– Девушка, аккуратнее!

Смотри-ка, как только мне что-то предъявить, так сразу тут, хотя я даже на ногу не наступила! Хотя стоило бы! Чтобы хоть по делу рот открывала!

– Извините, – всё же прошу прощения перед женщиной, которую я едва обошла, настолько она разложилась со своими клетчатыми сумками в переполненном автобусе. Скорее всего, только с рынка, с пылу с жару, там не нашла желающих поскандалить, так не упустит возможности наверстать упущенное в транспорте.

– Я прошу прощения! – Обливаясь семью потами и чувствуя себя так, будто меня только что вытащили из-под компрессора, всё же добираюсь до дятла, клюв которого, кажется, упал на педаль газа, и он теперь не может сбавить скорость. – Начальник, алло!

Я ведь так обращаюсь к водителю на языке жаргона? Может, так до него лучше дойдёт? Быдлоконтент для быдлостана?

– Чё нада?

О, и правда! Сработало! И правда, быдло! Водитель наконец отворачивается лицом от дороги, замечу – с недовольной рожей ко мне обращается. Естественно, на лице ноль радости, потому что конкурент его только что обогнал, вырвавшись вперёд на несколько метров.

– Вы не могли бы…

Договорить я не успеваю, автобус резко поворачивает влево, и все внутри моментально отправляются вправо, меня захватывая с собой.

Скрип шин. Крик людей. Удар. И после – тишина.

Я, придавленная ворчливой женщиной и её десятком сумок, тут же хаотично пытаюсь выбраться из этой кучи, сразу же взглядом выискивая среди других братика.

– Зайчик! – Мой умничка! Мой красавчик! Я для него бесспорный авторитет, это сто процентов, потому что ребёнок как вцепился в поручень, так возле него и остался. Как будто ничего и не произошло. Только испуганные глазёнки смотрят на меня, и в них уже собираются слёзки. – Всё хорошо, всё в порядке, солнышко. Со мной всё хорошо, а с тобой? Нигде не болит?

Малыш отрицательно качает головой, молча давая понять, что всё нормально, но я-то вижу, какой страх всё ещё бурлит в его взгляде. Хотя чему тут удивляться? С таким-то идиотом водителем. Который, кстати, уже с кем-то разговаривает на повышенных тонах. Точнее, это на него кричат, покрывая через слово матом.

– А я тут при чём? Это всё она!

Внимание всей маршрутки снова на мне, включая дятла и ещё одного нового пассажира, который залез через водительскую дверь и явно уже готов кому-то набить морду. Ищет желающих.

– Это она меня толкнула!

Конечно, все пялятся на меня, потому что этот мерзавец тычет своим жирным пальчиком в мою сторону, обращая внимание того мордоворота на виновницу дорожно-транспортного происшествия. А учитывая, что в этом автобусе все бесхарактерные амёбы, все живут по принципу «моя хата с краю», то мне конец. Именно это послание я чётко читаю во взгляде этого здоровяка...

Глава 4

— Выходи! — И именно эти гайки собирается закручивать этот здоровяк, кивая лысой башкой куда-то в сторону. Скорее всего, за пределы автобуса, где я еще нахожусь в так называемой безопасности. Вокруг бесхребетные амёбы, среди которых есть мужчины, и хотя бы один из них мог бы что-то сказать в мою поддержку. Но каждый трясётся за свою шкуру. Каждому она дороже всего.

— Это не я, — и я не исключение. Я тоже боюсь. Тем более что я действительно ни в чём не виновата! Эй, справедливость, ты где? Тебя здесь явно заждались! Или ты подружилась с матерью и берёшь у неё мастер-классы по «идеальным» приветствиям?

— Выходи по-хорошему, иначе будет по-другому.

Каждый из пассажиров занимается чем угодно, лишь бы не мозолить глаза этому амбалу. Кто-то смотрит в окно, будто пару минут назад не произошло ДТП и мы не торчим на месте. Кто-то увлёкся своими штанами так, словно от этого зависит его жизнь, и чем больше их трёшь, тем скорее оттуда вылезет джинн. Хотя, возможно, эти штанишки стоит сменить, потому что от страха сходили по-маленькому? Могу понять, ведь у самой коленки дрожат.

— Но я реально никого не толкала! — И смотрю на подонка, который свалил всё дерьмо на девушку, а сам хочет выйти сухим из воды. Гад такой! Сначала чуть не угробил целый салон пассажиров, а теперь отправляет меня на верную смерть?

— Я давал выбор.

Сила есть — ума не надо. В правдивости этой фразы вновь убеждаюсь, когда этот амбал вместо того, чтобы обойти автобус и зайти со стороны дверей, начинает лезть прямо в салон через водителя, у которого глаза на лоб лезут от таких поворотов судьбы.

— Ладно-ладно, я сама, сама, — и можно было бы, конечно, порадоваться, что дятла хорошенько прижмут и помнут, но это удовольствие всего на пару секунд, и точно не стоит того, чтобы меня потом скрутили в бараний рог. Великан перелезет, догонит, нагнёт. Сила у мужика есть, а отсутствие мозгов играет против меня ещё больше. Кто знает, чего ждать от этого идиота.

Именно поэтому принимаю единственно правильное решение, которое, надеюсь, немного снизит агрессию бритоголового: подчиниться. Играть по его правилам.

— Котик, дай мне ручку. И ничего не бойся, всё хорошо.

За затравленный взгляд Давидки, за тот испуг, что застыл в глазах малыша, мне хочется прицепить водителя к автобусу и вдавить педаль газа до упора. Пусть эта мерзость бежит, пока не сотрёт себе обувь, а после и пятки. Устрою гаду педикюр, черти бы его в аду покатали!

Выхожу из автобуса, прикрывая братишку собой, потому что этот лысый псих уже ждёт на улице с глазами, налитыми кровью, и веной, которая вот-вот лопнет на виске.

— Посмотри, что ты натворила!

Ага, теперь понятно, почему от здоровяка исходит такая злость. Автобус хоть и старенький, но довольно крепкий, ему практически ничего, всего небольшая вмятина, а чёрная тонированная машинка сильно пострадала. Тут уже молоточком не постучишь и клеем не подклеишь.

— Но…

— А теперь скажи-ка, как ты собираешься это отрабатывать?

Чувствую, как позади волнуется Давидка, как его дрожь передаётся через руку, которой малыш вцепился в меня, будто в спасательный круг. Только переживание за братишку не даёт мне полностью расклеиться.

— Ты слышишь меня или нет?

Поэтому я быстро начинаю говорить, чтобы идиот снова меня не перебил, обвиняя в чёрт знает чём.

— Это тот мерзавец за рулём! Это он гнал! Это он не смотрел на дорогу! Это он въехал в ваш автомобиль!

Кстати, этот гад и сейчас смотрит куда-то в сторону, пока я тыкаю в него пальцем, указывая на настоящего виновника аварии.

— Послушай, ты, — Боже, какой он страшный. Какой агрессивный. Это ужас. — Мне плевать, кто это натворил! Мне абсолютно безразличен твой ублюдок! И мне…

— Саймон!

Я уже была готова собственными когтями выцарапать эти налитые кровью глаза. Заставить его ответить за «ублюдка». И, как выражается это ничтожество, мне плевать, что было бы дальше. Никто! Никто не смеет оскорблять моего братишку! Никому я этого не позволю. Будь это ребёнок на площадке или эта лысая скотина. Никто не имеет права причинять боль Давиду.

— Исчез!

И только появление ещё одного великана на горизонте вынуждает меня скорректировать планы и не ввязываться в драку, которая с большой вероятностью закончится плачевно именно для меня. Хотя и этот гад бы остался без глаза.

— Начальник…

— Заткнулся и исчез! Немедленно!

Сомневаюсь, что этот здоровяк работает секретаршей у этого второго мужчины, даже если и называет его «начальником». Но дрессировка почти идеальная: стоило новоприбывшему повторить приказ, как Саймон послушно засеменил к разбитой машине, расстроенно поджав губы.

— Малыш, — «начальник» едва скользнул по мне взглядом, словно я часть интерьера, после чего присел на корточки, обращаясь к Давидке, который так и продолжал прятаться за мной, всё ещё до ужаса напуганный. — Всё нормально, окей?

— Ваш подчинённый накричал на меня, обвиняя в том, чего я не делала, — я выхожу вперёд, прикрывая братишку собой и демонстрируя этому человеку, что здесь с ним никто не хочет общаться. «Малыш» уж точно нет. — Напугал ребёнка. А сейчас вы говорите, что всё нормально?

— А ты дерзкая, да? — Он не бросается на меня, как тот Саймон, не кричит, даже продолжает сидеть на корточках, так что я смотрю на него сверху вниз. Но у этого человека такая энергетика, от которой хочется сразу убежать. Развернуться на сто восемьдесят и мчаться со всех ног подальше от этих двух метров чистого холода.

— Нет, но это несправедливо, что…

Одно дело, когда эти два метра холода согнуты и сидят, будто расслабленно, но стоит им разогнуться, как болтать сразу пропадает желание. Да и жить тоже. Потому что такое впечатление, что за каждое неосторожное слово жизнь может резко оборваться. А с этим «начальником» любое слово может стать неосторожным…

Глава 5

– Давидка, мой хороший, – вот буквально два метра до дверей садика, где братика уже ждёт прекрасная молодая воспитательница Мария Сергеевна нового, так сказать, поколения, а также его друзья, с которыми он прекрасно ладит и практически сразу нашёл общий язык при знакомстве. Но я ведь вижу, что малыш до сих пор не отошёл от утренних неприятностей и выглядит грустным. Поэтому я приседаю на корточки, вглядываясь в эти глазки, которые я люблю до безумия, и сделаю всё возможное, чтобы они как можно реже выглядели разочарованными. – Как ты себя чувствуешь, солнышко? Всё хорошо?

– Нормально.

– Ты же знаешь, что можешь сказать мне что угодно, и это останется нашим с тобой секретиком, о котором никто никогда не узнает? – В очередной раз пользуюсь тем, что я для братика человек, которому он доверяет больше всего и которого, скорее всего, любит сильнее всего. Но за этим не по годам зрелым «нормально» прячется маленький ребёнок со своими проблемами, которые, не дай Бог, могут перерасти в страхи. А я ни в коем случае не могу этого допустить. Хватит того, что уже есть один ребёнок в нашей семье с психическими проблемами. Даже если они глубоко закопаны мною самой. – Что тебя тревожит, мой хороший? Что беспокоит?

– Тот дядя…

– Он тебя напугал, да? – Кто-то из тех трёх «дядей». Неважно, кто именно. У них из мужского только внешность, а внутреннего стержня нет совсем. Чтобы свалить вину на девушку или наехать на неё, тем более, когда она с ребёнком, большого ума не надо. А для этих троих серое вещество вообще выглядит какой-то призрачной сказкой датского писателя, о которой они никогда не слышали.

– Тебя.

И я в этот момент осознаю, что воспитание Давидки полностью ляжет на мои плечи. Именно я должна дать ему такое понимание жизни и людей, присутствующих в этой жизни, чтобы он вырос настоящим мужчиной, способным отвечать за свои слова, а ещё важнее – за свои поступки. Не таким, как его папаша, который сделал ребёнка и скрылся в кусты. Не таким, как тот водитель, который натворил беды и свалил вину на другого. И уж тем более не таким, как те двое, которые не стали разбираться, а просто пригрозили физически более слабому человеку. Тот главный так вообще пообещал преподать мне урок при следующей встрече. Показать небо в клеточку, если говорить его криминальным языком. А то, что он из криминала или находится очень близко к нему, у меня даже сомнений нет.

– Нет, зайка, я не испугалась, не переживай, – беру братика за ручки и стараюсь передать ему своё тепло и поддержку, тактильно давая понять малышу, что у меня всё под контролем и нечего волноваться. Ведь дети всегда наблюдают за нами и отражают то, что мы демонстрируем и как реагируем. – Ведь ты был рядом со мной, и если бы дядя хотел сделать мне что-то плохое, ты бы меня защитил, верно?

– Да, – Давидка кивает настолько серьёзно, что улыбка одновременно со слезами лезет на лицо. Но если улыбка сейчас уместна, то разводить влагу на глазах нельзя ни в коем случае. Отведу малыша в садик, и только потом, добравшись до рабочего места, запрусь в туалете и дам себе пару минут на отчаяние. К сожалению, такие «процедуры» в моей жизни не редкость. Хоть я и стараюсь держаться на позитивной волне и смотреть на всё сквозь яркую призму, это не всегда удаётся. Потому что причин отдаться негативу, опять же, хватает. Мой главный триггер всегда рядом.

– Вот видишь, какой ты у меня защитник, отважный рыцарь! А теперь давай договоримся – ты сейчас беги к деткам, слушайся Марию Сергеевну и будь послушным мальчиком, а я приду после работы, и мы вместе пойдём за тортиком.

– За пенёчком?

– А хочешь? – Конечно, хочет, по глазам прекрасно вижу, но аппетит приходит во время еды. Тем более, малыш так сильно увлекается разговором о сладостях, что забывает об инциденте с «дядями».

– Очень-очень, – аж подпрыгивает на месте от желания.

– Тогда за пенёчком, – вообще-то это небольшое пирожное с ёжиком, который сидит на пенёчке рядом со своим провиантом – яблочком. Но Давидка избегает чего-то колючего и фруктов, акцентируя внимание на вафельной подставке в виде пенёчка. Возможно, потому, что пенёк он в лесу видел, а с ёжиком ещё не сложилось. А вот яблоко ему неинтересно, потому что оно присутствует в рационе братика почти каждый день в виде обычного фрукта. Сегодня, правда, исключение в честь моего дня рождения.

– И посмотрим «черепашек»? – И замирает, ожидая вердикта. Такое впечатление, даже не дышит, чтобы не спугнуть удачу.

– Будем есть пенёк и смотреть наших черепашек, – подруга предлагала сходить в кино, а потом в какое-то кафе, слегка отметить мой день рождения. Но Эльза взрослая, поймёт, если я перенесу эти небольшие торжества на другой день. А вот Давидку хочется порадовать именно сегодня, когда сначала родная мать его огорчила, не поддержав инициативу с песенкой, а затем и злые дядьки окончательно испортили настроение малышу, наехав на его сестричку.

— Ура! — И ради этих блестящих глазок, ради этого взрыва эмоций я готова всё перенести, всё отменить, лишь бы порадовать ребёнка и дать ему то, чего он по факту заслуживает — счастливое детство. Если мама не поработала над ошибками и не сделала выводы, то этот долг полностью ложится на мои плечи.

— Ну всё, мой хороший, а теперь беги, тебя уже друзья заждались, — уже вижу два личика, которые поглядывают через стеклянные двери на Давидку, ожидая, когда он к ним присоединится, чтобы продолжить веселиться всем вместе. Хотя бы здесь сердце радуется, что у малыша нет проблем в общении со сверстниками.

Братик направился ко входу, даже сделал пару шагов под моим пристальным взглядом, но затем остановился, будто что-то обдумывая, и спустя пару секунд повернулся обратно. У меня тут же ёкнуло сердце в предчувствии плохого, потому что Давидка снова стал максимально серьёзным, я бы даже сказала — нахмуренным.

Глава 6

– Что с лицом, наша именинница? Почему грустим? – Сергей, заведующий складом, как обычно выпускает дым в воздух, но непривычно для него он сегодня весёлый. Или просто хочет таким казаться.

– Привет, да всё в порядке, просто не выспалась, – он не тот человек, с кем можно поделиться наболевшим. Да и вообще, в моей жизни есть только трое людей, которым я реально могу доверять. А может, даже меньше, если дело касается чего-то действительно личного. Подруга, начальница и мой маленький братишка, который со временем станет моей мощной моральной и физической поддержкой, и которому я смогу доверять больше всех.

– Громко праздновала?

– Скорее, просто нервы перед новым, взрослым шагом в жизни, – частично это правда, ведь теперь нельзя будет списать мой глупый поступок или слово на то, что детство играет в одном месте. Даже если оно и не играло.

– Зная тебя, это не проблема, так что расслабься, всё будет хорошо. А чтобы новый этап легче воспринимался, держи вот, – он протягивает мне шоколадное яйцо приличных размеров, которое я едва обхватываю рукой, – там с сюрпризом. Надеюсь, приятным, а не какая-то очередная ерунда.

– Спасибо, большое спасибо, – немного удивляюсь. Зная Сергея, непривычно воспринимать от него такие подарки. Он очень скрупулёзный в плане своей работы, относится к ней слишком ответственно, и на складе у него всегда порядок. Это хорошо и для нашего магазина, и для начальницы отлично, просто коллега не выглядит человеком, который станет просто так радовать такими подарками. Не тот тип людей, что ли. Или Сергей несколько скуп на эмоции. Впрочем, мужчинам это свойственно.

– Пустяки, всё оплачено, можешь шоколад съесть, а мелкому игрушку отдать. Я так понимаю, он у тебя ещё маловат для сладкого?

– Да, ещё рано, разве что чуть-чуть, спасибо, – вот эта внимательность Сергея к моему братику куда приятнее самого подарка. Это мило. Даже обычно сосредоточенный, временами даже хмурый коллега сейчас выглядит добряком, хоть и не улыбается открыто.

– Да ладно тебе, это всего лишь шоколадка. С днюхой, Ари, держись, жизнь та ещё стерва.

– Спасибо.

– Да, тебя Борисовна вызывала. Думаю, ты догадываешься, по какому поводу.

– Да, думаю, да, – едва сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться широко, на самом деле я ждала этот день весь последний год. А последние три месяца отмечала дни, устроив такой себе обратный отсчёт, зачёркивая дни на настенном календаре до того момента, когда приобрету значимость во взрослой жизни. – Я пошла, и ещё раз спасибо.

Да, я полностью согласна с Сергеем: жизнь – ещё то испытание, очень часто подставляет подножку и наблюдает, как ты со всего размаха влетаешь носом в асфальт, разбивая его до крови, а затем, умывшись ею, идёшь дальше за новой порцией подвоха.

– Доброе утро, вызывали? – Но есть в жизни люди, которые в критический момент, когда ты уже не чувствуешь ног и летишь вниз, могут подхватить за руку и удержать от падения, не позволив разбиться. Анастасия Борисовна – именно такой человек, который год назад не отказал фактически ребёнку в просьбе и дал шанс на надежду, что всё может быть иначе. Лучше, чем плохо. Гораздо лучше, чем ужасно.

– Аниточка, заходи, дорогая, заходи, именинница, – и сейчас женщина, которой я точно не знаю сколько лет, но думаю, что старше моей матери, поднимается со своего кресла и идёт меня обнять. – С днём рождения, девочка.

– Спасибо, – и хотя я дала себе слово не плакать, держаться, не позволять эмоциям брать верх, они сами собой начинают течь. Эта женщина относится ко мне с уважением. Словно я здесь работаю уже Бог знает сколько лет, а не один год, да и то неофициально. Словно я не обычная «принеси-подай», а человек, на котором здесь всё держится. Просто потому что она воспринимает меня именно так – как человека. Как личность.

– Если не ошибаюсь, твой Давидка фанатеет от этих черепах с итальянскими замашками?

– Он их обожает, – мы уже буквально до дыр пересмотрели каждую серию, и мои предложения посмотреть что-то другое воспринимаются неохотно. Братишка уже даже знает наперёд каждую фразу, которую произнесёт тот или иной ниндзя, но ему всё равно интересно.

– Тогда ему должно понравиться.

Я, честно говоря, так себе отношусь к этим ниндзя. Всё-таки это мальчишеский сериал, да и частые просмотры дают о себе знать. Но когда Борисовна достаёт огромную коробку, в которой находятся все главные герои любимого мультфильма брата… Даже у меня перехватывает дыхание.

– Это Давидке? – В первую очередь шокирует то, насколько ярко и классно они выглядят. Каждый со своим оружием для борьбы со злодеями. А у одного даже пицца в руке-лапе, такая реалистичная, словно настоящая.

– Я подумала необычно отпраздновать твой день рождения. Забудем о работе и вдоволь наиграемся с этими чупакабрами. – А потом слегка наклоняет голову в сторону, пока я загружаюсь, осмысляя услышанное. – Конечно, Давидке, кому же ещё?

– Спасибо, – уже который раз за такой короткий промежуток времени выражаю благодарность, но я правда поражена жестом этой женщины. Потому что я знаю, сколько стоит этот набор. Очень дорого. Очень. И мне нужно было бы работать два месяца, чтобы его купить. И не потому, что зарплата в магазине копеечная, а потому, что эти фигурки для детей, и производители пользуются тем, что детям трудно отказать. Со временем я планировала порадовать брата, решившись на такой серьёзный финансовый шаг, а сейчас эта дорогостоящая вещь в моих руках. Бесплатно. Потому что человек просто решил сделать приятно. Давидке. Мне. И от этого слёзы снова подступают. Я не привыкла к таким жестам… – Но мне так неудобно… Это так…

– Дорого, да, не буду говорить, что покупаю такие вещи каждый день. Но у меня будет к тебе предложение, Арина, которое редко звучит из моих уст, а точнее – сегодня прозвучит впервые…

Глава 7

Сегодняшний день — идеальный пример того, что такое жизнь и какой она может быть непредсказуемой. Как она может поднять тебя выше волн, а потом опустить практически до самого дна, скормить рыбам, и тебе приходится лавировать на вейкборде, чтобы не утонуть и не стать чьим-то вкусным ужином.

«Сначала я хочу неофициально назначить тебя своей заместительницей, а потом, когда ты снова продемонстрируешь мне свою ответственность и дисциплину, сделать заведующей этим магазином».
Именно такое предложение поступило от Анастасии Борисовны, от которого я до сих пор была бы в шоке, не веря собственному счастью, если бы не...

«Передайте, пожалуйста, вашей маме, что я хочу с ней встретиться, желательно в ближайшие дни. Было бы идеально, если бы это случилось прямо завтра».

Эти слова уже прозвучали из уст воспитательницы брата, когда я пришла за малышом, и Мария Сергеевна отвела меня в сторону, чтобы Давидка не услышал этого разговора.

— Солнышко, а скажи мне, пожалуйста, ты кому-то рассказывал о том, что хочешь поскорее вырасти, чтобы защищать меня от плохих дядек? — Брат был в отличном настроении, в отличие от утра, и причина этому была подходящая — мы шли за тортиком. Поэтому я решила немного разузнать, так сказать, получить информацию из первых уст. Хотя и не доверять воспитательнице у меня не было причин. Она зарекомендовала себя прекрасным специалистом и хорошим человеком.

— Да, — мальчик даже не почувствовал серьёзность темы, продолжая весело подпрыгивать рядом, держась за мою руку.

— А если не секрет, то кому?

— Кате, — сначала у него вырвалось, а потом он, видимо, всё же понял, что здесь что-то не так, не зря у меня появился такой интерес. Он поднял голову и перешёл на обычный шаг. — А что?

— Значит, ты и Катю будешь защищать, когда вырастешь? — Мы, девочки, давайте честно признаемся — любим поболтать. С мамой. С подругой. Со знакомой. А когда маленькая девочка воспринимает воспитательницу и за старшую подругу, и за знакомую, и за маму одновременно, то неудивительно, что она поделилась планами Давидки на будущее. Вот откуда всё началось. Вот почему маму вызвали в садик.

— Сначала тебя, а потом её, — мальчик расставляет приоритеты и делает это с таким серьёзным лицом, что создаётся впечатление, будто взросление уже не за горами. Уже завтра-послезавтра брат сможет ответить каждому обидчику — моему или Катиному. Но мои враги падут первыми к ногам отважного мальчика. — А что?

— Ничего, солнышко, я просто горжусь тобой. Ты настоящий мужчина, который защищает девочек. Ты молодец!

— А маме мы что-нибудь купим? — Пытается выглядеть серьёзным, но на самом деле видно, как он светится от счастья, что его похвалили. Что он настоящий защитник.

— Эклеров?

— Давай, она их очень любит, — сразу же соглашается, и я понимаю, какой диссонанс творится внутри этой маленькой души.

С одной стороны, он, как любой ребёнок, любит свою маму. Хочет ей доверять, проводить с ней много времени, радовать своими успехами или подарками. С другой же стороны… то, что даёт Давидка, никак нельзя сравнить с тем, что отдаёт ему мама.

«Извините, что вмешиваюсь в дела вашей семьи, но я вынуждена это сделать. Это совсем не нормально, когда маленький мальчик, такой как Давид, говорит о том, что хочет как можно скорее вырасти и стать сильным, чтобы защитить свою сестру от родной матери».

Сказать, что я была в ступоре от этих слов — значит не сказать ничего. Правда всплыла наружу, и человек со стороны указал на ошибки нашей семьи. А самым болезненным было то, что этот человек был полностью прав.

«Ребёнок его возраста должен думать о машинках, друзьях и иногда о подготовке к школе. Но он ни в коем случае не должен быть замешан в проблемах семьи. А проблемы, насколько я понимаю, имеются».

И если бы проблема была только одна… Чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя сдержалась, потому что в первую очередь это отразилось бы на братике.

«Давайте попробуем решить эту проблему, пока она не дала корни, и пока не переросла во что-то большее, чем небольшое недоразумение в семье, которое, к сожалению, было слишком серьёзно воспринято ребёнком».

Конечно, я согласилась с Марией Сергеевной. С тем, что нужно брать топор и рубить это корневище, валя то дерево, которое, к великому сожалению, уже дало приличный цвет и грозит дать огромный урожай.

«Конечно, да, спасибо, я всё передам маме. Она обязательно придёт. Спасибо».

Но я не была согласна с воспитательницей в том, что это было недоразумение. Что Давид воспринял всё слишком серьёзно, хотя на самом деле это пустяк. Потому что это уже не недоразумение, и это далеко не пустяк, это огромная дыра, которая засасывает всё сильнее и сильнее. Здесь нужно готовиться к долгосрочной и плодотворной работе. Всем вместе. А в первую очередь человеку, который всё это заварил, сначала нас родив, а потом забив на наше воспитание.

— Солнышко, иди мой руки, будем ужинать, — и я собиралась начать прямо с порога. Поэтому стоило нам с Давидкой его переступить, как я начала действовать, не откладывая на потом. Потому что это «потом» уже наступило и выламывало дверь ногой, поражая своей ужасностью. — А после ужина будем кушать вкусности.

Дважды просить малыша не было смысла, он всё понял с первого раза. Чем быстрее он помоет руки, тем быстрее будет еда, а после и долгожданный «пенёчек», над которым мальчик уже мысленно потирает ручки, предвкушая удовольствие.

— Мама, мы вернулись, — двое её детей пришли домой, один из которых совсем ещё маленький, а она даже не посчитала нужным выйти из комнаты, чтобы нас встретить. Казалось бы мелочь, будто ничего особенного, но именно из таких маленьких кирпичиков строится дом, в который хочется бежать при первой же возможности. А мы будто приходим на руины, где, может, когда-то что-то и могло быть построено, но прораб оказался настолько нервным и нетерпеливым, что разнёс всё к чёрту при первой же неудаче. — Мам!

Глава 8

— Анита, у тебя что-то срочное?

Как-то не это ожидаешь услышать, когда звонишь матери двоих детей, один из которых ещё ходит в детский сад, а у другой сегодня день рождения. При этом эти дети не знают, где находится их мать.

— Да, ты где? — Ресторан с подругами? С очередным ухажёром? Или, может, сегодня поход в ночной клуб, в честь совершеннолетия старшей?

— Я же оставила записку, ты её не нашла?

Если вы думаете, что это было сказано с беспокойством, что мать переживает из-за того, что мы с братиком не знаем, где она находится, то вы слишком высокого мнения о ней. Этот вопрос звучит с упрёком. В стиле: «восемнадцать стукнуло, уже взрослая девка, а писульку найти не можешь?»

— Нашла, но там ни слова о том, где именно ты решила отдохнуть.

— А это важно?

Я честно старалась. Пыталась не идти на конфликт. Завершить этот день спокойно, на более-менее нормальной ноте, но... Ну как? Как с этой женщиной вести адекватный диалог? Кто-то может что-то посоветовать?

— Да, важно, поскольку мне нужно знать, когда ты вернёшься, — разве не должно всё быть наоборот? Разве не мать должна звонить своему ребёнку и интересоваться, когда он изволит прийти домой? Беспокоиться, чтобы его никто не обидел и он не попал ни в какую передрягу. — И тебя вызывают в детский сад. Желательно завтра.

— Зачем?

И почему у меня возникает ощущение, что она с секунды на секунду завершит звонок, если я не найду веских аргументов продолжать этот разговор?

— Не знаю, воспитательница не сказала, но хочет видеть именно тебя.

— У меня не выйдет. Сходишь ты.

— В смысле я? — Конечно, это её привычная манера — всё скинуть на старшую дочь. Под предлогом того, что она меня родила, воспитала, одела, обула, накормила. Теперь за это всё я должна быть благодарной и становиться такой удобной затычкой в каждой бочке с проблемами. А поскольку этих бочек целый трюм, приходится по очереди затыкать дыры, даже несмотря на то, что наше судно идёт ко дну, набравшись воды по самую ватерлинию. — Воспитательница хочет видеть именно маму Давида. Ты его мать. Ты должна прийти и поговорить с ней.

— Во-первых, никому и ничего я не должна, ясно? Во-вторых, пойдёшь ты, потому что я ни завтра, ни послезавтра, ни в течение следующих десяти дней не вернусь. Я на отдыхе, я же написала, сказала, как тебе это ещё донести? И, в-третьих, если это всё, то давай, спокойной ночи, я не хочу обсуждать негатив, а судя по твоим фразам, у тебя плохое настроение, и ты собираешься его испортить и мне.
Можно было остановиться на её «во-первых», потому что от наглости этого человека я уже обалдела. Остальное просто добило. Настроение. Веру. Меня.

«Набери, когда сможешь».

Пришло СМС от Эльзы. Оказывается, пока я приходила в себя после весёлого разговора с матерью, пропустила три звонка от подруги, и теперь она хотя бы таким образом пыталась выйти на связь.

— Привет, — и чтобы не передавать негатив девушке, чтобы не делиться им, я позвонила только спустя три часа. Когда мы с Давидкой уже поужинали, съели наши вкусняшки и даже успели посмотреть зелёных мутантов, под которых братик безмятежно уснул.

— С тобой там всё хорошо? — Вот именно так должен звучать вопрос от матери. Настоящей матери, а не той бутафории, которая сейчас неизвестно где находится.

— Да, просто только сейчас взяла телефон в руки и увидела, что… Алло, ты тут? Алло?
«Вызов завершён» — высвечивается на экране, сообщая, что я зря здесь «алёкаю».

— Недостаточно средств для осуществления звонка, — механическим голосом сообщает оператор, когда я снова пытаюсь набрать Эльзу, заставляя меня удивиться ещё сильнее.

«Вы можете воспользоваться услугой дополнительных средств и...»

Следом прилетает сообщение с предложением взять деньги в долг, чтобы набрать подругу.
Нет, это не для меня. Я хоть и не гордая, и в бассейне с золотом не купаюсь, но стараюсь избегать кредитов. Просто странно, что на счету нет денег. У меня настроено автоматическое пополнение баланса именно для того, чтобы избежать таких моментов, как сегодняшний, когда не будет возможности позвонить или воспользоваться интернетом.

Перехожу на домашний интернет, сбрасывая звонок Эльзе, и захожу в свой онлайн-банкинг. Именно там я храню практически все заработанные деньги. Получая зарплату наличными в так называемом конверте, я сразу иду в отделение банка и кладу их на счёт, оставляя себе какую-то часть на мелкие расходы и небольшие подарки брату. Но почти всё лежит на карте. Так надёжнее. Доверие к банкам у меня куда выше, чем к собственной матери.

— Да ну как? — Вскрик вырывается из меня, после чего ладонь тут же закрывает рот, и я надеюсь, что братик крепко спит и я его не разбужу.

А вот мне не до сна, мои глаза даже в столь поздний час раскрыты на максимум и напоминают те нули, которые я вижу на своём счёте. Ноль гривен, шестьдесят семь копеек.

«Вы начали использовать дополнительные средства...»

Сверху прилетает ещё одно СМС от мобильного оператора, занося меня в должники. Впервые в жизни я кому-то должна деньги.

«Между первой и второй перерыв минимальный» — язвительно звучит в голове, когда я открываю свою вторую карту, кредитную, которую мне оформили одновременно с основной, и на которой сейчас катастрофа... «– 20000»…

Глава 9

— Слушаю.

Клиентоориентированность прямо так и сочится из этого слова. Вся заинтересованность и искренность видны в текущем диалоге, который ещё даже не начался. И это национальный банк. Лидер. Эталон. Движущая сила развития и прогресса, чёрт побери.

— Мы с вами переписывались в чате, — конечно же, как только я увидела, что мои две карты обчищены до нитки, одна практически в ноль, а вторая вообще ушла в минус, сразу написала в техническую поддержку. Чтобы узнать, как так получилось, что пока я работала, влезла в долги, даже ничего не купив. Даже сраный чупа-чупс не приобрела, чтобы заглушить горечь этого минуса на кредитке.

— Я же вам всё объяснил и…

— Как так могло случиться, что с обеих моих карт исчезли деньги? — До лампочки мне эти объяснения! Они не помогут перекрыть тот минус, который для меня, с моей зарплатой, весьма ощутимый. Возможно, для кого-то двадцатка — это так, чисто в ресторан сходить поужинать и оставить чаевые официантке за хорошее обслуживание и симпатичную улыбку, а для меня это немаленькая сумма. Я бы на неё более-менее спокойно прожила два-три месяца, если не шиковать и омаров не заказывать.

— Вчера были проведены транзакции по вашим картам. Это были не вы?

— Нет, — разве не очевидно? Или он думает, что я страдаю амнезией и одновременно шопоголизмом, умудрившись потратить значительную сумму, а теперь заявляю, чтобы мне её вернули?

— Возможно, это сделал кто-то из ваших родных или друзей, кто имел доступ к картам. Вы допускаете такую вероятность? Или вашу карту украли и воспользовались ею, сняв все деньги?

Карты, и основная, и кредитная, при мне. Как только я увидела этот кошмар на балансе, ноги тут же повели меня к сумочке в гостиной, а руки полезли за кошельком, чтобы убедиться, что кражи не было.

— Нет, не украли, — таращусь на одну карту, на другую, словно ожидая, что сейчас придёт сообщение на телефон, обрадовав меня невероятной новостью: деньги, заработанные трудом и бессонными ночами, вернулись в родную гавань и спокойно лежат там, ожидая моих дальнейших распоряжений. — А что нужно, чтобы кто-то другой смог снять деньги с моих карт?

СМС нет, чудо, как обычно, не произошло, возвращаемся на грешную землю, к жестоким реалиям нашего сегодняшнего дня.

— Пин-код от ваших карт. Или карты. Иногда ещё может прийти сообщение на ваш телефон, чтобы подтвердить, что именно вы сняли средства, а не какие-то мошенники, которые завладели вашими счетами.

— То есть я правильно понимаю — физически иметь на руках карту не обязательно, чтобы снять с неё деньги? — Я отметаю ту возможность, что карты были у кого-то ещё, кроме меня. Дома сумочка со всем содержимым была рядом со мной, а в магазине каждый сотрудник имеет шкафчик, где оставляет личные вещи, и это нужно очень постараться, чтобы его взломать. А поскольку случаев взлома не было, значит, и этого не случилось. На кражу не спишешь.

— Да, всё верно. Если у вас есть номер карты со всеми данными, такими как срок её действия и код с обратной стороны в виде трёх цифр, то физическая карта как таковая не нужна. Этих данных будет вполне достаточно, чтобы снять деньги.

— И сообщение может приходить, а может и не приходить… — это я уже проговариваю сама себе, потому что начинаю проводить параллели. Которые постепенно начинают пересекаться.

— Может и не приходить, если система не запросит такое подтверждение, — работник банка тоже начинает что-то подозревать. Например, что их система полное дно, и её несложно обвести вокруг пальца. А поскольку он часть всего этого процесса, начинает сбавлять обороты своей самоуверенности, которая звучала в начале разговора.

— Каковы шансы вернуть деньги, учитывая, что это не я их снимала? — За спрос не бьют, но…

— Вы можете написать заявление на имя директора нашего банка. В течение четырнадцати рабочих дней заявление рассмотрят и дадут ответ, возможно ли что-то решить и вернуть ваши деньги на счета. Если будет доказано, что именно не вы воспользовались картами.

— Хорошо, спасибо.

Никаких. Шансы, если не равны нулю, то стремительно приближаются к бублику.

— У тебя точно всё нормально? Почему ты сбрасываешь мои звонки? Что-то случилось?
Эльза всё-таки добилась своего, позвонив снова, и уже было некрасиво сбрасывать её звонок. Хотя очень хотелось. Сейчас у меня вообще нет желания ни с кем разговаривать, ни что-либо делать. Только плакать. Сильно, горько, от всего сердца. Зарыться в подушку и выть белугой.

— Прости, укладывала малого спать.

— Маме снова не до семейных дел? Опять ищет любовь всей своей жизни? — с иронией спрашивает подруга, прекрасно осведомлённая о моей семейной ситуации. От этого становится ещё горше, чем если бы она сказала это в любой другой день. Ведь я догадываюсь, кто опустошил мои банковские карты. За какие деньги кое-кто уехал на «заслуженный отдых». Параллели сошлись, образовав крест.

— Что-то вроде того, — и этот крест опять на мне. Мне его нести. И сбросить не могу, потому что просто не в состоянии бросить Давидку. Я слишком сильно люблю брата, чтобы перекинуть этот груз на него. — А скажи, ты раньше говорила про подработку. Что можно взять несколько выступлений и сразу получить деньги. Это ещё реально?

— Ну да, а что? У тебя проблемы с работой в магазине?

— Нет, всё в порядке, — если бы ещё там были нюансы, это вообще была бы большая, конкретная попа, мягко говоря, — просто хочу сделать подарок малому, а на зарплату продавщицы много не позволишь…

Я стеснялась работы, на которой трудилась подруга. И не потому, что это позорно, нет. Просто… Это не для меня. Нужно переступить через себя, чтобы работать там, где работает Эльза. И я никогда не думала, что мне придётся ломать себя, чтобы туда пойти, и при этом не сломаться окончательно.

Глава 10

— Как там малой? — Без приветствий, без вопросов «как дела», сразу перехожу к главному, как только оказываюсь в раздевалке и набираю номер подруги.

— Во-первых, успокойся. Все живы, все здоровы, — Эльза уже тысячу раз меня заверяла, что если я оставлю ей брата на один вечер, это не значит, что я плохая сестра и не люблю его. И повторяет это в тысячу первый раз, надеясь, что хоть сейчас я расслаблюсь и отпущу ситуацию. — А во-вторых, он уже спит.

— Уже? — Нет, если взять обычный день, то сон в десять вечера для мальчика возраста Давида — это вполне отлично. Просто день сегодня необычный. Малой впервые остаётся не со мной и не с матерью, а по факту с чужим человеком, даже если он знаком с Эльзой и хорошо к ней относится.

— Третья серия явно была лишней, так что пока эти черепашки ели пиццу — если не ошибаюсь, они как раз запихивали себе за щёки пепперони — малой и отключился. Это ведь не проблема, что он уже спит? Или будить?

— Да нет, всё нормально, — я вообще не практикую засыпание под мультфильмы, считаю, что перед сном лучше почитать книгу или рассказать брату сказку, чтобы не будоражить психику, но опять же — сегодня день особенный, и ничего страшного, если на этот раз мы немного выбились из графика. Устроили такой себе разгрузочный день.

— А ты там как? Как выступила?

— Ещё не знаю, жду вердикта, — и это тоже одна из причин, почему я так поспешно набрала подруге. Я ей доверяю. Как себе. Просто многое зависит от моих танцев, которые я показала сегодня в ночном клубе. А так как я далеко не профессионал и занималась этим ещё в школе, волнение присутствует, а ожидание ещё больше накручивает.

— Ну, а ты сама как думаешь, справилась? Впечатлила? — не унимается подруга, но оно и понятно — именно она посоветовала меня в качестве танцовщицы в этот клуб. Эльза за меня поручилась. Так что если я облажалась, то ей тоже явно звёздочек не прибавится за попытку пропихнуть бездарность в уже сформированный коллектив.

— Скажем так, ожидала худшего, — судя по тем взглядам, которыми меня облизывали посетители заведения, равнодушными они не остались. А если зацепила, значит, я не совсем бездарность, так ведь это работает?

— Тогда расслабься и жди разговора. Наверное, к тебе подойдёт Альбина и всё расскажет.

— Альбина? А это кто? — Я, честно говоря, ожидала руководителя заведения. Всё-таки в его клубе я танцевала. В его коллектив я пытаюсь попасть. Именно его клиентов я должна удовлетворять. В адекватном смысле слова. Танцами. Довольно сдержанными. Без эротики. В более-менее приличном костюме. В похожем я выступала ещё в школе, когда мы выходили в качестве чирлидерш на матчи местной баскетбольной команды, демонстрируя зрителям свои навыки. Которые, как оказалось, спустя годы мне пригодились. Как ни крути, тело помнит. Всё ещё в тонусе. Только тогда это была скорее гимнастика, а сейчас танцевальные этюды с сексуальным подтекстом.

— Типа заместительница босса. Она проводит беседы с потенциальными кандидатками на вакансии в нашем коллективе. Подбирает образы для выступлений. В общем, решает многие вопросы, связанные с номерами и персоналом.

— А почему не сам Мехран Наемович? — Странно. Именно он наблюдал за моим выступлением. Именно он оценивал мои возможности. Мы лично не знакомы, но Эльза заранее показала мне его фото, описав, как будет проходить так называемый кастинг. Где и во что мне переодеться. Как и что продемонстрировать, чтобы иметь шанс зацепиться за постоянную подработку.

— Анит, без обид, но у Мехрана Наемовича таких, как ты, я или какая-нибудь условная Виктория — сотни. И теперь представь, что он будет к каждой приходить и с каждой разговаривать. Такими темпами клуб загнётся. Вместо этого есть Альбина. Девочка на побегушках, которая и решает подобные моменты.

— А решение кто принимает? Эта Альбина или Мехран Наемович? — Я несколько раз во время выступления пересекалась взглядом с руководителем, ведь прекрасно знала, в какой части зала он находится. И хотя на его лице не было восторга моими танцевальными возможностями, но и разочарования я там не увидела. Так что шансы были. Кто знает, насколько захочет принимать меня эта Альбина, и не будет ли она настроена скептически, если я ей визуально не понравлюсь. Не яркая. Не такая кукла, как остальные. Обычная. А кому нужна обычная девчонка, если мужики приходят в клуб повыпучивать глаза на что-то откровенное? Чем откровеннее, тем выше чаевые, тем лучше самому заведению и его владельцу.

— Конечно, Мехран Наемович, — и я уже немного успеваю расслабиться, как подруга тут же заставляет снова напрячься, — но с ним тоже надо быть осторожнее. За всё время, что я тут работаю, я всего пару раз с ним здоровалась, и он ответил мне лишь один раз. И то, наверное, перепутав меня с кем-то.

— А почему так? Ты же сама говорила, что он хороший босс, и претензий у тебя к нему нет, — ведь она вчера это сказала, а сегодня подтвердила, так какого?

— Так у меня правда нет никаких претензий. Зарплата солидная. Выплаты вовремя. Условия хорошие. Какие могут быть претензии? Любая среднестатистическая девушка мечтает о такой работе, тем более без какого-либо опыта за плечами. И он справедливый. Даже слишком. Однажды девушка-танцовщица решила его обмануть, забрав себе все деньги, которые ей дал клиент за выступление, так Мехран Наемович лично с ней поговорил.

— И что? — Рассказ без конца. А он сто процентов был, только Эльза почему-то умалчивает.

— Да ничего. Уволили ту девушку. В тот же день. И по слухам, она тысячу раз пожалела, что решила обмануть Наемовича и развести его на деньги.

— Что он с ней сделал? — Очередной раз подвожу подругу к продолжению, потому что она неохотно делится информацией.

— Проучил. Но та дурочка сама виновата. Не надо было пытаться залезть на голову человеку, который далеко не последний в нашем городе и при желании найдёт тебя за полчаса, если попытаешься его кинуть.

— Так а что же он…

Хотела повторить вопрос, так как Эльза так и не ответила, что именно сделал Мехран Наемович и как именно он наказал ту девушку, как вдруг у меня появляется возможность спросить напрямую. У самого руководителя, который вместо помощницы зашёл в женскую раздевалку…

Глава 11

— Перезвоню, — выпаливаю я в трубку и тут же нажимаю на красную кнопку, вопреки словам подруги, доносящимся из динамика. Ведь она сама лично сказала несколько минут назад, что ко мне должна прийти помощница, а не сам владелец заведения. Который, опять же, со слов Эльзы, ни к кому не приходит общаться лично. А если приходит, то от такой встречи ничего хорошего ждать не стоит.

— С твоего позволения.

Сразу видно по человеку, что он не брошюры в метро раздаёт (при всём уважении к такой работе). На мужчине белоснежная рубашка, я бы сказала накрахмаленная, если бы не её бешеная стоимость. И на её фоне чёрные-пречёрные брюки выглядят ещё более эффектно. И эффективно тоже. Словно инь-янь. Словно игра цветов. Словно отражение сути этого человека. Что он может быть разным. Никогда не знаешь, какая сторона сейчас у руля.

— Конечно, — и я совсем не хочу общаться с ним тогда, когда его настроение будет цвета брюк. Поэтому приглашаю его войти в раздевалку, при том, что Мехран Наемович уже вошёл. И моё разрешение ему явно не нужно, ведь здесь всё его, начиная от вешалок и заканчивая мной, если я устроюсь на должность танцовщицы.

— Спасибо.

Искренняя улыбка. Вроде добрая. Но при этом расслабиться в компании этого мужчины как-то сложновато. Чувствуется превосходство. Его надо мной. Уверенность. Которой у меня нет. Сила. Которая вроде, как и есть у меня, но до силы этого человека ещё работать и работать. Совершенствоваться и совершенствоваться.

— Ты Арина, верно?

Даже сейчас Мехран Наемович ведёт себя совершенно обычно. Прошёл к лавочке, сел на неё, облокотившись на кабинку для вещей и начал диалог. Там, где работают обычные девушки-танцовщицы. Где они переодеваются. Где зарабатывают на кусок хлеба с подачи самого этого мужчины. И он сейчас в этой атмосфере. Не стесняется. И я убеждаюсь в справедливости выражения — не место красит человека, а человек место. Этот мужчина будет выглядеть невероятно и утончённо где угодно. Здесь, в женской раздевалке. На стадионе, среди сотни шарфов. В баре, среди зевак, пришедших скоротать время в компании холодного напитка.

— Анита, да, — мне становится неловко. За то, что я поправляю мужчину. Что осмеливаюсь ему перечить. Только подумать — мне неудобно от того, что я не Арина. Было бы намного проще, если бы моей маме захотелось назвать меня Ариной, и не пришлось бы вносить свои коррективы.

— Понятно, это у Альбины кретинизм, не может пару букв запомнить. На крайний случай записать, если память отшибло.

— Всё нормально, — спешу заверить, потому что на работу меня ещё не взяли, а врага в лице правой руки Мехрана Наемовича я уже заработала. Ничего при этом даже не сделав. Всего три слова сказав.

— Долго тянуть не буду, у меня ни времени, ни желания всё разжёвывать. Ты принята на работу, можешь уже хоть с завтрашнего дня выходить и зарабатывать.

— Спасибо, большое спасибо, — новость приятная? Очень. Учитывая мою плачевную ситуацию, так тем более успех. Но почему тогда Эльза говорила, что руководитель не занимается такими вопросами? Может, к ней приходила помощница, и подруга решила, что и я услышу вердикт из уст Альбины?

— Давай только так, Анита, без розовых замков, откровенно, да? Я привык вести дела без игр за спиной.

— Да, конечно, — неужели хочет предупредить, что с ним такие игры заканчиваются плохо? Тогда я уже знаю об этом моменте, да и не собиралась влипать в неприятности. Родившись, я уже в одну влезла по уши. У меня уже есть одна проблема, другая мне ни к чему.

— Чтобы попасть сюда, необязательно быть красоткой с обложек мужских журналов. Достаточно быть чуть симпатичнее меня, чтобы местная публика не разбежалась в стороны. Так что поздравляю, ты симпатичнее обезьяны.

— Спасибо…

Не знаю, благодарят ли за ТАКОЕ, просто… Я вообще не понимаю, как на это реагировать. С одной стороны, будто бы обидели, мол, нет во мне ничего особенного. С другой — я и не претендую на роль заморской красотки, и если Мехран Наемович не рассматривает меня как сексуальный объект, то это тоже хорошо. Работа есть? Есть. Деньги за неё будут? Будут. Комплименты пусть говорит будущий парень. Будущий муж. Мне ни к чему тёплые слова от руководителя. Между нами должна быть только работа.

— Но я сюда не за этим пришёл, для подобных формальностей у меня есть Альбина. Которая, как выяснилось, и с такой мелочью справиться не может.

И какого рогатого меня дёрнуло сказать, что я не Арина? Побыла бы ей пару минут, покивала бы головой, отзываясь на это имя, мужчина бы даже не узнал правды, а после и вовсе забыл обо мне навсегда. Но нет, теперь я Анита, отвоевала своё настоящее имя, но нажила себе врага в лице Альбины. А она здесь главная. И теперь, скорее всего, получит по шапке за ошибку. После же всё это дерьмо прибьёт к моему берегу.

— У меня к тебе есть предложение.

— Я Вас слушаю, — дрожу, как кленовый лист, потому что взгляд Мехрана Наемовича, его движения, внутренний стержень, внешний вид — всё это выдаёт его превосходство надо мной, и мне вновь становится неловко от того, что он пришёл к такой, как я, с предложением. Что он вообще со мной разговаривает.

— Есть возможность заработать. Хорошо заработать. Относительно быстро. Танцами, — добавляет мужчина, явно увидев в моих глазах недоверие к сочетанию слов «хорошо заработать» и «быстро заработать». Обычно так разводят людей если не на бешеные деньги, то всё равно финал эпичный. Для лоха, которого обвели вокруг пальца. — Я не скажу, что ты классно танцуешь. Были здесь девчонки, которые делают это в разы лучше, профессиональнее, откровеннее. Но мне нужен именно такой типаж, как у тебя.

— Какой? — Интересно, есть ли у этого мужчины постоянная партнёрша? И делает ли он ей такие же комплименты? А то вроде и оскорбил, но вроде и выделил среди других. Будто бы похвалил, но сразу дал почувствовать землю под ногами. Инь-янь. Я не зря это сразу отметила. В Мехране Наемовиче эти противоположности соединяются. Они составляют одно целое.

Глава 12

На часах без десяти семь, а я мечтаю только о том, чтобы этот день поскорее закончился!

— Слушаю, — неизвестный номер, скорее всего, Мария Сергеевна хочет узнать, когда я буду, ведь наша встреча должна была начаться двадцать минут назад, уже в садике. А я только выдвигаюсь к ней, поскольку мне нужно было с кем-то оставить Давида, и этим кем-то, конечно же, оказалась Эльза, которая снова пришла на помощь. Поэтому уже точно было неудобно указывать девушке на то, что она опоздала на полчаса, ведь у неё тоже были свои дела, которые нужно было закрыть, прежде чем приехать посидеть с моим братом.

— Куда едем? — Тактичностью этот таксист явно не отличается, встревая в разговор и абсолютно не беспокоясь о том, что я слегка занята и веду диалог. Буквально десять секунд назад я запрыгнула в машину, и, несмотря на ужасное настроение, мило с ним поздоровалась. Стоит ли говорить, что в ответ ничего не прозвучало, а теперь мужик ворчит, не скрывая своего раздражения от моей компании?

— Пожалуйста, подождите секундочку, — произношу в трубку и тут же прикрываю её рукой, чтобы воспитательница не узнала, что я только-только выезжаю на встречу с ней. Она сразу поймёт, что я недалеко ушла от матери, и гнилое яблоко далеко не откатилось от загнившей яблони. — Тараскова, 18.

Таксист недовольно цокает, словно ему не по пути, но всё же заводит двигатель, и мы трогаемся. Минус одна проблема в моём длинном списке неприятностей.

— Извините, я тут, — вдохновлённая маленькой, но всё же победой, возвращаюсь к разговору, придумывая план, как буду дурачить воспитательницу брата. Сначала объяснять, почему я опоздала на добрые сорок минут, и это в лучшем случае, ведь даже без пробок ехать двадцать, а затем объяснять, какого чёрта припёрлась я, а не наша с Давидом мама, которую воспитательница и просила на личный разговор. — Я немного задержусь, так что...

— Анита Михайловна?

Застываю. Не двигаюсь. Все силы бросаю на то, чтобы понять, почему в трубке звучит голос мужчины, а не Марии Сергеевны, которую я ожидала услышать.

— Да. А это кто?

— Я представитель кредитного союза «Стоевр». Звоню вам, чтобы напомнить, что вы должны погасить задолженность до двадцать пятого числа или внести минимальный платёж по текущей задолженности, чтобы не возникло просрочки и ваша кредитная история не была испорчена. Чтобы вы могли и дальше пользоваться услугами нашего сервиса и без проблем занимать средства, когда у вас возникают трудности и дополнительные расходы.

Что? Один большой вопрос, растянутый на весь экран сознания.

— Анита Михайловна, вы тут? Вы меня слышите?

Вот бы обо мне так заботился любимый мужчина, ещё лучше, если бы так беспокоилась обо мне мать, а не этот непонятный собеседник. Который непонятно что от меня хочет.

— Подождите, вы, наверное, ошиблись, — сто процентов. Мало ли Анит Михайловных на весь мир? Полным-полно! Вот мужик и перепутал меня с одной из этих дамочек. — Я не брала никакого кредита, так что вы, вероятно, ошиблись номером и...

— Секунду, — ну вот, а я о чём, полез сейчас копаться в бумагах, вернётся и сообщит, что он дурак, искренне извинится и побежит дальше искать ту самую Михайловну, для которой этот вечер будет неудачным. — Номер паспорта НА456831 ваш?

— Секунду, — теперь моя очередь копаться в заметках, поскольку я точно не помню цифры, но что-то меня беспокоит в них. Может, то, что они мои? И сейчас выбиваются дырочками в моей голове так же, как на страницах паспорта? — Да, это мой номер, но я не брала никакого кредита.

— Ошибки быть не может, теперь уже точно, когда мы сверили ваши паспортные данные, — чёртову проклятую реальность озвучивает мужчина, а я просто не хочу её принимать. Эту реальность. — Так что повторюсь: погасите кредит до двадцать пятого числа, в крайнем случае положите...

Представитель союза образцово произносит каждое слово, добродушно предупреждая не играть с огнём и не создавать себе лишних проблем, а я задаюсь вопросом — можно ли настолько ненавидеть собственного ребёнка? Окей, не любить. Ладно, не проводить с ним свободное время. Но ненавидеть-то за что? В чём моя вина? В том, что я родилась? Что просто появилась на этот свет? Если что, то это тоже не моя вина! Это мать! И её любовь раздвигать направо-налево ноги, приглашая зайти всех в гости и прекрасно провести время с ней и её гулящей матильдой. Грубо? Так нельзя говорить о родной матери? А ребёнка можно вгонять в бешеные долги, при этом грея задницу на морях за эти самые долги?

Но когда казалось, что это предел и уже ничего худшего сегодня произойти не может, подстава весело помахала рукой из-за угла, затеяв очередную пакость с хитрой улыбкой на лице...

Глава 13

А поскольку неприятностей в моей жизни хватает, то эта подстава имеет огромное лицо, отчего и улыбка у неё шире обычной — намного проблемнее обычной проблемы.

— Анита? — Мария Сергеевна, пользуясь правами принимающей стороны, первой начинает разговор, хотя видно, что ни она, ни вторая женщина в кабинете не ожидали увидеть здесь именно меня. — Проходите. А где ваша мама?

И обычно добродушная и милая воспитательница Давида сейчас выглядит резко, даже несколько грубо. Этим вопросом она явно даёт понять, что я здесь совершенно ни к месту.

— Добрый вечер, — киваю женщине, которая до сих пор не проронила ни слова и, кажется, ожидает, что я вот-вот уйду, осознав, что ошиблась дверью и открыла не ту, которую нужно. — К сожалению, у мамы не получается посетить встречу. Но я лично всё ей передам, можете не сомневаться.

— Мы знаем, что такое мобильная связь, — ты смотри, оказывается, у неё не просто рот водой был занят, а кляпом, который она сейчас с ненавистью выплюнула, чтобы поговорить с такой мелкой персоной, какой она меня считает. — Если бы мы хотели, то лично позвонили бы вашей матери и лично всё передали. Слово в слово. Нам нужна была именно встреча с вашей мамой. Не с вами.

Если я не ошибаюсь, то человек, который становится заведующей детского сада, должен обладать устойчивой психикой, верно? Не говоря уже о том, что должна была окончить курсы о том, как общаться с детьми и их родными, и применять эти знания на практике. Потому что где дети — там обычно шум и гам. Там частенько возникают нюансы, если не проблемы. Да и вообще, садик — это первое место, где маленький ребёнок постепенно становится личностью. И заведующая должна уметь находить подход как к прямым клиентам своей сферы деятельности, так и к их родителям, чтобы вовремя направить, подсказать, посоветовать. В идеале она должна стать второй бабушкой, как воспитательница — второй мамой. В противном случае ребёнок не поверит и не раскроется полностью.

— К сожалению, у неё возникли непредвиденные обстоятельства, и сегодня она не сможет лично присутствовать на встрече, — ещё позавчера я сама была ребёнком. Не по складу ума, а по возрасту, и если бы я была намного наивнее и проще относилась к жизни, как это и положено делать до восемнадцати лет, то общение с такой, как Варвара Иосифовна, напоминало бы встречу корабля с огромным айсбергом. Холодным. Непробиваемым. Неприступным.

— Какие обстоятельства могут быть важнее собственного ребёнка?

Мария Сергеевна лишь молча поглядывает со стороны, пока директриса продолжает нагнетать, а я начинаю нервничать всё сильнее. Я ожидала, что воспитательница может быть недовольна тем, что мама не приехала на встречу. Что я тоже опоздала, забрав её личное время. Но к настолько тяжёлому разговору и ещё более тяжёлому собеседнику моя нервная система не была готова, и теперь я чувствую себя всё хуже, терпя поражение.

— Простите, я не могу сейчас сказать, — не выдавать же Иосифовне, что у нас с братиком такая мама, для которой любое обстоятельство важнее её детей. У Давида и так есть какие-то проблемы, увеличивать их я не собираюсь.

— Тогда слушайте, — нехотя произносит директриса, но в её взгляде чётко читается нечто вроде: «говори — не говори, этой девке всё равно ничего не доходит». — Мария Сергеевна недовольна поведением вашего брата.

Шестёркой эта особа работает куда смелее, чем когда получает по голове за последствия своего длинного языка, ведь сейчас она смущается так, будто смотрела фильм с родителями и на экране началась постельная сцена.

— И правильно сделала Мария Сергеевна, что обратила на это внимание, — мой брошенный взгляд на воспитательницу не ускользает от уже немолодой директрисы, и она тут же становится на защиту своего доносчика. — Потому что если мы сейчас упустим вашего брата, будет беда.

— Что значит «упустим»? — Это что ещё за разговорчики? Пусть мать грязью поливают, пусть меня с мусором смешивают, но Давида-то за что? Не позволю! Пошли они все к чертям со своими дипломами и сертификатами, распечатанными на принтере где-то на периферии города.

— Мыслите глобальнее, девушка, копайте глубже, — совет, который вовсе не совет, а способ продемонстрировать, что эта дамочка — светило науки, а я обычная дурочка, которой сначала нужно научиться думать, а уж потом пытаться коммуницировать с лучшими представителями «homo sapiens».

— Я несколько раз замечала за Давидом, что он без настроения и о чём-то задумчив.
Шестёрка выпила храброй водички, но продолжает бросать взгляды направо-налево, только бы не смотреть мне в глаза. Она ведь прекрасно понимает, что могла бы лично мне об этом сказать, а не бежать к директрисе жаловаться.

— А у вас всегда хорошее настроение? — обращаюсь к лицу, которое и сейчас оптимизмом не светится. — Или у вас? Разное бывает, не каждый же день улыбаться.

— Не для ребёнка такого возраста, — воспитательницу мой пример если не удовлетворил, то хотя бы заставил закрыть рот, но для старшей это не аргумент. — И скажите, кем работает ваша мать?

— Она фрилансер, работает из дома, — ни в коем случае не защищаю маму, которая вместо того, чтобы быть на этой встрече, греет себе одно место на пляже. Но этот вопрос вообще к чему? Уже просто докопаться до чего угодно? Уже лишь бы за что-то зацепиться?

— Правда? — Варвара Иосифовна улыбается, смотря на меня огромными глазищами, а поскольку на носу ещё и огромные очки, кажется, будто я сейчас под микроскопом. — А ваш брат говорит другое. Так кто из вас нас с Марией Сергеевной обманывает?

— Может, Давид что-то неправильно понял и не так объяснил, вот и…

— Нет! — Если бы мама была здесь и была адекватной, она серьёзно задумалась бы о смене садика для сына. Потому что с такой неадекватной директрисой ничего хорошего не выйдет. Это Горгона. Она так широко раскрыла рот, выкрикивая своё «нет», что я даже испугалась за целостность своего тела и невольно коснулась шеи, будто это идеальное место для укуса. — Это вы сейчас, именно в эту секунду, нам врёте! Ваша мать ведёт развратный образ жизни!

Глава 14

Это какая-то шутка. Злая шутка. Которая не хочет заканчиваться. И которая вообще не смешная!
Я уложила Давида спать, а сама пошла на кухню, плотно закрыв за собой дверь, чтобы малый ни в коем случае не проснулся, и сейчас пытаюсь дозвониться матери. Восьмой. Нет, не так. Восьмой! Раз! Я набираю её номер, а она или сбрасывает, или просто игнорирует. Но я не сдамся! Если бы это касалось меня, моей жизни, моих проблем, то я бы даже один раз не позвонила, искала бы варианты, как самой разобраться со всеми бедами, которые вдруг со всех сторон стали активно атаковать. Но сейчас речь идёт о брате. О вполне реальной вероятности ребёнку оказаться в детдоме. Я судорожно нажимаю на экран телефона, даже в мыслях не допуская, что это может стать реальностью. И я её из-под земли достану, даже если она ещё сотню моих звонков пустит мимо ушей.

— Ну?!

Терпение лопнуло. Она никогда не умела держать при себе свои эмоции, поэтому я ни капли не удивляюсь тону, с которым было произнесено это «ну?!» Словно к назойливой мухе, которая уже надоела накручивать круги перед лицом.

— Мам!

— Ну и?

Говорят, что нужно быть благодарным матери за жизнь, которую она тебе дала. За то, что родила. Но где мнение этих умных экспертов, когда речь заходит о таком типе матери? Которая нехотя признаёт, что она всё-таки мать, и всем своим видом показывает, что была бы не против этого статуса лишиться. Потому что он ей только мешает жить свою лучшую жизнь.

— Это важно! Очень важно!

— Что там уже такое? Ты меня отвлекаешь.

Сколько воды в организме человека? Пятьдесят процентов? Шестьдесят? Если я такими темпами буду рыдать и дальше, как сегодня, то через пару дней у меня просто наступит обезвоживание, а затем и смерть. Потому что как так можно? Двое детей за тысячи километров от этой женщины, а ей хоть бы что. Злится, что её отвлекают от музыки на заднем фоне, которая явно скрывает очередные случайные встречи. Интим с мужчинами. И последствия от этих шумных ночей с очередным бойфрендом. Знаете, я совсем не удивлюсь, если с текущего «отпуска» эта женщина вернётся беременной, причём вновь не зная, от кого этот ребёнок. Потому что таких случайных встреч у неё столько, что пальцев на обеих руках банально не хватит, чтобы пересчитать.

— Давид! Если ты завтра не позвонишь директрисе садика, то им может заинтересоваться социальная служба, и потом малого могут забрать в детдом! — Выпаливаю всё на одном дыхании, потому что иначе просто сорвусь на слёзы, и уже никто и ничто не сможет меня остановить. А вся надежда брата только на свою сестру. У матери незапланированный викенд, который чёрт знает сколько будет длиться, и даже если и прервётся, то буквально на несколько дней, а потом опять по протоптанной дорожке — клубы, дискотеки, алкоголь, мужики, случайные номера в таких же случайных гостиницах.

— Что ты уже натворила, что директриса в это вмешана?

— Ничего… — я выпадаю из реальности. Просто повергнута в шок. Получается… я и здесь крайняя? Как всегда, во всём виновата я?

— Давид на что-то жаловался воспитательнице?

— Нет… — эта женщина даже не допускает мысли, что проблема может быть в ней?

— Тогда забей! Это пустые угрозы, ничего не значащие.

— Как забей? — выдавливаю из себя, хотя сделать это очень трудно, воздуха в лёгких катастрофически не хватает, ведь я до сих пор не могу отойти от удара под дых от женщины, которая по какой-то иронии судьбы является моей матерью.

— Давид не жаловался — раз. Я на отдыхе — два. И три — перестань истерить и не порть мне настроение. Оревуар!

Следующие полчаса я рыдала, не понимая, за что нам с братом такое наказание. Ещё час я просидела в ванной комнате на бортике ванны, глядя красными глазами на своё отражение в зеркале. А когда слёзы физически закончились, а нервы были сожжены настолько, что от них осталось одно лишь пепелище, я отправилась в комнату. Нужно с кем-то посоветоваться. С тем, кто не предаст. Не вынесет эту катастрофу на общее обсуждение. И подскажет что-то стоящее.

«Может ли сестра усыновить брата, если она достигла совершеннолетия?»

Смотрю на эту запись, введённую мной в программу искусственного интеллекта, и не могу понять, как всё могло докатиться до такого абсурда.

«Да, это возможно…»

Если бы я пользовалась им чаще, он точно дописал бы — «…если ваша мать окончательно отказалась от любой ответственности». А если бы вообще мы с искусственным интеллектом дружили, то он бы ещё добавил: «…если она стала конченой сволочью».

Внимательно вчитываюсь в каждую строку, а мозг отказывается воспринимать написанную информацию. Просто блокирует эту чушь. Именно поэтому уходит ещё час, чтобы осознать каждый пункт.

Лишение самой матери родительских прав. Вообще не проблема. Мать ещё и фестиваль раздвинутых ног устроит по этому поводу. Физическое и моральное состояние человека, который хочет усыновить/удочерить. На удивление, я ещё дружу с мозгами, и если вовремя свалю, то есть шанс остаться адекватной. И Давида смогу спасти. Но есть в этом перечне пункт, который ставит крест на предыдущих позитивных моментах, и только один человек может мне помочь в этом. Только он обладает такими возможностями, а в моём случае — силой, которой у меня банально нет.

— Мехран Наемович, простите, что так поздно звоню…

— Надеюсь, ты по делу, Арина?

— Да, — решаюсь, потому что явно не вовремя, мужчина явно не доволен моим поздним звонком, и я могу попасть под раздачу, но… выбор ничтожный. Точнее, этот человек единственный, — Мехран Наемович, я согласна на ваше предложение…

Глава 15

Предыдущий день принёс куда больше оптимизма, чем позавчерашний, когда я встречалась с воспитательницей и директрисой, так что даже сегодняшний ранний, неожиданный подъём не может испортить мне настроение. Которое, как я уже сказала, опираясь на вчера, приобрело боевой характер.

Кто старше — яйцо или курица? Если исходить из эволюционного подхода, то яйцо. Но поскольку речь не об эволюции, я снова набрала матери. В надежде, что она уже проспалась после бурного вечера и ещё более бурной ночи и вспомнила о ребёнке. Хотя бы об одном из двух. О том, который сейчас в опасности, ведь Мария Сергеевна звонила мне, жалуясь, что наша с Давидом мать не отвечает на звонки, и просила на неё повлиять. Иначе «они будут вынуждены обратиться в соответствующие органы». Влияю. Точнее, пытаюсь. Но этой женщине плевать, кого игнорировать — воспитательницу собственного сына или родную дочь. Женщина на курорте, и проблемы обычных людей ей до одного места. Женщина отдыхает, и пусть весь мир подождёт.

А вот чьей дочерью я с радостью стала бы, так это дочерью Анастасии Борисовны, которая внимательно выслушала ситуацию с братом, услышала реакцию моей матери, в очередной раз удивившись такому наплевательскому отношению к собственным детям, и пообещала помочь. Справкой об официальном трудоустройстве. К сожалению, только с момента моего совершеннолетия. Но это всё равно намного лучше, чем ничего. Я словно год назад предчувствовала, что будет такая страшная яма, и заранее к ней подготовилась, чтобы самой ноги не переломать, угодив в эту пропасть, и братика направить так, чтобы он смог её обойти другим путём.

— Я попробую что-нибудь собрать, подключу знакомых, но вряд ли этого будет достаточно.

Это была фраза руководительницы по поводу моей просьбы выдать мне пару зарплат вперёд, если это возможно. Ведь если всё дойдёт до полного краха, а к нему всё уверенно, и я бы не сказала, что медленно, движется, то мне придётся брать опеку над Давидом. Доказывать, что у меня есть работа. Что у меня есть деньги, чтобы содержать маленького ребёнка. И показать, что условия, в которых он будет жить, ничуть не хуже нынешних. Хотя здесь повезло (горькая, ироничная улыбка). Придётся съехать. Курортница рано или поздно вернётся, а я не хочу, чтобы уши братика постоянно слышали скандалы. А они будут обязательно. О том, что я, такая стерва, её подставила, пока она «единственный раз в жизни» решила отдохнуть. О том, что я, такая неблагодарная дрянь, лишила её опеки над родным сыном, хотя она в нас «душу и сердце вложила». Всё это обязательно будет, а если я уже сделаю такой важный шаг в своей жизни, усыновив Давида, то хочу с прошлым покончить. Раз и навсегда. Даже если больше никогда не увижу эту женщину, в паспорте которой я записана как дочь.

— Хорошо, — кивает Мехран Наемович после нескольких минут молчания, за время которого я поседела, похудела и потеряла кучу нервов, ожидая его вердикта, заживо сгорая под его пристальным взглядом. — Договорились.

И всё же он согласился на моё единственное, но чертовски важное условие, и сейчас я уверенным шагом направляюсь к входной двери. Чтобы резко её открыть, сказать очередному мужику, что он перепутал квартиру и его Марина живёт этажом ниже, и про себя радоваться, что скоро всё это закончится. Эти постоянные звонки в дверь от мужиков, которые крепко набрались, еле стоят на ногах и пришли завершить свой доблестный вечер визитом к соседке-проститутке, которая не брезгует заработком, принимая всех подряд, никому не отказывая в интимной помощи. Всех подряд приглашая на свою заправку.

Но сегодня что-то пошло не по сценарию, потому что, едва взглянув в дверной глазок, я увидела женщину. В строгом костюме, более характерном для мужчин, и с холодной красотой, от которой даже пробирает дрожь. В обществе такой всегда чувствуешь себя страшнее, хуже и, главное, слабее. С такой как ни старайся, всё равно прогнёшься, хочешь ты того или нет.

— Кто там? — Даже сейчас, когда она не могла меня видеть, я волновалась, и мой голос выдавал это состояние, дрожа так же, как и всё тело. Я попыталась успокоить себя тем, что сейчас утро и в квартире прохладно, но...

— Откройте.

Без «доброго утра», без «пожалуйста». Минимум слов, минимум эмоций на лице этой женщины. При этом моя рука сама потянулась к ключу, словно отсоединившись от моего мозга и подключившись к этой ранней гостье, как беспроводные наушники.

— Прежде чем я открою, скажите, кто вы, — я уже почти открыла, почти, пальцы даже схватили холодный металл замка, но в последний момент задумалась — какого? Да, она не мужик-алкаш. Да, выглядит так, будто в этой многоэтажке никто так не выглядит. Но что это мне даёт? Чувство безопасности? Ничуть. Честно говоря, я бы предпочла иметь дело с очередным «кавалером» соседки, чем с этой женщиной. Потому что тех можно было толкнуть, и они сами бы покатились к соседке, а эта ещё и сама меня поколотит. Почему-то даже сомнений не возникает, что она физически сильнее. А если и нет, то моя сила, применённая к этой женщине, закончится плачевно. Где-нибудь на скамье подсудимых.

— Служба по делам детей. Открывайте.

Сказать, что ошиблась дверью? Что...

— Немедленно открывайте. Не усугубляйте и без того ужасное положение вашего брата...

Знаете, что самое кошмарное во всём этом? Приказ открыть дверь? Нет. Скрытая угроза? Тоже нет, хотя это абсолютно неприятно, особенно если учесть, что Давидка сейчас крепко спит и, я искренне надеюсь, видит хорошие сны. Кошмар заключается в голосе этой женщины, с туго завязанным пучком волос на голове и с папкой, прижатой к костюму. Голос женщины официальный, холодный. В нём нет ни сочувствия, ни человечности. Лишь функция. Забрать у меня брата. Уничтожить мою жизнь. И самое главное — с холодным расчётом превратить и без того непростое детство Давидки в сплошные руины... Представительница ада на земле, которая стоит на пороге нашей квартиры. И пришла она за моим маленьким братиком...

Глава 16

Я открыла. Истерический смех разрывает меня изнутри. А был ли выбор? Не открыла бы я сейчас, через час-два эти двери не просто открыли бы — их снесли бы с петель, зайдя внутрь вместе с ними. И никто не смотрел бы на последствия, нет, наоборот, виноватой оказалась бы я, что сразу не открыла и не пригласила войти, не встретила хлебом-солью.

— Доброе утро, — снова пытаюсь начать адекватный диалог, теперь уже стоя лицом к лицу. Может, представительница службы увидит моё состояние и сжалится? Войдёт в положение? Всё-таки она тоже женщина...

— Где ребёнок?

Всё, на что её хватило, это окинуть меня испытующим взглядом и сделать какую-то пометку в своём журнале. Сомневаюсь, что там что-то приятное, судя по выражению её лица.

— Дальше по коридору, сл…

Вот о чём я и говорила! Она чувствует себя хозяйкой не только в этой квартире, но и вообще во всём квартале, так что, не дождавшись моего ответа, сама отправляется искать несчастного ребёнка, который ничего ещё не подозревает. Не знает, что за ним пришла снежная королева, чтобы забрать в своё царство вечного холода и мрака.

— Пожалуйста, он спит...

Была бы моя воля, схватила бы эту кобылу за её пучок на голове и выставила бы за дверь с ускорением. Но сейчас каждое моё слово может быть использовано против меня в суде. Точнее, против моего брата. Ухудшит его жизнь. Поэтому приходится молчать, позволяя женщине войти в комнату Давида.

— Я вас прошу, только тихо, — на цыпочках, чтобы не поднимать шума, следую за представительницей ада, пытаясь уговорить её не будить мальчика.

— Стол маленький, — но ей плевать. Нет, даже не так. Такое чувство, будто она специально произносит это громко, чтобы побольнее насолить мне. — Кровать не новая. Дешёвая. Из ДСП.
Конечно! Конечно же братик проснулся, а как иначе? Когда какая-то идиотка бродит возле его кровати, громко болтает и своими лапами тянется к матрасу, на котором отдыхает ребёнок.

— Тонкий, — со знанием дела заявляет, и моё сердце останавливается, потому что я вижу глаза малыша, которые сейчас занимают половину его лица.

— Давидка, — зову его, чтобы предупредить, что я рядом. Что хотя тётя и ведьма, но я есть, и в обиду его не дам.

— Анита..., — голос дрожит, ребёнок напуган, а этой мерзавке хоть бы что, она продолжает осматривать комнату, ища, к чему ещё придраться. — Кто это?

— Где детские обои? Где его собственный уголок? Вам не кажется, что у ребёнка должна быть своя комната, а не общая с... кем? Вы кто ему?

— Зайка, иди ко мне, не бойся, — я понимаю, что сейчас должна уделять максимум внимания этой гостье, отвечать на её вопросы и как можно быстрее, но у меня напуганный ребёнок, а ей, видите ли, обои подавай? — Я родная сестра мальчика.

Прижимаю его к себе, крепко-крепко обнимая, показывая этой мегере, пусть даже не думает, что просто так сможет забрать малыша, потому что ей и таким как она вдруг захотелось.

— Сестра, значит...

И ещё одна пометка появляется на страницах загадочного журнала.

— Давидка, всё хорошо, тётя скоро уйдёт, и мы пойдём завтракать, ладно? — Приседаю рядом с братом, смотрю ему в глаза, стараясь передать уверенность, что бояться нечего, и это привидение, улетевшее куда-то дальше, скоро исчезнет.

— Два яйца и пачка сыра, и это всё? — Ревизия продолжилась в холодильнике, и эту фурию уже ничего не остановит в её желании описать как можно хуже условия, в которых живёт ребёнок.

— На третьей полке сверху стоит суп, в нижнем ящике фрукты и овощи, на дверце детское питание, — стоит просто головой повернуть, чтобы всё это заметить, а не тупо пялиться перед собой, ничего больше не видя.

— Газовая плита старая.

Не понравилось ей, что я ткнула её носом в очевидное, поэтому, оставив последнее слово за собой, эта змеюка покидает кухню, своим присутствием понизив здесь температуру градусов на пятнадцать.

— Солнышко, ты здесь меня подожди, я скоро вернусь, ладно? — Целую братика в лоб и иду следом за мегерой, которая, по плану, может ещё зайти в ванную комнату и найти там кучу недостатков. Ещё там злоупотребить своим положением, добавив негативных записей о нашей семье.

Но, похоже, выводы уже сделаны, вердикт вынесен, потому что, выйдя в коридор, вижу её силуэт, который хозяйски приоткрыл дверь и смотрит на выход.

— Это всё? — Ещё секунда-другая, и эта ненавистная физиономия исчезнет из поля моего зрения, но это облегчение не стоит дальнейшего развития событий. О котором неплохо бы узнать прямо сейчас, чтобы, если что, подготовиться к будущему.

— Мы свяжемся с вами в ближайшее время.

С недовольным выражением лица (интересно, а оно у неё бывает другим?), она разворачивается и снова холодно констатирует факт.

— Зачем? — Я должна улучшить условия проживания? Купить более толстый матрас? Больший столик? Плиту? К чему мне готовиться?

— Возможно, придётся забрать ребёнка.

— Как забрать? Куда забрать? Я ведь работаю. Я стараюсь. Я всё исправлю, — у кого-то займу, возьму кредит, из-под земли эти чёртовы деньги достану, но... что? Придётся? Забрать? Ребёнка?

— Значит, плохо стараетесь. Этого недостаточно.

Я не знаю, когда она ушла. Не помню, сколько стояла, тупо глядя на дверь, будто кто-то должен войти. И только голос братика вывел меня из оцепенения.

— Анита... — обняв себя за плечи, с глазами на мокром месте, брат с надеждой спросил, — ты же меня никому не отдашь?

Молча подхожу, опускаюсь на колени и обнимаю его. Он дрожит, как котёнок под дождём.

— Ты мой самый родной, — шепчу, едва сдерживая слёзы. — Я буду защищать тебя, пока дышу. Обещаю.

Его щёчка прижимается к моей, а маленькие руки обнимают за шею. И хочется отдаться эмоциям, отпустить себя, расплакаться, освободиться, но я не имею на это права. Сейчас — нет.

Глава 17

День уже склоняется к ночи, а у меня всё только начинается. Я наконец-то отработала смену и иду на проходную, имея впереди ещё кучу дел, которые необходимо сегодня успеть.

— Я всё понимаю, но и вы меня поймите, — и вот главное дело, которое упёрлось рогом и чёрта с два ты его сдвинешь в сторону, — нужно немного времени.

— У ребёнка его нет.

Как вам такая фраза? Жутко, правда? А теперь представьте, что сказано это абсолютно безэмоциональным тоном, будто речь идёт не о маленьком ребёнке с его чувствами и страхами, а об игрушке, которая сломалась, и её пора выбросить. Страшно? А я это сейчас слышу, и речь идёт о моём родном брате...

— У него есть крыша над головой, еда и нормальные условия проживания, — сейчас я ещё попытаюсь успеть заехать в магазин и купить ещё одно постельное бельё с мультяшными героями. Кто знает, не повторится ли визит завтра утром? Хоть так продемонстрирую, что я не сижу на месте, сложив руки в ожидании решения, которое, конечно, будет негативным.

— Наша коллега сегодня у вас была и осталась недовольна увиденным.

А та коллега вообще когда-то бывает чем-то довольна? Или у неё мужика давно не было, который бы схватил за тот узел на голове и удовлетворил её по полной программе. Может, мне лучше скинуться на это, чем устраивать сказочный замок в маленькой квартирке? Если та женщина будет счастлива, будет больше счастливых детей. Может, и у неё самой появятся карапузы, и её ледяное сердце наконец растает.

— Пожалуйста, дайте мне два-три дня, и мальчик переедет в лучшие условия, — работа в этом направлении уже началась. Я обзвонила с десяток вариантов, и уже завтра вечером отправляюсь на просмотр трёх самых подходящих квартир.

— Нет! — Визжит так, будто поросёнок, что услышал даже Николай Сидорович, наш охранник. Он испуганным взглядом смотрит на мой телефон, словно оттуда сейчас что-то вылезет. — Никакого переезда! Не вздумайте! У ребёнка есть мать, и пока её не лишили родительских прав, именно она решает, куда и когда переезжать. Вы мальчику никто!

— Я его сестра! — Которая, в отличие от некоторых, вертится как белка в колесе, пока другая особа в этом колесе расслабляется.

— Вы не можете управлять жизнью мальчика! — Мои слова не произвели впечатления. Опять. Да и вообще они считают меня таким же ребёнком, как и Давида. Который непонятно почему открывает рот и вмешивается во взрослые дела.

— Так что же мне делать? — Окей! Эта женщина взрослая? Пусть расскажет мне, глупому ребёнку, какой выход из этой тупиковой ситуации.

— Звоните матери.

— Я звонила, — и это весь совет? Класс! Надо бы достать записную книжку и пометить, чтобы не забыть!

— И что она?

— Ничего. Не отвечает. Игнорирует, — я вообще сегодня половину рабочей смены провела на телефоне. То владельцам квартир звонила, то в органы опеки, выясняя, какие и сколько документов нужно, чтобы усыновить братика. И всё это происходит из-за того, что одна личность просто не берёт трубку. Скорее всего, даже поставила телефон на беззвучный режим и ждёт, когда официально станет на одну проблему меньше. А с каждым днём я всё больше убеждаюсь в том, что для неё мы с Давидом проблемы, от которых она хотела бы избавиться. Желательно ничего не делая. Ну, прямо как сейчас.

— Тогда ничем не могу помочь.

Ну конечно! Ничем! Пакостить вы, сволочи, можете, а вот помочь... Конечно! Ничем! Поэтому не удивляюсь, когда эта скотина сбрасывает вызов, бесцеремонно его завершив.

— Мать? — кивает Николай Сидорович на телефон, всё ещё держась на приличном расстоянии, чтобы «это» вдруг не вернулось и не зацепило его. Смелый охранник, такой под пули ляжет, но преступников поймает.

— Что-то вроде того.

Хочется сказать ещё хуже, но… Для этой женщины Давид один из тысяч одинаковых мальчиков. А вот для матери — родной сын, родная кровь…

— Сочувствую.

— Спасибо, — сочувствием голую попу не прикроешь! Но мужик тут ни при чём, поэтому отдаю ему сумочку для проверки и расписываюсь в табеле посещаемости.

— И давно с ней... такое?

Отлично! Дала мужику повод перемывать кости всю ночь. Нужно же Сидоровичу чем-то заниматься, вот и будет сушками хрустеть и думу думать, что за ведьма моя мать, и когда эта болезнь проявится и у меня. Это же наследственное, так?

— Сколько себя помню.

Правда? Правда. Не помню, чтобы она когда-то была мягче, женственнее, спокойнее. А произошло это с ней до моего рождения или уже после… Кто знает. Если после, то даже хуже, получается, я причина сумасшествия собственной матери?

— Николай Сидорович, пожалуйста, можно быстрее? Я очень тороплюсь, — у него-то максимум чай остынет, следующие двенадцать часов он проведёт в этой будке, а мне бежать надо. Сначала в магазин, потом в садик за Давидом, а затем на вторую работу, оставив малыша с Эльзой. К счастью, хоть с подругой повезло. Хоть где-то белое пятно на чёрной заднице зебры.

— Ну, сейчас, сейчас, — недовольно бурчит старик, явно не прочь ещё поговорить о моей сумасшедшей мамаше, — стой.

— Что? — Куда стоять? Если я сейчас остановлюсь, брата заберут, а я уверена, что даже неделя-две, проведённые рядом с этими холодными и безэмоциональными людьми, очень плохо скажутся на Давиде. Так что я обязана предотвратить эту беду. Стоять некогда!

— А это что такое?

Но, похоже, придётся…

Глава 18

— Пастилки?! — восклицает Эльза и тут же не вовремя прикрывает рот.

— Пастилки? — мгновенно откликается Давидка, и в глазах его уже загораются искорки. — Анита, сегодня будут пастилки?

С надеждой смотрит на меня братик, а я перевожу недовольный взгляд на подругу. Ну надо же так не уметь держать язык за зубами. Теперь разгребай.

— А ты хочешь пастилки?

— Да, — малыш активно кивает головой. Будь он на пару лет старше, точно бы заявил: «Анита, что за глупый вопрос? Конечно хочу, тащи сюда скорее!» Стоит радоваться, что брат еще не настолько взрослый, чтобы вслух требовать свои «хочу».

— Тогда давай так: ты сейчас нарисуешь для Эльзы рисунок, а завтра я куплю тебе пастилки. Идёт?

— Да, — Давидка, подумав пару секунд, соглашается с моим предложением и отправляется за письменный стол. Творить.

Я же тащу подругу на кухню, пока её длинный язык не завёл нас в ещё большие неприятности.

— Да, пастилки, — шёпотом, чтобы брат не услышал заветное слово, говорю, до сих пор переживая то, что случилось полтора часа назад.

— Зачем тебе воровать пастилки, если ты можешь их купить?

Вот здесь молодец. Исправилась. Жму руку. Именно этот вопрос я задала Николаю Сидоровичу, когда он обнаружил в моей сумке эти конфеты. И тут же вызвал Анастасию Борисовну, чтобы она «приняла соответствующие меры».

— Вот и я о том же! Их кто-то подбросил мне в сумку! — Вопрос только один — кто?

— Разве ты не запираешь личные вещи в шкафчике, когда уходишь работать?

— Запираю, но… — но я не могла объяснить, как и когда эта упаковка там оказалась. Развела руками и перед начальницей. — Не знаю. Но это точно кто-то подкинул.

— Может, случайно упала, когда ты приходила или уходила с работы?

— Нет, это исключено, — там никто никогда ничего не хранил, кроме личных вещей. — Тем более это любимые пастилки Давидки. Кто-то об этом знал и специально подбросил, чтобы выглядело правдоподобно.

— Хорошо, допустим, — как я не верила в случайное падение этой упаковки в мою сумочку, так же и Эльза ставила под сомнение мою гипотезу, — кто из твоих коллег по работе знал, что это любимые конфеты твоего брата?

— Да… все, — ни для кого не было секретом, что у меня есть младший брат, и я никогда не скрывала, как сильно его люблю и иногда балую вкусненьким. Что в этом плохого? Что в этом стыдного?

— Мда, круг подозреваемых не сузился, — задумчиво протягивает девушка, включая режим детектива и пытаясь вычислить гада. — Может, ты недавно с кем-то поссорилась?

— Да нет, — хоть где-то же должно быть всё хорошо. На работе было хорошо. До сегодняшнего дня. Теперь же и там всё пошло по… Пастилке, блин!

— Какие-то недоразумения? Может, мелкие споры? — накидывает варианты Эльза, но я понимаю, что всё мимо.

— Нет, вообще ничего такого не было, — мне эта работа слишком нужна, чтобы даже вступать с кем-то в дискуссии. О спорах и скандалах даже речи быть не может. Я не в том положении, чтобы перебирать работами и открывать рот направо-налево, качая свои права.

— Тогда, может…

У детективов тоже бывают свои дела, и Эльза не исключение, поэтому, извинившись, она принимает звонок. А я тем временем решаю проверить, как там брат.

— Что рисуешь, солнышко? — наклоняюсь над братиком, и даже представить не могу, что его кто-то может забрать. Кажется, будто утро было кошмарным сном, от которого я до сих пор не отошла, и который до сих пор преследует меня.

— Это ты, — мальчик показывает карандашиком на персонажа с широко раскинутыми руками и ногами, наверное, это я подпрыгнула, выполняя в полете пируэты, — Эльза и я. Это мы на море.

— На море? — Ну да, будь мы сейчас на пляже, у воды, я бы и не такие кульбиты вытворяла. — Класс. Эльзе точно понравится.

— А когда мы поедем на море? Руслана сказала, что там здорово. Ракушки можно собирать, купаться много-много, а главное, знаешь что?

— Что, мой зайчик?

— Строить вооот такие замки из песка! — братик выбирается на стульчик и широко разводит руки, демонстрируя масштабы будущего строительства.

— И даже больше, — шепчу тихонько, словно по секрету, и не удержавшись, целую малого в щёчку. Его глаза округляются от восторга.

— Правда?

— Правда.

Отдаю ли я себе отчёт, что обязана воплотить эти слова в реальность? Как и в случае с пастилками? Конечно. И сделаю. Всё сделаю ради этого карапуза.

— Анит, — встревоженный голос подруги звучит из кухни, и я тут же напрягаюсь, резко возвращаясь из виртуального отпуска в реальный мир, — можешь подойти?

— Давай ты ещё немножко порисуешь, дорисуешь ракушки и огромные замки, — помогаю малому снова сесть на стульчик, — а потом пойдём ужинать.

Показалось, да? Мне просто показалось, что голос подруги изменился, правда?

— Анит, тут такое дело…, — да нет, моя дорожка к золотистому пляжу возле голубого как небо моря очень терниста. И пока я её пройду, уже ничего не захочется. — Ты можешь сегодня остаться дома?

— Почему? — Мы же договорились. Она сидит с Давидкой. Я иду в клуб. Всё же заранее обсудили, и что теперь?

— Понимаешь, сегодня в клубе будет один мужчина. Ну, тот самый. Мой шанс. Все девчонки от него тащатся. А он… опасный, потрясающий. Я не могу такое упустить.

— Нет, — мне не интересно. Что за мужчина. Как он выглядит. И какие у Эльзы планы на этого персонажа.

— То есть нет? — подруга хлопает ресницами, не в силах поверить, что я так открыто и нагло отказала, даже не попытавшись её дослушать.

— Не могу. Извини, но нет. Мне кровь из носу нужно выйти сегодня на работу.

— Ты не понимаешь. Это мой шанс. С ним все девчонки клуба хотят быть. И не только клуба. Каждая слюной исходит, и не только ей, как только видит этого мужика. Он… он… невероятный. Опасный. Но невероятный. Я бы сделала всё, чтобы стать его девушкой. Или любовницей. Без разницы.