Волчатка

Волчатка

Жилось ей хорошо, наверное, даже лучше, чем некоторым.

Грех жаловаться, да и не жаловалась никогда, не умела попросту. Даже когда ботиночки прохудились перед самой зимой, рта не открыла, только стала поверх колготок носки надевать. Смешные такие, носки-то. С кривыми зайцами, с кривыми снежинками. Зеленые зайцы, красные снежинки. Бабушка вязала. Кривыми, сухонькими руками, сморщенными, с проступающими венами, с узловатыми и еле гнущимися пальцами.

Этими же руками бабушка и пироги пекла.

С вишней, с яблоками, с абрикосами, со сливами, с грушами. Да с чем угодно, только попроси, только положи голову на колени, загляни сверкающими глазами в угасающие и будет пирог. Еще по голове погладят, косички заплетут. Косички расплетутся, да и не слишком важно это, главное, что заплели, банты пышные повязали.

— Смотри-ка, какая нарядная! — чужие руки за косички потянут, банты оторвут, еще и нос расквасить могут.

Проходила уже, потому нарядная в школу не совалась больше никогда. Насупишься, начнешь отвечать на подколки — отпинают, рюкзак в помойное ведро закинут.

Строгая учительница с пышной прической, почему-то напоминавшей фрегат, застрявший в цепких волнах крашеных волос, дородная дама с больщушей родинкой под носом, с напудренным лицом, с красными ведьминскими ногтями, не обращала внимание ни на что, даже на вопли из-за двери запертого туалета. Не обращали внимания на синяки, расцветающие на ногах, на разорванную одежду, на кровоподтеки на щеках. Но стоило дать отпор, как тонкие губы ее вытягивались в нить, как легкие набирали побольше воздуха, чтобы глотка ревела иерихонской трубой.

— Ваша Аля! — ведьминский ноготь гневно тыкал в тщедушное тело в потрепанном свитере.— Ударила! Одноклассника!

И бабушка смиренно вжимала голову в плечи, виновато сутулилась, приобнимала внучку за плечи, бормотала извинения, иссыхая на глазах. Учительница удовлетворенно одергивала синий пиджак с золотыми пуговицами, стучала пальцами по столу и царственно вела рукой, мол, так и быть, на этот раз не будем уж к директору вызывать, обойдемся беседой после уроков.

— Алечка, за что? — спрашивала бабушка, когда они направлялись домой.

— Как он меня, так и я его, — стыдливо отвечала Аля, натягивая шапку посильнее, чтобы горевшее от боли и стыда ухо не заставило бабушку волноваться сильнее.

— Правильно, — говорила бабушка. — Учительницу не слушай, себя слушай и меня иногда. Ударил один раз и не получил отпора — будет бить постоянно.

Аля чувствовала, как комок подступал к горлу, как начинало щипать глаза. Хотелось кричать на всю улицу, во всеуслышанье:

— Почему же ты не заступилась перед учительницей? Почему, почему, почему?!

Но Аля молчала, потому что знала — не так много времени отведено ей с бабушкой, зачем ее расстраивать, зачем больно делать. Лучше чаю заварить, посидеть за круглым столом под алым абажуром, пирог разрезать, поговорить. Расспросить про деда, царство ему небесное, про старый дом, про дачу, про мамку, когда она еще красивая была, про папку молодого, про их свадьбу, про бабушкину свадьбу, про кур, про грядки, про яблони да вишни, про мышей в погребе, про зеркало в резной раме в коридоре. Время оно такое, то медленно тянется, то пролетает мигом, ляжешь спать девчонкой, проснешься старухой древней, и все, кто были, ушли, развеялись по ветру пеплом, сгорели в золу, утонули в сумерках памяти. Не спросишь сейчас — иди потом, спроси у креста железного.

— Ба, — поковыряв пирог, начинала Аля,— почему меня одноклассники не любят?

Бабушка горестно вздыхала, гладила ее по голове.

— И хорошо, что не любят, нужна ли тебе любовь таких людей?

Аля шмыгала носом, пожимала плечами.

— Алечка, не горюй сильно по тем, кто так поступает с тобой. Юные ли, взрослые ли, не горюй. Запомни их лица и если вдруг, спустя годы, спустя десятилетия, всплывут они перед твоими глазами, гони их прочь, гони прочь. Голова наша странно устроена, Алечка, плохое забывается и кажется — а так ли мне дурно было или все выдумалось?

Аля в глубине души понимала, что не нравилась она одноклассникам потому, что бедно одевалась, потому что ходила со стареньким кнопочным телефоном, что пахла простым мылом, что уши торчали в стороны, что лицо конопатое. Понимала и не понимала: неужели из-за всего этого? Никак в толк взять не могла.

— Волчатка! Волчатка! — улюлюкали голоса, растягивались губы в злых усмешках. Фамилию переиначили, не зная даже что обозначало слово.

Аля знала и на прозвище не обижалась.

***

Зайцы и снежинки на носках становились кривее и кривее, сами носки не довязывались, бросались в кучу остальным недоделкам, сгребались Алей в плетеную корзину, убирались на антресоли. Смешными зайцы и снежинки больше не казались. Уши зайцев словно через мясорубку пропустили, снежинки превратились в шипастые палки, руки тряслись сильнее и сильнее, торчали нитки, торчали ребра, позвонки и Аля их видела сквозь пергаметную кожу, под которой змеились вены и сосуды. Бабушка смотрела на Алю и видела кого угодно, только не внучку. Не узнавала, узнавала в ней других людей. Мамку, папку, деда, царство ему небесное.

Когда виделась мамка, бабушка ощеривалась, начинала гневаться и такие слова с ее языка слетали, что у Али сердце в пятки проваливалось, да там и застревало.

Когда виделся папка, бабушка злилась еще сильнее, грозилась отхлестать, выкинуть бутылки, выкинуть припрятанные шприцы, схватить за шиворот да с лестницы спустить.

Когда виделся дед, бабушка начинала плакать, пугаться или радоваться. Пугаться потому что воспоминание о похоронах угодливо подкидывалось искореженной памятью, радоваться потому что восстал, пришел, да какой хороший и пригожий, расцеловать бы, обнять и не отпускать.

Косички Але больше не заплетали, пироги выходили сырыми, вилка не отличалась от ложки, банты лежали на антресолях с недовязанными зайцами и снежинками. Бабушка рылась в сумках, искала сбережения, искала заученные наизусть стихи, искала саму себя. Ела или не ела, путалась в днях, путала седые волосы, спать ложилась или не ложилась, а если начинала дремать, то вскакивала и перекладывала подушку к окну, негоже ногами в дверь спать, так только покойников выносят, а она еще живая, ущипни, Аля или не Аля, ущипни, ущипни, живая же, ах, ущипнула, посмотри, плоть расползлась, как собрать обратно?