Волки скалятся в тенях: Невеста князя тьмы

Пролог или полыхающий храм

Храм хранительницы Клементины горел красиво. Дрожащие детские ручонки невольно тянулись к кострищу, что не шло ни в какое сравнение с камином в главной гостиной. Искры пламени звёздами тлели, взмывая в ночное небо. Пепел выжег хвойный запах из свежего, по-зимнему кусачего воздуха.

Девочка совсем перестала понимать, где был снег, а где — пепельные хлопья.

Маленькая Алиса запрыгнула на мраморную скамью и начала беззаботно болтать ножками в заляпанных сажей туфлях, что были на полразмера больше. В интернате им всегда выдавали одежду и обувь на вырост.

Первые снежинки с нежностью ложились на длинные девичьи ресницы. Она смаргивала их вместе с соленой влагой, что скопилась в уголках глаз.

В руках Алиса крутила шерстяные чулки, пока ветер покусывал оголенные коленки. Она, как обычно, разорвала колготки, когда бежала с кухни, пряча по карманам сворованные сласти.

— Надень чулки, — ворчание Друга пронеслось внутри эхом. — Или тебя заставить?

— Отстань, — отмахнулась от него девочка, как от надоедливой мухи. Ей уже было четырнадцать! Она не обязана никого слушаться!

Сегодня Алиса наконец-то получила долгожданную, желанную до стиснутых зубов и разбитых костяшек свободу. Ей удалось поймать эту хитрую птицу за хвост, и больше она не собиралась отпускать столь обширные возможности.

— Почему ты такая несносная? — Друг продолжал бурчать похуже старика.

Девица надулась и смолчала, показывая наивысшую степень обиды, на которую только была способна. Алиса задрала голову к ночному небу. Казалось, алмазная россыпь звёзд обагрилась пожаром, беснующемся внизу.

— Надо было позвать Пита с нами, — сожалела Алиса вслух. — Может, вернемся за ним?

— Такой прихлебатель никогда не покинет интернат. Он не похож на нас, — гордо хмыкнул Друг, и Алиса с разочарованным вздохом и тяжёлым якорем на сердце согласилась с ним.

— Пит всегда хорошо относился к нам… ко мне, — поправила себя девочка. Безусловно, паренек не ведал о её страшном секрете.

Она прикрыла глаза и воочию увидела во тьме, как пылает королевский интернат. В том пламени сгорали все её сожаления и высыхали слёзы. Она вновь их сморгнула и, скрутив чулки, запихала их в поношенную сумку, что свисала через плечо. Раньше Алиса таскала в них учебники, но пора ненужных уроков уже миновала.

Девочка не решилась бы сжечь королевский интернат, в котором мирно спали такие же сиротки, как и она сама. Алиса никогда не считала себя убийцей, но ей было глубоко плевать на хранительницу, что удобряет почву своей гниющей плотью уже лет сто.

«Бьюсь об заклад, — частенько думалось девчушке. — Хранительнице Клементине тоже не было никакого дела до этих глупых храмов».

— У нас осталось мало времени. Сейчас повыскакивают воспитательницы с ведрами, — ворвался в поток её мыслей Друг.

— Ага, — Алиса чихнула от холода и соскочила со скамьи.

Девочка поскакала в сторону скрипучих ворот, радостно насвистывая похоронную песенку. За ее спиной послышались женские крики и причитания, но впереди её… их ждало светлое будущее.

1 глава. Деньги пахнут

— Мы пойдем в храм — и точка, — молвлю беззаботно я, вылив остатки травяного отвара в медную раковину. Свежий мятный запах немного обжигает ноздри, из-за чего отражение в зеркале с отколотым краем морщится. Однако довольная усмешка всё равно отражается на устах — как же мне нравится поступать наперекор ему. Недовольное фырканье, распространяющееся вибрацией по телу, непроизвольно разводит победоносный костер где-то под сердцем. Я горделиво выпрямляю спину, расправив плечи, и свысока гляжу на собственное отражение, словно могу разглядеть в замызганной стекляшке его черты лица. Из-за этого он вскипает ещё сильнее — мурашки бегут по запястью левой руки.

— Нет, — голос Друга в голове отражается эхом, словно от стен пещеры. Я в ответ закатываю глаза и приподнимаю руки, намереваясь упрямо сложить их на груди, но левая рука, как и ожидалось, отказывается подчиниться. Значит, Друг решил хоть немного выйти на физический уровень в нашем глупом споре, в котором я не собираюсь сдаваться. У меня ведь есть какое-никакое преимущество: возможности Друга весьма ограничены — голос в голове, да левая рука, что всегда бьет четко в цель. У него не было и нет собственного тела.

— Мне плевать, чего ты там хочешь, а чего нет. Сегодня будет праздник у приверженцев Истинных Богов. — Поднимаю правую руку над собой, разглядывая вереницу шрамов на бледной коже. Знаки, что, по мнению воспитательниц, должны напоминать мне, насколько я ничтожна и несносна. На деле же тонкие полоски шепчут мне о том, насколько невозможно жить по придуманным другими людьми законам. Я вальяжно опускаю руку и хватаю с плетенной корзины двусторонний плащ. — Мне хочется посмотреть.

Под ребрами у меня не теплится вера в эфемерных богов и их хранительниц, и будучи ребенком, на службах зачастую я сладко спала, прикрывшись папкой с нотами. До сих пор не способна понять ни одного религиозного фанатика, населяющих наш забытый хранительницами город. Они лбы разбивают у входа в храмы, воспевают их деяния, но почему-то в Бьюттерирайте солнце светит все меньше и меньше.

— Ты специально доводишь меня?

Приятная нега после чужого зевка ползет змеей под кожей, когда я покидаю ванную комнату, что мне даже кажется, что это не Друг зевает, а я. Трясу головой, дабы сбросить остатки сна, и выворачиваю плащ на бордовую сторону — любимый цвет Лайлы. Левой рукой Друг помогает накинуть плащ на плечи.

— Нет. — Всего несколько простых манипуляций пальцами, и мне удается завязать тугой хвост. — Там действительно будет на что посмотреть. Давно не видела Лайлу в платочке, да золотистом сарафанчике.

Я перечисляю причины, почему именно сегодня нам так необходимо оказаться в храме, попутно переворачивая подушки в поисках маски. Как же нелепо, что я способна украсть абсолютно любую вещь, но постоянно что-то теряю! Сухая Война с северянами закончилась пять лет назад, а электричество — недавнее изобретение — подали вновь только в заведения и дома, чьи хозяева могут себе это позволить. Из-за этого мне приходиться возиться в полумраке, спотыкаясь и путаясь во всяком хламе, пока не наступаю на черный мешочек с излюбленной маской.

— И не обчищала карманы тупоголовых зевак. — Запоздало откликается Друг.

— Нам ведь было очень весело тогда, — хмыкаю я, засовывая мешочек за пазуху. Забавно было только сначала, когда мы с Другом открыли для себя преступный мир и поняли, что виртуозно умеем отнимать чужое. Сейчас же остался лишь хладнокровный азарт в венах.

— Тогда мы не были теми, кто мы сейчас.

— Стервятник звучит глупо, но не так пафосно, как ястреб.

***

— Есть в этом некая власть, — молвит Друг под режущие звоном разбитого стекла песнопения прихожан. Он частенько ехидно подмечает, что ему каждый раз словно пережеванные осколки в уши запихивают — настолько он ненавидит любое пение.

Я согласно киваю, стоя в храме, окутанном странным дурманом свечей, да каких-то благовоний. От всех этих примочек для обрядов только сильнее начинает болеть голова, что и без того нередко жужжит потревоженным ульем из-за духоты в обители хранительниц. Если бы не Лайла, то я, на радость Друга, обходила это место стороной. Нам повезло, что мы опоздали на церемонию, и пришли как раз в тот момент, когда прихожане заканчивали воспевать деяния хранительницы Хейли, а помощники проповедника раздавали белые лилии.

Я тоже принимаю ненавистный цветок, чтобы не выделяться из толпы, но не прислоняюсь к лепесткам, на которых еще блестят капельки, освященной на мощах Серен воды, лбом и перечислять шепотом самые страшные прегрешения за прошедший год. Грешков у нас с Другом накопилось три вагона и маленькая тележка, — и это только за последнюю неделю. Когда помощники отходят подальше, я, презрительно фыркнув, сминаю бутон и кидаю на пол.

Женщина рядом тихо молвит, что чересчур разгневалась на мужа за интрижку с молоденькой девушкой. Однако она простила его, не очернила свое сердце и помыслы черной яростью. Каждый раз подобные действа вызывают у меня внутренний приступ истерического смеха. Мне слабо верится, что люди, населявшие нашу страну больше полувека назад, возносили кого-то до сана хранительницы, дабы потом носиться, как идиоты с вонючими палочками, цветочками да корешками, умоляя богов и их хранительниц простить им измены и прочую ересь. Нет, они действовали.

«— А ведь даже посмеяться нельзя. Выгонят из храма» — Я не сразу понимаю, кому именно принадлежит эта мимолетная мысль: мне или же моему вечному спутнику.

2 глава. Притон Гончих

Притон Гончих прячется в самом злачном закоулке Бьюттерирайта, а точнее его присутствие нагоняет мрак и заставляет людей обходить эту улочку стороной.

Я предусмотрительно надеваю маску с клювом стервятника и накидываю плащ черной стороной на плечи, затолкав юбку за пазуху. За нами могли устроить слежку при приближении к берлоге отпетых бандитов. Мы с Другом никогда не были последними дураками, и понимаем, что за раскрытие личности мелкого, но ловкого, воришки определенные люди отвалили бы приличный мешочек монет. По крайней мере, меня в этом яро убеждает Друг, но мне не особо верится в такую чепуху. Если какие-то толстосумы и захотели бы видеть Стервятника на блюдечке с серебряной каймой — нам бы уже давно не сносить головы. К тому же немногие, по моим подозрениям, понимают, что Стервятник — девушка. Природа не одарила меня пышными формами, а костюм Стервятника помогает мне походить на мальчишку. Грудь особо не выделяется, но на всякий случай я все равно пользуюсь утяжкой, чтобы поддерживать миф о мальчонке из детского дома, который зарабатывает тем, что отбирает самые смачные заказы у более закаленных коллег по ремеслу (если мордобой и воровство можно назвать таковым).

Влажная галька неприятно липнет к подошве начищенных длинных сапог. Я стискиваю зубы, представляя, как буду снова выковыривать камешки из зазубрин на подошве.

— Перстень, — напоминает Друг. — Или мальчишка лишился особого расположения Лайлы?

— Завались. — Я натягиваю перстень поверх кожаной перчатки. Кольцо с черным камнем, который рассекает кривая серая линия — из-за чего он немного напоминает кошачий глаз —, туго идет. Но я не собираюсь снимать перчатки — хоть какую-то преграду между мной и этими троглодитами из шайки Лайлы. Когда-то мы с Другом позволили ей жить, и теперь женщина — наша должница до гроба.

Обветшалые двери распахиваются с невиданной силой, Друг всегда бьет четко. Дверца ударяется об кирпичную стену так сильно, что чуть не слетает с петель.

— Стервятник, тебя скоро заставят сменить все двери.

Мэди, приятная блондинка за стойкой на входе, складывает руки с аккуратными ноготками в замок и облокачивается на свой столик, в попытке хоть немного приблизиться к знаменитому Стервятнику.

Я молча наклоняю голову, уставившись пустыми и темными глазницами на девушку. Порой мне хочется с ней поговорить по душам, потому что она всегда добра и мила. Рядом с ней невольно появляется ощущение безопасности, поддержки и принятия. Но голос может выдать нас с Другом с потрохами. Мужчин, даже юных и хилых, боятся больше, чем женщин.

— Все молчишь, — разочарованно вздыхает Мэди. — Иди, тебя нет смысла записывать. Бери лучшее.

Блондинка кивает в сторону доски, усеянной множеством бумажек, некоторые из которых измяты или же вообще пожелтели от старости. Я кланяюсь так благородно, как только могу.

— Как же сильно ей хочется о ком-то заботиться. Сиротка — идеальный вариант, — театрально зевает Друг. — Скукота.

Я сжимаю кулаки до боли в пальце, который закован в стальную тюрьму перстня. Иногда выходки «соседа» по разуму выводят меня из себя, но я привыкла отпускать подобные ситуации. Нужно лишь глубоко вдохнуть и досчитать до трех, пяти или десяти… успокоение в конце концов приходит.

Наш жадный взгляд мечется по доске с заказами, пропуская те, что уже висят здесь полгода, а то и год. Никому не хочется устраивать слежку за женой какого-то фермера за копейки, или ловить молоденького мужа обеспеченной старушки на измене. Копаться в чужом грязном белье (особенно нижнем) — унизительное занятие. Никто даже за большие деньги не возьмется за подобное. Уж точно не Стервятник.

— Это нам подходит, — объявляет Друг. — Не знаю, кого этот чудила собрался обокрасть, но работенка явно того стоит.

Я и сама уже несколько минут пялюсь на один очень краткий, но заманчивый заказ. Заказчик немногословен: выкрасть папку документов из частного дома, а сумма будет равна той, которую запросит исполнитель сея действа. Всем бы обладать такой ясностью ума и пониманием, чего тебе на самом деле нужно. Мы с Другом терпеть не можем долгие и пламенные речи. Зачем говорить десять слов, если все можно описать в двух? Одна из причин, по которой мы не любим проповеди в храмах.

Если этот человек не оборванец, решивший поиграть с большими дядями, то мы сорвем большой куш. И никого не нужно убивать — просто сказка.

Не успеваем сорвать бумажку, как нас накрывает огромная тень. Я сразу же догадываюсь, кто это.

— Горошек, — высказывает Друг мое предположение. Да, Горошек — единственный, кто до сих пор нас задирает в Притоне Гончих. Зависть ли это положению Стервятника? Или его тупоумие? Я считаю, что и то, и то. Однако, однажды этот паренек выполнил один из тяжелейших заказов — сорвал поставку зеленого горошка из восточных земель, помог мекролвскому[1] дельцу занять эту нишу — чем и заслужил свое забавное прозвище.

— Стервятник, ты не торопись, — громила перекрывает нам путь для отхода, заслонив проход к выходу своим тучным телом, из-за которого обеспокоенно выглядывает Мэди. — Ты уже всех изрядно достал. Забираешь самые жирные куски, а ребяткам оставляешь одни крохи.

Кажется, никто не брал этот заказ, ожидая, когда именно Стервятник за него возьмется и Горошек сможет снова устроить с нами перепалку!