Волны памяти

Глава 1.

Я открываю глаза и вижу синюю бездну... Она пугает и манит. Затягивает в чернеющую глубину, похожую на летнее ночное небо – даже пузырьки воздуха, порождаемые движением моих рук, светятся, как звезды. Если смотреть с этой стороны, то передо мной не бездна, а Вселенная...

Внезапно всё внутри сковывает необъяснимым спазмом, который парализует сознание. И также внезапно приходит осознание того, что я не могу дышать. Даже маленький вдох сделать не получается. В панике отчаянно машу руками, но кроме пузырьков воздуха, которые вырываются из меня и исчезают в темноте, со мной ничего не происходит. Страх смерти, которая, словно рыба, раскрыла надо мной свою пасть, накатывает так сильно, что вот-вот проглотит меня раньше того, как я задохнусь в этой пучине.

Но в этот момент невидимая сильная рука толкает меня вверх. Бездна расступается, я стремительно поднимаюсь к свету. С трепетом жду тот миг, когда смогу вынырнуть на поверхность. Вокруг меня уже совсем светло, яркие лучи вспышками пробиваются со всех сторон, глазам становится больно и хочется зажмуриться. До меня уже доносятся звуки оттуда – с поверхности воды. Кажется, что вот-вот я достигну желанной цели.

Рывок... и я просыпаюсь.

Это пробуждение совсем не похоже на ожидаемое мной выныривание из воды. Никаких лучей солнца, а только светящие в лицо лампы, вместо чаек, парящих над морем, куча людей в белых халатах и масках, нависших надо мной.

Они суетятся, что-то говорят на непонятном языке, и это очень меня пугает. Пытаюсь вспомнить, что со мной случилось, но в голове черная дыра, похожая на ту бездну, из которой я мечтала выбраться во сне.

- Мадам, не волновайтесь, с вам всьо будьет хорощо, - на ломаном русском говорит мне один из врачей, который снял медицинскую маску, и становится понятно, что передо мной азиат. Получается, я не в России?

Хочу спросить, где я и что со мной произошло, но во рту пластмассовая трубка, которая мешает дышать и вызывает рвотный рефлекс. Хочу откинуть её, но обнаруживаю себя привязанной к кровати.

Мои попытки мычать и выпутываться остаются без внимания. Хотелось заплакать от бессилия, но слёз будто не было в организме, только страх и пустота...

Спустя около получаса с меня всё-таки сняли злополучную кислородную маску, отцепили какие-то проводки, но руки так и не освободили, и куда-то повезли. Везли, по моим ощущениям очень долго, меня даже укачало, и я начала отключаться, но вдруг услышала четкую русскую речь и тут же проснулась.

- Элен, ну наконец-то! Как ты всех напугала! – кричал женский голос где-то справа, метрах в десяти от меня.

Я повернулась посмотреть, на говорящую и на саму Элен, которая её чем-то напугала, но увидела только одну девушку неопределенного возраста, которая смотрела ... на меня и стремительно приближалась.

- Я не Элен, - прочему-то первое, что захотелось ей сказать.

- А кто же? – настороженно и уже намного тише произнесла она.

В это время моя кровать остановилась перед пластиковой дверью, с которой возились двое медбратьев, которые сопровождали меня в поездке по больнице.

- Так кто же ты? – повторила свой вопрос девушка, похожая на куклу. Нет, не на Барби. На какую-то другую, название которой я не могла вспомнить. У девушки всё было огромным: огромные губы, которые при разговоре хлопали одна о другую и казалось создавали дополнительный шум; ресницы были настолько густые и изогнутые, что в этот изгиб можно было бы положить малыша сказочной Дюймовочки и укачивать его. Правда, учитывая, как часто она моргала, малышу бы не понравился такой аттракцион. Но самым отталкивающим в этой особе были ногти. Даже правильнее было бы сказать - когти. Они, словно продолжение длинных тонких пальцев, создавали ощущение. что передо мной не женщина, а спрут с огромным количеством щупальцев.

Меня завезли в палату. Девушка осталась в коридоре, так и не получив моего ответа. Медбратья переложили меня с кушетки на обычную постель, и в этот миг вдруг стало так удобно, тепло и спокойно, что я погрузилась в сон.

Не знаю, сколько я находилась в царстве морфея, но проснулась от того, что в палату вошли какие-то люди – двое мужчин и девушка – и тут же начали меня радостно приветствовать и поздравлять. Они говорили на русском, но смысл их слов был мне не понятен.

Громче и эмоциональнее всех был мужчина лет пятидесяти. Он был среднего роста, с начинавшейся проседью и уже хорошо заметным животиком, но несмотря на это одет был, как заправский модник: в рваные джинсы, зауженные книзу, футболку оверсайз с принтом в виде каких-то черепов и графити. Выглядело это глупо и несуразно. Он первым кинулся ко мне и полез целовать меня в щеки. Влажные пухлые губы мерзко холодили кожу, и я уворачивалась, как могла.

- Не надо, пожалуйста, - только и смогла пропищать, чтобы остановить его лобызания, которые сместились уже к моим рукам.

- Элен, мы так волновались, - подключается еще одна девушка примерно одного возраста с той, что пристала ко мне в коридоре. – Мэри такая расстроенная там сидит, - она показывает рукой куда-то за спину, - говорит, ты не захотела с ней разговаривать.

- Вы кто? – задаю вопрос, как только мне предоставляют такую возможность. – И почему я должна с вами разговаривать?

В палате повисает тишина. Девушка и престарелый модник тревожно переглядываются, а третий мужчина, с виду лет сорока, на которого будто никто и не обращал внимания всё это время, говорит:

- Доктор же сказал, что у неё амнезия, что вы пристали к человеку?

Амнезия... Это же потеря памяти?

Я пытаюсь понять, прав ли этот человек, и копаюсь в своей голове, чтобы вспомнить... А что вспомнить? Мыслей не было никаких.

- Элен, - снова позвала меня девушка.

- Я не Элен, - снова повторила я на автомате то, что единственное казалось мне важным.

- Ты не помнишь даже своего имени? – поразилась девушка.

И тут до меня начало доходить. Я ведь не могу ничего ей возразить, потому что... не помню своего имени! Отсутствие мыслей и воспоминаний – это же и есть амнезия.

Глава 2.

Идеально белые стены и такой же потолок. Белый шкаф в углу, белый стол и два стула. Обстановка палаты будто специально подобрана под человека с потерей памяти – чистый лист внутри и снаружи: пиши, что хочешь. Прошлого нет.

Пытаюсь найти хоть какой-нибудь изъян, за что-то зацепиться взглядом, но вокруг меня только чистота и сияние.

«Вечное сияние чистого разума». К чему мне это вспомнилось? Что это вообще означает? Это лежало где-то в моей голове и вот внезапно всплыло. Может, так всплывут и другие воспоминания?

Сегодня я не смогла узнать никого из приходивших людей. Они рассказали, что меня зовут Елена, но я ненавижу это имя, поэтому называть меня можно только Элен и никак иначе.

Мне это очень странно. Внутренне у меня нет отторжения от имени Елена. А вот Элен звучит чужеродно – всякий раз, когда меня так называли, мне хотелось произнести одну и ту же фразу, что я не Элен. Может, у меня были какие-то причины не любить это имя? На этот вопрос мне пока никто не дал ответа.

Зато мне сообщили другую информацию о женщине, с которой я будто только знакомлюсь. Оказывается, мне на прошлой неделе исполнилось двадцать восемь, у меня есть муж и мы с ним и компанией друзей приехали сюда отмечать мой день рождения. «Сюда» - это в Тайланд. Мне сказали, что я очень люблю эту страну, и меня знает уже добрая часть полуострова.

Я спросила у моих посетителей, как я потеряла память, но из оборванных ответов поняла только то, что это случилось, когда я упала за борт яхты. Подробнее, якобы, может рассказать только мой муж, который , кстати, должен приехать буквально вот прямо сейчас.

После их ухода прошло уже два часа. За это время я успела переварить всё услышанное за сегодняшнее утро, позавтракать и много-много раз отрепетировать, как я буду прикидываться спящей, когда мой супруг, а по сути – совершенно чужой мне человек – войдёт в белые двери палаты. Я прикинула тысячи вариантов, как он может выглядеть, напрягала голову изо всех сил, чтобы вспомнить хоть отдаленно его очертания или что-то, связанное с ним, но безрезультатно. Казалось, даже фантазия отключилась, и ни один образ не проник в голову.

Я ждала и боялась встречи с ним. С одной стороны, я не знала, как мне реагировать на чужого мужчину, с которым у меня, очевидно, были очень близкие отношения, как жить дальше под одной крышей с тем, о ком ничего не знаю... С другой – он, оказывается, единственный мой близкий человек в этом мире, ибо, как успели мне поведать друзья и свекр, тот мерзкий молодящийся дядька с влажными губами, - я выросла в детском доме и родственников у меня нет.

Этот факт, несмотря на то, что я страдаю амнезией и всё равно бы не вспомнила никого, меня сильно огорчил. Почему-то внутри была уверенность, что встреча с родным по крови человеком помогла бы мне вернуть память...

В палату входит мужчина в белом халате. Нет, это не мой муж, это тот самый человек, который на плохом русском языке говорил со мной в реанимации. Я немного разочарована, что это не мой супруг, но рада, что не свекр и не подруги.

- Добрый день, Элен, - с натянутой улыбкой произносит он.

- Здравствуйте.

- Как ви себья чувствуете? Голова больит? – доктор задаёт стандартные вопросы, а я честно отвечаю. что с моим самочувствием всё хорошо.

- Ми будьем готовы вас отпустить домой завтра. В Россия очьень хороший врачи, у вам всьо будьет хорощо.

Я уже заметила, что тут мне постоянно повторяют эту фразу, и всякий раз она вызывает всё больше раздражения. Как может быть всё хорошо в моём положении?

Мне хочется высказать свои эмоции доктору и попросить не говорить больше этого, но только я открываю рот, чтобы возмутиться, как дверь в палату распахивается, и я зажмуриваюсь от слишком яркого света, который резко проник в мою темную комнату. Перед тем, как закрыть глаза, я всё же увидела в этом сиянии силуэт мужчины, и мне показалось, что это не свет из коридора так ослепил меня. В голове запечатлелся образ, источающий свечение. Меня прошибло внутри словно разрядом реанимационного дефибриллятора. Сердце забилось сильнее, мне захотелось поскорее увидеть черты лица того, кто вошёл в палату. Я распахнула глаза...

Моя палата снова была погружена в полумрак, который я попросила создать уходящих первых гостей. Доктор стоял на том же месте, где и был пару секунд назад, только теперь рядом с ним стоял мужчина и пожимал ему руку.

Свечения никакого, конечно же, не было. Пока они говорили с доктором по-английски (я разбирала некоторые слова, улавливая общий смысл, но многое не понимала, видимо, в своей той жизни я не знала этот язык на хорошем уровне), я рассматривала профиль своего мужа. На голову выше доктора, что говорит о его значительном росте, крепкий, даже подкачанный, что выдаёт футболка, обтянувшая мышцы на руках. Его лица в анфас я не видела, но из представленного для моего обозрения, можно было отметить прямой нос и крепкий подбородок с легкой щетиной.

Мужчина не посмотрел на меня ни разу с того момента, когда я открыла глаза. Мне стало не по себе, и от пробежавшего холодка я поёжилась, но продолжила наблюдение. В течение нескольких минут он разговаривает с врачом, и даже короткого взгляда не кинул в мою сторону, будто меня и нет здесь. Единственное, что выдавало волнение в мужчине – его отрывистая жестикуляция и дергающийся кадык.

Наконец, они с доктором попрощались, и мой супруг повернулся ко мне. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, я рассматривала красивое лицо с карими глазами в окружении черных завивающихся ресниц, родинку на скуле, красивые рельефные губы. Его лицо казалось мне идеальным... и смутно знакомым! Я впервые поймала себя на мысли, что глядя на него, где-то появился отклик. Я так обрадовалась этому чувству, что даже немного задохнулась при очередном вдохе. Если бы этот мужчина подошел ко мне с поцелуями и объятиями, то я бы, наверное, не оттолкнула.

Но вышло совсем иначе...

- Привет, - обыденно произнёс мой муж и, будто нехотя, подошёл ближе. – Как чувствуешь себя?

Глава 3.

- Удобно, да? Как ты и хотела: прошлого нет, и можно всё начать с чистого листа?

Этот красивый мужчина, которым я только несколько минут назад любовалась и радовалась первым проблескам воспоминаний, теперь стал совсем другим. Я пыталась разглядеть хоть что-то знакомое, но вся его красота будто покрылась коркой льда. У меня внутри затрепетал страх. Захотелось закрыть глаза и не видеть этого укоряющего взгляда, и вместе с этим спросить, что же такого между нами произошло, что он воткнул в меня столько острых слов? Не могли ему не сказать, что моя амнезия не придуманная, почему же он так ранит? Неужели я могла сделать ему настолько больно, что теперь получаю такой ответ?

- Что ты молчишь? – с вызовом нападает на меня мужчина, обвиняя в чем-то, о чем я не имею представления. Да я даже имени его не знаю!

- Мне нечего тебе сказать.

Я вру. Мне хочется задать ему огромное количество вопросов, мне столько всего нужно знать о себе, о нём, о том, что произошло… Но с огромным разочарованием я вынуждена признать, что пока не встретила среди окружающих меня людей ни одного, кому могла бы довериться.

- Ну, раз так, - говорит он после некоторого раздумья, - то не вижу смысла тут торчать, - эти слова бьют наотмашь. – Завтра приеду к пяти, как сказал доктор. Будь готова.

Не прощаясь, он уходит. Я словно загипнотизированная продолжаю смотреть на белую дверь, пока что-то холодное не попадает на кожу. Опускаю взгляд и замечаю, что руки дрожат, а на тыльной стороне ладоней капли. Оказывается, я уже какое-то время плачу…

И тут в моё сознание проникают слова: «Отче наш, иже еси на Небесех». Я повторяю эту фразу несколько раз. Точно знаю, что это молитва. Не «помню», а просто «знаю». Как то, что земля круглая, а «жи-ши» нужно писать с буквой «и». Но я не могу вспомнить продолжение. Повторяю снова и снова, но кроме первых шести слов больше ничего на ум не приходит.

Почему вообще в голове появились эти слова? Я не собиралась обращаться к Богу, не хотела читать молитв. Это само пришло. Но откуда? Может, произошедшее несколько минут назад навеяло какие-то воспоминания? Я мучаю себя этим вопросом, но в мозгу, по-прежнему, вакуум.

К вечеру голова начинает раскалываться на части. А что если дождаться, когда совсем расколется, да посмотреть, наконец, что там скрывается внутри?

В палате появляется медсестра и делает мне укол.

Просыпаюсь я уже на следующий день. Именно «день», ибо часы показывают 11.30. Я проспала почти шестнадцать часов. Наверное, из-за укола, но стоит признать, что чувствую себя сегодня значительно бодрее и лучше, чем вчера.

До самого вечера посетителей у меня не было, но вымоталась я за этот день вполне: меня водили на различные процедуры, брали анализы, проводили какие-то тесты с подключенными к голове проводками, - поэтому когда приехал мой супруг, у меня уже не было сил на то, чтобы злиться на него или обижаться за сарказм и насмешки в мою сторону.

К моему удивлению, он вёл себя сегодня вполне прилично: поздоровался, помог встать с постели и, взяв под локоть, довольно заботливо отвел к машине. Когда я попыталась спросить, не нужно ли нам забрать выписку и документы, он коротко ответил «я всё сделал», и я решила больше не задавать лишних вопросов.

Мы ехали в машине молча. Вернее, я молчала на заднем сиденье, а супруг время от времени общался с водителем. Из этого диалога я узнала самое главное – моего мужа зовут Игорь, так как парень называл его Игорем Эдуардовичем. Отсюда, кстати, следует, что моего мерзкого свекра зовут Эдуард. Вот теперь это имя точно вызывает во мне отвращение, потому что ассоциируется с тем типом, приходившим в первый день.

Меня удивило, что водитель был славянской внешности, и говорили они по-русски, но когда мы все вместе сели в частный самолёт, Игорь представил мне нашего спутника:

- Если ты не помнишь, - бросил он небрежно в мою сторону, - это Валера, твой водитель и охранник.

Валера сначала смотрел то на меня, то на Игоря, потом неловко кивнул и явно ожидал какой-то реакции. Я тут же улыбнулась ему. И это было совершенно искренне: молодой парень, лет двадцати семи – тридцати, выглядел добрым и позитивным. Его речь выдавала южанина: фрикативный «г», и частое «чо», вместо «что». Это совсем не раздражало, а даже немного веселило, особенно когда он пытался произносить тайские географические названия.

В самолете кроме нас троих и, наверное, пилота, больше никого не было. Я было подумала, что, возможно, это такой чартерный рейс специально из-за моей травмы, но когда мы прибыли в Москву и сели на частном аэродроме, а к Игорю подошёл пилот и подобострастно поинтересовался, всё ли в порядке, у меня закралось сомнение.

- Это твой самолет? – не удержавшись, я всё-таки задала вопрос, когда мы остались вдвоем на стоянке, пока Валера отправился за машиной.

- Да, - снова с ухмылкой произнес Игорь.

Отмечаю, что такое ироничное выражение лица ему вовсе не идёт. Пока я наблюдала за ним в самолёте, слушала его голос в разговоре с Валерой, даже забыла, что так говорит мой муж – тот, который со мной не был таким простым и общительным, который колол словами, а не по-доброму подкалывал сейчас своего водителя.

Мне хотелось спросить, куда мы едем, но я понимала две вещи: первое – Игорь снова будет ёрничать, второе – куда бы мы ни поехали, я всё равно не вспомню этих мест, и куда бы меня ни отвезли, я не могу этому противиться.

- Елена Максимовна, - обращается ко мне Валера, когда машина въезжает в ворота огромного особняка. – Я принесу чемоданы к вам в спальню, как только поставлю машину на парковку.

- Хорошо, - пищу в ответ, не зная, как реагировать.

- Не волнуйся, Валер, - тут же подаёт голос супруг. – Я сам её вещи возьму. Сегодня можешь быть свободен.

Игорь посмотрел таким странным взглядом, после которого у меня сковало спазмом горло. Я представила нашу совместную спальню, ухмылку «своего мужа» и пустой огромный дом, который я совершенно не знаю.

Глава 4.

Двухэтажный дом в стиле Хай Тек был воплощением роскоши и господства современных технологий. Большие, во всю стену, окна некоторых комнат напоминали витрины магазинов, металлическая отделка стен прямыми параллельными линиями вызывала ассоциации с офисным зданием. Придомовая территория представляла собой ровное поле с идеально подстриженным газоном и широкими дорожками, выложенными серой плиткой.

По всему участку были расставлены фонарные столбы, дополняющие стиль дома, и кое-где росли кустарники в форме полусфер.

- Это ты не любишь деревья или… - я запнулась, задавая Игорю вопрос. Мне не хотелось отхватить очередную порцию сарказма, но при этом не могла не спросить, почему на такой большой территории нет ни одного дерева.

- Это дизайн-проект, - сухо отвечает Игорь. – И он был тобой одобрен, - всё-таки не может обойтись без иронии…

Я ничего не отвечаю, но мысленно размышляю над его словами. Почему я одобрила такой проект? Здесь ведь ни капли жилого уюта! Ни деревца, ни цветочка, ни скамеечки, чтобы посидеть летним вечером с книгой… Здесь что-то явно не так. Наверняка, у меня были причины выбрать такой дизайн. Я обязательно всё выясню! Нужно только найти человека, кто мог бы рассказать обо мне. Обо мне настоящей, а не той Элен, которую я вижу глазами «подруг», «свекра» и «мужа».

- Ну, наконец-то! – с радостным восклицанием прямо с порога ко мне бросается женщина лет шестидесяти, с сильно морщинистым лицом желтоватого оттенка и одетая в форму официантки какого-нибудь ресторана: светло-голубая блузка, темная юбка-карандаш до середины колена, поверх которой повязан фартук в цвет блузки. – Игорь Эдуардович, Эленочка Максимовна, слава Богу! Мне Валера как позвонил три дня назад, так я спать не могла – всё переживала, как вы там… Эленочка Максимовна, как ваше самочувствие?

- Спасибо, со мной всё хорошо, - натягиваю улыбку, ибо женщина вызывает какие-то странные внутренние ощущения: что-то в ней будто отдаленно мне знакомо, но это совсем не те чувства, которые я испытала и продолжаю испытывать к Игорю, когда он не язвит и не иронизирует в мою сторону. От общения с этой особой у меня появляется волнение и необъяснимое беспокойство. Да и её тон и жестикуляция говорят о том, что женщина не искренна.

- Татьяна, - обращается к ней Игорь, избавляя меня от нужды спрашивать её имя. – Отнесите вещи Элен Максимовны в комнату. Ужин готов?

- Да-да, Игорь Эдуардович, сейчас я вам накрою, вот только подниму вещи Эленочки Мак…

- Не спешите, я сам разберусь, - отрезает Игорь и уходит, оставляя меня с Татьяной в прихожей.

Женщина тут же меняется в лице. Приветливая и лебезящая, она вдруг начинает пристально меня рассматривать, скрывая это за словами, которые уже произносит вовсе не тем тоном, которым она щебетала при моём супруге.

- Вы, что же, Элен Максимовна, совсем-совсем ничего не помните?

- Ничего, - подтверждаю я, пытаясь подавить желание сбежать от её тяжелого взгляда.

- Может, сохранились хоть какие-то воспоминания? – продолжает расспрашивать Татьяна. – Какие-то лица, образы? Может, что-то из детства? – последнюю фразу она добавила будто невзначай, но меня она заинтересовала тем, что при этих словах женщина взглянула в сторону. Это приём отвлечения внимания собеседника, когда говорящий хочет от тебя что-то скрыть. При этом она непроизвольно заломила кисти рук, что выдало её волнение.

- А что я должна, по-вашему, помнить из детства? Детский дом? – на этих словах женщина вздрогнула.

- Откуда… Вам кто-то рассказал про это, видимо? – спохватилась она.

- Да, Эдуард … - я запнулась, не сумев вспомнить отчества, - отец моего мужа.

- Не волнуйтесь, Элен, - женщина назвала меня по имени вполне обыденно, но снова, будто вспомнив, добавила, - Максимовна, мы всё вам расскажем о вашей жизни. Пойдёмте, я покажу Вашу комнату.

Нельзя доверять этой Татьяне, сделала я внутренне пометку. Она что-то скрывает, и, вероятно, ведёт какую-то игру. Нужно будет проследить за ней, чтобы подтвердить свои догадки…

Передо мной открывается огромная спальня с панорамным окном во всю стену. Здесь всё также дорого, стильно, роскошно, как и во всех других комнатах, которые я успела увидеть. В обстановке господствовал минимализм: большая кровать по центру с мягким, но геометрическим изголовьем в серых оттенках, вместо прикроватных тумбочек с двух сторон парящие полки в таких же цветах, огромный экран напротив кровати, словно портал в стене. Единственная вещь, которая мне понравилась в этой комнате – большой светлый мягкий ковёр в центре. То, что он мягкий, я поняла, как только встала на него босыми ногами.

- Что вы делаете? – будто осуждающе фыркнула Татьяна, увидев, как я разулась и сняла носки, чтобы походить по ковру.

- Я расслабляюсь, - спокойно и уверенно отвечаю, не желая оправдываться перед ней. – Устала сегодня и хочется тишины и покоя, - говорю с нажимом, намекая, что ей пора оставить меня в комнате одну.

- Хорошего вечера, - фальшиво улыбается женщина и уходит.

Я сажусь на кровать, так и не убрав ноги с ковра. Голова снова раскалывается жуткими болями. Доктор предупредил, что боли могут сохраняться довольно долго, и дал мне с собой таблетки, которые помогут избавиться от них и преодолеть бессонницу.

Я вспоминаю, что положила коробку в чемодан с вещами, так как дамской сумочки мне никто не принёс. Открываю молнию и просовываю руку внутрь, пытаясь нащупать нужный мне предмет, но ничего не попадается. Тогда я кладу чемодан на пол и открываю его полностью – видимо, таблетки при переносе вещей провалились глубже. Начинаю рыться в поисках маленькой коробочки и вынимаю одну вещь за другой: шелковые сорочки, ажурное нижнее бельё самых нескромных фасонов и с лейблами каких-то дорогих брендов, вечерние платья в пайетках и стразах, длиной напоминающие майки или, на худой конец, туники…

Мне становится жутко от увиденного – неужели я это носила??? Даже сейчас при рассматривании гардероба у меня краснеют щеки, как же я смогу надеть хоть что-нибудь из этого на себя?

Глава 5.

- Смотрю, ты основательно готовишься к сегодняшней ночи, дорогая? Выбрала уже себе комплектик?

Хотелось съязвить в его же духе и выдать что-то наподобие «сам выбери, если ты такое носишь» или «не привыкла спать обмотанной нитками», но прикусила язык.

Во-первых, хоть с виду Игорь и не похож на маньяка, но я его совершенно не знаю, и чего от него ожидать – только предстоит выяснить. Поэтому дразнить его точно пока не стоит.

Во-вторых, отвечать сарказмом на сарказм – значит продолжать эту традицию, а мне хотелось бы наоборот поскорее её прекратить и нормально уже поговорить.

- Да, я подготовилась к ночи, - говорю спокойно, проходя мимо и забирая из его рук бельё. – Выпила таблетки, которые мне прописал доктор, - показываю ему коробку и кладу на парящую полочку со стороны окна. – И комплектик, как ты выразился, я тоже выбрала подходящий. Думаю, что сегодня прекрасно посплю в этом.

Я хватаю первую попавшуюся футболку из чемодана и что-то, похожее на леггинсы. Игорь всё это время просто следил за мной, не произнося ни слова и даже не шевелясь.

- Если ты не против, я бы хотела остаться одна.

- А если я против? – с вызовом тут же отвечает муж, а я непонимающе смотрю на него. – Это наша общая спальня. Ты – моя жена. Мы шесть лет спим в этой постели. С какой стати я должен куда-то уходить?

Я захлебнулась воздухом. Сердце заколотилось в бешеном ритме от негодования.

- Я не буду спать с тобой, - чеканю глядя в красивые карие глаза.

- И с кем же будешь? – специально делает акцент на другом слове Игорь, встаёт с кровати и идёт на меня. – Кого тебе пригласить? Кирилла, Валеру или, может, Виктора? Кого из них хочешь вспомнить первым?

Последние слова он говорит, нависая надо мной в нескольких сантиметрах от лица. Его взгляд злой, колючий, но вместе с тем в нём плещется что-то еще. Неужели, это - желание?

Мне становится так обидно от того, как он нарочно унижает меня своими обвинениями, что я не выдерживаю. Забыв, что собиралась не реагировать на его провокации, я залепляю Игорю звонкую пощечину.

Он этого никак не ожидал. Игорь обескуражен и, кажется, в ярости. Я с затаившимся страхом жду, что он сделает дальше, готовясь к самому неожиданному. С полминуты мы смотрим друг на друга не мигая. Моя цель – показать, что я решительна и не боюсь (хотя на самом деле боюсь), а он будто пытается что-то увидеть во мне или собирается с мыслями, или борется с какими-то желаниями. Так или иначе, Игорь резко разворачивается и покидает комнату. Он не хлопает дверью. Он её даже не закрывает…

Смотрю на дверной проём и думаю, что это могло бы значить? Люди хлопают дверями, чтобы оставить за собой последнее слово, чтобы продемонстрировать свою обиду или выместить на неживых предметах свою злость на живых. А если человек открывает дверь, но, уходя, оставляет её открытой? Может, это безразличие к тому, кто остаётся там, откуда он вышел? Или зацикленность на собственных переживаниях, не позволяющая концентрироваться на каких-либо других вещах? А может, это декларирование оппоненту права выбора: хочешь оставайся там, где ты есть сейчас, или можешь последовать за мной…

Я подхожу к двери и… закрываю её. Мне нравится Игорь, он вызывает трепетное волнение где-то в районе живота. Я внутренне ликую, что он мой муж, и хотела бы стать ему настоящей женой. Но не сейчас. Я хотела бы любить Игоря, но чтобы любить кого-то нужно сначала полюбить себя. А я слишком плохо себя знаю для этого.

Да, мне нужно сначала разобраться с тем, кто я такая, узнать, что произошло со мной, понять, почему Игорь не верит в мою амнезию. А еще надо бы выяснить, кто те мужчины, имена которых сегодня называл мой муж? Кирилл, Валера, а кто третий? Забыла третье имя… Неужели у меня мог быть роман с ними? Или просто у меня ужасно ревнивый муж и подозревает всех, кто находится рядом?

Как же мне не хватает тех, кто мог бы прояснить хоть какие-то из мучавших меня вопросов…

Глава 6.

Замечательные всё-таки таблетки дал мне тайский врач. Вот уже две ночи подряд я сплю сном младенца, не вижу кошмаров, не мучаюсь от бессонницы, и, самое главное, на утро чувствую себя бодро.

Сегодня я встала довольно рано, что было понятно по неяркому свету, робко пробивающемуся через стеклянную стену. Машинально попыталась нащупать под подушкой телефон, чтобы посмотреть время. Телефона там не оказалось. Да его вообще у меня не было. А привычка, видимо, – была! Это открытие стало для меня очень важным, я ведь начинаю знакомиться с собой, и каждая мелочь здесь играет большое значение.

Попыталась проанализировать. Зачем мне смотреть на время с утра? Я где-то работала? Но почему мне никто не сказал об этом?

Почему-то мысль о работе меня воодушевила. Я попыталась представить, кем я могла бы быть по профессии, но в голову приходили только какие-то стандартные специальности: врач, учитель, инженер.

Врач... Могла бы я быть доктором? Пытаюсь представить себя в кабинете, принимающей пациента. Отторжения нет. Пожалуй, это возможно. Только интересно, смогу ли я вспомнить что-то из своей профессии?

Учитель. Множество детишек, кричащих, бегающих и прыгающих вокруг. Эта картина заставила широко улыбнуться. Даже если я не была учителем, то наверное, хотела бы им быть...

Инженер. Звучит страшно. Вряд ли я могла бы связать свою жизнь с цифрами, графиками и техникой.

Похоже, что Елена Максимовна Петропавловских гуманитарий...

***

В доме тихо, но ощущения, что все спят, нет. Где-то едва слышно льётся вода, с улицы доносится гул голосов, в какой-то из комнат явное движение.

Я спускаюсь со второго этажа, рассматривая всё вокруг. Мне интересно найти хоть какую-то вещь, которую я могла бы вспомнить.

Весь дом обставлен в едином стиле. Здесь минимализм в каждой детали. Даже картины на стенах такие, будто стояла задача изобразить минимум предметов, потратив при этом минимум краски: черный круг, серые параллельные линии. Была даже просто черная рамка с белым фоном.

Я вошла в большую комнату, которая, очевидно, являлась гостиной. Здесь было так же скучно, уныло и до тошноты концептуально и современно. Совершенно неуютный диван, напоминающий лежанку, который только благодаря подушкам, создаёт подобие жилого помещения. Такие же кресла, расставленные вокруг журнального столика в центре, который больше похож на большую коробку из-под обуви. Черную, лаковую коробку, в которой возможно, до сих пор лежат рыбацкие заброды. Но никто из посетителей этой комнаты, наверняка, даже не догадывается об этом, потому что сверху на этом гробике неправильной формы стоит «ваза». Ну, как – ваза... Скорее, урна. В таких хранят прах предков в американских фильмах. Интересно, для чего она здесь?

В этой комнате есть несколько напольных ламп, точь-в-точь таких же, как фонари на участке. Окна во всю стену, без каких-либо штор или занавесок, создают ощущение, будто ты находишься не в доме, а на улице. Хотелось бы сказать «на веранде», но мысленно это слово ассоциируется с чем-то уютным, домашним, а нахождение здесь вызывает прямо противоположные чувства. Я будто попала в какое-то апокалиптическое будущее, которое населяют люди-роботы. Огромный экран на полстены как нельзя лучше вписывается в интерьер – это словно портал в этот «дивный новый мир».

- Хаксли, - слышу голос за спиной, который вырывает меня из мыслей.

- Что? – поворачиваюсь на звук и замираю, увидев мужчину в новом для меня образе.

На Игоре белая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, серый строгий костюм и классические туфли в тон. Поза расслабленная, он стоит, привалившись одним плечом к дверному косяку и внимательно меня рассматривает.

- Олдос Хаксли – это автор романа «О, дивный новый мир».

Похоже, что последние слова я всё же произнесла вслух. Но я и понятия не имела, что они значат.

- Не знал, что ты читала его… - будто сам с собой размышляя, говорит мужчина.

- Ты много обо мне не знаешь, - тут же подхватываю эту мысль, чтобы продолжить разговор и, возможно, растопить лед между нами.

- Это уж точно, - ухмыляется Игорь. – Но знаешь… Мне это и не надо.

- Почему ты так говоришь? – делаю к нему шаг и умоляюще произношу. – Что я сделала тебе? Можешь нормально объяснить причины своего отношения?

Какое-то время он молчит и будто решается на что-то, а потом говорит:

- Доктор сказал, что рано или поздно память к тебе вернется. Наберись терпения, дорогая. Я же терпел тебя шесть лет…

Выплюнув мне лицо эти слова, он ни секунды не задержавшись, разворачивается и просто уходит. Спустя несколько мгновений хлопает входная дверь. Игорь ушёл, оставив меня «обтекать». После услышанного возникает одно желание – выйти в это отвратительное панорамное окно. Но во-первых, это первый этаж и, во-вторых, вряд ли такой поступок хоть что-то решит.

Я бреду по этому мерзкому дому, уже не вглядываясь и не разбирая его обстановки. Здесь всё чужое, не моё. Я этого не помню и не хочу вспоминать.

Мне нужно попасть на кухню. Ужасная жажда мучает с самого момента пробуждения. Я заметила, что так всегда после приёма таблеток.

Долго бродить в поисках не пришлось, ибо до меня стали доносится сначала запахи готовящейся еды, а приблизившись, я услышала разговор.

- Куда это Игорь Эдуардович так быстро уехал? – узнала я голос Татьяны. – Даже не позавтракал.

- Ему в офис нужно срочно, - этот неприятный тембр я уже слышала. Он принадлежит отцу Игоря. - Я дал ему задание, которое не терпит до завтра. Так что сегодня его не жди раньше ужина. Кстати, ты тоже можешь отдохнуть сегодня. До обеда не появляйся в доме, поняла?

Мне показалось, или последнее слово он произнёс с нажимом? Как же не хочется мне видеть этого типа и тем более оставаться с ним наедине, а последнее неминуемо, если Татьяна покинет дом.

Собираюсь незаметно развернуться и сбежать к себе в комнату, но тут же слышу позади фальшивую радость:

Глава 7.

Открываю глаза снова в палате. Здесь всё не так безупречно, как в тайской клинике, но мне нравится. Моя палата больше напоминает жилую комнату, чем та, в которой я хотела умереть, всыпав в себя всю пачку прописанных мне препаратов.

Урывками помню, как надо мной суетились люди в белых халатах, среди которых я различала лишь одно лицо. Перед глазами постоянно стояло лицо Игоря. Может, это были галлюцинации от интоксикации, я не знаю, но он был единственным, кого мне хотелось видеть. А самое главное – он смотрел на меня совсем иначе, чем обычно. В его глазах было беспокойство и… боль? Или страх? Неужели, он не хотел моей смерти? Или я всё это себе придумываю?

- Эленочка, как вы нас напугали! – скалится Татьяна, которая сидела у моей кровати.

- Замечательно, что вы пришли в себя, - говорит незнакомый мужчина, который, по-видимому, был священником: на нём черная риза, поверх которой надет священнический крест.

- Здравствуйте, батюшка, - цепляюсь за него взглядом, боясь, что он уйдёт. – Вы ко мне пришли?

– Я приходил в соседнюю палату, больную причастить и вот услышал, что с вами произошло, - скромно говорит чернобородый пастырь, будто оправдываясь. – Если хотите, могу вас исповедовать…

Он говорит тихо, словно стесняясь Татьяны, на лице которой выражено презрительное недовольство. Но я тут же даю ответ.

- Хочу! Пожалуйста, останьтесь!

Батюшка счастливо улыбается, будто я сделала для него большое одолжение, кладёт на стол свой чемоданчик, достаёт из него маленькую книжечку и крест и подходит ко мне.

Татьяна замечает, что батюшка не может подойти ко мне из-за неё, некоторое время сидит, делая вид, что не понимает, но потом фыркает и встаёт со стула. Она отходит на несколько шагов и становится у стола в двух метрах от нас и демонстративно наблюдает за каждым нашим шагом.

- Исповедь – это таинство, - кротко, словно самому себе даёт наставление батюшка. – На ней могут присутствовать только тот, кто кается, и священник, принимающий исповедь.

После этих слов он поворачивается и назидательно смотрит на Татьяну. Видно было, что ей хотелось сказать ему что-то язвительное, но, видимо, моё присутствие её останавливало.

- Я в туалет схожу, - словно между прочим говорит женщина и наконец оставляет нас с батюшкой наедине.

- Как вас зовут? - спрашивает священник.

- Елена.

- А меня можно называть отец Иоанн. Ну, или отец Иван, если вам так будет удобнее.

- Отец Иоанн, - говорю поспешно, словно боюсь опоздать. – Я скоро умру... – мне действительно очень плохо, сил нет, и кажется, что нахожусь на грани. – Я выпила таблетки... – мне трудно говорить не из-за состояния, а потому, что стыдно признаваться в том, что хотела совершить.

- Я знаю, Елена, - батюшка успокаивающе похлопывает по моей руке своей теплой ладошкой. – Не волнуйтесь, Вы с Вами всё будет хорошо. Ваш муж вовремя вызвал скорую, и врачи смогли спасти вам жизнь.

Я ничего не отвечаю, но по щекам текут слёзы. Получается, я не умираю. Мне дали второй шанс. Или третий?

- Елена, Господь видит наше сердце, Он знает о нас даже больше, чем мы сами знаем о себе...

Эти слова прошивают насквозь.

- Вам рассказали о моей амнезии?

- Нет, простите, я не то имел ввиду, - говорит отец Иоанн. – Порой мы не знаем, на что способны, не видим своих истинных возможностей. Нам кажется, что наша ноша не по силам...

- Батюшка, - прерываю его, - я хотела умереть, потому что я ужасный человек! Вы даже не представляете, насколько я низкая, падшая женщина!

- Елена, послушайте. Когда ко Христу пришла блудница, её хотели побить камнями. Люди видели в ней только грех. Но она искала в Боге спасение. И нашла его. Он заслонил её Собой и сказал всем находящимся там: «Кто без греха, пусть первый бросит в неё камень». Это слова всем нам. Мы не можем считать себя лучше других, только Господь знает, что у человека внутри.

- А если я сгнила внутри? Если у меня ничего хорошего не осталось? – говорю сокрушенно.

- А вот здесь вы не правы, - по-доброму улыбается священник. – Если человек осознаёт, что поступал неправильно, если он раскаивается и хочет исправиться, значит не сгнил он внутри. Наоборот! Ваша жизнь только начинается! Сейчас. В этот самый момент. Вы можете всё исправить, всё изменить. Бог дал Вам этот шанс.

Удивительно, но батюшка повторил ту же мысль, которая крутилась у меня в голове. Неужели, это действительно «шанс»?

- Но как я смогу исправить то, чего даже не помню? – вырывается у меня отчаянный всхлип.

- Постепенно. Начните с того, что знаете, а потом вспомнится и всё остальное. Главное, не отчаиваться, не опускать рук. Давайте-ка я вас исповедаю, и вам станет легче.

Батюшка объясняет мне, что делать и что говорить. А когда заканчивает исповедь, то я задерживаю его.

- Отец Иоанн, - говорю, когда он уже собрался уходить, - я ничего не помню из своей прошлой жизни. Не помню ни одного человека, ни одного события, не узнаю себя в отражении зеркал. Но у меня в голове часто всплывают слова какой-то молитвы. Может, вы подскажете, что они значат.

Я произношу ему «Отче наш! Иже еси на Небесех», а батюшка очень проникновенно улыбается.

- Это молитва Господня. В народе её называют «Отче наш». Я дам Вам текст, - и он, покопавшись в своём чемоданчике, достаёт оттуда маленькую ламинированную иконку, на которой изображен Иисус Христос с открытой книгой, а на обратной стороне написана молитва.

- Елена, - окликает меня священник уже у самой двери, когда я простившись с ним уже начала жадно вчитываться в слова, - Если вы так и не вспомните чего-то из своей прошлой жизни, не огорчайтесь. Может быть, Господь не просто так скрыл это от Вас. Ему виднее, ведь возможно, Вам чего-то лучше и не знать...

Я внимаю каждому слову. Чувствую, что это важно для меня и хочу запомнить, чтобы, когда он уйдёт, поразмышлять над всем, что услышала.

- И еще... – батюшка будто волнуется, прежде чем сказать последнюю фразу. – Вы забыли всё, но не забыли Бога. Это ваш самый главный маяк. Идите на Него, и всё будет хорошо.