Волшебная киска Ванессы или месть изменнику.

Пролог.

У греха множество ликов. Мой – настолько прекрасный, что порой кажется, будто он просто не может быть настоящим. Ванессин лик. Наверное поэтому я трогаю его руками, сжимаю забираюсь пальцами в приоткрытые губы, толкаюсь в рот. Толкаюсь, толкаюсь, толкаюсь…

Нет, кусок ты нервных окончаний, которые основательно закоротило. Не обманывай себя, ты грязно копируешь движения своего воспаленного члена. Тупо трахаешь ее рот пальцами. Просто тебя это заводит. Будоражит настолько, что башка звенит от пошлых мыслей.

Как же она умопомрачительна, когда так отдается!

Нет сил выносить ее все это. Уже и так отхватил с лихвой. Не вывезу же. Точно знаю. Распирает меня до размеров планеты. Как на ней умещаюсь только? Но я продолжаю алчно собирать стоны, Ванессы, забивая их пальцами. Словно боюсь, услышать больше чем следует. Как будто вернуть их обратно хочу. И при этом как долбанутый хриплю:

– Еще! Еще! Громче, родная. Кричи же… не останавливайся.

И она кричит. Вот только я уже не пойму, от наслаждения или от ужаса. Глаза ее широко распахнуты и там столько всего неизведанного, что я дурею. Хочу все это познать. Проникнуть в нее. Глубже чем есть. Но проклятая плоть сопротивляется, хотя я надсадно рвусь в нее изо всех сил. Не останавливаясь, насаживаю Ванессу на каменный ствол. Так упруго в нее врезаюсь, что уздечка натягивается. Вот-вот порву ее к херам и истеку в нее кровью. Впрочем, в нее не жалко. Может, тогда мы сольемся в одну неразделимую субстанцию.

Так хочу этого, что зверею, не в силах, срастись с Ванессой плотнее, чем есть.

Что за новая напасть?! Лучше б подчинить ее мечтал, как раньше. Это нас не убивало. А вот новая моя манечка похоже доконает.

Я уже плохо осознаю свои действия. Чувствую только, что разрывает меня, на лоскуты режет невыразимое чувство неги. Оно маячит где-то на периферии моего разума. Осознаю его как-то отстраненно. Ощущаю фантомно. Сейчас больше дикого во мне, необузданного. Я так ошалело тараню Ванессу, будто дятел упругий ствол дерева. Дупло в ней хочу пробить, чтобы посилиться в нем навсегда. Чтобы никогда больше из него не вылетать.

Хочу!

Хочу!

Хочу!

Но, похоже, я ее убиваю своей похотью…

Нет, нас обоих.

Ноэль

Предупреждение: эмоции, которые проживают герои настолько сильны, что могут вскрыть ваше сердце. Будьте осторожны. Так же в книги есть постельные сцены и весьма крепкие выражения.

Глава 1. Сюрприз на годовщину.

Двумя неделями ранее.

В городе смеркается. Он зажигает свои огни, я же зажигаю себя. Пока только себя. Но уже скоро, м-м-м-м...

Стучу каблучками по мостовой. Спешу к нему – к моему Ноэлю. Вопреки всем запретам. Не любит он, когда я выхожу одна, тем более вечером. Но сегодня особый день – годовщина нашего знакомства.

Я готовилась. Принесла жертву богине любви. Все утро напомаживалась, расчесывала свои лавандовые волосы и подкручивала реснички. Потратила последние сбережения на фривольное платье и сувенир для любимого, а сейчас предвкушаю его удивление и восторг.

Ха, он думает я ветреная грешница. Да, да, не только думает, какими грязными словечками он только не называет меня в пылу страсти. Такой уж он мой Ноэль. Дикарь. Необузданный зверь. Дилер моего удовольствия. Впрочем, не только его… Мы давно перешли за грань банального плотского разврата. Мы любим! Любим и сегодня я докажу ему, что даже такие как я способны на постоянство.

Бретель моего платья кокетливо спускается с плеча. Поправляю ее, ловя восхищенные взгляды прохожих. Улыбаюсь денди, приподнимающим шляпы, и подхожу к кондитерской, принадлежащей Ноэлю. Прикрываю веки, вдыхаю сладкий аромат и, улыбнувшись, толкаю дверь. Но та оказывается заперта.

Странно.

Касаюсь лбом стеклянной витрины и вижу за прилавком мальчишку, что работает у Ноэля. Машу ему рукой.

Всегда приветливый мальчуган, который густо краснел при каждой встрече со мной, сейчас выглядит оторопело. Он озирается по сторонам, вжав голову в плечи, и отступает вглубь лавки.

Я в удивлении поднимаю бровь и стучу в стеклянную дверь.

– Эй, как там тебя, – кричу ему, – отворяй, я к Ноэлю. Он ведь еще не ушел?

Знаю, что не ушел. Кондитерская закрылась не больше десяти минут назад, а мой благоверный очень уж щепетилен в вопросах бухгалтерии и всегда пересчитывает дневную выручку, прежде чем покинуть рабочее место. Сейчас он должен находиться в кабинете, сидеть за своим большим столом и щелкать деревянными счетами, записывая в книжечку скучные цифры.

– Эй, парень, я жду! – в нетерпении дергаю за ручку.

Мальчишка с лица сходит, оглядывается на кабинет и дрожит.

Теряя терпение, я барабаню в дверь со всей силы, и только тогда лавочник шаркает к дверям. Но вместо того, чтобы распахнуть передо мной створки, он лишь приоткрывает их и, заикаясь, бубнит:

– Г-госпожа Ванесса, хозяин немного з-з-занят. Не могли бы вы подождать его в соседней т-таверне.

– Не мели ерунды! – возмущаюсь, дергая на себя дверь. – Какая еще таверна? Если он готовит мне какой-то подарок и боится, что я увижу его раньше времени, не беда. – кокетливо улыбаюсь и просачиваюсь в кондитерскую, воображая при этом своего любимого за работой.

Сам Ноэль редко берется за венчик, он занимается лишь управлением кондитерской. Но для своей любимой, мог бы сделать исключение, ведь он в совершенстве владеет всеми секретами сладкой кулинарии. Я представляю нечто особенное – огромный букет из кремовых роз или большущий торт с клубникой. Облизываю губы, предвкушая особенное угощение. И сюрприз действительно ждет меня, но вовсе не тот, на который рассчитываю.

Не успеваю я и за порог ступить, как до моего слуха долетают подозрительные звуки, как будто Ноэль не сладкое угощение готовит, а забивает свинью.

– Что там происходит? – бормочу, холодея от шокирующей догадки.

– Э-э-э, там это… Ну, как бы вам с-сказать… – блеет перепуганный мальчуган, пытаясь загородить кабинет хозяина своей тощей грудью. – Д-дело в том, что…

– А-а-ах-х! – перебивает парня сладострастный женский стон, доносящийся из-за двери.

– Вряд ли ваши клиенты настолько впечатлены тортами! – шиплю, закипая от праведного гнева.

Одним резким движением я отталкиваю в сторону мальца и кидаюсь за прилавок.

– М-м-м-м, – слышится сиплый мужской голос еще до того, как я вырываюсь в кабинет.

Этот голос я узнала бы из миллиона других, особенно, когда он срывался на хрип и становился таким низким, волнительным.

Я замираю перед дверью в кабинет, не решаясь войти и увидеть то, что может разбить мое сердце. Но стоит пространству кондитерской взорваться новым криком наслаждения, как меня забирает настоящее бешенство. Рву на себя дверь и, опешив, разеваю рот.

Ванесса

Глава 2. Неблаговерный.

Уверена, более несуразного выражения на моем лице не было еще никогда. Минуту назад улыбалась и соблазнительно играла бровками, а теперь обращаюсь в простушку, каких тьма. Не в диву, к ногам которой бросали цветы и даже жизни, а в обычную женщину с раненым сердцем.

Я хватаю ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба, широко распахиваю глаза и не могу унять дрожь, пока мой родной и непозволительно обожаемый Ноэль утробно рычит, вколачиваясь в распластанную на столе красотку.

Счеты, как и бухгалтерские книги, валяются на полу. Там же и разбитая чернильница вместе с истоптанными перьями для письма. Те выглядят поруганными, как и мое достоинство.

Я задыхаюсь от убийственных чувств. Отчаянно хлопаю накрученными ресницами, будто надеюсь развидеть душераздирающую картину, и изо всех сил молю богиню сделать так, чтобы все происходящее оказалось миражом.

Но кошмар происходит наяву. Ноэль и его крикливая гостья, не замечая вторжения в их интимное пространство, продолжают отдаваться похоти.

Упругие ягодицы парня пружинисто раскачиваются, резко врезаясь в податливую полоть любовницы, что полулежит на столе с бесстыже разведенными ногами. Юбка ее задрана, чулки сползли, одна из шелковых туфелек валяется в чернильной луже. Дама явно не дорожит роскошным аксессуаром так, как близостью с Ноэлем.

Она визгливо кричит, шаря руками по крепкой спине любовника, и подстегивает его звонкими шлепками по ягодицам.

– Да! Да, мой зверюга, вот так! – выдыхает она, принимая в себя внушительное достоинство Ноэля, которое до этого момента принадлежало лишь мне. – Еще, мой красавчик. Не останавливайся! Отделай меня как следует, я вся твоя! – сыплет она пошлостями, пока немногословный парень хрипит и яростно таранит ее дергающееся тело.

А я тем временем оседаю на пол, нервно скребя ногтями по груди. Кажется, будто под кожу заползают черви. Я задушено вздыхаю, силясь остановить мракобесное движение сердца, которое готово сжаться в тугой ком кровоточащей массы. Бесполезной, натужно ноющей массы.

Моя кожа должно быть покрылась красными бороздами, но я не чувствую, что раню себя. Боль телесная несравнима с душевной мукой, которую причиняет любимый.

С каждым мигом я царапаю себя все жестче, будто надеясь выдрать из груди источник приступа. Но тот лишь набирает обороты, как раскрученное колесо. Он поспевает за ритмом, что задал ненасытный парень, вколачивающийся в податливое тело стервы.

– Бам! Бам! Бам! – громыхает стол под натиском Ноэля.

– Бам! Бам! Бам! – вторит мое сердце, круша ребра.

И вот, когда я уже не могу дышать и истязать себя, пространство кабинета взрывает истошный вопль.

– А-а-а! Караул! – верещит разнузданная девка, заметив, наконец, что двери коморки открыты и они с Ноэлем не одни.

Дергается и ее любовник. Он резко оборачивается и, заметив меня, сходит с лица.

Я даже не предполагала, что загорелая кожа Ноэля может соперничать белизной со снегом. А еще я не догадывалась, что он может быть настолько наглым.

– Это не то, что ты подумала! – выдает он, порывисто отскакивая от любовницы.

Ноэль хватает со стола единственную уцелевшую папку и, прикрывая ею вздернутый член, выдает какой-то бред про репетицию театральной сцены.

– Мирта – она актриса, – бормочет он. – Просто попросила подыграть. У нее завтра дебют. Любовная сцена, все дела. Вот мы и…

– Заигрались, – скрежещу зубами, не узнавая собственного голоса.

В моих висках пульсирует одно единственное слово: «Предал, предал, предал!»

Тело даже не дрожь бьет, а колотун. Его мотает, как колокольный язык на воскресной службе. Я слышу, как затылок отбивает по дверному полотну реквием. Именно реквием по нашему с Ноэлем счастью. А парень тем временем судорожно мнет паку вспотевшими руками.

Я собираю остатки воли и медленно поднимаюсь с пола.

Меня мотыляет. По телу волнами идет спазм, собираясь тугим комом и падая в живот. Это одна за другой погибают бабочки, что когда-то порхали в ней при виде любимого. Погибают, ложась грузом в солнечном сплетении. Оно больше не источник радости. Теперь там кладбище крылатых надежд.

Я делаю рваный судорожный вдох. По горлу стекает вязкая слюна. Вцепившись в дверную ручку, чтобы не упасть, я перевожу немигающий взгляд на размалеванную, безвкусно одетую деваху. Правда, с внушительным таким бюстом, раза в три превосходящим мой.

– На пышные формы потянуло, да? – сиплю я.

– Киси, ну не злись, – умоляет Ноэль. – Это минутная слабость. Обещаю, детка, такого больше не повторится.

– Киси?! – возмущается позабытая Ноэлем шалунья. – Ее, значит, ты тоже так называл?

– А он, похоже, всех так называет, – вперив в осквернительницу моего счастья шальной взгляд, хриплю я. – Очень удобно, не ошибешься с именем в пылу страсти. Да, Котя?

– Кис… м-м-м, Ванесса, милая, ты не права. Я…

Примирительную речь Ноэля обрывает звонкая оплеуха, которую ему отвешивает оскорбленная любовница.

– Подлец! – кричит она и, гордо вскинув голову, ковыляет к выходу в одной туфе.

Глава 3. Оправдания.

Провинившемуся ловеласу следовало бы убраться с моих глаз долой. Но он плохо понимает, с кем имеет дело, а потому предпринимает очередную попытку сгладить ситуацию.

– Для меня важна лишь ты, кис… Ванесса, – умасливает он, лаская своим возбуждающим баритоном. – Только для тебя я готов мурчать нашу с тобой песенку. Ну не злись. Вспомни, как я пел тебе ее на ушко.

Ноэль осторожно приближается ко мне и, склоняясь к уху, мурчит, как домашний кот.

Запрещенный прием.

Он знает, как растопить сердце девушки. Помнит, что его грудной голос, действует на меня как шаманский бубен – напрочь лишает воли, вводя в транс. Ноэль уверен, что я не устою и растаю, будто сливочный крем на солнцепеке. Так всегда со мной происходило, когда он подкрадывался сзади и начинал мурчать мне на ушко.

После этой пикантной шалости в ход шли более смелые попытки заполучить желаемое. Крепкие руки ласкали мою грудь, затем пальцы путались у меня в волосах, а губы целовали все, до чего могли добраться.

Ноэль распалялся быстро, как костер на ветру и поджигал меня. Ооо… как мы горели! Так и грешники в преисподние не жарятся. Все его песни на ушко заканчивались одинаково, где бы мы не находились: в его маленькой квартире, в таверне, в парке. Мы всегда отыскивали укромное местечко, чтобы утолить любовный голод.

Но в этот раз все не так, хоть я и плавлюсь. Изнутри плавлюсь, выжигая себя чувством горечи. И уж конечно, мои колени не подгибаются от дрожи, по позвоночнику не бежит ток, а руки не овивают шею Ноэля. Как бы сладостна и призывна не была его кошачья песня, она не вызывает должного эффекта. Ее заглушают барабаны ярости, что гремят у меня в груди, долбя по ребрам с такой силой, что те давно должны были уже превратиться в крошево.

Я с трудом тяну воздух, рвано всхлипывая и душа крик.

Но самоуверенный Ноэль – несказанный красавчик и разбиватель женских сердец – не придает моей истерике должной значимости. Он привык к подобным сценам и знает, что в таких случаях нужно лишь с большим напором и страстью надавить на девушку.

Он отбрасывает ненужную папку и кидается в эротический штурм. Как был нагишом, прижимается ко мне.

Его разгоряченная плоть кажется обжигающей. А упругость огромного достоинства (предмета его феноменальной гордости) и вовсе оскорбляет. Как может он тереться о меня своим порочным довеском, который возбудила другая?!

Но Ноэль может. Он нахально стискивает меня в объятьях, делая поступательные движения бедрами, и продолжает мурчать. И тут меня осеняет. Я понимаю, какое именно проклятье было бы в самый раз для этого блудливого котяры.

Глава 4. Претензии.

– Пой, пой свою песню, Котя, – шепчу я, мысленно обращаясь к старым богам. – Пой, если тебе это так нравится. Но только не мне и не другим доверчивым девочкам. Пой ее в подворотнях блохастым кошкам! – зло плюю, оттолкнув его от себя.

– Почему кошкам? – кривя губы, спрашивает Ноэль.

– Да потому, что я хочу, чтобы ты стал котом. Безродным, никому не нужным бродячим котом! – рявкаю я в сердцах.

– Ванесса, это глупо, черт подери! – перестав изображать из себя ласкового котейку, рявкает Ноэль.

Он нагибается к полу, подцепляет свою рубаху и надевает ее через голову, чтобы прикрыть, наконец, свои блудливые чресла.

– Глупо?! – возмущаюсь я, ощущая, как ярость берет в оборот и воспламеняет все внутренности, включая и проклятущее сердце, которое еще недавно готово было обратиться в ничто.

– Да, глупо, – скрестив на груди крепкие руки, цедит Ноэль. – Я бы понял, если б меня упрекала благочестивая леди, которая ни разу не гуляла с ухажером без дуэньи. Но ты, Ванесса?! Ты – первая куртизанка Эхстона!

– Я не куртизанка, – шиплю, холодея от бешенства. Ох уж эти температурные качели. Того и голяди вышибет меня из седла и привет. – Я – свободная женщина, которая принимает любовь тех, кто ей приглянется.

– За деньги, – напоминает Ноэль.

– Естественно! – полощу я руками. – Должна же я на что-то жить.

– Ты могла бы работать, как все безродные девушки.

– Кем?! – продолжаю я возмущаться. – Прачкой?! Кухаркой?! Может, в лавке твоей торговать?

– Было бы неплохо. Уверен, очередь в мою кондитерскую заканчивалась бы на центральной площади города.

– Ты в конец решил меня оскорбить?! – негодую я, с трудом сдерживая желание вцепиться ему в патлы.

– А что такого? – разводит руками Ноэль, упорно не замечая, как у меня дергается глаз. – Приличная работа. Не марающая чести.

– Чести? – выдыхаю я ошарашено.

Меня уже откровенно лихорадит. Глаза застилает мутная багровая пелена, а пальцы немеют. Кажется вся кровь в моем теле отлила, чтобы атаковать мозг, который отказывался верить в то, что мой возлюбленный – непроходимый урод, способный опуститься до подобных упреков.

– Поговори мне еще о чести, блудливый ты котяра! – кричу, швыряя в парня бухгалтерской папкой. – Да, я принимала подарки за свое внимание. Но я не лгала ни одному кавалеру! Не клялась в верности и любви! Не обещала быть с ним до скончания дней! И уж тем более не требовала отказаться ради меня от привычного. Но ты попросил именно этого, потому что мой образ жизни тебя, видите ли, не устраивал!

– Естественно, он меня не устраивал! – взрывается возмущением и Ноэль. – Какому мужчине понравится, если его дама будет встречаться не только с ним, но и с другими?!

– Все мои предыдущие покровители довольствовались тем вниманием, которое я соглашалась им уделять, – напоминаю ему.

– Или телом, которое ты им предоставляла для утех, – ехидно выплевывает Ноэль.

Слова любимого хлесткие, как пощечина. Они попадают в самое яблочко, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сжаться побитой шавкой. С болезненным скрежетом напрягаю все мышцы, обратившиеся в тугие железные канаты, и гордо вскидываю голову.

– Может и так, – говорю, испепеляя Ноэля взглядом. – Но за возможность прикоснуться к моему телу, они платили баснословные деньги. И я никогда не шла с тем, кто был мне неприятен. В Эхстоне у меня было все: вилла, которую обустроил сын казначея, породистый скакун, наряды, возможность ходить в оперу. Ты знаешь, как я люблю песни и танцы. Здесь в столице, казалось бы, все это должно быть в избытке, не то, что в моем уездном городишке. Но я лишена всех развлечений. Вот только я не жаловалась, – говорю, тыча в его грудь острым ноготочком. – Я ни разу не попрекнула тебя за бедность. Я выбрала тебя, хоть ты простой торгаш. Бросила старого друга и прочих богатеев Эхстона. Уехала с тобой в столицу и сижу сиднем в скромной квартирке. Прозябаю, дожидаясь тебя с работы, – доканчиваю, позорно пустив слезу.

– Так делают все нормальные женщины, – не обращая внимания на мои слезы, равнодушно бросает Ноэль. – Только они еще и похлебку варят, а не романы читают, да с попугаем тараторят, пока их мужчина гнет спину, зарабатывая деньги.

– Так что ж ты себе не выбрал тогда нормальную?! Зачем волочился за мной, раз видел, что я не пара тебе? Скажешь, не заметил, что я привыкла жить на широкую ногу? Или, может, вознамерился исправить меня? Ну так знай, мой неблаговерный, исправить меня нельзя! Я свободная девушка. Я была с тобой по любви! Я была искренна и бескорыстна впервые в жизни! Бесы меня подери! – стону, хватаясь за волосы. – Я поверила в то, что с любимым рай и в шалаше. Что с ним я преодолею все трудности, научусь жить скромно. И я бы научилась. Я бы придумала, как заработать с помощью своих таланов, не унижая тебя связями с другими мужчинами. Для тебя я готова была пойти на многое, мой Котя. Но теперь…Теперь я не хочу тебя знать!

Едва сдерживаюсь от еще одной пошлой реплики про разочарования в любви и стрелой вылетаю из кондитерской.

Не забываете про лайки и комментарии, мой Муз от них в восторге)).

Глава 5. Разбитое сердце.

Всю ночь я прошаталась по городу в поисках утешения. Бродила по набережной, глядя на неспешно бегущую воду, смотрела на огни большого города, слушала цокот копыт и стук колес о мостовую. Кареты в столице разъезжали и ночью. Этот город грехов не спал никогда. Виною было новомодное электричество, которое в Эхстоне считалось роскошью, а здесь было повсеместно.

Я бесцельно бродила по улицам, то и дело натыкаясь на милующиеся парочки и на уличных девок. Здесь их было в разы больше, чем в моем маленьком уездном городишке.

Эти несчастные женщины вызывали у меня жалость. Многие из них были еще не слишком измотаны грязной работой, хоть столица и утюжила бедняжек нещадно.

Я смотрела на них, искренне не понимая, как они могли загнать себя в такие чудовищные рабские условия, не желая признаваться самой себе, что ушла от них не так уж и далеко. Продалась за дешево, польстившись на обманку чувств. А ведь раньше считала, что если у женщины есть красота, она может выжить в суровом мире мужчин.

Впрочем, я это умела. Правда, у меня был к этому природный дар, и жизнь рано заставила его развиться.

В двенадцать лет я потеряла и отца, и мать. Они умерли от грудной жабы. Страшная болезнь очень быстро выжгла их изнутри. Бабка, старая знахарка и, по словам горожан, ведьма, забрала меня к себе. Но через год не стало и ее. Хотя за этот год бабуля кое-чему научила.

– Береги свой дар, детка, – говорила она мне. – Нечасто встретишь девочку такой редкостной красоты. Такие, как ты, поцелованы самой богиней любви. Гордись ее подарком, но помни – им нужно правильно распорядиться.

Это было главным наставлением бабушки, и я не забывала его. Хоть чтить старых богов в наше время, как минимум, не безопасно. Вот только я, похоже, оплошала – переоценила возможности.

А как не переоценить?

Красота у меня действительно особенная. Что уж там жеманничать? Я – миниатюрная и изящная. Плавная, будто вода, мягкая и податливая с виду, но и неуправляемая, если меня захлестывали эмоции, а захлестывали они часто. Такая уж у воды природа, если она не стоячий пруд. К тому же у меня редкого оттенка лавандовые волосы и глубокого сапфирового цвета глаза. Темные, раскосые, с хитринкой. Я с детства смотрела на мир так, будто заигрывала с ним. Теперь понимаю, что и он со мной играл – в поддавки. Дал много, столько, что и не унесешь, и продолжал баловать, пока я не расслабилась настолько, что возомнила себя бессмертной.

Ха, сейчас, морщась от натужного скрипа своего сердца, которое отказывается качать кровь, я понимаю, что погорячилась. Так паршиво мне не было еще никогда.

С горькой усмешкой вспоминаю юность. Свои терзания и откровения, касательно добросердечности мужчин, которые жалели сиротку, принимая в качестве приживалки. Ждали эти поскуды, когда вырасту, надеялись на мою благодарность. С процентами разумеется. Как без этого?

Нет, ну я отблагодарила, конечно. А что мне оставалось? Выжить в уездном городе без родителей не просто, особенно, когда тебе тринадцать. Вот только пузатых толстосумов я облапошила. Или это судьба? Та самая, что в поддавки играла.

В общем, невинность отдала молодому и романтичному баронету – сыну своего последнего покровителя. Но это уже когда созрела, естественно. Созрела и поняла, что в действительности от меня нужно мужчинам.

Баронет был в восторге, правда, не долго. Его женили на девушке с богатым приданым. Но от сердечной привязанности парень не отказался и тайком навещал меня на вилле, которую арендовал специально для этих встреч.

Сладкое было время, беззаботное, и оно в прошлом. Сейчас же я брожу по большой и шумной столице, вспоминая свою былую жизнь. Я жила, как певчая птичка, порхала с ветки на ветку, клевала по зернышку и не думала о завтрашнем дне. А зачем думать, если за меня это делали состоятельные и обходительные кавалеры? Впрочем, с ними тоже случались конфузы. Но я научилась отстаивать свою приватность, позволяя мужчинам лишь то, что считала допустимым.

Так было долгих двадцать лет. Именно в этом возрасте я встретила свою погибель, как думаю сейчас. Та вошла в орбиту моей жизни, будто летящий на немыслимой скорости астероид. А потом…

Бах!

Погибелью я называю любовь. Хотя еще вечером считала ее величайшей благодатью. Но то было до встречи с истинным Ноэлем. До того, как я поняла, что он такой же кобелина, как и все мужчины. И что его не исправят даже сильные чувства.

– Чего ему не хватало? – утираю слезы, глядя на розовую полоску рассвета, что занимается над высокими особняками и дворцами помпезной столицы. – Я отдала ему все, включая свою драгоценную свободу и сердце! А что взамен? Предательство…

Моя память делает ретроградный виток и в сотый раз за ночь возвращает в миг, когда личная Вселенная соприкоснулась с убийственной мощью действительности. В ту страшную минуту все основания моего мира содрогнулись. Душу заволокло мглой, но я еще держалась. Злость и пульсирующая по венам обида баламутили мне кровь. А теперь…

Теперь не осталось и этого. Мой внутренний мир терпит катастрофу. Все жизненные ориентиры сбиваются. Компас души со скрежетом ломается. Его стрелка импульсивно дергается по инерции, пытаясь нащупать курс на счастье. Но это лишь остаточная механическая возня. Я понимаю, что и ей настанет конец. Она обездвижится. Замрет в ледяном саркофаге апатии, и…Я умру. Если не телом, то тем самым незримым, что так превозносят все священнослужители.

Глава 6. Грязное предложение.

На пристани шумно и прохладно. Я зябко обнимаю себя за плечи, проклиная желание вырядиться для любимого. Все мои вещи остались в квартире Ноэля. Я не хочу возвращаться туда, даже для того, чтобы взять теплую шаль. Надеюсь на вырученные за перо деньги и свое обаяние. Но для начала необходимо отыскать нужный корабль.

Портовые таверны любого города – это место, где путники разживаются информацией, а матросы подыскивают работу. В одно из таких заведений я и отправляюсь.

Как только открываю двери таверны, мне в нос ударяет едкий запах пота и пива, а еще вяленой рыбы.

Я морщу нос, но ступаю за порог. Матросская брань режет по ушам. Хочется убраться из этого места, но я замечаю в дальнем углу приличные столы и не менее приличную публику.

Раз здесь останавливаются капитаны, стоит попытать счастье.

Я вскидываю голову и, плавно покачивая бедрами, направляюсь к стойке.

Гомон и брань на пару мгновений стихает – все присутствующие мужчины таращатся на меня. Не удивительно, я кажусь им диковинной птичкой, что залетела не в то окно.

На их плотоядные взгляды и скабрезные шуточки, что летят в спину, я не обращаю внимания. Усаживаюсь на свободный стул напротив трактирщика и сразу перехожу к делу.

– Бокал вина и немного сыра, – рублю я для начала.

Хозяин оценивает меня заинтересованным, раздевающим взглядом. Хмыкает и, нацедив в глиняную чашку жижи, по цвету напоминающей вчерашний суп, ставит передо мной. Затем отрезает ломоть обветренного сыра и, кинув его на треснувшую тарелку, водружает рядом с чашкой.

«Столица, а портовый кабак, как в провинции», – вздыхаю, брезгливо принюхиваясь к пойлу.

– Скажи-ка, любезный, – спрашиваю, все же пробуя вино, – отплывает ли сегодня какой-нибудь корабль в Эхстон?

– В Эхстон? – задумчиво чешет он затылок.

– Отплывает, – раздается рядом со мной вкрадчивый голос.

Я оборачиваюсь и непроизвольно вздрагиваю. Рядом со мной усаживается развязного вида мужчина. Наглаживая свой непомерно огромный живот, он оценивающе разглядывает мое декольте и губы.

«Сутенер», – понимаю я.

О-о-о, эту породу я за версту чую. Много раз мне приходилось отбиваться от бесчестного племени стервятников. И хоть сама я не многим отличаюсь от куртизанок, люди, торгующие чужой свободой, повергают в ужас. Я никогда не позволяла им пользоваться собой и всячески сторонилась. Вот только сейчас этот холеный, мерзко лыбящийся тип единственный, кто может помочь.

– Что за корабль? – интересуюсь, стараясь не подавать виду, что наглый мужик мне противен.

– Я скажу и даже посажу вас на него, если вы согласитесь плыть со мной.

– Я и сама могу заплатить за место в каюте, – огорошиваю наглеца.

– Это вряд ли, – хмыкает мужчина. – Корабль торговый, пассажиров на борт не берет. Только товар.

– Не хотите же вы представить меня как вещь? – недоуменно вскидываю бровь.

– Все мы вещи в нашем грубом мире, и у каждой своя цена, – философски замечет он. – Сколько стоите вы?

Я вспыхиваю, едва сдерживаясь от порыва надавать грубияну по щам. Но, в сущности, он прав, и кривляться нет смысла. Эти коршуны тоже отличаются способностью распознавать «свой товар». И как бы ухожена я не казалась, он увидел во мне женщину без излишних моральных принципов. Попросту говоря – содержанку. Вот только беззащитную, оказавшуюся в трудном положении, а значит легкодоступную.

Я зябко передергиваю плечами и озираюсь по сторонам в поисках поддержки. Сейчас мне бы очень пригодился какой-нибудь бравый гвардеец или капитан из благородных, который мог бы заступиться за молодую девушку. Но, как назло, толстый сутенер закрывает меня от приличной публики. Все, кто может видеть мою фигуру – это изголодавшиеся по женской ласке матросы, а они на роль защитников мало подходят.

Я тяжело вздыхаю и уже хочу встать со своего места, чтобы направиться прямиком к капитанскому столику, как бы унизительно это не выглядело. Но тут двери таверны распахиваются, и в нее влетает человек в длинном плаще с капюшоном, натянутом до самого подбородка.

Он вскидывает голову, жадно тянет носом воздух и впирает в меня неестественно горящие глаза.

По моему позвоночнику прокатывается ледяная волна ужаса. Сердце пропускает пару ударов.

– А-а-ах! – вскрикиваю я, прикрывая ладошкой губы.

Глава 7. Котя.

На меня смотрит Ноэль, вот только не своими голубыми глазами, а какими-то фосфоресцирующими лунами. Смотрит так, будто собирается наброситься и растерзать.

Бах! Бах! Бах! – разбивает мою грудь тревожный стук.

По моим венам мечется паника, как сильнодействующий яд. Она буквально обездвиживает меня. Горло сковывает ошейником нехорошего предчувствия.

Я судорожно сглатываю и снова тянусь к исцарапанной груди. Задеваю вчерашние раны и вздрагиваю.

Реальная физическая боль отрезвляет. Я нахожу в себе силы и встаю со стула в надежде ретироваться.

Не тут-то было. Ноэль подлетает ко мне так быстро, что я и от стойки не успеваю отойти. Он нависает глыбиной и, хватая меня за предплечья, с силой сжимает.

– Ай, – пищу, пытаясь вырваться.

– Не так быстро, любовь моя, – сипит Ноэль.

Вид у него настолько разъяренный, что даже наглый сутенер предпочитает сбежать.

«Сучий ты потрох», – провожаю его спину.

Я остаюсь один на один с брошенным парнем.

Все матросы глядят на разворачивающееся представление, но никто не решается вступиться за меня. И не мудрено, от моего бывшего веет потусторонней дичью. Она сотрясает воздух, расходясь волнами, будто удушающий газ. Буквально парализует всех присутствующих, включая и меня саму.

Ноэль сгребает меня в охапку и выталкивает из таверны.

– Что ты себе позволяешь?! – кричу, дрожащим голосом.

Хочется звучать возмущенно, но на деле выдаю страх.

– Я?! – шипит Ноэль, полыхая холодным синим пламенем глаз. – А ты что себе позволяешь?

Я в недоумении вскидываю брови, а после и челюсть теряю.

– Говорили мне в Эхстоне, чтобы я держался от тебя подальше, – гудит Ноэль не своим голосом. – Предупреждали, что ты из поганого ведьмовского племени. Да только не верил я. Думал, это все зависть соперников, наговоры. Хотя надо было прислушаться, ведь даже дети знают, что не бывает у простых смертных таких волос, как у тебя.

Он тянется к моим распущенным волосам и пропускает одну прядь сквозь пальцы.

– И как тебя на костре не сожги? – плюет он, обмораживая меня иссиня-лунным блеском в глазах.

– А за что меня сжигать? – злюсь я. – За красоту?

– За выходки твои! – палит он, сдергивая с головы капюшон.

Я обмираю и шарахаюсь от Ноэля, врезаясь в стену таверны.

Никогда не считала себя ведьмой. Да и бабка моя была обычной травницей. Единственное, что ее отличало от прочих знахарок, это редкие лавандовые волосы, которые не передались дочери, зато достались мне.

Но сейчас, глядя на Ноэля, я начинаю по-другому относиться к сплетням, что распускали в Эхстоне про мою семью.

Лицо парня почти не изменилось, если не считать густой щетины, которая наросла всего за одну ночь, да горящих мистическим светом глаз. Но вот сама голова! Густые темные волосы удлинились и теперь ниспадают волнами на плечи, а макушку венчают мохнатые кошачьи уши. Самые настоящие, черт возьми, уши! С кисточками на концах!

Ох ты, ядрена вошь!

Я опускаю взгляд на ноги парня и замечаю, что из-под длинного плаща виднеется хвост! Подвижный такой, как у пантеры.

Мне бы ужаснуться, но я лишь нервно прыскаю, зажав ладошкой рот, чтобы не расхохотаться в голос.

– Потешаешься?! – вопит Ноэль.

– Есть немного, – честно признаюсь я.

Нервы сдают пост и прекращают сопротивление. Меня несет. Я истерично хохочу, глядя то на уши изменника, то на хвост, который дергается, поднимая полы плаща.

– А вот мне не до шуток! – рычит Ноэль, хватая меня за руки и больно сжимая запястья.

– А что так? – не сдерживаю ехидной улыбки, уж больно хочется его уколоть. – У тебя теперь очень экстравагантный вид. Можешь всех кошатниц столицы соблазнить.

– Это не шутки, Ванесса! – еще сильнее сжимая мои руки, хрипит Ноэль. – Я превращаюсь в кота. В настоящего, мать твою, кота! Не сегодня-завтра я весь шерстью обрасту!

– А потом станешь ходить на четырех лапах, – добавляю я, вырываясь из его тугого захвата. – Да, проблема. Как ты будешь счетами пользоваться и заполнять бухгалтерский журнал? – спрашиваю, притворно соболезнуя.

– Останови это! – требует Ноэль. – Останови, блядь, или я за себя не ручаюсь!

– А ты и так за себя не можешь поручиться. Это я уже поняла. В верности и вечной любви мне клялся, а сам, – я сглатываю подступивший к горлу ком и пытаюсь утечь в сторону. – Оставь меня, Ноэль.

Парень понимает, что угрозы не действуют, и пробует повлиять на меня лаской. Он снова притягивает к себе и, обвив мою талию рукой, склоняется к лицу.

– Ванесса, – выдыхает Ноэль в мои губы. – Прости. Прости…Я согласен понести наказание. Хочешь, буду водить тебя в оперу, хочешь, познакомлю со своими друзьями…

– Ничего я от тебя не хочу, – отклоняю свое лицо. – Я уплываю.

– Что? Что ты сказала? А как же я?! – ошарашено восклицает Ноэль.