Вопреки

Пролог.

- Уже уходишь, детка, - слышится позади.

Я взвилась, словно от ожога, резко обернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

И опять эта тягучая патока похоти, что темнеет на их дне.

Пётр скалится, причём стоит совершенно голый, совсем не озаботившись хотя бы трусами.

- Да, у меня дела, - стараюсь не скосить взглядом на его вздыбленный член.

Он что, Виагру жрёт?

В руках его замечаю свои трусы.

Тянусь, чтобы забрать, но он отступает, явно желая их оставить себе.

- Подавись, - шиплю и отступаю, не желая даже и пары секунд оставаться в поле его пространства.

- Детка, - тянет Свиридов лыбу, - ты чего такая злая, всё же, наоборот, должно быть.

- Пётр, мы заключили сделку. Я надеюсь, ты доволен.

Он продолжает улыбаться, хотя его глаза сверкают. Не нравиться ему моё замечание.

Он резко поддаётся вперёд и притягивает меня за талию, впечатывая в своё голое тело.

- Пётр, значит, - горячо шепчет мне в ухо, пока я стараюсь отстраниться от него. – А как же «да, да, трахай меня только так» или «хочу твой член глубоко» или…

- Хватит, - толкаю его изо всех сил, и он подчиняется, отходит. - Ты получил то, что хотел?

- Хочешь сказать, что это ты так расстаралась?

- Тебе зашло, я вижу, так что жду ответной услуги, - чеканю слова, с удовлетворением замечаю, как каждое из них ранит его.

Самодовольная улыбка стекает с лица, глаза всё больше загораются от гнева.

- Когда ты стала такой прожжённой сукой, Оля? – выдаёт, наконец.

- Учителя были хорошие, - отвечаю и отворачиваюсь.

Мне и смотреть не надо, я прекрасно понимаю, что попадаю в цель.

Открываю дверь и вылетаю, несусь по лестнице вниз.

Теперь всё позади, я справилась, вывезла.

То, что он выполнит свою часть сделки, я не сомневалась.

А ещё всего этого можно было бы избежать и просто признаться ему, что Мишка его сын.

Но этого точно никогда не будет.

1.

Мне так душно. И тошнит.

За окном такси мелькают огни, и от них ещё гаже.

Отворачиваюсь и утыкаюсь прямо в его грудь.

Что за нелепый для мужчины парфюм. Сладкий и какой-то душный.

Мы что, в Абу-Даби?

Хихикаю от этой нелепой мысли.

Откуда это в моей голове?

Но улыбка тут же гаснет, потому что я встречаюсь с ним взглядом.

Он так смотрит...

Он всегда так смотрит.

Словно я принадлежу ему.

А я не хочу ему принадлежать и потому отталкиваюсь и, не рассчитав сил, лечу вперёд, но он не даёт мне упасть, снова притягивает к себе.

- Сколько, говоришь, ты выпила? Бокал шампанского?

Не хочу отвечать.

Он мне кто? Никто!

Но вроде как он меня спас. Хотя... Я бы и сама справилась.

Наверное...

- Да, - коротко отвечаю и прикрываю глаза, чтобы не видеть эти тёмные глаза и жёсткую складку возле тонких губ.

- Что-то не верится, - недовольно цедит он.

- Слушай, Петь, - не выдерживаю я, - почему ты всегда лезешь?

Его лицо вытягивается.

Не ожидал, спаситель?

- Оля, ты вообще понимаешь, в какой ситуации была?

- Я не про ситуацию, а про тебя, - морщусь, потому что он снова норовит меня притянуть.

- Не надо, - протестую, и, ёрзая по сидению, двигаюсь дальше от него.

Пётр не настаивает на обратном, хоть и недоволен моим поведением.

Вот только мне плевать.

- Ты всегда и везде, - продолжаю я и чувствую, как во мне закипает гнев, - куда ни плюнь…

- Надо было оставить тебя в той весёлой компании, - перебивает, - десять мужиков и одна ты. Что-то я не вижу твоего жениха. Как он вообще отпустил тебя куролесить в этот бар. Ты даже не представляешь…

- Ой, хватит, - уже откровенно злюсь, - ты преувеличиваешь. И мой жених, не твоя забота.

Замолкаю, потому что в чём-то он прав. Бар и, правда, сомнительный. Подружки, приглашённые на девичник, все разбежались, кто домой, кто с любимым в ночь. Да и компания у меня была так себе. Я и сама подумывала, как бы смыться незаметно. Но тут подоспел Свиридов.

Узнаю, кто слил меня ему… Наверняка Ленка…

- Твой жених иногда должен голову включать, - продолжает ворчать Свиридов, нервно поглаживая обивку дивана и специально не называя Женьку по имени, - отпустить тебя одну, чёрт знает куда.

- Ты бы, конечно, не отпустил, - решила подразнить его.

Он оборачивается и внимательно осматривает меня с ног до головы.

- Да я бы тебя из дома не выпустил в таком виде, - выносит он вердикт.

- Как хорошо, Свиридов, что ты не мой жених, - бью по больному, и мне всё равно, даже когда вижу, как тухнут его глаза.

- Стерва ты, Олька, - выдаёт он.

- Стерва, - подтверждаю я, всё же натягивая короткую юбку на коленки, и отворачиваюсь, не желая больше с ним разговаривать.

Хочет провожать, пусть провожает.

У нас с ним давно странные отношения. Он чего-то пытается добиться своими поступками, а меня бесят даже вот такие благородные порывы.

Такси подъезжает к моему подъезду, и, пока Свиридов расплачивается с водителем, я почти вываливаюсь из машины.

Укачало меня, особенно подшофе. И, допустим, я выпила не один бокал шампанского, как сказала Свиридову, когда он заталкивал меня в такси, и грузил нравоучениями, а два, но всё равно много для меня.

Папочкины гены. Непереносимость алкоголя. Не так жутко, как у родителя, но всё же, даже такой малой дозы достаточно, чтобы вывести меня из равновесия.

Приятный ветерок обдул горячие щёки, на мгновение, принеся облегчение. Майская ночь была тепла. Я подняла лицо, рассматривая далёкие звёзды.

- Мы! Коллектив! Человечество! Масса! Довольно маяться. Маем размайся! В улицы! К ноге нога![1]- продекламировала я в тёмное небо, неизвестно откуда взявшегося в моей голове Маяковского.

Видимо, пьяная головушка живёт отдельной жизнью.

- Оль, пойдём, доведу тебя до квартиры, - опять подоспел Свиридов, мягко, но настойчиво беря меня под локоть.

- Петь, иди домой, - пихнула его, но он не отцепился. Настойчиво потащил меня к подъезду.

- Оль, тебе пить нельзя, - сказал он, открывая дверь и вталкивая меня в светлый коридор, - ты и так заноза, а как выпьешь, так вообще невыносима.

Меня разобрал смех.

- То-то ты ко мне прицепился!

Я всё же вырываюсь из его рук и бегу вверх по лестнице.

- Оль, ну что за детский сад, - послышалось позади, но мне честно уже было пофиг. Перепрыгивая через две ступеньки, я летела наверх. Затормозила на третьем этаже, попутно выуживая из сумочки ключи.

2.

- Ольга Сергеевна, заканчивай хорохориться и вызывай такси, - настаивает Волжанский, устало глядя на меня из-под кустистых бровей.

- Глеб Борисович, да время ещё детское, девятый час всего, - отвечаю, застёгивая плащ на пуговицы, - у меня сын шестнадцатилетний, до одиннадцати гуляет. А здесь центр города, и ехать всего ничего, так что на автобусе доеду.

- Может, всё же подкинуть тебя? Меня это совсем не затруднит.

Он тоже быстро накинул куртку на плечи, взял портфель.

Мы вышли из аудитории.

- Нет, спасибо, - постаралась смягчить голос, но честно, забота преподавателя мне начинала надоедать.

- Я бы на месте твоего начальника, персональный трансфер для таких сотрудниц организовал, - Глеб Борисович подмигнул мне, шагая рядом и совсем не думая отставать.

- Каких? Таких?

- Красивых, Ольга Сергеевна, - выдал Волжанский.

Вот только подкатов от препода мне не хватало.

А ведь он мне даже нравился. Не как мужчина, а как некий наставник. Старший товарищ.

Приятный дядька в годах.

Врач.

Когда-то сам практиковал, сейчас преподаёт.

Испортил всё своим неумелым флиртом.

- На повышение квалификации отправил, так и транспорт мог организовать, - продолжал Глеб Борисович, махнув охраннику на выходе, и ловко открыл передо мной дверь. – Надо бы позвонить Греку, намекнуть, чтобы он о своих ассистентках лучше заботился.

- Это лишнее, - отрезала я.

Не хватало ещё, чтобы он Михалычу чего-нибудь наговорил. Он же меня потом засмеёт, что я вместо обучения, соблазнила старичка.

- Больно ты Ольга Сергеевна, самостоятельная, - хитро улыбнулся Волжанский, - прямо нигде к тебе не подступиться.

- Глеб Борисович, ценю вашу заботу, но не нужно всего этого, - я раскрыла зонтик, выходя из-под козырька крыльца института, - всего хорошего.

- Всего, всего, - пробормотал Волжанский, видимо, переваривая провал обольщения, остался стоять под козырьком и явно прожигал взглядом мою спину.

Но мне всё равно.

Мне и без него хватает проблем, да и осталась пара лекций, и я не думаю, что Волжанский запорет мне зачёт из-за личной обиды.

Не такой он человек.

Перешагиваю через небольшую лужу, и сожалением смотрю на свои туфли. Они все мокрые, носки в грязи, а на каблуки и смотреть не стоит

Жалко их.

Совсем недавно, и недёшево куплены.

Но, видимо, итальянское творение не переживёт аномально дождливую весну средней полосы России.

Весна в этом году просто ужасная.

Холодно, сыро.

Снег сошёл только в середине апреля.

И даже сейчас, несмотря, что уже май, всё равно холодно, и дожди каждый день. Того гляди, город поплывёт.

Вдруг вспоминаю, что обещала перезвонить сыну, как только освобожусь. Останавливаюсь, не доходя до остановки пары метров, и лезу в сумку. И тут же меня окатывает грязью из лужи, что волной летит из-под колёс, проехавшей мимо машины. Немного поток сбивает инстинктивно опущенный мной зонт, но про ноги и говорит нечего.

- Козёл! – нисколько не стесняясь, ору я в гневе.

Тачка внезапно тормозит и, несмотря на все правила, сдаёт резко назад и снова обливает меня.

- Да ты охренел! – слов нет, одни эпитеты.

- Чё сказала, овца?

Из опущенного окна, с водительского сидения, высовывается какой-то молокосос, агрессивно постукивая пальцами по рулю.

- Плохо расслышал?

Я разворачиваю зонт в его сторону и стряхиваю всё, что налипло на него по вине этого горе-водилы.

Спесь, малец меняет на разъярённое выражение, потому что с зонта, так не хило прилетело, конкретно ему в лицо.

- Сука! – рычит щенок. – Оборзела!

- Ты как со мной разговариваешь, мальчик, - добавляю холода в голос, но парень разъярён настолько, что все стоп-краны, видимо, слетают, и он, не озаботившись тем, что мешает другим участникам движения, вываливается из машины, прихватив с собой бейсбольную биту.

Меня это не пугает. Я не верю, что он мне навредит.

Народа вокруг много, пусть и по дебильной, новой традиции, люди не спешат на помощь, а тянуться к телефонам, всё равно это должно притормозить его. Но у парня, видимо, совсем всё плохо с головой, потому что он перелезает через ограждения и тащится ко мне.

Я невольно отступаю и думаю, что накаркал Волжанский, пусть и непреднамеренно, но навлёк на меня неприятности.

- Стоять, - гаркает кто-то совсем рядом, а потом и ловко скручивает, почти надвинувшегося на меня парня.

Бита падает к моим испачканным ногам, рядом с ней на колени, спесивый молокосос. За скрученные руки его держит Свиридов.

3.

- Давай провожу до двери, - Пётр глушит мотор, притормозив возле моего дома.

- Не надо, - невольно спешу с ответом.

- Есть от кого шифроваться.

- Не твоё дело, - рычу. – Ты уже проводил однажды.

Пётр заметно сникает.

- Я же извинился сто раз, - пыхтит обидой. – Оль? Ну, хочешь, ещё сто извинюсь?

- Что это изменит, Петя?

Мне его прощение никуда не упиралось. И ехать с ним я согласилась, потому что помог, в очередной раз, оказавшись по чистой случайности рядом, и потому что была вымазана в грязи как чёрт.

А Свиридову машину не жалко. А мне тем более.

- Слушай, ну по факту, ты же согласна была, - заводит старую тему.

- Пошёл ты, - злюсь и дёргаю ручку, но он ловко меня перехватывает.

- Ты знаешь, я ведь раньше ещё сомневался, - впивается в меня тёмным взглядом, и я непроизвольно тоже разглядываю его.

- Думал, что пережал тогда. Ты же девочка совсем была, неискушённая, - продолжил он, меняя тон на интимный. – А совсем недавно, когда трахал тебя, понял, что тебе заходит эта тема.

- Какая ещё тема? - цежу я, чувствуя, как горят щёки.

- Игра в недотрогу. В гордую сучку…

Недослушивая эту ересь, впиваюсь ногтями в его запястье и держу, пока не отпустит.

Он рычит. Нехотя отстраняется, трёт раненую кожу.

- Ты меня принудил, - говорю так чётко, чтобы не было сомнений, - это почти изнасилование. Я просила тебя остановиться. И ты можешь сколько угодно оправдывать себя своими умозаключениями, но факт остаётся фактом.

Недовольно поджал губы.

- Я же любил тебя…

- Ой, хватит уже. Если бы мой Мишка не накосячил, я никогда бы к тебе не обратилась. Так что можешь оставить себе все свои влажные воспоминания, и довольствоваться ими.

- А тебе, значит, не в кайф было? - буркнул уязвлено.

- Нет.

Короткий ответ для него, всё остальное только для меня.

Не собираюсь даже анализировать отклик своего тела, когда оно спорило с разумом.

Так даже было легче.

Но знать Свиридову об этом не стоит.

- Врёшь, - не верит он. – Я видел, как ты тащилась. Ты не играла.

- Это всё? – даже не собираюсь делать вид, что мне интересно.

И, не дожидаясь его реакции, давлю на рычаг дверцы.

Свиридов отмирает и, схватив меня за руку, усаживает обратно в кресло.

- Сейчас, блядь, проверим, какая ты актриса.

Не успеваю осознать сказанное, как он на меня наваливается, и жёстко впивается в губы своими.

Больно.

Бью, куда попадётся.

Отворачиваюсь.

Мычу.

Но он держит крепко, да и удары мои так себе, оборона против такого борова.

Выдыхаюсь и пропускаю момент, когда он давит своим языком на мои сомкнутые зубы. Впускаю его, и чувство дежавю накрывает с головой.

Какой-то жуткий контраст между разумом и телом.

Полярность.

Амбивалентность, мать его.

Ведь я же чётко осознаю, что это гад Свиридов, но телу всё равно. Оно реагирует на него так бурно и ярко. А в голове рождаются идеи по сопротивлению.

Возможно, это как-то связано с нашим первым разом. Разбираться в этом нет никакого желания. Но этот парадокс дезориентирует меня.

А Свиридов использует моё замешательство, углубляет свой варварский поцелуй и лезет лапами под юбку.

Задирает, оголяя бёдра и, не жалея колготок, рвёт их.

Прикосновение его шершавых пальцев на моей промежности, отрезвляет.

Я дёргаюсь.

Пытаюсь собрать себя.

Отвлечься от горячих импульсов, что сотрясают тело в лихорадке.

И мне уже не дико, от своей реакции на него.

Мне пусто внизу живота.

Тягуче и больно.

И он словно синхронен со мной.

Держит крепко, чтобы не очухалась.

Целует, глубоко, понимая, что тем самым ломает моё сопротивление.

И толкает вглубь меня два пальца, наверняка чувствуя горячую влагу, что размазывается по плоти, вместе с его движениями.

Всё, что сейчас могу, это глухо стонать в его рот, и не открывать глаз.

Не видеть.

Не понимать.

- Скажи, - Пётр отрывается от моих губ.

- Что? – теряюсь, совсем уплыв в чувственную нирвану.

- Скажи правду, - хрипит и впивается пальцами в мои волосы, не позволяя отвернуться. – Что хочешь меня!

4.

- Юль, я на обед. На сегодня записей нет, только если острый. Михалыч специально освободил для себя. У него встреча с заказчиками по поводу полимеров для пломб.

Говорю, стоя за ширмой, переодеваясь в свою одежду.

- А сама, что, не сбежишь?

Юлька, человек хоть куда, но администратор из неё хреновый. Она и сама готова слинять с работы, при первом удобном случае, и всех остальных подбивает на тоже.

- А если экстренный кто?

- Вера Алексеевна есть…

- Ну а если не один. Нет, я Михалычу обещала, и ты заканчивай разлагать трудовую дисциплину.

При упоминании Грека Юлька замолкает. Он, зная её натуру, держит её в строгости.

- Да, ладно, ладно. Только ему не говори.

- За кого ты меня принимаешь?

Выхожу из-за ширмы.

Юлька мечтательно глядит в окно.

- Как думаешь, Оль, лето тоже такое поганое будет? - намекая на очередной дождь.

- Думаю да, - жму плечами и беру сумку и новый зонт.

- Ладно, я на полчаса. На связи.

Выхожу на улицу.

Дождь пока ещё накрапывает, но небо затянуло так, что становится понятно, что скоро ливанёт.

Успеть бы вернуться.

Раскрываю новый зонт над головой, невольно вспоминая Свиридова. Наверняка даже не заметил, что где-то в недрах его машины осталась моя вещь. Уверена, если бы нашёл, наверняка использовал бы, как повод для встречи.

Ливень начинается, как раз когда я заканчиваю обед. И оставшиеся минуты я медитирую, глядя в окно кафе и попивая чай.

Странное чувство отрешённости. Апатия.

Давно такого не было.

Да и не люблю я долго копаться, выискивать причины событий.

Для меня приемлемым всегда была конкретика.

Выводы.

По возможности избегать повторения ошибок.

И второй раз за день вспоминаю Свиридова.

Он как некий спутник на протяжении всей моей жизни.

Как пришёл новеньким в наш девятый класс, так до сих пор он присутствует в моей жизни.

И с ним не работает моя философия.

Он для меня ошибка.

И я уже трижды совершила её.

Впервые семнадцать лет назад, и напоминание о ней у меня теперь всегда перед глазами, а второй и третий — совсем недавно.

И только по поводу него у меня нет конкретики.

Он ломает меня.

Как можно не выносить человека, и плавиться от его поцелуев. Ведь это нелогично, в корне.

Я, сколько себя помню, терпеть его не могла, и мне не нужно было от него участие в жизни сына, когда я узнала о беременности.

Женька, сразу после свадьбы уехал на практику в область, и первая брачная ночь у нас была, почти месяц спустя. Тогда я уже знала, что беременна.

И даже в той ситуации у меня не возникло никакого желания задействовать его, обратится.

Уверенна, он бы с радостью прибежал.

Только мне этого не надо.

Вздохнула, опустив на блюдце кружку.

Дождь не унимался, а отведённое время подходило к концу. Нужно было возвращаться в клинику.

На выходе запиликал телефон.

Опустила зонт, который был на изготовку, и достала из кармана трубку.

Странно. Мишка.

- Это что, вам на парах разрешили пользоваться телефоном, - вместо приветствия застрожила я с ходу.

- Соколова Ольга Сергеевна? – послышался из трубки посторонний голос.

- Да.

- С вами говорит следователь Хромченко Игорь Васильевич. Ваш сын задержан по статье сто одиннадцатой УК РФ по обвинению в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, - чеканит мужской голос.

Пока он говорит, паника, что с Мишкой случилось что-то непоправимое, сменяемся облегчением. Но по мере того как он продолжает, новая волна тревоги и замешательства накрывают с головой.

- Вам знакома фамилия Шепелев? – спрашивает следователь, пока пытаюсь обработать полученную информацию.

- Так, там же всё уладили, - бормочу растерянно. – Они забрали заявление.

- Открылись новые обстоятельства в деле. Вам следует подъехать к нам. Адрес напишу в сообщении, и не забудьте паспорт.

Разговор завершился, а я всё смотрю на погасший экран телефона, обдумывая случившееся.

И чем больше я соображала, тем понятнее мне становилось, кто за всем этим стоит.

5.

Сижу.

Щёки горят.

Исподлобья смотрю на застывшего посреди собственного кабинета взъерошенного Свиридова.

Румянец мой, и от стыда, откатом накрывшего сейчас, и от пары пощёчин, что отвесил мне Пётр, желая пресечь мою истерику. Даже не пощёчин, а лёгких постукиваний. Но это было так неожиданно, что весь мой запал иссяк.

Сейчас только соображаю, как хорошо, что у него никого не было, когда я ворвалась к нему в кабинет.

Крушащая всё на своём пути женщина, не стесняющаяся в выражениях в отношении целого капитана полиции, то ещё представление, хоть для его подчинённых, хоть для начальства.

- Успокоилась?

На его щетинистой щеке расползается красная борозда.

Дотянулась всё-таки до него. За что, собственно, и получила.

Не хочу отвечать. И он знает, что не дождётся от меня этого.

- Теперь по порядку. Что произошло?

- Так это действительно не ты, - доходит до меня с опозданием, и мне становится ещё хуже.

- Мне что, блядь, делать нечего, - гаркает он.

- Тогда…

Я в замешательстве.

Если это не он всё придумал, чтобы я сама к нему вновь прискакала, тогда неужели…

- Ты сюда молчать примчалась? - обрывает поток моих мыслей.

- Прости за это, - встаю.

Если это не он, то и делать здесь нечего.

- Куда собралась? - одёргивает грубо, и я замираю у двери. - Ты как себе это представляешь, - продолжает, - ворвалась, напала на капитана полиции и хочешь свалить. А в изолятор за хулиганство не хочешь?

- Ты не посмеешь! – резко разворачиваюсь и вижу по глазам, посмеет.

Пётр приглаживает взъерошенные волосы, оправляет китель. Прикасается к раненой щеке, шипит.

- Дикая, блядь, - выплёвывает со злостью.

И видя, что я не реагирую, поджимает губы.

- Я извинилась, - цежу, не понимая его намерений.

- Засунь свои извинения, знаешь куда, - бормочет рассерженно, и, обойдя стол, начинает складывать разбросанные мной бумаги.

- Я могу уйти?

Наблюдать уборку у меня нет ни желания, ни времени.

- Нет.

Продолжает складывать бумаги.

Я стою и потихоньку возвращаюсь в бешенство. С удовольствием представляю, как накидываюсь на него и душу, так он меня сейчас злит.

- Иди ты, знаешь…

- Сядь, - перебивает и со скрежетом отодвигает стул.

Слушаюсь, потому что по правде, я не знаю, что мне делать и к кому идти.

Женька ещё долго в загранке. Родители навряд ли справятся с такой задачей. Из всех моих знакомых, только Свиридов компетентен в этом вопросе.

Сажусь за стол и ещё минут пять жду, пока он наведёт порядок.

Свиридов, наконец, садится напротив, проглядев что-то в телефоне, обращает внимание на меня.

- Теперь по порядку и без эмоций, - командует он.

И я, как мне и велено, чётко и быстро излагаю всю информацию.

- Интересно, - задумчиво протягивает он.

- Очень.

- И что, Шепелев-старший утверждает, что его сыну диагностировали хлыстовую травму?

- Да, - киваю, - его госпитализировали с резкой болью в шее, причиной которой стало движение головы назад и вперёд на высоких скоростях, понятно, при каких событиях. Он утверждает, что Миша был за рулём. И если раньше дело квалифицировали как хулиганство, то теперь это причинение тяжкого вреда здоровью. А это до одиннадцати лет…

Замолкаю, потому что мне становится жутко. Я представляю эти одиннадцать лет, вырванные из жизни моего сына.

Одиннадцать лет, которые ему никто не вернёт.

Что его ждёт в колонии?

Моего весёлого мальчишку.

Ведь это сломанная жизнь.

- Ты поможешь? – с надеждой вглядываюсь в эти ненавистные черты.

Я готова на всё, ради спасения Мишки.

И Свиридов знает. Видит, в каком я отчаянье.

- Он в изоляторе?

- Нет, выпустили под подписку.

Он смахивает со столешницы невидимые крошки.

- Надо подумать…

- Петя, пожалуйста, ведь он ни в чём не виноват…

- Я сказал, мне надо подумать, - чеканит он, смерив меня холодным взглядом.

Замолкаю, опустив голову.

- Если ты поможешь, обещаю, что прощу тебя, - выкладываю козырь.

- Простишь?

- За то, что произошло семнадцать лет назад. Прощу…

- За что, Оль? – усмехается он.

6.

- Да, Жень, возобновили дело, - устало говорю в трубку.

Гляжу на себя в зеркало.

Недосып весь на лице.

Круги под красными глазами, морщинки.

- Ты же говорила, что всё разрешилось, - ворчит бывший муж в ответ.

- Жень, ты сейчас это к чему? - злюсь. – Считаешь, что я решила пошутить такими вещами.

Женька молчит, и это злит меня ещё больше.

Я привыкла сама всё решать. Так, всегда было. И даже о разводе решение принимала я. Женька не особо сопротивлялся, поясняя это тем, что не создан для семейной жизни. А я была создана и очень хотела семью. Видимо, не того мужчину выбрала. На то, чтобы понять это, ушло десять лет.

- Что делать, Оль? – слышно, что тревожится, и, как всегда, спрашивает у меня совета.

- Я не знаю, - массирую пальцами веки.

Черт, ещё весь рабочий день впереди, но сосредоточится, не получается. В голове постоянно мысли о сыне.

Вчера сидела весь вечер, глядя на телефон. Ждала, что позвонит Свиридов.

Не позвонил.

Завтра на допрос.

Мишка подавленный. Лица нет на сыне. Тоже понимает, перспективы, не маленький.

- Не знаю, - повторяю, и вдруг моментально срываюсь в истерику. Бессонная ночь и нервы.

Мои всхлипы наполняют маленький кабинет, который мы делим с Михалычем.

Сбежала сюда, на пятиминутном перерыве между пациентами, и как раз позвонил Женька.

- Оль, ты что плачешь? – оторопело бормочет Женя.

- Да… Я плачу, - трудно совладать с голосом, чтобы, помимо всхлипов выходили слова.

- Ты… представляешь вообще... Что это такое… Ему же всего семнадцать…

- Оль, я что-нибудь придумаю, - выдаёт он.

- Что, Жень ты придумаешь, - сносит в ярость. – Что ты можешь придумать? Тебя даже рядом нет, и не было никогда. С самого начала тебя не было!

Остервенело вытираю слёзы, размазывая тушь под глазами.

- Ты о чём, Оль?

- О том, Жень, - не хочу отвечать, понимая, что этот разговор не для телефона на работе в перерыв.

- Оля, я постараюсь поспрашивать, может, у кого связи есть нужные - легко переключается он.

Женька всегда так умел.

Наговоришь ему гадостей, ходишь, кипишь. А он через пять минут, как ни в чём не бывало, улыбается и анекдот тебе рассказывает.

- Хорошо, Жень, - устало соглашаюсь, прекрасно понимаю, что ничего он не сможет сделать.

- Олечка, ты не переживай. Я постараюсь кого-нибудь найти.

Воодушевился.

Но мы оба прекрасно понимаем, что решать всё буду я.

Не успеваю привести себя в порядок, как в кабинет заходит Грек.

- Ты скоро…- съезжает его строгая интонация, когда он видит, как я отворачиваюсь, вытирая мокрые щёки.

- Что случилось?

- Всё нормально.

Отмахиваюсь. Михалыч тут вообще ни при чём.

Я ему, итак, по гроб жизни обязана, что он вытащил меня сюда, и переучиться заставил. А то, так бы и сидела в своей травме, загруженная по маковку, и без денег.

Только он смог меня переубедить, слова найти.

- Рассказывай, Оль.

Хмурится.

Вылитый головорез со своей обритой головой и габаритами.

С виду и не скажешь, что стоматолог

- Нормально, всё Юр, - отмахиваюсь, поспешно утирая следы от слёз.

Намерено игнорирую его прожигающий взгляд. Пусть смотрит сколько угодно. На меня его гляделки не действуют. И зверское выражение лица, тоже.

- Оль, ты же знаешь, что если я смогу, то обязательно помогу – смягчает он голос, и вот это запрещённый приём.

Когда Грек включает участие и сочувствие, я не могу отмахнуться.

- Да, знаю, конечно, Юр, - вздыхаю, наконец, встречаясь с ним взглядом, - и поэтому не хочу тебя впутывать…

- Олька, - улыбается Михалыч, - мы же друзья.

Тянет свои ручищи и сгребает в объятья.

Мне неловко.

Не люблю я свои проблемы на других перекладывать, а здесь вроде как надавили на совесть.

- Юрий Михайлович! Ой!

Положение усугубляет залетевшая в кабинет Юля. Она таращится на нас, но не выходит, и при этом молчит.

- Михалыч, блин, - раздосадовано веду плечами, скидывая его лапищи.

- Юль, это не то, о чём ты подумала. Михалыч, скажи!

Ещё этого мне не хватало.

- А я и ничего не думаю, - Юля говорит таким тоном, что всем становится понятно, что думает.

- Действительно, Юль, - наконец подаёт голос Грек, - Ольга Сергеевна расстроилась, я успокаивал.

7.

Пётр стоит, слегка навалившись на стойку, к Юле.

Она делает вид, что ей интересно то, о чём он ей рассказывает и даже натягивает улыбку.

Думаю, он её заинтересовал.

Губу закусила, крутит локоны, смотрит из-под ресниц.

Свиридов, как и я, легко считывает все её знаки, и в ответ больше хорохорится.

Не то чтобы меня это задевало, просто у меня тема посерьёзней, чем неумелый флирт Свиридова, и далекоидущие планы Юльки.

- Ты ко мне или к Юле? – не удержала шпильку.

Пётр переводит на меня взгляд.

С досадой понимаю, что потешила его самолюбие.

Его тонкие губы растягиваются в улыбке.

- Конечно, к тебе, Оля, - шагает он навстречу. Я, наоборот, отступаю.

- Подождёшь, переоденусь, - и, не дожидаясь ответа, спешу в кабинет, где меня ловит Михалыч.

- Выкладывай, Оль.

- Юр, мне некогда, - ныряю за ширму, - за мной приехали.

- Кто?

А действительно, кто?

- Друг, - нахожу я безопасное объяснение.

- Друг?

- Ой, ну, хватит Михалыч, - поспешно переодеваюсь.

Мне не терпится узнать, что придумал Свиридов.

- У меня, что, не может быть друзей, кроме тебя?

В ответ раздаётся невнятное мычание. Я даже выглядываю из-за перегородки.

Михалыч стоит посреди кабинета, чешет свою бритую голову.

- Ну, ты чего?

- Не знал, что у тебя в друзьях капитан полиции.

- Я тебе больше скажу, - возвращаюсь за ширму, - это мой одноклассник.

- Да, я про другое.

- Про что?

- Это, какие у тебя случились траблы, что тебе понадобился капитан полиции.

Какой проницательный!

- Ладно, Михалыч, не бери в голову.

Моё настроение улучшалось с каждой минутой. До решения проблем рукой подать.

- Оль! - он ловит меня, когда я уже готова выбежать из кабинета.

Непонимающе смотрю сначала на его руку, держащую меня, потом на него.

- Имей в виду, что я от своих слов не отказываюсь. Если нужно, я помогу.

- Я знаю, - улыбаюсь.

Я действительно рассматриваю Грека, как возможность помочь Мишке. Целый день об этом думала. У Михалыча есть хорошие знакомые, хотя если Свиридов не сможет мне помочь, то, наверное, Грек тоже окажется здесь бессильным.

- Давай до завтра, - отпускает меня Михалыч.

Машу в ответ.

Юльки уже нет за стойкой. Наверное, убежала, поняв, что ловить ей нечего.

Возле входа дежурит охранник дядя Саша.

Прощаюсь с ним и выхожу в пасмурный вечер.

Большая машина Свиридова стоит почти впритык ко входу. Он сам прислонился к капоту, скрестив ноги, просматривает что-то в телефоне.

Не замечает, или делает вид, но голову поднимает, только когда я уже совсем близко.

- Садись, - кивает он и подходит, открывает дверцу.

- А это обязательно? Здесь нельзя?

- Я, вообще-то, целый день на ногах, - устало смотрит в ответ, - вместо того чтобы поехать и, наконец, поесть, притащился к тебе. Так что будь добра, Соколова, садись уже и поехали.

Сажусь на сидение.

Спорить нет никакого желания.

Фиг с ним. Это простое условие. Я не переломлюсь, если подожду, пока он поест.

В машине замечаю свой зонт. Тянусь, чтобы забрать.

- Оставь, - Свиридов садится рядом.

Озадаченно смотрю на него.

- Зачем тебе мой зонт?

- Это мой трофей.

Одёргиваю руку от зонта.

- Ты извращенец.

- Догадываюсь, о чём ты подумала, - усмехается он, - но спешу заверить, что он просто здесь лежит.

Не комментирую. Хочет, пусть хоть алтарь сделает из этого зонта.

Приму всё, лишь бы только помог.

- Помнишь Никиту Анисимова? Приходил сегодня в гости.

Видимо, его напрягло затянувшееся молчание во время поездки.

Слегка киваю, не отрывая взгляда от стекающих капель дождя на окне.

Час пик.

Город запружен машинами.

Злит немного, что приходится терять время, ехать куда-то, когда до дома всего пятнадцать минут пути.

- Оль?

- Помню, Петь, - отвечаю.

Стараюсь держать раздражение в узде.