Глава 1 Путь домой
Под легчайшим шагом не приминалась ни единая травинка, не хрустела ни одна веточка. Даже сероватые листья, давно отпустившие души в вырай1, не шелестели. Милава привыкла ступать тихо, так, чтобы даже пряный летний ветерок не примечал вливавшееся в него дыхание. Ворожея родилась с редким даром: не вредить. А еще умела разглядеть чужие муки да отвести их прочь от страждущих. Пожалуй, девица и дальше жила бы в крохотной, поросшей мхом хатке, что притаилась между лесом и топью – там она была счастлива, помогая зверю, птице и прочим обитателям земли-матушки, зачастую скрытым от человечьего ока – но вещий сон прогнал покой и заставил отправиться в трудный путь. А привиделось Милаве, как манит ее узловатым пальцем родная бабка – черная ведьмарка. И как бы ни хотелось миновать той встречи, она понимала: не уйти с этого света ведьмарке просто так. Всем ведомо, что темные помирают долго и тяжко, пока от силы своей не избавятся. Крепко страшило, что бабка перед кончиной приневолит внучку страшный дар перенять. Чуждо сердцу было такое наследие. Да только как растолковать то помирающей, что целый век копила черную мощь? Как подобрать нужные слова? Что, если озлобится, сговорится с Моровой панной2, да нашлет, не дай Даждьбог3, на селян какой хвори иль иной напасти. Потому и лежал нынче Милавин путь в деревеньку, что славилась кожевенными мастерами, и хоть пряталась в лесу, нередко привечала пришлых торговцев, охочих до местного товара. От тягостных мыслей ворожею отвлек заметно посвежевший воздух, что через десяток шагов наполнился птичьим гомоном. Видать, до Гиблого озера добралась. Отсюда до деревни рукой подать. Она отогнула веточку, потом еще одну, прокралась к воде и затаилась. На бревнах да валунах сидели озерницы, да о чем-то взволнованно щебетали. И чего-то они так оживились? Вон, даже Милаву не услыхали. Перламутровые гребни то и дело углублялись в шелковистые зеленые локоны. Красоты озерницы были редкой – не диво, что юнаки да зрелые мужи в их сети попадали шибче, чем мухи в паутину. Ворожее очень хотелось узнать, о чем чирикают прелестницы, но она ни слова не знала из диковинного языка. Вот бабка наверняка бы все поняла: ей и звери жалятся, и гады ползучие из Навья4 вести приносят… На мгновение отошедшая грусть снова захлестнула душу. Сердце сделалось свинцовым. Деваться некуда - надобно идти к помирающей. Милава тихонько побрела в сторону деревни, так и не разгадав, об чем болтают озерные чаровницы. Скоро на пути ей встретился родник. Чистая водица отразила все, точно зеркало. Никуда не годится! Ежели стоптанные до дыр каверзни и потрепанный сарафан люди добрые еще простят, то бледный, точно у мертвячки лик, глаза-угольки да темные спутанные волосы точно не вселят доверия к пришлой девке. А ведь к ним еще и слава бабки-ведьмарки прилагается. Милава вздохнула и принялась приводить себя в порядок. Холодная водица споро смыла грязь с рук и ног, унесла пятна с одежи. На плечо легла длинная блестящая коса. Когда же корзинка опустела от нехитрой снеди из ягод, а дорожный мешок уже покоился за плечами, Милава продолжила путь. - Помогите! Помогите! - донесся женский крик из чащобы. Ворожея стремглав кинулась на подмогу. Ветви сами расступались, трава точно подталкивала в нужном направлении. Но крик смолк. Милава остановилась. Прислушалась. - Помогите-е! - возобновилась истошная мольба. "Видать, кто-то в болоте погряз. Тут кругом их видимо-невидимо, в сплошную трясину сливаются. Только бы поспеть!" - Помогите!.. Кто-нибудь... - голос терял силу, грозясь вот-вот совсем сникнуть. - Держись! - откликнулась ворожея и выскочила на опушку, где очам открылась совершенно неожиданная картина: полураздетая светловолосая девица, чуть старше её самой, отчаянно отбивалась от парня богатырского сложения. Подлец-удалец уже сжимал в руках каменюгу, собираясь свести на нет и без того слабое сопротивление. - Погодь! - задохнулась от ужаса Милава. Парень обернулся. Его лик оказался на диво пригожим. Ежели б не извивающаяся жертва и булыжник в руке, ворожея ни в жизнь бы не поверила, что такой человек может оказаться лиходеем. Правильные черты исказила злоба и досада. Побелевшие от напряжения уста жестко бросили: - Ступай своей дорогой да не суйся в чужие дела! - Помоги мне, девица! - взмолилась светловолосая смуглянка. - Отпусти ее! - отчеканила Милава, силясь вложить в свои слова яростную угрозу. - Отпусти, а не то я... - Что? Ты? - хмыкнул молодец, но уже в следующий миг вздрогнул, замер и обмяк, русая голова безвольно упала смуглянке на плечо, а так и не пригодившийся каменюка выкатился из ладони. Светловолосая девица с трудом выкарабкалась из-под могучего тела. Ее плосковатая грудь прерывисто вздымалась, а ручки-веточки безуспешно кутали хрупкий стан в разорванный сарафан из суровья. - Благодарствую, - хмуро сказала она, так и не подняв глаз. - За что? - удивилась Милава. - Что отвлекла. - Он жив? - обеспокоенно спросила ворожея. - Надеюсь, нет. - Смуглянка с отвращением сплюнула, угодив в русую голову. - А... что ты с ним сделала? - Всего-навсего то же, что он хотел сотворить со мной - огрела булыжником. У! Подлюка! Чтоб ты сдох! - от души пожелала девица лиходею. Милава подошла ближе к распростершемуся в нелепой позе богатырю и поднесла ладонь к его рту. - Дышит, - с облегчением заметила ворожея. Светлые брови незнакомки недоуменно надломились над почти бесцветными глазами. - Как ты можешь жалеть этого мерзотника? Милава пожала плечами. Ей было странно слышать, что человек желает кому-то гибели, даже при таких обстоятельствах. - Пойдем отсюда, покуда он не очухался, - предложила смуглянка. - Но... как же мы его тут одного покинем? - забеспокоилась Милава, огляделась по сторонам. - Ты блаженная аль юродивая какая?! Он едва не пришиб меня, разумеешь? И тебя б выследил, да следом за мной в Навье отправил! Ворожея рассеянно кивнула, но щепотку травки на ранку богатыря сыпнула. Незнакомка недовольно поджала губы. Девицы побрели к деревне. Смуглянка шла впереди, руками стягивая обрывки одежи. В какой-то миг, она не обернувшись, сухо бросила: - Меня, кстати Востой кличут. - А я - Милава. - Ты куда путь держишь, ежели не тайна? Странно, как из такой хрупкой девицы выходили такие резкие нотки. - Не тайна. Иду к бабке в деревню. Помирает она. А ты? - А я путницей брожу по свету. Лучшей доли ищу. - А тот молодец, он что... - Этот лиходей, - оборвала спутницу Воста и снова сплюнула, - подкараулил меня да напал. Снасильничать хотел. Да, хвала богам, ты вовремя подоспела. - Пойдем в деревню вместе. Авось и тебе там место сыщется. А ежели понравится, так и насовсем останешься. - В хату к бабке не зовешь? - Не смею. Не хозяйка я там, - честно призналась Милава. - Я и сама бы не пошла, да не могу. Воста промолчала, продолжая двигаться по тропе, напористо, даже с остервенением, будто после случившегося возненавидела всю земную благодать и теперь мстила каждой веточке, каждому листку, нещадно их топча и ломая. Ну, да ничего, крепкий сон, пара глотков кваску - и дурные воспоминания как рукой снимет. Об одном только Милава сожалела - что пошла на поводу у смуглянки, бросив богатыря одного. Места те недобрые, Паляндрой отмеченные. Правда, до деревни недалече, потому за молодцем всегда вернуться можно. Она так и сделает, только Восте обустроиться поможет. Али в его хату наведается да обо всем сродичам поведает - пущай сами его забирают. На душе чуть полегчало - и вокруг словно прояснело. Лес поредел, в межствольных просветах показался постоялый двор. Девицы еще не переступили черту деревни, когда воздух донес о здешнем возбуждении. Да сегодня ж Купалье! Как же Милава запамятовала? То-то озерницы так оживились. Эх, надобно успеть за тем богатырем вернуться, покуда лес совсем не ожил. Ворожея украдкой глянула на спутницу: смуглое лицо ничего не выражало, только блеклые глаза сузились, будто в предвкушении... Празднества? - Пойдем на постоялый двор. Там наверняка для тебя место сыщется. Воста кивнула. Девицы подошли к бурой избе и постучали. Отворилась дверь - на пороге выросла высокая женщина средних лет, наскоро заматывавшая намитку3. - Нынче у меня мест свободных нет. Но, коли пожелаете, могу вас вон там обустроить, - постояличиха махнула влево и обвела взглядом подранное одеяние Восты. - Ежели надобно, кой-какая одежа тоже сыщется. Девицы повернули головы в указанном направлении. Вполне крепкая, хоть и малость покосившаяся, постройка некогда использовалась как хлев. Воста и Милава переглянувшись кивнули. - Пойдемте, покажу. Сено свежее, душистое. Будете спать, как у Перуна за пазухой. Хотя не уразумею никак: зачем сегодня ночлег? - Хозяйка заговорщицки подмигнула и распахнула хлипковатую дверь. - Здесь только Воста останется. - Вон оно что, а ты, стало быть, гаданий да жаркого празднества не срамишься? - плутовато улыбнулась постояличиха. - Не в том дело. Я сюда к бабке прибыла. Помирает она... - пояснила Милава. Лучше сразу открыться, ничего не утаивая. А ну хоть это поможет людям не чураться молоденькой ворожеи. Или хотя бы не мешать. Хозяйка отшатнулась. Ее и без того большие глаза выросли вдвое и наполнились ужасом. Постояличиха несколько раз открыла рот да попыталась что-то ответить, но так и не произнесла ни слова. - Ладно, пойду я, - выдохнула Милава и побрела к бабкиной хате. - Бывай, - кивнула Воста. Постояличиха лишь беззвучно таращилась.***
Милава шла по главной улице. Она не была здесь с тех пор, как мамка-знахарка сбежала разом с малолетней дочкой от черного наследства, однако в деревне мало что изменилось. Разве что появилась пара новых хат, да старые разрослись разом с семьями. - Куда путь держишь, девица? Милава обернулась. У резного крыльца красивой избы стоял высокий мужик, крепкий, хорошо одетый, в высоких кожаных сапогах. Его лицо, густая русая борода да такие ж волосы на мгновение заставили её вспомнить о том молодце, что напал на Восту. Богатое ухоженное подворье явственно говорило, что перед Милавой не простой человек. Кузнец? Али какой иной здешний мастер? Девица поклонилась, смахнув пальцами песчинки с дороги. - К бабке иду, помирает она. Ворожея уже приготовилась, что мужик погонит ее прочь, но тот улыбнулся. Светло от той улыбки отразилось в глазах, лучиками разошлось в морщинках. - Да ты, видать, внучка Кукобы, что Черной кличут? - Так. Меня Милавой звать. - Ну, а я - дядька Череда, староста деревни. Коли чего потребуется, ты не стесняйся, проси. Да на дураков местных особливо внимания не обращай и, ежели какие глупости говорить будут, не серчай. - Спасибо, дядька, - Милава обрадовалась, что к ней так отнесся первый человек на селе. Видать не зря этому красивому и статному мужику здешний люд доверился - ни мудростью, ни умом не обижен. - Издалече идешь? Поди устала? Давай-ка я тебя хоть кваском попотчую! - Кваску не надобно. А вот ежели крынкой водицы колодезной уважишь, век благодарна буду. - Ну, век не надобно, - отмахнулся Череда. - Воды не жалко. Тем паче, у бабки твоей колодец камышом порос, пить неоткуда. Погодь чуток, я сейчас. Череда скрылся за толстой дубовой дверью, что даже не взвизгнула. Да и чему было визжать да скрипеть? Вон, петли блестят, что серебряные. Ладное хозяйство у старосты. Да, видать, и семья не малая. В доме послышалась какая-то возня да оклики. Скоро Череда снова стоял подле Милавы. - Сейчас Услада, дочка моя, принесет воду. А ты покуда вот это возьми. Мыслю, у Кукобы не сыщется чем повечерять. - Благодарствую, дядька, - девица спрятала увесистый сверток в дорожный мешок. - Алесь куда-то запропастился. Так бы он помог тебе. Это сын мой. На охоту еще затемно подался. А не тот ли это богатырь, что Востой овладеть хотел? Милава на мгновение замялась, а потом решилась: - Встречала я одного молодца. На тебя похож - красив, высок, плечист, волосом рус. Вот только помыслами нечист. - Как это, дочка? - Снасильничать над одной девицей хотел. Да я мимо шла, не позволила злодеянию свершиться, - смягчилась Милава, глядя в синие глаза старосты. - И где ж он теперь? - заволновался мужик. Лучистая улыбка погасла. - Лежит там, в лесу. Да, не пугайся, жив он. Без сознания только, а, может, уже в себя пришел - я на его ранку знатного сбору сыпнула - да возвратиться... - Ах ты мерзавка! - гаркнула девица - и откуда только взялась? - да с такой злостью поставила на землю ведро, что большая часть воды расплескалась. - Как смеешь ты порочить моего брата? Ты - порождение черной ведьмарки! - Услада, уймись! - цыркнул Череда. - Тебе никто слова не давал. Пышная девица недовольно поджала пухлые губы, но ослушаться не посмела. Ее ноздри трепетали от негодования, а грудь под расшитым сарафаном неистово вздымалась. - Сложно поверить в то, что ты рассказала, Милава. Не похоже это на Алеся. И на деревне его знают, как честного и доброго молодца. Видать, не его ты повстречала. Однако у ворожеи уже сомнений не было: тот богатырь - сын старосты, уж больно схожи они промеж собой. Но разубеждать Череду Милава не стала. Тем паче, ярость, исходящая из светлых глаз Услады, обидно хлестала по щекам. Пускай сами все выясняют, а там и Воста расскажет, как дело было. - Как знаешь, дядька Череда. Молодец тот недалече от постоялого двора лежит. По тропке в чащу пойдешь, без труда сыщешь, ежели он сам не поднялся. А ежели хочешь, меня обожди, я к бабке загляну, а там и в лес вернуться можно. - Что ж, ступай, - хмуро отозвался мужик. - Да куда ты ее отпускаешь? - Всплеснула руками Услада. - Молчи! - упредил староста. - А ты, Милава, не мешкай. Я тебя в хате обожду. Кликни, как возвратишься. Ворожея подобрала ведро и пошла дальше. Затылок еще долго горел под взглядом Услады. Но она не обернулась. Впереди ждало куда большая неприятность - встреча с бабкой. Дорога оказалась намного короче, чем сохранилась в памяти. Но так всегда случается, ежели идти не хочется. Показалась страшноватая хата без крыльца, с крохотным окном, затянутым бельмом-пузырем. Изба походила на черный горб, выросший прямо из земли, и всем своим видом говорила: "Не подходи, коли желаешь жить да здравствовать". Пахнуло черной силой. Не успела Милава занести руку, чтобы отворить ссохшуюся дверь, как из недр горба проскрипел старческий голос: - Не чаяла уж, что явишься. Девица поглубже вдохнула, приготовившись к встрече, выдохнула и нырнула внутрь. В нос ударил тяжелый приторно-сладковатый воздух. Чрево избы оказалось ничуть не светлее ее оболочки. Милава поставила ведро на пол, сняла дорожный мешок. Впотьмах она двигалась скорее по наитию, нежели опираясь на зрение. Ворожея хотела было зажечь лучину, но наказ старухи удержал: - Подойди. Милава подошла к печи и поклонилась в пол: - Здравствуй, бабушка. - Нече спину гнуть, ближе подойди. Ворожея послушалась, приставила лавку и поднялась повыше. Среди грязных простыней и кипы поеденного молью меха покоилась осунувшаяся исхудавшая старуха. Костлявые руки лежали вровень с тощим телом. Лицо испещряли глубокие борозды-морщины, седые колтуны огибали голову. Веки плотно сомкнуты, рот - узкая черточка. Точно мертвая. - Долго ты, однако, шла ко мне, - отчетливо поскрипело сквозь сомкнутые губы. - Я спешила, как могла. - Вот что, внучка, - дерзкий скрип сменился притворной елейностью. - Мое время пришло. Паляндра в гости кожный вечер жалует, а забрать не может. Иссыхаю я заживо. Даже кровь в венах застыла. Нет мочи терпеть. Пособи мне, забери мою силу. - Бабушка... кой-какое умение во мне и так уже живет-здравствует. - Сглотнула Милава, стараясь дышать ровно. Старуха вдруг захохотала, не открывая рта: громко, холодно, страшно. Даже Милаве, повидавшей немало чудного, стало не по себе. - Да что есть твоя возня с птахами да зверухами супротив моей мощи? Пойми, глупая, что с новыми умениями пред тобой сама земля свои тайны раскроет, ночь секреты распахнет. Только согласись, и великая сила перетечет в твое тело. Захочешь - воздух сгустится и обратится дорогой метле твоей. Люд станет падать ниц пред тобой в благоговейном страхе. Ты вознесешься над всеми болезнями и несчастьями. А там, глядишь, и сама Паляндра отступит, даруя вечность бытия! - Нет, - прервала оболванивающий поток слов Милава и сама испугалась своей резкости. И тут же постаралась смягчиться, страшась, что злобная бабка покарает всю округу за неуважительный ответ. - Мне и так добре. Чем смогу, тем и так людям помогу. А вечная жизнь... Не по мне это. Не серчай на меня, бабушка. - Да, ты такая ж бестолковая как твоя мать! Много ли ей счастья принесло непослушание? Иль нашла она радость среди болотной топи, когда сбежала от меня, точно крыса подлая? - скрип в голосе обратился сталью. Каждое слово кромсало душу, вызывая из недр памяти грустные воспоминания о любимой матери. Милава была очень близка со своей родительницей. Именно та передала все свои знахарские силы и целительные умения. Мать научила, что истинное счастье в благодарных глазах спасенного. Милава никогда не сомневалась, что родительница была по-настоящему счастлива именно там, в лесной глуши, вдали от черной мощи Кукобы. Вот только счастье это длилось недолго - коварная болотная лихорадка в три дня выпила все жизненные соки из молодой, пышущей здоровьем женщины. Даже собрав все свои знания, все свои дарования, Милава не сумела ее излечить. - То-то и оно! А коли бы ты владела моим могуществом, то она бы и сегодня здравствовала, - Кукоба словно прочла мысли внучки. Проницательная ведьмарка сумела зародить зерно сомнения в юном сердце. Милава спешно захлопотала по дому, силясь выгнать из сердца черную занозу, и не приметила, как доселе недвижимый старческий рот изогнулся в довольной ухмылке. - Купальская ночь щедра - я тебе травок соберу, - ворожея попыталась перевести разговор в иное русло. - Себе собери. Даю тебе остаток дня да ночь на размышления. Ну, а опосля не серчай, - старуха смолкла. И, по всему видать, надолго. ***
Милава спешила прочь от горбатой хаты, глубоко вдыхая свежий воздух. Как же быть? Как убедить бабку селянам зла не творить? Как черную силу отвадить, да помочь Кукобе спокойно в Навье отойти? Слишком мало опыта у молоденькой ворожеи - не успела мать всему научить. Подворье и крыльцо хаты старосты пустовали. Ворожея немного потопталась, робея, а потом все ж постучала. Тяжелая дубовая дверь распахнулась, но Милаве не удалось рассмотреть ни уголка сеней - проем загородила Услада. Воинственный вид говорил, что та не намерена принимать гостью такого рода. Даже пестрая намитка угрожающе съехала на лоб. - Мне б дядьку Череду... - стушевалась ворожея. - А лукошка с самоцветами тебе ни подать? - прошипела дочка старосты. Милава невольно отступила. - Шла б ты прочь с нашей деревни подобру-поздорову. Да бабку б свою с собой прихватила! Дубовая охранительница захлопнулась. Но ворожея все еще переминалась с ноги на ногу у дома старосты. Ей, во что бы то ни стало, надобно было увидеть Череду. Как же тот молодец? - Ты не серчай на нее, красавица. Милава обернулась - мимо шла пожилая женщина. - Услада - девка с норовом, но отходчивая. Уже назавтра об обиде запамятует. Передержанная, оттого и нервная чуток. - Да я не серчаю. Мне старосту позарез видеть надобно. - А я его только что у кузнеца встретила. Он там Цвета, сына мастера, костит. Болван, снова коней абы как подковал. Цельный обоз с товаром для Рогачева помеж лесом и топью стал. Ведаешь, где хата кузнеца? - В самой середке деревни? - припомнила девица. - Верно. А ты сама чьих будешь? - Я - Милава, внучка Кукобы. Пожилая женщина вмиг изменилась в лице. И, больше не говоря ни слова, повернулась и заспешила прочь. Добравшись до крыльца ближайшей хаты, она с молодецкой удалью юркнула внутрь, плотно затворив за собой дверь. Милава пожала плечами и побрела в указанную сторону, где наводил порядок староста. Память быстро помогла найти хозяйство мастера. Оно тоже не сильно изменилось - только хату местами подлатали, да кузницу расширили. Как раз подле мастерской и вели жаркий спор трое мужиков, среди которых самое живое участие принимал Череда. Он, на чем свет стоит, ругал бестолкового мастера. Пунцовый, аки маков цвет, рыжий молодец в кожаном фартуке изучал свои сапоги. Мужик постарше с такими ж солнечными волосами и бородой (видать, батька молодого мастера) махал кулаком перед опущенным носом сына. Ворожея подошла ближе, но влезать в разговор не посмела. Цвет перевел кончик своего носа с сапог на Милаву. Мужики, заприметив, что краснота лица повинного утратила былую выразительность, тоже переключились на девицу. Рыжие взирали с любопытством, староста - мрачно. Уже и не верилось, что на этом угрюмом лице может цвести светлая улыбка. - Дядька Череда, пойдем, покажу тебе то место, - замялась Милава. Староста нахмурился еще боле и обратился к мужикам: - Я скоро вернусь. А ты, зараза этакая, что б к вечеру все исправил! Молодой кузнец снова вспыхнул и, подталкиваемый батькиной руганью, скрылся в мастерской. - Давай отойдем. Не для чужих ушей наш разговор. Староста хотел было подхватить Милаву под локоть, и уже даже поднял руку, но тут же опустил. Когда они укрылись под сенью раскидистой ивы, Череда взял слово: - Алесь вернулся... Я-а-а... М-м-м... Понимаешь, Милава... Алесь - мой единственный сын, мой преемник. Он рассказал обо всем, что случилось в лесу, о той девице и тебе. Он признался, что чуть не совершил злодеяние. Повинился во всем. Нечистик его попутал. Я его простил, хотя и наказал. С девицей ведь той все добре? - Так, но... - Погоди, Милава. У кого за пазухой провинностей нет? Юн он еще, глуп. На поводу страстей пошел. Ты не серчай на него. - А как же Воста? Та девица? - А что девица? - Череда виновато улыбнулся. - Но ведь он же ее малость не убил! - Ну, она ж жива... - порозовел староста. - Подалась куда-то... - Она на постоялом дворе. - Вона что. - На лбу Череда пролегли морщины. - Тем лучше. С девицей мы все мирно порешим. Ты только помалкивай, не выноси на суд людской... - Ладно, дядька, но только ежели Воста согласие даст. - Даст. Милава вовсе не была так уверена. Череда постарался направить разговор по иной тропе: - Ну, а как там бабка твоя? - Помирает, - только и нашлась что ответить ворожея. Что еще можно было поведать? О черной силе? О страшном наказании для всего села в случае неповиновения? - Аль подсобить чем могу? - Нет, дядька. Ничем ты мне тут не поможешь, - обреченно вздохнула Милава. - Ну-ну, будет тебе. Не расстраивайся: всему свой черед. Старики должны помирать, дорогу молодым уступать - такова природа. Да ты б отвлеклась. С девицами нашими погадала б - Купалье, как-никак. Авось папарать-цвет сыщешь, тогда и все старые беды тебя покинут, а старые стороной обходить станут. - Ладно, дядька Череда, пойду я. - Ты, ежели чего, не стесняйся - проси подмоги. - Благодарствую. Ворожея решила не возвращаться к бабке до самого утра - убедить ведьмарку не удастся, надобно к богам обратиться, попросить, кабы те оградили деревню от напасти. Она углубилась в лес. Удрученная невеселыми думами, Милава сыскала древнее капище. Могучие идолы высились над лесом и обещали даровать свою опеку тому, кто, следуя традициям, уважит богов подношением. Милава выудила из мешка медный кинжал и уложила на валуны, распалила костер, бросила в него щедрую жменю ритуального порошка и, запев негромкую молитву, принялась танцевать. Она кружилась и притопывала так, как делала ее мать, а до того сотни предков. Дым очищал сердце и душу, вытесняя все ненужное, все пустое. И лишь когда в разуме осталась только одна, самая важная мысль, острое лезвие рассекло ладонь. Сложенная лодочкой кисть наполнилась до краев - и девица выплеснула набежавшую руду на жертвенный камень. Гортанным воем заполнился лес на множество саженей вокруг, костер разбух подобно гигантской розе. Боги приняли подношение. ***
- Гляди, гляди, что вытворяет! Видать, самая, что ни на есть ведьмарка, - прошептала темноволосая девица с огромными оттопыренными ушами. - Ишь, как скачет. Да и где это видано с пустыми руками к богам идти? - едва слышно возмутилась ее подружка, с волосами, точно злато, и длинным носом-морковиной. - Точно ведьмарка! Гляди, гляди, у нее там, кажись, нож лежит. - Да, он самый! - Нос-морковина на миг высунулся и снова схоронился за валуном. - Ведьмарки, ежели хотят чего от богов получить, свою кровь на камни проливают! - Гляди, ладонь порезала! Пойдем отсюдава, покуда она нас не приметила. Не то какой пакости нашлет - и до хат не поспеем добраться. - Пойдем, - согласилась темноволосая краса. - Надобно все старосте рассказать! - Лучше кожному, кого встретим! - И то верно! Девицы выскользнули из укрытия и, пригнувшись, поспешили к деревне. ***
Милава оторвала лоскут от нижней юбки и перевязала ноющую ладонь. Боги согласились помочь. Дышать стало легче. Медный кинжал еще не поспел лечь на дно мешка, а ворожея уже принялась за новое дело - надобно было сыскать кой-каких травок-стражей, сварить зелье да окропить каждую хату в деревне. Тогда наверняка бабкины черные силы до людей не доползут. Добре, что нынче Купалье - вся молодежь по лесам да рекам разбредется. Кому ж не захочется папарать-цвет сыскать да в грядущее хоть одним глазком заглянуть? Вот и добре. А Милаве тем часом никто не помешает исполнить охранительный ритуал. Солнце было на полпути в Навье, когда она отщипнула последнюю травинку. Лес наполнился дивными и необычными звуками, что не принадлежали ни зверю, ни птице. Шаловливый ветерок мазнул нос дурманными ароматами, а слух - эхом голосов. Никак простоволосые девицы затянули песни, выплетая короны из цветов. Скоро-скоро разгорится яркое очистительное пламя. Скоро-скоро понесет волна венки к берегам суженных. Скоро-скоро сахарные уста оросят горячие поцелуи, а спелые грудки стиснут молодецкие ладони. А ворожея тем часом сможет подступиться к каждому подворью. Милава неслышно брела к деревне, обходила ели, огибала болотца... Откуда-то донесся жуткий вой, сменившийся не менее жуткими короткими рыками. Волк в капкан угодил? Милава поспешила на звуки. Рычание становилось все громче. Она развела в стороны густые ветки - последнюю преграду - и обомлела. На земле валялся старый кузнец и бился в агонии. Его тело скручивало, суставы выворачивало. Мужик то стонал по-человечьи, то выл да рычал по-звериному. Его руки и лицо обрастали рыжей шерстью. Нос, рот, подбородок вытягивались. Волколак! Милава подалась назад и притаилась в кустах. Неужто темный? Тут бы с бабкой-ведьмаркой сдюжить, так еще и этот нечистик. Ну, да ничего, боги подсобят. Ворожея присела, черпнула землицы и стала втирать в кожу, чтоб человечий запах отбить. Ведь всем ведомо, что нюх у волколака поострей волчьего будет, а к нему ведь разум человечий прилагается. Затем, ступая как можно тише, поспешила к деревне, не дожидаясь полного обращения кузнеца. Ночь подкрадывалась к деревне со всех сторон. И хотя макушки сосен покуда купались в уходящем багрянце, стволы уже тонули в сумеречной слепоте. Село опустело. Хаты сомкнули веки-ставни. Тишину не разбивал даже псовий лай. Видать, весь люд подался Купалье праздновать. Вот и добре. Вот и ладно. Милава развернула крынку с пахучим варевом и принялась окроплять им ближние к лесу подворья: - Буйные ветры, унесите чары злые в леса дремучие, в степи широкие, в горы высокие. Воды скорые, воды тихие, утопите чары черные в глубине своей непроглядной... Солнце уже перенеслось в Навье, а луна вскарабкалась на середку неба, когда ворожее осталась оградить только хаты, выстроившиеся на главной улице. Милава огляделась, но так и не узрев ни одной живой души, снова черпнула охранительного отвара и брызнула на очередную избу: - Солнце красное, солнце ясное, спали нечистивые помыслы в огне своем жгучем. Луна круглая, луна бледная, охлади лукавые помыслы лучом своим блеклым... А вот и дивное подворье старосты. Ворожея прислушалась - изба погрузилась в сон. - Чары злобные, чары черные, слова лихие, помыслы дурные, взгляды косые, уйдите прочь от деревни, от селян местных. Да будет так не на день, а до веку... Хлопнула дверь. На крыльце появилась Услада. - Ах ты, мерзость нечистивая! Я ведала, что ты снова к нам сунешься! - ядовито зашипела она, с трудом заставляя себя держать светец ровно. - Что, не удалось брата моего в лесу порешить, так ты решила его тут добить?! - Нет, ты не все не так поняла, - попыталась объясниться Милава. Надо ж, тут-то хат всего ничего осталось. - Наоборот, я хотела... - Я вижу, чего ты хотела! - Взбешенная Услада ткнула толстым пальцем в крынку с зельем да в замазанное землицей лицо ворожеи. - Пришла всю деревню заместо своей бабки извести?! Да только не мысли, я тебя не страшусь. И у здешнего люда найдутся средства супротив такой нечисти, как ты! Налитая дочка старосты сжала амулет, что болтался на ее полной шее. - А ну, прочь пошла! И не смей впредь подступаться к нашим воротам! Милава не стала спорить. Бесполезно помогать людям, коли они того не желают. Ни слова не произнеся, она отвернулась от Услады и побрела в сторону бабкиной хаты. По пути ворожее посчастливилось заговорить еще пару домов. Глава 2 Купальская ночь
Милава добралась до черной хаты, но не решилась коснуться даже рассохшейся двери. Трижды обошла уродливый горб, от которого невыносимо разило темной мощью, и побрела в сторону ветряка, где люд уже водил хороводы. Она и не думала к ним близко подбираться, но увериться, что бабкина черная сила не подлезла было надобно. Да и выжидать в кустах, пока Услада уснет или покинет избу, тоже не чудилось доброй мыслью - мало ли кто заприметит - попробуй убедить тогда, что Милава ничего худого не затеяла. Хотя празднество проходило на отшибе, ворожея легко нашла место, где смогла затаиться и понаблюдать. Яркий свет от огнища разливался далеко за пределы мельничьего хозяйства, сочился сквозь ели да сосны. Ритуальные песни разносились повсюду, обволакивали, проникали в самое сердце: - Купала, Купала, где ты пропадала? - За лесами, за полями, за высокими горами. - Купала, Купала, где ты отдыхала? - Под дождями, под снегами, под туманами-парами. - Купала, Купала, где ты зимовала? - Под дубами, под листами, под черничными кустами. - Купала, Купала, где ты куковала? - Под камнями, под ветрами, да под старыми мостами... Матери подносили к огню, набравшему целебную силу, захворавших дитяти, моля вернуть им здоровье. Немощные старики, кои прибыли на руках правнуков и нынче находились дальше всех от пламени, почти на пороге темноты, умывались живительным дымом, просили о лишнем годке жизни да крупице прежней удали, дабы не быть обузой потомству. Девицы-дурнушки, что еще на зарнице вымыли лики в росе, тихо заклинали о толике красоты, да о добром женихе. У каждого было об чем просить богов в эту дивную ночь. Точно по чьему-то велению, в костер разом полетели исподние рубахи больного люда. Прожорливое пламя вспыхнуло пуще прежнего, будто обещая исцеление. Скоро девицы да молодцы разбились по парам, чтобы скакать через животворный огонь - ведь тогда он непременно очистит их и защитит от зол да дурного глаза. Первыми прыгнули златовласая краса и крепкий курчавый молодец. Их кисти не разъединились. Милава даже издалече заприметила, как улыбнулись друг другу любые - такой прыжок говорил о счастливом совместном будущем. А вот следующая пара обменялась колким взглядом: не быть им разом - ладони разомкнулись. В третьей молодец подхватил любую на руки и разом с ней перемахнул через пламя. Стало быть, такой супруг и беду отведет и от лиходея оборонит. Дальше молодые и кистей не расцепили, и прыгнули так высоко, что прочие ахнули от зависти - бедствовать паре уж точно не придется. Покуда молодежь распевала песни да водила хороводы, среднее поколение пригнало на пригорок скотину. Угодья мельника заполнились мычанием, блеяньем, ржанием. Пожилая женщина даже петуха притянула - видать, глупая птица вместо топтания кур только и умела, что на хозяйку кидаться, да об прохожих клюв точить. Но если лошадям, коровам и даже козам пришлось перескакивать кострище, страшась розг, то дурная птица ни в какую не желала перемахивать через устрашающее полымя. Бабка под общий смех гонялась за ополоумевшим от страха петухом по всему пустырю. По велению старосты на подмогу пришла вся молодежь. Да только толку то не принесло - орущий кукарека и не мыслил сдаваться. Диво: птица ловко удирала от множества рук, но за границу света не перемахивала. Вдруг всеобщую суматоху прорезал голос мальчика, перекричав даже петуха: - Глядите! Глядите! Нечистик! Селяне обратили взгляды в сторону, куда указывал малыш. У самой кромки на земле, помеж светлом и тьмой сидела черная кошка. Никто так и не признал в ней своего питомца. - И, правда, нечистик, - подытожил кто-то в толпе. - Бей ее! - скомандовала девица с носом-морковиной. В улепетывавшую прочь от огнища кошку тут же полетели десятки каменюг да палок, заготовленных как раз для такого случая. Ведь всем ведомо, что в Купальскую ночь нечистики да ведьмари оборачиваются, кем пожелают. - Попал! - оповестил люд курчавый парень. К нему ото всюду понеслась похвала. Ковыляющая кошка, как могла, спешила укрыться средь деревьев. Селяне сияли от радости - завтра хромота выдаст того, кто ведьмарит в деревне. - Поймала! - объявила запыхавшаяся женщина, что умудрилась-таки сцапать своего петуха. - Вот только ума не приложу, как его через кострище заставить перелететь? Он же крылья расправит, да все в сторону норовит. - Вяжи ему лапы! - предложил сын старосты. - Да крылья перетягивай. - Это еще зачем? - удивился какой-то молодец. - Эх, ты простых вещей не разумеешь, - хмыкнул богатырь. - Вяжи, - поддакнул староста. Женщина откуда-то выудила веревку и обмотала лапы да крылья непослушной птицы. Петух истошно вопил да дергал головой. - Ах ты, дурень с гребнем! - завопила хозяйка, когда клюв все ж сыскал ее палец. Богатырь ловко перехватил петуха и кинул через костер. На той стороне огнища птица шмякнулась на землю. - Не ушибся б хоть, - заволновалась бабка. Но тут же по смеху толпы поняла, что с петухом ничего не случилось. Оскорбленная бестолочь, высвободившаяся из пут, махала крылами, намереваясь и теперь улизнуть куда подальше. Сын старосты мигом ухватил неудачливого беглеца за хвост. - Вот, спасибо тебе, Алесь! - бабка крепко держала горе-птицу. - Разумный у тебя сын вырос, Череда! Пусть даруют боги ему жену-красавицу, да хозяюшку ладную! Как Милава ни старалась, но кузнецов так и не сумела отыскать. Видать, младшего староста снарядил-таки устранять промах. А старшой, поди, рыщет где-то... Точно в подтверждение догадке, откуда-то донесся протяжный волчий вой. Но никто, кроме ворожеи, в угаре празднества да азартной поимки петуха не обратил на него внимания. - А-а-а! - внезапно закричали девицы. С их хорошеньких ликов, распущенных волос да льняных рубах медленно стекала грязь. Молодцы-виновники лишь хохотали, отставляя в сторону уже непотребное оружие - пустые ведра. Вот только не ожидали они, что кое-кто из красавиц-молодиц все ж поспел подготовиться к такому повороту событий. Несколько светлых рубах мелькнуло в темноте, но когда жертвы их заприметили, оказалось слишком поздно. Хрупкие, но проворные ручки схватили ушата, давеча наполненные жижей с ближней топи, и окатили удальцов с головы до ног. - Ловко они вас! Куда там грязи липкой супротив трясинного смрада! - дети и старики хохотали так, что их животы чуть ни трещали. Бравые молодцы нынче больше напоминали то ли багников, то ли болотников. Но они и не думали сдаваться так быстро. Трое уцелевших понеслись за границу света за новой порцией ведер с грязью. Вот только девицы скоро догадались о задуманном, а потому с визгом и криками понеслись к реке. Молодцы - за ними. Милава решила, что стоит пойти следом да нашептать пару приговоров, дабы бабкино черное недовольство не добралась до молодежи. Ей не составляло особого труда оставаться незамеченной - Купальская ночь прятала под своим темным балдахином каждого, кто о том попросит: и доброго человека, и ведьмака, и влюбленных. Ведь не просто так на Большие дни детей по обыкновению рожалось больше чем когда-либо. Девица, хоть и не спешила, но поспела аккурат к самой потасовке. Шумная хохочущая гурьба из перепачканной молодежи отчаянно плескалась в воде. Молодицы хохотали и почти не противились, когда крепкие руки прижимали их к не менее крепким телам, чтобы якобы вымыть. Мягчели губы под пылкими поцелуями... Но девицы меру знали, а потому, не дозволив ласкам зайти слишком далеко, выбрались на берег да затянули песню, опуская на серебристую гладь венки: - Ты, не трожь меня, Вирник5, Не хватай, Водяной. Во власах-то просвирник Запечен ворожбой. Не тяни под водицу, Не тащи в свой покой, Иль купальской криницей Разольюсь я, рекой. Лучше пестрый кружочек, Мой венок-разноцвет, Отнеси к бережочку, Где встречает рассвет На Купалье любимый, Нареченный супруг. Помоги, негубимый, Подсоби мне, мой друг... Пока пригожуни просили у водяных духов любви да счастья, молодцы перебрались вплавь на другой берег, где почти каждый успел словить по венку. Когда же они вернулись, девицы уже разбредались на поиски папарать-цвета. Молодцы устремились за избранницами. Мало ль, оборонить от лиходея придется. Да что там лиходей! В такую ночь даже русалки из глубин выходят покачаться на деревьях да в полях-лесах сыскать себе жертву - кровушки теплой напиться.***
Цвет бранился, на чем свет стоит. Где это видано, чтобы накануне самого желанного веселья, в канун Купальской ночи, глава деревни отправлял честного человека перековывать лошадей? А что, ежели тот не управится до вечера? Что ж тогда, заместо забав да сладких поцелуев с девками, целую ночь коротать непонятно где? И с чего староста вообще взял, что это вина молодого мастера? Что ежели торговец сам снял добротные подковы с коней да в сундуке схоронил, дабы в Рогатьеве на звонкую монету выменять? Иль на саблю перелить. А сам на мастера жалобную послал, якобы все его кони по подкове потеряли. Он, этот торговец, Цвету сразу не понравился. Сам нездешний, глаза узкие, кожа смуглая, халат в пол, золотыми нитями расшитый. В очи не глядит, все по сторонам рыскает да выспрашивать любит: где, мол, кузнечьему делу учился, из доброй ли стали подковы льешь, где железо берешь... Сразу ж понятно - выгоду вынюхивает. Видать, не на честном слове и справном труде свое богатство нажил. Поди, не одну невинную душу обдурил. И как только староста поверил в небылицы этакие да навет злостный? В наказание батька даже самую захудалую кобылу взять не дозволил - тяни сам на каталке молот да прочие инструменты. Молодой кузнец не просто медленно шел к месту, где с утра стал обоз, он еле плелся. И даже не из-за того, что устал или не желал помогать нечистивому торговцу. Если б парень был чуток духом тверже да сердцем чище, то сыскал бы силы признаться себе, что мастер он никудышный. Что без батьки ему до зари никак не сдюжить с целым обозом, и через сажени три, от силы, пять, кони снова "разуются". Но самое главное, его нежелание идти наперед всего исходило от страха. Обоз-то стал не где-нибудь, а аккурат помеж Древним лесом да Смрадной топью, обиталищем Багника6. А тут еще Купалье. Ведь всем ведомо, что в такую ночь самая бестолковая ведьмарка да самый последний нечистик утраивают свои силы. И хоть селяне издревле разбегаются по дубравам да борам, дабы натешиться иль папарать-цвет сыскать, но к Смрадной топи да Древнему лесу не суются. Но как ни тянул Цвет время, а до места добрался. И все ж странный какой-то этот торговец. Нет, чтобы в деревню вернуться до конца Купалья, так костры вокруг обоза разложил, точно специально всяких нечистиков призывает. Сам вон на подушках расписных ноги закрутил, очи сомкнул да какую-то дудку курит. Стражу выставил. Неужто, этот пришлый мыслит, что десяток крепких воинов сумеет выстоять хотя бы супротив одного упыря иль какого иного мерзотника? Да ни один, даже самый ладный меч с волшбой черной не сдюжит! Когда нерадивый кузнец подошел вплотную к торговцу, тот продолжал неспешно выпускать струйки густого серого дыма. В стеклянном сосуде, к которому резная дудка крепилась мягкой трубкой, постоянно что-то булькало. Очей хозяин обоза так и не раскрыл. Цвет обиделся - ишь, ты, никак не ниже князя себя мыслит. - Ну, чего тут у вас стряслось? - спросил молодой кузнец. Старшой помощник, тоже обряженный в длинный халат, но малость поплоше, согнувшись чуть ли ни пополам, заговорил: - О, свет-искусник! Как же мы рады тебе! Наконец, ты исправишь этот досадный простой, и наш караван опять устремится по неотложным делам. Хвала небесам, драгоценный товар не пострадал! - Ну, это... Вот и добре. Так какая кобыла потеряла подкову? - А ты сюда иди, милейший, сюда, - приторная сладость в голосе говорившего понравилась молодому кузнецу, потешила гордость. Торговец совсем не так с ним изъяснялся. Цвет уже было решил, что не такие уж и противные эти чужеземцы. Но когда понял, сколько работы предстоит, ощутил, как к горлу подкатывает дурнота. Гонец, посланный торговцем, ничуть не приврал - каждая лошадь в обозе потеряла по подкове. И слетели как раз те, что отливал и ставил молодой мастер: на правое переднее копыто. Цвет густо покраснел, тихо радуясь, что никто из односельчан этого не ведает. Его и так частенько ругают, а тут вон первое задание - и не сдюжил. Торговец внезапно раскрыл веки и пристально поглядел на кузнеца. В узких глазах читался укор - и краска на лице молодого кузнеца проступила гуще. - Ну, я это, что ль за работу примусь? Помощник кивнул и, согнувшись еще ниже, задом отошел в сторону. Хозяин обоза вновь сомкнул очи. Как и ожидал молодой кузнец, до вечера ему справиться не удалось. Вон уж и солнце закатилось. Торговец давно на боковой почивает. Старшой помощник пряную лепешку лопает. Охранители у костерка вином балуются, на кузнеца поглядывают, что-то на своей тарабарщине молвят да посмеиваются. А Цвету еще три коня подковать надобно. Эх, друзья-приятели никак уже с девками через огнище скачут, скоро венки станут ловить да по лесам с молодицами разбредутся, а он тут... Эх... Вот бы папарать-цвет сыскать! Уж тогда бы он зажил! Уж тогда бы он никак не меньше старосты сделался... Вдруг недалече раздался протяжный волчий вой. У края стойбища мелькнуло нечто огромное и снова нырнуло во тьму. Сердце Цвета дрогнуло. Стражники что-то закричали. Торговец резко сел, пытаясь вникнуть в происходящее еще мутным ото сна сознанием. Цвет же шарил настороженным взором по стойбищу. И сильно пожалел, когда отыскал-таки незваного гостя. Лишь невероятное усилие молодого кузнеца сдержало рвотный позыв - тело помощника безвольно сползало на землю по краю телеги... без головы! Рука все еще сжимала недоеденную лепешку. Гигантский рыжий волчара вдвое, а то и втрое крупнее обычного волка с громким хрустом разжевывал добычу... Селяне всегда считали Цвета неповоротливым и нерасторопным, но нынче он со скоростью резвого скакуна и ловкостью кошки, не помня себя от страха, оказался на самой макушке ближайшей сосны. То ли от ужаса, то ли по глупости, но молодой кузнец так и не смог сомкнуть век. Он видел все... Видел, как охранители скопом кинулись на лютого зверя, а затем один за одним полегли, не сумев противостоять стальным клыкам да мощным лапам. Видел, как с невероятной быстротой и бесстрашием торговец выхватил саблю и сражался, да как волколак дожирал его с особым смаком. Видел, как нечистик поднял запачканную в чужой крови морду и оскалился, точно усмехнулся, а затем исчез среди деревьев. ***
Трое подлетков осталось без пары. Они не поймали венков, да и не созрели еще с молодицами папарать-кветку искать. Но не сетовали. Проводив взглядом юнаков постарше, подлетки что-то горячо обсуждали. Милава не стремилась выяснять - навряд ли что страшнее, чем перелезть через двенадцать огородов, дабы сбылось сокровенное желание - и побрела в деревню. Авось все ж удастся оградить и дом старосты от чар ведьмарки. Ворожея ступала неслышно, даже листочки от ночного ветра-тихушника шумели сильнее. - Как ты хороша! - послышался чей-то восхищенный шепот слева. Милава замерла, пригляделась - благо ель надежно ее скрывала - на полянке сидело двое. - Да и ты мне сразу приглянулся, - негромко промурлыкала в ответ девица, теснее прижимаясь к парню. - Дозволь примкнуть к твоим устам, - попросил молодец. - Примкни, - тихонько хохотнула пригожуня. - Точно мед липовый, - задыхаясь произнес молодец и обвил руками тонкий стан светловолосой девицы. - И мне такие ласки по сердцу. На том разговор утонул в стонах и всхлипах. Милава не хотела ни мешать, ни тем паче осуждать пару, оттого попятилась, дабы незамеченной обогнуть полюбовников стволов за пять. Но только сделала шаг назад, как ночную тишину прорезал девичий визг: - Вот ты где! - Ружа? - испуганно выдавил молодец. - Да что ж это?! - даже в темноте Милава разглядела, как на девичьих щеках блеснули слезы. - Ружа, я... я... - молодец в отчаянном поиске подмоги глянул на свою полюбовницу, но светловолосая краса лишь выпрямила спину, тонкую как камышинка, - мол, не стану я ни подсоблять, ни выкручиваться. Ворожея не видела лика разлучницы, но готова была поклясться, что ее губы изогнулись в довольной ухмылке. - Ты ж сватов к осени обещал заслать! А сам... тут! - Ружа... - Изменник! Будь ты проклят! И весь твой род! Ружа бросилась прочь от поляны, где только что обнаружила неверность своего нареченного. Ее русые локоны, омытые лунным светом, мелькнули за кустами и растворились в ночи. Милава содрогнулась - слишком добре ведала, что такая угроза в Купальскую ночь бесследно не проходит. Полюбовники молчали. Молодец встал и дрожащими руками расправил свою одежу. - Ты куда это? - возмутилась девица. Ее голос показался знакомым, но ворожея решила, что негоже и далей подсматривать - и без того лишку увидела. Уже в чащобе до нее донеслись слова обиженной полюбовницы: - Ты еще пожалеешь! Милаве стало даже малость жаль молодца: что стоит в такую ночь какой-нибудь красе соблазнить непутевого парня? Но и оправдывать его не хотелось - что ежели таких девиц на его жизненном пути повстречается целая вереница? Над головой почудилось движение. Милава поглядела вверх. Едва касаясь верхушек сосен и елей, ночное небо рассекал десяток помел, оседланных ведьмарками. Видать, на Лысуху летят! Милава упала в травы, замерла, вдыхая пряный запах земли и надеясь, что ее не приметят. Сердце бросилось вскачь, когда одна из наездниц подлетела прямо к тому месту, где под высоким папоротником схоронилась Милава. Донеслось шумное сопение - ведьмарка принюхивалась. "Обманись птичье око, ошибись звериный слух, отведись ведьмачий нюх..." - молила про себя ворожея. - Неужто почудилось? - летунья явно была сбита с толку. - Я же чуяла... Милава продолжала молиться - и уже в следующий миг шум от метлы стих. Она глянула в небо - на фоне круглой, словно колесо, луны мелькнуло несколько крохотных силуэтов. Какое-то время ворожея созерцала ночное светило и вдруг поняла, что совсем скоро зацветет папарать-цвет. Папарать-цвет! Вот что способно помочь в ее противостоянии бабкиной силе! Вот что сумеет охранить всю деревню от черной мощи! Надобно только сыскать дивное растение. ***
Папарать-цвет издревле ценился промеж людей дороже самых недосягаемых богатств. Против него даже злато, из которого тянули нити на наряды князя, казалось конским волосом. Даже редчайшие самоцветы, что доставали из огненных недр северных гор, а после рядили огранкой и украшали тело самой княжны, представали кучкой гальки. Да что там! Многие люди способны убить, чтоб завладеть чародейным цветком. Не диво - ведь нашедший папарать-цвет получает необыкновенную власть, власть подобную той, которой наделены боги. Ну, кто порой не мечтает оказаться невидимым? Иль не желает понимать язык зверей, птиц да растений? Кто откажется от скарбов, таящихся во чреве земли? Иль не помыслит обратить на себя взор возлюбленного? Но не каждому дано сыскать папарать-цвет. Ежели живет в сердце хоть крупица недоброго помысла, али душу тяготит корысть, то необыкновенный цветок никогда не покажется на глаза. Люди до сих пор памятуют древнюю историю о том, как один человек решил добыть папарать-цвет. Некогда в одной деревне жила девица, дочь кузнеца, Янина. С красотой ее лика могла поравняться разве что луна, а с цветом густых волос - лишь спелая пшеница. Стройности ее стана завидовали березы. Но боги не обидели пригожуню и смекалкой. Однажды в ту деревню с торговым обозом приехал молодой пастушок Ян. Лишь завидев прелестницу, он тут же полюбил ее больше жизни. Янина ответила на пылкие чувства. Но когда молодые пришли в дом девицы за благословением, батька наотрез отказался отдавать дочь за чужака. Он прочил ей остаться в родных местах и выйти замуж за единственного сына мельника - наследника родительского ремесла и состояния. Куда уж там пришлому пустозвону равняться с нажитым и спрятанным в закромах первого человека на деревне! Тогда Ян и Янина решили сбежать и найти счастье где-нибудь в ином местечке, пусть и без родительского дозволения. Батька прознал про то и запер дочь, а Яна высек до полусмерти. Когда же раны кое-как затянулись, Ян прокрался к заколоченному окошку и попытался вызволить любую. Но разве могут голые руки тягаться с железными решетками да пудовым замком на дверях? Вот только и девица сдаваться не собиралась. Вспомнила она, что близится Купальская ночь, и надоумила любого сыскать папарать-цвет. Ян разумел, что такое чудо лицезреть не каждому дано, куда уж там завладеть. Но иного пути не было, и он направился в лес. Тот разговор подслушал сын мельника, что давно пылал страстью к дочке кузнеца, и решил проследить за пастухом. Он ведал, что сам не сумеет разглядеть чудесное растение. Но ежели сопернику посчастливится завладеть волшебным цветком, то отнять его с помощью острого клинка не станет трудностью. В преддверии назначенного часа, как водится, Ян оградил себя и папоротник очерченным на земле кругом. Он молил всех богов услыхать зов его сердца и помочь. Помыслы молодого пастуха оказались чисты - папарать-цвет зацвел. Сжимая заветную находку, Ян спешил к любой. Вот только запамятовал он, что папарать-цвет должно нести на порезанной ладони - только так никто не осилит отнять чародейное растение. Лес поредел, до темницы Янины оставалось несколько десятков шагов. Но не суждено было пастуху увидеть свою любую: острый нож вонзился в спину - и папарать-цвет перешел в руки сына мельника. Много лет миновало с тех пор. Старость изъела жемчужные зубы, седина выбелила золотистые локоны, красота схоронилась под паутиной морщин, но Янина так и не вспомнила о Яне, останки коего давно сгнили в земле, совсем недалече от батьковской хаты. ***
Мамка успела научить, где искать папарать-цвет - и Милава устремилась в самую чащобу, туда, куда не долетит отголосок крика самого громкого петуха. По пути она отыскала тоненькую рябинку, дивясь, как только та сумела вырасти, теснимая густыми пышными елями? Поди, благодаря невиданной силе воли, нежели жидким солнечным лучам, что изредка пропускали могучие кроны, покачивавшиеся на сильном ветру. Милава поклонилась рябинке, коснувшись кончиками пальцев влажного мха, трижды обошла тоненький ствол, а затем зашептала: - Ради доброго слова, ради светлого помысла помоги. Ради дитя малого, ради старика ветхого подсоби. Девица сняла с плеч дорожный мешок и выудила тот самый нож, что добыл из ладони кровь в дар богам. - Ради чести, ради совести помоги. Ради любви, ради счастья подсоби. Ловким движеньем кисти, Милава отсекла у рябинки веточку и тут же смазала надрез пахучей мазью. Целебное снадобье остановило сочащийся сок. Подул ветерок, и рябинка словно поклонилась в благодарность. Деревья зашелестели. Ворожея ведала, что в такую пору они не только перешептываются, но еще и переходят с место на место. Вот Кукоба - та без труда бы уразумела, о чем толкуют ветви. На краткий миг мысль о наследовании черного дара показалась Милаве даже пленительной. Но она тут же убоялась ее и отогнала прочь - никак бабка искушает. Идти далеко не пришлось, уже за неровной грядой исполинских елей обнаружились заросли папоротника. Лунный луч высветил куст в два человечьих роста, что величественно возвышался над прочими. "Он!" - смекнула ворожея и подошла ближе. Необычайно крепкое растение словно было сердцем леса. Девица прислушалась, но тишина вокруг лишь подтвердила, что подле никого нет. Рябиновой палкой ворожея замкнула себя да папоротниковый куст в круг, глянула на луну, убедившись, что цветение вот-вот начнется и начала читать заговор: - Цвети, цвети, папарать-цвет, Луне на радость, земелюшке не в тягость. Цвети, цвети, папарать-цвет, Луне на радость - мне на благость. Мать упреждала, что смельчака, решившегося добыть папарать-цвет, станут испытывать самые темные духи леса, но Милава была готова. Ее сердце и душа были чисты, как и помыслы. Видать нечистики почуяли это, оттого и мешать не пожелали. Лунный луч обогнул верхушки деревьев, просочился сквозь еловые ветви, ударился о листья папоротника и рассыпался на миллионы переливающихся крупиц. И тут Милава углядела, как в самой середке растения зародилась крохотная почка. Она ширилась и тянулась вверх, все выше и выше, то колышась, то замирая. Потянулась к небу и снова остановилась. Вдруг задрожала, перевернулась, запрыгала. Стала набухать, покамест оболочка не натянулась и ни лопнула с громким треском. Пред взором ворожеи предстал самый чудесный из всех цветов, что ей доводилось когда-либо лицезреть. Алые, точно зимний закат, лепестки изгибались в нежный бутон и горели огнем так ярко, что глаза обливались слезами. Вились-переплетались золотистые нити-тычинки. Сорвать такое чудо под силу разве что самому духу леса, потому Милава просто протянула навстречу раскрытую ладонь. Цветок сам прыгнул в руку, будто ведал, зачем понадобился. Ворожея низко поклонилась папоротнику, что даровал свое сокровище, и вышла за пределы круга. Вспомнив об оплошности пастуха Яна из древней легенды, она занесла нож над ладонью, и в этот самый миг громко хрустнула ветка. Милава обернулась, но лишь успела приметить немолодой тощий женский лик да блестящие зеленые очи, точно у кошки. Тяжелый камень опустился на затылок - и тело Милавы безвольной тряпичной куклой упало на землю. Разум очутился за чертой времени и пространства. ***
Наконец она его раздобыла! Наконец она получила возможность воздать по заслугам, по дерзким речам! Никому теперь не укрыться. Каждый! Каждый виновник предстанет пред ее гневом! Сами боги привели ее в дебри в назначенный час. Ну и пусть ворожея осталась лежать там, среди черных елей да могучих сосен. Сама виновата! К тому ж, постояличиха сказывала, что она внучка черной Кукобы... А, впрочем, к утру оклемается. А темень, коли захочет, шептунами да травками исцелит. Женщина снова украдкой поглядела в приоткрытую ладонь, где покоился папарать-цвет. Ей-то цветочек чародейный куда как нужнее. Она ведь темными силами не владеет, заговаривать не умеет. А поквитаться надобно! Ай, да диво - полыхает не хуже огня Купальского! И как только такая мощь умещается в такой крохе? Женщина радовалась и со всех ног спешила до хаты - поскорее схоронить находку, а там и в ход пустить, но вдруг ощутила, что что-то не так. На миг она прислушалась - лесную тишь разбивал только стук ее сердца, неожиданно сделавшийся слишком громким. Что ж такое? Женщина почуяла - наблюдают за ней. Она обернулась и чуть не грохнулась в обморок - два горящих желтых глаза глядело в упор. Разум наказывал бежать прочь, но ужас точно намертво пригвоздил к земле. В подтверждение страшной догадки из-за куста выплыл огромный рыжеватый волк. В приоткрытой пасти белели два ряда острых зубов, способных разорвать любую добычу на куски. Крепкие лапы, неспешно и неслышно переставляемые по мягкому мху, с легкостью обездвижили бы и взрослого лося. Волколак! Время словно загустело, облепило женщину плотным покрывалом, не давая двинуться, заставляя разглядывать гигантского зверя и осознавать всю его жуткую мощь. Только не бежать! Только не бежать! Зверь приближался. Только не бежать! Чудовищная пасть ощерилась, проронила угрожающий рык. Это стало для женщины последней каплей: ужас кнутом стеганул по спине - и ноги с небывалой скоростью понесли к деревне. Только бы поспеть! Только бы не догнал! Женщина петляла подобно зайцу. На своей памяти она никогда еще не бегала так быстро. Такой огромный! Не может быть волк такого размера. Да и этот цвет шерсти... Волколак! Точно волколак! Женщина, не чувствуя ни усталости, ни возраста, ведомая лишь ужасом, бежала и бежала, на зависть юнцам, на зависть подлеткам. И, хвала богам, умудрилась-таки добраться до крайних хат. Тут она резко лишилась сил и упала в траву. Сердце колотилось, отдаваясь в висках. В горле пересохло. Женщина с трудом оглянулась и поняла - волколак остался там, в лесу. По щекам побежали слезы. Хвала богам, она осталась невредима! Хвала богам! Вот только, разжатая ладонь оказалась пуста. ***
Волколак так и не сумел утолить голод, что утроился в Купальскую ночь, даже поздней сытной вечерей. Немолодая женщина пришлась бы кстати (хоть и суховата), но внезапно учуянный аромат приневолил стремглав нестись прочь, поджав рыжеватый хвост. Тень в человечий рост скользнула подле мохнатой шкуры. Ни один лунный луч так и не сумел ее коснуться, словно сами боги наделили даром обходить стороной любой поток света. Тень на мгновенье замерла, узрев что-то в густой траве, затем наклонилась и подняла папарать-цвет. Он сиял ярче яхонта на солнце. Тонкие пальцы нежно погладили волшебные лепестки и спрятали в сумку.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги
Загрузка...