Ворон. Последний дозор

Глава 1. Пепел и молитва

Петербург встретил его осенним дождем, который не шел, а висел в воздухе гнилой пеленой. "Ауди" буксовала в грязи перед полуразрушенным зданием бывшего Психоневрологического института. Алексей Воронов вышел, даже не поправив пиджак – мокрый от дождя, пропитанный запахом дешевого табака и чего-то металлического, что всегда оставалось на коже после таких мест.

Его правый глаз – тот самый, с кровавой радужкой – дернулся от резкой боли, будто кто-то вонзил под веко раскаленную иглу. "Ожог сетчатки, блять, как же", – мелькнула мысль. Врачи в госпитале ГРУ три года назад так и не смогли объяснить, почему после той операции в Сирии его глаз стал видеть то, чего не видят другие.

— Ну чё, Шерлок, опять твой "нюх"? – Тарасов, участковый с лицом боксера-алкаша, чиркнул зажигалкой, прикрывая сигарету от дождя. – Там просто бомж сгорел. Хватит панику наводить.

Ворон даже не посмотрел на него.

— Бомжи не молятся. И не горят изнутри.

Здание стояло, как гнилой зуб – почерневшие стены, выбитые окна, сквозь которые лилась мгла. Ветер шевелил обрывки полиэтилена на раздолбанной крыше, и на секунду показалось, будто кто-то машет оттуда рукой.

Внутри пахло плесенью, мочой и чем-то сладковато-приторным – как в морге, когда трупы начинают оттаивать. Пол был усыпан шприцами, но ни одного свежего следа. Странно. Такие места обычно кишат наркотой.

— Смотри-ка, – Тарасов ткнул фонариком в стену.

Кто-то выцарапал в штукатурке цифры – сотни, тысячи, ровными столбиками. Как будто кто-то методично считал дни.

— Психушка, чего удивляться, – буркнул участковый, но Ворон уже шел дальше, к лестнице в подвал.

Ступени скрипели так, словно под ними что-то шевелилось. Воздух становился гуще, холоднее. Дыхание превращалось в пар.

— Бля, – внезапно прошипел Тарасов.

Тело сидело в углу, скрючившись в неестественной молитвенной позе. Мужчина, лет сорока, руки сложены, как у святого на иконе. Но кожа... Кожа была черной, будто обугленной, но не сморщенной от огня – гладкой, как фарфор. Лицо без глаз – только две аккуратные впадины, будто их аккуратно вынули.

— Что за херня тут твори… – Тарасов не договорил.

Ворон присел на корточки, не касаясь трупа. Его красный глаз поймал то, чего не видел обычный: легкие завихрения в воздухе, будто невидимые пальцы ворошили пепел.

— Гляди, – он ткнул в грудь мертвеца.

Ожог. Четкий отпечаток ладони.

— Кто это его так..? – Тарасов нервно закурил новую сигарету.

Ворон не ответил. Его взгляд упал на пол – тонкий слой пепла лежал идеальным кругом вокруг тела. Как будто кто-то очертил границу.

И тут тени на стенах дернулись.

Не просто от дрожи фонаря – они сжались, будто вдохнули. Ворон почувствовал, как по спине побежали мурашки. Его красный глаз зафиксировал движение: отражение трупа в луже воды повернуло голову.

— ...найди меня...

Шёпот был таким тихим, что Ворон не понял – услышал он его на самом деле или это просто звон в ушах.

— Ворон! Ты охуел?! – Тарасов схватил его за плечо. – Ты его трогал?!

А в углу подвала, куда не доставал свет фонарей, тьма шевельнулась.

Дождь барабанил по крыше "Ауди" глухими, неровными ударами, словно кто-то сыпал на жесть кости мелких животных. Ворон сидел за рулем, сжимая в пальцах картонный стакан с кофе — жидкость черная, густая, как та лужа в подвале. На поверхности плавало пятнышко масла, отражающее тусклый свет уличного фонаря. Он сделал глоток. Горько. Как всегда.

— Ну и бред,— Тарасов швырнул синюю папку с фотографиями на заднее сиденье. Пластиковый уголок ударился о стекло, оставив жирный отпечаток пальцев. — Ни одной зацепки. Ни ДНК, ни следов, даже камер поблизости нет. Только вот это.

Он достал из кармана прозрачный пакетик с обугленным клочком бумаги. Ворон протянул руку. Бумага рассыпалась под пальцами, оставляя на подушечках черную пыль.

Тарасов что-то продолжил говтрить, но его уже никто не слушал. Ворон молча достал сигарету. Его красный глаз — тот самый, с разорванной капиллярной сеткой, будто кто-то выжег кислотой паутину в глазном яблоке — дернулся. В уголке зрения мелькнуло пятно, похожее на отражение в луже, но когда он повернул голову, там ничего не было.

— Ты вообще меня слушаешь?

— Нет.

Тарасов хмыкнул, доставая свою пачку "Беломора". Сигарета дрожала в его пальцах — не от холода, а от того, что он видел в подвале. От того, что не мог объяснить.

— Ладно, Шерлок. Тогда объясни, какого хуя этот труп сидел в позе лотоса, если рентген показал — у него тазобедренные суставы были сожжены дотла? Как он, сидел без суставов?

Ворон выпустил дым через ноздри, наблюдая, как серые клубы смешиваются с влажным воздухом. Запотевшее лобовое стекло морга отражало их двоих — искаженные, будто под водой. Там, за этими стенами, под белой простыней лежало то, что осталось от человека. Если это вообще можно было назвать человеком.

— Он не сидел. Его посадили.

— Кто, блядь?!

— То, что его убило.

Тарасов замер с сигаретой на полпути ко рту. Пепел упал на грязный коврик, где уже лежали три окурка и бирка с трупа.

— Ты серьезно? Ты сейчас серьезно?

Ворон не ответил, лишь бросил брезгливый взгляд на коврик под ногами собеседника. Его пальцы сами нашли шрам под ребрами — неровный, как след от рифленого ножа. Тот самый, который он получил в Сирии. Там, в песках, где земля пахла жженым мясом и чем-то сладковатым, что не имело названия. Где все и началось.

Глава 2. Кровь на асфальте

Утро выдалось неестественно тихим. После недели непрерывного дождя Петербург замер в звенящей тишине, словно город затаил дыхание. Ворон стоял у своей машины, докуривая сигарету, когда телефон разорвал тишину.

— Воронов, — голос Тарасова хрипел от утреннего похмелья. — Убийство на Сенной. Бывший мент.

Пепел упал на мокрый асфальт, оставив серое пятно.

— Подробности.

— Капитан Петров. В отставке пять лет. Три ножа в живот.

Ворон бросил окурок на дорогу и раздавил его носком ботинка.

—"Очередные разборки прошлых дел", — подумал он и с в машину.

***

Двор-колодец с облупившейся штукатуркой. Крики телевизоров из открытых окон, вонь переполненных мусорных баков. Тело лежало у третьего контейнера — мужчина лет пятидесяти, в выцветшем синем свитере, чёрных джинсах и стоптанных кроссовках "Адидас".

Воронов присел на корточки, избегая лужи запекшейся крови.

— Три раны, — Тарасов оттянул окровавленную майку. — Входили под углом. Снизу вверх.

Раны образовывали почти идеальный треугольник. Профессионально.

— Бил первым?

— Следы защиты, — Алексей взял окоченевшую руку. Сбитые костяшки. Под ногтем кусочек чужой кожи. — Дрался до последнего.

Поза говорила о многом — Петров пытался ползти. Оставил кровавый след длиной в два метра. Умер, вытянув руку к парадной.

— Свидетели?

Тарасов кивнул на дрожащую старушку:

— Слышала крики около трех. Мужской голос: "Где оно?" Потом — плеск воды.

Обыск карманоы убитого оставил лишь новые вопросы. Пачка "Примы" с двумя сигаретами, ключи на брелоке из гильзы 9 мм, скомканная фотография (молодой Петров в форме рядом с незнакомым офицером), на обороте — цифры: "17-32-К".

Красный глаз Ворона слабо дрогнул.

***

Обыск квартиры не дал никаких ответов. Однокомнатная клетушка пахла плесенью и старым табаком. Ворон методично осматривал пространство.

На кухня, на столе, стояла пустая бутылка "Белого орла", видимо убитый часть прикладывался. Недоеденный бутерброд с засохшей колбасой. Календарь за прошлый год. Обычная обстановка холостяка, ничего удивительного.

В спальне слишком аккуратно заправленная кровать, убитый, конечно, бывший мент, выучка и прочее, но странно что он следит за кроватью, а на кухне бардак. На тумбочке стояло фото женщины и ребенка, надпись на обороте гласила : "Сочи-2012". В ящике рабочего стола папка с вырезками о пропавших сотрудниках.

— Что ты искал, Петров? — задумчиво пробормотал Воронов.

На самом столе лежал открытый блокнот с записью: "Они нашли меня. 17-32-К", пара квитанций из ломбарда, ничего интересного, кроме одного: карта с отметками у старых промзон.

Ворон положил в карман фотографию с офицером. За спиной скрипнула половица. Как будто кто-то стоял в прихожей. Но дверь была закрыта.

***

Холодный свет люминесцентных ламп. Ворон стоял у стола, наблюдая, как патологоанатом измеряет раны.

— Интересно, — врач повертел скальпель. — Нож был с насечками. Видишь эти зазубрины? Узнаешь?

— Спецназовский "Карат". Или точная копия.

На экране монитора появился рентгеновский снимок.

— Первое попадание – смертельное, — ткнул врач в затемнение в области печени. — Остальные два... для уверенности. — Ворон нахмурился, — Это не просто убийство. Раны рисуют треугольник, вам говорит это о чем-то?

— Пока не знаю.

***

Солнце клонилось к закату, окрашивая кирпичные фасады в болезненно-оранжевый цвет. Ворон сидел в машине, рассеянно наблюдая, как луч света играет на стволе его "Глока", лежащего на пассажирском сиденье. Перед ним на руле были разложены улики - словно пасьянс, который отказывался складываться.

"17-32-К". Он водил пальцем по этим цифрам, чувствуя шероховатость обратной стороны фотографии.

— Не номер дела. Не инвентарный код. Слишком... личное. — бормотал он себе под нос.

В голове прокручивались варианты:

- 17-й участок, 32-е дело? Нет, нумерация не сходится.

- 17 марта 32 года? Абсурд.

- Код сейфа? Возможно...

Его взгляд упал на блокнот Петрова. Аккуратные строчки, выведенные трясущейся рукой:

"Они нашли меня"

"Смотрел архивы. 17-32-К подтвердилось"

"Если что - ищи у В.С."

Ворон откинулся на сиденье, закрыв глаза. Висок пульсировал от напряжения, мысли роились в голове.

— "В.С. Вадим Семёнов? Виктор Степанов? Или... Твою мать!"

Он резко открыл глаза и достал свою записную книжку. На одной из первых страниц - список его группы в Сирии.

"Волков Сергей. Позывной "Серафим". Пропал без вести. 2018 год."

Ворон схватил карту с промзонами. Одна из отметок была у завода "Красный Октябрь". Рядом - маленькая пометка: "Скл. №4".

— "Склад номер четыре. Где-то там...но что там?"

В зеркале заднего вида черный микроавтобус без номеров медленно отъезжал от тротуара. Слишком медленно.

Он завёл двигатель, ощущая, как вибрация проходит через руль.

Обычное убийство. Но: профессиональный почерк, спецназовскому ножу неоткуда взяться у обычного человека, пытки перед смертью, слишком чистые комнаты, но кухня..не вяжется, там точно что-то искали. И этот чёртов код...

— "17-32-К. Дата? Координаты? Или..." — что-то явно ускользало от взгляда следователя.

Он взял блокнот и его пальцы сами вывели:

"17 - номер части. 32 - номер ангара. К - код доступа."

"Ауди" рывком тронулась с места. В голове уже складывался маршрут - сначала проверить старую часть, потом склад.

И только когда он уже выезжал на набережную, его красный глаз вдруг заныл - на фотографии, в отражении стекла за спинами Петрова и майора, угадывался третий человек.

Слишком высокий. Слишком худой. Смотрящий прямо в объектив. Но самое странное - Ворон был почти уверен, что видел этого человека раньше. В Сирии. В той самой пещере.

***

Холодный ветер гулял между заброшенными казармами 17-й части, разнося по территории клочья старой газеты. Ворон перелез через просевшую секцию забора, его сапоги хрустнули по битому стеклу. Красный глаз пульсировал в такт шагам - будто вел его куда-то.

Глава 3. Двойное дно

Дождь прекратился ровно в тот момент, когда машина Ворона остановилась перед складом №4. Ржавая табличка "Красный Октябрь" скрипела на ветру, а ворота были приоткрыты ровно настолько, чтобы пропустить внутрь тьму.

Первое, что ударило в ноздри – сладковатый запах формалина, смешанный с чем-то металлическим. Фонарь выхватил из темноты мужчину, сидящего у стены в неестественно скрюченной позе. Алексец узнал мужчину, их санитар в той сирийской операции.

— Ну и дерьмо, — Тарасов замер в дверях, жевательная резинка застыла у него во рту. — Кто его так...

Ворон не ответил. Его красный глаз пульсировал, выхватывая детали.

Спина. Кожа снята одним аккуратным пластом, словно работал хирург, а не убийца. Мышцы под ней блестели влажным глянцем, но не были тронуты.

– Капитан Лебедев. – Ворон встал в паре шагов от тела. – Наш санитар в Сирии.

Фонарь скользнул вниз. Перед трупом, на куске полиэтилена, лежал позвоночник. Чистый. Без единой капли крови.

— Как...— Тарасов нервно засмеялся, пытаясь скрыть дрожь в руках. — Может, это новый тренд у патологоанатомов? Разделывать прямо на месте?

– Не знаю. Но это точно не патологоанатом.

Тарасов замер. Его взгляд скользнул по глазам Ворона, и на секунду в его собственных отразился ужас.

— Блядь, — Тарасов дернулся, — Ты что, косплеешь Ведьмака? Может, ещё меч на спину привяжешь?

Глаза Ворона сузились. Левый, пронизанный черными нитями, уловил мельчайшие детали: капли пота на висках Тарасова, учащенный пульс на шее, зрачки слегка расширились. Страх.

— Меч не нужен, — Ворон продолжал вглядываться. — Здесь и так всё решено.

Тарасов замер. Его взгляд снова скользнул по глазам Ворона, и на секунду в его собственном отразился ужас.

— Чёрт... А твой правый вообще сейчас двигается как у змеи.

Ворон опустился на корточки. Шприц с оранжевым колпачком. Маркировка: "17-К". Рядом обгоревший листок.

– Что за хуйня? – Тарасов потянулся за листком.

– Не трогай.

Голос Ворона заставил участкового замереть. Красный глаз следователя видел то, что другие не замечали – едва заметное дрожание бумаги. Будто она живая.

"...образцы К-0—К-6 демонстрируют прогрессирующую нестабильность... Рекомендован немедленный отзыв..."

Тень от его руки на полу вдруг шевельнулась сама по себе, потянувшись к бумаге. Ворон почувствовал холодок в пальцах – тьма реагировала. Она "чувствовала" что-то здесь.

В дальнем углу лужа черной жидкости привлекла внимание следователя, она не отражала свет, а поглощала его. Ворон подошел ближе, и его красный глаз уловил движение – в глубине, будто за тонкой пленкой, медленно поднимался силуэт. Тот самый - слишком высокий, слишком худой, что видели на крыше морга.

— Эй, Шерлок! — Тарасов позвал его, но голос звучал глухо, будто через толщу воды, хотя он был всего в метре, — Оперативники приехали.

Ворон не ответил. Силуэт в луже замер, затем медленно повернулся, будто смотря прямо на него.

— Ты... — Тарасов сделал шаг назад. — Ты это видишь?

Ворон медленно поднялся.

— Вижу.

Они вышли на улицу, где дождь снова начинал накрапывать. Тарасов закурил, руки все еще дрожали.

— Ладно, — он выдохнул дым. — Значит, у нас бывший военный, убит с хирургической точностью, и ты, похоже, знаешь больше, чем говоришь. Особенно про эту хреновину в луже масла. — он недоверчиво посмотрел в лицо Воронова и невольно вздрогнул, тут же отведя взгляд.

Ворон посмотрел на него. Его правый глаз, с вертикальным зрачком, сузился.

— Я всегда знаю больше, чем говорю.

Тень Ворона на асфальте вдруг стала четче, гуще, будто сгустилась сама по себе.

— И что теперь будем делать? Есть мысли об этом?

— Теперь, — сказал Ворон, — мы ищем остальных.

Пока оперативники возились у склада, он почувствовал, как тьма вокруг него "напряглась", будто почуяв что-то.

Она знало. И он знал. Все это не спроста и сейчас...что-то должно случиться.

***

Дождь стучал по жестяной крыше склада, словно пытался выбить какой-то древний ритм. Капли, пробивавшиеся сквозь дыры в кровле, падали на бетонный пол, смешиваясь с масляными пятнами. Ворон стоял неподвижно, наблюдая, как оперативники грузят тело Лебедева в черный мешок. Его красный глаз пульсировал - сначала едва заметно, затем все сильнее, в такт пульсации черных луж, разбросанных по полу.

— Давайте быстрее, — бросил он через плечо, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Воздух стал густым, тяжелым, словно наполненным статическим электричеством.

Тарасов, вытирая пот со лба грязной рукой, усмехнулся:

— Чего нервничаешь, Ворон? Место тебе не нравится? Или...

Его слова оборвал внезапный хруст. Первый оперативник - молодой парень с еще детским овалом лица - вдруг резко дернулся. Его нога провалилась в лужу, которая мгновенно изменила консистенцию, став похожей на жидкую смолу.

— Что за черт?! — закричал он, пытаясь выдернуть ногу. Но вместо этого его тело резко дернулось, колено согнулось под невозможным углом, раздался отчетливый треск ломающейся кости. Парень открыл рот для крика, но из горла вырвался лишь хрип - черная жижа заполнила его ротовую полость, вытекая из уголков рта.

Остальные оперативники бросились на помощь, но не успели сделать и двух шагов, как начали падать один за другим - беззвучно, будто выключенные тумблером. Их тела тяжело шлепались на мокрый бетон, лица оставались спокойными, будто они просто заснули.

Тарасов застыл на месте, его пальцы судорожно сжали рукоять пистолета. Глаза бегали от одного тела к другому, губы дрожали:

— Ч-что... Ворон, что происходит? Это... это какая-то хим...

Он не договорил. Все лужи на полу вдруг заколебались в унисон, затем потянулись друг к другу, сливаясь в единую черную массу. Жидкость поднялась вверх, образуя колонну, которая начала принимать форму.

Ворон почувствовал, как его собственная тень у ног зашевелилась без его движения. Она стала гуще, чернее, почти осязаемой. В горле пересохло, но он заставил себя сделать шаг вперед, между Тарасовым и формирующейся фигурой.

Глава 4. Последний охотник

Дождь только что прекратился, оставив после себя мокрую брусчатку, по которой растекались отражения фонарей, словно жидкое золото. Ворон стоял над телом, ощущая знакомое жжение в правом глазу — предупреждение об опасности, которое он научился не игнорировать.

Мужчина лет сорока в дорогом кашемировом пальто лежал на спине, раскинув руки в неестественно театральном жесте. Его грудь была распорота — не ножом, не топором, а чем-то изогнутым и острым, оставившим после себя три параллельных разреза длиной с ладонь. Края ран выглядели рваными, с клочьями плоти, будто кто-то сначала аккуратно разрезал кожу, а потом разорвал её в порыве ярости.

Но самое странное — почти полное отсутствие крови.

— Блядь, — Тарасов отвернулся, прижимая к носу платок, пропитанный дешевым одеколоном. — Как будто его медведь драл.

Ворон присел на корточки, не касаясь трупа. Его красный глаз уловил то, что не видели другие: черные нитевидные прожилки, расходящиеся от ран, будто корни ядовитого растения. Они пульсировали в такт его собственному сердцебиению, светясь в ультрафиолетовом спектре бледно-лиловым.

— Не медведь, — пробормотал он, проводя рукой в сантиметре от раны. Воздух над ней дрожал, как над раскаленным асфальтом в знойный день.

— Ну и кто тогда?

Ворон поднял голову, осматривая место преступления. Разодранная кора на ближайшем дереве, сломанные ветки кустарника, глубокие царапины на брусчатке — жертва отчаянно сопротивлялась. Под ногтями покойного застряли клочья чего-то темного — не кожи, а скорее хитина.

На мягкой земле у фонтана отпечатался след: не лапа, не человеческая ступня, а нечто среднее — с тремя длинными пальцами, заканчивающимися изогнутыми когтями.

— Что-то, что любит играть со своей едой, прежде чем убить, — наконец ответил Ворон, вставая.

***

Холодный свет люминесцентных ламп заливал помещение, отражаясь от кафельных стен, выложенных белой плиткой с едва заметными желтыми подтеками. Воздух был густым от запаха дезинфектанта, формалина и чего-то сладковато-гнилостного — запаха, который въедается в кожу навсегда. На металлическом столе, покрытом тонким слоем льда от конденсата, лежало тело из Летнего сада, теперь еще более бледное под ярким светом операционных ламп.

Доктор Лавров склонился над трупом, его длинные пальцы в синих нитриловых перчатках двигались с хирургической точностью. Скальпель в его руке скользнул по коже, делая Y-образный разрез с характерным хрустом замерзших тканей.

— О-о-о, — протянул Тарасов, бледнея. — Я, наверное, завтракать не буду.

Ворон молча наблюдал, как Лавров аккуратно отделяет кожу и мышцы, обнажая грудную клетку. Его красный глаз заныл сильнее — вокруг патологоанатома колебалась странная дымка, чернее самой густой тени, пульсирующая в такт его движениям.

— Любопытно, — голос Лаврова звучал спокойно, но в нем слышались странные обертоны — будто говорит не один человек. — Коллеги, обратите внимание.

Он пинцетом приподнял лоскут кожи:

— Видите эти микронадрезы между рваными краями? Чистые, ровные, как от скальпеля. Но вот здесь...

Пинцет переместился к ребрам, которые были сломаны с нечеловеческой силой.

— Здесь уже работали когти. Сначала аккуратный разрез, потом — грубая сила. Как будто... — он сделал паузу, — как будто сначала хотели сделать операцию, а потом передумали.

Тарасов фыркнул:

— Может, это новый тренд у маньяков? Сначала по-врачебному, потом по-зверски? Для разнообразия.

Лавров повернулся к нему, и Ворон заметил, как зрачки патологоанатома на секунду расширились, став совершенно черными.

— В медицине, молодой человек, — произнес Лавров ледяным тоном, — мы называем это "комбинированным повреждением". А не "трендами".

Тарасов съежился:

— Ну, я ж не специалист...

Ворон молча наблюдал за Лавровым. Каждое движение врача было слишком точным, слишком выверенным. Когда тот брал инструменты, его пальцы никогда не дрожали. Когда делал надрезы — никогда не ошибался. Словно он знал тело жертвы лучше, чем свое собственное.

— Док, — наконец произнес Ворон, — а что насчет отсутствия крови?

Лавров улыбнулся. Его зубы были слишком белыми, слишком ровными, а клыки неестественно длинными, но едва заметными.

— О, это самое интересное. — Он указал на внутренние органы. — Видите? Ни капли. Как будто всю кровь... выпили.

Тарасов побледнел еще больше:

— Ну, спасибо, теперь я точно не буду есть. Никогда.

Ворон не сводил глаз с Лаврова. Его красный глаз теперь горел, как раскаленный уголь. Он видел — темная аура вокруг врача пульсировала, реагируя на кровь, на смерть, на что-то еще...

— Вы видели подобное раньше? — спросил Ворон.

Лавров на мгновение замер, затем покачал головой:

— Нет. Впервые. Но, — он сделал паузу, — я обязательно изучу этот случай подробнее.

И в этот момент Ворон понял — Лавров лжет. Он не просто видел такое раньше. Он знал, что это такое. И, возможно, знал убийцу лично.

***

Когда Лавров вышел, сославшись на срочный звонок, Ворон остался в морге. Его красный глаз ныл непрерывно, словно предупреждая об опасности. Он знал — нужно проверить холодильную камеру.

Дверь в холодильник открылась с тихим шипением, выпуская клубы холодного пара. Внутри, на металлических полках, лежали тела, упакованные в серые пластиковые мешки. Ворон выбрал ближайший — тот оказался неестественно легким, будто пустым.

Раздвинув молнию, он прошептал:

— Без сердца.

И не только. Почти без крови. Как будто кто-то высосал все до капли.

На внутренней стороне мешка — черные, маслянистые пятна, похожие на те, что он видел на ранах в Летнем саду. Его пальцы онемели от прикосновения к ним, а в голове пронеслось: "Это не просто убийства. Это охота."

Оставив мешок, он направился в кабинет Лаврова. Комната была безупречно чистой, будто необитаемой. На столе — стакан с темно-красной жидкостью, слишком густой для вина. В шкафу — коллекция хирургических инструментов XIX века, отполированных до зеркального блеска.