Ворон: Восхождение

От автора

Дорогой читатель!

Эта книга является приквелом "Империи Ворона" и рассказывает о жизни главного героя до событий цикла. Сам цикл еще не завершен, но пути вдохновения неисповедимы, и однажды Муз посчитал, что "Империи" нужен приквел. Обычно все побочные истории публикуются после завершения основной, но я не знаю, когда подойдет к концу "Империя Ворона". Следовательно, не хочу, чтобы предыстория пылилась на жестком диске энное количество лет.

Книга "Ворон: Восхождение" рассчитана на читателя, уже знакомого с циклом. Читать ее можно на любом этапе ознакомления, но желательно иметь за плечами хотя бы "Фаворитку". Приквел содержит сюжетные витки, которые могут повлиять на дальнейшее восприятие первого тома. Поэтому настоятельно НЕ рекомендую начинать знакомство с миром "Империи Ворона" с этой книги. И, в свою очередь, рекомендую прочесть ее тем, кто проникся личностью главного героя и хочет узнать, через что ему пришлось пройти и чем пожертвовать, чтобы стать тем, кем является сейчас.

ОДНОТОМНИК

Приятного чтения!

Часть I: Рекрут

Даже самое доброе сердце покроется сажей под влиянием лжи и предательства.

Даже самые благие намерения растают под влиянием равнодушия и лицемерия.

Выходом из положения станет война.

Война против самого себя.

I. Доброе сердце

Ребенок вошел в дом, шмыгая носом. В руке держал сломанную игрушку — солдатика, которого отец накануне выстругал из полена. Солдатик был переломлен пополам и обезглавлен. Игрушка не подлежала восстановлению, но у мальчика не хватило духу ее выбросить.

Висентия Кроу только что сняла с очага котелок с пряным супом. Сегодня она пришла пораньше, чтобы порадовать любимых вкусной едой. Услышав, как скрипнула входная дверь, Висентия радостно улыбнулась и вышла из кухни. Но, оказавшись в прихожей, остановилась. Улыбка слетела с лица, а глаза наполнились тревогой.

Сын топтался у двери, низко опустив голову, и что-то прятал за спиной. На правой ноге «красовался» потрепанный башмак, левая была босой. Одежда, без того старая и сто раз латанная, была сплошь покрыта пылью и обзавелась новыми прорехами. В отросших черных волосах, пыльных и взлохмаченных, запуталось несколько сухих травинок. Лицо мальчика тоже покрывала пыль, на левой щеке обнаружилась свежая ссадина, а из рассеченной нижней губы сочилась кровь.

Ахнув, мать бросилась на колени перед пятилетним сыном и схватила его за плечи.

— Что случилось, малыш? Кто тебя побил?

Ребенок насупился и отвернулся, избегая встречного взгляда. Мать заметила, что его глаза полны слез, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не расплакаться.

— Никто, — буркнул сын. — Я упал.

Взяв ребенка за подбородок двумя пальцами, Висентия строго посмотрела ему в глаза.

— Рэйган Кроу, не смей лгать матери. Еще раз: кто тебя побил? Это Кип с Робертом, да?

Кип и Роберт Бартоны были старшими сыновьями соседки Жанетты. В свои двадцать восемь она успела нарожать восьмерых детей и носила девятого. Жанетта с мужем жили впроголодь, ведь работал только Вильям, но отсутствие денег и нормального пропитания не мешали им производить по ребенку в год. В семье Бартон никто не занимался воспитанием детей. У озабоченной бытовыми обязанностями Жанетты не находилось времени, а Вильям постоянно отсутствовал. Он работал в поле, как и супруги Кроу, но нередко задерживался после окончания трудового дня, чтобы выполнить ряд мелких поручений и заработать лишнюю монету. Которую, впрочем, тратил отнюдь не на семью. В поселке, до которого от поля час пути, находился притон, куда стекалось рабочее мужичье со всех окрестных деревень, чтобы выпить дешевого пива и потискать груди какой-нибудь непривередливой шлюхи. Если у посетителя при себе находились лишние деньги, то тисканьем грудей дело не ограничивалось. Вильям Бартон был завсегдатаем заведения, и Жанетта об этом знала. Но нисколько не огорчалась. От мужа ей нужны были только две вещи: какие-никакие деньги, чтобы семья не умерла с голоду, и рабочий член — для производства новых нахлебников. Походы Вильяма к шлюхам ее нисколько не задевали.

Старшие дети Бартонов были сплошь оторвами, а Кип с Робертом — особенно. Мальчишки постоянно задирали деревенских детей и пакостили взрослым: то чью-то кошку пнут, то разобьют камнями чужие горшки, то измажут собачьим пометом соседские стены. Жалоб на них поступало предостаточно, да только без толку. Жанетта клятвенно обещала наказать сорванцов, но вряд ли приводила слова в действие, потому что мальчишки как портили жизнь окружающим, так и продолжали портить. Родители запрещали Рэйгану с ними водиться, но мальчик иногда нарушал запрет, и ничем хорошим совместные игры не заканчивались.

— Ну, так что? — не получив ответа, снова потребовала Висентия. — Их рук дело?

Уголки губ ребенка опустились, из правого глаза по пыльной щеке покатилась слезинка, оставляя за собой мокрую борозду.

— Они поймали кошку Болтонов, — шмыгнув носом, произнес Рэйган, — и мучили ее. Они сломали ей лапку... А я вылечил. Кип и Роберт назвали меня грязным колдуном и... побили.

Губы Висентии сложились в тонкую линию, в глазах вспыхнул гнев. Сын поморщился, когда пальцы матери сильнее стиснули его хрупкие плечи. Резко встав, женщина отбросила за спину длинную черную косу и, обогнув Рэйгана, направилась к двери.

— Никуда не уходи, — наказала она. — Я скоро вернусь.

Стерев слезу тыльной стороной ладони, ребенок кивнул.

Всунув ноги в поношенные шлепанцы, Висентия выскочила на крыльцо. Внутри все бурлило от гнева. Проклятые мальчишки! Своими руками бы удавила! В прошлом году Кип и Роберт утопили щенка, которого Гаррет с Рэйганом нашли в овраге и принесли домой. Тогда Висентия долго отчитывала Жанетту, но слова улетели в пустоту. Вот только сегодня она так просто не отстанет. Если понадобится, своей рукой надает оплеух малолетним сорванцам, но добьется, чтобы они обходили ее сына стороной.

Дом Бартонов располагался сразу за домом Кроу, их разделял покосившийся частокол, который устанавливал еще дед Вильяма. Сам же Вильям к нему ни разу не притронулся. Частокол еще не рухнул по причине того, что его все время чинил Гаррет. Но что толку? Дети Бартонов разрушали все, до чего дотягивались, в том числе несчастную ограду.

Жанетта стояла во дворе, развешивая по веревкам постиранное белье. У ног находилась огромная лохань, доверху наполненная чистыми штанами, рубахами, платьями. В Холифилде все жили бедно, но семья Бартон — беднее всех. Дети донашивали одежду соседских отпрысков, а родители — тех, кто постарше. В свободное время, которого у нее почти не было, Жанетта шила себе и мужу вещи из потрепанных лоскутов, которыми даже мыть пол — грех. Сейчас эти убогие тряпки, мокрые и разноцветные, свисали с туго натянутых веревок.

II. Голодная ярость

На Западный Континент пришла холодная унылая осень. Солнечных дней стало меньше, зато дождливых и промозглых — намного больше. После уборки урожая работы в поле поубавилось, и Висентия могла проводить больше времени с сыном. Рэйган часто вспоминал тетушку Донну и сильно тосковал по ней.

Тетушки Донны не хватало всем детям. После ее смерти деревня заметно приутихла. Раньше толпы детишек в любое время года резвились во дворе старушки, а теперь сидели по домам или собирались на улице маленькими группами. И то — не каждый день. Некоторые родители, чьи дети уже подросли, стали брать их с собой в поле, за другими присматривали пожилые родственники, многие из которых слишком серьезно относились к своим обязанностям. Они нечасто отпускали малышей гулять без присмотра и все время подбирали им домашние дела — чтобы те не скучали, но всегда находились в поле зрения. Неработающие соседи не слишком-то горели желанием приглядывать за чужими отпрысками, — таких сердобольных, как тетушка Донна, не нашлось. Если кто и соглашался, то требовал плату. Люди в Холифилде жили бедно, никто не мог позволить себе такую роскошь. Это в городах зажиточные особы нанимают нянь, которые сидят с их детьми целыми днями, но в маленькой деревушке няня обойдется слишком дорого.

Подобно некоторым соседским детям Рэйган стал ходить с родителями в поле и исправно им помогать. Толку от пятилетнего ребенка было чуть, но он старался и, главное, всегда находился под присмотром взрослых. После уборки урожая работы стало меньше, и Висентия позволяла себе иногда оставаться дома с ребенком. В эти дни она и не думала отдыхать. Женщина постоянно развлекала сына, шила ему новую одежду, а еще учила считать. Жители Холифилда были необразованными, но Гаррет в юности трудился подмастерьем у столичного плотника, который по доброте душевной обучил его основам счета. А он, в свою очередь, обучил жену. Висентия же передавала знания Рэйгану. Пусть они были совсем скромными, но хоть что-то, чем ничего.

В середине осени Жанетта Бартон родила девятого ребенка, и с тех пор ее словно подменили. Сынок достался ей с трудом и, оправившись после родов, она вдруг воспылала любовью абсолютно ко всем детям — как к своим, так и к чужим. Жанетта пекла вкусные пирожки с картошкой, которыми стала угощать соседскую детвору, чего прежде отродясь не делала. Из грубой склочной женщины она буквально в одночасье превратилась в терпеливую и покладистую. Висентия подозревала, что тяжелые роды здесь ни при чем. Когда Жанетта валялась при смерти, пытаясь разродиться, и две повитухи качали головами, прогнозируя самый печальный исход, пьяный Вильям высказался, что орава детей на плечах ему даром не нужна, и если женушка преставится, он продаст дом вместе с отпрысками и уедет жить в город. Когда беда миновала и Жанетта пошла на поправку, но при этом капризно требовала к себе внимания, муж заявил, что, если она еще хотя бы раз его расстроит, то вылетит из дома вместе с детьми, а сам дом все же будет продан. С тех пор Жанетта приутихла и принялась угождать Вильяму, как могла. А заодно превратилась в образцовую жену и мать, чтобы произвести хорошее впечатление на соседей, которые, в случае чего, не дадут ей и детям умереть с голоду.

Однажды Жанетта пришла к Висентии — аккурат в шестой день рождения Рэйгана. Принесла полную тарелку пышных ароматных пирожков и резную шкатулку для ребенка, которую Вильям купил на ярмарке; попросила прощения и поклялась, что Кип и Роберт больше никогда в жизни не обидят Рэйгана. Висентия не поверила, но все-таки помирилась с соседкой. На удивление, мальчишки перестали задирать Рэйгана, да и в целом приутихли. Видно, мать донесла до их скудных мозгов, что случится, если расстроят отца. Никому не захотелось жить на улице.

.

Время потекло в привычном темпе. Во второй половине пятого месяца осени выпал первый снег. Рэйган любил такую погоду. Во время снегопада его было невозможно удержать дома. Мальчик выбегал на улицу, где радостно ловил снежинки и воображал, будто это маленькие звездочки, падающие с неба. В этот день он, как обычно, веселился во дворе. Деревня казалась пустой. Те, кто не работал, сидели по домам и носу не высовывали наружу.

Отвлек мальчика громкий лай. Пять худых собак пронеслись по дороге мимо участка семьи Кроу. Остановившись, Рэйган увидел удирающую от них кошку. В этот миг одна из собак — черная и особенно злая, — схватила несчастную зубами за шею и принялась трепать. Произошло это чуть дальше дома Бартонов.

Мгновенно забыв о снежинках, Рэйган, путаясь в тулупе, который был ему великоват, выскочил за калитку и бросился по дороге. Собаки к тому времени сгрудились в кучу и, лая и рыча, тянули голодные пасти к бедной кошке. Схватив с земли палку, Рэйган взмахнул ею, как мечом, и храбро налетел на свору. Первый удар пришелся черной собаке по спине. Взвыв, она выпустила жертву из капкана острых зубов и отскочила. Кошка стрелой метнулась влево и исчезла за маленьким домом семьи Райт. А опомнившаяся псина, злобно залаяв, бросилась на мальчика.

Время от времени в деревню забредали бродячие собаки, и эти оказались именно таковыми. Голодные и злые, они с остервенением кинулись на ребенка. Одна — рыжая и маленькая, — вцепилась зубами ему в руку, и Рэйган выронил палку. Две других принялись драть на нем тулуп и штаны, а самая большая — серая с белым, — метила в лицо, но никак не могла допрыгнуть.

Повалив ребенка на землю, собаки набросились на него с еще большей яростью. Отец приучал Рэйгана не плакать, но в этот раз, охваченный страхом и болью, он не сдержался и завопил во все горло.

Рэйган не помнил, в какой миг собак не стало. Сознание возвращалось постепенно. Где-то вдалеке, как показалось ребенку, лай сменился жалобным скулежом, и к звукам прибавились женские крики. Уже позже, когда его подняли с земли, Рэйган разглядел перепуганное лицо матери, а рядом с той стояла не менее перепуганная тетка Жанетта с палкой в руке — больше и крепче той, что подобрал Рэйган. На конце палки остались клочки шерсти и кровь, но мертвых собак нигде не было. Скорее всего, соседка только ранила их.

III. Заманчивое предложение

— Кто вы такой? — потребовал опомнившийся Гаррет. Человек, стоявший на пороге, выглядел солидно, и этим, в первую очередь, смущал главу семьи Кроу. Что такому зажиточному господину понадобилось в нищем Холифилде? — И как узнали о нашем сыне?

Старик, назвавшийся Заффаром Хамзи, сдержанно улыбнулся.

— Господин Кроу, я отвечу на все вопросы, но сначала позвольте исцелить ребенка. Пока мы здесь стоим, он мучается от боли.

— У нас нет столько денег, чтобы заплатить вам, — сказала Висентия, оценив его наряд и заподозрив, что за услугу этот человек потребует огромную сумму.

— О, не обижайте меня, госпожа! — воскликнул старик и пригладил короткую седую бороду. — Я не возьму с вас ни деревянной монеты. Как сказал ранее — я не могу спокойно смотреть на страдания детей.

Гаррет и Висентия переглянулись. Им совсем не хотелось впускать в дом странного незнакомца, который, словно плюнув на закон, запрещающий колдовство, открыто назвался волшебником и предложил помощь — несомненно, магическую. Но, с другой стороны, если они прогонят его, то второго шанса может не представиться. Даже выпросив деньги у всей деревни, супруги Кроу не оплатят стоимость лекарства. А без него Рэйган умрет.

Висентия решительно отошла в сторону.

— Входите. Но если хотя бы попытаетесь навредить моему сыну, пожалеете, что пришли.

Волшебник снисходительно улыбнулся и вошел в дом.

— Покажите, где находится мальчик.

Рэйган выглядел ужасно. Раны под бинтами воспалились, снова поднялся жар. Под пристальными взглядами мужа и волшебника Висентия осторожно убрала бинты. Женщина не сдержала слез, взглянув на сына. Ребенок лежал пластом, истекая потом, опухшее лицо было едва узнаваемым, лишь большие темно-карие глаза, полные слез, с мольбой смотрели на мать. Рэйгану было очень больно, но он не плакал и не кричал. Отец учил его терпеть боль. Но, как бы малыш ни старался казаться сильным и терпеливым, глаза его молили о помощи.

Поцеловав ребенка в лоб и смахнув со своих щек слезы, Висентия отступила к окну. Взглянула на волшебника.

— Я предупредила.

Заффар Хамзи кивнул и подошел к ребенку.

— Бедный малыш. — Он покачал головой. — Но ничего, скоро тебе станет легче. Намного легче.

Ребенок изучающе смотрел на незнакомца и молчал. Старик, улыбаясь, простер над ним руки.

О том, что было дальше, Висентия не хотела вспоминать. Сын кричал от боли — громче, чем тогда, когда его кусали собаки. В какой-то миг мать набросилась на волшебника, и Гаррет еле успел оттащить ее от старика. Вывел из комнаты и стеной встал перед закрытой дверью, пресекая попытки жены войти. Висентия кричала, плакала, проклинала и била мужа, но он не сдвинулся с места до тех пор, пока крики в комнате не стихли. К тому времени Висентия, совершенно разбитая, сидела на полу и заливалась слезами.

Несколько долгих секунд Гаррет не решался открыть дверь и заглянуть в комнату. Вдруг волшебник не справился, и Рэйган умер? Внутри было слишком тихо. Гаррета трясло от плохих мыслей. Если сын скончался, он этого не переживет...

Собравшись с духом, Гаррет распахнул дверь. Волшебник стоял у постели Рэйгана и устало потирал ладони. А сам ребенок... Отец не поверил глазам и решил, что сошел с ума, увидев, как Рэйган бодро соскочил с кровати и бросился к нему. Он снова выглядел, как прежде. На теле ребенка не осталось и следа от ран.

— Папа! — С разбегу радостный мальчуган запрыгнул к Гаррету на руки. — Папа, у меня больше ничего не болит!

Крепко прижав к себе сына, Гаррет расплакался. Вскоре перед ним возникла жена и в слезах кинулась обнимать спасенного сына.

— Рэйган! О, мой Рэйган!.. — плакала она, ощупывая абсолютно здоровые ручки и ножки ребенка, гладя его розовые щечки без намека на шрамы.

Волшебник, улыбаясь, стоял в шаге от счастливых родителей, не вмешиваясь. Когда они немного успокоились, то повернулись к нему. Висентия, все еще роняющая слезы, схватила его за руки.

— Господин, вы совершили чудо! Спасли нашего мальчика! Как мы можем вас отблагодарить?

Старик с улыбкой покачал головой.

— Пожалуй, чашки чая с мятой будет достаточно.

Висентия бросилась на кухню заваривать чай, а Заффар Хамзи подошел к Гаррету. Ласково потрепав Рэйгана по щеке, он подмигнул ему.

— Больше не бей собак, — по-доброму наказал он. — Не то снова покусают.

Ребенок быстро закивал и снова прижался к отцу.

Через несколько минут волшебник и счастливая семья Кроу пили ароматный чай со сладкими сухарями на кухне.

— Я прибыл из Хамраза в свите его высочества принца Зинада Благородного, — рассказывал Заффар Хамзи. — Я придворный волшебник.

Гаррет и Висентия удивленно переглянулись. Недавно они слышали, что король Радосса ждет высокопоставленного гостя с Восточного Континента, чтобы обсудить какие-то торговые дела. Но даже не подозревали, что тот привезет с собой волшебника.

— Разве колдовство не запрещено? — осторожно спросил Гаррет. — У нас за это сурово наказывают. — Он шепнул, чтобы ребенок не услышал: — Казнят.

IV. Душа волшебника

Заффар признался себе, что недооценил этих людей.

Волшебник сказал правду: он прибыл в Радосс в свите Зинада Благородного — наследного принца Хамраза. Девятнадцатилетний юноша не мог дождаться, когда его отец умрет, чтобы взойти на престол. Визит на Западный Континент стал его первой самостоятельной далекой поездкой. Отец давно внушил сыну, что союзы с Радоссом и королевством Лим — превыше всего. Запад развивался стремительно, единственное королевство на Южном Континенте давно зарекомендовало себя богатейшим государством в мире. И, если Север в отношении развития ушел недалеко от Востока и мог подождать, то Юг и Запад не могли. Хамраз являлся единственным развитым королевством на Востоке, но недостаточно, чтобы претендовать на полную независимость. Ему нужны сильные союзники. Без них он быстро скатится в нищету и погибнет. Кроме Хамраза на Восточном Континенте, который почти не уступал размерам Западному, находились только четыре королевства, в которых свирепствовали нищета и опасные болезни. Люди умирали сотнями в год, а города много лет назад превратились в хилые деревушки с рассыпающимися зданиями. Незаселенная земля принадлежала бескрайней пустыне, занимавшей бо́льшую часть Континента. В свою очередь, эта пустыня не относилась к территории какого-либо королевства. Ни один король не захотел взваливать себе на плечи заботу о сотнях гектаров песка, непригодных для жизни. Население королевств не росло, а стремительно уменьшалось, и в дополнительной площади никто не нуждался.

Заффар солгал Висентии Кроу, сказав, что в Хамразе почти нет бедняков. Говоря об этом, он имел в виду не королевство в целом, а Темриз — его столицу. Там, как и в столице Радосса, проживали в основном зажиточные люди, а те, чьи доходы не дотягивали до меньшей нормы, не могли оплачивать даже скромные удобства. Население других городов и вовсе перебивалось с хлеба на воду.

Именно в Темризе триста лет назад родился Заффар Хамзи.

За три века город, как и сам Хамраз, почти не изменился. Темриз не стал лучше, но и хуже не стал. Словно время замерло в столице — единственной в мире имеющей название. В отличие от других народов, хамразцы испокон веков любили постоянность. Собственно, поэтому Восток и называют отсталым — население Континента с большой неохотой вносит новизну в привычный уклад жизни. Изменения происходят лишь тогда, когда возникает острая необходимость. Король, как и его предки, целиком и полностью поддерживает это убеждение, разум наследного принца пропитан им с младенчества.

Сам Заффар с удовольствием отправил бы в прошлое многие устои Хамраза, но он не наделен такими полномочиями и никогда не будет наделен. Несмотря на волшебный дар, коим владел в совершенстве, Заффар Хамзи не имел королевского происхождения и не владел бесстрашием, чтобы устроить переворот. Возможно, будь он помоложе...

К Аширу собственной персоной Хамзи пришел в возрасте семидесяти трех лет. Будучи рожденным в семье богатых купцов, Заффар с детства не знал нужды. Почти всю жизнь довольствовался тем, что имел, свято чтил законы и, как дражайшая матушка, был очень религиозным. Мир знал лишь одного бога, которому поклонялись на всех Континентах, но если на Юге, Западе и Севере люди начали сомневаться в его покровительстве и все чаще стали называть Ашира служителем Зла, то на Востоке его превозносили, как в старые времена. Заффара злило отношение к богу других народов. Он, не стесняясь, называл их еретиками, особенно изетцев — молодое королевство, которое посмело бросить вызов древним традициям и склонилось перед статуей мифической бабы. Как родные, друзья и знакомые, Заффар свято верил, что существует лишь один бог, и имя ему — Ашир. Люди могут сколько угодно молиться идолам, но истинная вера в сердцах тех, кто предан единственному настоящему богу.

Пока народы других Континентов выдумывали себе божков, Заффар вместе с родителями буквально жил в храме Ашира. Семья Хамзи не скупилась на щедрые подношения, не пропускала ни одного религиозного праздника. Однажды, когда Заффару было тридцать, бог явился к нему во сне. Хамзи был поражен его красотой и величием. Ашир выглядел как молодой черноволосый мужчина с крепким телосложением, в черных глазах его плескались власть и несокрушимая сила. Он сказал Заффару, что восхищается его верой и преданностью, и пообещал, что исполнит любое желание. Тогда Хамзи не нашел в себе храбрости просить что-то у бога, и не находил еще сорок с лишним лет. Лишь когда старость начала разрушать тело, Заффар отважился.

С детства Хамзи обладал даром провидения, но этого ему всегда было мало. Он мечтал о большой силе, которая могла бы вызвать у людей уважение и страх. Провидцев в Хамразе ценили, но не боялись, а многих и вовсе ненавидели. Заффар знал женщину, подругу матери, которая однажды предсказала счастливому генералу, что жена уйдет от него к молодому сержанту. Так и случилось. Охваченный яростью генерал исполосовал провидице лицо кинжалом и чуть не убил несчастную. С тех пор она больше никому ничего не предсказала. Заффар с детства не отличался храбростью, поэтому даже не начинал предсказательную деятельность. Лишь самые близкие знали о его даре — те, кто не посмел бы поднять на него руку или разболтать соседям.

Старость подкралась незаметно. Только Заффар был молодым и статным мужчиной, как вдруг обнаружил себя дряхлеющим стариком. Некогда черные волосы и борода стали белыми, из глаз пропал задорный блеск, гладкая кожа одрябла и покрылась морщинами. Заффар словно очнулся ото сна. Оглядевшись вокруг себя, осознал, что родители давно мертвы, а жены и детей как не было, так и нет. Увлекшись молитвами и купечеством, он забыл о самом важном — о семье. В молодости вокруг состоятельного и отнюдь не уродливого мужчины вились самые разные женщины, но дальше постели дело не заходило. Заффар постоянно откладывал серьезный шаг, считая, что «еще не время», а когда опомнился, то оказалось, что «уже не время». Красотки, которых он кормил пустыми обещаниями, успели состариться и обзавестись внуками, а женщин помладше не привлекал старик, пусть и богатый. В Темризе было много молодых, чье богатство ничуть не уступало состоянию Заффара. Не нашлось женщины, готовой взвалить на себя заботу о престарелом муже. Заффар понял, что доживать ему придется одному. В юности у него было два брата, но один умер, а другой уехал, и семейство Хамзи ничего о нем не слышало несколько десятков лет. Не явился он и на похороны родителей. Это дало Заффару повод подумать, что Шакир либо погиб, либо забыл о своих корнях. В отличие от самого Заффара и старшего брата Надира младший Шакир всегда был бунтарем.

V. Любой ценой

Наступила зима. В этом году она выдалась особенно холодной. На радость ребятишкам выпало много снега, но из-за сильных морозов никто подолгу не играл на улице.

Никто, кроме Рэйгана.

Казалось, холод совсем не страшен ребенку. Пока другие дети обливались соплями, шестилетний Рэйган, абсолютно здоровый, целыми днями копошился в снегу, невзирая на трескучий мороз. Когда тот немного спадал, мальчик лепил снежные фигурки, а когда снег становился рыхлым, бегал по сугробам вместе с соседскими животными. Вот и сейчас Рэйган был занят важным — так он сказал родителям — делом: рыл пещеру в куче снега, которую набросал отец, чистя двор. Рядом с ребенком суетился подросший щенок Бартонов, то и дело звонко тявкая и постоянно норовя забраться в огромную снежную конуру.

Родители стояли у окна, наполовину покрытого морозным узором, и наблюдали за сыном. В доме было тепло, но Висентия все равно запахнулась в шерстяную шаль.

— Меня беспокоит Рэйган, — сказала она, неотрывно глядя на сына. — В этом году зима очень холодная, другие дети простудились, а ему хоть бы что.

— Так радуйся, — улыбнулся муж и приобнял ее за плечи. — У нашего сына крепкое здоровье.

Висентия повернула голову и посмотрела на него.

— Слишком крепкое, я бы сказала. Я все чаще думаю, что умение лечить силой мысли — не единственная его способность. Вдруг он настоящий волшебник?

Гаррет недоверчиво покачал головой.

— Это вряд ли, дорогая. Рэйган, конечно, способный мальчуган, но колдовством не владеет.

— А как же..? — начала Висентия.

— Это просто врожденный дар, — перебил Гаррет, поняв, о чем она хочет спросить. — Ты зря волнуешься. Когда вырастет, Рэйган станет уважаемым лекарем, вот увидишь. Он научится пользоваться даром тайно, и никто не заподозрит его в колдовстве.

— А если не научится? — Висентия снова посмотрела в окно. — Я боюсь за него, Гаррет. Боюсь, что с годами способности Рэйгана будут расти. Ты ведь слышал, что говорят о волшебниках. Никто из них не родился чудовищем, но власть сводит с ума даже самых добрых. А волшебство — это власть. Став старше, Рэйган может возгордиться собой, и тогда его ждет беда.

— Посмотри на него. — Гаррет нежно обнял жену. — Наш сын не просто добрый, он сострадательный. Рэйган никогда не причинит вред ни человеку, ни животному. Он просто не способен на это.

— Никто не способен, — мрачно сказала Висентия. — До поры до времени.

— Ну-ка перестань, — посуровел муж. — Что за мысли такие? Мы не допустим этого, слышишь? Рэйган вырастет хорошим человеком, обещаю. Его будут любить, а не бояться.

Висентия смахнула со щеки непрошенную слезу.

— Я постоянно думаю о том человеке, — призналась она со страхом в голосе. — О Заффаре Хамзи. Он так настаивал. Вдруг он вернется и украдет Рэйгана?

— Не вернется. — Гаррет поцеловал ее в макушку. — Ты дала понять, что Рэйгана он не получит. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как мы видели его в последний раз. Может, этот Заффар уже и забыл о нас.

— Хотелось бы верить, — вздохнула Висентия. Ноздри уловили неприятный запах. — Ой, кажется, еда подгорает!

Она бросилась на кухню, а Гаррет еще несколько секунд стоял у окна, с умилением глядя на сына. Висентия ошибается. Рэйган вырастет хорошим человеком. В будущем он многих спасет. Однажды их сын станет богатым и уважаемым, но никогда не перестанет быть добрым. За всю жизнь Гаррет не встречал настолько добрых и открытых детей, как Рэйган. Такие люди не способны на подлость и жестокость. Сам бог бережет их от зла.

.

Время шло. Медленно, но верно зима отступала. Солнце все чаще выглядывало из-за облаков, снег начал таять. Земля под ним тоже постепенно отогревалась, превращаясь в скользкую грязь. Весь двор семьи Кроу был уставлен снежными фигурами, вылепленными Рэйганом. Здесь находились: пузатые снежные бабы, кривые домики, животные и даже маленькая горка. Правда, делать ее помогал отец. Набросав новую кучу в середине зимы, он залил одну ее сторону водой, а на другой сделал ступеньки. Утром горка была готова, и катался с нее не только Рэйган. Хулиганы Кип и Роберт, выздоровев, нагрянули в гости, но вовсе не затем, чтобы обижать соседа. После того, как Рэйгана покусали собаки, мальчишки изменили к нему отношение. Ведь сам волшебник его лечил! А, значит, Рэйган — важная персона. Теперь Кип и Роберт почти не отлипали от него и гордо заявляли на всю деревню, что Рэйган Кроу находится под их защитой, и любой, кто посмеет его обидеть, будет иметь дело с ними. Висентия подозревала, что причина тому вовсе не важность Рэйгана; мальчишки попросту не хотят получить новую выволочку от матери, которая после угроз Вильяма обрушила на них праведный гнев. К счастью, выволочка была действительно серьезной, потому что с той поры Кип и Роберт даже грубого слова не говорили соседу. Отстали они и от других жителей Холифилда. Лишь изредка шалили, но прежнего вреда от них больше не было. Люди наконец-то вздохнули с облегчением.

Пришла весна, и работы в поле прибавилось. Висентия уже не могла посвящать много времени сыну. Несколько дней Рэйган ходил на работу вместе с родителями, но пользы от него было немного. Однажды Жанетта, на которую после угроз Вильяма снизошло озарение, предложила безвозмездно присматривать за ним, как и за другими детьми, чьи родители вынуждены работать целыми днями. Так, в кратчайшие сроки она заменила детям горячо любимую ими тетушку Донну.

VI. Обуза

Солнышко и три человечка: один высокий, другой чуть ниже, а третий — совсем маленький. Человечки держались за руки и улыбались, радуясь лучам солнышка, падающим на них. Самый высокий и самый маленький были в рубашках и штанах, а тот, что посередине — в платье и с длинной косой на плече.

Рэйган старательно рисовал на камне папу, маму и себя. Изображал день, в который они наконец-то поедут вместе на ярмарку. Он собирался нарисовать у них за спинами полосатый шатер — папа рассказывал, что на ярмарке таких полным-полно, — когда услышал крики.

Выронив уголек, Рэйган выбежал из-за камня и оказался около калитки высотой ему по грудь. Сквозь нее и низкий забор, состоявший из тонких кривых поленьев, связанных друг с другом, было хорошо видно улицу. Мальчик решил смотреть отсюда.

Крики приближались. Они доносились с той стороны, куда родители всегда уходят, отправляясь в поле. Рэйгану показалось, что кричащих несколько, и они бегут.

Несколько человек высыпало на улицу, залаяли собаки, кошки метнулись в укромные углы с насиженных мест, куры с недовольным кудахтаньем разбежались в стороны, заблеяли чьи-то козы. Кип и Роберт выскочили одними из первых. Словно два мешка с травой, повисли на заборе и во все глаза уставились на происходящее. В Холифилде редко происходили значимые события. Долгое время единственным развлечением для деревенских детей были склоки их родителей, но сегодня, похоже, случилось нечто действительно интересное.

По дороге неслись две женщины и пять мужчин. Выглядели они ужасно: все в грязи, босые, взлохмаченные. Только когда подбежали ближе, Рэйган понял, что это не грязь, а пепел.

— Пожар! В поле пожар! — наперебой кричали прибежавшие.

У Рэйгана упало сердце. Отшатнувшись, мальчик ощутил, как по телу пробежал неприятный холодок. Стряхнув оцепенение, ребенок выбежал на улицу.

В Холифилде нарастала паника. Многие помчались в ту сторону, откуда прибежали люди, кричавшие о пожаре. Помчался и Рэйган. Не успел он пробежать и десяти шагов, как кто-то подхватил его на руки. Это был дядя Филлип — одинокий пропойца, которого в деревне не любили, но жалели. Он зарабатывал гроши, помогая соседям: кому крышу залатает, кому дыру в стене замажет, кому выгребную яму выкопает. Все деньги он без зазрения совести он тратил на вино и пиво, а на ту мелочь, что оставалась, покупал скудные продукты. Жил дядя Филлип впроголодь, однако сердобольные соседи то и дело подбрасывали ему что-нибудь из еды и одежды. Потому-то душа до сих пор теплилась в насквозь пропитанном выпивкой теле.

— Ну-ка, марш домой! — прикрикнул на Рэйгана дядя Филлип, ставя его на землю и щедро угощая запахом перегара изо рта. В густой седеющей бороде, спутанной и пропахшей табаком, виднелись крошки. — И чтобы не высовывался!

Детвора в Холифилде, включая Рэйгана, побаивалась дядю Филлипа. Когда он пьяный, то орет, как взбесившийся медведь, да к тому же может запустить в нарушителя спокойствия чем-нибудь тяжелым. Однажды Кипу прилетел в спину осколок глиняного кирпича, и там образовался огромный синяк. С тех пор он дядю Филлипа не трогал, как и его шустрый братец.

Взглянув в жуткие белесые глаза соседа, Рэйган почувствовал испуг и послушно отправился домой.

.

Этот день Рэйгану будет суждено запомнить на всю жизнь.

После обеда Холифилд превратился в обитель боли и скорби. Толпа взрослых собралась на улице, почти все плакали и причитали. Детям строго велели не выходить из домов, но пронырливые Кип и Роберт кое-что разузнали и явились к Рэйгану. Впервые тот увидел слезы в глазах Роберта. Мальчишка шмыгал носом и отворачивался, не желая, чтобы его узнали с этой стороны.

— Папка сгорел, — сообщил более сдержанный Кип. — А еще... — он с сожалением посмотрел на Рэйгана, — твои родители.

Этот миг стал последним в привычном мире Рэйгана. Словно приклеившись к полу, он молча смотрел на братьев Бартон, хлопая длинными ресницами, и слышал, как рушится этот мир. Может, будь он взрослее, поверил бы не так быстро, но ему только шесть лет.

Большие карие глаза наполнились слезами. Отец учил его не плакать по пустякам, но это — не пустяк. Кип и Роберт мрачно смотрели в пол и качали головами, а по лицу Рэйгана текли крупные слезы. Осознание случившегося пришло не сразу. Но когда мальчик окончательно понял, что родителей больше нет, то, взвыв, словно раненый щенок, плюхнулся на пол и зарыдал.

Каково это — остаться сиротой в шесть лет? Каково узнать, что мама больше никогда не обнимет тебя и не поцелует перед сном, а папа не поносит на плечах и не подарит новую игрушку? Ребенку тяжело осознать свое положение, но Рэйган всегда был смышленым. Он развивался быстрее, чем другие дети, и сейчас нисколько не уступал умом старшим мальчишкам. А, может, кое в чем и превосходил их. Поэтому не понадобилось объяснять на пальцах, чтобы Рэйган понял: мама и папа умерли.

Он остался один.

Ближе к вечеру в деревню принесли тела погибших: родственников, друзей, соседей. Все знали, что Жанетта недолюбливала мужа, но усомнились, увидев, как убивается несчастная над его обугленным трупом. Охваченная горем вдова ползала на коленях по пыльной земле, рыдала и рвала на себе волосы. Лишь единицы понимали, что таким образом она оплакивает вовсе не гулену Вильяма, а потерю кормильца. Как теперь Жанетта прокормит себя и ораву детей? Где найдет деньги? Она до смерти перепугалась, когда Вильям пригрозил, что уйдет, но надеялась, что ему не хватит духу бросить семью. А теперь он мертв.

VII. Благодетель

Осень вступила в права, стало холоднее. Жизнь в Холифилде вошла в привычное русло, только не для Рэйгана. Об одиноком ребенке, казалось, забыли все. Словно его не существовало. Тяжелая жизнь и необходимость зарабатывать на еду не позволили жителям деревни долго лелеять скорбь. Из-за пожара в поле уменьшилось работы, урожай оказался совсем скудным, и зима обещала быть голодной.

Несколько дней назад единственного человека, который не забыл о Рэйгане, — Лили, — увезли в Карсонд — небольшой город в десяти лигах к западу от столицы. В минуты трезвости дядя Филлип рассказывал, что Карсонд построили прямо посреди огромного леса, и природа там — загляденье. Не то, что в Холифилде: сплошные поля, большинство из которых не засеяны, спокойная речка и скудная рощица, которая зимой еще и уродливая, — голые деревья с корявыми ветками вряд ли покажутся кому-то красивыми. Отец Филлипа был родом как раз из Карсонда. По словам пьянчуги, там до сих пор живет его дальняя родня, только им он не нужен. Лишь раз, в молодости бывал в уютном городишке, и по сей день жалел, что не остался там жить.

Неизвестно, каким ветром занесло в Холифилд миловидную бездетную пару из Карсонда, но уехали они счастливые, с новообретенной дочкой. Старуха Тара была рада избавиться от обузы, а «обуза» не противилась. Жизнь в доме вечно недовольной бабки быстро опостылела. Только жалко было расставаться с Рэйганом. Лили боялась, что без нее друг погибнет. Прощаясь, ругала соседей на чем свет стоит, и желала ему сил.

Лили уехала с новыми родителями, и Рэйган больше никогда в жизни ее не видел.

Потянулись одинаковые унылые дни. Дождей стало больше, и Рэйган каждый день восстанавливал рисунок на камне. Глядя на него, он мог хоть ненадолго возвращаться мыслями в счастливое прошлое, где мама с папой живы, и у них дома всегда тепло и уютно.

Запасы еды давно кончились, и Рэйгану пришлось учиться добывать пропитание. Это оказалось непросто. Соседи нехотя расставались со своими запасами, выделяя ему мизерные подачки. Со временем их стало меньше. Люди, извиняясь, говорили, что им самим нечего есть, и посылали Рэйгана от дома к дому. Вскоре ему надоело попрошайничать, и он стал искать другую еду.

За два месяца Рэйган сильно похудел и превратился в ходячий скелет. Ему пришлось питаться насекомыми и мелкими зверьками, которых удавалось поймать. Всякий раз он плакал, убивая мышь или червяка. Ведь он же лечил их, спасал! Он не убийца!

Голод сделает убийцей кого угодно.

Однажды вечером в дверь постучали. Со дня уезда Лили (а это чуть больше двух недель назад) у Рэйгана не было гостей. Он чувствовал себя призраком, которого никто не видит и не слышит. О других детях заботились, с ними играли, а Рэйгана словно не существовало. Поэтому, услышав стук в дверь, мальчик замер с ложкой в руке и почувствовал страх. Он ужинал грибной похлебкой — точнее, кипяченой водой с тремя грибами, которые недавно нашел в роще.

Стук повторился. Рэйган положил ложку и спрыгнул с табуретки. Выйдя в прихожую, осторожно спросил:

— Кто там?

За две секунды, пока ждал ответ, он надумал их сотню. Вдруг это тетка Жанетта или кто-то из ее старших — пришли поругаться? А, может, явился пьяный Филлип, чтобы вынести из дома беззащитного ребенка последние вещи? Но голос за дверью принадлежал другому человеку:

— Рэйган, открой, пожалуйста. Это я, тетя Мэйв.

У мальчика отлегло от сердца, и он тотчас отодвинул щеколду. Тетушка Мэйв — жена старейшины и совершенно безобидный человек. В былые времена она нередко угощала Рэйгана сладостями. И сегодня принесла с собой лукошко, доверху набитое пышными пряниками.

— Как ты поживаешь? — спросила она так, словно не знала, каково живется одинокому шестилетнему ребенку.

— Хорошо, тетушка Мэйв, — соврал Рэйган, впуская ее в дом.

Женщина по-хозяйски прошла на кухню, поставила лукошко на стол и критически оценила остатки содержимого тарелки.

— Да уж, — цокнула она языком и предложила мальчику сесть. — Поешь пряников. Сегодня испекла.

Рэйгану хотелось проявить вежливость, как учила мать, но голод оказался слишком сильным. Не запивая, он в считанные мгновения умял четыре пряника. Все это время жена старейшины молча смотрела на него и качала головой. Когда ребенок более-менее насытился, она сказала просто и спокойно:

— Ты должен уйти из Холифилда.

Если бы в этот момент у Рэйгана во рту оставался хотя бы кусочек пряника, он бы непременно подавился. Глядя в серые глаза тетушки Мэйв, мальчик не верил ушам. Она не выдержала его взгляда, отвела глаза и смутилась.

— О тебе в деревне ходит дурная слава, Рэйган. Поэтому никто не захотел приютить тебя и сейчас не помогают — боятся.

— Но... что я сделал? — В больших карих глазах заблестели слезы.

— Старейшина добрый человек и жалеет тебя, но люди приходят каждый день и требуют, чтобы он прогнал тебя из Холифилда или сдал властям. — Она перегнулась через стол и вонзила в ребенка тяжелый взгляд. — Ты ведь волшебник, а волшебников положено казнить.

Рэйган отшатнулся и чуть не упал с табуретки.

— Я не волшебник... — пробормотал он.

— Кип и Роберт видели, как ты колдуешь. — Тетушка Мэйв села прямо. — И другие дети. Ты ведь лечил раненых животных, не так ли?

VIII. Ожившая сказка

Терпение Заффара было на пределе, но он ждал. Ждал, не спя ночами и постоянно останавливая себя от решительного шага. Слишком много поставлено на карту, чтобы глупо рисковать, поддавшись чувствам.

Со дня гибели бестолковых Кроу Заффар Хамзи не мог до конца поверить, что мальчишка у него в руках. Этот сгусток невероятной силы, единственный в мире волшебник, обладающий всеми сторонами магии, принадлежит ему — простому чародею со скромным запасом могущества. Ребенок даже не представлял, какая мощь в него заложена. Если бы знал, то вряд ли позволил бы соседям издеваться над собой.

Впрочем, он должен это пережить.

Наблюдая за шестилетним Рэйганом Кроу, Заффар несколько раз хотел вмешаться, но в последний миг брал себя в руки и отступал. Если он позаботится о мальчишке, накормит и защитит, тот ничего не поймет. Продолжит наивно смотреть на мир и верить, что этот мир желает ему только добра. С таким настроем он ничего не добьется. Заффару не привыкать к принятию жестоких решений, поэтому он дал мальчику время, чтобы тот понял, как на самом деле обстоят дела.

И Рэйган постепенно начал понимать.

Сначала были страх, обида, удивление. Оставшись без родителей, Рэйган сполна ощутил свою беспомощность. Ашир внял молитвам Заффара и сделал так, что соседи отвернулись от мальчика, испугавшись его волшебных сил. Он остался один перед лицом голода, холода и презрения. Понадобилось пять месяцев, чтобы он поверил: люди вовсе не такие добрые и безгрешные, какими кажутся. Заффар позволил себе появиться лишь тогда, когда над Рэйганом нависла смертельная угроза. После избиения тот держался, но увечья могли его убить. А Заффару он нужен живым, здоровым и полным сил. Тогда-то он и пришел, как посланец самого бога, чтобы избавить Рэйгана от мучений и забрать туда, где тот сможет чувствовать себя счастливым. И, разумеется, выполнять миссию, возложенную на его плечи старым волшебником.

***

Волны хлестали о борт, корабль неспешно плыл навстречу бескрайнему горизонту. Рэйган просунул голову в сливное отверстие в фальшборте и во все глаза уставился на воду. Никогда в жизни он не видел столько воды. Здесь она была повсюду: куда ни посмотри — везде одна вода.

За Холифилдом находился пруд, на треть заросший камышом, куда дети летом бегали купаться. Он был мелким, дно устилали грязь и водоросли, в зарослях квакали лягушки, а в воздухе кружили полчища комаров и стрекоз. Этот пруд был самым большим водоемом, что когда-либо видел Рэйган. Но по сравнению с океаном он — совсем крошечная капелька.

Океан пленил красотой и размером. Рэйган внимательно всматривался в воду, пытаясь разглядеть дно, но его, казалось, вообще не существовало. Как ни силился, Рэйган не сумел увидеть ничего, кроме темной пучины, манившей в себя.

На плечо легла чья-то рука, и Рэйган, испугавшись, ударился затылком о край сливного отверстия, после чего, морщась, высунул голову и встал. Перед ним стоял волшебник Заффар и укоризненно смотрел на него.

— Сливные отверстия созданы не для того, чтобы совать в них голову, мой мальчик. Ты мог застрять.

В этом Рэйган сильно сомневался. Его голова легко проходила в большую круглую дыру. Однако спорить он не стал. Виновато опустив глаза, принялся разглядывать гладкие доски, которыми была вымощена палуба, и носки своих стоптанных башмаков. Большая ладонь Заффара ласково погладила его по голове.

— Не обижайся, малыш. Я всего лишь беспокоюсь о твоем здоровье.

— Простите меня, господин. — Рэйган шмыгнул носом. — Я больше не буду.

— Кажется, ты пообещал перестать называть меня господином, — улыбнулся Заффар.

Щеки Рэйгана стали пунцовыми.

— Простите, дядя Заффар.

— Уже лучше. — Старик одобрительно похлопал его по спине. — Идем-ка со мной. Пришла пора обедать.

В кают-компании было полно народу. Рэйган плыл на корабле уже вторые сутки, но до сих пор не привык к такому количеству разнообразных людей. Здесь были взрослые и дети, одетые богато и бедно; мужчины со смешно завитыми усами курили трубки, женщины в роскошных платьях обмахивались веерами несмотря на то, что в помещении было не жарко. Чьи-то дети, радостно визжа, носились между столиками, за которыми сидели их родители, то и дело покрикивающие на непослушных отпрысков. От этого зрелища Рэйгану стало грустно. Мальчик немедленно вспомнил совместные приемы пищи с родителями. Мама всегда вкусно готовила, а папа часто рассказывал за столом интересные истории. Тогда Рэйган был по-настоящему счастлив. Родители погибли всего пять месяцев назад, но ему казалось, что прошли годы. Прошлое представлялось чем-то далеким и ненастоящим.

Многие пассажиры косились на богатого господина и мальчишку-оборванца. У Заффара с Рэйганом был отдельный столик рядом с небольшим окошком, и подавали им исключительно дорогую и вкусную еду. Заффар не жалел денег на себя и подопечного. Вчера Рэйган стеснялся пользоваться его добротой и почти ничего не съел, но сегодня голод взял вверх, и мальчик, забыв обо всем, схватил с тарелки сочный утиный окорок и принялся его уплетать. Волшебник сидел напротив и с умилением наблюдал за ним. Отвыкший от нормальной еды — а подобной этой он и вовсе никогда не пробовал, — Рэйган объелся и к вечеру почувствовал себя нехорошо. После бессонной ночи, проведенной на ночном горшке, ребенок умерил аппетит.

IX. День рождения

В этой комнате поместился бы почти весь родительский дом. Залитая солнцем, просторная, с высокими стенами и расписным потолком, похожим на звездное небо, — и все это только для Рэйгана.

Мальчик одернул себя. Заффар не мог знать, что заберет его из Холифилда. Наверное, в этой комнате жил его сын (или дочь), который вырос и переехал в другое место. Но когда Рэйган, не сумев удержать любопытство, задал вопрос, Заффар совершенно серьезно ответил:

— Раньше в этой комнате никто не жил. Я приказал обставить ее специально для тебя.

— Но... — наверное, в сотый раз изумился Рэйган, — как же ваши дети? Они жили в других комнатах?

Заффар, вздохнув, погладил его по голове.

— Бог не дал мне детей, мой мальчик. Ты — первый ребенок, о котором я забочусь.

Рэйган удивленно хлопал глазами и не верил ушам. Как такой состоятельный человек, волшебник, остался один? В Холифилде у всех были дети. Кроме тетушки Донны. По словам мамы, она долго болела, поэтому осталась бездетной. Но больше никто не жил один. А ведь они — бедные люди. Им часто нечего есть и не во что одеться. Почему же у Заффара нет детей? Может, он тоже болеет?

Рэйган не стал его расспрашивать. Мама говорила, что нельзя задавать посторонним людям неудобные вопросы. Они звучат грубо и могут их обидеть. Мальчик решил не лезть в душу к малознакомому человеку и отправился осматривать свои новые владения.

Комната одновременно вызывала восторг и легкий страх. Некоторые вещи в ней Рэйган видел впервые, поэтому не знал, для чего они предназначены. Заффар, заметив его растерянность, принялся с воодушевлением объяснять, как пользоваться тем или иным предметом. Так Рэйган узнал о существовании кресла (большого мягкого стула с подлокотниками, созданного для отдыха), канделябров (высоких напольных подсвечников, в которые можно вставить больше одной свечи), штор (плотных тяжелых занавесок, не пропускающих свет), перины (мягкой пуховой подстилки на кровать), ковров (толстых ворсистых половиков, по которым можно ходить босиком).

Но больше всего его поразил мольберт — деревянное устройство, стоящее на трех ножках, которое держало гладкую прямоугольную подставку с узкой полочкой внизу. Это устройство предназначалось для рисования. Подставка с полочкой служила держателем для плотного бумажного листа, на котором и творил художник. Рисовать на мольберте можно как стоя, так и сидя на высоком стуле без спинки, похожем на круглую табуретку. Такой способ позволял создавать большие картины, над которыми трудно работать за обыкновенным столом. Рэйган был поражен, когда Заффар показал ему набор масляных красок: восемь одинаковых пузырьков с широким горлом, каждый из которых был наполнен вязким веществом определенного цвета. В комплекте с ними шла палитра — небольшая полукруглая дощечка, на которой можно смешивать разные краски, чтобы получать новые цвета. Инструментом для рисования служила кисть — тонкая длинная штука, похожая на карандаш, только на одном конце у нее вместо грифеля был пучок щетины. Кисть следовало обмакнуть в краску, после чего плавными мазками создавать рисунок. Заффар сказал, что опытные художники используют в работе несколько разных кистей, каждая из которых имеет особенные свойства. Он пообещал Рэйгану, что купит ему полный набор.

— Я случайно узнал, что тебе нравится рисовать, — сказал волшебник, показывая мальчику мольберт и краски. — Здесь ты можешь заниматься любимым делом и не переживать, что дождь смоет картину или бумага быстро закончится. Сколько бы ни понадобилось материалов, я их куплю.

Рэйган посмотрел на него глазами, полными слез.

— Спасибо, дядя Заффар.

Тот ласково потрепал его по макушке.

— Считай это моим подарком на день рождения. Тебе ведь завтра исполнится семь лет? Я прав?

Рэйгана окатило холодной волной. Восхищаясь Восточным Континентом и домом Заффара, он совсем забыл о своем дне рождения. В Холифилде он потерял счет времени и до сих пор не знал, исполнилось ему семь или нет.

— Я родился в семнадцатый день третьего месяца осени, — пробормотал Рэйган.

Широкая улыбка озарила лицо Заффара.

— Значит, я не ошибся: завтра твой праздник, малыш.

— Завтра?..

— Да. — Старик критически оглядел его. — Утром мы поедем в Темриз, на базар. Надо купить тебе одежду. Эта никуда не годится.

Рэйган не понял значения странного слова «базар», но решил, что он, наверное, похож на ярмарку, раз там продают одежду. У мальчика радостно заколотилось сердце. Неужели завтра он наконец-то увидит ярмарку?

Заффар ушел, оставив Рэйгана отдохнуть с дороги, но пообещал прислать Али, чтобы тот помог ему вымыться и переодеться. Примерно через час он должен спуститься в столовую, чтобы пообедать. Оставшись один, Рэйган сел прямо на пол, до сих пор не веря своему счастью. Где-то на задворках сознания совесть укоризненно напоминала о прошлом и называла его предателем. «Как же быстро ты забыл Холифилд и родительский дом! — ругал мальчика внутренний голос. — Одна красивая комната, и ты уже возомнил себя господином».

Но Рэйган ничего и никого не забыл. Каждый вечер он засыпал в слезах, вспоминая родителей, а сейчас думал о том, как им бы здесь понравилось. Вот бы они все втроем жили в этой прекрасной комнате! На кровати они поместились бы без труда, и еще осталось бы место. Рэйган рисовал бы на мольберте настоящими красками, а папа с мамой вешали бы на стены его рисунки. Они бы гуляли вместе по ухоженным улочкам Асмана и посетили загадочный базар. Родители подружились бы с соседями, а Рэйган — с их детьми. И все были бы счастливы.

X. Под синими куполами

Учиться Рэйгану не понравилось.

Точнее, не понравилось, что однажды вдруг испарилась свобода, которой он насыщался целый год. Все время, что жил у Заффара, Рэйган упивался свободой и вседозволенностью. Не существовало вещи, которую ему не покупали по первому требованию; не существовало действия, которое ему не позволили бы совершить. Рэйган занимался, чем хотел, и получал, что хотел. Он думал, что так будет всегда.

Но в один из похожих друг на друга дней идиллия внезапно кончилась, и появились обязательства.

На протяжении года Рэйган жил словно в прекрасном сне. Он быстро привык к роскоши и богатству, обзавелся друзьями и делал все, что желал. Заффар оказался прав: здесь никто не боялся волшебства. Когда Рэйган впервые показал друзьям свои умения, те пришли в восторг. Никто и не подумал испугаться или ударить его. С того дня мальчишки и девчонки разных возрастов начали приносить в дом старейшины раненых зверушек, птиц и насекомых. Подерутся два кота — обоих несут к Рэйгану; мама пыталась прихлопнуть муху, но не добила — несчастную несут к Рэйгану; голубь вывихнул крыло — и его к Рэйгану. Мальчик никому не отказывал, с радостью лечил животных и часами обсуждал с друзьями свои способности. Хозяева зверушек приносили маленькому целителю сладости, одежду и даже деньги. Слава о нем быстро разлетелась по Асману, и теперь вся живность в деревне, включая крыс, стабильно получала помощь. Только людей Рэйган не мог лечить, но Заффар обещал, что однажды он этому научится.

Нередко Рэйган вспоминал, как мечтал вместе с родителями, что однажды станет уважаемым лекарем. Похоже, он им станет, но здесь, на Востоке, где магию почитают, а не боятся. Если бы мама с папой были здесь, они бы за него порадовались. Несомненно, порадовались бы! Бесконечное счастье омрачало только одно: отсутствие родителей.

А потом добавилась учеба.

Однажды, после завтрака Заффар ушел. Его не было около часа, а когда вернулся, то привел с собой мужчину лет двадцати пяти. На удивление, тот был безбородым, только тонкая полоска редких усиков пролегала над пухлой верхней губой. Незнакомец мелко семенил за Заффаром, опустив голову.

Мужчина был худощавым, ростом чуть выше Заффара. Кудрявые черные волосы волнами падали на плечи, а на макушке крепко сидела белая круглая шапочка с плоским верхом, расшитая традиционными узорами. На незнакомце было бело-голубое мужское платье в полоску, похожее на халат. Под мышкой он держал толстую кожаную папку, набитую какими-то бумагами. Человек ужасно горбился, а лицо выражало одновременно стеснение и легкий испуг. Узкие карие глаза постоянно бегали, подбородок подрагивал. На конце длинного горбатого носа сидели смешные круглые очки.

Заффар подозвал Рэйгана.

— Знакомься: это — учитель Карим, — представил он гостя. — Отныне он будет обучать тебя грамоте.

Рэйган удивленно вытаращился на него.

— Но... я уже говорю на вашем языке. Вот, послушайте. — Он произнес несколько фраз. — И считать умею.

— Считать до ста умеет каждый болван, — неожиданно резко сказал Заффар. — Ты должен обучиться математике, письменности и чтению.

— Но, дядя Заффар, я хочу стать лекарем!

— Никому не нужен безграмотный лекарь.

На этот раз капризы не произвели желаемого результата — Рэйгану пришлось учиться. Он с первой минуты невзлюбил учителя Карима, ведь тот пришел отнять у него свободу. Они поднялись в комнату мальчика и расположились за большим письменным столом. Учитель разложил свои бумаги, одну из них протянул Рэйгану. Мальчик непонимающе уставился на разлинованный лист. В начале каждой строки был аккуратно начерчен символ.

— Это пропись, — пояснил учитель. — Возьми карандаш и заполни ее.

— Заполнить?

— В начале каждой строки написана буква. Твоя задача — заполнить пустое пространство. Прописывай каждую букву до тех пор, пока не достигнешь конца строки.

Рэйгану это совсем не понравилось. Он неплохо управлялся с карандашом, рисуя, но правописание оказалось ему не по зубам. Буквы получались кривыми и уродливыми, совсем не похожими на ту, первую. Много раз мальчик не выдерживал, бросал карандаш и заявлял, что не напишет больше ни одной. Но учитель никуда не уходил. Он терпеливо ждал, пока Рэйган успокоится, и мягко просил его продолжать.

Потянулись унылые, скучные дни, наполненные буквами и цифрами. Лишь раз в неделю учитель не приходил, и этот день казался Рэйгану праздником. Последнее время совесть все чаще докучала мальчику. Раньше удавалось бороться с ней, прячась в ворохе роскоши и удобств, но теперь, когда кроме прав появились обязанности, Рэйган все чаще вспоминал Холифилд.

Нет, он вовсе не хотел возвращаться туда — в нищую деревню, где каждый его ненавидит. Не хотел снова питаться черствым хлебом и невкусной кашей на воде, скрывать свой дар и получать тумаки от Кипа и Роберта. Не хотел убивать невинных зверьков, чтобы прокормить себя.

Но в Холифилде было и хорошее, вот по нему Рэйган и скучал.

После очередного урока, во время которого учитель Карим объяснял мальчику основы умножения простых чисел, Рэйган закрылся в комнате до самого вечера и предался воспоминаниям. Заффар ушел с утра и приказал Али не беспокоить ребенка без причины. Слуга был крайне послушным, и Рэйгану удалось побыть одному и потосковать.

XI. Нож в сердце

Они давно не говорили о Холифилде. Наверное, с тех пор, когда Рэйган начал называть Заффара отцом. Он и сам не помнил, как это случилось впервые. Заффар никогда не требовал подобного обращения и был согласен на «дядю». Но при этом всегда называл Рэйгана «приемышем» или «сынком» и относился к нему с родительской заботой.

Внутри что-то тревожно засвербело, воспоминания нахлынули потоком. Впервые за несколько лет Рэйган снова почувствовал себя беззащитным бедным мальчиком, у которого в одночасье никого не осталось. Он отчетливо вспомнил дом, в котором жил, лица родителей, любимый камень во дворе, задиристых соседей. Только сейчас осознал, что уже четыре года не говорил на языке Радосса. Заффар и учитель Карим обучили Рэйгана шести основным языкам Восточного Континента, а вот родной язык Рэйган начал забывать.

Угрюмое лицо Заффара совсем не понравилось Рэйгану. В голове появились тревожные мысли. Хотелось отказаться от разговора, убежать, но он уже не ребенок. Если приемный отец решил рассказать ему что-то важное, надо выслушать, даже если это «важное» не обещает быть приятным. Так поступают взрослые, а Рэйган уже взрослый.

— Ты уже не малыш, — подтвердил его собственные мысли Заффар, выпуская дым изо рта и скользнув взглядом по трубке. — Поэтому должен знать истинную причину переезда на Восточный Континент.

— Ты забрал меня потому, что пожалел, — сказал Рэйган, припоминая подробности шестилетней давности.

— Я пожалел тебя гораздо раньше, мой мальчик, — вздохнул приемный отец. — Еще тогда, когда твои родители были живы.

Рэйган вспомнил о нападении собак. Тогда именно Заффар его исцелил. Мальчик понимающе кивнул.

— Я знаю, о чем ты подумал, — сказал старик, — но в тот вечер я просто излечил тебя. А жалость появилась, когда я узнал, что родители хотели с тобой сделать.

Черные брови правильной формы нахмурились и сошлись к переносице.

— О чем ты говоришь, отец?

— Ты совсем не знал тех людей. Зато я знал хорошо. Пожар предотвратил великую беду. Не случись его, и ты бы сейчас, стирая руки в кровь, работал в золоторудных шахтах Радосса, где нет ни нормальной еды, ни чистой воды, ни свободы.

— Что?! — Рэйган вскочил со стула. — Я не понимаю!

— Сядь, и дослушай.

Руки мальчика затряслись, губы сжались в полоску. Он с трудом заставил себя вернуться на стул.

— Вы жили бедно, — выпустив очередную порцию дыма, в спокойном тоне продолжил Заффар. — Беднее многих. Родители не говорили об этом с тобой, но все знали, как тяжело им было содержать ребенка. Они почти не ели, ходили в ужасных обносках, тратили на тебя последние деньги.

Рэйган слушал и не верил ушам. Он хорошо помнил, как они всей семьей собирались за столом, ели мамину стряпню и разговаривали обо всем на свете. И ели все, а не только Рэйган. Словно прочитав его мысли, Заффар сказал:

— Должно быть, ты мне не веришь. Ведь своими глазами видел, как едят родители. Вот только вспомни размеры их порций и своих. Тебе они всегда накладывали больше.

Это было правдой. Тарелка Рэйгана наполнялась почти до краев, тогда как в родительских было едва прикрыто дно; ему доставались лучшие куски и только он имел право получить добавку. Ни отец, ни мать ни разу не съели две порции.

— Родители, конечно, любили тебя, — продолжил Заффар после длинной паузы, — но ты обходился им слишком дорого. И однажды они решили...

Заффар вдруг замолчал, сокрушенно качая головой. Трубка дымилась у него в руке, в глазах появились слезы. Сердце Рэйгана словно сжали тиски. Подавшись вперед, он схватил за руку приемного отца. Почувствовал, как мышцы напряглись, будто готовые порваться.

— Что, отец? Что они решили?

Заффар поднял голову и с горечью посмотрел ему в глаза. Кристально чистая слеза потекла по морщинистой щеке и исчезла в седой бороде.

— Продать тебя.

— Что?..

Рэйган отшатнулся, словно ужаленный змеей. Медленно сел на стул, медленно опустил руку на стол. С лица сошли краски, в глазах заблестели слезы. Он не плакал с семи лет. Заффар, как и отец, учил, что мужчинам не следует реветь подобно девчонкам. Настоящий мужчина не показывает свои чувства на публике.

Но на этот раз чувств оказалось слишком много.

— Ты лжешь... — прошептал Рэйган, немигающим взглядом впившись в Заффара.

— Зачем мне это нужно? — вздохнул старик и втянул в себя дым из трубки. — Я долго раздумывал, следует ли рассказывать правду, но в конце концов решил, что ты имеешь право знать.

— Они никогда... — По лицу Рэйгана побежали крупные слезы, которые он не смог подавить. — Они бы никогда этого не сделали!.. — Он вскочил и в ярости ударил ладонями по столу. — Ты врешь!

Резкий порыв ветра выбил трубку из рук Заффара. Тлеющий табак высыпался прямо на дорогой ковер. Стул со стариком покачнулся, но устоял, а вот столу не повезло: по столешнице в разные стороны от центра поползли трещины, скоро ими покрылись ножки. Прямо на глазах у Заффара крепкий дубовый стол рассыпался, как домик из дощечек. Старик изумленно уставился воспитаннику в глаза, радужки которых приобрели кроваво-красный оттенок. Золотистые маленькие молнии сверкали в них, как на грозовом небе.

XII. Горечь обиды

— Почему ты сразу не рассказал?

Рэйган смотрел на Заффара глазами, полными обиды. Они были красными — мальчик плакал всю ночь. В комнату отдыха вошел Али с подносом, на котором стояли две чашки чая с мятой. Поставив их на столик, стоявший между двумя креслами, в которых сидели хозяева, слуга тихо удалился. Никто не удостоил его вниманием.

— Зачем нужно было тянуть столько времени? Зачем нужно было обманывать меня?

Вопросы градом сыпались на Заффара. Сложив руки на груди, Рэйган прошивал его взглядом, словно иглой. На чай он даже не смотрел. Заффар же, взяв чашку с горячим напитком, поднес ее к губам. В ноздри потянулся приятный аромат мяты.

— Когда я пришел за тобой, — спокойно ответил старик, — ты был в ужасном состоянии. Я не хотел травмировать тебя сильнее.

— Какая забота! — фыркнул Рэйган. — Ну, а потом? Что мешало рассказать потом?

— Твой возраст. — Заффар поставил чашку на столик и достал трубку. Прикурил и с блаженством втянул в себя дым. — Пойми, ты был ребенком. Расскажи я правду тогда, ты воспринял бы ее неправильно, искаженно. Я ждал, пока ты повзрослеешь, и привязанность к родителям ослабнет.

— Ты врал мне шесть лет, — стоял на своем Рэйган. — Когда я вспоминал о Холифилде и родителях, улыбался и подбадривал.

— Моя поддержка была искренней. Я всего лишь утаил неприятные подробности. До поры до времени. Но никогда не лгал тебе, мой мальчик.

Рэйган тяжело дышал, его грудь вздымалась, а глаза снова повлажнели.

— Как ты узнал? — спросил он хрипло. — Вы ведь не дружили. Ты не жил в Холифилде. После того, как вылечил меня, ушел, и мы тебя больше не видели. Как ты узнал, что родители хотели меня продать? Следил за нами?

Заффар улыбнулся и выдохнул дым.

— Признаться, ты меня сразу заинтересовал. Я ведь волшебник, а нас осталось не так уж много. Тысячелетия назад волшебники правили миром, их численность превышала число неодаренных. Волшебники, ведьмы... мир тогда полнился магией. А потом все изменилось. Люди без дара решили избавиться от магии и начали убивать волшебников. Ты учишь историю, мой мальчик, и знаешь об этом.

— Знаю, — кивнул Рэйган, хмурясь. — Тогда зачем ты мне снова это рассказываешь?

— Чтобы ты осознал свою важность. — Заффар отхлебнул еще чаю и облизал губы. — Если бы слухи о твоем даре распространились по Западному Континенту, тебя бы непременно казнили. Случайно встретив одаренного ребенка, я, как истинный волшебник, захотел его спасти. В наше время только здесь, на Востоке, волшебники и ведьмы могут жить спокойно, не боясь репрессий. Но, как я сказал ранее, нас осталось мало. С каждым годом рождается все меньше одаренных детей. Мы вымираем, Рэйган. Бог уже почти не посылает в этот мир одаренных, а те, кому не повезло родиться здесь, на Восточном Континенте, редко доживают до двадцати лет. Как я мог бросить волшебника на произвол судьбы?

— Но я не волшебник! — воскликнул Рэйган. — Я — целитель.

— Ты волшебник, мой мальчик. Целители не разносят мебель в щепки силой мысли.

— Я был зол.

— Каждый человек когда-то бывает зол. Но неодаренные разбивают вещи руками, а ты разбил стол при помощи магии.

— Это неправда. Я не волшебник. Мои родители были простыми людьми. Без дара.

— Магический дар не всегда передается от отца к сыну, — сказал Заффар. — Иногда он пропускает одно или несколько поколений. В твоем роду были волшебники, Рэйган. Возможно, дальние предки, о которых ты не знаешь.

Подросток нахмурился.

— Моя прабабушка была целительницей.

— Прабабушка, — кивнул Заффар. — Вот видишь? Ее дар передался тебе.

— Но она просто лечила людей!

— Возможно, твоя прабабушка была ведьмой, — предположил Заффар.

— Нет! — разозлился Рэйган. — Она была целительницей!

— Мальчик мой, — сдержанно произнес Заффар, — ты не можешь этого знать наверняка. Истребление волшебников и ведьм на Западе началось больше тысячи лет назад. Твоя прабабушка вполне могла быть ведьмой, но использовала только целительские способности, чтобы не попасть на костер.

— Но... — Рэйгану нечем было возразить. Может, Заффар прав. Может, прабабушка боялась казни и никому не рассказывала, кем является.

— Я забрал тебя потому, что ты достоин хорошей, безбедной жизни. Я не мог бросить волшебника умирать в голоде и нищете.

Рэйган поднял голову.

— Ты так и не ответил на вопрос: как ты узнал, что родители хотели меня продать?

Заффар вздохнул.

— Признаюсь, что после того, как исцелил тебя, я следил за вашей семьей.

— Зачем?

— Я назвал причину: твой дар меня заинтересовал. Вы жили бедно, и я собирался вам помочь. Хотел, чтобы ты рос обеспеченным. В тот день я приехал в Холифилд с целью предложить твоим родителям помощь. Они были в поле, а за тобой присматривала соседка. Я решил подождать и скоротать время за приятным разговором. Вот только приятным он не был. Я никого не знал в Холифилде, поэтому заговорил с первым, кого увидел. Тот человек назвался Филлипом. Вчера он приезжал к нам.

XIII. Дурная кровь

Мать не вернулась через две недели, как обещала. Не вернулась и через месяц. Она не сказала, куда уезжает и зачем, но заверила старших сыновей, что привезет деньги. Много денег. Столько, что им больше не придется голодать и терпеть безмозглых соседей.

Лето стояло в разгаре. Ярко светило солнце, согревая землю. Кип сидел на крыльце с большой кружкой в руках, в которой на дне плескался самогон, и мрачно посматривал на соседний дом. Он давно обветшал, крыша в некоторых местах обвалилась, козырек еле держался на прогнивших столбиках и был готов в любой момент рухнуть на крыльцо, в окнах зияли черные дыры. Деревенская шпана, включая самого Кипа, давно разбила стекла камнями. Шесть лет назад дом был пригоден для жизни, но никто не пожелал там поселиться.

Странный чужеземец назвал семью Кроу колдунами. Люди не хотели жить в доме, где творилась магия.

Мрачный взгляд скользнул по большому яйцевидному камню, торчащему из земли на соседском участке. Раньше он постоянно был изрисован детскими каракулями, но за много лет дожди смыли все следы, и камень стал просто камнем — неизвестно, каким образом взявшимся в местности, где нет никаких валунов.

Кип сплюнул и отвернулся. Одним глотком допив содержимое кружки, он раздраженно бросил ее на землю и привычно потрогал кривой нос. Кривым его сделал тупица Рэйган, набросившийся на Кипа с палкой. Он бы, наверное, забил его до смерти, если бы мать не выкинула ублюдка из дома.

Давно это было, но злоба на сорванца жила в сердце Кипа до сих пор. Юноша надеялся, что тот давно сдох в какой-нибудь канаве. Зря они с Робертом тогда его не добили.

Мысли вернулись к матери. Гадина бросила их, найдя, должно быть, какого-то ухажера и сбежав с ним. Правда, не всякий позарится на уродливую Жанетту Бартон, но, может, нашелся какой-нибудь идиот. Иначе где ее носит?

Кипу не хотелось брать на себя ответственность за семью. Ему всего пятнадцать. В таком возрасте надо тискать девок на сеновале, а не работать и думать, чем кормить голодную ораву. Четырнадцатилетний Роберт, впрочем, этим и занимался — тискал девок, — а вот на его братца те не заглядывались. Слишком уж уродливый у него нос. Проклятый щенок! Попадись ему сейчас Рэйган Кроу, он бы мокрого места от него не оставил.

Кип достал из глубокого кармана огниво и смятую папиросу. Закурил. В голову пришло неприятное воспоминание. Минувшей весной в Холифилд приезжала Лили — проведать старуху Тару. Кип с трудом ее узнал. Из болезненно худой девчушки Лили превратилась в стройную девушку с соблазнительными выпуклостями, ухоженную и красивую. Парень подкараулил ее как-то вечером с твердым намерением лишиться, наконец, девственности, но в итоге чуть не лишился своего хозяйства. Лили оказалась бойкой и с такой силой вмазала ему между ног, что Кип чудом удержался в сознании и решил, что причиндалы никогда уже не оправятся. К счастью, они оправились, но вожделенного удовольствия не испытали до сих пор. Когда Лили уехала, Кип растрезвонил всем, что поимел ее, но ему не поверил даже Роберт. С тех пор он об этом не заговаривал.

Роберт, уставший и потный, вышел на крыльцо с большим чаном, доверху полным грязного белья. Он собрался на речку — стирать.

— Чего расселся? — зло бросил он брату. — Заняться нечем? Присмотри за мелкими, я скоро вернусь.

Кип повернулся к нему. Глаза хищно сверкнули.

— Ишь, раскомандовался! Ты мне не отец!

— Что ты, как маленький? — рассердился Роберт. — Мы должны заботиться о младших, пока мамка не вернется. Они сами не прокормят себя и не обстирают.

— Мамка не вернется. — Кип сплюнул. — До тебя еще не дошло? Эта грязная шлюха бросила нас!

Роберт с грохотом поставил чан на крыльцо и с размаху врезал кулаком брату по лицу. Потеряв равновесие, тот свалился на землю. Горящая папироса выпала изо рта и обожгла щеку. Охваченный яростью, Кип вскочил и, запрыгнув на крыльцо, нанес ответный удар.

Братья сцепились и покатились по шатким ступенькам. Валяясь по земле, остервенело лупили друг друга. Кип громко ругался и клялся размазать Роберта по стене, а Роберт методично наносил удары, не произнося ни слова.

Несмотря на то, что Роберт младше Кипа на год, после пропажи матери он неофициально стал главой семьи. Взял на себя заботу о младших, устроился работать помощником мельника, начал приносить домой деньги. А еще, как подозревал Кип, Роберт возомнил себя взрослым потому, что у него появилась девушка — Эва, рыжая дочка свинопаса. С ней Роберт и целовался, и на сеновале ночевал — он сам рассказывал, — и даже собрался жениться, когда оба станут постарше. Вроде бы, свинопас с женой не противились их тесной дружбе. А вот Кипу не повезло. Никто на него не смотрел, а единственная девушка, которой он хотел овладеть, чуть не лишила его причиндалов.

Раньше Роберт слушался Кипа, а как связался с Эвой, так напялил на себя корону. Ну, ничего, Кип его проучит. Когда-нибудь.

Роберт оказался сильнее. «Разукрасив» лицо брату, парень отпустил его и, взяв чан, пошел на речку. А разъяренный Кип зашел домой.

Семеро братьев и сестер занимались кто чем: старшие девочки наводили чистоту, остальные играли. Глаза Кипа застлала красная пелена ярости и обиды. Лицо и верхняя часть тела горели от ударов, язык чувствовал солоноватый вкус крови. Проклятый Роберт! Мерзкий предатель! Они же всегда были вместе. Все дела у них были общими. Еще недавно, пока мать жила с ними, Кип с Робертом были неразделимым целым. А когда мерзкая шлюха бросила детей и сбежала, Роберта словно подменили. Теперь он смотрел на Кипа с таким же презрением, с каким смотрели все вокруг: мать, отец, братья и сестры, соседи и мелкий ублюдок Рэйган Кроу.