Ворона

1

Мне было двенадцать, когда больничный запах, тот самый удушающий аромат лекарств, въелся в мою кожу, что даже промыв голову раза три подряд я все равно ощущала его на волосах. Он плотно осел и на школьной форме, в которой я каждый день после уроков срывалась к матери в палату. Если бы меня спросили, какое место я тогда считала домом, то уж точно не нашу берлогу в спальном районе городе. Уж лучше было проводить ночи  в одной палате с матерью, ютясь на раскладушке, чем возвращаться туда, где даже стены пропитались  едкой злостью отца на водителя, сбившего мою маму на пешеходном переходе и скрывшемся с места аварии. Его, конечно, нашли потом и осудили, только вот легче от этого не стало. И на болезнь, ведь вместе с последствиями аварии маме пришлось справляться и с обнаруженной в голове опухолью. Странно даже, она прежде никогда не жаловалась на головные боли. Всегда ярко улыбалась, собирая меня в школу. Да мы с ней на великах в парке гоняли еще буквально на прошлой неделе! А потом посреди урока открылась дверь, и я увидела бледное лицо отца. Водителя он так и не простил, уверяя, что опухоль появилась из-за удара головой об асфальт. Я слышала, как он спорил с врачом, а потом мы забрали маму домой.

Мне было тринадцать, когда мамы не стало. Меня на лето спихнули в лагерь, вот только отношения с соседками по комнате не сложились сразу и до конца всей смены мы удачно выдирали друг другу волосы.  Домой  вернулась я в конце июля, когда жаркий ветер привычно заметал пылью веранду, а выгоревшие на солнце верхушки травяного газона щекотали босые ноги. Заскочив с разбегу в комнату матери, я так и застыла на пороге, боясь подойти к жалкой копии родного мне человека. Она несмело улыбнулась, протягивая мне костлявые руки, а через два дня я уже плелась за гробом вместе со своим отцом. Как ни странно, он не плакал, лишь что-то бормотал о той чертовой аварии. Наше последнее с мамой объятие было пронизано холодом, а ее тело казалось каменным, будто  она была не человеком вовсе, а мраморной скульптурой, высеченной среди искусственных цветов. Тошнотворно-приторный аромат ладана потом невыносимо долго витал в доме, проступая в складках тканей, обивке мебели, а слова священника о душе прочно врезались мне в память, заставляя искать в темноте знакомый силуэт и отчаянно молиться, чтобы двери Рая Господнего  открылись для её души.

Мне было пятнадцать, когда я поняла, что Бога нет, а вместо серебряного крестика на моей шее, за ухом появилась небольшая птичка-оригами. Набивать в полутемном подвале было страшно и больно, но с каждым ударом иголки чернила будто заполняли едкое чувство пустоты, ставшее моим верным другом. Отец заметил через месяц, когда, забывшись, я собрала волосы на затылке. Смерив меня долгим взглядом, он, скрылся за дверями своего кабинета. Ни слова, лишь в голове возникла и засела прочно мысль, что я  - «пустое место», ради которого не стоит даже сотрясать воздух.

Мне было шестнадцать, а бардовый отпечаток отцовской ладони алел на моей щеке, пока он, в очередной раз, заперся в своем кабинете, хлопнув дверью. Со слезами на глазах, я плюхнулась на диван, подминая под себя подушку, а затем вымещая на нее как на грушу всю досаду и злость. Мало того, что отец распугал всех соседей, запрещая им и на пару метров приближаться к облезшему от жгучих лучей солнца забору, тем более уж заводить речь о заросшей траве на лужайке, ведь это моя мама когда-то ухаживала за террасой перед домом.  Так еще и  на шум мотора автомобилей он вообще реагировал слишком бурно, заявляя, что дышать от газов нечем, да и грохот стоит на всю округу.  Как плачевный итог, соседи сменялись несколько раз, устав воевать с отцом, а теперь соседний дом пустовал, сиротливо поблескивая пустыми окнами-глазницами. И вот теперь, когда понравившийся мне парень подвез меня после школы домой, я совсем не ожидала увидеть на крыльце отца. Проводив автомобиль друга нечитаемым взглядом, он втащил меня в дом и влепил пощечину.

А спустя неделю на пороге нашего дома появился невысокий, темноволосый парень в видавшем хорошие времена костюме явно не с его плеча. Окинув меня внимательным взглядом, он лишь кивнул мне головой и, чуть оттолкнув плечом, уверенно прошел внутрь дома, чудесным образом сразу обнаруживая дверь в кабинет отца. Удивительнее было то, что дверь распахнулась после первого же стука, хотя мне приходилось стучать по несколько минут и то, чтобы затем сообщить о новой доставленной тяжелой коробке (что внутри я даже не догадывалась, но судя по весу явно не воздушные шарики) и оставить у порога поднос с обедом. Отец выходил лишь под утро, чтобы принять душ на первом этаже, или когда слышал мои удаляющиеся шаги. Я пыталась говорить с ним через дверь, но редко слышала что-то кроме указаний не мешать и что приготовить на ужин. Подкарауливать, когда он распахнет двери, тоже не получилось. Он будто чувствовал, что я прячусь за дверями его кабинета и тогда не выходил до вечера следующего дня. Я просто уносила поднос с остывшей едой, с чувством вины предполагая как он, наверное, похудел за все это время.

Теперь я носила по две порции в подносе, но видать молодого организма хватило ненадолго. Поэтому на кухне сначала появилась взлохмаченная голова обладателя потрепанного костюма, а за ним замаячило и осунувшееся лицо отца.

Мне было почти семнадцать, когда до выпускного оставалось чуть больше полугода, на улице срывались первые снежинки, а в пустующий дом заехали новые соседи. Сначала  большой серебристый минивэн  свернул на подъездную дорожку, противно прошуршав по замерзшему гравию, а затем груда паков выросла у самой двери, скрывая от меня новых хозяев. Если бы отец был сейчас рядом, также прилип к стеклу, теплым дыханием вырисовывая на нем мутные пятна, он точно бы проворчал, что-то вроде «не машина, а убийца» или «гробовозка». Его неприязнь к автомобилям, казалось, прочно въелась под кожу, что и не вытравить оттуда, поэтому мне даже стало жаль соседей. Сколько продержатся они?  Съедут через месяц? Я даже не удивлюсь, если отец, поддавшись своим  диким эмоциям, разукрасит это творение на колесах несколькими удачно брошенными камнями. Со Стивенсами так и было, только вот, к счастью, это происшествие списали на хулиганов. Я порой боялась, что отец окончательно чокнулся, свихнулся или как там говорят? Поехал крышей? Но кроме его болезненной неприязни к этому невинному без водителей - неудачников виду транспорта, он оставался вполне адекватным. Замкнутый, бросивший свою работу в компании (и где он только брал деньги на наше содержание?)  и вечно возящийся со своим помощником (спустя год, я узнала, что зовут его Джеймс) в кабинете,  он совсем не походил на тех, кому был нужен психиатр.

2

Тэя уставилась на протянутую ей руку с трудом пытаясь припомнить, когда ее день свернул не туда с дорожки «обычный день Тэи»?

Райан потряс рукой перед лицом зависшей в своих мыслях девушки:

- Ты ведь Тэя, да? Эй?

- Откуда ты знаешь про ворону? – она инстинктивно коснулась татуировки за ухом.

- Я же сказал, что ты мне снишься. Я вроде как, вижу картинки из жизни людей. Знаешь, ну, будто, ты смотришь на чью-то фотографию, но при этом еще и голоса слышишь и запахи… - заметив побледневшее лицо Тэи, он поспешил добавить: - Не бойся, я тебя голой не видел.

Он отчаянно замахал руками, отчего-то заливаясь краской на кончиках ушей.

- Только в купальнике! – выдохнул он, виновато опустив голову.

- Мне нужно увидеть твоего отца! – вдруг вновь просиял мальчик своей кроличьей улыбкой. Тэя не успевала за его резкой переменой эмоций.

- Ага, мне тоже, - Тэя зябко  поежилась, переминаясь с ноги на ногу. Ей показалось или температура снизилась за последние полчаса?

- Он все еще работает в кабинете с тем парнем? – улыбка пропала с лица Райана.

- Джеймсом? Да… а ты откуда знаешь?

- Говорю же, картинки, - он постучал себе по лбу, а затем выхватил тарелку из рук Тэи, - спасибо за угощение. Я зайду на обед.

Подмигнув, он быстро захлопнул дверь, оставляя за ней Тэю с раскрытым от удивления ртом. Простояв несколько минут на крыльце перед домом в смутном ожидании, что дверь вновь откроется, Тэя вздрогнула, будто очнувшись, резко развернулась и сбежала вниз по паре ступенек, соединяющих крыльцо с заснеженной мощеной дорожкой. Запоздалое возмущение накрыло ее с головой, разжигая внутри маленький костер злости.

- Шизик! – констатировала она и, повернувшись, довольно показала средний палец закрытой двери.

С чувством выполненного перед собой долга, она быстро выскочила из соседского двора, будто опасаясь хорошего пня за свой вполне заслуженный жест. Это была последняя партия печенья из тех, что с самого утра болтались в корзинке ее велосипеда (отец запретил ей ходить на курсы вождения, поэтому она посещала их тайком, иногда прогуливая последние занятия), так что, со спокойной душой, она пересекла дорогу, разделявшую их с Райаном  дома.  Тэя закатила велосипед под  крытый  навес возле их барбекю-беседки, и зашла в дом.  Наступив на задники своих стареньких меховых вансов (противная привычка, но избавиться от нее никак не получалось), она прошлепала в смешных носочках с Тоторо до гостиной и растянулась на  ворсистом ковре. Сверху доносился какой-то шум, но идти и  проверять ей даже в голову не пришло. Скорее всего, отец опять чудит, заперевшись в своем кабинете. Даже деньги на расходы по дому она получала в свернутой конвертиком бумаге со ставшей уже привычной припиской «на месяц». Сначала он указывал и сам месяц, но потом, видать, решил, что хватит и этого. Откуда бралась эта приличная сумма, Тэя не знала. По страховке после смерти матери они получили немного, она видела документы, когда убиралась в спальне отца, да и наследство на их голову не обрушилось. Только спросить за те короткие минуты совместных трапез она не решалась, боясь, что он снова потребует носить ему подносы, да и присутствие Джеймса за столом, хоть и ставшее привычным за последние годы, к разговорам по душам не располагало, тем более к  обсуждению финансов. Кто знает, что у него там в голове? Хоть и выглядит порядочным, но ведь внешность обманчива?

Тэя поднялась с ковра, краем уха прислушиваясь к шорохам на втором этаже, и скрылась в небольшой кухне.  На часах было уже почти два, а на столе стояли три тарелки со спагетти в ее любимом сырном соусе, когда  тяжелые шаги послышались на лестнице.

- Обед на столе! – на всякий случай крикнула она, вытирая руки полотенцем.

- Орать не обязательно, - буркнул сунувшийся на кухню Джеймс. Приятная мысль о том, чтобы огреть его своей ложкой, заиграла улыбкой на губах Тэи, вызывая недоуменный взгляд напротив.

- Чем обязан вашей улыбке, прекрасная принцесса? – он уселся за стол и, не дожидаясь отца, принялся за еду.

- Подкат не засчитан, - приторно улыбнулась Тэя, - может, самоучитель подарить? Недавно видела на ebay. Недорого, но явно по эффективнее.

- Твой самоучитель по стервозности оттуда же? Смотри, язвы на языке заработаешь! И вообще, опять спагетти? – он демонстративно поковырял вилкой в тарелке, чуть скребя по донышку.

- Еще раз ты… - Тэя громко бросила вилку на стол.

- Хватит!  - послышался голос отца у самой двери на кухню. – Сколько можно, а?

Он устало потер переносицу.

- Приготовь завтра что-нибудь праздничное, надо будет отметить.

- Мне вообще-то еще учиться надо!  - привычно огрызнулась Тэя, запоздало понимая, что сказал отец. – Отметить? Что?

- А ты думала мы там в шашки играем? – Джеймс поднял взгляд к потолку.

- Судя по тебе, даже этот уровень сложноват, - Тэя высунула  язык.

- Я сказал, хватит! Завтра…

3

Мне не спалось. Хоть я и залезла под одеяло пораньше, в надежде выспаться перед тестом по ненавистной математике, вдруг в благодарность моя голова подкинет хоть намек на правильный ответ, уснуть так и не удалось. Сначала в ход пошли барашки, я даже представила их - такие маленькие пушистые белые комочки, парящие в полумраке моей комнаты, но после двухсотого из них решила оставить эту затею. Или барашки были не удачным выбором, и считать надо было слоников, или математика совсем уж не мое. Вряд ли бы кто-то поверил, что я дочь своего отца, в прошлом программиста крупной компании. Чем конкретно он занимался -  в семье обсуждать было не принято, но с цифрами проблем у него уж точно не было. Он уволился за пару месяцев до смерти матери, просто сообщив об этом за обеденным столом и лишь несколько книжек по схемотехнике, теории информации и пары корешков по ТАУ напоминали о его профессии. Названия мне ни о чем не говорили, но в свое время на одноклассников производили должный эффект. Я перевернулась с боку на бок.  Тусклое фонарное освещение неприятно проникало сквозь прикрытые веки, мешая погрузиться в сон.   Как-то в детстве я даже выбила лампочку, запустив в нее булыжник, вот только на следующую ночь освещение стало намного ярче. Чертова четырехсотваттка. Я села на кровати. В голове все еще крутились слова странного соседа «Это опасно!». Его лицо в тот момент было настолько серьезным, он ведь действительно верил в свои слова, но что он имел ввиду? Разве отец мог желать кому-то зла? Нет, конечно, нет. Хоть и замкнутый, он все же был человеком, которого я знала всю свою жизнь. Он не способен обидеть и мухи, ему проще оставить ее ползать по своему бутерброду и затем выкинуть его, чем прихлопнуть саму муху, размазывая ее внутренности на ладони.

- О чем он говорил? – мой шепот прозвучал слишком громко в тишине комнаты. Я даже прикрыла рукой рот, вдруг кто услышит мои глупые сомнения.

 Я улеглась обратно, только вот кровать казалась слишком жесткой и неудобной.

Разве она всегда была такой?

Да и подушка продавливалась под головой как плоский блин. Завтра нужно будет взбить ее хорошенько.  Поерзав на кровати и приняв максимально удобную из всех неудобных поз, я, наконец, начала потихоньку стучаться в бронированную дверь царства Морфея.  Ручка двери даже немного начала проворачиваться, когда с улицы послышался странный шорох, будто за моим окном началось глобальное нашествие бабочек, шелестящих своими крыльями. Я оторвала голову от подушки, вслушиваясь. Вроде ничего опасного, наоборот, действует усыпляюще, даже веки вмиг потяжелели. Я не заметила, как заснула, подскакивая утром на кровати от громогласного возгласа отца:

- Какого черта тут творится? Какая сволочь это сделала?

Я подскочила к окну. Из него хорошо виднелся наш двор, а за ним -  серая линия асфальтной дороги, разделяющей наши с Райаном дома. Мельком взглянув на его зашторенные окна, я перевела взгляд вниз, откуда доносился голос отца. Он стоял посреди припорошенного снегом двора, но не это привлекло мое внимание. Вся лужайка была усеяна разноцветными бумажками, будто экзотичные бабочки присели отдохнуть на белом ковре. Красиво. Однако отец явно не разделял мое мнение. Говорят, если бабочка взмахнет своими крыльями, то на другом конце мира возникнет торнадо. Похоже, личное торнадо ждет меня сейчас на собственной лужайке.