Тусклый жёлтый свет укрывал мне плечи, пока я вертелась в кресле, стараясь устроиться так, чтобы тень не падала на рукописные заметки на разношёрстных клочках бумаги. Глаза болели от ветра, – весь день сегодня я провела в «поле». То есть, бегала за жителями Кроненска, упрашивая дать мне интервью. Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста. Особенно, если этот журналист – инфлюенсер, дрейфующий по Мундштайну[1] в поисках мистических историй и городских легенд для своего текстового блога.
Я перевела взгляд на экран монитора напротив, где видеосвязь отображала находящуюся в паре десятков километров от меня Мию. Подруга увлечённо красила ногти и рассказывала, как прошёл её день.
– ...Поворачивается, и говорит, госпожа Ридли, кофейный аппарат сломан, сварите кофе. А я ему, – она сдула упавшую на лицо длинную светлую прядь, помогая себе локтем, чтобы не размазать розовый лак. Картинка пошла рябью и часть фразы потерялась где-то на сетевом дне. – ...И он такой, но вы же офис-менеджер! А я ему, ну да, офис-менеджер, а не ваш личный секретарь.
Свет мигнул от скачка напряжения, но, к счастью, в этот раз звонок не сбросился. Накануне мы соединялись трижды. В доме, который я арендовала, связь была ни к чёрту.
– ...Мне настоятельно посоветовали написать заявление на увольнение по собственному желанию.
– Это не согласуется с трудовым законодательством. В твоём договоре нет ничего о том, что ты должна варить кофе, если аппарат сломался.
Я раскладывала свои заметки в порядке очерёдности, выстраивая общую линию повествования.
– Марк тоже так говорит, но я должна была следить за функциональностью офисной техники. Я согласилась, мне всё равно там не нравилось.
– И что будешь делать дальше?
– У меня есть сбережения, в крайнем случае попрошу денег у отца. Побуду безработной, наконец найдётся время для подготовки к переквалификации. Экзамены уже в октябре. – высушивая ногти, Мия помахала руками в пространстве, словно намеревалась взлететь, и придвинулась ближе к камере. – А что насчёт тебя? Не хочешь навестить старых друзей?
Я глубоко вздохнула и подняла взгляд.
– Друзей, в смысле, и Виктора тоже?
Теперь вздохнула Мия.
– Ты не можешь избегать всех, включая собственных родителей, из-за долбанного-Виктора-Баха.
– В августе я буду в Тайнбризе, родители обещали ко мне приехать. В кои-то веки поработаю у моря, а не в глуши.
– А что, в Тайнбризе есть о чём писать?
– О восьминогом коне бога Вотана[2], что скачет по воде и небу также, как по земле.
– Сразу видно, что ты росла на конной ферме. – усмехнулась Мия. – Не будешь против, если я напрошусь в машину к твоим родителям? Я ужасно соскучилась, Клара Кёллер.
– Буду только рада. – в районе солнечного сплетения разлилось тепло. – Я тоже соскучилась.
Последний раз я была в родном городе и виделась с друзьями и семьёй полгода назад на зимних каникулах. Диплом об окончании магистратуры в Новенбургском университете им. Гофмана я получила чуть больше месяца назад, но так и не добралась до Аннапорта. Не только я окончила учёбу в этом году. После универа долбанный-Виктор-Бах взял, и вернулся домой.
Сложно избегать бывшего, если у вас общая компания друзей. С тех пор, как мы расстались после первого курса, я регулярно уклонялась от общих встреч, когда на них присутствовал Виктор. Не скажу, что это слишком сильно меня тревожило, ведь после школы мы все естественным образом отдалились. Исключая Мию. Она была моей лучшей подругой с ранних лет, членом семьи, частью меня самой.
– Чуть не забыла рассказать самое главное. – подруга шлёпнула себя ладонью по лбу, а затем принялась тереть ушибленное место, явно перегнув с драматизмом. – Сегодня утром я нашла на пороге карту Таро.
– Таро?
– Ага.
– В смысле, одну карту? Её ветром принесло или что?
– Она была подсунута под вазон с той голубой гортензией, росток которой мы с тобой украли в десятом классе у Ричмондов, помнишь? Так что вряд ли ветром принесло.
– Тогда, Шарлотта?
– Она уже вторую неделю в Новенбурге на каком-то симпозиуме о связи искусства с оккультизмом, – Мия закатила глаза. – Да и ты знаешь, как ревностно она относится к своим картам, свечам и прочему. Розыгрыши – вообще не её тема. Но я скинула ей фотку, карта означает неопределённость, жизненный застой, необходимость исполнения долга, что-то такое. Нужно делать полноценный расклад, чтобы знать точнее. Сказала, приедет и погадает мне.
– А что на карте-то?
– «Повешенный».
У меня по спине пробежал холодок. Я не верила в знамения судьбы, да и благодаря многолетнему общению с Шарлоттой Гинсбург знала, что изображения на Таро или Ленорман, как правило, не буквальны и могут нести самый разнообразный смысл. Но исключать человеческий фактор было нельзя. Мне вспомнился знаменитый в Испании серийный убийца, оставлявший на местах преступления игральные карты. Это могла быть случайность или розыгрыш в той же степени, что и угроза. К тому же Мия жила в большом доме совсем одна.
– Это либо ерунда, либо совершенно не ерунда. – выразилась я откровенно. – Может быть, позовёшь Марка или Карла, пусть переночуют у тебя? Так, на всякий случай.
У меня кружилась голова после двухчасовой поездки в душном, переполненном воодушевлёнными туристами автобусе. Несмотря на то, что Аннапорт был третьим по величине городом в стране, напрямую из Кроненска туда было не добраться. Выйдя на станции в Хобурге, я взяла такси сразу до дома.
Водитель удивлённо вскинул кустистые брови, когда я подошла к нему на стоянке у билетной кассы. Мундштайн – крохотная страна, но небольшое расстояние между городами не означало, что поездка не влетит мне в копеечку. Всем известно, что никогда не стоит брать такси прямо на станции. Вообще ничего не стоит брать на станции. И всё же вызывать авто через приложение или бегать по улицам в поисках свободной машины некогда. Нужно было взять каршеринг сразу в Кроненске, я просто побоялась садиться за руль в растерзанных чувствах.
После маминого звонка я собрала вещи в рекордные сроки и досрочно сдала арендованный дом. Телефон трещал от сообщений. Наш общий с друзьями чат ожил спустя почти пять лет затишья. Никто не пользовался им с тех пор, как мы с Виктором расстались. Ребятам было неловко продолжать переписываться как ни в чём не бывало, когда и я, и он перестали отвечать. Удалить чат или выйти тоже никто не решался. Вот он и висел, реликт нашей неразлучной компании, державшейся лишь благодаря общей среде обитания. Формально, мы – всё ещё мы. Но в последнее время наше общение сводилось исключительно к энтузиазму Мии.
Мия. Я ехала не домой, а на её похороны.
В воздухе висела влага и собирались тучи, когда по обеим сторонам от дороги начал расти хвойный лес. Кедровые сосны и пихты горделиво тянулись к небу, пока их более скромные сёстры – ели – раскинули лапчатые ветви в венском вальсе. Характерный глубокий, сладковато-пряный и одновременно свежий аромат заполнил салон автомобиля через открытое окно. Запах детства. Захотелось распахнуть дверцу настежь и выпрыгнуть на дорогу на полном ходу. Бежать, бежать до тех пор, пока не окажусь под сенью деревьев, в гудящем от живой природной энергии полумраке. Рухнуть на мягкий настил из мха и опавших иголок. Лежать, прислушиваясь к шелесту гонимой рекой воды где-то вдалеке, пению птиц, а затем сверчков. Как же я устала! Честное слово, я бы сбежала в лес прямо сейчас.
Я не читала, что пишут в чате, но могла предположить. Сперва друзья поделились своими впечатлениями от произошедшего, затем обрывками информации о том, что делала Мия в свой последний день. И всё это, разумеется, с рыдающими эмоджи и восклицаниями по типу «о нет!» или «Боже мой!». А в итоге они бросились оказывать содействие полиции, беспокоясь, когда отдадут тело для похорон. Родители Мии живут в США, и пока они не прилетели, кто-то должен держать оборону. И это не я. Так неправильно, что это не я!
В юго-западной и центральной частях Аннапорта было, как всегда, многолюдно. Здесь расположились основные достопримечательности вроде Музея восковых фигур и Галереи Штрассвера, знаменитый Парк фонтанов, Китовая аллея с монументальной скульптурой китового скелета, самый большой в стране азиатский рынок. На Севере город упирался в залив, обрамлённый грязной береговой линией, и порт. На Востоке – одноэтажные кварталы и фермерские угодья. Именно там находились дом и конный завод моих родителей.
Кремовые кирпичные высотки сливались в единое цветовое пятно с красными черепичными крышами частных домов, выбеленной лепниной исторических построек, стеклянными торговыми центрами и тёмно-зелёными закрытыми дворами. Аннапорт был разношёрстным как с виду, так и по своей сути, чем одновременно привлекал и раздражал. Не маленький, но и не большой, не столичный, но и не провинциальный, не промышленный, но рыбный промысел здесь основа экономики наряду с сельским хозяйством и транспортными услугами. Всегда и во всём средний. Поэтому я никогда не могла точно выразить свои чувства к Аннапорту. Я здесь родилась, выросла, здесь живёт моя семья, друзья, Мия. Здесь жила Мия и здесь же будет похоронена.
Я попыталась сглотнуть ком, застрявший в горле с прошлого утра. Не вышло. Но когда такси устремилось в низину от главной площади и слева растянулась набережная реки Анны, я открыла окно шире, глубоко вдохнула прохладный воздух с привкусом ила и ощутила, как в голове немного проясняется. В этой части города мне точно нравилось всегда.
Воды я не взяла, поэтому сейчас чувствовала себя иссушенной. Живот требовал пищи, заставляя сгибаться от боли. Очень хотелось смыть смесь дорожной пыли и пота. Так что, когда такси остановилось у подъездной дорожки к дому, загороженной стогами сена и деревянными ящиками из-под овса, я как можно скорее рассчиталась с водителем, перепоручила свой багаж одному из отцовских помощников, что увидел меня первым и бросился помогать, а сама ринулась в свою спальню на втором этаже и в душ. Скорее, пока родители не заметили, что я приехала.
Мне не хотелось ни с кем говорить, и я изо всех сил старалась заплакать, потому что так всегда становилось легче. Но слёзы не шли, сколько бы воды я в себя не влила и как долго не стояла бы под душем.
***
Старый махровый халат до сих пор был мне велик. Волосы слиплись чёрными сосульками, с кончиков капала вода. Мие всегда больше нравилось, когда я оставляла их волнистыми, а не сжигала плойкой до состояния паутины. Мне же казалось, что с идеально ровным каре я выгляжу взрослее. То есть, серьёзнее и весомее.
Сидя на краю постели спиной к двери и рассматривая отёкшие после поездки лодыжки, я слышала чьи-то тихие шаги на лестнице. Наверное, мама, потому что отец звучал громко. Дверь в комнату отворилась, шаги приблизились. Кто-то накинул мне на голову полотенце, завернул в него, словно в плед, уложил к себе на плечо, покачивая, как младенца. Этот кто-то был мягким и пах топлёным сливочным маслом и чем-то сладким.
Линденберги не держали собак на своей территории с тех пор, как умер Руэ – их старый сенбернар. Для маленького Карла это был большой удар, и тётушка Грета зареклась держать домашних животных. В конце концов, от воров давно придумали сигнализацию. Но её, к моей удаче, включали только при отсутствии хозяев дома.
Я перелезла через ограждение, предварительно забравшись на яблоневую ветку, чтобы ухватиться за парапет. В детстве я ходила в гости к Карлу именно таким образом. Мне нравилась нетривиальность подхода, словно мы что-то замышляли. Пусть Грета и выговаривала мне за истоптанные растения в огороде.
В комнате друга на первом этаже горел ночник, в остальном доме было темно. Тётушка Линденберг уже спала. Я схватилась за подоконник и подтянулась, карабкаясь ногами по кирпичной кладке. В детстве получалось проще, несмотря на то, что я была значительно ниже ростом.
Кудрявая шевелюра высунулась мне навстречу. Карл подхватил меня под мышки, помогая подняться. Когда ноги коснулись пола его спальни, я опёрлась о колени, стараясь отдышаться.
– Соскучилась? – усмехнулся друг.
– По твоему сарказму? – я выпрямилась и оглядела комнату, раздумывая, куда сесть. – Не особенно.
– Ложь тебе не к лицу, Кёллер. – он умостился на кровати, указав мне на кресло. – Читала общий чат?
– Нет, боюсь даже открывать.
– И не зря.
– Шарлотта рассказала про Таро?
– Переслала сообщение от Мии с фотографией карты. Она и полиции рассказала.
– Да, я наслышана.
– Нам всем порекомендовали посетить психотерапевта. В особенности Шарли.
– Всё было настолько плохо?
– Она истерила.
– Про Таро. Это может быть важно.
– Я понимаю. Но Шарли сделала только хуже, учитывая, что она зарабатывает, делая расклады на картах. Уверен, нас уже внесли в список подозреваемых.
– Нас? – я подалась вперёд, стараясь заглянуть Карлу в глаза, но он старательно избегал зрительного контакта.
– Нас – Шарлотту и меня. Я ведь нашёл Мию. Плюс негативы.
– Что за негативы?
– На прошлых выходных мы устроили фотосессию. Мне нужно было пополнить портфолио, и Мия согласилась позировать, если не будет чётко видно лица.
– Почему?
– Это была довольно откровенная фотосессия. – пожал плечами Карл.
– Оу. – я задумалась, не было ли между друзьями чего-то большего и не об этом ли собиралась рассказать мне Мия?
– Вышло круто, покажу, если негативы вернут. Я должен был зайти к ней вчера утром, чтобы мы вместе пошли проявлять фотографии. Мия хотела понаблюдать за процессом. Я пришёл, долго звонил в дверь и на мобильный, но она не открывала. Это было на неё не похоже, она бы предупредила, если бы планы поменялись. И я решил войти. Сунулся под вазон с цветком, где у неё был припрятан запасной ключ, но его там не оказалось. Тогда я дёрнул ручку и дверь открылась. – Карл сглотнул. – Я позвал её, вошёл в спальню, а там…
– Что ты видел? – мне было необходимо знать всё до мельчайшей детали, даже если будет больно.
– Она на полу с лицом почти того же цвета, что и её пижама. Глаза красные, на выкате. Шея вся сине-чёрная. И волосы странно лежали. Обрамляли голову, как солнечные лучи. Будто их намеренно так уложили.
Теперь сглотнула я.
– Прости, что спрашиваю.
– В шестой раз говорить об этом проще. – Карл поджал губы, лениво сменил позу.
– В шестой?
– Сперва полицейскому патрулю, что приехал на вызов. Потом офицеру в отделении, Грете и твоим родителям. Ты, кстати, знала, что они были указаны экстренным контактом Мии в её медицинской карте?
– Да. С тех пор, как Ридли уехали. Мы только закончили десятый класс, Мие ещё не было восемнадцати, и её мама оформила доверенность на мою, чтобы подписывать документы и тому подобное.
– А, ясно. Так вот, потом я написал в чат, рассказал ребятам. Отдельно – Шарлотте по телефону. Утром она была в Новенбурге, уезжала на шабаш с «коллегами» или как это называется. Марк, Артур и Виктор приехали в полицию сразу, Шарли позже. Ты последняя, получается.
Это был не упрёк, но звучало неприятно. Я никогда не была последним персонажем в жизни Мии, всегда первым. После смерти, видимо, дела обстояли иначе.
– Кого-то ещё допрашивали, кроме тебя, мамы с папой и Шарлотты?
– Марка и Артура. Вообще-то, из того, что я слышал в приёмной, Шарли должны были вызвать завтра, как и Виктора, но она не стала дожидаться и ворвалась в кабинет офицера Алисии Бауэр с совершенно ошалелым видом.
Может быть, бабушка была права, что не пустила меня сегодня в отделение? Я вела себя не лучше Шарлотты.
– А ты не знаешь, полицейские нашли телефон Мии?
– Не нашли. – сквозь апатичную скорбь Карла пробилось удивление. – Почему ты спросила?
– Потому что именно этого ожидала.
Я вынула смартфон из кармана брюк и пересела на кровать, показывая Линденбергу комментарий.