Воровка Его преосвященства

Пролог

– Запереть все черные выходы! – зычный голос начальника охраны отразился от старых серых стен, улетая ввысь к чердакам четырех башен.

Я сжалась в комок и одернула подол грязного платья так, чтобы носки черных старомодных туфель оказались прикрыты. На фоне таких же грязных шкафов, старых сундуков, обломков мебели и килограммов чистой, без примеси пыли можно было затеряться, на что я искренне и рассчитывала.

– Поймать вора! – гневный мужской крик со двора, куда выходило узкое окошко чердака, заставил вздрогнуть. Ну же, чертовы слуги, убирайтесь уже!

Живот неприятно холодили металлические углы тяжелой книги, спрятанной между грудью и коленями. Сжавшись еще компактнее так, чтобы ни единым жестом не выдать себя охранникам, мечущимся по двору замка, я тихо подползла к узкой бойнице. Так и есть: двор похож на встревоженный муравейник, в который злые мальчишки потыкали палками.

Бух-бух-бух! Массивные двери хлопали, не переставая, рассказывая мне о том, куда рванула мелкая прислуга, переполошенная внезапным происшествием. Тонкий перестук каблучков – горничные попрятались в своих комнатах. Нервный бег с тяжелым подскоком на каждом третьем шаге – старенький бухгалтер-счетовод спешит запереться в каморке, выделенной ему хозяином замка, чтобы при проверке оказаться на месте, как честный гражданин. А в том, что проверка будет, не сомневался никто. Едва слышный визг и возбужденный говор – мелкие поварята гурьбой кинулись на соседний чердак, с высоты птичьего полета наблюдать, как суетятся взрослые, потерявшие редкий артефакт.

– Сини, – тихий голос прошептал в щель под дверью. – Сини, ты там?

Я промолчала, распластавшись на полу под окном. Никто не сможет открыть эту дверь, если засов закрыт изнутри, значит, ее точно будут взламывать при проверке. Но если убедить проверяющих, что дверь закрыта снаружи – все разобьются в поисках нужного чердачного ключа.

– Сини, в комнате не осталось места. Твою койку заняла Диса, как всегда забравшись на покрывало в туфлях. Но ты не серчай на нее, ладно? Сини, не высовывайся, пока пропажа не отыщется, тетушке Фаи попадет, если тебя обнаружат.

Еще бы! Нелегальная служанка, местная оборвашка, прибившаяся в замок на рабских, кабальных условиях, работавшая за еду и койко-место у туалета, просто не может существовать в замке столь благородного и высокопоставленного лица. Но что оставалось бедной тетушке Фаи, женщине с огромным сердцем и не последним положением на кухне, когда заморенная грязная девица умоляла на коленях дать ей работу?

Оформить официально меня не успели, да и не стали бы. Во-первых, до конца испытательного срока оставалось два с половиной месяца, а во-вторых, оборвашка без рекомендаций и внятного социального положения просто не имела права работать в светлом замке. Поэтому приходилось трудиться в черную, стараясь меньше показываться на глаза экономке и больше узнавая местность.

– Я пойду к остальным, пока мадам экономка меня не хватилась. Если тебя найдут, скажи, что ты новая истопница, ведь нельзя работать горничной без официального устройства. Сини, я припасла нам немного моркови на ужин, – заговорщицкий шепот удалился от двери.

Жаль, эту морковь Зуре придется съесть самой. Оно и правильно, от девочки остались одни глаза – борьба среди прислуги за общий котелок похлебки и пару жалких караваев велась нешуточная. Вряд ли она предполагает, что именно я стала причиной общего переполоха, но лучше бы ей не вспоминать о вечно голодной Сини, растворившейся в воздухе вместе с хозяйским артефактом.

Сняв грязный от пыли чепчик, я затолкала его поглубже под сундук в надежде, что найдут нескоро. Светлые пряди взвихрились тонкими кудрями, обрамляя мое чумазое лицо. Четыре минуты до побега.

– Догнать преступника! – под звуки охотничьих рожков хозяин замка открыл погоню.

Кавалькада эскорта вскочила на коней, спешно выстраиваясь в ромбовидное построение. Восемь… Нет, десять человек галопом пронеслись по опущенному мосту, азартно стараясь догнать утекшего вора, покусившегося на хозяйскую ценность. Три минуты до побега.

– Сейчас мост подымут, ворота запрут и за нас примутся, – тихонько провыли за стенкой.

Местное мелкое поварье, набранное из таверн и кабаков, не отличалось храбростью и верностью хозяевам, а потому каждый закономерно опасался спроса за уворованную булку с господского стола, проданную под шумок серебряную вилку или вылаканный самогон.

Две минуты.

– Ай, не каркай, – досадливо повысил голос предводитель поварят Атаман – почти совершеннолетний пацан, ставший верховодом мелких. – Дай бог, не примутся, а коли тряхнут, отпирайтесь до последнего, не казнят.

– А ну как сложат по нам серебряный костер, – проскулили в ответ Атаману поварской мелочи.

– Дурак! Серебряную печь только по другорянам топят, а нам-то чего бояться? – шикнули на него остальные. – Уж господин знает, что слуги его местные.

Мороз против воли пополз по коже. «По другорянам». Надо же, как завуалированно и этично. Могли бы выражаться прямо – по еретикам. Одна минута.

Никогда и ни за что я больше не вернусь в этот замок, полный грызни, голода и тихих подвальных драк. Надо же было так возжелать денег, чтобы добровольно сунуть нос в пристанище людей, жгущих иных на кострах?

Алчная вы, мисс Сини, лишь бы заработать побольше и унести подальше. А ведь как сказочно все начиналось.

Глава 1

– Вы неправы, профессор! – я вскинула руку поверх голов однокурсников, возмущенно глядя на лектора.

– Так-так, и в чем же я неправ? – белозубо усмехнулся старенький преподаватель.

– Кот не был в суперпозиции. Он был однозначно жив или однозначно мертв, просто экспериментатор этого не знал.

Соседка по парте толкнула меня локтем в бок, призывая помолчать, но во мне кипело возмущение. Не люблю я неопределенности!

– Если я положу в ящик апельсин так, чтобы этого никто не видел, и предложу окружающим угадать, что лежит в ящике – от их предположений апельсин не изменится. Он не превратится в банан или в мяч, он останется апельсином. И даже атом радиоактивного вещества повлиял на ход эксперимента однозначно, просто это знание не было доступно Шредингеру.

– Все дело в том, Литвинова, что вы изначально используете формулировку «жив или мертв». Как бы вы ни старались, вы не сможете обогнуть это предположение, не сможете однозначно утверждать, сдохло ли животное или продолжает жить, пока не убедитесь в этом эмпирическим путем.

– Но формулировка не повлияет на жизнедеятельность животного, – возразила я, упрямо нахмурив брови. – Так и вы не можете утверждать, что копия нашей Вселенной существует в иных измерениях, какими бы свернутыми они ни были.

– Ну так докажите это, – хмыкнул мужчина. – Откройте ящик и покажите нам всем, что в нем нет ни одной параллельной вселенной.

– Бремя доказательства лежит на утверждающем, – фыркнула я.

Аудитория одобрительно загудела. Еще бы! Эдак мне придется доказывать, что и бога не существует, а ведь руками в небо не потычешь и к зрению не призовешь – завалят трансценденцией и умозрительностью, как огород навозом.

– А я воспользуюсь властью сотрудника и вашего преподавателя, – хитро покосился на нас профессор. – К следующей паре, студентка, будьте добры подготовить краткий доклад о всех существующих теориях параллельности миров и краткий анализ утвердительных и отрицающих аргументов.

Серьезно? Я должна заниматься этой чушью вместо того, чтобы готовиться к паре по вышмату? Язык мой – враг мой!

Уныло сложив тетрадь и ежедневник в сумку, я хмуро поплелась вслед за группой, досадливо кусая губы. Допустим, книги Хоккинга у меня есть, теорию космических струн знаю неплохо, а все остальное придется изучать дополнительно. Несправедливо! Хотя и закономерно, мало кто решался спорить с самым принципиальным и чудаковатым преподавателем института.

– Антонина Николаевна, можно мне с пары скрыться?

Полненькая преподавательница правоведения отвлеклась от планшета, удивленно глянув на мое сумрачное лицо. Сдвоенное право дарило беспрепятственную возможность покинуть университет аж на три часа раньше, но строго тайком, чтобы в конце семестра Антонина качала головой и вопрошала, что же с энергетиками не так, если права государства их не интересуют. Отпрашиваться лично было не принято, но я не любила сбегать.

– Что-то случилось?

– В стоматологию надо, зуб мудрости удалить, – пришлось пожаловаться на коварный рудимент.

– Ах, Литвинова, Литвинова, чуть было не спросила, какие зубы мудрости в ваши-то восемнадцать, – улыбнулась преподавательница, покачав головой. – Ладно уж, идите.

Да, мои восемнадцать были давно. Несмотря на первый курс, я была гораздо старше одногруппников, решив получать второе высшее образование очно в мои-то неприличные двадцать четыре. Кто ж знал, что муниципальное управление и менеджмент меня совершенно не заинтересует? Управленцев пруд-пруди, а вот хороших физиков-энергетиков еще поискать.

Планы приходилось строить на бегу, прощально кивнув охраннику на входе и спешно набрасывая пальто с шарфом на плечи. Октябрь в самом разгаре, бабье лето задержалось на югах, а потому осень куражилась во всю, осыпая прохожих романтичным листопадом и коварно пряча лужи под багряно-желтым слоем недавно зеленой листвы. Так, сейчас запрыгну в подъезжающий троллейбус, доберусь до кольца, а оттуда сайгаком в поликлинику, пока в регистратуре не скопилась очередь из тех, кому «срочно надо».

– У меня проездной, – помахав перед носом кондукторши розовой карточкой, я бросила сумку на свободное сидение. Фу-у-ух, успела.

– Кобыла здоровая, а туда же, студентка, – проворчала под нос королева общественного транспорта, разворачиваясь внушительной грудью к входящим. – Куда с тележкой в троллейбус?!

Надо было ехать на машине. Стартер барахлил со вчерашнего вечера, Влад обещал отвести в сервис, но уж денек бы откатала моя ласточка без диагностики, а вечером я бы сама ее отогнала на станцию техобслуживания.

– Я записана к стоматологу на два-тридцать.

Молоденькая девочка-администратор пощелкала мышкой, распечатала карточку и суховато проинформировала: «Восьмой кабинет. Доктор слегка задерживается, оплата после приема». Ну-с, посидим.

И все-таки это бред. Если в условных инопланетян я охотно верю, ибо планет в космосе не счесть, то параллельные миры выглядят совершенно нелепо. Кто-то утверждает, мол, они находятся вне четырех измерений, а потому мы не можем привязывать их к физическим законам Земли, да и осознать их существование не в силах, но давайте-ка мыслить рационально: все возможные измерения должны быть обоснованы законами природы. Или не природы в привычном понимании, но иметь причину возникновения, характеристики и механизм работы.

И все перечисленные факторы просто обязаны быть взаимосвязаны. Даже привычные нам длина, ширина, глубина и время взаимосвязаны напрямую, так как непосредственно опираются на законы физики, биологии и химии. Следовательно, существуй параллельный мир, в нем должны властвовать свои законы и свои измерения, дополняющие или противоречащие привычным нам мерам. Логично? Абсолютно.

Но и эти измерения должны основываться на специфике окружающего пространства, например, на физических законах мира. Следовательно, параллельный мир при иных измерениях должен иметь собственные законы физики, которые в глобальном смысле могут существовать сами по себе и зависеть от положения мира в окружающем пространстве, то есть во Вселенной. И это снова отсылает нас к тому, что всевозможные иные миры – это другие планеты со своими обитателями, а не что-то тотально непостижимое и неизвестное.

Глава 2

– Па-а-а-аберегись! – зычный вопль ворвался в уши, возвращая способность слышать.

Приоткрыв глаза, я увидела собственные ноги, согнутые в коленках, обтянутые старенькими домашними джинсами. Ткань здорово поистрепалась, стала мягкой и комфортной, так что штаны ушли в домашнее пользование, радуя меня комфортной посадкой и еще рабочим замком-молнией. Вот только холодно в них, ужас!

– Холодно? – замерзшие губы едва шевелились, выпуская облачко пара.

– Берегись, дура! – рявкнули сбоку, и какой-то доброхот пинком перекатил меня по замерзшей земле.

Земле? А где мой ламинат, еще год назад положенный на заказ? Так вот почему мне холодно: земля вокруг застыла, подернувшись инеем, вымораживающим мне почки, кости и задницу. Меня упрямо толкали куда-то, как колбаску, хорошо, что в этот раз руками.

– Что происходит? – мне казалось, что вопрос логичный, но пихающий меня мужик самого запечного вида с жалостью влепил мне подзатыльник.

– Допилась до беспамятства? Чтоб ничего не чувствовать, что ли? Дык попросила бы у мамки траву какую, под ней из койки на снег не убежишь.

– Снега нет, – машинально ответила я, поднимая голову.

– Твоя правда, не балует нас бог снежком в этом гóде. Но ты ить все равно на дороге не валяйся, затопчет стража и не спросит, как зовут. Чай, дворничихе без радости тебя с мостовой-то соскребать.

«Бога тоже», – вяло подумалось мне, но вслух я, конечно, этого не сказала. Несмотря на собственную рьяно атеистическую позицию, взгляды других людей я умела уважать. Да и какая религия, когда есть проблемы посерьезнее?

– Меня ударило током, кажется. Мы с какой больницей рядом? – зубы стучали, отбивая чечетку, но рядом виднелось белое здание, в котором наверняка можно согреться и получить помощь.

Неужели кто-то нашел меня в квартире и вызвал скорую? Нет, тогда бы они наверняка занесли меня сразу внутрь. Может, электричество у соседей вырубило и они меня сюда привезли? А почему тогда не донесли?

– Чавой? – мужик почесал волосатое ухо, сдвинув задрипанную шапку набекрень. – В больницу тебе, говоришь, надо? Чешется али бубоны уже вспухли?

– Какие еще бубоны? – волосы встали дыбом.

– А, ударили тебя? Дык к мамке бы своей сразу шла, она бы травки заварила примочки делать. Куда ударили-то? Навродь синяков не видно.

Видимо, у этого кадра трава – ответ на все случаи жизни. Так, нафиг странные беседы. Руки, ноги чувствую, нужно подниматься и самой двигаться до больницы, пока не окочурилась. Может, ток мне и не повредил, а вот обморожения сто процентов не хотелось.

– Ты руки-то разожми, девонька, – ласково попросил кадр, помогая подняться. – Покраденное нельзя так в ручках-то держать цепко, сразу видно, ценное стибрила. Мне без надобности проблем, а другие могут и делиться заставить.

Я покосилась на свои пальцы, намертво вцепившиеся в электрошокер. Другая рука будто срослась с батарейками, не желая их выпускать. Шнур зарядки одиноко болтался по стылой земле, как тонкий хвост.

– И мусор свой подбери, нечего грязь раскидывать, – мужик ткнул пальцем под ноги.

На земле сиротливо валялись детали моего детища, будто спасатели сгребли со стола все, до чего дотянулись, и распихали мне по карманам, так и повезя в больницу. Бросать их здесь нельзя, так что кое-как разогнув фаланги и положив батарейки в карман, я нагнулась, сграбастала имущество и, шатаясь, посеменила ко врачу.

– Куда? – рявкнул он, хватая меня за плечо.

– Пустите, – в голове шумело от резкого крика, да и глаза все еще не проморгались, размывая картину вокруг. – Мне надо в больницу.

– Замерзнешь, дура, пока до сиротского лазарета доберешься! Он же на другом конце города, оглашенная. Ты случаем не юродивая? Больно взгляд дикий.

– Сами вы… Какой конец города? Вот же госпиталь.

– Точно юродивая, – скорбно почесал затылок мужичок. – Али не отсюда? Здание совета за лазарет принимает, вот рехнулась!

– Уваж-ж-жаемый, – холод пробирал до костей. Когда успело так похолодать? – Тогда вызовите мне скорую, пожалуйста, или такси до больницы, я вам потом на карту переведу.

Мобилки с собой нет, но что-нибудь придумаю. Однако внезапный помощник вовсе не торопился доводить спасательную операцию до конца, а вытаращился на меня, будто я ему канкан станцевала. Даже попятился слегка, если глаза не подводят. А подводили они знатно, потому что городская улица вместо закономерного асфальта и многоэтажек проявлялась постепенно. И мне крайне не нравилось то, что я видела!

– Бред, – слова сами слетели с губ. – Что за деревня такая?

Вместо обычных домов мегаполиса повсюду, как грибы после дождя, вырастали двухэтажные теремочки, деревянные и украшенные в стиле девятисотых годов. Ну, знаете, когда царская власть почти кончилась, а на ставнях по-прежнему деревянные вензеля выпиливают. Единственным каменным зданием на ближайший визуальный простор являлось то, что я приняла за больницу, а мой собеседник назвал «зданием совета». Райисполком, что ли?

– Из деревни ты выбралась, раз за языком не следишь, – обиделся мужик. – А Парницу деревней называть не смей.

– Парницу?

– Тю, совсем мозги пропила, – присвистнул он. – Уж и не помнишь, куда приехала? Точно юродивая. Парницу во всем королевстве знают, здесь самый большой колокол отлит и заутрени с вечернями бьет.

– Э-э-э-э, ладно, – обижать мужчину не хотелось.

Вокруг куда-то спешили люди, кутаясь в тулупы и платки, где-то слышался стук молота, а прямо перед нами…

– Это что, лошадь?

– Это конь, дурища. Что за деревня такую дурепу породила, что мерина от лошадки отличить не может?

Как гордая обладательница «мерина», я лишь выгнула бровь. Пусть и не новый, но свой, а лошадей я только на картинке видела.

– Ты срам-то прикрой, – посоветовал мужичок. – Пока со мной стоишь, никто не тронет, а только мне до дому бежать надобно, жинка ждет. А у тебя вся задница в обтяжку, приключениев на нее соберешь – до конца жизни лечить будешь, если в переулке по голове не дадут.

Глава 3

– Дебош, значит? – многозначительно переглянулись местные представители закона, переложив копья из правых рук в левые.

Натуральные копья! С такими, видимо, стрельцы дозоры несли, а может, и дружина воевала. Вот только откуда они этот раритет откопали в двадцать первом веке?

– И дочку мою за руки лапала, – прогудел взволнованный папаша. – Алька, подь сюда, покажи господам стражникам, куда она тебя хватала.

– Я просто попросила помощи!

Стражники еще раз подарили друг другу многозначительные взгляды и развернулись ко мне тулупами. Я инстинктивно прикрыла руками грудь, обтянутую футболкой, и с легким раздражением уставилась на представителей закона. Какой еще дебош?

– Голая почти, – прокомментировал один, смотря мне куда-то в пупок.

– Буйная еще, – вынес вердикт второй. – А казематы у нас не растягиваются.

– Да что за чушь?! – от злости чуть не топнула ногой. – Я не знаю, как оказалась в этом месте, меня ударило током дома, а очнулась я уже на тротуаре. Мне нужен осмотр врача, в конце концов.

– Нужен, – добродушно усмехнулся мордатый страж. – Лекарь тебе и впрямь нужен, особливо тот, что головы ножовкой вскрывает.

– С нами отправишься, девка. Не повадно впредь будет честных мисс трогать. А вы, мистер, за дочерью лучше смотрите, чтобы не лапали ее всякие. Ладно девка, а коли б хлопец на ее месте был?

Да ладно! Они всерьез решили принять меня в отделение как сумасшедшую дебоширку, а не как пострадавшую? Да, футболка осенью выглядит странно, но я же объяснила ситуацию! Будто не правоохранительные органы, а… Стоп. Мистер?

– Я не могу пойти с вами, – настороженно сообщила я, делая шаг назад. – Меня ждут.

– В сторожевом корпусе дождутся, – захохотал второй, окидывая меня маслянистым взглядом.

Кажется, пора уносить ноги. Понятия не имею, где я и почему люди тут себя так странно ведут, но внутреннее чутье вопит, что идти куда-то с двумя здоровыми вооруженными мужиками – не лучшая идея, даже если они тут местные «стражники». Хотя, кроме копий, у них при себе ничего, никаких отличительных знаков и экипировки. Вероятно, их лучшим сопровождением являются подобострастные взгляды прохожих, а не внешняя атрибутика. Тем более никуда с такими ходить не надо!

– Бежать задумала, хулиганка? – качнувшись вперед, мордоворот попытался схватить меня за руку, но я отпрыгнула.

– Не поймите меня неправильно, господа стражники, но не следует девице одной с двумя-то мужчинами разгуливать, – в тон им ответила я, пятясь все дальше и дальше.

«Законники» не торопились, видно, не считали меня способной сбежать от них. Или тут просто беспрекословно подчиняются страже? Досадно для них, но я не отсюда.

– Да мы не обидим, мышка, пойдем с нами, – тон левого стражника стал совсем уж нехорошим, с легкими нотками грубой пошлости.

– А если не пойдешь, так мы сильнее.

– Очень жаль, господа, очень жаль. Но у меня есть крайне неотложное дело! – выпалила я, развернулась и кинулась наутек.

Быстрее, быстрее! Улица скользила, в домашних тапочках было холодно, но попасть в местное отделение уже совершенно не хотелось, если там такие обитатели. Мимо проносились дома, шарахались люди, сзади нарастал топот и улюлюканье, а я старалась пореже дышать, чтобы голова не кружилась от переизбытка кислорода. Надо же, какой в деревнях чистый воздух.

– Стоять! – проорали сзади, и топот начал неумолимо приближаться. – Стой, пока на острие не насадил!

«Вам волю дай, так вы на другое острие насадите», – грубо подумалось мне, но мысль показалась крайне справедливой и дельной. Вряд ли тут церемонятся с бесхозными девушками, раз даже обычный прохожий принял за проститутку.

– Простите, – толкнув в спешке какую-то тетку, я поддержала ее за локоток, чтобы матрона не рухнула на твердую землю, и поскакала дальше.

– Шпанье! – возмутилась женщина. – Куда стража смотрит?! А-а-а-а, вот вы где, голубчики. А куда ж вы зенки пялите? Тьфу, да разве там есть на что посмотреть… Лучше б на меня пялились!

Все это я слушала на ходу, кидаясь направо в проулок. Дорога сузилась, запетляла меж заборов и неогражденных домов, так что оставалось бежать, не обращая внимания на леденеющие ступни. Это точно не Подмосковье и даже не деревня. Ни одной машины! Да что там машины, ни одного более или менее современного строения, даже таксофонов, как в селах, нет.

– Стой, дура, отморозишь самое ценное! – мужики не оставляли надежды поймать меня.

Страшно подумать, что в их глазах такого ценного я могу отморозить. Сердце колотилось, по венам бежал адреналин, и азартные мысли мелькали на ходу. Выходит, не отморожу, а наоборот, согрею, так что выкусите, чурбаны нелогичные! Что будет, когда я, мокрая от пота, остановлюсь и наглотаюсь холодного воздуха, старалась не думать.

А еще какое-то подозрение билось на подкорке, будто мозг требовал остановиться, оглянуться и задать логичный вопрос. Подождите, извилины, чуть позже, сейчас время ног.

– У нее еще и оружие в руке какое-то! Обгоняй, заходи слева, – прорычали сзади, и погоня резко приблизилась.

Кажется, раньше меня догоняли вразвалочку, а сейчас товарищи правоохранители заволновались и решили охотиться на странную полураздетую дичь всерьез. Черт!

– Да отвяжитесь от меня, – отчаянно бормоча, я шарила глазами по домам, ища, куда бы приткнуться. Как назло, улочка была одна, без дополнительных переулков, так что нырнуть вбок и затаиться было негде.

– Эй, девка! Поворачивай сюда, – в одном из заборов открылась щель, и небольшая рука призывно махнула.

Обрадовавшись помощи, я, не раздумывая, в три прыжка достигла щели и втиснулась в нее, умудрившись даже не застрять.

Бах! Кто-то тяжелый врезался в забор за моей спиной, но рука уже тянула меня вглубь участка, впрочем, не к крыльцу дома, а в обход.

– Спасибо! – легкие рвало от воздуха.

– Не люблю законников, – пробормотала невысокая женщина довольно неопрятного вида, но с золотым браслетом на запястье. – На Костяную улицу выйдешь и тикай подальше, хучь к себе, а хучь из города.

Глава 4

Когда слезы превратились в соленые кристаллики, а руки заледенели окончательно, я приняла решение.

Мне нужна помощь. Хоть малейшая, пусть в виде информации, тепла или возможности вернуться домой или очнуться, если предположение верно. Последнее в идеале, конечно, но чем черт не шутит?

– Пойдемте, тряпки, вы уходите со мной, – выбрав из тканевой кучи более или менее приличную шерстяную накидку, я укуталась в нее по самое горло, а на голову намотала драный платок. Выгляжу, как бомжиха, но хоть не как беглянка с показа экстравагантной для местных моды. Жаль, обуви здесь не отыскалось, но это наверняка дело поправимое.

Решено, возвращаюсь к забору и прошу подмоги, даже если придется убедить хозяйку дома помочь.

– Тэк-с, а где дыра?

Вместо щели в деревянных досках меня встретил наглухо прогнивший, но еще крепкий брус, даже не думающий пускать посторонних на участок. Пройдясь мимо забора туда и обратно, я рискнула высунуть нос на ту улицу, где меня ловили. Интересно, стражники постучались в калитку к моей спасительнице или решили не связываться?

– Проваливайте, голубчики, нечего вам тут шукать, – внезапно где-то сбоку от земли послышалось невнятное бормотание.

Я повернула голову и увидела, как на внушительном камне у дороги притулился забулдыга прожженного вида, обнимающий бутылку мутного самогона.

– Часто они тут шарахаются?

Мужичок поднял голову, обозрел пространство туманным взглядом и наткнулся на меня. Я же привалилась к забору, делая вид, что прохожу мимо, а вовсе не наблюдаю за озирающимися стражниками.

– Дык эта… Храм-то близко, – неясно молвил алкоголик, прикладываясь к горлышку.

Отвратительно воняющие капли покатились по спутанной бороде. Вроде, стою далеко, а нос все равно воротит от запаха чужой немытости и этилового спирта.

– А они храм охраняют, да?

– Та не… Храмовникам служат, – повел плечами он. – Как поднимет священник кавалькаду свою, так эти хлопчики мигом в караул вдоль дорог встанут, сталбыть чтоб не затоптали никого.

Интересное кино. Не припомню, чтобы я задумывалась об альтернативных сюжетах взаимоотношений религии и государственности. Значит, призрачный шанс, что сейчас лежу в коме и смотрю мультики, испаряется на глазах. Мне внезапно поплохело, хотя куда уж сильнее.

– А ты чего босячка? Пальцы отпадут в такой обувке странной, будешь потом ковылять на обрубышах.

– Так где ж обувку взять, дяденька?

– Обувку тебе, – призадумался забулдыга, раскачиваясь на камне. – Ох, горе луковое. Ну, ты пойди к старой Севье, она тебе выделит калоши какие-никакие. Портянки намотаешь, веревкой обвяжешь, так лапы и сбережешь.

– Где ж эта добрая женщина обитает? – ого, первый намек на помощь.

– Дай сообразить… Так, мы на Костной сейчас топчемся, а к ней через три двора скоком, через старый колодец, через базар да лавку гробовщика…

Я приуныла. Найду, конечно, но обморожение пальцев ног отнюдь не за горами, а хотелось бы свои напедикюренные пальчики сберечь.

– Вот шо, красавица, – очнулся мужичок. – Выходи к зданию совета, вон его шпиль виден, и оттуда чеши налево мимо домов с зелеными ставнями, там их штук пять в ряд стоит – брадобреи и зубьи лекари обитают. Как до крайнего дойдешь, так поворачивай снова налево и спроси у любого прохожего, где дом с рябой крышей, у нас его все знают. Приведет тебя молва туда, а ты не глупи, домишко тот обогни и найди вход в сарай деревянный. Вот там Севья свои обноски и сбывает за медную копейку.

– Боюсь, у меня нет медных копеек. Вообще никаких нет, – была вынуждена признать я.

– Охо-хо-хо, правду сказал, горе луковое. Ну, ты скради у кого-нибудь, али предложи обмен на то, что имеешь.

– Украсть? – ничего себе предложеньице.

– Шо, и этого не сумеешь? Беда бедовая с вами, девками, – махнул рукой он. – Тады только обмен.

Если резво бежать, то еще немножко согреюсь и, возможно, сберегу ноги в целости. Воровать совершенно не хочется, так что придется юлить, выезжать на лести и задабривать добрую женщину. И не важно, что вряд ли она добрая, раз сбывает обноски в сарае, наверняка по характеру как рыночная торговка в худшие годы для страны. На ближайшие полчаса она для меня самая добрая, чудесная и милая тетечка, которая обязательно поделится парой непотребной обуви, и никак иначе.

Присев на корточки, я почерпнула с тротуара комок земли и принялась разминать его в пальцах, отогревая стылую грязь.

– Ой, чучело, – мелко захихикал алкаш. – Кто ж щеки грязюкой мажет, а? Никак еще одна юродивая в городе завелась, будто вошь в бороде. Настоящая, видать. Те, что придуриваются ради корок хлеба, ноги не морозят и лицо не пачкают, здоровью свою берегут.

– Дяденька, в каком мы месте? – прямо спросила я, решив, что юродивой можно задавать странные вопросы.

– Так в Парнице. Город наш на реке много веков стоял, пока не обмелела кормилица. И дед мой, и отец тут кормились, а как ушла рыба, так обнищало семейство. Матка моя сгинула от хвори головной, батька в забой подался и там грудную лихорадку подхватил. А я с малых лет… В городе отребья мы, девка. В Парнице.

– А что за река?

– Рат, чай, слыхала? Караси такие водились, что самим величествам не грех в сметане подавать. А уж как отец нашего Преосвященства любил сам щук удить, у-у-у, за уши от снастей не оттащишь. Да только по сану надолго нельзя от дел отдаляться. Сказывают, оттого и обмельчал Рат, что священник рыбу там удить перестал.

– А почему у стражников только копья? Где остальное?

– Давненько уж остального нету, – озадачено почесал затылок словоохотливый мужик. – Казна-то города пустеет, кольчуги в переплаву пошли, нашивки ленятся пришивать, все одно их на черных тулупах не видно. Только оружие и оставили при себе.

– Спасибо, – поднявшись, я пару раз присела, разминая затекшие ноги. – Я побегу.

– Ты вот что, девка. Либо из города тикай, коли жрать что послаще хлеба хочешь, либо ищи, к кому прибиться: к мужику какому, али к дому побогаче из тех, что еще остались. Ежели не усвистишь, так возвертайся сюда, побалакаем за милую душу. Я здеся всегда обитаю, а коли нет меня – спроси Клинта, тебе подскажут, где найти.

Глава 5

От дородной тетки по имени Севья я вышла через сорок минут, красуясь теплыми калошами тридцать восьмого размера, старым плащом и поеденной молью шерстяной шапкой. Дурдом на выезде гастролирует по паперти!

Увидев меня, чумазую и бесхозную, тетка странно крякнула, но с прилавка все смела, грозно нахмурив брови. Сарайчик и впрямь располагался сзади дома с рябой крышей, подобно пристройке, и впустил меня без труда, стоило только потянуть на себя щербатую дверь с внушительной ручкой на кованых петлях.

– Нет у меня новых юбок, и не проси, – отрезала она, уперев «руки в боки». – Так мамке и передай, придется голой задницей перед клиентами вертеть.

Да уж, судя по всему, проституция тут процветает, но в нижних социальных слоях не осуждается.

– Я за обувью, уважаемая Севья. Есть ли у вас что-нибудь на мой размер и под погодные условия?

Баба покосилась на мои тапки, недоуменно хмыкнула и снова окинула взглядом неожиданную посетительницу, поморщившись от испачканного лица. Зато ни одна собака не узнала во мне ту бегунью, которая всполошила стражу.

– Четыре медяка за валенки, – на прилавок легли протертые до дыр пимы. – Ноги у тебя мелкие, втиснутся.

– Не пойдет, – отрицательно помотала головой я. – Снег выпадет, так полные нагребу, а чуть тепло станет – в грязи утопну.

Торговка закатила глаза и припрятала валенки обратно. Я окинула взглядом лавку, в которой рядком стояли чаны со всевозможным рваным барахлом линялых цветов, летними сандалями, деревянными шлепками и даже резиновыми сапогами. Значит, каучуковую обувь уже изобрели или как минимум возят ее из индейских стран.

– Я посмотрю?

– Валяй, – равнодушно кивнула она, вполглаза наблюдая, как я копаюсь в чане со старой обувью. – Выходит, не из домовых девок ты?

– А?

– Я говорю, не под мамкой ходишь? Уж больно говор не уличный, но и не городской. Откуда взялась, краля? – подперев щеку рукой, тетка Севья любопытно наклонила голову.

– Из другого города, – буркнула я, отыскав в куче подобие тканевых сапог на деревянной подошве. Нет, не пойдет.

– Заметно, – согласно кивнула она. – Наши-то сразу за цену спорить начинают, пока вдрызг не разругаются – ни за что не возьмут. А остановилась где?

– Пока нигде. Тетушка Севья, я, можно сказать, потерялась. Одна здесь, любой чудак обидеть может, а ела в последний раз дома. Так что мне ваши вопросы как ножом по сердцу.

– Н-да, ситуация, – побарабанила она пальцами по столу.

Я только хмыкнула и покачала головой. На деньгах все держится, ага.

– А эта обувь почем?

Торговка осмотрела калоши на теплой подкладке, повертела их в руках, потянула край дырки на внутренней ткани и вздохнула.

– Пять медяков.

– Мне тоже с вами ругаться надо? – я подняла брови, слегка изумившись цене.

– Какое тебе ругаться, девонька? – жалостливо спросила она меня, как у болезненной. – Ты, поди, и слов срамных не знаешь, а уж как их правильно завернуть, чтоб на сердце радостно стало, так и вовсе представления не имеешь. Давай пятак и не доводи до греха занятую женщину.

– Ну уж нет, тетушка. При всем моем уважении к вам, заплатить за это пятак я не могу.

– Значица, ругаться захотелось? Ну, попробуй, – грустно поджала губы она. – Только я ж все равно не уступлю, калоши-то дельные, до весны проходят точно.

– А я и не собираюсь предлагать вам меньше, – хитро улыбнувшись, будто вот-вот достану из кармана целый серебряник, я сунула руку под накидку. – Я дам вам гораздо больше.

На руке блеснули медальончики-шармики, обрамлявшие браслет. Его я носила почти не снимая, с ним и попала в эту передрягу. Не знаю, как такую приметную вещь не заметили стражники или криминальные элементы, но браслетик благополучно доехал на мне аж до первой необходимости платить по счетам.

– Возможно, вас заинтересует такое украшение?

Миниатюрный медальончик из серебра и белой эмали легко открепился от основной цепочки и перекатился в пальцах.

– Ша, – торговка от удивления приоткрыла рот. – Что за диво?

– Серебро, настоящее, – с легкой гордостью ответила я, будто не сама покупала их горстями почти на развес, чтобы менять под настроение. – И птица изображена. От папеньки досталось в наследство, жаль отдавать, но ног жальче.

Сбывать такую приметную вещицу в нормальном магазине опасно, а вот у мелкой спекулянтки, не требующей документов и вряд ли отчитывающейся перед налоговой, вполне можно. Один раз.

– Красотища-то какая, – восхищенно выдохнула баба, трогая пальцем медальон. – Откуда ж ты его достала? Вроде, ничего при тебе нету.

– А где же женщинам украшения носить?

– И впрямь, – понимающе кивнула она. – Мы, девки, всегда найдем, куда ценное спрятать: хоть за корсаж, а хоть в трусы.

Ой-вэй, как говорила моя бабушка, вы еще не знаете, где иные ушлые курьерши прячут наркотики. В последнюю секунду в голову постучалась умная мысль, что обмен неравноценный, а шармиков на все потребности не напасешься, но торговка мигом разрешила сомнения, решив ни в какую не расставаться с драгоценностью.

– Накось тебе пальтишко, почти целое, не ношеное. Или плащ это? А, неважно, главное, что теплый, – засуетилась она. – И шапчонку возьми, а хлам этот со своей башки выбрось, таких помоев даже я у себя не держу. Может, бельишко еще потребно? У меня есть не слишком застиранное.

– Увольте, – передернула плечами я. – Достаточно верхней одежды. Лучше скажите, где здесь справочное бюро?

– Чаво? – удивилась она. – Какое такое бюро?

– Ну, где информацию можно получить о городе, о стране, о правительстве. Обо всем, – обрисовала руками предполагаемое «все».

– Так у меня и можно. Ты спрашивай, детка, не стесняйся, а так-то информация денег стоит. Но тебе… тебе расскажу, коли ты в беде очутилась. Не перечь, вижу, что в беде, инако наследством за тряпье не расплачиваются.

Я глубоко вздохнула и выдохнула. От участливого взгляда, из которого исчез алчный блеск и изумление диковинке, снова захотелось тихонько поплакать, но расклеиваться все еще небезопасно.

Глава 6

Ноги сами несли меня обратно в центр города на шумную и широкую мостовую. Стражи на пути не попадалось, а потому я не таилась, мелкими шагами меряя землю. Если я здесь застряла, нужно искать кров и финансы. Желудок еще не выводит рулады, но активно намекает, что при стрессе кусок пирога и пара глотков чая – это даже не топливо, а так, сожженные дворником листья.

Вот, кстати, может попробовать устроиться дворником? У нас им жилые каморки выдают. Хотя вряд ли здесь такая роскошь приветствуется. Слишком большое количество нищих и бродяг встретилось мне на пути за какие-то несколько сотен метров, значит, государству плевать на скатившихся граждан.

– Девка! Девка, купи барана. Мясцо свежее, коли гроши имеешь, а коли нет – кости за копейку покупай.

Я обернулась. Ага, вот и базар. Товар продавали прямо на деревянных прилавках, пропитавшихся запахом сырого мяса, сгнивших овощей и ароматной зелени. Где-то слышался запах хлеба, запах тухлой воды, рыбы и даже аромат алкоголя на травах.

– Нет у меня копейки, добрый человек. Скажите, где здесь можно заработать денег? – вежливо спросила я торговца мясом.

Тот быстро скис, презрительно осмотрел мою грязную физиономию и невольно скривился. Знаю, не красавица.

– Ежели отмоешься, так в девкин дом подавайся, там быстро заработаешь.

– А если не проституцией?

– Не проституцией? – призадумался он. – Тады только в работный дом идти или ехать, если лошадь есть.

Соседние торговки кинзой и петрушкой заинтересованно повернулись в нашу сторону. Я осмотрела чуть пожухлые пучки, еле выращенные в таком-то холоде, и вздохнула. День клонится к закату, а до работного дома несколько часов пути, если верить прохожим.

– Может быть, вам помощь нужна? Я готова работать за еду.

– Помогают мне сыновья, девкам работы нет, – отрезал он. – Знаю я вашу братию, только отвернись – тут же товар умыкнете, а то и выручку.

– Я не… Ай, ладно. Неужели в Парнице никому не нужна работница?

Мясник покачал головой и отмахнулся, мол, не отвлекай от работы. Я бросила прощальный взгляд на базар, подобрала слюнки от запаха хлеба и побрела на выход.

– Девка, стой, – какая-то бабуська, торговавшая бубликами у входа на рынок, замахала рукой. – Подь сюды. Нечасто встретишь тех, кто работать сам предлагает, а не подаяния просит. Слухай внимательно. На Папоротниковой улице есть дом с каменным забором, в нем живет миссис Каницки. Намедни она собачонку потеряла, мелкую и белую, кудрявую, точно волос младенческий. Коли отыщешь ее, так она награду дать изволит, полсеребреника.

– Спасибо, бабушка, – прошептала я, стараясь не падать духом. – А кем здесь люди вообще работают?

– Кузни пока еще не закрылись, кожевники, – начала перечислять она. – Пекарей мало, как и лекарей, но им особое разрешение нужно на работу. Семь потов сойдет, пока бумаги и лицензии оформишь, без начального капиталу на взятки лучше не соваться.

– Неужели все девушки тут работают только в публичных домах? Вряд ли женщину возьмут в кузню.

– Многие горничными идут, да только богатых домов мало, там вся прислуга наперечет. Друг другу служанок передают, а тем и деваться некуда – один хозяин не устроит, а второй не слаще, тока делать больше ничего не умеют.

– А одежда?

– Только вяжут такие же старые мымры, как я, – беззубо рассмеялась она. – А тряпки возят из других городов. Еще соль добывают у Старого озера, но девка там быстро богу душу отдаст, да и коллектив мужицкий, грубый. Все тот же публичный дом получается, не хочешь – заставят.

– Город бедный, – я обвела взглядом грязноватый базар. – Так откуда у мужчин деньги на интимный досуг?

– Тю, так это для проезжих. К нам-то часто заезжают на храм полюбоваться да колокол послушать, только остановиться почти негде. К утру заезжают с Ратного тракта, а вечерком уже на Столичный тракт выезжают, чтобы здесь не ночевать. Ить воровская-то гильдия не дремлет, обдерут, как липку.

– Воровская гильдия?

– Вот уж странность, что и говорить, да? Почти все артели закрылись, а эти живехоньки, только крепче с разрухой стали.

– И власти ничего не делают с тем, что преступники объединились в целую гильдию? – моя челюсть медленно отвисла.

– Так они и есть власть, – вмешалась какая-то баба с забавно завязанным платком на голове. Концы, будто рожки, торчали на лбу. – Тока теневая, ночная. Священник наш, конечно, с ними борется, а только сильно за шкирку не цапает, понимание имеет.

– Лукавить нам не след, воры иногда почеловечнее благородных будут, – покивала бабуська. – Кого из шишек гильдии ни встретишь, все улыбаются, вежливо говорят, носы не воротят от граждан простых, хоть иногда их же карманы и чистят. А тока благородные тоже на наших карманах жируют, но мы для них – чернь несуразная.

– В магазины продавцы тоже не требуются, так?

– Не-е-е, все сами свое продают или детей за прилавок ставят. Шла бы ты, девонька, сразу в работный дом. Он далече, весь день на путь уйдет, зато там можно честно на кусок хлеба заработать и ложиться ни под кого не надо. Тяжко батрачить с утра до ночи, но жить надо, а как инако?

Получив адрес работного дома, я оглянулась на розовое небо. День клонится к закату, по-осеннему рано, а вот морозец скачет по температурной шкале. После базара кажется, что стало чуть потеплее, даже нос согрелся вместе со щеками. Добрая бабушка выделила мне, «сердешной», яблоко с чуть подгнившим бочком и посетовала, что больше ничем помочь не может. И то хлеб, пусть и с косточками.

Остановиться на ночь было в буквальном смысле негде. Будь я мужчиной, сама бы постучалась в казематы ради переночевать, но молодой девушке соваться туда опасно. Выходит, варианта два: притулиться где-нибудь в городе на теплотрассе, если она здесь есть, или на камушке, как бродяга Клинт. Или выдвинуться в путь сейчас, чтобы не тратить время и прибыть в работный дом к утру, сразу переговорив с местным начальством. А то ведь доберусь к вечеру, и там придется на пороге спасть.

Глава 7

Вороной конь несся вскачь по обледеневшей дороге, звонко выбивая копытами комья стылой земли. Я мимоходом отмечала облетевшие деревья, выдыхала туманные облачка пара и пыталась вспомнить самые мудрые и невероятно полезные слова моей давно почившей бабушки.

«Отче наш, Иже еси на небесех…»

Мускулистая скотина галопом мчалась навстречу темноте, ориентируясь исключительно на свет луны и дергания поводьев, а до тонкой душевной организации пассажирки своевольной коняге не было дела.

– Не бойся, обопрись на меня, – крикнул Ганс, чуть ли не силой заставляя меня лечь ему на грудь и прикинуться фанерой, носимой грузчиком.

– Я не доеду! – взвизгнула фальцетом я, задыхаясь от ледяного воздуха. – Упаду!

– Дыши носом, – скомандовал стражник. – Если почувствуешь, что съезжаешь, сжимай ноги, Чубарый простит.

А что, эта лошадь может еще и не простить?! Затаит злобу, наймет киллера и придет пообедать цветами с моей могилы?

Видимо, запряженный транспорт услышал мои мысли, потому что затормозил так резко, что мы с Гансом чуть не улетели вперед носом. Кое-как восстановив равновесие и поборов желание стечь по гриве на землю, я позволила вынуть себя из седла и усадить на дорогу. Молодой стражник похлопал Чубарого по плечу, скормил ему половинку моркови, но тут же спохватился:

– Надо было тебе его покормить, чтобы он запомнил нового наездника.

– У м-м-меня есть я-яблоко, – зубы стучали друг об друга. – Т-только оно немного ч-червивое.

Ни слова не говоря, Ганс ухватил меня за подмышки, подозвал копытного монстра и приподнял меня повыше, чтобы карий лошадиный глаз повнимательнее изучил желе из девушки.

– Хорошая лошадка, – пробормотала я, трясущейся рукой подавая ему яблоко.

– Это конь! – возмутился паренек.

Коню не было ровным счетом никакого дела, кем его считают двуногие, а потому взяв угощение мягкими губами, он аппетитно захрустел яблоком. Так, нужно собраться и выспросить, куда двигаться дальше. Только поспать бы, можно прямо на дороге…

– Тракт тут один, иди прямо и не сворачивай. Будут встречаться иные дороги, уводящие вбок – игнорируй. Ориентируйся по камням, Ратный посыпан мелкой щебенкой, на ней не растет трава, но иногда попадаются лепешки навоза. Вляпаешься в темноте – не страшно, но неприятно. Разбойного люда по осени не встречается, но если нападет лиходей – отдавай все, не раздумывая. Захочет ссильничать, ты вели нос затыкать, чтоб гнили не чувствовать, и копейку проси – отпугнет лучше любого мужа.

– Гнили? – не поняла я, собирая ноги в кучку.

– Ну… Те девки продажные, кто срамными болезнями страдают, под исподнем часто гниют, запах очень нехороший, многие его боятся, – смутился стражник. – Неужто не знала?

– Нет. Ганс, почему вы мне помогаете? – я спросила на всякий случай, стремясь подтвердить свою теорию.

– Ты хорошая мисс, хоть и бедная. Но не нищая и не попрошайка, хочешь работать честно и даже не причинным местом.

– А если бы я была проституткой?

– Хм. Коли б выеживаться начала да мамкиной крышей пугать, или, напротив, оголяться да вешаться на незнакомых дозорных, враз бы тебя за ворота вытурили, а то бы и городскую стражу вызвали. А если девка сама по себе хорошая, без гонора, вежливая и приветливая, отчего бы не помочь?

– Спасибо.

Так я и думала. Пусть здесь и нуждаются в деньгах больше, чем в крупном мегаполисе, но горожане поразительно снисходительны к людям, попавшим в беду, и даже древнее порицаемое ремесло не осуждается так сильно, как в развитых и культурных столицах мира. Нехарактерно для капитализма, но и социализмом не назовешь. Так, своеобразный коктейль из человеческой жадности, доброты, взаимовыручки и равнодушия.

– Старшой наш вообще умеет хороших людей видеть. Заподозрил бы тебя в продажной душонке – ни в жизнь бы не остановил. Жаль, что недолго ему караул нести осталось.

– А что такое? Он вроде еще не стар, на пенсию рано.

– Слова чудны́е говоришь, – по-доброму удивился Ганс. – Задыхается он. Как в караул заступит, так легкие ему по ночам рвет от кашля. Мы ж по очереди спим, двое на посту, один отсыпается, и каждые четыре часа меняемся. А как смена наша придет, так кто хочет – домой идет, кто дому не рад – в сторожке дальше спит. А он не может больше, уже два месяца как перхает по ночам, и не спать – тоже тяжко.

Любопытно.

– Его койка ближайшая к печи?

– Да, – недоуменно наклонил голову стражник. – С окна дует, вот он и перебрался к теплу поближе.

– А печь давно перекладывали?

– Уж не знаю, – снова подивился он. – Я пять лет служу, напарник мой все восемь в карауле стоит, он и то, наверное, не застал ремонта. А старшого к нам только в конце весны перевели со вторых ворот, что на Столичный тракт выходят, тут поспокойнее.

Все понятно. Несовершенство старинной системы отопления часто приводило к подобным «болезням», которые незнамо откуда брались, списывались на бесов, а потом из них развивалась полноценная астма и иные бронхиальные заболевания.

– Предложи ему перелечь обратно к окну. Щели в нем можно законопатить мыльными тряпками, умеешь? Тонкую ткань режешь на полоски в три пальца шириной и в мыльном растворе купаешь, а потом раму по периметру обклеиваешь. Раствор схватится, ткань к щелям прикипит, и дуть не будет.

– Зачем это?

– Как вернусь, посмотрю, что у вас там с печью, – может, я и ошибаюсь.

– Думаешь, она виновата? Так вроде дыма нет, весь в трубу улетает, – глаза стражника загорелись пониманием.

– Видимого, может, и нет, но продукты горения наверняка проникают в помещение, например, когда чистите дымоход или выносите золу. Или еще проще, система дымоотвода износилась, кирпичная кладка поехала от времени, возможно, цементный раствор слишком высох и начал крошиться, образовывая щели. Если ваш старшой имеет склонность к воспалению дыхательных путей, ему этого хватило, чтобы спровоцировать развитие болезни.

Ганс слушал меня с непроницаемым лицом, изредка дергая лицевыми мышцами. Закончив рассуждения, мы помолчали, поглядели на Чубарого, недовольно выискивающего травинки в камнях, и стражник глубоко вздохнул.