Воровка. Ты не убежишь

1.

Глава 1

Мирон

Громко смеясь, вваливаюсь в холл, рукой сжимая плечо лучшего друга. Веселье так и плещется через край. В крови приятно бушует азарт после часовой гонки по городу.

— Мирон Александрович! — громкий и чопорный голос бабки заставляет улыбку слететь с лица.

Я медленно поворачиваю голову и сталкиваюсь взглядом с ненавистными голубыми глазами, ставшими с возрастом практически прозрачными. Стеклянными. Одно остаётся неизменным — лёд в них, способный вызвать удушливый страх и сковывающий спину.

— Бабу-у-у-ля, — тяну насмешливо, раскинув руки в стороны в приветствующем жесте и, двинувшись в сторону родственницы, с намерением крепко её обнять.

— Прекрати паясничать, Мирон, — женщина бьёт тростью по паркету, из-за чего глухой звук разносится по холлу.

Вздрагиваю. Против воли вздрагиваю и на короткое мгновение вжимаю голову в плечи. По старой, выработанной с детства привычке, хочется закрыть макушку и плечи руками. Но я только кривлю губы в ухмылке. Одёргиваю себя, расправив плечи и выпрямив спину, чтобы смотреть на бабку сверху вниз.

— Ко мне в кабинет, щенок, — трость взмывает вверх и женщина опускает её мне на плечо, поджав морщинистые губы. — Живо!

— Я ещё не закончил, — хмыкаю, перехватив трость и сжав её в кулаке. — Эй, Мот, — кидаю взгляд через плечо и обнаруживаю, что друг уже успел свалить. — Чёрт.

— Не смей выражаться в моём доме, — бабка со всей силы дёргает трость, чтобы вырвать её из моей хватки.

Я всё ещё смотрю назад, надеясь найти взглядом Мота, который порядком боится мою бабку, поэтому не сразу замечаю, что родственница падает назад, на спину, вырвав трость из моего кулака.

— Бабушка, — хриплю испуганно, тут же кинувшись к лежащей на спине женщине.

Бережно подхватываю её под локти, помогаю сесть.

— Мелкое отребье, — шипит она змеёй, не выпуская трость из руки и начав размахивать ей.

Золотой набалдашник, в виде морды орла, то и дело впивается в кожу, оставляя царапины. Я стою на коленях перед разъярённой женщиной и не имею сил на сопротивление. Руки безвольными плетьми повисли вдоль тела.

Вина за то, что она упала из-за меня, гложет до самых печёнок. А бабка пользуется моментом моего бездействия. Слишком давно она не чувствовала свою власть надо мной. Мою беспомощность. И страх.

Она склоняется, придвигает своё лицо ближе, голубые глаза сверкают нездоровым блеском. Хоть я давно уже не ребёнок, страх так же накрывает против воли. Я замираю, как трусливый сурок, чувствуя в каждом её движении ярость. Трость мелькает в воздухе, останавливаясь лишь в миллиметре от моего лица. Я на мгновение закрываю глаза, готовясь к боли.

— Без меня ты ничего не стоишь, щенок, — её громкий голос разносится по всему дому. — Ты ни на что не годен! Только проблемы мне приносишь! Раз за разом.

Я опускаю голову, не в силах больше выдерживать груз её слов. Внутри будто что-то ломается. Становится трудно дышать, каждый вздох причиняет мучительную боль. Бабка, чувствуя моё смятение и боль, лишь сильнее сжимает трость, потрясая ей перед моим лицом.

Вдруг она замирает, её лицо сковывает новая гримаса боли. Она хватается за грудь свободной рукой, и я, несмотря ни на что, инстинктивно тянусь к ней, чтобы помочь.

— Бабушка?

— Убери от меня руки! Я тебя взрастила, Мирон. Дала тебе всё, чтобы ты ни в чём не нуждался, а ты… Толкнул меня! Кхм… — осознав, что перешла на визг, женщина одёргивает себя. — Помоги мне подняться, Мирон.

Голос снова становится подчёркнуто сухим и чопорным. Я безропотно подхватываю женщину подмышки и ставлю на ноги. Бабка не чурается воспользоваться моментом и намеренно ставит трость мне на ногу.

Едва заметная змеиная улыбка трогает тонкие губы, накрашенные красной помадой.

— Ко мне в кабинет. Живо. На сегодня ты устроил весьма славное представление для слуг, — женщина вскидывает подбородок и ровной походкой движется к себе в кабинет.

Он расположен на первом этаже. Как и её комната и всё нужное для удобства комнаты. Подниматься по лестнице она не может, старая травма даёт о себе знать.

Сжимаю руку в кулак, подношу его ко рту и кусаю до боли костяшки. Сейчас опять начнётся песня о моём поведении. Но я даже не подозревал, о чём именно пойдёт разговор.

— Садись, — бабка плывёт к своему креслу и, сморщившись на мгновение от боли в правой ноге, садится. — Мне повторить, Мирон?

— Нет, — отвечаю хмуро, садясь напротив родственницы и смотря в холодное лицо.

Складываю руки на коленях и снова чувствую себя мелким пацаном, которого она позвала в кабинет, чтобы отчитывать за плохое поведение в школе.

«Эй, чувак, да у тебя руки дрожат. Выдохни! Она ничего не сможет тебе сделать. Ты сильнее. Она не имеет власти над тобой», — твержу себе. Но уговоры не действуют. Страх, вбитый в подкорку с детства, не желает отступать. И это вызывает огненную смесь ярости и ненависти, перекрывающую все иные чувства.

— Что ты хотела? — спрашиваю резко, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула.

— Для начала, сядь прилично, как я тебя тому учила, — снова недовольно поджимает губы и смотрит на меня так, будто пытается пробраться в мою черепушку и все мои мысли вытащить на свет. — Спину выпрями и не сутулься. Я столько денег и лет отдала на балет.

— Мы сотни раз обсуждали это, бабушка, — я сажусь ровно, ещё теснее сплетаю руки на груди, — я ненавижу балет.

— Но у тебя наследственное, Мирон.

— О чём ты хотела поговорить? — повторяю вопрос настойчивее.

— О твоём поведении. Я знаю, что ты просто хочешь вывести меня из себя, — начинает постукивать кончиком указательного пальца правой руки по столу, — но у тебя выходит это погано.

Я тихо хмыкаю, но не вставляю в её монолог ни слова.

— Но твоё поведение мне страшно надоело. Надоело биться о стену и получать такую «благодарность» за всё то, что я для тебя сделала. На старости лет, когда хочу спокойствия и стабильности, мне прилетает такой подарок от внука, — совесть царапается в груди, требуя меня попросить прощения, но я вовремя себя одёргиваю. — Я чувствую, что очередная твоя выходка сведёт меня в могилу, а ты добьёшься желаемого — завладеешь всем тем, что от меня останется. Тебе не с кем делить наследство, ты единственный наследник в моём завещании.

2.

— Чего? — я давлюсь воздухом и начинаю кашлять.

— Того, Мирон. Ты женишься. Девочку я тебе уже выбрала. Из хорошей, состоятельной семьи. Воспитанная, отличница, творческая личность.

— Я не стану жениться. Мне всего восемнадцать.

— Иначе ты не получишь наследство, — пожимает худыми плечами бабка.

— И что с того? Перемотай плёнку назад и послушай, что я говорил.

— Я знаю, как ты умеешь играть. Никто не знает тебя лучше меня, Мирон. Ты любишь деньги и комфорт. Поэтому ты будешь меня слушать. К тому же, я связалась со своим давним знакомым — он читает лекции в университете юстиции. Я договорилась, и тебя возьмут без вступительных экзаменов, — женщина вскидывает подбородок и смотрит на меня из-под полуопущенных век.

А я гляжу в ответ. Смотрю в лицо, которое вижу каждый день с четырёх лет. На знакомые морщины, шрам у уголка губ, пигментные пятна на щеках. В груди всё щемит, когда я медленно поднимаюсь и, чеканя каждое слово, отвечаю:

— Нет. Я никуда не поеду.

— Ты хочешь меня опозорить? Я уже договорилась! — хватается за сердце.

— Я не хочу тебя позорить, — отвечаю тихо, отводя взгляд в угол. — Я хочу жить. Для себя, бабушка. И делать совсем не то, что хочешь ты.

— Мирон, сейчас совсем не время для твоей самостоятельности. Я стараюсь для тебя и твоего будущего. Я знаю, как будет лучше.

— Если бы ты знала, твоя дочь не сбежала бы, принеся в подоле внука и оставив его на тебя, — выпаливаю на одном дыхании.

Женщина в одно мгновение становится бледной. Смотрит на меня с неверием, но я жёстко продолжаю выплёвывать слова:

— Ты всегда всё выбирала за меня. Я больше не намерен это терпеть.

— Мирон, кто позволяет тебе говорить со мной в таком тоне? — бабка подскакивает из-за стола, потеряв всю невозмутимость.

— Моё лопнувшее терпение.

— Ты не увидишь наследства — вот моё окончательное решение. Уходи из моего дома, неблагодарный мальчишка. И чтобы я больше тебя никогда не видела. Ни единой копейки ты не получишь от меня. Ни единой! Живи, как хочешь, но без меня и моих денег.

— Ладно, — пожимаю плечами, а самого в груди всё бушует.

Я понятия не имею, что делать дальше. Мне восемнадцать, а своего у меня нет ничего. Но я слишком хорошо знаю бабку, если он решила, так и будет.

— Куда пошёл? Я не договорила!

— Пока. Все от тебя бегут. И я не стал исключением, — кидаю через плечо.

Тут же жалею о своих словах, но обратно их уже не вернуть, поэтому я выхожу из кабинета женщины, не вымолвив больше ни единого слова. Взлетаю вверх по лестнице, пока она не опомнилась. Беру сумку, с которой хожу в спортивный зал, закидываю туда необходимые на первое время для жизни вещи. Одежду, ноутбук, телефон. Встаю на кровать, отодвигаю в сторону картину с унылым пейзажем, достаю конверт с накопленными деньгами. Прячу его в карман толстовки.

Слышу стук трости в коридоре. Ругаюсь сквозь стиснутые зубы. В момент паники не придумываю ничего лучше, чем кинуть сумку в кусты через окно. Застываю посреди комнаты, смотря на дверь, которая медленно отворяется, впуская бледную и запыхавшуюся женщину.

— Что ты делаешь здесь? Я разве неясно выразилась? Пошёл прочь из моего дома. И даже не смей ничего с собой взять. Каждая вещь в этом доме принадлежит мне, — наставляет на меня дрожащий палец.

— Ладно, ладно! — вскидываю руки вверх.

— Я даю тебе возможность передумать, Мирон. И извиниться за все те гадкие слова, которые ты мне сказал, — качает головой женщина.

— Мне не за что извиняться, — складываю руки на груди и опускаю голову, смотря на бабушку исподлобья. — Мне надоело извиняться за всё то, в чём я не виноват.

— Уходи. Мои глаза не желают больше тебя видеть. И даже не пытайся вернуться. Ты больше мне не внук. Я отрекаюсь от тебя, — говорит сухо, в гневе раздувая тонкие брови.

— Ладно. Как скажешь, бабушка, — кривлю губы в ухмылке.

В носу до отвратительного унизительно щипает, а в грудной клетке на части всё разрывается от боли. Как бы сильно мне хотелось верить, что она любит меня и переступит ради меня через собственную гордость.

Но эта история не про Александру Семёновну. Она никогда не извиняется и не меняет своего решения. Она не умеет любить. Она не умеет идти на компромиссы.

— Пока, — проскальзываю мимо неё, нарочито не касаясь женщины, чтобы показать всё своё презрение и отвращение. — Счастливо оставаться в этом склепе.

— В который ты не сможешь попасть, когда прибежишь обратно, трусливо поджав хвост и скуля, что ничего не вышло. Помяни моё слово, Мирон, помогать я тебе не стану. Да услышит Бог мои слова, — летит мне в спину.

Я сбегаю по лестнице в холл, застываю у подножия и окидываю взглядом доступные обзору уголки дома. Здесь я вырос. Всё слишком родное и дорогое сердцу. Пусть вычурно и холодно, но это не отменяет того факта, что этот дом был мне родным.

— Ключи не забудь оставить! — слышу за спиной.

Оборачиваюсь. Женщина стоит с тростью на верхней ступени лестницы. Бледная и с выбившейся из идеальной причёски прядью, что совсем на неё не похоже.

— Конечно, бабушка, — хмыкаю.

Достаю из заднего кармана джинсов ключи и вешаю в ключницу у входа. В последний раз окидываю взглядом холл, а потом задерживаю глаза на женщине.

— Пока, бабушка, — каждая буква этих двух слов горечью разливается на языке.

— Уходи. Ты больше мне не родной, — отворачивается, впившись пальцами в перила.

— Пока, — шепчу под нос.

3.

Выхожу из дома, рукавом толстовки утираю ставшие влажными глаза. В голове тут же слышу голос бабки.

Слабак. Мужчины никогда не плачут.

Со злостью бью кулаком в стену, но уходить не спешу. Я прислоняюсь ухом к двери и прислушиваюсь к звукам внутри. К постукиванию трости. И лишь когда убеждаюсь, что она спустилась по лестнице и ушла в свой кабинет, огибаю дом и достаю сумку из кустов. Проверяю, цел ли ноутбук. Но сегодня мне катастрофически не везёт. На экране ноутбука пошли трещины, на кнопку включения и выключения он никак не реагирует.

— Вот засада, — ругаюсь себе под нос.

Прячу испорченный и недееспособный ноутбук в сумку и покидаю двор, в котором прошло моё детство. Набираю номер Мота.

— Что такое, брат? Снова в клуб хочешь завалиться? Прости, брат, но я совсем не готов к новым приключениям. Я ещё не отошёл от сегодняшней ночи, — сонным голосом говорит друг в трубку.

— Слушай, Мот, мне помощь твоя нужна.

— А чё надо? — настороженно интересуется парень.

— Я с бабкой поссорился, ушёл из дома. Пустишь меня на несколько дней пожить?

В трубке устанавливается напряжённая тишина.

— Слушай, Мирон, я бы рад, но я не могу. Я через пару часов улетаю, поэтому вообще никак. Хата стоит дорого, я не смогу снимать её для тебя. Ты сам понимаешь, моя семья не так богата, как твоя.

Я криво усмехаюсь, в миг осознавая, на чём именно строилась моя дружба с этим человеком.

— А денег хоть можешь занять? — задаю вопрос чисто ради спортивного интереса.

И Мот не подводит. Отвечает примерно то, чего я от него и ждал:

— Слушай, вообще никак. Я на мели. Я утром у тебя занять хотел, но твоя бабка… Спутала все планы.

— Ты мне ещё не вернул двести тысяч, — напоминаю вскользь.

— Жлоб, — говорит Моторов и скидывает вызов.

— Жлоб, — повторяю охрипшим голосом, смотря в погасший экран телефона.

Смеюсь горько, запрокинув голову назад. Вот и всё, Мирон. Доигрался на нервах бабки. Добился своего — свободен. Только почему так горько? Ни друзей, ни денег, ни крыши над головой, ни работы. У меня нет ничего. Абсолютно.

Экран телефона в руке вдруг загорается, приходит оповещение с почты. Открываю его, и сердце начинает радостно стучать. Я не верю в судьбу, иначе бы она не подбросила меня в семью Быковых. Но, глядя на уведомление о зачислении в частный университет, куда я подал заявку в нетрезвом состоянии и при подначивании Мота, я верю в то, что судьба мне благоволит.

В то же мгновение я бодрым шагом иду в сторону остановки, зная, куда поеду и где проведу следующие пять лет. В престижном частном университете, что находится в горах. Мне не придётся задумываться о деньгах и проживании. Всё уже решено. Осталось туда добраться.

4.

Аврора

— Открой дверь, немедленно! — дверь за спиной сотрясается от сильных ударов кулаком.

Я втягиваю голову в плечи, жмурю глаза, пытаясь прогнать слёзы, которые уже второй раз за день закипают на глазах. От беспомощности и страха. От осознания, что никто не способен меня защитить.

Я одна, в огромном доме. Наедине с человеком, у которого стёрлись все границы. Слетели все предохранители.

По спине рассыпаются колючие иглы страха, впиваясь в кожу и сковывая мышцы. Делаю глубокий вдох и всеми силами пытаюсь восстановить дыхание. Он не сможет попасть в комнату, я в безопасности.

— Аврора, — очередной сильный удар заставляет отскочить от двери.

Создаётся ощущение, что кулак врезался не в хлипкое деревянное полотно, а попал точно между лопатками.

— Уйди, Олег! — выкрикиваю испугано. — Уйди! Я сейчас позвоню твоему отцу! Он вернётся! И убедится в том, что я не лгала.

— И он с радостью присоединиться к развлечению, — хохот брата звучит зло и надтреснуто, давая мне понять, что второй раз он уже не отступит.

Я тихо скулю от страха и прижимаю пальцы к губам, чтобы заглушить этот звук. Страх сковывает по рукам и ногам, делая их тяжёлыми и неподъёмными. Я чувствую себя загнанной в угол. Беспомощной. Брошенной и никому ненужной.

На подкашивающихся ногах, которые грозятся подломиться от очередного громкого удара в дверь могучими кулаками, подхожу к старому рабочему столу, под ножки которого засунуты книги для устойчивости. Беру мобильный телефон, несколько раз провожу пальцем по разбитому экрану, пытаясь снять блокировку. Только с четвёртого раза у меня это выходит. Звоню единственному человеку, на чью помощь всё ещё надеюсь, несмотря на недавний разговор.

— Мам! Мама, он снова ломится в мою комнату, — всхлипываю в трубку от страха, когда стук становится чаще и громче.

— Аврора. Мне сейчас некогда. Что-то срочное? — голос родительницы глух, а на заднем фоне слышится музыка, звон бокалов и громкий смех. — Что ты хотела?

— Мама! Олег ломится в мою комнату, — выкрикиваю в отчаянии. — Он снова трогал меня.

— Аврора, хватит. Мне надоело слушать твои сказки. Я не раз тебе говорила, что твоя ложь выводит нас с Игорем. Тебе недостаточно было сегодняшнего разговора? Игорь и так предпринял меры, но, кажется, действует он слишком мягко.

— Мама, — шепчу растерянно, поднимая руку к лицу и трогая щёку, которая всё ещё болит после пощёчины.

— Мне не о чем с тобой разговаривать, Аврора. Мы не взяли тебя на приём, ты решила испортить нам праздник своей поганой выходкой? Довольно. Я сыта твоими капризами по горло. Поговорим с тобой утром. Куда серьёзнее, чем сегодня днём. Не мешай мне больше.

Мать кладёт трубку, а я в полной растерянности смотрю в одну точку перед собой. Единственный человек, от которого я могла ждать помощи, не поверила мне. В очередной раз.

Она верит пасынку, но никак не родной дочери.

Я опускаю ладонь к груди, где сердце сжимается от боли. Сухой всхлип вырывается из груди, но ни одна слезинка не срывается с ресниц. Сегодня я выплакала всё то, что копилось во мне четыре года. Больше слёз нет.

Боль внутри меня печёт, испепеляет душу. Будто она стала куском пергамента в пустыне, вспыхнувшим и сгоревшим дотла, остатки пепла которого развеял ветер.

Я прислушиваюсь к звукам за дверью. Олег перестал стучать, и это очень сильно меня настораживает. Я совсем не верю в то, что успокоился. С первого дня моей жизни в этом доме мой сводный брат решил затащить меня в постель любой ценой. И если сначала я была уверена, что его спортивный интерес скоро угаснет, то позже с ужасом осознала, что он стал одержим.

Одержим настолько, что переломал рёбра парню, который проводил меня до дома.

Я принимаю решение за долю секунды.

Я не вижу смысла оставаться в доме, в котором даже спать не могу, опасаясь за собственную безопасность. Беру вместительный рюкзак и, стараясь не шуметь, складываю нужные на первое время вещи. Хотя, собирать мне особо нечего.

Закинув последнюю вещь в рюкзак, подхожу к окну. Открываю створку и, перегнувшись через подоконник, смотрю вниз. Спрыгнуть не смогу, слишком страшно. Вроде недалеко, но прыгать со второго этажа чревато переломами и ушибами.

— Ты что там притаилась, холера? — сильный удар в дверь пугает до икоты.

Я подпрыгиваю на месте и чуть не выпрыгиваю от страха на улицу раньше времени.

Закусываю губу и понимаю, что ждать больше нельзя. Олег потерял терпение. Ещё несколько минут, и он вломится в комнату. Сводный братец уже не раз ломал замок в мою комнату. И в этот раз эта задача не составит ему труда.

Поэтому я забираюсь с ногами на подоконник, тянусь руками к перилам балкона, цепляюсь, чуть подтягиваюсь и, не давая себе времени на раздумья и страх, прыгаю.

Ладони тут же становятся влажными. Я пытаюсь подтянуться, чтобы принять более удобное положение, но сил не хватает. Всегда ненавидела спорт. И даже пары секунд в таком висячем положении было достаточно, чтобы мышцы заныли от напряжения.

Вдох-выдох. Жмурю глаза. Съезжаю по перилам вниз. Пальцы сводит от напряжения. Я распахиваю глаза и кидаю взгляд вниз.

Совсем немного до газона. Но разжать ладони всё равно до одури страшно. Я пытаюсь набраться смелости, но слабые мышцы решают всё за меня. Влажные ладони соскальзывают с резных перил, и я с визгом лечу вниз, забыв об осторожности. Падаю в куст жасмина на спину. Удар смягчают ветви и набитый до отказа рюкзак. Только до обидного больно клацаю зубами, чудом не прикусив язык. Вскакиваю на ноги, ощупываю ноги и руки, но боли не чувствую.

Повезло. Хоть раз повезло. Вскидываю голову к окну, из которого только выскользнула, когда боковым зрением улавливаю, что в комнате загорелся свет. Медлить больше нельзя, нужно бежать.

Я поправляю лямки рюкзака, ныряю в тень и замираю, как мышь под веником, когда слышу полный ярости голос Олега:

5.

Но страх перед сводным братом ещё сильнее. Поэтому я давлю испуганный вскрик и пытаюсь вглядеться во тьму, где прячется моя сводная сестра.

— Гулять, — лгу, растягивая губы в улыбке.

— Лжёшь, — шипит змеёй Лиза, появляясь передо мной из темноты.

Её тонкие пальцы с острыми ногтями впиваются в моё предплечье, протыкая кожу и оставляя кровавые полумесяцы. Всё, как она любит.

— Лгу, — спокойно отвечаю ей. — Пошла к чёрту.

— Ты… Ты! — Лиза теряет дар речи от возмущения. — Да как ты… Меня? Я тебя сейчас…

Лиза возненавидела меня ещё до того, как мы с матерью переехали в особняк. Она делала всё, чтобы превратить мою и без того безрадостную жизнь в сущий и непрекращающийся кошмар.

— Я! Да я! — передразниваю её, скорчив рожу. — Задрала. Ты и твой братец. Два больных урода. Надеюсь, вы захлебнётесь в своей желчи.

Со всей силы, которая есть в моём теле, бью девушку по плечам. Не ожидающая от меня этого Лиза, делает несколько шагов назад, а затем заваливается на задницу, в растерянности хлопая глазами.

— Папина капризная принцесса села в лужу? — я склоняю голову к плечу и выдвигаю нижнюю губу вперёд. — Как досадно, — цокаю языком. — Платье не испачкала?

— Олег! — орёт Лиза, смотря в моё лицо с ненавистью. — Она здесь. Здесь! Она собирается сбежать!

— Стоять! — кричит Олег.

Я больше не трачу время на разговоры, потому что минуты до того, как меня поймают, стремительно ускользают сквозь пальцы. Бегу к калитке, выскакиваю со двора ненавистного особняка, который за три года стал самой настоящей тюрьмой.

Всего на секунду застываю на месте, не зная, в какую сторону бежать. Но визгливый голос Лизы за спиной подгоняет меня похлеще ударов матери ремнём по пятой точке.

Я сворачиваю к дорожке, ведущей в лес. Понимаю, что идея не из самых лучших, но для того чтобы думать о безопасности, нужно хоть капельку меньше ненавидеть сводных брата и сестру.

Я иду по знакомым тропинкам на ощупь. Полагаясь на память. Я слишком часто сбегала в этот лес от домогательств Олега и пакостей Лизы. Но сегодняшний разговор с отчимом и матерью дал мне понять, что в этом доме оставаться мне не стоит.

12 часами ранее

Особняк Гришиных

— Аврора, зайди ко мне в кабинет. Сейчас.

Громоподобный голос отчима разносится по дому. Я со вздохом откладываю книгу на тумбочку и снимаю очки, тут же потирая уставшие глаза. До вступительных экзаменов осталась всего неделя, а мне кажется, что я не готова. Совсем. После моего выпуска из школы Олег будто с цепи сорвался. Теперь спрятаться от него совершенно невозможно. Куда бы я не шла, где бы не скрывалась, он выслеживал меня, как зверь. Будто чувствовал. Хватал и…

— Аврора! Немедленно!

Я морщусь. Поднимаюсь со скрипящей кровати, поправляю на плечах безразмерную кофту и, выглянув в коридор и убедившись, что он пуст, бегу на третий этаж в кабинет к отчиму. Стучу.

— Заходи уже. Я долго ждать тебя буду?

Я проскальзываю в кабинет и замираю посередине, смотря на сурового мужчину, застывшего в своём кресле за огромным дубовым столом.

Несмотря на то, что кабинет Игоря Арсентьевича громаден и в нём спокойно поместится пять моих комнат, мне всё равно кажется, что отчим занимает собой всё пространство. Серые, как грозовые тучи, глаза смотрят цепко, по лицу считывая каждую мою эмоцию. Любой разговор для Игоря Арсентьевича — сделка. И каждый собеседник — потенциальный партнёр. Любой. Кроме троих людей. Моей матери, Лизы и Олега.

Этих троих он любит слепо.

Мне же его любовь не досталась. И судя по мечущему молнии взгляду, он снова не доволен моим существованием в своём особняке. Была бы его воля, он бы давно выгнал меня из дома. Его останавливает лишь то, что я дочь его любимой женщины.

— Сядь, — раздражённо говорит мужчина, видя, как я испуганно застыла у двери под его тяжёлым и пронизывающим до самых костей взглядом.

Ослушаться я не смеюсь. Прохожу к стулу, стоящему напротив отчима, падаю в него.

— Что ты снова на себя напялила? — морщится, окидывая меня небрежным взглядом. — Лиза должна была отдать тебе свои вещи.

— Лиза отдала, — полив перед этим их отбеливателем и щедро посыпав экскрементами своего пса.

Но я молчу. Знаю прекрасно, что он мне не поверит. Это же его святая дочь. А это я. Кость в его горле, приехавшая с его любимой женой. Досадное недоразумение, напоминание о том, что моя мать состояла в браке до него.

— Держи, — мужчина небрежно кидает мне на колени банковскую карточку, — купи себе что-нибудь. Завтра ты должна выглядеть достойно.

— Зачем? — брови взлетают от удивления вверх.

Как правило, любое мероприятие проходит без меня. Даже на свадьбе матери они обошлись без меня, ведь Лиза любезно отравила меня. А кто я такая, чтобы переносить столь грандиозное событие?

— Мы посоветовались с твоей матерью и решили выдать тебя замуж.

6.

— В каком смысле? — я подскакиваю со стула и сжимаю кулаки.

— Сядь, — Игорь Арсентьевич бьёт кулаком по столу, а я, как послушная марионетка, падаю обратно. — Ты доставляешь слишком много хлопот.

— И чем же? — фыркаю, подаваясь вперёд. — Какие хлопоты, Игорь Арсеньтевич? Не я разбила машину, не я сбила человека, не я подожгла ресторан, потому что мне не так ответил официант.

— Закрой свой грязный рот, — мужчина поднимается так резко, что я моргнуть не успеваю.

Его рука жёстко сжимает волосы на моём затылке, вынуждая запрокидывать голову назад и смотреть в его потемневшее от ярости лицо с испугом.

— Даже не смей говорить о моих детях, Аврора. Я дал тебе крышу над головой. А теперь слушай меня, Аврора, — сжимает волосы на затылке ещё сильнее, — ты выйдешь замуж за того, на кого я укажу.

— Мы не в девятнадцатом веке живём, чтобы замуж выдавать против воли.

— Вопрос уже решён, Аврора.

— Вы мне не отец, чтобы указывать, — трясясь от страха, выплёвываю в лицо мужчины.

Рука, сжимающая мои волосы, резко исчезает, из-за чего я едва не падаю. Только чудом остаюсь стоять на ногах.

— Бог меня уберёг от такого ребёнка, — со смешком отвечает Игорь Арсентьевич.

— И наградил сыном, который силой пытается принудить девушку к тому, чтобы она с ним переспала, — я кривлю губы в улыбке.

— Тебе напомнить, что тебя ждёт за клевету?

— Не стоит. Я привыкла к тому, что своих «ангелов» ты всегда выгораживаешь, папочка.

— Смотрю, ты не на шутку разошлась. Истинное лицо показываешь? — опасно скалится Игорь Арсентьевич. — Больше не играешь роль белой овечки?

— Терять уже нечего. Хуже моя жизнь стать не может.

— Может, девочка. Может. Но только, если ты завтра снова выкинешь очередной фортель. В двенадцать у нас будут гости, ты будешь знакомиться с женихом.

— И сколько же лет моему нареченному? Пятьдесят? Семьдесят?

Когда щёку обжигает болью, а в ушах всё звенит, я не сразу осознаю, что произошло. Хватаюсь рукой за пылающее лицо и смотрю на Игоря Арсентьевича, чьё лицо сейчас будто почернело от ярости.

— Пошла. Вон. Чтобы до завтрашнего дня я тебя не видел.

— Вы ударили меня, — шепчу с неверием в голосе.

— Мне повторить для закрепления результата?

Я встаю со стула и на дрожащих ногах ухожу из кабинета мужчины. Застываю в коридоре, держась за лицо. Я глупо хлопаю глазами, таращась в пустоту перед собой. Никак не могу поверить в то, что только что произошло.

Меня ударил мужчина. Просто так. Отец никогда не поднимал на меня руку, только от матери защищал, когда она меня била.

И сейчас я чувствую себя настолько униженной и грязной, что хочется постыдно заскулить и спрятаться от всех, чтобы зализать раны.

— Что это? — цепкие пальцы хватают меня за запястье и убирают ладонь от лица. — Это отец сделал?

В голосе Олега я впервые в жизни слышу ярость, направленную не в мою сторону.

— Твою игрушку помяли, — криво ухмыляюсь я. — Досадно.

— Это отец сделал? — повторяет, встряхивая меня за плечи.

— Да, — я отвечаю устало, мечтая, чтобы меня оставили в покое.

Молодой человек поднимает руку и неожиданно ласково проводит пальцами по моей щеке. Я испуганно дёргаюсь, пытаюсь уйти от прикосновения.

— Иди в комнату, я поговорю с ним.

Сил на то, чтобы возразить, у меня нет. Еле переставляя ноги, я иду в свою комнату. Но на первом этаже передумываю и иду к матери.

— Аврора, я столько раз тебе говорила, чтобы ты стучалась! — родительница подскакивает с кровати и заворачивается в халат.

— Мама, — на моих глазах наворачиваются слёзы.

Я кидаюсь к ней, желая обняться.

— Мам, — протягиваю женщине руки.

— Аврора, у меня на лице маска. Чего ты хочешь? — мать выставляет руки вперёд и с брезгливым выражением лица отодвигается от меня.

— Мама, ты серьёзно? — у меня не выходит скрыть разочарование и боль из голоса.

Я до боли закусываю нижнюю губу, сжимаю руки в кулаки, чтобы привести себя в чувства. Сколько себя помню, мама никогда не позволяла мне себя обнимать.

— Ну, сколько можно тебе говорить, Аврора? Не навязывайся ты! — женщина раздражённо поправляет волосы, режет меня острым взглядом. — Мужчины этого не любят. Будешь лезть, от тебя будут бежать, как от проклятой. От женщины должна исходить холодность, безразличие. Аврора, для мужчины ты всегда должна быть загадкой, чтобы он хотел и не мог тебя разгадать. Это залог семейного счастья.

Я тихо хмыкаю себе под нос. Только моего отца она удержать не смогла. Он ушёл, обвиняя мать в холодности и чопорности.

— Ты зачем пришла? Приставать? — мать выгибает идеальную бровь.

— Поговорить. Ты знаешь, что твой муж собирается выдать меня замуж? — я складываю руки на груди и впиваюсь взглядом в холодное лицо родительницы.

— Знаю, — мать ведёт плечом и едва заметно морщится. — Мы с ним обсуждали этот вопрос.

— И? — я вскидываю правую бровь и немного склоняю голову к плечу. — У тебя никаких возражений на этот счёт?

7.

— Нет, конечно. Тебе давно пора начать отношения. Твоя влюблённость в Олега переходит все границы. Тебе стоит понять, что у вас нет будущего.

— Кстати, об Олеге, мама. Ты действительно веришь в то, что я всё это выдумываю? Ты веришь не мне, а чужому ребёнку? — устало интересуюсь я.

— Я слишком разбаловала тебя, Аврора. И я знаю, что ты ревнуешь меня, отсюда все твои выходки.

— Ясно, — горько усмехаюсь и отворачиваюсь. — Игорь дал мне пощёчину.

— Значит, было за что. Игорь и так долго терпел твоё поведение. Видимо, терпение иссякло, Аврора. Как и моё, — добавляет чуть тише. — Я не понимаю, чем заслуживаю твоё отношение ко мне. Я всегда старалась дать тебе всё самое лучшее. Единственное, о чём я тебя просила — хорошо себя вести в новой семье. Твоя адаптация прошла просто отвратительно. За неделю ты настроила против себя всю семью.

— Они меня не приняли, — повторяю в сотый раз.

— Меня ведь приняли, — мама ведёт плечом. — Лиза приняла меня как родную мать. И знаешь, Аврора, скорбно, что чужая дочь относится ко мне лучше собственной. Психолог говорила мне, что у тебя пройдёт период отрицания. И ты переживёшь уход отца, но с каждым днём всё становится хуже.

— Закроем тему, — говорю с раздражением, чувствуя, как ярость начинает клокотать в груди.

Мне страшно сильно хочется что-то разбить. Швырнуть со всей силы в стену, увидеть, как ледяная надменность сходит с лица матери. Но я привыкла давить в себе эмоции. Делать вид, что всё хорошо.

— Снова сбегаешь, когда я тебе указываю на твои недостатки? Кто тебе ещё скажет о них, как не твоя мать? Я знаю тебя лучше всех. Я воспитывала тебя.

— И тебе плевать на то, что меня выдают замуж?

— Игорь не найдёт тебе плохого человека. Я попросила его найти подходящего молодого человека.

— Пятидесяти лет? — вставляю шпильку.

— Твой сарказм лишь показывает твою неблагодарность, Аврора, — женщина качает головой. — Мальчик твоего возраста. Из хорошей семьи. Так что умерь свой пыл и будь благодарна Игорю.

— Я не выйду замуж.

— Так ты благодаришь человека, который кормил и одевал тебя? Который тратил деньги на твоё обучение? — мать поднимается из-за туалетного столика и подходит ко мне. — Когда ты успела стать такой неблагодарной? Где моя солнечная и улыбчивая девочка? — качает головой.

Чем приводит меня в бешенство.

— Там же, где закончился твой брак с папой. Там же, где ты притащила меня в этот дом.

— Мой брак с твоим отцом тебя не касается.

— Я пойду. И передай Игорю, чтобы не звал завтра жениха на смотрины. Я не согласна.

— Тогда твоя учёба в университете не будет оплачена, — переходит к шантажу мать.

Я только веду плечом и направляюсь к двери. Но мать нагоняет, с силой хватая за запястья.

— Послушай меня, дрянь такая, — шипит, как в детстве, когда на улице при прохожих не могла избить меня, — я сказала тебе, что ты выйдешь замуж. И не нужно устраивать этот цирк здесь. Это решение даже не обсуждается. Завтра ты будешь сидеть за столом, как миленькая, и улыбаться своему жениху.

— Нет! — выплёвываю в лицо матери.

Вторая за день пощечина обжигает другую щёку, заставляя меня потеряться во времени и пространстве.

— Да, дрянь мелкая, — хватка на запястье становится болезненной. — Ты услышала меня?

Я не могу открыть рот, чтобы вымолвить хоть слово. Потому что я начну рыдать. Горестно и громко. От обиды и душевной боли.

— А теперь пошла вон в свою комнату. И до завтрашнего утра не смей выходить. На приём ты не поедешь. Ты наказана. Услышала меня?

Я киваю. Мать выпускает мою руку из крепкой хватки и позволяет мне выйти из ее комнаты. С трудом сдерживая слёзы, спешу вниз, в свою комнату. Едва только спускаюсь по лестнице и заворачиваю под неё, сразу же оказываюсь припечатанной к стене, а моё многострадальное и пылающее от ударов лицо сжимается сильными пальцами.

— Замуж решила выскочить, холера? — шипит мне в лицо взбешённый Олег, обдавая меня запахом горячительных напитков.

— Олег, — выдыхаю устало, не сумев сдержать слёзы, которые всё же хлынули из глаз, — пусти меня. Пожалуйста. Только не ты, на сегодня мне хватит.

Я ожидаю очередных колких насмешек, жесткого напора, направленного на то, чтобы сломить моё сопротивление. Но, к моему безграничному удивлению, Олег спрашивает сорванным голосом:

— Ты что… плачешь?

И поднимает руку, чтобы пальцами стереть слёзы со щёк и с неверием уставиться на них.

— Ну… Не плачь, — начинает бормотать, пытаясь заглянуть мне в глаза.

— Отпусти меня, Олег. Я хочу к себе.

И совсем не ожидаю того, что парень послушается. Впервые за три года, что я провела здесь, он позволил мне уйти, молча наблюдая за тем, как я закрываюсь в собственной комнате. Я прошла к шкафу-купе и уставилась на своё отражение. На обеих щеках алеют красные пятна. От руки Игоря остался чёткий отпечаток пальцев. От ногтей матери — глубокие царапины, кровь на которых уже успела подсохнуть.

— Так больше продолжаться не может, — шепчу себе тихо под нос, зло стирая слёзы.

8.

Я не плакала больше четырёх лет. С того момента, как в последний раз видела отца, который с чемоданом уходил по коридору аэропорта на посадку. Первые слёзы за четыре года. И больше я себе такой слабости не позволю.

Ничто не держит меня здесь, в этом доме. Я уйду. В ближайшие дни найду деньги и уйду. Пусть моя мечта об академии искусств, обучение в которой Игорь оплачивать не станет, накрылась медным тазом, мои результаты экзаменов открывают двери в любой университет страны на бюджет. И сейчас самое время подать документы.

Я судорожно открываю свой ноутбук, чудом не оторвав крышку, которая и так едва держится. И подаю онлайн заявления в пять вузов на пять направлений. Я действую на эмоциях, особо не вдумываясь, куда подаю документы. Всё, чего я сейчас хочу — сбежать из дома. Поселиться в общежитии, в другом городе, где меня не достанет моя семейка.

Измотанная от слёз и переживаний, сама не замечаю, как засыпаю за столом. Просыпаюсь из-за того, что слышу, как громко хлопает дверь машины во дворе. Выглядываю в окно и вижу Игоря Арсентьевича, который раздражённо разговаривает с кем-то по телефону. Спрятавшись за занавеской, наблюдаю за отчимом. И лишь когда машина уезжает со двора особняка, я выхожу из комнаты и иду на кухню.

В доме стоит тишина, и я с облегчением выдыхаю. Лиза, скорее всего, снова ушла к одной из своих подружек, а Олег уехал в клуб, из которого снова придёт огромный счёт за очередной устроенный им дебош.

Включаю свет на кухне и в то же мгновение вскрикиваю, не сумев сдержать испуга. Я сильно ошиблась, сводный брат сидит за столом, держа в руках тёмно-зелёную бутылку с багровой жидкостью, которая плещется на самом дне.

— Ты меня напугал, — бормочу, прижимая руку к груди.

— Поразительно, что холеру что-то может напугать, — парень вскидывает голову и расфокусированным взглядом смотрит на меня.

Я качаю головой и вздыхаю. Ничего не меняется. И его поведение не поменяется. Пусть на мгновение мне показалось, что в нём есть что-то человеческое, мне это только привиделось.

Эгоцентричный и нарцистичный Олег не поменяется никогда. Слишком привык к тому, что все поступки сходят ему с рук. Как и его сестрица.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Находиться с Олегом в одном помещении слишком страшно. Сейчас в доме никого нет, и случайно зашедшая уборщица или охранник не спасут меня. К тому же парень дошёл до того состояния, когда не соображает.

— Уже уходишь? — с горечью в голосе спрашивает молодой человек.

— Да.

— Бежишь от меня, как и всегда, — роняет голову на стол, с глухим стуком ударяясь лбом о поверхность.

— Да, — решаю не отрицать столь очевидный факт.

— Почему ты не переспишь со мной? Что тебе мешает? Зачем строишь из себя целку? Я просто поваляю тебя по кровати и забью. Как и на всех других. Ты просто очередная девка, которая набивает себе цену.

— Мы брат и сестра, Олег, — я делаю шаг к двери, чтобы быть готовой к побегу.

— Сводные, холера. Мы сводные. Не родные. Никто не посмеет осудить, если мы с тобой переспим.

— Ты не в моём вкусе, Олег.

— Да плевать. Закроешь глаза и представишь на моём месте другого. Я так с другими часто делаю. Представляю тебя, — вскидывает голову и впивается в моё лицо чёрными глазами. — Только найти таких худых слишком тяжело. Так что, холера, попробуешь?

Он поднимается из-за стола и начинает идти в мою сторону. Ждать дальнейших действий со стороны сводного брата я не собираюсь. Потому что знаю, что за уговорами последуют угрозы. Он снова схватит, снова будет пытаться поцеловать. Но пока он ещё не перешёл черту. Пока его ещё останавливает моё «нет». Но раньше я никогда не видела его в таком невменяемом состоянии, он едва переставляет ноги.

— Олег, тебе нужно выспаться.

— Нет, холера. Мне нужна ты. Я прикончу твоего женишка ещё до того, как он успеет к тебе притронуться. До меня тебя никто не тронет.

Я разворачиваюсь и бегу в свою комнату, слыша за спиной тяжёлые шаги и надсадное дыхание Олега. Я мысленно молюсь, надеясь на то, что успею, и мне повезёт. И я действительно успеваю заскочить в комнату и закрыть дверь на замок до того, как Олег меня настигнет.

— Открой! — рычит взбешённо и начинает тарабанить в дверь.

Сегодня его ярость слишком сильна. Несокрушима.

Сейчас

Ветки хлещут по лицу, оставляя новые царапины и ссадины, больно цепляясь за волосы и вырывая их. Но крики сводного брата за спиной заставляют идти быстрее. Я знаю, что, если идти по прямой, выйду к автобусу.

И через сорок минут блужданий по тёмному лесу я действительно выхожу к остановке. Видимо, моё невезенье решило закончиться, иначе как объяснить тот факт, что нужный мне автобус, едущий к автовокзалу, подъезжает через минуту моего ожидания. Ещё и полупустой.

Я достаю телефон из кармана и вижу двадцать три пропущенных вызова. Смотреть, от кого они, я не собираюсь. Моё внимание привлекает оповещение с почты. Открываю письмо, в котором говорится, что меня приняли в университет.

В то же мгновение я решаю, куда поеду. Престижный частный университет, находящийся в горах. Там меня точно искать не станут.