Восемь лет и одно лето: Июнь

Плей-лист

Через реки, горы и долины — Никому не верим

XOLIDAYBOY — Мы не будем спать

MIDIN — Камыш

Benson Boone — Beautiful thing

Castle Heat — Ты вызываешь огонь

Bohnes — Middle Finger

Michele Morrone — Sweet Dreams (Are Made Of This)

DJ Gollum, Empyre — One The Bad Touch 2k20

TWOPILOTS, Forever Kids — Can't Help Falling In Love With You

Fall Out Boy — Irresistible

Tove Lo — Habits (Stay High)

Pathetic — 2008

J-Marin — Everybody (Backstreet's Back)

Palmdropov — Я ВЛЮБИЛСЯ В ТВОЮ МАМУ

Nodahsa — Официально

ZOLOTO — Рёбра

Федя Дичь, Алина Ройз — Все, но не ты

GOARTUR — Иностранец

Голос Омерики — Усы и бакенбарды

UBEL — Плевать

ДиО.фильмы — Мне уже 20

Chris Yank — Потанцуй со мной

Инь-Ян — О Yeah

Ленинград — Вояж

DEAD BLONDE — Банкомат

Нодар Ревия — Это здорово

Fall Out Boy — Dance, Dance

Пролог

Первое октября. Мой день. Должен был быть.

Прохладный ветер с моря бьёт в лицо, выжигая предательские слёзы, которые я не смогла сдержать в ресторане.

Иду быстро, почти бегу, ноги сами несут прочь от этого фарса моего «Дня Рождения в кругу семьи». Брусчатка под ногами заканчивается. Утёс. Край света, кажется.

«Прыгнула бы, если б могла… Но я же то ещё ссыкло! Лучше б сдохла в той аварии… Ненавижу себя».

Сажусь на холодный, шершавый камень, свесив ноги в тёмную пустоту. Внизу рокочет прибой, глухой и вечный. Тишина здесь оглушает после ресторанного гвалта, после смеха родителей.

Слёзы текут снова. Тихие, горькие, солёные, как само море внизу. Не вытираю. Пусть текут.

— Фигня, — шепчу в пустоту, в ночь, в себя. — Соевые страдания для изнеженных инфантилок.

Пустые фразы. Жёсткая скорлупа, чтобы хоть как-то прикрыть эту ноющую дыру внутри. Боль не уходит.

Шуршание гравия сзади. Резкий скрип тормозов. Шаги. Резко оборачиваюсь, всё-таки смахивая рукавом влагу с лица.

Подросток. Лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. В тонких, увеличительных очках. Стоит, опираясь на велосипед, смотрит на меня. Неловко, но… без осуждения. Без той привычной оценки, что я часто читаю во взглядах. Веснушки на носу темнеют круглыми пятнышками в сгущающихся сумерках. Волосы — ёжик. А глаза… В свете заходящего где-то за жидким горизонтом солнца не могу понять: светло-карие или тёмно-синие? Глубокие. Чересчур взрослые, чересчур знающие для этого мальчишеского лица.

«Чего плачешь?» — спрашивает просто. Голос ломается, но звучит спокойно. Не как у ребенка.

Моргаю, отвожу взгляд. Стыдно.

— Да так… Ерунда.

— Сильно плакала. Как будто что-то… важное! — Он не отступает. Видит. Насквозь.

Усмехаюсь. Горько, криво.

— Да? Ну, просто люблю драму.

Самоуничижение. Броня. Смотрите, какая я смешная и нелепая. Не трогайте.

Однако он не уходит. Взгляд скользит по моему лицу, цепляется за губу. За ту самую метку ярости отца.

— А это откуда? — кидает в сторону ссадины.

Инстинктивно прикрываю рот рукой. Чувствую под пальцами липкость, припухлость. Надкусила снова, не заметив. Капелька крови выступает на подбородке. Идиотка.

— Не трогай, — говорит мальчишка вдруг и делает шаг ближе. Неожиданно. Осторожно. Большим пальцем стирает ту самую капельку с моего подбородка. Прикосновение лёгкое, незнакомое… но не пугающее. Тёплое. И… почему-то нежное.

— Не хочу, чтобы такая… как ты… плакала! — Говорит тихо, но так, что слова падают прямо в сухую землю между нами.

Потом снимает с плеча маленькую набедренную сумку, копается в ней. Достает… фломастер для белой доски. Ярко-красный, точно кровь на губе. Садится рядом на камень, не спрашивая разрешения. Берет мою руку — левую — поворачивает тыльной стороной вверх, чуть выше запястья. Движение уверенное, но опять… нежное. Замираю. Слишком ошеломлена, слишком выбита из колеи, чтобы протестовать. Что он задумал?

А он рисует. Быстро, решительными штрихами. Сначала — пышный, немного небрежный пион. Вздрагиваю. У меня же татуировка пиона… на пояснице. Он видел? Когда я наклонялась? Поправляю задравшуюся кофту, ощущая растекающийся жар стыда. Потом выводит угловатый пистолет. И рядом — тяжёлую, увесистую биту. Смотрю на свою руку, оцепенев. Что это?..

— Харли Квинн? — вырывается у меня. Не могу сдержаться.

Он бросает мимолетный взгляд. Уголки его губ дёргаются в подобии улыбки.

— Похожа ты на неё.

Внизу, под этим странным трио, выводит печатными буквами, чётко: LOVE IT.

— Люби… Это? — смотрю на диковинный арт на своей коже, не понимая. — Почему?

Он закручивает колпачок фломастера. Поднимает глаза. Те самые, неопределённого цвета, теперь кажутся ещё более глубокими и не по годам серьёзными. Смотрит прямо в меня.

— Потому что ты всё это. Цветок. Оружие. Сила. — Пауза. — Ты должна любить себя. Тогда… — Ищет слова, чуть морщит лоб. — Тогда не будет так больно. Никогда.

Его слова. Такие простые. Такие невозможные. Повисают в воздухе между нами, тяжёлые и светлые одновременно. Смотрю то на рисунок, то на него. На этого мальчишку, который говорит вещи, о которых молчат все взрослые в моей жизни.

— Сколько тебе лет? — выдавливаю вдруг, осознавая всю нелепость и… важность этого момента.

— Четырнадцать, — отвечает без тени смущения.

Четырнадцать. Точно удар под дых. Резко вскакиваю.

— Мальчишка… — бормочу, отшатываясь. Ребёнок. Ребёнок говорит о любви… К себе. Абсурд. Невыносимо.

Он тоже встает. Уверенно. Ничуть не робея. В его позе — странная, загадочная решительность. Поворачиваюсь к нему всем телом. Море бушует где-то за его спиной, чёрное и бескрайнее. Сердце бешено колотиться. Этот случайный мальчишка. Этот дурацкий рисунок дешёвым фломастером… Это единственное настоящее, искреннее, что случилось со мной за весь этот вечер. За многие вечера. Годы.

— А как тебя зовут? — мой голос звучит хрипло, сдавленно.

И он улыбается. Резко. Широко, обворожительно. Улыбка. Яркая, буквально ослепительная для этого сумрака. Слишком знакомая где-то в глубине души и слишком чужая одновременно.

Ловлю себя на мысли: «Так ужасно странно… Просто мальчик».

Но ощущение обманчиво. В этом взгляде, в этой улыбке — что-то большее.

Имя. Оно вот-вот сорвется с губ. Я чувствую его. Я вижу в его глазах, вертится уже на кончике моего языка, готовое обрести звук. Ещё мгновение…

Но прежде чем имя достигает моего слуха, прежде чем сознание схватывает его — оно ускользает. Растворяется. Тает, как последний луч солнца в морской мгле. Бесследно. Остается только эта обворожительная улыбка. Призрачное тепло фломастера на коже. И гул прибоя внизу — вечный, равнодушный, напоминающий о хрупкости одного мгновения на самом краю.

Глава 1 Невидимый фон

Июньское солнце Геленджика пекло немилосердно, превращая набережную в раскалённую сковороду. Брусчатка под ногами Веры отдавала накопленным за день жаром, а воздух густел от запахов моря, жареного миндаля и пота толпы. Она двигалась словно в замедленной съемке, каждый шаг давался с усилием. Впереди, бодро семеня короткими ножками в ярко-желтых шортах, Петя катил свой детский велик, то и дело сворачивая к чему-нибудь интересному — блестящему окурку, особенно крупной трещине в асфальте или стайке воробьев. Вера шла следом, одной рукой крепко сжимая руль велосипеда, чтобы он не упал, когда Петя отпускал его, другой — неся тяжелую сумку из «Озона» с книгами и новой коробкой лего. За спиной тяжёлым якорем висел рюкзак. Он был битком набит следами ушедшего дня: смятыми фольгами от безглютеновых и безлактозных батончиков, липкой банановой кожурой от перекусов, двумя полупустыми бутылками воды по 0,5 л, которые теперь громко булькали при каждом движении, хлюпающим пистолетом для мыльных пузырей, из которого сочилась розовая жижа, и игрушечным автоматом с пульками, дуло которого больно упиралось в лопатку.

«Образцово-показательный образ отдыхающей матери-одиночки, — с усмешкой подумала Вера, чувствуя, как пот стекает по спине под рюкзаком. — Весь Геленджик в одном рюкзаке. И на плечах».

Петя, казалось, не замечал ни духоты, ни тяжести маминого положения. Он же центр маленькой вселенной! Проходящие мимо взрослые улыбались ему, махали, останавливались.

— Какой богатырь! — воскликнул седой мужчина в панаме, нарочито громко, чтобы Вера непременно услышала комплимент, адресованный, впрочем, не ей. Петя важно надул щёки и деловито протянул мужчине руку для рукопожатия, как настоящий дипломат или, вернее, как суперзвезда, снисходящая до общения с поклонником. Мужчина рассмеялся, потряс маленькую ладонь.

— А как тебя зовут, силач? — спросила умильно пожилая дама с собачкой в сумке.

— Петя! — звонко отчеканил мальчик, широко махнул рукой, чуть не задев морду пекинеса. Дама ахнула от восторга.

— Петенька! Красавчик!

Вера стояла в тени, держа велосипед и сумку, наблюдая за этим мини-представлением. На неё не смотрел никто. Она оставалась невидимым фоном, необходимым атрибутом при звезде. Один мужчина, увлеченно фотографирующий яхты, резко шагнул назад, наступив Верe на сандалию. И даже не обернулся, лишь пробормотал: «Ой, случайно», — явно обращаясь к пространству, а не к ней. Она едва удержала равновесие, сумка из «Озона» грозно хрустнула.

Возле скамейки, где сидела стайка пенсионерок, Петя решил продемонстрировать фигурный проезд на велике, описав вокруг них неуклюжий круг. Бабушки заулыбались, закивали.

— Молодец какой! Ловко! — захлопала в ладоши одна.

— Самостоятельный совсем! — поддакнула другая.

Петя, окрыленный вниманием, соскочил с велосипеда и подбежал к ближайшей бабушке, сидевшей на краю лавочки и вязавшей что-то синее.

— Здравствуйте! — громко сказал он, заглядывая ей в лицо. — Это моя мама! — Ткнул пальцем в сторону Веры, которая как раз подошла, пытаясь ладонью вытереть пот со лба.

Бабушка, сосредоточенно считавшая петли, вздрогнула, подняла голову. Её взгляд скользнул по сияющему лицу Пети, а затем медленно переместился за его спину. Увидев Веру, стоявшую буквально в полуметре, женщина от неожиданности дёрнулась всем телом, чуть не уронив клубок.

— Ой, батюшки! — вырвалось у старушки, и она прижала руку к груди. — А я и не видела тебя, милая, сто́ишь тут! Давно?

Вера натянуто улыбнулась:

— Недавно. Здравствуйте.

— Ой, прости Христа ради! Ребеночек-то болтает что-то, а я тебя, мать родную, и не приметила! — Бабушка покачала головой, смотря на Веру с внезапным сочувствием, в котором читалась тень укора: «Ну надо же, как незаметна». — Тяжело тебе, наверное, одна-то с таким молодцом? Весь груз на тебе...

— Да ничего, справляемся, — автоматически ответила Вера, чувствуя, как эта фраза «справляемся» горьким комком встает в горле. Она потянула за руль велосипеда. — Пойдем, Петенька, пора домой. Солнышко уже жарит.

Петя нехотя попрощался с бабушками, помахав им, как королевской свите. Вера снова взяла его велосипед, подхватила сумку «Озона», поправила сползающий рюкзак, из которого теперь отчётливо пахло перезрелым бананом.

Она шла за своим сыном, этим маленьким магнитом всеобщего обожания, ощущая всю тяжесть «изнуряющего образа Геленджика» — не курортной лёгкости, а ежедневного, одинокого, неблагодарного труда. Отдых? Скорее, испытание на прочность под палящим южным солнцем. Дорога к дому казалась бесконечной. Конечно, передышка от очередного неудачного брака… И… Вопрос? Стоит ли дальше? Каждая полупустая бутылка с компотом и водой в рюкзаке булькала насмешливо, каждый угол сумки «Озона» впивался в ладонь, а мыльная жижа из пистолета оставляла липкую дорожку на её безразмерных штанах. Она мечтала только об одном: сбросить этот груз, смыть пот и на секунду забыть, что она — невидимый фон.

Глава 2 Смотри… под ноги!

Солнечный зайчик прыгал по потолку ванной, высвечивая пылинки в воздухе. Вера стояла перед зеркалом в спортивном топе и трусах, вглядываясь в своё отражение. Время. Оно оставило следы — неглубокие морщинки у глаз, лёгкую дряблость кожи на бёдрах, растяжки, как серебристые молнии, рассекавшие кожу живота после Пети. Но были и метки другой эпохи.

Взгляд скользнул вниз, к изгибу под левой грудью. Там, почти у самого сердца, которое сегодня с утра снова ныло тупой тяжестью (полная блокада — диагноз, который всегда висел где-то на периферии сознания, как фоновый шум тревоги), разрасталась изящная татуировка: стилизованная роза с шипами, обвитая цепью-кругом прямо на солнечном сплетении. Работа студенческой поры, эпохи бунта, коротких юбок и уверенности, что весь мир у ног. Потом взгляд переместился на правое плечо — чёрные переплетающиеся линии вырисовывали лик мексиканской богини смерти. Ещё один реликт молодости, когда тело было холстом, а боль от иглы — платой за самовыражение.

«Всегда показывала их тогда», — промелькнула мысль с горьковатой ностальгией. Специально. Вызов. Часть образа. А теперь... Она провела ладонью по линиям под грудью. Кожа там оставалась чувствительной, а топ, хоть и спортивный, давил на рёбра, усиливая знакомую, изматывающую резь в груди. Сердце отозвалось слабым, неровным толчком, будто напоминая о своей хрупкости. Нет уж. Хватит геройств.

С облегчением она стянула топ, мгновенно почувствовав, как грудь вздохнула свободнее, а боль отступила, сменившись лишь привычной, фоновой тяжестью. Отбросила его на стопку грязного белья. Затем натянула старую, безразмерную хлопковую футболку — серую, бесформенную, идеально скрывающую всё, что требовало скрыть. Шорты на широкой резинке завершили образ «невидимки курорта». Последний штрих — кепка, низко надвинутая на лоб. Защита и от солнца, и от лишних взглядов.

— Мама! — донеслось из комнаты. — Го-о-о-о-о-о-о-о-оли! Я готов!

Петя, уже в шортах и футболке, скакал вокруг своего велосипеда, явно представляя себя на стартовой линии гонки «Тур де Франс».

— Иду, чемпион! — крикнула Вера, натягивая сандалии. — Только помни договоренность: сегодня без экстрима, коленка ещё заживает.

Она подхватила ключи и сумку для мелочей, взглянула в зеркало в прихожей. Отражение ответило ей усталым взглядом женщины в мешковатой одежде.

«Невидимый фон готов к выходу», — мысленно констатировала она, открывая дверь.

Подъезд встретил их прохладой и запахом свежевымытого мрамора. Петя тут же устремился к лифту, катя велосипед с важным видом.

— Сам! Сам поведу! — заявил, упираясь в дверь лифта, как заправский швейцар.

Вера улыбнулась, готовая помочь, но позволила ему почувствовать себя хозяином положения. Мягкий звон. Двери разъехались.

Лифт в «Черноморском-2» плавно скользил вниз, наполненный терпким запахом свежего ремонта и морского бриза, врывающегося через щели в шахте. Вера крепче сжала руль детского велосипеда, который Петенька упорно пытался протащить внутрь сам, упираясь ножкой.

— Петь, осторожнее, угол! — мягко предупредила она, поправляя волосы под кепкой. Мальчик, весь в летних веснушках и с взъерошенными от влажного воздуха волосами, только фыркнул, поглощенный своей миссией.

Предстоял обычный день: прогулка с сыном по набережной, возможно, мороженое, а потом — священный час-другой после обеда на работу над новой главой, пока Петя спит. Мысли уже крутились вокруг сложного диалога персонажей и назойливого письма от редактора по поводу сроков сдачи нового романа с экспериментом жанров (написать что-то несвойственное своему стилю). И вокруг того, что сегодня утром Петя, расшалившись, чуть не опрокинул чашку с кофе на её ноутбук. Опять.

«Пётр Никитич, — мысленно вздохнула Вера, глядя на золотистые кудри сына, — ты мне всю жизнь спасаешь и усложняешь одновременно».

Мягкий динь известил о прибытии. Двери с лёгким шипением разъехались.

И Вера замерла. Все звуки угасли.

В проёме стоял… Молодой человек. Почти юноша, но невероятно высокий — казалось, голова сейчас коснется потолка лифта. Загорелая кожа, идеально очерченные скулы, тёмные, чуть растрёпанные локоны. В простых, но дорого выглядящих шортах и белой льняной рубашке, расстёгнутой на пару пуговиц. В руках — ключи от машины, которые, видимо, как раз собирался закинуть в карман…

Но не закидывал. Смотрел. Не на лифт, не на кнопки, а прямо на неё. Глаза, большие и светлые, — широко распахнуты, а взгляд — напряженный, пытливый, почти… изумлённый? Стоял неподвижно, словно перед ним предстали не соседка с ребёнком и велосипедом, а призрак.

Вера почувствовала, как под кепкой кожа лба слегка запылала. Неловкость смешалась с удивлением и... смущением. Машинально оглянулась через плечо — вдруг там стоит кто-то, на кого он так смотрит?

«Я уже совсем! Мы же одни ехали…»

Но не может же он пялиться на неё? Ведь так не смотрят на Веру. Никто и никогда. Особенно такие... Ну, вот такие. Молодые. На неё, тридцатилетнюю мать с велосипедом в руке и вечным выражением «отстаньте, я выдохлась»? Нелепость.

— Сам! Са-ам! — заголосил Петя, хватая велосипед, и восклик сына вернул её к реальности.

«Новый жилец? Гость?»

А он всё смотрел. Так пристально, что стало не по себе. Она инстинктивно потянула Петю за плечо.

Глава 3 Не то что признать, а даже осмыслить

Вечер окутал Геленджик, принося с моря прохладу и сырость. Вера сидела, съёжившись, в углу широкого дивана. Левая рука, туго замотанная в мягкий пуховый платок, лежала на коленях как чужой, тяжёлый груз. Старый перелом разрывал давно сросшуюся кость тупой, ноющей болью, предвещая смену погоды. После того как её сбила машина, рука иногда немела и плохо слушалась, и платок хоть как-то согревал и поддерживал сустав.

Пальцами правой руки водила по мерцающему экрану телефона, безуспешно пытаясь сосредоточиться на заметках для новой главы. Вместо сюжетных поворотов в голове назойливо вертелись обрывки сегодняшнего дня.

Нажала на иконку нового файла и начала набирать, почти транслируя поток сознания прямо в текст:

«Вчера встретилась взглядом (очень пристальным) с каким-то парнем, молодым соседом или типа того. Не мимолетно, а так... изучающе. Как будто сканировал. Потом, уже на улице, днём, Петя уронил ключи, я нагнулась, футболка задралась на спине (слава богу, не сильно, а то лифчики для слабаков!). Выпрямилась — а этот тип стоит у входа в кафе напротив и пялится. Прямо на меня. Не отворачивается. Не как похабник, а... внимательно. Странно. Но страннее после! Мы пошли на детскую площадку. Я начала катать Петю на качелях-балансире и, естественно, нагибалась… И чувствую задницей взгляд. И тут он стоит! Следит?! Это пиздец. Ага, быстро сделал вид, что наблюдает за тем, как его корги справляет нужду в ближайшую клумбу, параллельно разворачивая пакетик для какашек… А вечером, когда я уже задёргивала шторы перед сном, он гулял с собакой по променаду и задумчиво смотрел на наш дом. Поднял палец, словно считал окна… Этажи? Хотел найти свою квартиру или... мою?! Потом вдруг — как почуял! — дёрнул головой, увидел меня перед панорамным окном... и едва заметно махнул ладонью!!! Махнул, Карл! Что за дичь? Повод начать писать ромфант? Появляется вдохновение, да. Как раз давно в тупике жанра, а тут, считай, сменю, может, поможет… Но он… Кто? Сталкер? Маньяк?..»

Вера оторвалась от экрана, взгляд утонул в сгущающихся сумерках за стеклом по левую руку. Боль пульсировала в такт мыслям.

«Ну я тоже сталакерила в своё время, конечно, — продолжила набирать, — когда реально влюблялась (как мне тогда казалось) за мальчиком из школы до дома. Или в студенчестве — за понравившимся барменом из бара «Провокация», подолгу торча у окна кухни напротив, пока сердце не начинало колотиться от его появления... Карма бумерангом? А теперь сталкерят... меня??? Хммм, хммм, хмммммммммм...»

Остановилась, прислушиваясь к вихрю внутри. Страх? Да, холодный и липкий, заставлявший сильнее сжать замотанную в платок руку. Польщение? Неожиданное тепло, разлившееся по щекам, это щемящее любопытство и... капелька давно забытого азарта?

«Даже не знаю, что чувствую: страх или… Ладно. Наверно, надо скопировать эту часть что набрала и с Марго обсудить. Типа зачин к книге…»

Вера открыла чат с редактором — Марго. И сразу сообщения обновились. От неё пришло… опять что-то провокационное: «Зацени зад. Видос старый, но мне что-то попался, и эта смесь смешного и нелепого запустила новый виток комедии у меня в повести». И видео. Какой-то певец в блестящем облегающем комбинезоне прыгает с рояля. Камера скользнула по подтянутому телу, оголённой груди и приблизилась к лицу.

«Какое странное совпадение… Этот… сосед так на него похож!»

Марго снова написала: «Может, что-то такое тебя выведет из писательского ступора :) »

Вера: «Кто это?»

Марго: «Певец-тиктокер Бенсон Бун».

Вера скривилась: «Какое-то странное у него лицо!»

Удар тока — пронзительный звонок в дверь разрезал тишину. Вера вздрогнула так сильно, что телефон едва не выпал из руки. Сердце бешено застучало — неужели он?! Но звонок был слишком громким, требовательным, официальным. Боль в руке отозвалась резким уколом. Она потянулась здоровой рукой к выключателю, гася тревожные фантазии вместе со светом в кухне, и пошла открывать, всё ещё чувствуя на себе невидимый, пристальный взгляд с тёмного променада. Холодок страха и странное, непрошеное польщение шли по пятам.

«Курьер с продуктами», — вспомнила. По пути машинально попыталась снять платок. Пальцы скользили по тонкой шерсти, никак не находя конца.

Выскочила в прихожую как раз в тот момент, когда Петя уже распахнул дверь в подъезд. И замерла. Прямо напротив, у своей двери, спиной к ним, стоял… опять он! Что-то искал в карманах.

Курьер с огромным пакетом уже подступал к порогу квартиры. Петя радостно приветствовал его визгами: «Вкусняшки! Вкусняшки!».

Вера, ещё борясь с платком на руке, которая внезапно снова предательски ослабла, поспешно взяла тяжёлый пакет с продуктами, пробормотав дежурное «спасибо».

Курьер кивнул и направился к лифту. И теперь его стало видно лучше. Парень обернулся, услышав шум. Взгляд скользнул по Пете, потом остановился на Вере. Она увидела, как его глаза — эти странные, то ли светлые, то ли тёмные — расширились. Открыл рот, словно собираясь что-то сказать, и вдруг резко шагнул в их сторону, рука инстинктивно потянулась вперёд, возможно, чтобы помочь с пакетом или с тем злополучным платком. Но Вера не стала разбираться. Чувство паники, смешанное с досадой и неловкостью из-за платка, накрыло с головой.

Не глядя, не сказав ни слова, резко отступила назад и правой рукой, державшей пакет, толкнула дверь. Тяжёлое полотно захлопнулось с глухим стуком, отрезав наглого незнакомца с его протянутой ладонью и немым вопросом во взгляде.

Глава 4 Сильнее, чем всегда

Пять часов вечера в Геленджике — время, когда дневной зной начинает мягко сдавать позиции, а набережная оживает другим, более сумбурным ритмом толпы.

Вера стояла перед зеркалом в прихожей родительской квартиры, поправляя подол лёгкого хлопкового платья в мелкий синий горошек. Короткое, воздушное, с тонкими бретельками. Привычная одежда оказалась в стирке, и пришлось довольствоваться неудобными остатками.

«Делает тебя снова первокурсницей», — как-то сказала младшая сестра, вручая его на день рождения. Вера тогда лишь усмехнулась. Казаться моложе тридцати она не стремилась — за плечами целая жизнь, сын, карьера (пусть и скрытая под чужим именем), свой багаж побед и потерь. Но платье было новым, красивым, и тащить его обратно в Краснодар, так и не надев, казалось преступлением. А тёплый июньский вечер на променаде, под шелест моря? Идеально. Не для кокетства, а просто для себя. Чтобы ощутить результат нескольких лет строгого подсчёта калорий после родов.

«Хотя затея, конечно, так себе… Как был дряблый живот, так и остался!» — подтянула удобные трусы повыше и втянула когда-то стальной пресс под мягкой кожей.

Быстро окинула взглядом Петю. Сын буквально сиял в новеньких белоснежных шортиках и рубашке-поло.

«Белое на дошкольнике — вызов судьбе», — подумалось, но вид радостного ожидания сына (и жёлтый, блестящий, как новая монета, самокат рядом) заставил смириться. Сегодня будет прогулка без падений с горок. Обещала.

Вера потянулась к кнопке первого этажа, когда двери начали медленно, почти бесшумно сходиться. Уже приготовилась к плавному спуску, как вдруг — между створок, почти сомкнувшихся, резко вклинилась крепкая мужская рука в дорогом спортивном хронографе. Двери, почуяв препятствие, сразу же разъехались вновь с тихим шипением.

Вера инстинктивно отшатнулась на полшага, сердце на миг ёкнуло от неожиданности. В проеме стоял он. Снова. Теперь не один. За ним, торопливо перебирая короткими лапками по гладкому полу, семенил рыжий комочек счастья с огромными ушами и лучезарной улыбкой — корги, едва ли не короче поводка, на котором его вел молодой сосед.

Он вошёл уверенно, точно его рука, только что остановившая механизм, была естественным продолжением воли.

«Вот же ж… отсюда не сбежать! Попалась!» — мелькнуло у Веры, прежде чем внимание полностью переключилось на сына.

Петя мгновенно забыл про самокат. Глаза его расширились, полные восторга.

— Смотри, мама, собачка! Какая смешная! — выдохнул с искренней детской радостью. Вера почувствовала, как у нее ёкнуло сердце. Она прекрасно знала, как сильно сын мечтает о питомце. Но её аллергия на шерсть — лишь часть проблемы.

«Где взять время на прогулки, прививки, дрессировку? График и без того расписан по минутам между Петей, писательством и бесконечными организационными вопросами. Да и… — Нервно провела пальцем по предплечью, чувствуя рельеф татуировки — пышные цветы, скрывавшие шрамы от давней аварии. — Сбила машина, и я навсегда отказалась от мысли учиться водить. Такси, поезда, самолеты — да. Но не руль. Как бы я возила собаку к ветеринару?»

Пока эти мысли проносились в голове, молодой человек внимательно изучал Веру. Лишь сейчас поняла, как его быстрый взгляд пробегал по ней — от платья до сандалий. Не улыбнулся, хмыкнул — короткий, не то удивленный, не то одобрительный звук. Петя уже присел на корточки, робко протягивая ладонь к щенку.

— Мам, можно? — прошептал, не отрывая глаз от рыжего чуда.

Вера собралась с мыслями.

— Можно погладить Вашу собаку? — спросила вежливо, стараясь не смотреть прямо в глаза соседу. Его присутствие в замкнутом пространстве лифта ощущалось слишком явно. И высокий, и... пахнущий чем-то свежим и знакомым, как морской берег после грозы.

— Да, конечно, — голос прозвучал спокойнее, чем утром. — Он добрый, не кусается. Зовут Горыныч.

Петя осторожно коснулся хохолка на голове пса. Горыныч завилял обрубком хвоста и лизнул пальцы, вызвав счастливый смех. Парень наблюдал за трогательной сценой. Потом, после небольшой паузы, он добавил, глядя уже на Веру:

— Можно даже поиграть с ним на улице, если хотите. Он любит детей.

Лёгкое тепло разлилось по щекам.

«О как. Это что, приглашение погулять? Вместе?»

Странно. Неожиданно. Он же видел, что у нее ребенок. И разница... лет пять, не меньше. Хотя сейчас, в этом платье, может, и не так очевидно?

— Ну, мы вообще-то идем на набережную гулять! — выпалила чуть громче, чем хотела.

«Прозвучало как оправдание! Или… как приглашение?»

Она сама не поняла. Сказала и замерла, ожидая его реакции.

Он молчал.

Лифт мягко опустился. Динь. Двери распахнулись, впуская вечерний воздух, насыщенный запахом нагретого за день камня, моря и цветущих где-то рядом лип. Петя выкатил самокат и рванул вперед, к выходу, крича:

— Горыныч! За мной! Рядом!

Вера шагнула за сыном, пропуская его вперёд. Парень с собакой двинулся следом. В этот момент Горыныч увидел убегающего Петю и резко дёрнул поводок. Парень, не ожидая такого порыва, сделал шаг вперёд, чтобы удержать равновесие и не наступить на питомца.

Глава 5 И зачем тебе это?

Вечерний Геленджик обнял теплом, смешанным с солоноватой свежестью моря. Петя, забыв обо всем на свете, бросился к псу, едва хозяин отстегнул поводок. Горыныч, казалось, ждал только этого — завизжал от восторга и рванул навстречу сыну. Короткие лапки забавно мелькали на брусчатке.

— Мы вас, видимо, задержим с прогулкой, — засмеялась Вера, наблюдая, как сын пытается угнаться за рыжим комочком. Оглянулась на юношу. Он стоял рядом, молчаливый, руки в карманах шорт, наблюдая за весёлой игрой. Лицо в лучах закатного солнца казалось ещё более скульптурным, но в глазах до сих пор читалась какая-то неизвестная настороженность.

Молчание затягивалось. Они двинулись вдоль аллеи, ведущей к набережной, неспешно следуя за неугомонным дуэтом — мальчиком и щенком. Вера чувствовала его присутствие почти физически — большой, тихий, непонятный.

Вновь украдкой глянула на профиль, потом опустила глаза.

«Да уж, высокий, конечно, — констатировала про себя, сравнивая их рост. — Еле достаю головой до его плеча, хотя и сама не полторашка. Метр семьдесят у меня есть, а вот у него...»

Это осознание вызвало странную смесь неловкости и… чего-то первобытного в этой разнице в росте.

— А вы здесь давно живёте? — внезапно раздался его голос, прервав тишину. Звук заставил чуть вздрогнуть.

— Здесь квартира моих родителей. Они приглашают нас пожить на каждое лето с сыном. Когда как, но чаще мы остаёмся на два месяца. В августе-сентябре приезжают они. А сами, как и я, живут в Краснодаре. — Замолчала, решая, как обращаться. Начала на «вы» — так и стоит продолжать. — А… А вы тут постоянно живёте? — старалась звучать просто вежливо.

— Тоже на лето приехал… Ну не на всё… По делам, короче, — бросил небрежно, но взгляд был прикован к Горынычу, который теперь пытался стащить с Пети обувь. — Помогать отцу с рестораном… Недвижку посмотреть для себя.

«Продолжать спрашивать или лучше не стоит?»

Разговор давался с трудом. Чувствовалась его сдержанность, почти стена. И тут Петя, визжа от восторга, подхватил корги на руки и начал кружиться с ним, как в каком-то безумном танце. Пёс испуганно завизжал.

— Осторожней, Петя! Ему же может быть больно! Лучше отпусти!

— Та не, — парень махнул рукой, но шагнул ближе, на всякий случай. — Он привык. У нас во дворе постоянно дети его оккупируют, таскают, типа игрушку. Выжил пока, — проскользнула лёгкая усмешка, а глаза вновь вцепились в Веру.

«У нас…» — ухватилась за это слово.

Замолчала, ощущая скованность. Чтобы занять руки и отвлечься, достала из сумочки через плечо телефон. Открыла заметки.

«Описания чувств… — подумала, глядя на экран. — Для ромфанта подойдёт отрывок. Глава там как раз о неразделённой любви. Ирония судьбы — сидишь в тупике с собственным сюжетом, а тут ходячая загадка, вызывающая кучу непонятных ощущений».

Начала набирать: «Он рядом. Молчит. Высокий. Взгляд — замок без ключа. Чувствую себя…»

— А я вот из Москвы, — снова заговорил юноша, словно решив заполнить паузу. Стал громче. — Иногда сюда мотаюсь… Решил снять именно здесь квартиру, потому что… Район приятный, знакомый, и… недорого. Не хочется тратиться на пустяк лишний раз…

«Недорого? — Вера чуть не фыркнула, отрывая глаза от телефона. — Я слышала, тут на съем заоблачные цены, особенно в сезон. Интересно, что он считает «недорого»? Или это бравада?»

Невольно нахмурилась, изучая его поразительно прямой нос практически без переносицы. Что-то не сходилось. Дорогой хронограф на запястье, когда он придерживал лифт… И «недорого»?

Юноша, словно не заметив её реакции, продолжил, глядя куда-то в сторону моря:

— Так вы хотели пойти на набережную? Пойдёмте вместе тогда? — Повернулся, и в его глазах промелькнул…

«Вызов? Или надежда? Да не может быть… Просто вежливость!»

Внутри всё сжалось. Слишком быстро. Слишком… неловко. Она натянуто улыбнулась:

— Ну, с незнакомцами как-то не комильфо гулять… — развела руками, изображая легкое сожаление.

«Особенно с незнакомцами, которые смотрят как на привидение и врут про цены на аренду».

— Ах да, совсем забыл! — Он буквально вскинулся, точно вспомнив нечто очень важное. — Я — Андрей. — Протянул руку. Большую, с длинными пальцами.

Вера машинально протянула свою в ответ. Ладони соприкоснулись. Его кожа оказалась какой-то чересчур мягкой, однако хватка… сильной. И ещё… Едва улавливалась лёгкая дрожь в пальцах.

«Дрожь? — ахнула Вера. — У этого высокого, крепкого (к счастью, не прямо накачанного, просто спортивного) парня? Напряжен? Волнуется? От чего?»

— Вера, — ответила, резко отдёргивая руку. — А сынок Петенька, ему шесть… Скоро в школу! — Кивнула в сторону сына, который уже катал Горыныча на самокате, к явному неудовольствию пса.

Потом снова скользнула по Андрею взглядом — молодому лицу, открытому вороту рубашки, непринужденной позе. И решила поставить жирную точку.

— А мне тридцать, — произнесла чётко, твёрдо, глядя куда-то мимо его плеча. Точно выставляя невидимый пограничный столб.

«Вот. Тридцать. Мать шестилетнего ребёнка. Не строй иллюзий, мальчишка».

Глава 6 Разноцветные огни

Вечерняя набережная Геленджика встретила мягким гомоном, смехом детей, музыкой из кафе и сладковатым запахом жареного миндаля. Фонари, стилизованные под старинные, уже зажглись, протянув цепочки бархатистого жёлтого света вдоль белой балюстрады. За ней темнело море, успокоившееся после дневного бриза. Между фонарями перекинулись гирлянды — яркие, праздничные, как будто набережная нарядилась к их приходу. Народу было уже немало, несмотря на ранний сезон — парочки, семьи с колясками, компании молодежи.

Они почти молча шагали по «Черноморскому-2» к склону и перекрёстку, ведущему на набережную. Их шаги эхом разносились по улице, словно напоминая о его неуклюжей лжи. Лишь изредка кто-то из них бросал банальную фразу:

— Жарко сегодня…

— Да, народу много уже…

— Красиво подсветили…

Слова падали в тишину, как капли в пустой колодец.

Несколько раз Вере, конечно, хотелось сказать: «Знаете, нам тут надо… срочно!»

Притвориться, что Пете срочно в туалет, или ей самой нехорошо, или вспомнить про несуществующую встречу. Любой предлог, чтобы вырваться из этого тягучего кокона неловкости, который сплел его враньём и её безмолвным укором. Но каждый раз, когда она открывала рот, чтобы наконец озвучить отговорку, её останавливала абсурдность замысла. Или… нечто другое?

Она на краткий миг поднимала глаза от узкой дорожки под ногами или отрывала взгляд от Пети, катящего самокат чуть впереди, и смотрела… на него. Высокий. Широкоплечий. С профилем римского бога, или…

«Напоминает кого-то… Этого молодого американского певца, что Марго прислала… Как там его… Какой-то Бун, кажется? Тот самый, что прыгал с рояля во время песни в этом люрексом комбинезоне. Образ, конечно, скорее забавный, чем откровенно сексуальный…»

Но больше всего Вере почему-то вспомнилась не обтянутая тканью задница певца, на которую просила обратить внимание редактор, а открытая, начисто выбритая грудь.

«Фу! — внутренне поморщилась. — Ненавижу, когда у мужчин что-то побрито. Ну, кроме только одного места…»

И сразу сцепила зубы, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар.

«ЭТО ЧТО ТАКОЕ, ВЕРА?! Что за мысли… даже не крысиные, а какие-то, не знаю, кролиные?? Так можно сказать? Ага, писатель, ага… Оставим. Просто… ну очень приятное общество юнца. Согласна. Намного приятнее, чем болтовня с бабкой-соседкой про ревматизм или обмен родительскими страшилками с очередной мамашей».

Так отговорка умирала на губах. Они шли дальше.

Дорожка, пролегавшая вдоль проезжей части, резко сузилась. Ещё и встречный поток — люди, возвращавшиеся с пляжа с сумками, ковриками и сонными детьми на руках — заставил их прижаться к самому бордюру.

— Петя, слезь с самоката, — скомандовала Вера, беря сына за плечо. — Стоим, пропускаем.

Она старалась жаться как можно ближе к краю, пропуская толпу. В какой-то момент, отступив ещё на шаг, зацепилась каблуком сандаля за бордюрный камень, потеряла равновесие и, потянув за собой Петю, пошатнулась прямо на проезжую часть. Сердце упало — но в ту же секунду крепкая рука схватила её за запястье, а другая уверенно обхватила локоть, придерживая. Пальцы Андрея скользнули вверх, к плечу, мягко, но твердо ставя её на место.

— Ох, спасибо! — вырвалось и прозвучало неестественно высоко, совсем как у подростка.

Подняла на него взгляд, поймав напряженное выражение лица. Смотрел не на неё, а поверх голов прохожих, в толщу уходящих людей, хмурясь.

— Пойдемте дальше… Андрей?

— Да я искал того скуфа на скутере, что тебя толкнул плечом, когда проезжал…

— А я и не заметила, что меня кто-то толкнул, думала, сама перецепилась…

— Ладно, пошли. — Его рука всё ещё лежала у неё на плече — тёплое, тяжеловатое пятно контакта. Вера сразу хотела увернуться, сделать шаг в сторону, но дорожка оставалась узкой, а люди всё шли.

Они двинулись вперёд — Вера, крепко держа Петю за руку, а Андрей… по-прежнему придерживая её за плечо. Кожа живота (при чём здесь живот, вроде бы?) под тонкой тканью платья горела.

«Это что, охрана? Или просто не хочет, чтобы я упала под машину?»

Чувствовала каждый его палец. Наконец узкий участок закончился, тротуар расширился, и Андрей убрал руку так же естественно, как и положил. Вера чуть выдохнула, незаметно потёрла плечо. Снова шли наравне, почти в молчании.

Потом он спросил, глядя прямо перед собой:

— Купались сегодня?

Вера мысленно скривилась.

«Ответ, что я не очень люблю купаться, прозвучит странно, поэтому улизнём полуправдой».

— Так, ноги мочили, — ответила быстро. — Но вода уже хорошая, градусов восемнадцать…

— Да все двадцать! — оживился Андрей. — Я люблю прыгать с пирса у папы и плыть к яхте. Вообще круто!

Он замолчал, явно прочитав на лице Веры немой вопрос: «С пирса папы? Это ещё что за интересное словосочетание? К яхте? Да уж… Папик явно не бедствует». Вера решила перевести тему:

— Ну да, надо искупаться, пока людей не так много, а то в июле уже будет тьма.

Глава 7 Просто отличный финал

Андрей привел их в большой, шумный парк аттракционов, раскинувшийся прямо на берегу. Огни, музыка, смех — здесь царил настоящий праздник. Петя прыгал на месте от нетерпения.

— Вот! — торжествующе объявил Андрей. — Безопасно, весело и вид отличный!

Петя сразу потянул Веру к ярким машинкам автодрома. Горыныча пришлось привязать к ограде. Однако из-за усталости он будто бы и не возражал.

— Мама, давай вместе!

Вера согласилась, усадив сына рядом в одноместную (но тесную для двоих) машинку. Андрей выбрал себе такую же.

— Готовы? Погнали! — крикнул он, пытаясь уместиться за рулем.

Вера не смогла сдержать смешок. Андрей втиснулся в пластиковое кресло с явным трудом. Длинные ноги неестественно согнулись, мощные колени буквально упёрлись ему в подбородок. Он выглядел как взрослый медведь, застрявший в игрушечной машине.

— Чертовски тесно! — проворчал, а глаза смеялись. Его машинка затряслась и рванула с места, скрипя пластиком под его весом.

Поначалу всё было весело и невинно. Петя визжал от восторга, крутя руль. Вера пыталась управлять, смеясь над их неуклюжими попытками и над тем, как Андрей ерзал в своем тесном заточении. Но очень скоро стало ясно, что Андрей играет в свою игру. Не просто гонял — целенаправленно устраивал таран. Причём не просто врезался, а делал это так, чтобы его машинка боками с силой терлась о их «транспорт», вызывая резкие толчки и вибрацию.

После первого такого «контакта» Вера вскрикнула от неожиданности. Петя засмеялся:

— Ой, дядя Андрей нас толкает!

Андрей, дернувшийся в своей кабинке от удара и чуть не стукнувшийся подбородком о колено, крикнул:

— Сорри! Не вписался в поворот!

Ухмылка сквозь тесноту сжатых ног выглядела особенно наглой. Он отъехал, развернулся с трудом и снова направил свою машинку прямо на них.

Вера чуть прижала Петю к себе. Удар! Их качнуло. Андрей аж подпрыгнул на сиденье, колени ещё выше поднялись к лицу. И в этот момент она увидела. Поймала взгляд. Он смотрел не вперёд, не на Петю, не на её испуганное лицо. Его сияющие глаза были прикованы… к её ногам. Вернее, к подолу короткого платья, который от толчка взметнулся вверх, обнажив бедра.

«Он… он специально!» — мысленно ахнула Вера. Жар стыда и гнева залил лицо и шею. Она порывисто отдёрнула тонкую ткань. Нелепость его позы только усиливала её возмущение — даже в таком комичном положении он умудрялся быть наглым!

Но Андрей уже отъехал, с трудом развернул свою «тележку», сделал круг и снова нацелился на них. Лицо оставалось сосредоточенным, а взгляд…

Снова врезался. Колени болезненно стукнули о пластик руля, и снова платье Веры, защищавшей Петю рукой, вздыбилось. И тут же увидела, как глаза этого нахала скользнули по её обнаженной коже, прежде чем он с фальшивой невинностью крикнул:

— Ой, простите! Тормоза и рулевое у меня походу сломались! И ноги затекли!

«Тормоза?! Рулевое?! Да ты там просто не помещаешься, подглядывайльщик!» — яростно подумала Вера, пытаясь одновременно рулить, придерживать платье и успокаивать начинающего пугаться Пети. Эта хамская игра, этот открытый, голодный вид из-за его собственных коленей… Он пользовался ситуацией!

Когда их время закончилось, Вера вылезла из машинки, вся красная, стараясь не смотреть в сторону Андрея, который с облегчением выкарабкивался из своей пластиковой ловушки, разминая затекшие ноги и спину.

— Весело? — спросил, насмешливо поблёскивая глазами. Затем потянулся, казалось, выпрямляясь до своих полных двух метров после тесноты.

— Очень, — процедила Вера, разглаживая подол. — Особенно твои… «тормоза» и габариты. Надо было брать трактор.

Он только рассмеялся, не отрицая, и похлопал себя по бёдрам.

— Ну, зато маневренный! Особенно… в боковых столкновениях!

Через пару минут Петя уже пытался сбить мишень в тире (Андрей «помогал» ему, смешно прицеливаясь вместе), и наконец они втроем зашли в кабинку колеса обозрения. Петя тут же прилип к стеклу, впитывая открывающуюся панораму ночного Геленджика с высоты.

Вера тоже смотрела вниз, на огни, на тёмную гладь моря, подсвеченную луной… но постоянно чувствовала на себе взгляд. Повернула голову. Андрей сидел напротив. Смотрел не на вид. На неё. Не ощущалось прежней загадочности или оценки — просто… внимание. Интерес. И от этого внимания ей вдруг захотелось провалиться сквозь пол. Потупилась, нервно теребя край платья.

«Надо уходить. Сейчас же».

Когда кабинка коснулась земли, Вера сразу же вышла, стараясь говорить бодро:

— Отлично покатались! Петя, доволен? Но нам пора. Заказываю такси.

Полезла в сумочку за телефоном.

— Уже вызвал, — Андрей протянул ей экран своего смартфона с открытым приложением. — Через пять минут будет.

Вере стало неприятно. Очень. Эта навязчивая инициатива.

— Скажи, пожалуйста, куда скинуть потом деньги, ладно? — протараторила, в попытке нейтральности, но в голосе заскрипела сталь.

Андрей поджал губы и коротко, решительно помотал головой: «Ну не неси ерунды!»