Воспоминания о ней (или)

Иногда я думаю о ней. Будто погружаюсь в самый страшный кошмар в середине яркого сна. Я вспоминаю ее ресницы, искрящиеся от солнечных лучей. Слегка небрежные ногти на руках. Задумчивое лицо, словно в ее жизни каждый день происходило столь нечто важное. И улыбку, иногда неискреннюю. Прошло уже столько долгих лет, но, закрывая глаза, я вижу все так отчетливо, точно не прошло и недели. Чувствую запахи. Слышу довольно знакомый и одновременно чуждый мне голос. Ощущаю прикосновения. В общем, всплывают сцены, будто смотрю покадровый фильм.

Мы редко разговаривали о чем-то правда важном. Точнее, я… Она же могла ночами изливать все то, что так сильно бередило ее сердце и убивало изнутри. То, о чем мог знать только я. Но этого я не ценил. Я мыслил о своем, что толком не имело значения. Моя личность дрейфовала на волнах по бездонному океану в поисках своей самости. Чувства мои были тогда (или сейчас тоже) крайне скудные и несовершенные, от чего ощущение глухого отчаяние отдавало где-то под ложечкой, вставая комом в горле. Да и вообще, как мне кажется сейчас, человеческая сущность излишне несовершенна и слаба - она как огромный клубок ниток которые никому не получается распутать. Я честно пытался вслушиваться в ее слова, я правда хотел ее понять. И все же - я ее слышал, но не слушал.
Я часто оправдывался (или оправдываюсь).

- Как прошел твой день?
- Неплохо.
- А твой?
- Мой тоже.
Очередное вранье.

Пожалуй, мы много друг другу лгали. Сами того не замечая. Думаю, мы искренне этого не хотели, однако все выходило само собой. Мы осознавали, что многое понять и принять мы просто не можем.

Иногда я вижу ее на улицах, в барах, супермаркетах и кинотеатрах. Наблюдаю, как ее волосы просачиваются сквозь толпу людей, как она вдумчиво разглядывает полки с газировкой и неотрывно следит за сюжетом фильма. Но это не она. Мой мозг просто хочет ее видеть. И раз за разом, проходя мимо незнакомки, я лишь удостоверюсь в собственной иллюзии. В магазинах я вижу банку вишневой колы, которую она так сильно любит (или любила). Смотрю фильм «Леон» и лишь в конце понимаю, что она его обожает (или обожала). Наблюдаю за жирафом в зоопарке и вспоминаю, как она им восхищается (или восхищалась). Я все еще курю сигареты, которые мы курили вместе, но не придаю этому значение.
Даже и не знаю, зачем я все это помню.

Иногда я вспоминаю, как мы ссорились. Моему гневу не было предела.
Я кричал.
Она молчала.
Она говорила.
Я кричал.
Она плакала.
Я молчал.
И царившая вокруг бессмысленность обрушивалась на нас, словно мы нагие и беззащитные стояли под ледяным дождем.
“Послушай меня”, - говорила она, - я не слушал. “Послушай меня”, - говорил я, - и она слушала. Мы не понимали другу друга. Точнее, я не понимал… Мы мирились, когда остывал мой пыл, и ее эмоции доходили до нуля, превращаясь в оглушительную пустоту. Я извинялся, но не чувствовал вины. Она прощала, но не до конца.

Я часто молчал.

Она сидела на полу напротив большого зеркала. Куда-то собиралась, аккуратно наносила макияж. На ней была длинная рубашка цвета моря, которая слегка прикрывала ее низ. Ей очень шла эта рубашка.
Она пристально всматривалась в свое лицо, замечая каждый изъян (хотя их не было). Она не любила (или не любит) свою внешность. Она всегда считала (или считает) себя некрасивой.
Я лежал на кровати справа от нее (или слева), изучая ее отражение в зеркале. Мне казалась она красивой. Тогда мы уже долго любили друг друга (или любим).
Я смотрел на нее и думал о себе.
Смотрел на себя и думал о ней.
Я думал, как же удивительно, - я знал ее чересчур хорошо и одновременно каким-то образом недостаточно.
Позади меня (или нас) находилось окно. Через него можно было увидеть, как легкие порывы ветра покачивают ветви деревьев. Теплые лучи солнца просачивались в нашу (или ее) комнату, вырисовывая абстрактные картинки на стене. На улице стояла середина весны. Примерно то время, когда настроение терпится в высь, но в душе скребутся кошки от непонятной печали.

Я молчал.

Она накрасила губы в нежно-розовый оттенок и нанесла сверху блеск. Мне нравилось. Нарисовала стрелки на глазах и нанесла тени золотистого цвета. Мне нравилось. Потыкала себе чем-то по лицу (думая, какое оно некрасивое), отчего появилась имитация веснушек. Мне нравилось.
Я, не отрываясь, смотрел в ее глаза. И где-то на затворах своего существа понимал, что за ними ничего нет. Понимал, что глубокая тоска, которую, как мне казалось, я замечал в ней, была на самом деле моей собственной.
Как глупо с моей стороны.
Как глупо со стороны нас.

Почти закончив, она взглянула на меня в отражении и улыбнулась своей коронной девичьей улыбкой. И, вспоминая сейчас, осознаю, что в тот миг во мне что-то поменялось.
Хрук…
И все. Одна шестерня дала сбой.
Именно в ту секунду, как ее улыбка на мгновение украсила наш мир - во мне сломалось нечто очень важное. Точно так же в зимнюю пору громоздкие хлопья снега, соединяясь воедино, ломают хрупкие ветки деревьев.

Хрук…

Я посмотрел на нее, и наши взгляды встретились. Будто мы герои книги и ранее не любили (или любим) друг друга. Мне хотелось что-то сказать. Хотелось быть не банальным. Я жаждал найти хоть одну фразу, чтоб нам обоим стало легче. Но я, как обычно, ничего не нашел. Луч света из окна озарил ее лицо, и на секунду проявился цвет ее глаз. Изумрудный.
Тогда она спросила:

- О чем думаешь?
- О тебе. - слегка помедлив, ответил я.
Я соврал.