Восточная сказка

Пролог

Книга посвящается удивительному человеку, сильной женщине и замечательному другу Марине Балафин. А также всем девочкам чата Болтушек, моим преданным подписчикам и читателям.
От автора.
Пролог
1980 год. Афганистан. Панджшер.
Небо над ущельем уже потемнело, и холодный горный ветер, пронизывающий до костей, приносил с собой запах пыли и гари. Днём здесь стояла невыносимая жара — температура поднималась до сорока градусов, а ночью резко падала, превращая воздух в ледяное одеяло. Вдалеке глухо гудела артиллерия — снова работали по кишлакам, где засели духи. Война не давала передышки.
Сагатов, немолодой уже полковник, с тяжёлым сердцем шагал среди павших. Сколько ребят здесь полегло... Совсем юные, жизни не видавшие. Со школьной парты — сразу на поле боя.
«Почему они? Почему не я?» — думал он, с горечью оглядывая лица погибших. Он уже вывез свой батальон, вернее, то, что от него осталось. Но сам отказался садиться в вертушку. Без друга он не вернётся. Не может.
— Рахим! — вдруг крикнул Сагатов, заметив знакомую фигуру у края ямы. Он бросился вперёд, не чувствуя боли в ноге и не замечая своей хромоты. — Назаров! Живой! — радостно выдохнул он, подбегая к другу.
— Марат... — прохрипел Рахим, едва Сагатов поднял его голову. — Оставь меня... Я не жилец.
— Отставить! — резко оборвал его Сагатов, пользуясь своим старшинством по званию. — У тебя внук скоро родится. Кто из него мужика будет делать, если не ты? Ну или внучка, — добавил он, уже взваливая на себя тяжёлое тело друга. — Кто охранять будет принцессу рода Назаровых?
— Внук... — с искаженным от боли, но довольным выражением лица прошипел Рахим. — Будет внук. В моём роду только мужики рождаются.
— В моём, похоже, тоже, — с горькой усмешкой вздохнул Сагатов. — Жена рожать больше не сможет. Говорит, спасибо скажи, что двух богатырей тебе родила. А я дочку хотел... Очень.
— Ничего, Марат, — слабо улыбнулся Рахим. — Не родилась дочка, родится внучка. И будет красавицей, такой, что джигиты головы будут терять.
Сагатов, стиснув зубы, шаг за шагом тащил друга, стараясь не думать о боли, пронзающей ногу и спину. Каждый шаг отдавался огнём в измученном теле, но останавливаться было нельзя. Назаров терял силы, истекал кровью, каждая минута была дорога.
Вокруг лежали тела – юные, едва вступившие во взрослую жизнь, и он мысленно прощался с каждым из них, с каждым юнцом, которого не уберег.
— Если родится внучка, отдашь её за моего внука? — вдруг, сквозь боль, шутливым тоном спросил Назаров.
Сагатов на мгновение замер, потом хрипло рассмеялся.
— За твоего отдам! — не раздумывая, ответил он. — Знаю, ты воспитаешь его настоящим воином, защитником. Таким, как его отец. Твой старшой — молодец! Доказал, что мужик. С пулей в ноге и наградами на груди вернулся к матери, к жене.
— Доказал… — задумчиво протянул Назаров. — Младшего бы уберечь от этой проклятой войны. И твои щеглы ещё совсем маленькие. Вырастут — тоже ведь в Афган проситься будут.
— Не будут, — уверенно ответил Сагатов. — Закончится война к этому времени.
Назаров прикрыл веки, мысленно взмолившись о мирном времени для всего подрастающего поколения.
— Поклянись, что внучку отдашь за моего внука! — прохрипел он, цепляясь за шею друга.
— Даю слово офицера, — твёрдо произнёс Сагатов, крепче прижимая друга к своей спине.

Глава 1

Глава 1
Сания Сагатова
Смотрю на него и понимаю — я пропала.
Сердце трепетно стучит, замирает и вновь пускается в бешеный пляс. Дыхание сбивается, тяжелеет, а в груди разливается то самое тёплое, щемящее чувство, от которого кружится голова.
Это любовь с первого взгляда. Не первая, конечно, но, наверное, самая невозможная. Потому что есть тот, кто всеми фибрами своей души будет препятствовать этой любви — моя бабушка. Она считает таких, как он, опасными.
Да, он огромный, мрачный, внушает страх, но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Смотрю на него и решаюсь подойти первой, чтобы познакомиться.
Он стоит у припаркованной машины, на краю проезжей части, такой красивый и статный, дрожа от холода и поджимая хвост.
— Привет, дружок? — мягко говорю я, присаживаясь на корточки. — Ты замёрз, да? — провожу рукой по его мокрой и грязной шерсти.
Пес настороженно смотрит на меня, уши прижаты, хвост поджат ещё сильнее. Глаза такие печальные, что сердце обливается кровью и требует позаботиться о нем. Если бы это было возможно.
—Ты голоден? — достаю из сумочки открытую пачку кириешек и протягиваю ему.
Пёс осторожно нюхает их, щекоча мою ладонь своей мохнатой мордой и тёплым дыханием.
— Ну давай, — говорю я, улыбаясь. — Они вкусные, со вкусом сыра и зелени.
Наконец, он подхватывает зубами один сухарик и с благодарностью начинает жевать. Я даже вижу, как на его мордочке появляется едва заметная улыбка.
— Прости, дружок, что ничем не могу больше помочь. Если б была моя воля… — тяжело выдыхаю. — Но бабушка будет категорически против. Она не разрешает мне ни собак, ни кошек, ни даже рыбок. Максимум, о ком я смогла заботиться, это улитка. И то одна. Померла беднажка от тоски. — опять тяжело вздыхаю. — Разве может улитка жить одна? Ей, как и всем существам, нужна пара, понимаешь?
Пёс кивает головой, словно в действительности понимает меня. Он хоть и огромный, и выглядит немного страшновато, сердце у него доброе, я это чувствую. Его глаза, такие глубокие и умные, смотрят на меня с безграничной преданностью.
— Барсик, — шепчу я в умилении. — Давай, ты будешь Барсиком.
Пёс опять кивает — ему нравится его новое имя. Он с жадностью жует сухарики и виляет хвостом, будто благодарит меня за этот маленький подарок. Я протягиваю руку, чтобы погладить его, но вдруг где-то во дворах на противоположной стороне дороги раздаётся лай.
Барсик настороженно задирает голову, его уши напрягаются, а взгляд устремляется в сторону звука. Я чувствую, как его тело напрягается под моей рукой, и в следующую секунду он резко срывается с места.
— Барсик, нет! — кричу я, пытаясь схватить его, но он уже делает прыжок на дорогу.
Всё происходит слишком быстро. Раздирающий звук клаксона, визг тормозов, удар… и Барсик отлетает на середину дороги. Сердце замирает, мир вокруг будто останавливается. Я бегу к нему, не чувствуя ног, не слыша ничего, кроме собственного учащённого дыхания.
— Барсик! — зову я, падая на колени рядом с ним. Его тело лежит неподвижно, но я вижу, как его грудь тяжело вздымается и опускается.
— Сука! — раздается мужской голос.
— Держись, Барсик, держись… — шепчу я, гладя пса по голове. — Зачем же так гнать?! — взрываюсь на мужчину, который схватившись за голову причитает над своей фарой.
Подумаешь, фара. Здесь жизнь собачья.
— Твоя собака? — он вдруг замечает меня.
— Да! И вы её убили! — произношу с ревом, так как сил нет смотреть на умирающего Барсика.
— Она выбежала на дорогу, — оправдывается мужчина , размахивая руками. — Надо же на привязи держать таких собак. Не собака, а телёнок какой-то! — возмущается он.
Но мне не до его возмущений, я плачу над Барсиком, понимая что не смогу ему ничем помочь. Он слишком огромный ,чтобы поднять и оттащить хотя бы на край дороги.
Бедненький, ему же больно.
Как только земля носит таких людей, которые гоняют на скорости и сбивают собак?!
*******
Санжар Назаров
Погода — полная хрень. Дождь льёт с самого утра, то переходя в мелкую морось, то вдруг превращаясь в снег.
Для службы погодные условия не имеют значения — наружка осуществляется сутками напролет.
Ребята устали. Вымотанные, невыспавшиеся, голодные, они уже несколько дней не видели свои семьи. Заменить их некем — сотрудников катастрофически не хватает. Еду к ним сам, хотя это уже давно не в моей компетенции. Хоть кого-то из них подменю.
Телефонный звонок отвлекает буквально на секунду. Бросаю взгляд на экран и хочу нажать на отбой, но краем глаза замечаю, как что-то мелькнуло. Тень. Быстрая, молниеносная.
Инстинктивно жму на клаксон, ногой — по тормозам — поздно. Звук удара, глухой и оглушительный. Металлический скрежет, резкий и пронзительный. Машину резко бросает вперёд так, что ремень безопасности впивается в плечо, удерживая меня от удара головой об лобовое стекло.
— Чёрт! Что за хрень?! — вырывается у меня, пока я пытаюсь прийти в себя.
Выбираюсь из машины, и первое, что вижу, — собака. Нет, не собака, а медведь какой-то. Огромный, лохматый. Над ним склонилась девчонка, плачет и пытается привести в чувства. Прям картина из детской сказки какой-то.
Такого медведя даже танком не раздавишь, очухается и побежит дальше.
Осматриваю машину: фара вдребезги, номер искорежен, бамперу, походу, тоже пиздец.
— Сука…— не сдерживаясь, хватаюсь за голову.
Только этого гемора мне не хватало. Страховщиков вызывать бесполезно — без протокола ГАИ ничего не оформят. ГАИ? Да хрен с ними!
— Зачем так гнать?! — вдруг орёт девчонка, разворачиваясь ко мне.
Раздраженно бросаю на неё взгляд и замираю. Думал маленькая совсем, подросток. Со спины так и выглядит, худенькая, в простенькой курточке. А сейчас смотрю, девушка, лет 18-20. И красивая. Очень. Просто куколка.
— Твоя собака? — спрашиваю, немного растерявшись.
— Да! И вы её убили! — произносит она и пускается в рев. Убивается так, будто с любимым расстаётся.
Я сглатываю. Чёрт. Не могу смотреть не её слезы.
— Она сама на дорогу выскочила, — оправдываюсь. — Надо же на привязи держать таких собак. Не собака, а телёнок какой-то! — возмущаюсь я.
Кто вообще держит таких собак в городе? Ей бы волков давить в лесу, а не по дорогам носиться.
— Изверг, — доносится с тротуара голос проходящей мимо старушки.
— Для них что людей давить, что собак… — дед бухтит, тростью машет, явно в меня запустить её хочет.
— Бедная собачка… — маленькие школьницы с жалостью смотрят на этого бизона. — Ей бы жить да жить… — прискорбно вздыхают.
Бляяя, ещё бы журналистов из новостных каналов, и слава безжалостного убийцы собак мне обеспечена.
Я перевожу взгляд то на одного, то на другого, на девушку, которая всё ещё горько рыдает над собакой, и начинаю чувствовать себя каким-то монстром. Вернее идиотом.
— Да чего вы все?! Она сама на дорогу выскочила! Я не специально! — почти мямлю под натиском осуждающих и приговаривающих взглядов.
Раздражённо достаю телефон. Быстро открываю карту, ищу ближайшую ветклинику. «Верный друг» — всего в двух кварталах отсюда. Отлично. Набираю номер.
— Ветеринарная клиника, здравствуйте, — раздается женский голос
— Девушка, срочно нужен ветеринар!
— Что случилось?
— Собаку сбила машина! Она жива, но ей нужна помощь!
— Поняла. Собака в сознании?
— Ну… — смотри на морду пса — трагично закатывает глаза, вызывая у девчонки ещё больше паники, — в отключке.
— Дышит?
— Да, но как-то тяжело.
— Хорошо. Как зовут?
— Санжар.
— Собаку как зовут? — раздражённо вздыхает она.
— Ёб…прст — гневно выпаливаю и бросаю взгляд на девчонку.
— Барсик, — всхлипывает та и опять принимается причитать.
Охренеть кличка у этого бизона. С таким погонялом я бы тоже под машину бросился. Подозреваю, так оно и было. Чистое самоубийство.
— Барсик. Можете отправить врача?
— Не могу. Врач на вызовы не выезжает. Хотите помочь питомцу — привозите сами, записала вас на пять, — быстро произнеся, бросает трубку.
Капец!
Девчонка не слышала, что сказала мне ветистеричка. Смотрит на меня щенячьими глазами, полными надежды. А я замираю, зависаю на этих глазах. Не могу больше видеть в них слёзы.
Хочется её успокоить, приласкать. Таких красоток радовать надо , а не доводить до слёз.
Бросаю взгляд на мохнатое чудище, потом на свою машину. Даже не знаю, кого или чего жалеть больше.
Салон внутри — «белый жемчуг», свежий, чистый. А собака… Блять. Даже постелить нечего.
В багажник? Да этот бизон хрен туда влезет!
На самом деле там реквизиты: липовые номера, поддельные стволы, и сумка набитая меченными купюрами. Багажник открывать нельзя! 🚫
Снимаю пальто, пиджак, закатываю рукава. Сегодня я решил стать героем для одной прелестной куколки. Надо как-то реабилитироваться в её глазах прежде чем у нас начнутся отношения. Может, даже уже этой ночью начнутся. Должна же она меня отблагодарить за спасение её верного друга.
— Поехали, — отодвигаю девчонку от пса и склоняюсь над ним. — Отвезем его в клинику, а то он не доживет до приезда ветеринара.
Не говорить же мне ей, что ветеринар вообще не приедет.
— Барсик, слышишь все будет хорошо, — сквозь слезы улыбается она. — Дядя тебе поможет.
Чего? Какое ещё нахрен дядя? Мне всего-то тридцать три. Может, из-за отросшей щетины она меня в дядьки записала.
Сажусь на корточки, поглаживая щетину (свою, не собачью) и прикидываю, как бы поднять эту тушу. От него разит, будто он уже неделю как разлагается. Если бы сам лично не сбил, так бы и подумал.
Просовываю руки под голову и брюхо, напрягаюсь и поднимаю. Тяжёлый, собака.
— Ты когда его мыла в последний раз? — не выдерживаю я вони. — От него дерьмом несет как от навозной кучи.
Фу, задыхаюсь. Походу, сдохну раньше этого пса.
— Не говорите так, он все понимает, — восклицает она и открывает дверь салона.
Пёс реально в этот момент глаз открывает, на меня им смотрит и что-то хрипит типа «сам то когда мылся, идиот?» Идиотом себя и ощущаю. По собственной воли эту кучу дерьма в новую машину запихиваю.
Сердце кровью обливается — «белый жемчуг» оплакивает. После этой туши ни одна химчистка не исправит дело. Хана моей машине. Новую надо покупать.
— Аккуратнее, — причитает девчонка, пока я запихиваю пса в машину.
Куда уж аккуратнее? Я даже баб в кровать так не укладываю как этого кабана.
— Держись Барсик, скоро будем на месте, — запрыгнув на переднее сидение, успокаивает она своего пса.
Всю дорогу только назад и оборачивает. Смотрит на него и причитает. Просит не закрывать глаза, не уходить. Уже и сам переживаю, как бы пес не окочурился. Если сдохнет, хрен девчонка подпустит меня к себе приласкать. Точно не простит.
Еду и молюсь. Заговорить с ней не решаюсь. Сначала спасу пса, потом благодарность приму. Сполна. За разбитую фару, за раздолбанный бампер, за салон в дерьме, за вонь как из канализации и за надорванную поясницу. Потом по второму круге за всё то же самое и во всех позах, какие только бывают.
— Куда пса? — залетаю я в ветклинику с этим кабаном на руках.
Добираюсь до процедурной скидываю пса и понимаю, что уже совсем не чувствую рук. Сам ничем не отличаюсь от него, весь в его дерьме. Пока врач осматривает решаю хоть как-то избавиться от грязи и вони.
— Я сейчас подойду, — говорю девушке и ветеринару.
— Угу, — кивает она, не отводя молящегося взгляда от пса. На меня бы так посмотрела.
Нахожу уборную и смываю с себя всё дерьмо. Мою лицо, руки, рубашку в урну кидаю, хорошо, что под ней футболку надел. Повторно мою все. В третий раз. Вонь уже въеться в кожу успела, что ли? Не могу избавиться от нее. Не пойду же я с такой вонью девчонку успокаивать? А хочется уже начать.
Выхожу и сажусь напротив процедурной. Заходить внутрь не решаюсь. Видеть этого пса не могу.
Только подумал о нем, как дверь открывается и выбегает... пес. Живой и невредимый. На своих четверых, даже не хромает. Радость-то какая. Куколка точно счастлива теперь.
За ним ветеринар шагает. Выходит и закрывает дверь.
— С собакой все в порядке, просто шоковое состояние, — говорит он.
— Хорошо, а где его хозяйка? — в непонятках, разинув рот, смотрю, как он дверь процедурной на ключ запирает.
— Кого его?
— Ну пса этого, Барсика.
— Это она.
— Кто она?
— Барсик — это девочка.
Охренеть! Это же надо назвать сучку Барсиком.
— А где хозяйка его? Её.
— Ушла.
— Как ушла? А собака? — вообще не врубаюсь.
— Сказала, что она дворняжка.
— Что?! Как дворняжка? — зависаю.
Это что, развод такой? Стою как придурок и ничего не могу понять. Уже даже не идиотом, а дебилом себя ощущаю.
— Вот, с-сука! Это я не вам, — кидаю, ветеринару в ответ на его злобный взгляд и выхожу.
Подхожу к машине и понимаю, что развели меня как самого последнего лоха. Просто гениальным способом. Я же машину не закрыл. Багажник открыт, номера и стволы на месте, сумки с баблом, хоть и меченым, нет.
Пиздец мне и моим погонам.

Глава 2

Год спустя
Сания.
Последний экзамен – сдан на отлично. Международное право считается одним из самых сложных предметов на моем факультете. Сдать его с первого раза у самой Эвелины Эдуардовны? Практически утопия. Но я справилась.
Папа может гордиться мной. Всё как он хотел.
Вот только моё призвание – не международные отношения, а журналистика. Я с детства мечтала стать военным корреспондентом, представляла, как работаю в горячих точках, освещаю события прямо из эпицентра конфликта. На самой передовой. Но, пока у меня нет возможности бороться за мир во всем мире, я борюсь за права животных, за чистый воздух и безопасность в своем городе. Кстати, что касается последнего, у меня неплохо получается. Я уже вышла на след наркоторговцев и готовлю статью для их разоблачения. Это будет громкий материал.
Жаль, что папа не поймет. Он не видит меня журналистом, вообще никаким деятелем не видит. Для него диплом – всего лишь престижная корочка, с которым не стыдно замуж дочь выдавать. Ведь настоящее призвание женщины, по его мнению, – выйти замуж и рожать детей. Грозится, что сам найдет «настоящего мужчину, военного, который сможет укротить мой нрав», и выдаст за него.
А это точно не для меня. Я не мама, чтобы колесить с мужем по гарнизонам, жить в какой-то глуши, день за днем слушая строевой марш. Да я вообще замуж не выйду! У меня, папочка, совсем другие планы на жизнь.
— Сань, держи зачетку, — ко мне подлетает староста группы, Арсен.
— О-о, давай, — беру зачетку и сразу открываю её, чтобы порадовать свои глазки словом «отлично». Но вместо этого вижу «удовлетворительно».
— Что?! — вскрикиваю.
Этого не может быть? Перелистываю на первую страницу.
Саматова Сания Сагадиевна. А я - Сагатова Сания Саламатовна.
Ну как можно было нас перепутать?!!
— О нет, Арсен, это не моя! — раздраженно вздыхаю. — Ну сколько можно?! Ты опять перепутал зачетки! — аж плакать хочется.
— Да ты че! Значит, она твою забрала, — виновато произносит он, заглядывая в зачетку.
— Где теперь ее искать? — я готова придушить этого Арсена.
Настроение — ноль по Фаренгейту. Пока ехала в универ, из сумки сперли кошелек. Денег там почти не было, но жалко сам кошелек, удостоверение и проездной. А теперь ещё и зачетка не моя.
Последний экзамен был, а это значит, что до середины сентября я эту Саматову не увижу. Ни номера телефона, ни адреса её я не знаю. Она вообще в универе редко появляется. Говорят, у нее жених крутой, он и разводит все экзамены ей.
— Тебя подвести? — подмазывается Арсен.
— На чем? На трамвае? — недовольно фырчу.
Нет, я не снобка, Арсен хороший парень. Пусть и не «крутой», зато явно поступил своим умом, без папиных денег и связей. Такой же, как я — из простой семьи. Но сейчас мне не до его ухаживаний.
От навязчивого внимания Байжанова избавиться бы. Он у меня поперек горла стоит со своими подкатами. Считает себя центром Вселенной, звезда универа. За два года, что мы учимся вместе, кажется, только я не попала в его список трофеев. И похоже, именно это его больше всего раздражает.
— Сагатова, ты всё?
Ну вот, вспомнишь черта — он и явится.
— Поехали, домой отвезу, — красавчик делает мне одолжение, и я должна как минимум писаться от счастья.
— Спасибо, я с Каримовым. На метро, — хватаю за руку Арсена, который, кажется, уже передумал меня провожать. Стоило ему увидеть Байжанова, как весь его романтический настрой испарился. Кавалер явно не готов бороться за даму своего сердца.
— Думаешь, Каримов метро до заставы заставит ехать. Или ты передумала уезжать сегодня?
А это что ли? Я и забыла, что сказала ему о своем отъезде сразу же после последнего экзамена. Но пока я не спешу домой. У меня важное дело наклеивается. Разоблачение века. Статья-бомба. Поеду домой на выходные. А Байжанову об этом знать не обязательно.
— Исчезни! — Байжанов брызжет слюной в сторону Арсена, и тот послушно удаляется, даже не попытавшись возразить.
— Куда?! — ору Арсену вслед и кидаюсь в его сторону. — Конспект верни!
— Какой конспект? Я не брал у тебя ничего!
Гад. Совсем бесхарактерный.
— Сагатова, жду на стоянке! — бросает Байжанов как приказ.
Что хорошо — у него нет привычки бегать за девушкой в прямом смысле слова. Так что, развернувшись и от души показав ему средний палец, я продолжаю бежать за Каримовым. У меня ведь нет проездного. Пусть оплачивает мой проезд — за то, что зачётку про… прозевал короче.
*****
Фотошоп - великая сила, я вам скажу. Несколько кликов и готово. Мое лицо красуется на полуобнаженном теле. Фотосессия в откровенном наряде прошла успешна. Сама себе завидую в своей гениальности. Надеюсь, никто не будут проводить экспертизу на подлинность фотографий. А так - всё смонтированно на высшем уровне. Комар и носа не подточит.
Ещё пару кликов — и фотки уже на номере закладчика. Канат — соседский мальчишка. Поймала его, когда он у фонарного столба наркоту закладывал, и, конечно, засняла на видео. Пригрозила показать его отцу, если не выведет меня на главарей.
Согласился. Куда ему деваться. Вообще, Кана, мальчишка не плохой. Очень смышленый. Прирожденный хакер. В два счета взламывает аккаунты в мессенджерах. Его талант да в мирное русло бы…
Теперь Кана работают на меня. Точнее на мою статью. С наркоторговцами бороться надо общественным резонансом. Выложить неоспоримые доказательства, чтобу у полиции, которая их покрывает, не было шансов замять дело.
«Клево!» — пришло от Каната.
Блин, забыла написать ему что это фотошоп.
«Слюньки подбери. Это фотошоп»
«Да я понял. Не дурак»
Понял?! Но как? Я же профессионально отредактировала.
«Навряд ли в голом виде ты становишься на две головы выше»
Ну, блин, попала.
Хотя… если надеть туфли на высоком… на очень высоком каблуке. Только где их взять?
В голову моментально приходит Анжела. Моя соседка, стриптизерша. Недавно я писала статью о нелёгкой доле работниц неординарных профессий, и она мне здорово помогла. Она ещё учила меня танцевать на высоких каблуках. И как оказалось, у нас с ней один размер обуви.
«Тебя взяли», — пришло сообщение от закладчика.
«Сегодня в 24:00 в Старсклабе. Пароль «Восточная сказка»
Йес! Рыбка клюнула на наживку. Теперь у меня есть шанс проникнуть в самое логово этого омерзительно криминального мира. Попасть в сердце местной наркоиндустрии и разоблачить этих монстров.
Всё во имя добра! Чтобы наши дети не травились синтетической отравой. Я почти что защищаю родину. Мой папа гордился бы мной.
Если бы знал.
И понимал.
Осталось только ажеку (бабушку) усыпить. Потому что она точно не будет гордиться, если увидит, как я, размалеванная под проститутку, выхожу из дома ночью. Она просто отшлёпает меня так, что я даже на унитаз ходить не смогу.
— Что? Статью про проститутку? — смеется Анжела.
Я пришла к ней за туфлями, и пришлось сказать, что провожу следственный эксперимент «жизнь ночной бабочки». Если скажу про наркоторговцев, она сама меня отшлепает не хуже бабушки.
— Тут одними туфлями не обойдешься, — задумчиво усмехается. — Приходи ко мне в одиннадцать, я тебя накрашу и одену. Будешь похожа на проститутку, — говорит как вердикт.
Усыпить бабушку труда не составило. У нее режим: в десять вечера — отбой, в пять утра —подъем. Так что до пяти утра у меня есть время раздобыть разоблачающие факты.
Анжела как и обещала накрасила, одела, и даже провела ликбез, как вести себя с клиентами. Хотя мне это не особо нужно. Я не собираюсь никого завлекать. Главное — попасть внутрь, а там как-нибудь разберусь.
— Бля, мне кажется, ты до клуба не доедешь, — Анжела окидывает меня оценивающим взглядом, когда я примерила её наряд. — Тебя таксист снимет, — смеётся она.
— Конечно, снимет, ты мне юбку не дала. Только пояс и спортивный лифчик.
— Ой, Саня, не могу, — заливается смехом. — Это и есть юбка, спортивный лифчик - это топ. А ты — просто секси! — глаза восторженно блестят. —- Смотри не попрощайся со своей невинностью на самом деле. За напитком своим следи. Если подмешают — пиши пропала твоя девственность.
— Нет, я буду на чеку! Всё-таки дочь и внучка чекистов, — самоуверенно заявляю.
— Не переигрывай, разведчица. Там всё не так, как в кино, — предупреждает с насмешкой.
Я киваю, стараясь выглядеть уверенно, хотя внутри всё сжимается от волнения. Сама себя успокаиваю. Настраиваю. Боевой дух придаю. Всё ради статьи. Всё ради правды. Всё, чтобы хоть что-то изменить.

Глава 3

Густой дым, пропитанный алкоголем и терпкими духами, заполнил всё пространство ночного клуба. Тяжелая музыка бьет по мозгам, пробирает до костей и смешивается с неоновыми вспышками света, которые рябят в глазах. Всё вокруг мерцает, кружит сознание, пугает своей неизвестностью и чуждостью, словно я попала в параллельную вселенную. Или в преисподнюю. Хотя, судя по всему, дно преисподней находится где-то выше — туда ведёт огромная винтовая лестница. Там, наверху, — дверь, а за ней — другой, ещё более жуткий и тёмный мир.
Я подхожу к лестнице и вижу девушку. Она поднимается впереди меня. Подходит к двери, перед которой стоят два «шкафа».
— Пароль? — спрашивает один из них.
— Иди нахер! — отвечает девушка.
Точно самоубийца. Послать такого амбала? Амбал, похоже, согласен со мной, что она - самоубийца. Выражение его лица меняется. Чувствую, назревает убийство. Прямо на моих глазах.
— Чево? — грозно шипит он, нависая над ней.
— Пароль «Иди на хрен»! — бесстрашно палит девушка.
— Не верно! — рявкает он и одним взглядом велит другому увести её.
— Куда? — орет она, — Мне надо внутрь. Меня там ждут!
Но второй амбал с ней не церемонится: сбивает с ног и одним махом спускает с лестницы. Она кувырком пролетает мимо меня. Качок не спеша спустившись, хватает девушку за волосы и, не дав ей опомниться, тащит к выходу, буквально волоча её по полу.
Поднимаюсь вверх и молюсь, чтобы, если пароль «Восточная сказка» окажется неверным, меня любезно попросят спуститься вниз. Самой, без посторонней помощи.
Кана не подвел. Пароль верен, и дверь в преисподнюю скрипит, приглашая войти. Переступив порог, я оказываюсь в тёмном узком коридоре, который кажется бесконечным. Стены смыкаются вокруг, словно живые, а сердце то замирает, то бешено стучит, отдаваясь в висках. Музыка, что ещё недавно оглушала, остаётся позади, постепенно затихая в моих ушах, словно её поглощает эта холодная тьма.
Звенящая тишина в этой абсолютной тьме пугает и одновременно отрезвляет. Только сейчас до меня доходит, насколько глупой была эта затея. От страха мозг, который всё это время дремал, возможно, даже с самого рождения, наконец-то проснулся. Какая же я дура! Самоуверенная глупая идиотка! Иду, как будто у меня девять жизней. Разворачиваюсь. Все-таки не настолько я хочу спасать мир, чтобы рисковать своей одной единственной жизнью. Как-нибудь в другой раз.
— Куда?! — почти у выхода меня хватают за плечо.
Разворачиваюсь и вижу высокую женщину. Она гневно сверкает глазами, словно поймала воровку.
— Ты думаешь, можно просто прийти, посмотреть и уйти? — голос женщины низкий, почти шёпот, но в нём столько угрозы, что я чувствую, как по спине пробегает холодок.
— Я… я просто… — слова застревают в горле.
— Ты просто что? — она перебивает меня, подходя ближе. Давит своей темной аурой. Она у неё темная, я это чувствую.
— Я просто… ошиблась, — пытаюсь выкрутиться, но её взгляд буквально раздавливает меня.
— Ошиблась? — усмехается женщина. — Детка, ты, кажется, чего-то не понимаешь. Твоя ошибка может очень дорого обойтись тебе.
Я молчу, чувствуя, как сердце колотится где-то в районе горла. Она медленно обходит меня, словно хищник, оценивающий добычу.
— Ты либо работаешь, либо платишь, — её голос звучит как приговор. — Третьего не дано.
— Я… я заплачу, — быстро говорю я, понимая, что это единственный шанс выбраться отсюда.
— Заплатишь? — она почти смеется.
Я судорожно копаюсь в сумочке, вытаскиваю все деньги, какие есть, и протягиваю их женщине, надеясь, что она возьмёт и просто отпустит меня. Но её смех только становится громче. И ещё более пугающе.
— Всё! Хватит! — резко говорит она и, схватив меня за локоть, тащит куда-то прочь.
Я пытаюсь вырваться, но её хватка стальная. Всё происходит так быстро, что я не успеваю даже осознать, как оказываюсь в полутёмной комнате, больше похожей на гримёрку при кабаре с элементами нудистского пляжа.
Женщины абсолютно голые спокойно расхаживают по комнате, не обращая на меня внимания. Запах дешевых духов и сигарет смешивается в удушливый коктейль. Вся картина вокруг напоминает кадры из какого-то фильма про женщин с низкой социальной ответственностью. Про шлюх, проще говоря.
Я осматриваюсь в панике, осознавая, в какое дерьмо вляпалась.
— Я… я… — язык заплетается. — Я не буду раздеваться! — выпаливаю наконец, сжав руки в кулаки.
Но не успеваю договорить, как оказываюсь приплюснутой к стене. Женщина нависает надо мной, её глаза сверкают холодным огнём.
— Ты реально не понимаешь? — рычит она, наклоняясь ближе. — За тебя уплачены большие деньги. Сегодня ты — особый лот.
В висках стучит. Горло пересыхает.
— О-особый л-лот? — заикаюсь я, чувствуя, как сердце от страха готово выпрыгнуть из груди. — Ч-что это значит?
— Подарок хозяину, — спокойно отвечает она. — Так что живо переодевайся и на ковер, — кивает она в сторону небольшого персидского ковра, раскинутого на полу.
— Переодеваться? — не успеваю я спросить, как перед моим носом появляются какие-то шифоновые лоскуты.
— Да, переодевайся, — её голос звучит как приказ. — И не вздумай сопротивляться. Ты же ведь не хочешь возмещать неустойку. Всей твоей жизни не хватит на это.
Я смотрю на лоскуты, которые больше напоминают что-то из фильма про восточных танцовщиц, и понимаю, что оказалась в огромной заднице. Даже боюсь спросить, сколько это, чтобы возместить неустойку. Картинка перед глазами плывёт. Ясно только одно — я влипла.
Найдя что-то наподобие ширмы, я начала снимать с себя откровенный наряд Анжелы. Теперь он мне кажется просто монашеским. Пока напяливала на себя костюм танцовщицы, заметила, что все голые тела куда-то ушли. Осталась только эта мужеподобная женщина. Она стоит и, как конвоир, наблюдает за мной.
— Прекрасно! — произносит женщина довольным голосом. — Фигура что надо. Надень вуаль. — указывает на последний лоскут, который я отчаянно пытаюсь пришпандорить либо на грудь, либо на низ живота, чтобы ещё одним слоем шифона скрыть свои, как говорит бабушка, срамные места. А это оказывается вуаль.
Дрожащими ногами иду на ковер. Не успеваю взойти на него, как в комнате появляются два амбала. Я резко сжимаюсь, пытаясь спрятаться от их взора, но им, кажется, пофиг, как я выгляжу.
— Ложись, — приказывает женщина.
Господи, это же не то, что я думаю. Я же задохнусь в нем.
Это всё-таки то, о чём я думаю. Как только я растягиваюсь на ковре, меня накрывают и скручивают. Легкие сразу же наполняются пылью.
Гады! Даже не удосужились пропылесосить ковер?! Фууу, он ещё и воняет. Чем-то затхлым и сырым.
— Принесете её минут через десять.
Через десять?! Через десять меня можно будет нести сразу на кладбище! Господи, неужели это конец? Неужели я больше не увижу маму, папу, Рози? Неужели я так и умру, не став знаменитым корреспондентом? Даже статью свою не напишу. 😭😭😭😭
Продолжение следует…..

Глава 4

Господи, прошу, помоги мне выбраться из этой передряги. Обещаю, больше не буду искать приключений на задницу. Завяжу со всякими расследованиями, разоблачениями и никаких статей. Стану тише воды, ниже травы. Обещаю.

— Несите! — раздается голос женщины, и я чувствую, как меня осторожно поднимают в этом шелковом коконе, который грозит стать моим саваном.

Мгновения тянутся бесконечно. Меня несут в тишине, а потом я слышу мужские голоса, смех, который переплетается с женскими вздохами. Звон посуды, тянущаяся тихая музыка и журчание воды. Совсем не то, что было в клубе.
Мои слуховые нервы на пределе. Уши стали глазами. Я ловлю каждый звук, каждый шорох, а мозг рисует картину того, что происходит за этим ковром.

— Что это? — причмокивая, спрашивает мужской голос, звучащий неприятно. Перед глазами возникает образ толстого старика. Почему-то лысого.

— Мой подарок тебе, Пиночет! — отвечает уже более молодой и приятный баритон. Голос немного хриплый и этим кажется таким загадочным и опасным, что воображение рисует образ высокого красавца с густой щетиной.

— Подарок? — усмехается первый. — Ты что, решил подарить мне ковер, Кортес?

Пиночет, Кортес, что за идиотские клички?! Прям латиноамериканский триллер какой-то. Если это те, о ком я думаю, то тут уместно только одно имя. Пабло Эскобара. Но никак не борца за свободу или конкистадора.

— Ковёр с сюрпризом, — интригующе произносит баритон, и его голос звучит так завораживающе, что я чувствую, как мурашки бегут по телу.

— Не люблю сюрпризы! — цокает языком толстяк. — И нечем тебе ответить. Ты ведь знаешь, я предпочитаю не оставаться в долгу. Даже в вопросах о подарках.

— Давай сделаем так, — слышу скрип стула. Кто-то встаёт и приближается ко мне. — Если подарок тебе не понравится, вернёшь его мне, — это Кортес подошел к ковру. — А если понравится — передаришь мне после того, как воспользуешься им. Сначала ты, потом я, и ты не будешь мне должен.

И дураку, вернее дуре, типо меня, понятно, как они хотят воспользоваться подарком.

Хочется кричать, вопить во всё горло, что это чудовищная ошибка! Но я понимаю, лучше молчать. И молиться. Эти господа — отморозки, и шумных подарков они не любят. От них они избавляются. Но не так, как мне хотелось бы.

— Разворачивать? — это голос «красавчика». Он слишком близко. Мне кажется, что даже через несколько слоёв ковра я чувствую исходящую от него опасность.

— Погоди, — останавливает его «борец за свободу». — Люблю тянуть интригу.

Тянуть интригу? Может, он там слитки золота ждет, чтобы тянуть интригу? Тут человек! Живой! Пока что.

Я замираю, пытаясь сохранить последние остатки воздуха. Сердце бьётся так громко, что, кажется, его слышно даже через ковёр. Каждая секунда тянется как вечность. От этой напряженности ноздри расширяются, ещё больше наполняются пылью, и я не выдерживаю.

— А-апчии! — смачно выдаю.

Секундная тишина разрывается оглушительным хохотом.

— Тебе надо меня очень сильно удивить, — смеется толстяк. — Надеюсь, подарок только что с конвейера, с заводской смазкой. Переработанный и обновленный продукт я не принимаю.

— Уверен, тебе понравится. Все будет как в первый раз.

Господи, о чем они говорят? Какой заводской продукт? Продукты не чихают.

— Хорош тянуть, разворачивай!

Чувствую, как меня опускают на пол. Лёгкий толчок — и я ощущаю как руки, грубо хватающие за край, натягивают его. Не только я, но даже воздух вокруг меня дрожит в предчувствии чего-то ужасного.

— Осторожно, — насмешливо предупреждает «красавец». — Сюрприз может укусить.

Резкий рывок — и ковер с шуршанием разворачивается, выплёвывая меня наружу. Свет обрушивается, режет глаза, и я судорожно жмурюсь, но это бесполезно — он прожигает даже сквозь сомкнутые веки. Вонь сменяется свежим потоком воздуха, и я, жадно хватаю его ртом. В груди болезненно расправляются лёгкие. Я вскакиваю, спотыкаясь, не столько от слабости, сколько от желания скорее почувствовать под ногами что-то устойчивое.

— Ну и ну, — раздаётся голос толстяка. — Это что за зверушка?

Я открываю глаза и вижу его. Пиночета. Он реально толстый. И реально лысый. Все как в моем воображении. Даже хуже. Голые женщины, те самые что были в гримерке облепили его и других мужчин со всех сторон.

Толстяк смотрит на меня, как на диковинную игрушку. Глаза блестят похотью и довольством. Конечно, я ведь в таком виде. Хотя на мне хоть что-то надето. А эти женщины абсолютно голые. И зачем ему подарок? Вон сколько подарков. Сами просятся чтобы их подарили.

— Какая красотка! — протягивает он с явным удовольствием, вставая из-за стола. — Щедрый подарок.

Я инстинктивно делаю шаг назад и упираюсь во что-то огромное, твердое и… горячее. Мои оголенная кожа сразу ощущает жар, исходящий сзади, а рецепторы улавливают приятный аромат сандалового дерева.

Это не что-то, а кто-то. Медленно разворачиваюсь, задираю голову и встречаюсь взглядом с тем, кого лучше бы никогда не видеть.

Меня накрывает ледяной ужас.

«Красавец» страшнее атомной войны. Лицо, изуродованное порезами и ожогами. Огромный шрам рассекает его лицо пополам, тянется от виска через скулу до самого подбородка. Кожа вокруг шрама неровная, бугристая, будто её когда-то грубо сшили. Правый глаз сплюснут, словно раздавлен. Левый, напротив, слишком яркий, пронзительный, как у хищника, который выслеживает добычу.

Он стоит, слегка наклонив голову, изучая меня пристальным, прожигающим взглядом. В его глазу скользит тень удивления — он явно ожидал увидеть кого-то другого. Но это чувство быстро растворяется в холоде, который от него исходит. От него разит опасностью, наполняя пространство страхом перед ним.

Глава 5

— Что? Сесть верхом? — я ошарашенно повторяю, глядя на Пиночета, который слез с кровати и встал на четвереньки.
— Да, цыпа! Я твой жеребец. Оседлай меня, — его голос звучит почти умоляюще.
Это что, какие-то игры? Или больные фантазии пьяного извращенца? Всё ещё дрожа от страха, я не понимаю, что происходит. Мозг отказывается воспринимать этот кошмар как реальность.
— Ну же, я дикий, необъезженный мустанг, которого нужно укротить, — продолжает он тем же тоном, но я лишь смотрю на него, как на обезумевшего. — Давай, сука, садись! Иначе трахну тебя чем-нибудь. Лишу очередной девственности,— взрывается он.
Угроза действует как катапульта. Я не успеваю осознать, как в панике взлетаю ему на спину.
— Ии-хо-хо-хо! — вопит толстяк, резко поднимая спину. Я рефлекторно хватаюсь за его жировые складки, пытаясь удержаться и не грохнуться на пол. — Шлепни меня по заднице, как настоящего жеребца!
Господи… Он серьёзно? Я замираю, не знаю, как реагировать, но боюсь медлить. Поднимаю руку и с глухим шлепком опускаю её на его бедро.
— Да! Вот так! — хрипит он от удовольствия. — Ещё, сильнее.
Я шлепаю снова. Если бы шлепками можно было убивать, я бы стала убийцей.
— А теперь стонать давай! — приказывает и начинает двигаться по комнате. — Так, будто кончаешь.
Что?! Мне не стонать хочется, а выть! Выть от ужаса, от отвращения. Так громко, чтобы проснуться и понять, что всё это просто кошмар.
— Стони, я сказал, — шипит Пиночет, ёрзаясь подо мной. — Громко стони, чтобы каждый слышал, как я отдираю тебя во все щели.
— Стонать? — переспрашиваю, всё ещё не веря своим ушам.
— Да
Ничего не понимаю, но интуитивно начинаю пищать.
— А-а!
— Громко и протяжно!
— А-а-а-а!
— Говори: «О, да!»
— О, да!
— Убедительно!
— О-о, да-а!
Господи, что за безумие творится? Он точно извращенец!
Господи, я всё поняла! Прошу, помоги! Обещаю, буду хорошей девочкой, послушной! Сделаю всё, что скажут родители. Даже если замуж скажут выйти — выйду. Клянусь! Только, прошу, сохрани мою девственность.
— Давай, ципа, стони! — толстяк ёрзается подо мной, — Стони громче.
— А-а-а! — кричу более убедительно.
Готова до утра кричать, лишь бы на этом всё закончилось и я осталась целой.
— Еще громче!
— А-а-а! — ору во всё горло.
— Да не так, дура! Ещё подумают, что я тебя режу. Я не извращенец.
“Кто бы говорил!” — хочется вопить, но я сдерживаюсь.
— А -а-а, — придаю голоса немного чувственности.
— Умница! А -а -а, — сам орет как резаный. — Давай, детка, кончай!
— А -а - а, — подхватываю я, продолжая смотреть на его мерзкий затылок.
— Ах! Ох! — громко вздыхает. — Приехали! — поднимает спину и я тут же отскакиваю.
Он встаёт, разворачивается ко мне и спускает трусы. К счастью, свои, а не мои. Но мне и такого счастья не надо — я инстинктивно закрываю лицо ладонями.
— Смотри, — приказывает он. — Смотри на меня, я сказал!
Страх заставляет подчиниться. Мои пальцы дрожат, когда я медленно опускаю руки. Взгляд непроизвольно падает вниз, и… я понимаю, что ещё не все повидала в этой жизни.
Боже. Надо иметь стальные нервы, чтобы выдержать этот… неприемлемый контент.
Пиночет стоит, поглаживая своего… Что это вообще? Я, конечно, не полная дикарка, чтобы не знать, как выглядит мужской половой орган, даже несмотря на годы, проведённые в глуши без связи и интернета. Но то, что я вижу сейчас… Думала, нет ничего страшнее лица Кортеса. А оказывается, есть — сморщенный писюн Пиночета. Это скорее не писюн, а червяк, покрытый бугристой чешуёй и волдырями. Он будто прошёл все круги ада, пережил несколько войн, побывал в пасти у всех возможных рептилий — и каким-то чудом уцелел.
Как теперь такое развидеть? Сердечный приступ можно схватить во сне, если вдруг приснится. Что такого нужно было подцепить, чтобы он стал таким? Явно последствие какой-то жуткой болезни. Даже жалко как-то Пиночета. Но не сомневаюсь, он это заслужил.
— Кому скажешь, убью, поняла? — свирепым тоном кидает Пиночет, довольствуясь выражением страха и брезгливости на моем лице. Его, кажется, забавляет видеть ужас в чужих глазах.
Смотрю на это «чудо природы» и начинаю соображать: а червяк-то скорее мертв, чем жив. Утратил свою функциональность, и это, похоже, спасение для меня.
— Ага, — отвечаю я, кивая головой как болванчик.
Сама готова всё забыть, как кошмарный сон. Лишь бы получилось.
— Иди, принеси мне фруктов, — указывает он, разваливаясь на кровати.
— Ага! — снова киваю, уже на автомате, и дёргаюсь в сторону двери.
Пытаюсь успокоить свою психику, вычеркнуть из головы то, что только что увидела, но ничего не получается. Оно тут, перед глазами, как будто выжжено.
В этот момент я осознаю, что у меня появился шанс. Шанс сбежать из этого дурдома обратно в нормальный мир. Неужели Бог всё-таки услышал мои мольбы и даёт мне возможность выбраться? Сама не верю своему счастью, но внутри что-то ёкает — надежда.
Судорожно хватаюсь за дверную ручку, сердце стучит в груди, предвкушая долгожданный аромат свободы.
Выхожу. Но вместо запаха свободы, мой нос пробивает терпкий аромат сандалового дерева, который мгновенно охватывает меня, заполняя лёгкие.
Ещё, не успев сообразить, что происходит, я чувствую, как чьи-то крепкие руки сжимают мои плечи с такой силой, будто хотят раздавить меня. Мгновение — и мою спину обжигает холод стены. Я прижата к ней и не в силах пошевелиться. Передо мной нависает мужская фигура, мощная, как гора. Это Кортес. Его тело давит на меня, лишая последних надежд на спасение.
Я в новом плену, и этот плен кажется куда страшнее, чем всё, что было до этого.
— Далеко собралась? — шепчет Кортес, вновь завораживая меня своим хриплым голосом.
Слишком красивый голос для такого монстра. И слишком приятный запах.
— П-пиночет приказал принести фрукты, — заикаюсь, но делаю акцент на слове «приказал».
Надеюсь, Кортес не посмеет перечить воле самого Пиночета? Не так ли?
Но в этот момент чувствую, как меня с какой-то хищнической грацией заталкивают в соседнюю комнату. Господи, нет! Память резко выдаёт его слова: «Сначала ты, потом я». Только не это! Не может же мне повезти со вторым нефункциональным червяком. И вид второго такого моя психика просто не выдержит.
Я снова оказываюсь прижатой к стене, так плотно, что шероховатая поверхность больно впивается мне в спину. Вокруг полумрак, я практически не вижу его пугающего лица, но мне до чертиков страшно. Он опасен. Я чувствую. Опаснее, чем Пиночет.
— Говори, кто тебя подослал? — Кортес хрипит мне в лицо, обжигая его своим дыханием.
— К-кана, — срывающимся голосом, не задумываясь, выдаю я Каната.
Чувствую как его дыхание тяжелеет от раздражения.
— Слушай, детка, только не надо мне тут сказки рассказывать. Бешеный уже давно в могиле. Ещё раз спрашиваю: на кого работаешь?
— Н-ни на кого, — голос предательски дрожит. — На себя.
— Проститутка, что ли?
Я зависаю на секунду, потом киваю:
— Ну… да.
Не говорить же, что я журналист-дилетант. Такая правда ещё опаснее.
Он вдруг замирает, будто окаменел. Кажется, в думки свои ушел, затем очухивается и ещё сильнее прижимает меня к стене. Почти вдавливает в нее.
— Слушай меня внимательно, шлюха недоделанная, — В его глазах что-то вспыхивает, обжигающее. — Я тебя купил. Теперь ты принадлежишь мне.
От последней фразы холод пробегает по позвоночнику. И без того дрожащее тело покрывается мурашками.
— Я - твой хозяин! Ты должна слушаться меня и делать так, как я говорю.
Кажется, даже мурашки на моем теле замирают от его слов. Кровь в жилах застывает. Каждое его слово, каждый выдох дурманит меня и гипнотизирует. Сознание соглашается, готово подчиниться, но разум кричит:
Я — дочь майора КНБ, внучка генерал-майора! Принадлежу какому-то уроду? Как вещь, как рабыня? Этого не может быть!
— И ты должна сделать так, чтобы старик уснул. Поняла? — его грозный рык заглушает голос разума.
Я киваю, но всё равно ничего не понимаю. Все мои мысли сводятся к ощущениям. Я ощущаю, или, точнее, перестаю чувствовать колющую стену. Руки Кортеса, слишком уверенные и слишком по-хозяйски, ложатся на мою спину и ягодицу, затем прижимают меня к стальному телу. Теперь я чувствую не холод стены сзади, а жар мужского тела спереди.
Он протискивает ногу между моих, вынуждая меня раздвинуть их шире и буквально сесть верхом на его бедро. Даже через шифон моя промежность горит от прикосновения к жёсткой шерстяной ткани его брюк.
А ещё я понимаю, что упираюсь низом живота в его пах, и что-то твёрдое вонзается мне в живот. Это явно оружие и как бы оно не выстрелило в меня.
— Ну он не собирается спать, — жалобно пищу, пытаясь как-то отстраниться от его оружия.
Но вместо этого ещё больше оказываюсь прижатой к нему.
— Так усыпи его, — хрипит он.
— Усыпить? Но как?
— Сказку на ночь рассказать! — раздражается. — Затрахай до смерти.
— В смысле затрахать? В смысле до смерти? — поправляю вопрос. — Чтобы он уснул?
— Нет, в смысле, чтобы он кони двинул. Конечно, уснул! — отвечает ещё более раздражённо.
— Но как, если… — обрываю себя на полуслове.
Мозг тревожно выдаёт сигнал: не говорить. Страх быть убитой, если разболтаю, берёт верх.
— Что если?
Даже в темноте я ощущаю его сверлящий взгляд. Грозное дыхание лишь усиливает страх.
— Если… если он не захочет или не сможет больше. Возраст всё-таки.
— А ты для чего? — ухмыляется. — Задницей верти, руками работай, языком. Мне что ли тебя учить? Делай всё, чтобы он вырубился. Поняла?!
Киваю, хотя понятия не имею как это сделать. Легко сказать — «вырубился». И что значит «языком»? До смерти заболтать его, что ли? Почему бы просто не дать снотворное? Но спросить Кортеса об этом я не осмеливаюсь.
— Хорошо, — говорю, лишь бы быстрее вырваться из его стальных объятий.
Но Кортес не спешит меня отпускать. Он дышит как-то странно, почти сбивчиво, и смотрит на меня так, что мне становится не по себе. Даже в темноте его взгляд пронизывает меня насквозь, а его голос и запах лишают последних сил сопротивляться.
— У него хроническая бессонница. Тебе придется изрядно постараться, — вкрадчиво добавляет он.
У него, кажется много чего хронического, начиная с шизофрении.
— Как только он уснёт, снимешь с него цепь, — продолжает он, ещё сильнее сжимая меня в своих тисках. — Мне нужен его кулон.
Рывком прижимает так, что перед глазами искры сверкают.
— Ты поняла меня? — произносит более мягким тоном.
Его рука отрывается от моей ягодицы, оставляя горячий след, и я чувствую как холод прикасается к этому месту. Он подносит палец к моему виску, аккуратно заправляет прядь за ухо, а я замираю от этого прикосновения. Его палец медленно скользит по моей щеке, спускается по шее и опускается на грудь.
— Сделаешь все как я хочу, может быть и отпущу тебя, — его рука властно опускает шифоновую чашечку лифта и ложится на мою грудь, сжимая её.
— А-ах — выдыхаю я в каком-то ступоре.
Сама не понимаю , почему не могу залепить ему громкую пощечину. Но осознаю, что дело тут вовсе не в страхе.
Дышать тяжело. Почти невозможно. Все мысли невольно вновь возвращаются к ощущениям. И они мне очень не нравятся. От всего этого я испытываю какое странное…
Возбуждение? Господи, я что, мазахистка?
Кортес словно улавливает это. Вторая рука, поглаживая спину, опускается вниз и, не задерживаясь на ягодицах, скользит к моей промежности. Пальцы отодвигают край шифона и… мамочка, я сейчас действительно начну стонать… по-настоящему.
— Иди! — внезапно отпускает, и я жадно вдыхаю воздух.
Чувствую его дрожь. Или свою. Я уже ничего не понимаю. Отталкиваюсь от него и иду к выходу. Ноги онемели, двигаются на автомате. Несут меня в туда, где я была преподнесена в качестве подарка.
Там все ещё сидят мужчины, а женщины ублажают их прям за столом на виду у всех. Картина из дна преисподней.
Я беру поднос с фруктами и под пристальным взглядом Кортеса возвращаюсь в комнату. Затылком чувствую, что он не на секунду не сводит с меня свой единственный глаз.
— Ну что, ципа, принесла? — мерзкий голос Пиночета звучит как скрежет по стеклу.
После объятий… тисков Кортеса и его обволакивающего голоса, меня передергивает от одного вида старика. Смотрю на него и хочется вырубить в прямом смысле этого слова. Но боюсь силенок моих не хватит. Он хоть и старик, выглядит вполне крепким.
Час прошел, а у него ни в одном глазу. Уже и восточный танец станцевала, и про жизнь свою горькую рассказала, как докатилась до такого. Хорошо, что написала статью про Анжелу. Сама бы я такого не выдумала.
За этот час убедилась, что у старика явные проблемы со здоровьем. И не только физическим. Но он яро пытается их скрыть ото всех. Триста раз пригрозил убить, если разболтаю. Триста раз поклялась быть могилой.
Начал зевать. Подмял под себя. Хочет уснуть в обнимку.
Всяческий сдерживаю свое отвращение. Терплю. Присматриваюсь к его кулону. Похож на мини зажигалку и он не отстегивается от цепи. Чтобы его заполучить надо снять саму цепь. Фальшиво улыбаюсь, мысленно молясь, чтобы крепко уснул. Засыпает. Крепко.
Тихо соскальзываю с кровати, сжимая в руке заветный кулон с цепочкой. Это не просто кулон-зажигалка. Это флешка. И, похоже, на ней информация, которая может стать ключевой для моей статьи.
Подхожу к двери, затаив дыхание. Тишина.
Осторожно нажимаю на ручку и медленно приоткрываю дверь. В коридоре никого. Чисто.
Выскальзываю наружу. Куда дальше? Понятия не имею. Остаётся только полагаться на интуицию. Она велит идти направо. Иду.
Один шаг. Второй. Третий. Всё спокойно. Кортеса не видно. Позволяю себе немного расслабиться и прибавляю скорость. Вдалеке нарастает гул музыки. Значит, я на правильном пути. Это клуб. Впереди лестница. В памяти всплывает, как меня, завёрнутую в ковер, несли под углом. Несли вверх. Значит, теперь нужно спускаться.
Спускаюсь.
Коридор. Ещё один коридор. Он кажется знакомым. Интуиция подсказывает: именно здесь та самая гримёрка, где остались мои вещи.
Дёргаю первую ручку — заперто. Вторую — тоже. Только четвёртая поддаётся.
Заглядываю. Это та самая гримерка, и в ней никого нет.
Везение? Нет. Не просто везение. Господь на моей стороне.
Быстро подхожу к ширме, за которой оставила свои вещи. Нашла. Сбрасываю с себя это шифоновое барахло. Как же мерзко оно липнет к коже. Испытываю облегчение, избавившись от него.
Трусы куда-то запропастились. И сумочки нет. Ладно, чёрт с ними, надо одеться. Сначала натягиваю топ, затем юбку. Опять ищу трусы, осматривая все вокруг.
— Не это ищешь? — раздаётся знакомый хрип.
Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.
Кортес.
Он сидит в углу, развалившись в кресле, и с ухмылкой лениво крутит на пальце мои трусы. На столике сбоку лежит сумочка.
Холодок пробегает по спине от мысли, что всё это время он сидел здесь и смотрел. О, нет! Он видел, как я раздевалась. Видела меня голой.
— П-пиночет уснул, — заикаюсь.
— Я понял, — усмехается. — Флешка где?
— Ф-флешка? — непонимающе переспрашиваю. Походу, накрылась моя статья медным тазом.
— Дурочку отключи.
— У меня, — протягиваю ему кулон с цепью.
— Подойди! — приказывает он.
Я медленно двигаюсь в его сторону. Подхожу, а он встает и, словно огромная скала, нависает надо мной. Сердце колотится. Нервы натягиваются как струна. Психика вот вот не выдержит и взорвется.
Кортес молча забирает кулон, его пальцы скользят по моим, задерживаясь на секунду дольше, чем нужно. От этого прикосновения мурашки по коже пускаются в новый забег. Холодный пот прошибает с ног до головы.
— Умница, — властно усмехается он, пряча флешку в боковой карман брюк. — А теперь на колени!

Глава 6

Моё тело отказывается слушать голос разума. Оно подчинено давящей энергетике Кортеса. Он сказал: «На колени», — и ноги, словно сами по себе, начали сгибаться, опуская меня вниз. Я чувствую, как колени касаются холодного пола, и не могу поверить, что это происходит со мной. Это не я. Это не моё решение. Но моё тело больше не принадлежит мне. Оно слушает его.

— Смотри на меня, Сания! — голос звучит резко, властно, и я вздрагиваю, услышав своё имя.

В другой ситуации я бы начала анализировать, откуда он его знает. Но сейчас страх полностью отключил мозг. Я медленно поднимаю голову и сталкиваюсь с его пронизывающим взглядом. Он будто заглядывает в самую глубину, заставляя меня замереть, подчиниться. Остатки здравого смысла судорожно пытаются понять, что движет этим человеком. Комплексы? Или нечто более тёмное? Извращённое.

Неужели он получает удовольствие от того, что видит людей на коленях — испуганных, сломленных и покорных? Рабовладелец, чёртов!

— Ремень расстегни! — отдаёт новый приказ.

Мурашки разбегаются со скоростью света. От власти и мощи в его голосе горло сжимается, выдавливая ком, застрявший внутри.

— На мне нет ремня, — пищу жалобно.

— Мой ремень расстегни! — теперь в голосе слышится еле сдерживаемое раздражение.

Машинально опускаю взгляд на его пояс. Хочет раздеться? Мозг по-прежнему отключён, остаётся только внутренний голос. А он шепчет: да, хочет. Хочет раздеться, а потом сделать то, чего не сделал Пиночет. Лишить меня девственности. Похоже, я рано радовалась своему спасению.

— Ты ведь обещал отпустить, если я достану кулон, — сглотнув, напоминаю я и чувствую, как пересыхает в горле.

— Отпущу, — усмехается он. — Но сначала…

За считанные секунды Кортес четкими и уверенными движениями освобождает ремень, стягивает штаны с трусами, и…Перед моими глазами предстает оно… Его писюн. Нет, писюнище. Просто писец!

В абсолютном шоке, с широко распахнутыми глазами и даже ртом, я смотрю на него, как завороженная, и не могу оторвать взгляд.

Не успеваю ничего осознать, как тяжелая рука ложится на мою макушку и припечатывает голову к паху. А дальше…. всё, что происходит дальше, не подлежит никакому описанию. Мое шоковое состояние с разинутым ртом сыграло со мной злую шутку. Правильно! Нечего разевать, иначе туда можешь залететь какой-нибудь писюн и начать душить.

Спящий мозг воспринимает это как кошмарный сон. Но такой реальный. Настолько реальный, что я действительно задыхаюсь, потому что давлюсь.

— Дыши носом! — слышу из какой-то реали.

Дышу носом не потому что подчиняюсь этому голосу, а потому что не хочу задохнуться. Рука Кортеса крепко держит мою голову, он давая мне оттолкнуться. И как только я вдыхаю воздух, оно продвигается глубже до самого горла. Меня просто выворачивает от омерзения. Все внутри скручивается, вызывая тошноту. Лишь только то, что мой рот забит его отвратительным… омерзительным, мерзким, жутким «кляпом» не дает, фруктам, которые Пиночет в меня пихал, выйти обратно наружу.

Горячие слезы обжигают лицо. Они текут рекой, и я практически ничего не вижу. Мой мозг отказывается принимать, что это происходит со мной. Это просто сон. Кошмарный сон — повторяет он.

— Сука! — бешеный ор возвращает меня в реальность.

Я осознаю, что, как только я избавилась от омерзительного «кляпа», содержимое желудка незамедлительно полезло наружу. Меня вырвало прямо на штаны Кортеса. Фрукты оказались повсюду — на его трусах, носках, даже на полу.

Меня трясет, мутит. Все тело дрожит. Отвращение накатывает с новой силой, и я захлебываюсь остатками рвотной массы

— Что с тобой?! — орет он раздраженно, скидывая с себя испачканную одежду.

Я не могу ответить. У меня истерика. Я реву и срыгиваю. Рвотные позывы не прекращаются, хотя в желудке уже ничего не осталось.

— Тебе надо умыться, — чувствую, как он хватает меня и тащит куда-то.

Через секунды холодна вода обжигает мне лицо. Она заливается в нос, рот, легкие, и я захлебываюсь уже ею. Я задыхаюсь, глотаю воздух вместе с каплями воды.

— Блять, да что с тобой? — злобно цедит сквозь зубы.

Я сказала бы ему, что со мной, если бы он перестал топить меня в раковине. Теперь я знаю, как я умру — захлебнусь водой из под крана.

Наконец-то его хватка на моем затылке ослабевает. Я резко поднимаю голову и мой взгляд падает на его омерзительный, мерзкий, жуткий писюн, который торчит из под рубашки. Меня опять начинает воротить с ещё большей силой. Я пытаюсь оттолкнуть его от себя, чтобы он не начал опять топить меня.

— Успокойся, Сания. Приди в себя! — кричит, хватая мои руки и прижимает к себе. Будто мне только его приказа не хватает, чтобы сделать это.

Опять накатывает истерика. И теперь я чувствую как руки Кортеса снимают с меня одежду. В ужасе я пытаюсь вырваться из его захвата.

— Уймись, дура! Тебе надо душ принять! — рычит он.

За считанные секунды он стягивает с меня одежду. Его движения грубые, быстрые, но в то же время уверенные и ловкие. Моё сопротивление кажется таким жалким, таким безнадёжным на фоне его силы. Но я всё равно вырываюсь, кричу, бьюсь, как истеричка, и не могу остановиться. Я не даю ему облить меня водой. Струя из душа бьёт в разные стороны, забрызгивая всё вокруг — стены, пол, зеркало. Ванная комната превращается в поле боя.

Кортес пытается унять меня, но я с ещё большей яростью начинаю вырываться из его рук. Дергаюсь, бьюсь в истерике, брыкаюсь и … вдруг мое колено, взмывая вверх, случайно, совершенно случайно, врезается ему прямо между ног.

Кортес замирает. Лицо искажается от боли.

— Сука… — сдавленно выдыхает он, рефлекторно хватаясь за пах.

А потом всё происходит как в замедленной съемке:
Кортес делает шаг назад. Нога скользит по мокрому полу, и он, теряя равновесие, откидывается назад. Нелепо машет руками, пытаясь за что-то ухватиться, но уже поздно.

Глава 7

Санжар/Кортес
Если что-то пошло не по плану, это не значит, что план был хреновым. Просто одной маленькой сучке вздумалось его похерить.
Итак, что у нас сегодня по десятибалльной шкале?
Опухшая рожа — 8.
Звенящие яйца — 6.
Сломанные рёбра — 9.
Раскрытие ОПГ Пиночета — 0.
А еще боль в затылке, заплывший глаз и полный пиздец на душе. Так хреново не было даже тогда, когда бывшую с любовником застукал.
Год работы! Целый год внедрения, втирания в доверие — всё в жопу!
О доверии теперь и речи нет. Оно и понятно — ковер с сюрпризом я подкатил. Только вот сюрприз для самого стал сюрпризом: дама с собачкой. Та самая, что год назад мою тачку захерачила. Я тогда во внедрение ушёл, не до поисков стало. Теперь понимаю: девка — профи. Тогда развела как последнего лоха, бабло прихватив, сейчас — операцию завалила. Шлюха!
До сих пор не догоняю, как она раскусила, что бабло меченое. Сумку тем же вечером в реке нашли. Явно не одна работает. Сука.
Теперь сам Бог велел достать её из-под земли. Разыграла спектакль. Плохо ей, видите ли! Я же купился, испугался, что откинется в раздевалке. А она… Идиот! Нет бы отпустить, как только флешку получил. Нет, решил счет предъявить. За угробленную тачку. За выговор от начальства, что реквизит просрал.
Счет на глазах растет! Теперь за звенящие яйца, за отбитую морду и срыв операции ответит она. Обязательно ответит, это лишь дело времени. Главное — найти её раньше Пиночета.
Он рвёт и мечет, грозится из девки плюшевую игрушку сделать. Говорит, впервые за все эти годы нормально заснул. Ещё бы — хороший секс лучше любого снотворного. Которое, кстати, старика совсем не берет — проверено лично.
— Извините, стейка сегодня нет, — говорит официант Баур. — Есть жаркое и мясо по-французски.
Баур — наш человек, из девятого отдела. Если стейка нет в меню, значит, операцию пора сворачивать — приказ начальства. А это совсем не кстати — за Пиночетом стоят большие люди, и только Кортес может выйти на них.
— В прошлый раз у меня после вашего жаркого изжога была, — лениво откидываюсь на спинку стула. Это значит, что флешка всё еще не у меня.
Баур замирает на секунду, но вида не подает.
— Давайте мясо по-французски, — бросаю салфетку на тарелку. — Ты что будешь, Слон? — смотрю на своего надзирателя, одного из преданных псов Пиночета.
Слон хмыкает, изучает меню. Потом, не глядя на официанта, произносит:
— Пельмени. И кофе.
Сверлит меня недоверчивым взглядом. На роже написано — не прочь ещё приложить.
Из-за шлюхи этой чуть последнего здоровья не лишился. После того, как меня нашли в душевой без сознания и без штанов, псы Пиночета принялись выбивать правду. Били, пока не поняли, что сказать мне нечего.
Благо маска выдержала пару ударов по лицу. Иначе лежал бы сейчас трупом в какой-нибудь яме в степи.
А вот ребрам повезло меньше. Как и почкам. Как и печени. Слон силы не жалел. Приложился по полной, гнида. Теперь следит за каждым моим шагом. Пиночету докладывает. Тот залёг в нору под охраной Муры и его людей. Без флешки ему теперь лучше не отсвечивать. Если не китайцы, так свои в расход пустят — вариантов у него немного.
Сука! Как я мог так облажаться?! Год разработки — и всё в пи… коту под хвост. Начальству доложить нечего. Сегодня должны были наручники на Пиночета цеплять, а мне звезду на погоны.
А всё из-за какой-то шлюхи. Млять, как же ловко она меня развела. Дважды.
Вот дурак! Одна и та же девка, два раза! Повелся на мордашку? Увидел её, вылезающую из ковра, и всё — член мозг отключил. Опять.
— Жрать подано, — недовольно бурчит Слон.
Ему нянчится со мной не в кайф. Пельмени свои молотит и сверлит взглядом, кричащим «я тебя насквозь вижу и если надо будет, в такие же пельмени закатаю». Для него убить человека — раз плюнуть. Или пельмень в рот закинуть. Проглотит и не подавится.
Пока я во оперативке искать шлюху по своими канал невозможно. С капитаном Хамитовой хрен свяжешься, чтобы узнать, почему вместо нее эта маленькая сучка выползла из ковра. И Азалия куда-то пропала, целый день телефон отключен. Это она должна была Хамитову принять, в ковер ее завернуть и Пиночету преподнести. Преподнесла, сука! Я ей за это ещё немалые бабки отстегнул. Походу в бега пустилась, услышав, что Пиночет шмон утром в клубе устроил.
Надо как-то Данику передать заказ пробить Саматову Санию Сагадиевну. Хорошо, что заглянул в её сумочку. Хотя не факт, что зачетка не липовая.
— Пойдем, — выдыхаю, вставая из-за стола.
Слон выходит первым из здания. Его массивная фигура отбрасывает тень на асфальт.
Тихо вокруг. Слишком тихо.
Интуиция подсказывает, что часы мои и Слона сочтены. В воздухе витает запах смерти. Она рядом. Я её чувствую.
Мы спускаемся по ступенькам, и в этот момент раздаётся рёв двигателя. Из-за угла вылетает чёрный внедорожник с тонированными стёклами.
Резко тормозит.
Время будто замедляется.
— В укрытие! — кричу я.
Но уже поздно.
Окна машины опускаются.
Стволы автоматов высовываются наружу.
Оглушительная очередь разрывает тишину.
Пули вгрызаются в стены, бьют по стеклам ресторана, рикошетом отлетают от ступенек.
Слон падает первым. Тело разрывает свинцом.
Потом я ловлю свои пять миллиметров.
Одна. Вторая. Третья — в сердце.
Шансов выжить нет.
Камнем падаю на холодный асфальт.
Прямо в лужу крови Слона.
Последним что вижу, прежде чем умереть — это его глаза.
На них запечатлен ужас от встречи со смертью.
Слон умер.
Кортес тоже.
****
Сания
Все паблики пестрят новостью о перестрелке перед рестораном Парадиз, который находится прямо под нашим домом. Я, погружённая в своё глубокое горе, оплакивая чистоту и непорочность собственного рта, даже не обратила внимания на эти хлопки. Ведь детвора каждый день играет с хлопушками.
Бабушка вздыхает от ужаса — что творится среди бела дня! Родители звонят, беспокоятся, не попали ли мы случайно под пули. Папа грозится завтра же выехать и забрать меня в часть.
А я… Я жалею, что не оказалась там в этот момент. С удовольствием бы поймала пулю. Жить не хочется после того, что случилось прошлой ночью. Чувствую себя грязной. И не отмыться уже никогда.
За окном вечер, а я всё лежу, уставившись в потолок. Только когда бабушка заглядывает в комнату, притворяюсь, что сплю.
Я не знаю, что делать, чтобы простить себя и перестать ненавидеть. Я не могу покончить с собой — это убьёт моих родителей. Но и жить дальше, будто ничего не случилось, тоже не могу. Как мне научиться жить с этим? Я не заслуживаю ничего хорошего в этой жизни. Не заслуживаю своих родителей, сестру, бабушку. Они любят меня. А я? Я их опозорила. Даже представить страшно, что будет, если они когда-нибудь об этом узнают.
Папа, наверное, возьмёт табельное оружие, застрелит меня, а потом сам покончит с собой. Был уже такой случай: офицер отдыхал с друзьями, вызвали проституток, и среди них оказалась его дочь. Мужчина прямо там, на месте, застрелил её, а потом себя.
Руки холодеют от этой картины в голове. Но я же ведь мазахистка — лежу и дальше себе представляю:
Мама не переживёт смерть папы. Она слишком сильно его любит. Умрёт от разрыва сердца.
Разия возненавидит меня, за то что я погубила родителей, оставив её сиротой, и вычеркнет меня из своей памяти.
Ну и бабушка, тоже — навряд ли переживет смерть единственной дочери. И зятя. Хотя зятя, скорее всего, переживет. Она не очень его любит. Считает, что он погубил карьеру балерины её дочери и превратил деградирующую домохозяйку.
Родственники, наверное, на безымянном кладбище похоронят меня и даже надгробного камня не поставят. Ведь я — позор рода.
— Сания, что с тобой? — бабушкин голос застает меня врасплох. — Ты что-то мне не нравишься.
Я медленно приподнимаюсь, тянусь к ней, как к спасению. Хочется прижаться, разреветься, выплеснуть всё, что рвёт меня изнутри.
Но язык не поворачивается.
Не могу.
И всё же…
— Аже… — всхлипываю.
Бабушка настораживается, кладёт тёплую ладонь мне на спину.
— Санек, что случилось?
— Аже… научи меня молиться…
Я сама не понимаю, почему прошу именно об этом.
Может быть, потому что верю: бабушка читает намаз, и поэтому с ней ничего плохого не случается.
— Конечно, научу, родная. Но что тебя тревожит?
— Ничего, — шепчу я, снова всхлипывая. — Просто страшный сон приснился…
Бабушка гладит меня по спине, утешает, шепчет добрые слова.
— Не бойся, всё будет хорошо. Аллах защитит нас от зла. Я каждый день молю Его об этом.
Плохо, значит, молишь, бабушка… Ведь зло уже случилось со мной.
— Запомни, девочка моя, — говорит она ласково, — всё хорошее от Аллаха, а всё плохое — от нас самих.
Я замираю.
— От нас самих? — переспрашиваю, и сердце снова сжимается.
— Да.
Бабушка смотрит на меня с такой любовью, что боль становится нестерпимой.
— Поэтому с тобой ничего плохого не случится. Ты ведь и мухи не обидишь. Ничего плохого не делаешь. Совсем чистая, безгрешная…
— А-а-а…
Я больше не выдерживаю. Разрываюсь в истерике, прижимаюсь к ней, рыдаю, вцепившись в её одежду.
Чистая? Безгрешная?
Я — грязная. Порочная.
И мне никогда не очиститься.
— Ну что ты, что ты, — гладит меня бабушка. — Всё будет хорошо.
Я глотаю слёзы, пытаюсь успокоиться.
— Я ведь непослушная. Папа всегда жалуется, что я капризная и упрямая. Разия меня врединой называет, а мама — строптивой и қырсық (упрямая), — перечисляю все свои “титулы” и вдруг осознаю: вот он, корень всех моих бед. Причина моих проблем — я сама.
С детства доставляла хлопот родителям. Особенно папе. В младших классах дралась с девчонками, в старших — из-за меня уже дрались мальчишки-одноклассники. А ещё его солдатики… тоже дрались.
И главное, я ведь ничего такого не делала! Ни с кем не заигрывала, разве что в шутку — и то сразу отшивала, смеялась над бедными влюблёнными солдатиками. Дурачила их.
Теперь жизнь посмеялась надо мной.
Неприступная Сания сосала…
— А-а-а! — захлёбываясь рыданиями, прижимаюсь к груди бабушки, судорожно сжимаю живот от тошноты.
— Да что с тобой?
— Сон опять вспомнила… — бормочу сквозь слёзы. — И живот болит от месячных.
— Замуж тебе пора, дочка, — аже улыбается так добродушно, так нежно, что на душе становится теплее. Но её слова обрушиваются на меня тяжелее, чем камни.
Кто теперь меня замуж возьмёт?
Я не имею морального права выходить замуж и обманывать мужа. Он будет думать, что его невеста чиста и невинна, а я…
А если папа всё же решит выдать меня замуж?
Я поклялась, что буду его слушаться. Что сделаю всё, что он скажет. Я молила Всевышнего сохранить мою девственность. Он сохранил. Теперь я не могу нарушить свою клятву.
Капец. Надо было больше конкретики добавить в молитву.
Ладно, слава Богу, о замужестве пока речи нет. Но есть другие данные обещания. Придётся забить на журналистские расследования. Фиговый из меня корреспондент. Стану дипломатом. Обещаю: больше никаких статей. Пусть отдел по борьбе с наркотиками занимается этим. Это их работа, им за это зарплату платят.
Настроение чуть приподнялось. Бабушка смогла меня немного успокоить. Она считает меня немного наивной, но порядочной. А порядочность — это главное.
Даже если всё случившееся произошло по моей глупости, я этого не хотела.
— Пойдём чай пить, — аже скидывает с меня плед. — Ты целый день ничего не ела. Нельзя так!
— Пойдём, — только сейчас чувствую, как желудок сводит от голода. Но боюсь, что в рот всё равно ничего не полезет.
Заставляю себя сделать глоток. Горячий чай обжигает, но я даже не морщусь. Пытаюсь не думать. Закрываю глаза, открываю.
Бесполезно.
Перед глазами всё равно — оно. Писюнище.
И в голове звучит только одно имя: Кортес.
— Полиции удалось установить личности жертв сегодняшней перестрелки, — вещает голос из телевизора. — Убитыми оказались Рашид Галимов, известный в криминальном мире как Слон, и Арман Картаев, более известный как Кортес.
Я давлюсь чаем.
Горячая жидкость обжигает горло, но я даже не сразу это осознаю — дыхание перехватывает, кашель сдавливает грудь. В ушах шумит.
Голова идёт кругом.
Я задыхаюсь, цепляюсь за край стола.
Бабушка встревоженно вскакивает, хлопает меня по спине, её глаза полны ужаса.
— Ты что, дочка? Может, скорую вызвать?
— Не надо, аже, — хриплю, пытаясь взять себя в руки. — Сейчас пройдёт.
Откашливаюсь, пытаюсь прийти в себя.
Пытаюсь осознать услышанное.
Осознаю.
Сила мысли — великая сила.
Как говорит бабушка: Всевышний скор в расчёте.
Божественная кара настигла его.
И нигде-нибудь, а прямо перед моим домом.
Жаль, что я этого не видела.
Хотя…
Я не понимаю, что чувствую, узнав о смерти Кортеса.
Когда я говорила: «Сдохни, Кортес!» — я не желала ему смерти.
Честно.
Я ведь не такая кровожадная, чтобы желать человеку, чей писюн побывал у меня во рту, быстрой смерти.
Нет.
Он должен был умирать долго и мучительно.
******
Дорогие мои девочки, очень приочень жду от вас обратной связи.