Восьмая Песня - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Бездомный (самиздат)

Глава 1 КОНСТРУКТ ➡️ ДЕСТРУКТ

Предупреждение автора!

Все персонажи и события — плод воображения автора. Любые совпадения с реальностью случайны. Текст может содержать сцены флирта, эмоциональной близости и чувственные описания, предназначенные только для художественного восприятия. Произведение не содержит порнографического контента и не направлено на пропаганду. Рекомендуемый возраст — 18+.

Солнце и облака сражаются друг с другом, словно люди в очереди на кассе.
На дорогах машин с каждым часом всё больше, люди с сигаретами во рту спешат по своим делам.

Моё внимание привлекает дерево за остановкой, в тени которого я жду автобус. В его ствол вбит длинный болт, сантиметров двадцать пять–тридцать, и вокруг влажно — будто дерево прослезилось. Недавняя подлость чьих-то рук.

Я давно не ездил на автобусах, и это придаёт ситуации какое-то любопытство. На горизонте появляется зелёный «Исузу» девятнадцатого маршрута — выделяется среди потока машин, заметен метров за двадцать. Его приближение не вызывает ни у кого рядом со мной особого волнения. Понимая, что мне не по пути с этими людьми, я поднимаюсь по задней лестнице и оказываюсь в полупустом салоне.

Выбираю место у окна: так легче пережить дорогу и рассмотреть город, который ещё не до конца знаю. Первые пять остановок я наблюдаю с интересом, но потом он угасает. Это нормально — у меня так со многими вещами: быстро загораюсь, но так же быстро отпускаю.

Мини-телевизор, прикреплённый к потолку автобуса, показывает время: 12:10. Моё место прибытия — через две остановки.

С приятной лёгкостью покидаю салон, наполняю лёгкие глубоким вдохом. В голове тут же прокручиваю план маршрута в кофейню «Bon».

Пятнадцать минут пешком — и это не проблема: солнце скрыто, тени пятиэтажных деревьев ложатся на дорогу. Поджигаю вторую сигарету и иду, не спеша.

На расстоянии сорока метров уже вижу кафе «Bon».

Очаровательная девушка встречает меня у входа. Миндалевидные глаза цвета хейзел светятся изнутри — в них прячется и мягкость, и вызов. Фигура — «песочные часы», те самые классические линии, которые мужчины узнают мгновенно и провожают взглядом, даже если не успевают заметить лицо. Улыбка — голливудская, ослепительная, но при этом тёплая, как будто обращена только ко мне. От неё зал сразу кажется ярче.

— Здравствуйте, добро пожаловать в «Bon». На чьё имя бронировали?
— Здравствуйте. Подруга бронировала, София. Должна быть бронь на это имя.

Она открывает журнал. И время будто замирает: я смотрю на её руки. Белые, нежные, с той самой бархатной кожей, которую хочется коснуться, хотя бы случайно. На правой — золотистый браслет-скорпион, подчёркивающий опасную сторону её хрупкости. На левой — кожаный браслет с тёмным камнем, отражающим луну. Детали на ней не просто украшения — они как символы, которые вызывают желание разгадать.

Мой взгляд медленно поднимается выше. Тёмная рубашка слегка приоткрыта сверху — три незастёгнутые пуговицы. Достаточно, чтобы воображение сделало шаг навстречу, но не больше. На шее — кулон-птица с распахнутыми крыльями, лежащий на деликатной, почти сияющей коже. Это сияние создаёт иллюзию, будто она сама — источник света.

Она поправляет волосы. Тёмно-каштановые, густые, они струятся шелковым занавесом, и жест этот прост, но в нём больше притягательности, чем в десятках выученных поз. В ухе — серьга-гвоздик, крошечный Сатурн, мерцающий в свете. И в этот момент она выглядит так, словно сама управляет орбитами мужских взглядов вокруг себя.

Мы двинулись внутрь. Зал оказался разделён на зоны: около сорока посадочных мест, в самом центре — фортепиано глубокого коричневого оттенка со стулом рядом, будто ждало своего пианиста. Слева — столики у окна с панорамой города, огни которого мигали как ожерелье на чьей-то шее. В центре — несколько расставленных вразброс столов, создававших ощущение дыхания пространства. А дальше, по правую руку, — изолированные кабинки с мягкой шумоизоляцией, словно маленькие убежища.

Хостес ведёт меня к самой дальней. Я плетусь за ней, как Незнайка за взрослой рукой — смешно беспомощный и в то же время совершенно спокойный. В её присутствии тревога уходит, будто она знает короткую дорогу не только в зал, но и из моих сомнений.

У двери кабины она оборачивается. Лёгкий наклон головы — отточенное, безупречно элегантное движение, будто тысячу раз отрепетированное. И в этот миг я понимаю: в её жесте больше грации, чем во всём антураже ресторана.
Она кивает, едва заметно улыбается — и уходит. А я остаюсь, но ощущение, что часть меня ушла вместе с ней.

Освещение мягкое, тёплое — около 2700K, будто всё помещение дышит золотистым светом. С потолка свисает люстра из филаментных ламп, и их огоньки похожи на замершие искры. Небольшой стол окружён широким тёмным диваном, словно остров уюта посреди зала. Напротив двери — картина Моны Лизы, её загадочная улыбка словно наблюдает за каждым движением.

На столе сервирован английский завтрак и блинчики, щедро политые мёдом. Керамический чайник выпускает тонкую струйку пара, и воздух наполняет аромат сирени и орхидеи, едва уловимый, но ярко выраженный.
Маленькая кружка хранит отпечаток её губ — тонкий след зелёного чая.
София работает за ноутбуком, её пальцы танцуют по клавишам, но мой приход внезапно останавливает эту мелодию. Она поднимает взгляд — и её внимание становится главным источником тепла в комнате, затмевая даже мягкое свечение ламп.

Ей двадцать три — и в этом возрасте обычно ещё ищут себя, но София уже умела быть завершённым образом. Она сидела, словно позировала невидимому художнику, и каждый её штрих был совершенен.

Фигура — как тонкая скульптура, в которой чувствуется школа гимнастики и балета. Даже в покое её тело хранило ритм движений, вложенных в него с детства: прямая осанка, плавные линии, жесты без суеты, как будто воздух вокруг подчинялся её такту.

Очки «кошачий глаз» превращали её взгляд в оружие и украшение одновременно. За их стеклом жили глаза цвета тёплого янтаря, блестящие и умные, но в глубине всегда оставалось что-то детское — лёгкая капризность, тень избалованности, как у девочки, которой привыкли уступать. Это не умаляло её, наоборот — делало её опасно настоящей.

Глава 2 Никотин Экзистенциализма

> ⚠️ Предупреждение:

Данное произведение является вымышленным художественным текстом.
Любые совпадения с реальными личностями, событиями или организациями случайны.

В истории затрагиваются тяжёлые психологические темы: внутренние расстройства, вина, утрата, насилие, психоз, духовное разложение личности.
Всё это подано в художественном контексте и не имеет цели пропагандировать, оправдывать или романтизировать насилие.

Автор осуждает любые формы жестокости, убийств, дискриминации и психологического давления.

Смысл произведения — исследование пределов человеческого сознания, механизмов разрушения и искупления, а также попытка понять, как тьма зарождается внутри человека и к чему приводит потеря границ между разумом и безумием.

Рекомендуется для взрослой и подготовленной аудитории (18+), способной воспринимать сложные морально-психологические темы без искажённого восприятия.

Будильник зазвенел. Время: 07:35. Студия Амирана была за городом. Мне приходилось ехать туда около получаса, и я любил эту дорогу — будто из центра цивилизации выезжаешь в полупустое пространство, где воздух чище, но тишина тревожнее. Этот район казался временным: здесь жили студенты, работяги, люди на проходе. Всё дышало чем-то недолговечным.

Студия пряталась в подвале двухэтажного здания. Сверху бегали дети в учебных кружках, сбоку торчали магазины, а прямо напротив чернела заброшенная недостройка. Она всегда резала глаз — словно кусок чужого города торчал здесь, среди обычных домов. Родители пугали ею своих детей, рассказывали, что там водятся призраки, и просили обходить стороной. Я верил: у этого места действительно был свой мрак, который чувствовался даже днём.

Я любил заходить к Амирану со своей маленькой традицией — купить пачку его любимых сигарет. Сигарета была ключом. Мы садились, зажигали, и начинались разговоры, которые были больше, чем просто слова. Музыка, философия, книги, психология, конспирология — всё это обретало вес рядом с ним. Эти беседы затыкали пустоту, которую я носил внутри, как зияющую дыру. Сигаретный дым для нас имел совсем другой эффект — он связывал.

Я спустился по лестнице. Тусклый свет лампочки под потолком выхватывал из сырой стены разводы, и они напоминали мне тени рук. Я никогда не держусь за перила — ненавижу липкость чужих пальцев, предпочитаю чистое, новое, нетронутое.
У двери — тишина. Заперто. Дубликат ключа не беру с собой без конкретной надобности. Я не люблю ждать и не люблю стучать — всё это кажется бесполезным. Один звонок решает всё быстрее.

Два гудка.
— Алло? — в его голосе было что-то настороженное, как будто он ждал чужака, а не меня.
— Открой. Я приехал.

Щёлкнул замок. Дверь приоткрылась, и он показался в проёме.

Амиран стоял передо мной — чуть ниже меня ростом, метр семьдесят пять, не больше. Чистый брюнет. Никогда не бреется до конца — оставляет щетину, будто это его личная подпись. Курит «Винстон», но если угостить другим — не откажется. Всегда одет опрятно и стильно: тёмная рубашка, золотые часы, лёгкая растительность на груди.

Он читает книги, пишет песни, иногда выступает в ночных клубах. Не звезда, но харизма — башенная. Гитара и пианино в его руках звучат с десяти лет, но спорт — его вечный провал. Никогда ничем не занимался. В двадцать пять он худой, почти хрупкий, но в этом есть свой шарм: стильный, романтичный, с манящим голосом. Музы вокруг него могли бы танцевать канкан, но он часто даже не удостаивал их взглядом.
Полгода назад он устроился педагогом в музыкальную школу. И с тех пор словно замер. Но я никогда не видел в этом застоя. Для меня он всегда был центром разговора, центром комнаты, центром любого вечера.

Амиран стоял в белой рубашке, подмышки влажные, словно он только что проделал тяжёлую тренировку. На лице — респиратор, а в правой руке вяло покачивалась вторая маска, которую он протягивал мне.

Через секунду ударил запах. Приторная сладость, смешанная с тухлой гнилью, вонзилась прямо в мозг. Желудок предательски скрутило, тело само требовало отступить назад. Я не дал себе времени на размышления — сразу натянул маску, сделал короткий вдох через фильтр и вошёл, плотно закрыв за собой дверь.

Внутри Амиран наводил порядок — генеральная уборка студии подходила уже к своему завершению. От него исходила нервная сосредоточенность: он двигался резко, будто старался стереть само воспоминание о том, что здесь было. Два огромных чёрных мешка с мусором ждали у двери — тяжёлые, вздутые, словно в них спрятали больше, чем просто хлам.

Комната сама по себе была просторной: в центре — конференц-стол, три его стороны окружали мягкие диваны. Полтора метра напротив возвышался телевизор с чёрным экраном, отражающим наши движения. Справа от стола громоздилось оборудование: два компьютера, колонки, переплетение кабелей, хаос кнопок и светящихся лампочек. Слева — дверь в звукозаписывающую, ту самую, где рождались голоса и мелодии, а потом уже обрабатывались до блеска за компьютерами.

Больше здесь ничего особенного: только маленький холодильник, пепельница, перегруженная окурками, и тишина, нарушаемая запахом и жужжанием вытяжки. Она была нашим единственным спасением — позволяла курить сколько угодно и при этом дышать так, словно студия оставалась обжитым местом, а не временным убежищем после бури.

Наконец, мы взяли по тяжёлому пакету каждый. Пластик натянулся под руками, скрипя, будто сопротивлялся. Вышли наружу. Утренний воздух встретил прохладой, но запах мусора ещё тянулся следом. Мусорная свалка оказалась рядом, прямо у заброшенного здания — метрах в двух от его серых стен. Мы синхронно взмахнули руками и сбросили мешки в контейнер. На секунду стало легче, будто мы избавились не только от мусора, но и от самого утреннего гнета.

— В девять мусоровоз всё это заберёт, — заметил Амиран, глядя мимо, словно хотел убедить не меня, а самого себя.

По пути назад мы захватили баллон освежителя воздуха. Вернувшись в студию, распылили его по комнате — последний штрих, и тяжёлый запах тут же начал растворяться в химической свежести.

Глава 3 Те, кто собирают тишину

Мы подъехали к библиотеке. Выйдя из машины, я не стал прощаться — вечером нас ждала общая встреча и работа. Шагал неспешно, словно каждый шаг оставлял лёгкий шлейф мысли.

Вдруг зазвенел телефон. «Александра», — появилось на экране. В тот момент, когда мои мысли о ней складывались в узоры, сердце сжалось в лёгком предвкушении.

— Привет, — сказал я, улыбаясь.
— Привет… — её голос слегка дрожал, как будто она ещё просыпалась. — Как дела?
— Всё спокойно. А у тебя?
— Неплохо… Слушай, а у тебя есть планы на сегодня?
— Пока нет. Если хочешь, можем встретиться.
— Где?
— Библиотека Алишера Навои. Там тихо, можно выбрать что-то для чтения и просто поговорить.
— Сегодня? — удивлённо.
— Да, примерно к двенадцати.
— Значит, к 12:08, — сказала она, словно уже подсчитала маршрут.
— Отлично. Тогда увидимся там.

В 12:08 дверь библиотеки открылась, и она появилась. Александра. Тёмно-каштановые волосы струились под мягким солнцем конца лета. Знакомые серьги — маленькие Сатурны — мерцали, словно крошечные вселенные.

Каждый её шаг был изящен, продуман и естественен одновременно. Лёгкий ветер играл прядями волос, обрамляя лицо. Глаза, миндалевидные и тёплые, пленили. Библиотека будто замерла, уступив пространство мгновению нашей встречи.

— Привет… — сказал я, стараясь сохранить спокойный тон.
— Привет, — ответила она, голос мягкий и уверенный.

Конец лета наполнял воздух сладкой нотой липы и сухой травы. Её красота ощущалась всем телом, каждым вдохом.

Мы говорили обо всём сразу, будто правил тактичности не существовало. В потоке слов она открылась:

— Я… выросла в детдоме, — голос дрожал, как тонкая струна. — Там не было тепла. Никто не говорил: «Я с тобой». Я росла среди чужих людей, чужих глаз… как вещь.

Её руки сжимали чашку, словно держались за что-то живое.

— Художественная гимнастика… — глаза блестели. — Это было моё убежище. Но однажды всё изменилось. Муж тренера украл моё доверие, моё детство. Я ушла… сбежала.

Она опустила взгляд. Тень детской хрупкости скользила по губам.

— Спустя пару лет я приехала сюда… — голос дрожал, но уже с ноткой надежды. — В столицу. С чистого листа… начать заново. Мечтала стать психологом, помочь людям… и себе.

— Люблю играть в карты… алкоголь не пробовала… сигареты — да. Был друг, шиншилла… Она умерла. Я пережила это тяжело. Привязываюсь к людям — и это всегда приносит боль.

Её взгляд встретился с моим. Внутри — маленькая Александра, хрупкая и одинокая. Снаружи — решимость.

— Я хочу быть сильной… — шепотом. — Хочу помогать людям, хотя сама учусь справляться со своими шрамами.

Я сделал шаг ближе. Она слегка отстранилась, но глаза остались прикованы ко мне.

— У меня тоже была своя буря. Мать… алкоголичка. Отец ушёл, когда мне было семь. Вся её злость и обиды падали на меня.

Александра опустила руки на колени, пальцы сжали складки платья, потом расслабились. Лёгкое покачивание плеч и едва заметный вздох создавали впечатление, будто она балансирует между прошлым и настоящим.

— В шестнадцать лет меня взяли инструктором по боксу. Бокс был моим языком без слов… фантомные боли преследовали меня. Пришлось уйти. Потом я стал репетитором русского. Сейчас же мне хватает того, что мы с Амираном творим в музыке. Песни — мой способ дышать.

Она кивнула. Глаза слегка прищурились, словно в моих словах она увидела знакомые шрамы боли. Лёгкое движение пальцев, перебирающих край книги, придало её жестам естественную хрупкость.

— А я… — голос дрожал, но не от страха, а от надежды. — Работаю ради мечты. Накопить денег на учёбу, чтобы стать психологом… Осталось совсем немного. Скоро пойду учиться.

Она откинулась назад, волосы упали на плечо. Сила и хрупкость жили рядом, как два огня, не способные погаснуть друг без друга.

— Ты невероятно стойкая, — сказал я тихо, — но иногда можно опереться на кого-то.

Она слегка улыбнулась. Пальцы коснулись края моей ладони. В этом взгляде зародилась настоящая связь. Шорох страниц, тихий скрип пола, спокойное дыхание — всё это создавалось здесь и сейчас.

Вечер спустился на город. Время пролетело, словно песок сквозь пальцы. Мы шли, и казалось, пространство расплывается. Пустота внутри наполнялась живым воздухом; свежесть, которой не хватало в студии, стала реальностью между нами.

Прибрав за собой столик, мы направились к выходу. Вечер медленно окрашивал библиотеку в золотисто-синие тона. Её тихие коридоры казались чужими, словно мы оставляли за спиной тайный мир.

Выйдя на улицу, я вызвал такси до студии, а она — к себе домой. Её машина подъехала первой. В вечернем свете фары мягко осветили её лицо, волосы блестели. Она стояла, словно статуя, но каждое движение — наклон головы, взгляд — говорило о скрытой истории.

Она тянула прощание, словно время можно остановить. Каждый вдох отдавался в воздухе как просьба, каждый взгляд — тихое «останься».

Я шагнул вперёд и обнял её. Не осторожно, а так, будто хотел защитить от всего, что ломало её изнутри.