Восьмой оборот

Восьмой оборот

Сидев напротив древесной конторки и чуть ли, не впившись ногтями в царги я слушал девушку. Ее речь была прекрасна, слова лились ручейком, а голос должен был доставлять наслаждение, которого не последовало, наоборот, в меня он вселял тревогу.

Дама неожиданно прервала свой монолог и ударила меня своим безмолвием. Я же в свою очередь с глупой улыбкой уставился на ее милое личико, давшее в момент мне некоторое успокоение, эйфорию.

Дьявол! — мой сон прекратился, девушка будет мною увидена лишь в следующем забвении. Теперь остается гнать неумолимую муку прочь, ведь этот идеал я видеть буду лишь под следующем покровом ночи.

Увы, серый день начался. В облаках проявился образ туч и слегка завывал ветерок, в последствии которого трепетали поникшие растения. На душе особенно тоскливо, впрочем, как и моя вторая часть жизни. Приевшееся многим «до и после».

Сегодня на удивление мне канули в голову картины Помпеи, жизни чьих горожан столь жадно поглотил Везувий. Ну и как порядочный психопат немного улыбнулся, вспомнив слово «смерть». Хоть некоторые к этому стремятся, я же недолюбливал это слово, но и не боялся. Смерть была проявлением слияния всех вер, которых я так боялся и не допускал мысли примкнуть хоть к одной. Я всю свою нечеловеческую жизнь был Богом сам себе — старался стать идеалом, которого пока что и не достиг.

Вот, каждый оборот крови в жилах стал чувствоваться, и с каждым кругом приходили воспоминания.

Оборот 1

Надев старенький льняной халат, я вышел из дому. Ярило все прятался за уже образовавшимися тучами, было ощущение что утро спуталось с вечером. Это настораживало. Стоя на пороге своего обители мой взгляд устремился на густой пролесок, которому грозила вырубка. Вспомнилось, что именно за ним находится одно озеро, все такое прекрасное на вид и даже природа вокруг него выглядит горделиво. Хвойные деревья придают местности столь необычный облик, что каждый вошедший уже чувствует лес, а тот проникает в чужака и начинает выедать его изнутри.

— Надобно прогуляться.

Идти не далеко, но пролесок своей густотой растительностью и карстовыми провалами замедлял шаг. Конечно, добраться было не очень уж и сложно, но было досадно получать порезы хвоей и ожоги борщевика.

Очередной раз проходя у седловины двух ям мне послышался шорох, исходящий из поблизости стоящих кустов. Я аккуратно приблизился, держа наготове дубовый жердь. Еще ближе подобравшись к источнику шума пришлось бросить взгляд назад. И тут прыжок!

— Юна, чертовка! А ну быстро домой. — Собака повиновавшись побежала в сторону дома, по пути виляя хвостом и что-то вынюхивая.

Продолжив путь, мне удалось выйти к белому лесу, уже более проходимому. Идти было еще прилично, но отнюдь легко. Тропинки-исчезайки петляли вдоль, да около деревьев и пытались запутать меня, дабы я остался на попечение живности.

И вот наконец то… долгожданное озеро, лежащее в лестном массиве и сверкающее своей синей атлантической водой, в которой было четко видно свое отражение.

Спускаясь к водоему, я все больше поражался красотой местной флоры и фауны. Вода после дождей очистилась, ряска пропала. Цвет приглянулся мне каким-то холодным. От этого стало не по себе. Этот синий холод пронизал конечности, он хотел их сковать, но на удивление остановился.

Простояв так пару минут, внимая все поучения локальных сил на меня нахлынули воспоминания всей моей жизни, начиная с самого детства, которое я уже благополучно позабыл много лет назад. От такого кровь аж свернулась в собственном теле, она загустела — это точно. И как в забвении стал я заходить в воду. Дойдя до того момента, как вода стала мне по грудки я остановился. В ушах стояли песни водных дев, а мне как невольнику оставалось лишь всматриваться в толщу воды, в которой я сразу же различил свое лицо, лицо не от мира сего. Мне были видны все его черты и так стоя, всматриваясь в момент оно мне показалось отвратным и омерзительным. И это мое лицо!? Через силу я еще раз уставился в воду. Эти глаза… в которых отображены ужасы, совершенные их хозяином…

Чуть ли, не вырываясь из озерного плена, я начал прокручивать все свои утраченные воспоминания. Первым же пришло ко мне рождение.

Двадцать восьмой год до Рождества Христова. Город, где происходит мое рождение и по совместительству начальное действие истории — Олисипо, ныне — Лиссабон. Португалия. Его улочки я помню плохо, так же, как и его людей, но на удивление в ярких красках мне вспоминается устье Тежу и, фрагментами, лица моряков с подсушенной кожей от морского бриза. Паруса морских посуден размашисто трепетали под могучим ветром Атлантики и давали надежду на будущее. Носы прототипов шхун грозно смотрели вдаль, будто пытаясь пригрозить своему собственному синему ковру.

Родился я на том берегу, мои родители рано умерли. Оставшись сиротой в голове суетилась идея исключительно о выживании, не о каких излишеств речи идти и не могло.

По началу приходилось побираться по римским провинциям, осесть не выходило. Скитания выматывали и без того хрупкое тело, которое уже изнемогало и просило покоя. Все же, спустя время, мне по душе оказалась Македония. Ее красота была столь прелестна, что порой удавалось забыть о голоде, ведь лепота в глазах смотрящего становилась пищей для его же живота. На таких рассуждениях я впервые всерьез задумался о вере, чуждой мне. Не в Бога не в черта я и не верил, но с чего-то пошло начало…

Тяжко, но сделал. К концу подходил мой четвертый десяток жизни отброса общества, противного каждому, кто хоть невзначай заострит глаз на мне. Казалось, что небо не такое уж и голубое, трава не такая уж зеленая, а я — не такой уж и живой, люди злые и все настроено против друг друга. К этому периоду жизни я уже верил в Бога, может верил неправильно, но верил и каждый день благодарил его. Для меня Господь был маленьким старичком, немного хромающим, но без клюшки. Все естественное почитало его и заступалось, если кто подымит голову против старичка. Каждый шаг Господа был легок, вода могла удержать его на своей кровле, а после наступления на грунт не оставалось и следа. Хотелось, чтобы именно таким он и был, что бы хоть меня он любил.