Война Воплощений

Предисловие. С чего все началось

Когда жизнь катится к черту, зачастую можно вспомнить именно тот момент, в который она ухнула вниз со склона. И черта к которому, собственно, ваше бренное бытие устремилось на всех парах.

Моя прошлая жизнь, безвозвратно утерянная, такая уютная и понятная, что теперь даже сложно поверить в ее реальность. Морщинки в уголках глаз отца, перманентное недовольство вечно ворчащей матери, брат, подпирающий взъерошенным затылком потолки. У нас была дружная семья, в меру интеллигентная, с достаточно прогрессивными нравами, чтобы родители не вынуждали меня поступать в «пед», не смотря на три поколения педагогов до этого. Все мои дни состояли из красок, творческого поиска, приступов вдохновения и попыток придумать что-то нетривиальное для курсовой. Самая страшная и неразрешимая проблема – отсутствие свободного времени на личную жизнь, и попытки сделать темперу в домашних условиях, хотя она неизменно закисала. А еще дико смердящий чесночный клей. И въевшиеся под ногти разноцветные полумесяцы, превращающие любую мысль о маникюре в несбыточную мечту.

Будущее казалось простым и определенным. Мир – добрым и многообещающим.

И вот, вокруг пыточная камера. Тут нет ни окон, ни привычных взгляду вещей. Только кровь, серые камни и острые блики, отброшенные играющими на лезвиях отсветами огня. Весь мой мир сократился до этого прямоугольника, врезавшегося в толщу земли, пропахшего человеческим страхом и болью. Тошнотворные подробности чужой жажды причинять страдания скалят клыкастые пасти рядами мясницких крюков, щипцами, штырями и скальпелями. На атласной подстилке разложены буравчики, сверла и зажимы. Запах горелой человеческой плоти горчит на корне языка.

Я не хочу всего этого видеть. Я не хочу тут быть!

И больше всего на свете я не хочу вслушиваться в сиплое, надрывное дыхание изувеченного существа, гадая: выживет ли он? Сделает ли еще один вдох?

Его боль, кровь и ужас пережитый им, ранит сильнее раскаленных прутьев и хищных лезвий. Я с трудом отрываю взгляд от залитого карминным месивом лица, на котором нетронуты остались только глаза, чтобы посмотреть в дальний конец пыточной. Там в ужасающем великолепии празднует миг отмщения сама Месть. Он знает свое дело. Смотреть на это тошнотворное представление - излишне.

- Мы вытащим тебя отсюда. Потерпи. Только потерпи еще немного...

Все началось год назад. Началось банально и до обидного обыденно.

 Тот вечер навечно остался выгравирован в моей памяти с пометкой «никогда так не делать», даже если данная мудрость уже ничего не даст.

Возвращаясь домой после занятий в студии, я свернула в проулок. Надеялась сократить путь. Уже почти пол года, три раза в неделю таскала свои бренные кости и истертые кисти на обучение к одиозному дедуле. Он искренне считал, что писать картины подручными предметами – это круто и до него никто так не делал. Смешной и добрый старикан в аляповатом красном берете. И вот, в переходе между дворами, темном как история искусств средневековья, нелегкая дернула меня прислушаться к стенаниям черной кучи тряпья у стены.

Не то чтобы излишняя сердобольность побуждала меня спасать всех бомжей района, или слишком развитая фантазия нарисовала на остове неясных очертаний прекрасного принца печального образа, но, наверное, в голове каждого есть какой-то гаденький голосок-провокатор, нашептывающий что-то из разряда: "Помоги ему, посмотри что там, может человеку плохо, может надо вызвать скорую? Если это счастливый отец семейства у которого прихватило сердце и он забился в темный угол, мучимый предсмертной агонией?".

Одним словом - я приняла волевое решение пополнить собой когорту невинно убиенных любопытных кошек, сунув моську в темный угол, где стонало что-то невнятное в обертке черного тряпья.

От страдальца не воняло, вокруг не было ни мусора, ни картонной подстилки, да и голос которым это нечто звало на помощь, периодически постанывая, хоть и был хрипловатым, не сильно-то напоминал пропитые рулады граждан без определенного места жительства.

- Эй… - осторожно позвала я предполагаемый объект спасения, протягивая к нему свою пятерню, на которой даже в тусклых отсветах фонарей виднелись пятна краски и забившийся под ногти охровый грунт. - С вами все в порядке? Вызвать скорую?

Ну не идиотка ли я? Сейчас, сидя в запертой комнате больше похожей на келью, чем на спальню, бессмысленно пялясь на белую стену, с опозданием понимаю - бежать надо было очертя голову. И тогда бы мой мир остался точно таким же, каким был все двадцать лет до этого. И урод превративший мою жизнь в бесконечную череду тренировок, зубрежки, выговоров и скандалов, тихо-мирно подох бы в том переулке. Никогда еще в жизни не желала кому-либо смерти так страстно и безжалостно.

В тот злополучный вечер, мой мозг еще оценивал ситуацию привычными мерками. Когда широкая ладонь мужчины вцепилась в протянутую руку помощи, я, как полная дура, восприняла это за судорожное движение. Наивная идиотка!

Но незнакомец, укутанный в черный плащ, бледный как сама смерть, не смотря на судороги, сотрясающие его тело и перекосившую лицо гримасу боли, не был в панике. Он даже на помощь мою не рассчитывал. Как волчий паук, привыкший охотится из засады, поджидая беспечную букашку, этот урод не смотря на опасность для своей драгоценной жизни, терпеливо выжидал, все прекрасно рассчитав.

Едва его ладонь стиснула мое запястье, груда тряпья пришла в движение. Скупые лучи одноногих циклопов-фонарей, наискось падающие в этот проулок с соседнего двора, выхватили белесое, худое лицо, с тонким носом и глубоко посаженными глазами. Человек явно раздумал умирать. Вместо этого принялся карябать свободной рукой на стене о которую опирался плечом, какую-то хитроумную загогулину.

И мне бы в тот момент по быстрому отгрызть себе руку и свалить дворами, но нет! Я стояла как загипнотизированный кролик, перед близким знакомством с внутренним миром удава, хлопая на недоспасенного мною упыря округлившимися глазами. Согнувшись в весьма компрометирующей позе я напрочь не понимала, что тут происходит, и что делать лично мне? Признаться, поначалу подумала - человек в черном тряпье немой, и его сиплые стоны «На помощь!» привлекшие мое внимание – единственное слово которое умеет произносить это нечто. Нахмурившись, я пыталась прочесть в витиеватом росчерке на стене послание. Уловить какой-то знак, твердо намереваясь спасти бледного ублюдка, даже если для этого придется спеленать его черным рубищем и тащить до больницы волоком.

Глава Первая. Ночь Первых лучей

Мой новый дивный мир, за окнами расположенной на третьем этаже, полупустой комнаты, ютившейся почти под самой крышей особняка Кимредов, сверкал разноцветными огнями фантастических салютов во все небеса. Расцветал, словно мазутное пятно на воде, зыбкой радугой на темном тле.

Столица Кирума, очень оригинально названая точно так же как и вся страна, Кирум, шумно праздновала День Последних Угольков. Улицы украшали гирлянды пестрых фонариков. Каждый уважающий себя горожанин сжигал старый хлам на заднем дворе, все показавшееся не нужным в новом году, и запускал фейерверки. На улице стояла первая теплая ночь этой весны. День Последних Угольков, в полночь сменялся Днем Первых Лучей. Так тут праздновали пришествие Нового Года. Всегда разная дата, зависимо от продолжительности зимы. Всегда два дня кряду.

О начале празднеств извещал народ лично кюрфурст Адонис, в прямом смысле этого слова, назначая Новый Год указом. Вот что значит монархия, как она есть.

Я сидела на кровати, поджав под себя ноги, глядя в пустую стену и ждала полуночи.

Мой персональный (м)учитель укатил в здание Конклава, праздновать. Я возможности посетить данное торжественное мероприятие была лишена за смехотворную провинность. Кай, видите ли, на днях окончательно убедился в том, что, не смотря на наше родство, полной преемницы его талантов и способностей из меня не выйдет, сколько не муштруй в лаборатории. Гениальное наблюдение, спустя без малого двенадцать месяцев проб и неудач.

Впрочем, патологическое не желание принять очевидные факты можно списать на невиданное упрямство Каихарда. Он до последнего верил – можно научить корову летать, заставить солнце вставать на западе, а человека без каких либо технических наклонностей и с мозгами далекими от точных наук, превратить в Адепта Механики.

Да-да, липовый дядюшка, оказался местной версией Адептус Механикус из, мною любимого, Вархамера. И Омниссия свидетель, лучше бы этот гад обзавелся парочкой дендритов, а не мной.

Непрерывное борение бобра с ослом занимало у нас едва ли не больше времени, чем само обучение. Кай пытался втемяшить мне в голову компиляторы создания паровых машин, огнестрела и прочих вундерваффе. Я пыталась доходчиво объяснить тупоголовому магу, что из художника технаря не сделает даже такой упрямый кретин как он.

В результате моя моральная победа аукнулась тремя сутками домашнего ареста и диетой по рецепту библейский старцев. В меню: хлеб, вода и Святой Дух на завтрак, обед и ужин. Причем, ужин зачастую ограничивался только десертом, и вполне вероятно, отдавался врагу. Надеюсь синеглазая вражина подавится Духом Святым, или его местным аналогом. Никогда не была особо сведуща в теософии.

Официально религии в Кируме не существовало, а Адонис давно заменил в умах обывателей божество, Большого Брата, Бацьку, и, подозреваю, здравый смысл за компанию.

Дитю цивилизации, выросшему в лоне, пусть и кривой, но все таки демократии, все эти авторитарные свистопляски переваривать было тяжело. Особенно в комплекте с авторитарным дядюшкой, изо дня в день талдычащего про высокую честь служить правительству Кирума и кюрфурсту Адонису лично.

За окном перестало полыхать. Свист и треск резко оборвался. Как по команде. Значит полночь.

В наступившей тишине что-то протяжно поскреблось в мое окошко с той стороны.

Вскочив с кровати, я бросилась к нему, не боясь потревожить иных обитателей особняка. Кай укатил отрываться, а прислуга тут появлялась набегами, выполняла свои функции и растворялась в воздухе.

С той стороны окна, находящегося на высоте добрых пятнадцать метров, на меня лупало желтыми глазами косматое нечто.

- Ася, открывай. Тут не очень-то жарко, на ветру торчать! Если кто-то увидит и донесет твоему психованному дядюшке, он моего отца на дуэль вызовет! Я осиротею, и тебе придется меня взять под опеку.

Мой косматый гость капризно надул губки, продолжая скрестись острыми коготками в стекло.

Знакомьтесь! Первое, единственное и, надеюсь, последнее существо в этом дрянном мирке, которое мне стало понастоящему дорого.

Открыв окно, я впустила внутрь вечернюю прохладу, и завернутую в тяжелый светлый плащ фигуру с золотистыми лохмами до пояса. Она сразу же повисла на мне, беззастенчиво тиская, не смотря на стягивающий мои ребра корсет, конструкции и тугости которого вся Святая Курия аплодировала бы стоя, со слезами умиления на глазах.

- Ася! Как я соскучилась! Этот деспот тебя совсем замучил! Даже в Схолу не выпускает? Надо на него жалобу в Конклав написать! Это бесчеловечно так обращаться с ученицей, тем более родственницей, пусть и возвращенной из иного мира. Он все таки будущее Кирума растит, а не армейского пристава! Я уже сотню раз говорила, все мое сочувствие к геру Кимреду начисто развеяно! – выпустив меня из своей, на удивление крепкой хватки, для столь хрупкой конституции, ночная гостья закрыла окно, перед этим не забыв развеять сплетенный из лиан мостик, соединяющий наши дома, расположенные по соседству.

- Ну, рассказывай что ему опять не так?

Ночную визитершу звали Эллирия, она точно так же как и я готовилась спустя пару недель пройти Испытание на звание Адепта. Особняк ее отца стоял по соседству с домом Каихарда, в старых кварталах столицы. Отца звали Альберт Хильред, он был Адептом Жизни и готовил к Испытанию свою дочь лет с пятнадцати. Лира обладала удивительно живым характером, улыбчивая, светлая, вечно во все встревающая. Когда старичок Эрхард окончательно признал меня частью этого мира, безопасной для окружающих и готовой начать обучение, Кай сам познакомил меня с соседями. В его понимании общение с Эллирией Хильерд должно было благотворно повлиять на переселенку из «ужасного мира». На людях Лира была сущим ангелочком, златокудрая, желтоглазая нимфа в летящих одеяниях, с кротким нравом и блистательным будущим. На деле же… этого бешенного чертенка даже мой врожденный пофигизм переваривал с трудом. Вдали от чуткой опеки любимого папочки и посторонних глаз, ангелок сбрасывал крылышки, отращивал когти и норовил устроить локальнеый армагедец на доступной ей территории.

Глава Вторая. Проклятие темных подворотен

Улицы столицы, забитые людьми, смеющиеся на все голоса, сверкающие и слепящие вспышками фонарей, костров, случайной магии. Улицы шумно празднующие пришествие новой весны, расцвет жизни и уход холодов. Это чумное веселье порядком напрягало после двенадцати месяцев тихой, подконтрольной Каихарду жизни. Как бы часто он не бубнил о том, что это теперь мой мир и меня в нем ждет распрекрасное будущее, частью этого всего я себя совершенно не чувствовала. Скорее посторонним наблюдателем.

В кои то веки не раздавался лязг копыт по мостовой. Движение экипажей и самодвижущихся машин запретили на время гуляний. Газовые фонари, украшенные вычурной ковкой и чадящие напропалую, потрескивали над запруженным людской массой проспектом.

Лира жалась к моему боку, время от времени дергая за локоть и тыкая пальцем в кого-то, во что-то, при этом увлеченно треща, перекрикивая стоящий вокруг шум.

« Ой смотри какие милые детки, видишь эти бантики на их кармашках, значит их родители принадлежат к цеху печатников … Ой, а давай купим вон тех засахаренных фруктов на палочке… Ну в твоем мире разве были такие прекрасные цветущие деревья на улицах, это настоящие шайдарские магнолии-мухоловки … Только посмотри на того юношу, разве он не красавчик в этом жемчужном фраке? Давай покатаемся на каруселях. С детства на них не каталась!» - и еще тысячу высказываний, просьб, полных умиления восклицаний.

Удивительно что фрау Хильерд хватило ума не уходить далеко от центра города, но даже тут она успела намотать несколько километров, восторженно просвещая меня о таких важнейших вещах, как традиция ходить в День Первых Лучей с распущенными волосами для дам, значение тех или иных ленточек, повязанных на их локтях  и историю данного празднества со всеми легендами, повериями и мракобесием, вроде необходимости приютить любое животное, которое ты встретишь на празднике, под страхом невезения на весь год.

Пока что на роль животных претендовали лишь здорово перепившие алкоголесодержащих напитков господа, впавшие в свинское состояние, и похрюкивающие что-то нечленораздельное там и тут. Приютить их мне совершенно не хотелось. Даже если потом целый год придется больно биться локтем о каждый косяк.

- Смотри, смотри! Шайдарец! –радостно воскликнула Эллирия, тыкая пальцем в рослого малого, на той стороне улицы, который как раз смотрел в нашу сторону, возвышаясь над толпой на добрую голову и лупая кроваво-красными глазами из-под съехавшего на затылок капюшона.

Шайдарец был красив, смугл и таинственен. Бронзовая кожа в сочетании с черно-красными волосами и глазами цвета свежепролитой крови делала его похожим на араба-неформала, покусанного вампирами и завернутого в черный, тяжелый плащ.

Сообразив что его заметили, шайдарец развернулся на сто восемьдесят градусов и поспешил скрыться в отходящем от проспекта проулке.

- Пошли за ним! Я никогда еще не видела жителей Шайдара в живую. Говорят у них совершенно другая биология! Вот бы уговорить его посетить папенькину лабораторию и позволить себя обследовать! Это такой опыт! – радостно прощебетала Эллирия и не дожидаясь моего ответа, припустила за беглецом, юрко лавируя между людьми, только золотые кудряшки сверкали в свете фонарей.

- Лира! Стой! Куда! – гаркнула я, досадуя в душе, что не успела сцапать это непоседливое чудо за руку до того как она дала стрекача, прекрасно понимая всю дебильность сложившейся ситуации, припустила за Эллирией, пока та не затерялась в толпе.

Надо сказать хуже гиперактивной блондинистой подруги, может быть только гиперактивная блондинистая подруга, мечтающая посвятить жизнь исследованиям и магии.

Беглянка юркнула в темный переулок, навевая нехорошие ассоциации с моим похищением, я, пробежав добрую его часть, настигла бесноватую фрау Хильерд и схватила ее за локоть, резко остановив.

- Ты сдурела? – пыхтя как курильщик со стажем, после пробежки в корсете и на каблуках, прорычала в ухо подруги, которая молча смотрела в конец проулка, оказавшегося тупиком.

Столица в основном застроена довольно высокими зданиями, для мира в котором еще не придумали гидравлику, высотные краны и электричество используют в основном для освещения богатых домов. Так что с трех сторон нас окружали толстые кирпичные стены. В отличии от украшенных резными каменными плитами и барельефами фасадов, здесь неведомые архитекторы не заморачивались. Все три стены были почти пусты, Окна начинались где-то на уровне третьих этажей, мостовая покрытая мусором, запах прелой бумаги и пищевых отходов перекрывал даже горьковатый флер пороха, накрывший весь город после праздничных фейерверков.

На нас опять смотрели красные глаза. Шайдарец, обнаружив что загнан в тупик, развернулся к нам и стоял, расставив ноги пошире, для хорошего упора, в стойке явно говорящей о готовности защищаться. Интересно, что себе напридумывал этот господин? Мы с Лирой может и будущее адепторского чина Кирума. Но на лбу ж это не написано? С виду – просто две распатланные девицы, гоняющиеся за красноглазыми мужиками по ночам. Вообще ничего странного!

- Элли, солнце, ты пугаешь гостя из солнечного Шайдара. – «и меня саму такими выходками», добавила мысленно, врубая материнский тон на полную, поглаживая свое кармическое наказание по плечу – Папа не учил, что не хорошо бегать за мальчиками? Даже если тебе сильно-сильно хочется утащить их в свою лабораторию. Посмотри, господин думает мы его сейчас резать будем. Извинись перед ним, и пошли обратно к людям.

Надо признаться господин совсем не выглядел напуганным, скорее злым как свора бешенных собак. Даже не знаю от чего такого мы его оторвали, вынудив спасаться бегством, но ему это явно было не по нутру. Шайдарец, рослый и широкоплечий, затянутый в темные одежды по самое горло, зиркал на нас своими неестественно окрашенными глазами, из-под нахмуренных бровей. Льющегося из окон света как раз хватало, чтобы обрисовать хищные черты смуглого лица, искаженные яростью. Дело пахло скипидаром и не слабыми осложнениями. У меня вообще аллергия на темные подворотни и торчащих там мужиков в черном!

Глава Третья. Куда приводят добрые намерения.

Она просто хотела показать Асе что-то хорошее. Настоящий праздник. Взрыв красок и впечатлений. Людей, веселых и доброжелательных, которые теперь стали частью мира, приютившего возвращенную домой, блудную душу. Элли казалось идея просто великолепна. Элли специально отказалась ехать с отцом в здание Конклава, где намечалось просто феерическое представление Адептов Иллюзии и Огня. Маленькая, глупая Элли, слишком далеко заходящая в своем неуемном энтузиазме.

Эхо собственных шагов било в спину острыми гранями отчаяния. Страх клекотал где-то под ребрами, вымораживая нутро начисто, так что рубиновый комок сердца лип к фарфоровой колонне позвонка, врастал в нее пунцовым кружевом аорт и вен, цеплялся за опору, как сама Элли цеплялась за остатки самообладания. И все чего хотела Хильерд – отмотать время назад и остаться сидеть в пустой, обезличенной комнате Аси, болтая с ней о будущем, слушая рассказы о ее мире или делится планами на следующее исследование по химерологии. С момента их знакомства и без того бледная и худощавая пришелица из чужого мира стала напоминать оттиск тонкого стилета на алебастровой дощечке. Кимред совершенно ее измотал, замучил нечеловеческими методами обучения, затворнической жизнью и необоснованной строгостью. Эллирия просто хотела привнести в этот беспросветный мрак крупинку света, радости, настоящей жизни!

И вот, она бежит по тускло освещенному проулку, оставив подругу наедине с шайдарцем, фанатичным, опасным и устрашающим. Впереди манит светом и обещанием спасения от всех бед запруженная веселящимся людом улица. Позади – едва различимые голоса.

Когда Эллирия впервые увидела новую племянницу гера Кимреда на пороге их с отцом дома, то приняла ее за сухаря и зазнайку. Было что-то неуловимо отталкивающее в белом, чуть заостренном к подбородку лице, в гладко зачесанных и собранных в тяжелый узел на затылке аспидных волосах, в почти всегда едва уловимо сдвинутых к переносице бровях, тонких и черных, словно их нанесли кистью на выбеленный известью пергамент. Асе держалась холодно и подчеркнуто учтиво. Большие черные глаза следили за каждым движением хозяев дома с настороженностью. Казалось, она в любую секунду готова обороняться или атаковать. Элли понадобилось время, чтобы проникнуть за незримую оградительную черту, чтобы разглядеть настоящего человека за маской, нацепленной в угоду Каихарду, который требовал от подопечной безукоризненного такта и отстраненности.

Настоящая Асе, прямолинейная, открытая, лишенная привычных предрассудков, стала для Элли чем-то из разряда магической ловушки. Ты распутываешь головоломку, ищешь подвох, напрягаешь извилины. И не замечаешь, как тебя уже подцепили на крючок, опутали нерушимыми узами и приучили к себе. Асе с ее упрямством, внутренним стержнем и собственным мнением совершенно обо всем, стала для Элли открытием. Она никак не могла представить мир, в котором такое считается нормой. Мир, где нет необходимости изображать из себя восторженную дурочку, охающую и ахающую от умиления по любому поводу. Когда в Схоле один из учителей заявил, мол истинные фрау должны походить на птичек, порхать и радовать глаз, Асе с фирменно кимредовской постной миной добавила: «и мозгов у них должно быть столько же, да? Как раз чтобы всю жизнь сидеть на яйцах и клевать благоверному мозг?». Преподаватель, конечно же, написал гневную петицию Каихарду. Тот запер свою подопечную в ее комнате на очередных два дня домашнего ареста.

Свет, свист, запах духов, вина и пота ударили по глазам, ушам, обонянию. Эллирия выскочила из подворотни, врезавшись в сплошной людской поток, с ходу вцепилась в руку какого-то степенного господина, гуляющего в компании рыжеволосой красотки, лет на двадцать его младше.

- Помогите! Помогите! На нас с подругой напали! – Элли трясла завернутое в дорогой бархат сюртука предплечье первого встречного, а он с недоумением смотрел на полоумную девицу.

- Позвольте, фрау, юным созданиям нечего делать на улице в такое время без сопровождения. Кажется, на пересечении этой улицы и Алеи Единения я видел жандармов. Обратитесь к ним.

Мужчина стряхнул с руки пальцы Лиры, его гневно поджавшая губы спутница поспешила отвести подальше свою добычу от возможной конкурентки.

Эллирия осталась стоять, посреди разноцветной круговерти шелков, атласа и драгоценностей, в окружении полных радости и веселья лиц, никто из которых даже не смотрел на нее, так словно отчаяние, запустившее стальные когти в само сердце, сделало хрупкую фигурку в светлом платье и с пологом жидкого золота волос на плечах невидимой.

Растерянность в два удара сердца сменилась жаждой действия. Лира ухватилась за совет дряхлеющего сластолюбца, падкого на рыжеволосых чаровниц, очертя голову бросилась к ближайшему перекрестку, над которым трепетала на ветру радужная паутина шелковых флажков и мигающих в учащенном ритме гирлянд, подвешенных между витиевато украшенных каменными скульптурами, балясинами и пилястрами зданий.

Жандармы! Ей нужны эти заносчивые служители закона, в их темно-серых мундирах и со святой верой в собственную непогрешимость. Жандармы, которые путаются под ногами в любой будний день, и которых днем с огнем не сыщешь в критический момент.

Лира отстукивала стаккато каблуками по мощеной мостовой, расталкивала локтями зевак, которые все равно не придут ей на помощь, даже если этот проклятый шайдарец решит выпотрошить единственную дочь гера Хильерда прям на центральной площади. Будь она в бедных кварталах, в окружении куда более честных и сострадательных работяг, попытавшегося обидеть девушку чужестранца разорвали бы на куски. Отец всегда говорил, что чем богаче человек, тем толще броня на его сердце. Окружающие ее разряженные фрау и их степенные спутники не хотят мараться, рисковать своими жизнями, репутацией, тщательно подобранным костюмом по последнему слову столичной моды.

Перекресток. Каменная пика ажурной скульптурной группы в центре фонтана. Белоснежные фризы из мрамора на фасадах домов. И ни единого жандарма.

Глава Четвертая. Путь домой

У меня на животе горел ожог размером с мужскую ладонь. Ощущалось это так, словно у там добрый кусок кожи поджарили до хрустящей корочки, посыпали специями по вкусу, и прикрыли тряпочкой до лучших времен.

Ребра корсажа из китового уса, стянутые по последнему слову здешней моды до скрипа и предсмертных стонов подыхающей от асфиксии жертвы красоты, добавлял массу неподражаемых ноток в мое и без того хреновое самочувствие. В таком состоянии треклятый Ситис, по-хозяйски сграбаставший меня одной рукой за плечи и планомерно ведущий в сторону старых кварталов, воспринимался как вполне себе не плохая опора.

Отец всегда говорил, решай проблемы по мере их поступления. Мне казалось это разумной стратегией, но вот когда проблем становится с каждым шагом все больше, а способов их решения не видать и с высокой колокольни, невольно начинаешь задумываться о постройке магического бомбоубежища и тихом-мирном затворничестве на ближайшие лет сто.

- Что ты со мной сделал, ублюдок? – все-таки не выдерживаю затянувшегося молчания, озвучивая главный вопрос на этот вечер.

«Ублюдок» недоуменно смотрит на меня своими светлыми, похожими на бельма в бликующем свете фонарей, глазами, вопросительно вскидывая угловатые брови. Фактурное, хищное лицо, слишком уж богато на проявление эмоций. Мне совсем не нравится насмешка и ребяческий задор, засевший в лучевых морщинках у внешних уголков его глаз и их нахальный прищур.

- Асе, милая, разве воспитанные фройляйн так выражаются? – пытается играть в обиженную невинность этот индивид, и толкьо поплотнее вжимает меня в свой бок.

Вот какое ему удовольствие тискать совершенно незнакомую девицу, ломая всю эту комедию битый час к ряду?

- Последняя воспитанная фройляйн которую я знала, убежала, спасая свою жизнь, от твоего дружка. И если с ней что-нибудь случится, я клянусь, что найду способ украсить свою скромную девичью спальню и твоей, и его головами, затолкав их в банки с формальдегидом, а все остальное отдам на опыты ее папочке. Он точно будет рад.

Уж не знаю каким именно в этот момент было выражение моего лица, но точно не радостным. От одной мысли о Лире, оставшейся на этих улицах в окружении местной «элиты» становилось дурно, и скалящемуся по чем зря Ситису хотелось поправить прикус куском гранитной мостовой.

Вместо того, чтобы проникнуться всей серьезностью моей угрозы, этот любитель желтых курток и прогулок по крышам в Новый Год, громко и заливисто рассмеявшись, остановился прям посреди улицы. Едва не повиснув на мне, гомерически захохотал. Тоже мне, нашел опору. Я еле ноги передвигала, и пара лапищ на моих плечах ситуацию ни грамма не красили!

- Ох… - тяжело отсапываясь, еле выдавил он, легонько, едва ощутимо, похлопывая меня длиннопалой, вытянутой ладонью по плечу – Асе, услада моих очей, я невероятно рад, что моя голова настолько тебе понравилась, что ты даже растерзав мое бренное тело, не хочешь с нею расставаться. В теории. Только смею заверить, в полном комплекте с меня пользы будет гораздо больше. Это уже практика не раз подтвердила. Да и Виндикт в твоей комнате нам совершенно ни к чему, даже кусками. Он крайне хмурый и скучный тип. Уверен от его головы и формальдегид скиснет. Отдашь его бренные останки своей златокудрой подруге. Думаю, она сообразит что с ним делать.

Все же совладав с приступом не понятного мне веселья, этот внучатый племянник Петросяна из соседнего измерения, добавил уже чуточку серьезнее:

- О своей подруге можешь не беспокоиться. Я достаточно давно знаю Виндикта, чтобы с уверенностью сказать, он не представляет для нее опасности. Если ты помнишь, даже в том проулке, голову открутить он хотел лишь тебе. Наверное, потому что ты имела весьма не плохие шансы превратиться в опасного мага, с боевыми характеристиками позволяющими рассчитывать на карьеру в армии. А наш добряк Винк впадает в легкое бешенство, стоит ему сказать «боевой маг», «Адепт Огня, Камня, Льда, Света» и всего прочего, что хоть как-то применимо в бою. По сему, подозреваю, милейшая фрау в бежевом плаще, накивавшая пятками, не относится к таковым. Да и помимо всего прочего, она вероятно приглянулась Мести. Видел я как он на нее смотрел с идиотски перекошенной физиономией и отвисшей челюстью, стоя колом посреди толпы минут пять. А такого на моей памяти еще ни разу не было.

Я слушала, вкрадчивый мягкий голос, то и дело перемежевывающийся смешками, театральными придыханиями, брошенными на меня красноречивыми взглядами. Слова светлоглазого с трудом пробивались сквозь медленно утихающий фон адреналина в моем мозгу, гулко барабанящий в виски учащенным сердцебиением.

- Стоп. Что? Что значит имела? Мне Испытание проходить через две недели! Я таки стану тем треклятым Адептом Универсалом, и это без вариантов! Лира тоже. Она лучшая в этом десятилетии среди претендентов на звание Адепта Жизни. – уцепившись за одну фразу, вспылила я, мы торчали посреди боковой улочки, ведущей с проспекта к менее оживленным старым районам, очень удобно, безлюдной в этот час – Какая еще Месть? Что у вас за прозвища такие глупые?

Нас окружали двухэтажные, темные дома из обветренного камня. Весь лоск и белизна новостроек остался позади вместе с Проспектом. Здесь редкие блики фонарей тонули в мутных зеркалах стрельчатых окон, за витыми оградами из черного чугуна тянули к небесам искривленные и узловатые ветви древние сады. Старые кварталы почти полностью состояли из семейных особняков, разной степени запущенности. От покрытых патиной и яшмовыми мозаиками дворцов до обиталищ призраков и дряхлеющих пятисотлетних старух.

Ладонь Ситиса, так и поселившаяся на моем плече, даже не смотря на то, что теперь мы стояли лицом к лицу, сочувственно погладила его. Мужчина чуть наклонился вперед, рассматривая мое лицо, так словно он собирался с мыслями, или собирался укусить меня за нос.