Возлюбленная для чудовища

Встреча

---

Арина

Глава первая. Первый день

Я стояла перед высоким зданием университета, сжимая в пальцах лямку рюкзака. Холодный утренний воздух с лёгким оттенком влажности касался кожи, но внутри меня было куда жарче — сердце билось так громко и быстро, словно его голос перекрывал весь окружающий мир. Каждое биение отзывалось в висках эхом волнения и страха.

Это был мой первый день. Первый шаг в новую жизнь, которую я выбрала сама. Новый этап, который обещал и свободу, и неизвестность. Я долго шла к этому — как будто босиком по битому стеклу, в шрамах, но с нескорённым духом. И вот я здесь.

Меня зовут Арина Белялкина. Мне восемнадцать. За плечами — целая жизнь, от которой хочется убежать и спрятаться, но я пришла сюда, чтобы начать всё сначала.

Мои родители никогда не хотели ребёнка. Меня. Мама родила меня не потому, что мечтала о дочери, а потому что ей запретили аборт — иначе она могла умереть или навсегда остаться бесплодной. Я стала для неё не дочерью, а приговором, напоминанием о сломанной молодости и разбитых надеждах.

Она не била меня. Но её глаза были холоднее ножа. Каждый её взгляд кричал громче любого удара: «Ты — ошибка, ненужная, непрошенная». Она кричала по любому поводу — не так поставленная чашка, не тот крем на полке, неправильный взгляд. Её истерики были как зыбучие пески, в которых я тонула без надежды на спасение.

Отец... он был как тень — прохладный, отстранённый, почти без души. Ни ласки, ни злости — просто бесконечный холод и равнодушие. Его голос звучал ровно, словно механический, глаза — пустотой. Иногда я думала, что он вовсе не человек, а лишь оболочка, которая живёт своей скучной жизнью.

Они были как огонь и лёд. Мать — вулкан эмоций, отец — безжизненный ледник. Но каким-то чудом их пути пересеклись, и я появилась на свет. Стали семьёй, но только на бумаге. Свадьба была по обязанности, без любви и тепла. Я была связующей нитью, которую оба презирали и не замечали.

Деньги у них были. Много денег. Меня растили няни, учили репетиторы, водили по дорогим магазинам. Всё, что угодно — кроме главного: любви и заботы. Моё детство было, как красиво оформленная витрина, за стеклом которой царила пустота и одиночество.

Когда мне исполнилось восемнадцать, родители решили, что я должна им теперь пригодиться.

Папин деловой партнёр — мужчина старше меня на пятнадцать лет — должен был стать моим мужем. Удобный союз, выгодный, лишённый чувств.

Я отказалась.

Мать взбесилась, кричала, что я неблагодарная дрянь, что я разрушила её жизнь дважды — сначала рождением, теперь отказом помочь.

Отец промолчал, как всегда. Через день меня выставили за дверь. Без денег, без вещей, без жалости.

Это случилось в июне. Я только что закончила школу, сдала экзамены. Два месяца — ровно два месяца до университета — и одна цель: выжить. Я устроилась курьером, потом официанткой. Снимала квартиру с двумя девчонками, которых едва знала. Покупала одежду на распродажах. И всё же — жила.

И вот я стою здесь. Перед входом в университет. Одна. Никем не провожена. Но свободная.

Вокруг шумят студенты — разговоры, смех, звонки, шаги. Это другой мир, мир, который я хочу завоевать.

— Привет, — вдруг услышала я за спиной.

Я обернулась. Передо мной стояла девушка моего возраста — в простой белой футболке, тёмных джинсах и кепке, надвинутой на лоб. В её облике было что-то независимое и свободное, но голос звучал удивительно тепло.

— Привет, — ответила я, чувствуя, как улыбка впервые за долгое время появилась на губах.

— Я Лера. А ты?

— Арина.

— Первый курс?

— Угадала. Слишком сияешь глазами. Через месяц будешь плестись сюда, как на каторгу, — пошутила она.

Я усмехнулась, позволяя себе немного расслабиться.

— А ты на каком?

— Первый. Уже в третий раз.

Я приподняла бровь.

— Шутка?

— Нет. Просто каждый год проваливаю экзамены. Специально.

Я замерла, не сразу поверив.

— Зачем?

— Потому что ненавижу это место, — спокойно объяснила она.

— Мой отец считает, что экономическое образование — это «нормально». А я хочу быть ветеринаром. Вот и сижу тут год за годом. Жду, когда он сдался бы и отпустил меня.

— Ага… — выдавила я с трудом. — Ты из какой группы?

— 101-я.

— Что? Я тоже!

Лера рассмеялась — искренне, звонко. Я рассмеялась вместе с ней. Это было неожиданно, приятно, тепло. После долгих недель одиночества простое совпадение казалось чудом.

Возможно, это начало чего-то важного. А может — просто случайное знакомство в длинном холодном коридоре. Но впервые за долгое время я не чувствовала себя лишней.

Я — здесь. И я не одна.

---

Старый знакомый

Ну что, пойдём на просвещение? — спросила я у Леры, поправляя лямку рюкзака. Сегодня занятий ещё не было — лишь вводная встреча для первокурсников. Нам обещали рассказать о правилах университета, выдать расписание и познакомить с группой. Я сжала рюкзак чуть крепче. Волнение и легкий трепет смешивались в груди — казалось, всё вокруг дышит новизной и чем-то важным.

— Да ну, — скучающе протянула Лера, — я уже дважды была на этом "просвещении". Ничего интересного. Всё одно и то же — читают правила, которых никто не соблюдает. Может, лучше в столовую? Я с утра ничего не ела.

Я улыбнулась её бесшабашности.

— Хорошо, — кивнула я немного неуверенно. — А где столовая?

— Далеко. Но если зайдём с заднего входа — будет быстрее.

Мы двинулись в путь. Пять минут прошли быстро. Я внимательно рассматривала университетские стены, прохожих студентов, вдыхаючи запах новой жизни, смешанный с осенним холодком и едва уловимым ароматом кофе, который уже пах издалека.

Столовая действительно оказалась больше похожа на модное городское кафе: светлая, с большими окнами, через которые струился дневной свет, на каждом столике стояли живые цветы — маленькие яркие акценты в общей атмосфере. В дальнем углу разместились мягкие пуфики, где студенты погружались в разговоры и листали телефоны, создавая легкую, непринужденную суету.

— Ты будешь завтракать? — спросила Лера у кассы, выбирая блины со сгущёнкой и кофе.

— Наверное, хочу, — ответила я, слегка улыбаясь, — но не смогу. Слишком волнуюсь. Возьму только кофе.

Лера кивнула и заказала ещё одну чашку. Мы направились к свободному столику и сели, погрузившись в лёгкий уют этого маленького островка спокойствия.

— Ты местная? Из столицы? — спросила она, откусывая от блинчика и бросая на меня искренний взгляд.

— Да, — ответила я коротко, избегая глубоких разговоров. Мне совсем не хотелось рассказывать о себе — о семье, прошлом, обрывах и пустотах.

К счастью, Лера быстро сменила тему.

— Тебе правда нравится экономика?

— Ну... да.

— Слушай, с тебя всё клещами вытаскивать надо! — закатила глаза она. — Давай, рассказывай: сколько лет, есть ли парень, чем увлекаешься?

— Ну... — я сделала глоток кофе, почувствовав тепло от кружки. — Мне недавно исполнилось восемнадцать. Парня нет. Люблю читать... и музыку.

— Как скучно! — театрально вздохнула Лера. — Ты типичная тихоня. Что мне так везёт на ботаников? С кем же мне веселиться?

— Ну...

— Да я шучу, — засмеялась она, расправляя плечи. — Правильно. Экономика — штука сложная, учиться надо. Кстати…

— Ну привет.

Я вздрогнула. Знакомый голос ударил в грудь, словно кулак. Тело сковало ледяное оцепенение, пальцы задрожали.

Я медленно обернулась, и сердце ухнуло в живот.

Он. Гордей Горский.

Самый страшный кошмар моего детства. Он до сих пор преследовал меня в ночных видениях, от которых я просыпалась в холодном поту. Нет, только не он. Не сейчас. Не здесь.

— Не хочешь поздороваться? — с издевкой протянул он, усмехаясь.

Я вскочила, намереваясь бежать, но он схватил меня и притянул к себе. Чувствовала его дыхание у самого уха — горячее, пряное, угрожающее.

— Я вернулся, котёнок, — прошептал он.

— За тобой вернулся.

— Отпусти меня! — завизжала я, вырываясь.

Он разжал руки, но я знала: это он позволил уйти, а не я вырвалась.

— Ай-яй-яй, — укоризненно покачал пальцем. — Не кричи, котёнок. Тут люди отдыхают. Я ведь могу и обидеться. Мы так давно не виделись, а ты даже не хочешь меня обнять...

Его спокойный, даже ласковый тон пугал больше крика. Я знала: за этими словами — буря.

— Что... что ты здесь делаешь? — спросила я, голос дрожал.

— Как что? — он усмехнулся, с лёгкой иронией в глазах. — То же, что и ты. Учусь.

— Но ты ведь... должен был быть за границей...

— Смотрю, справки наводила? Приятно. Да, учился. Но вот — решил вернуться. Соскучился.

Он посмотрел на меня так, будто хотел сказать не «по родине», а совсем другое.

— Гор, а кто это? — промурлыкала блондинка из его компании, бросив на меня презрительный взгляд.

Гордей фыркнул, раздражённо посмотрел на неё:

— Ева, ты вроде куда-то спешила?

Потом повернулся к друзьям:

— Ребят, идите. Я тут встретил старую знакомую. Подойду позже.

— Но Гор... — попыталась возразить блондинка, но он одним взглядом заставил её замолчать.

Они ушли.

— Так на чём мы остановились? — спросил он почти нежно, приближаясь.

Но я знала этого человека слишком хорошо. Под маской доброжелательности скрывался хищник.

— Ах да, — продолжил он, — мне не понравилось твоё поведение.

Он снова схватил меня за руку и притянул к себе.

— Хочешь это исправить? Я ведь могу разозлиться, дорогуша. А ты знаешь, что бывает, когда я злюсь.

— Пожалуйста, отпусти... — простонала я, паника медленно захлёстывала меня.

— Малышка моя... — он погладил мою щёку. — Как же я мог тебя отпустить?

Его лоб коснулся моей макушки, голос стал шёпотом:

— Я так по тебе скучал... С ума сходил.

Я не выдержала.

— Ты с ума сошёл?! — выкрикнула и со всей силы ударила пощёчиной.

В столовой воцарилась гробовая тишина. Все уставились на нас. Даже Лера сидела с открытым ртом.

До меня только сейчас дошло, что я натворила.

Гордей поднял глаза, полные ярости.

— Да как ты смеешь?! — прорычал он.

Я, охваченная ужасом, бросилась бежать.

---

Выбежав из университета, я села на ближайшую скамейку, сердце бешено колотилось, руки тряслись. Он снова здесь. Снова в моей жизни.

— Наконец-то я тебя нашла! — рядом появилась запыхавшаяся Лера, держа мои вещи. — Что это было? Кто он такой? Откуда ты его знаешь?

Я не сдержалась. Слёзы потекли по щекам, и я начала рассказывать.

---

Рокавая встреча

---

Три года назад

Я сидела в машине, с трудом сдерживая слёзы. Сегодня мы уезжали из Краснодара — переезжали в Москву. Всё из-за того, что папа решил открыть там филиал своей мебельной фабрики.

Фабрика, к слову, не приносила больших доходов, но на жизнь нам вполне хватало. Однако меня это почти не волновало. Моё внимание было сосредоточено лишь на одном — мы уезжаем. Навсегда. А это означало, что я оставляю за спиной всё, что когда-то казалось мне важным: друзей, дом, школу, даже комнату... с её старыми игрушками. Да-да, я до сих пор хранила их — пусть и не играла, но эти вещи были связаны с детством, с теплом, с теми мелочами, что делают дом настоящим домом. И теперь — всё это осталось там, под замком прошлого. Мама не разрешила брать их с собой. Сказала: «В Москве это ни к чему».

Мне было пятнадцать. Возраст, когда переезд воспринимается не просто как перемена, а словно личная катастрофа. Я понимала, что такие вещи случаются в каждой семье, но это не облегчало боли.

Мы с подругами обещали созваниваться каждый день, писать друг другу сообщения, обмениваться фотографиями. Но всё это — лишь жалкая замена живому общению. Когда твои друзья на расстоянии тысячи километров, ты больше не можешь просто выйти во двор и встретиться. И кто знает, разрешит ли мама тебе хоть на каникулы к ним поехать.

Машина остановилась у красивого трёхэтажного дома. Я видела его впервые — родители приезжали сюда раньше, выбирали, осматривали, обсуждали, но меня не брали с собой. Мол, «ты всё равно ничего не понимаешь».

Внешне дом был милым: ухоженный сад с аккуратно подстриженными кустами, небольшой бассейн с голубой водой, пара деревянных лавочек, пригревающихся на солнышке. Изнутри он оказался даже лучше, чем я ожидала. Помимо кухни, ванных комнат и туалетов, здесь было двенадцать просторных комнат. Одну папа сразу забрал под кабинет, другую отвели под горничных. Ах да, я забыла упомянуть: у нас всегда были горничные.

Мама, привыкшая считать себя кем-то вроде королевы Великобритании, не занималась бытовыми мелочами. Не мыла за собой чашки, не стирала одежду, не готовила. Все эти заботы ложились на плечи наёмных работников. И, если честно, меня это устраивало. Я никогда не знала ни усталости, ни хлопот, с которыми сталкивались мои подруги — у некоторых из них дома порой не хватало даже на новую одежду. Они часто отказывались гулять, потому что должны были убираться или помогать родителям. А у меня всё было устроено иначе — благодаря людям в аккуратной форме.

Кстати, у прежних хозяев этого дома тоже была дочь — примерно моего возраста. Возможно, именно поэтому одна из комнат была уже оформлена под подростка. Когда я вошла туда, у меня перехватило дыхание. Всё выглядело так, будто я попала в сказку — спальню маленькой принцессы. На стенах — иллюстрации из любимых книг, уютные книжные полки, на подоконниках — яркие живые цветы. Видимо, у прежних владельцев были финансовые трудности, потому что дом продавался вместе со всей мебелью.

---

Прошла неделя.

Сегодня — мой первый день в новой школе. Точнее, в элитной гимназии для детей богатых родителей. Я волновалась, будто иду не на уроки, а на сцену. Я всегда была стеснительной, и знакомиться с новыми людьми давалось с трудом. Особенно с такими, у кого папы — бизнесмены, политики, актёры... А девочки с идеально уложенными волосами и дизайнерской одеждой будто соревновались, кто холоднее смотрит на мир. В нашем возрасте мальчики старались изображать павлинов, а девочки — королев конкурс красоты.

Я стояла у ворот гимназии. На мне была новая форма — чистая, строгая, но немного чужая мне. Волосы аккуратно собраны в высокий хвост. Здание школы больше походило на английский дворец: фасад из светлого камня, арки, башенки. Вокруг — розарии, выложенные каменными дорожками, старинные фонари и деревянные скамейки. Было ещё полчаса до начала занятий, и я решила прогуляться по территории.

Шаги звучали по тропинке, а я любовалась аккуратно подстриженными кустами, когда вдруг услышала визг шин. Обернулась и замерла. Машина неслась прямо на меня с такой скоростью, что казалось — не остановится.

Время будто замедлилось. В голове промелькнули обрывки воспоминаний: мама, папа, моя старая комната, подруги… всё. Я была уверена — сейчас умру. Но в последний момент машина остановилась — всего в паре сантиметров от моих ног.

Я стояла посреди дороги, дрожа от шока.

Дверь машины распахнулась. Из неё вышел высокий парень — глаза метали молнии.

— Ты что, жить надоело?! — взревел он. — С ума сошла, идиотка?! Под машину бросаешься?! Хочешь умереть — с крыши прыгай, а не под мою тачку лезь!

Он был в ярости. Его голос звучал словно гром.

Я растерялась, но спустя несколько секунд нашла силы ответить:

— Ты что, ненормальный? — почти крикнула я. — Это был пешеходный переход! — указала на знак рядом. — Я шла по правилам, а ты вылетел, как угорелый!

О, если бы я знала, чем обернётся эта перепалка… Я бы ни за что не подняла тогда голову, не взглянула ему в глаза. А уж тем более — не стала бы возражать.

В жизни каждого человека есть момент, который делит всё на «до» и «после».

Для меня это был именно тот момент. Тот самый миг, когда я поссорилась с этим парнем.

Это столкновение стало началом конца. Началом моего кошмара.

---

Начало

---

Этот парень смотрел на меня так, будто я только что нарушила неписаный закон вселенной. Будто не имела права не только ответить, но и вообще открыть рот в его присутствии. В его взгляде была смесь изумления, раздражения и… удивлённого презрения. Он смотрел с высоты своего положения, как будто я — песчинка на его лакированной туфле.

Я вдруг заметила, как люди вокруг — студенты, родители, даже охранник у ворот — остановились и пялились на нас, будто мы сцена в уличном театре. Воздух словно застыл. Шум за спиной стал приглушённым, лица расплывались в пятна, а я чувствовала себя на сцене под ослепительными софитами. Сердце забилось чаще, щёки вспыхнули, и я резко отвернулась, собираясь пойти в сторону здания гимназии.

Я успела сделать всего пару шагов, как за спиной раздался его голос — звонкий, хлёсткий:

— Эй! Ты куда собралась? Мы ещё не закончили!

Я остановилась. Медленно развернулась, прищурилась, сжала губы.

— О чём нам ещё говорить? — спокойно, но холодно спросила я. — Ты чуть не сбил меня, даже не извинился, а потом ещё и начал орать, будто я виновата. Просто убери свою машину с дороги и в следующий раз научись соблюдать правила.

— Ничего себе… — протянул он, склонив голову набок, с ядовитой усмешкой. — Ты мне приказываешь?

Я вскинула брови, стараясь не показать, как внутри всё вибрирует от напряжения.

— Нет, я просто говорю очевидное. Или у тебя с этим проблемы?

— Слушай, девочка, в чём твоя проблема, а? — с ехидной ухмылкой спросил он. — Я тебя не задел, значит, не ной. Вообще, ты мне должна быть благодарна — мог ведь и не затормозить. И кстати, ты первая начала влезать.

— Первая? — я усмехнулась. — Ты чуть не убил меня. Но, ладно, окей — я хотела пройти дорогу, по пешеходному переходу, между прочим. А ты влетаешь, как будто играешь в «Форсаж». По твоей логике, мне ещё конфеты тебе дарить?

Он вдруг рассмеялся. Не сдержанно, не из вежливости — по-настоящему, громко и нагло. Смеялся так, будто я была для него дешёвым анекдотом. Смех ударил по ушам, как пощёчина, и на какое-то мгновение стало холодно, как будто открылась дверь в мороз.

— О, Боже, да ты серьёзно! — сказал он, вытирая слезу с уголка глаза. — Ты что, правда думала, что меня могут выгнать? И кто меня, по-твоему, выгонит? Ты?

Я сжала кулаки. Пальцы белели, ногти впивались в ладони, но я стояла, не двигаясь. Он продолжал:

— Или... стой. — Он прищурился, будто только что прозрел. — Так вот в чём дело. Ты всё это специально устроила, да? Решила обратить на себя внимание. Типа: «Ой, посмотрите, какая я дерзкая, я сказала Гордею Горскому, что он идиот».

Я вскинула бровь, отстранённо. Его самодовольство вызывало физическое отвращение.

— У тебя всё в порядке с самооценкой? Может, врача вызвать? — спросила я с наигранным сочувствием.

— Что ты несёшь? — резко рявкнул он, но теперь уже не таким уверенным голосом.

— А ты что несёшь? — парировала я. — Ты реально думаешь, что кто-то бросается под машину ради тебя? Ты, конечно, симпатичный, ладно, признаю, но чтобы ради тебя подставляться под капот?.. Это уже диагноз. Срочно к неврологу. Или хотя бы к психотерапевту.

— Ты!.. — начал он, но я резко подняла ладонь.

— Хватит, — сказала я спокойно, но с нажимом. — Меня достал этот цирк. Ты не собираешься извиняться — ясно. Тогда просто пойми: пешеходы — это тоже люди. И если ты в следующий раз не успеешь затормозить — под твоими колёсами может оказаться не такая дерзкая девочка, как я, а ребёнок. Или пожилая женщина. Подумай об этом, когда в следующий раз будешь мчаться, как безумный.

Я уже почти развернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала за спиной его голос — тихий, но холодный, как ледяной ветер, пробравший под кожу:

— Ты об этом ещё пожалеешь.

Я остановилась и обернулась через плечо.

— Что? — недоумённо спросила я.

— За то, что унизила меня при всех.

Его глаза потемнели, стали стеклянными, опасными. В голосе звучало что-то зловещее, чужое. Как будто кто-то другой заговорил его устами. По спине пробежал ледяной мураш, как капля воды по позвоночнику. Хотела бы спросить, в чём именно я его унизила — в том, что не промолчала? — но решила, что передо мной либо псих, либо избалованный богатенький сынок, а скорее и то, и другое.

И я просто пошла прочь. В сторону школы. Не оборачиваясь.

А где-то внутри возникло странное ощущение. Как будто этот разговор был не просто перепалкой с наглецом. Как будто что-то важное треснуло, сдвинулось. Как будто эта встреча — начало чего-то гораздо более страшного, чем я могла себе представить.

---

Травля

---

Когда я, наконец, открыла дверь в класс, он оказался почти пуст. За партами сидели всего четверо: двое мальчиков и две девочки. Они что-то бурно обсуждали, переглядываясь, будто не замечая остального мира. Их жестикуляция, смех, свободная поза — всё говорило о том, что они здесь давно и чувствуют себя как дома.

Я сделала шаг внутрь — и словно спровоцировала в комнате легкое колебание. Их взгляды почти синхронно метнулись ко мне.

— Тебе что-то нужно? — лениво спросил один из мальчиков. Он сидел ближе всех к двери, полуобернувшись на скрип стула. В голосе не было ни доброжелательности, ни интереса. Скорее — лёгкая раздражённость. Как будто я нарушила их пространство.

— Да я... — начала я, и сердце предательски застучало в висках. — Просто новенькая, и хотела...

Но меня прервали. Одна из девочек — та, что сидела рядом с этим мальчиком, — повернулась ко мне, скрестив руки на груди.

— Нам это не интересно. Уйди отсюда, не разговаривай с нами, — отрезала она холодно, с такой отточенной пренебрежительностью, будто проделывала это уже не раз.

Я замерла, растерянная. Но вторая девочка коснулась плеча подруги и нахмурилась.

— Катя? Как ты можешь так разговаривать? Это же новенькая, — произнесла она с укором.

Катя фыркнула и небрежно махнула рукой, будто отгоняя надоедливую муху. Её взгляд скользнул по мне с равнодушным презрением.

— А ты что, её не узнала? — сказала она с усмешкой. — Это та выскочка, что с утра сцепилась с Горским.

Имя прозвучало резко, как хлыст. Горский.

Я сразу вспомнила: тот самый парень, из-за которого на входе в школу уже случилась моя первая стычка. Тот, с ледяными глазами и надменным выражением лица.

Все четверо уставились на меня. Катя слегка приподняла подбородок, будто готовилась к нападению. Остальные просто смотрели — и от этого становилось ещё хуже. Словно я оказалась в центре ринга без перчаток.

— Тебе что здесь надо? — спросила Катя с той особенной интонацией, от которой даже воздух казался колючим. — Что ты вообще тут делаешь?

— Я... я ваша новая одноклассница, — пробормотала я, чувствуя, как что-то горькое поднимается к горлу. От унижения, от страха, от бессилия.

Катя издала протяжный "ааа", будто играла в театр.

— Значит, одноклассница... — Она кивнула с фальшивой вежливостью. — Дам тебе один добрый совет, но в последний раз: забирай документы и проваливай. После того, что ты сделала, тебе тут никто спокойно жить не даст.

Я моргнула, не веря.

— Что же я сделала?

— Нахамила Гордею Горскому и подписала себе смертный приговор, — отрезала Катя.

— Кому? — переспросила я, не понимая, зачем так драматизировать.

— Господи, она ещё и глухая, — прошипела Катя. — Гордей. Горский. Тот самый, которому ты сегодня устроила сцену. Он — местный король. Его тут любят до тошноты. Даже директор — у него на побегушках.

— Эта школа принадлежит деду Горского, — вставил один из мальчиков, до этого молча наблюдавший за сценой.

— А он и его брат здесь — боги и судьи, — закончила Катя с ядом в голосе.

— Ты его унизила, и теперь — враг. Враг номер один, — продолжала она. — Его могут простить, если захочет. Но мы — нет.

Я почувствовала, как спина покрывается холодной испариной.

— Значит, теперь я... враг народа? — прошептала я.

— Да, — сказала Катя спокойно. — И травля будет не просто реальной. Она будет ежедневной. Изощрённой. Поверь, здешним извращенцам хватает фантазии.

Я сглотнула. Всё внутри сжалось.

— Кто такая Лиза Орлова? — вырвалось у меня. Имя, будто случайно услышанное в коридоре, всплыло в памяти.

Катя слегка вздрогнула и закатила глаза.

— О, Лиза... — Она даже усмехнулась. — Королева ада. Раз в полгода выбирает себе жертву. Превращает жизнь в ад — до последней капли. Последняя её жертва...

Она ненадолго замолчала.

— Последняя покончила с собой, — проговорила тихо вторая девочка.

— Почему никто её не остановил? — спросила я, и голос дрогнул.

— Потому что она — дочь директора, — сказала Катя буднично. — А Гордей — его любимец. У них всё схвачено.

— А та девочка... что с ней сделали?

Катя хмыкнула. Её голос стал ниже, тяжелее:

— Зажали в туалете. Отрезали волосы. Порезали лицо. Видео выложили в сеть. Жертву было видно, остальных — нет. Доказательств не нашли. Девочку начали травить и в сети, и в жизни. Итог — сама понимаешь.

Меня трясло. Настоящая дрожь, против которой не помогали ни дыхание, ни логика.

— Зачем?.. — прошептала я. — Зачем ей это?

— Потому что она может, — пожала плечами Катя. — А те, кто пытались вмешаться — стали следующими.

Я опустила взгляд. Всё это было настолько чужим, невозможным, неправдоподобным — и в то же время ужасающе реальным.

Катя резко встала, стул заскрипел.

— Короче, — бросила она, — проваливай. Мы не хотим оказаться следующими.

То что хуже травли

---

На большой перемене я направилась в столовую, чувствуя на себе пристальные взгляды одноклассников, от которых не было никуда скрыться. Их глаза словно прожигали меня насквозь, обнажая каждую трещинку моей хрупкой уверенности. Гордей и его свита неизменно занимали свое место — длинный стол у окна, залитый ярким, бескомпромиссным солнечным светом, который отражался в их лицах, придавая им царственную ауру. Я знала это заранее, так что шаги мои звучали по коридору ровно и уверенно, когда я подошла именно туда. Он сидел там, развалившись на стуле с той самоуверенной ухмылкой, от которой внутри всё сжималось и вместе с тем пульсировало непонятным, едва уловимым смятением.

Сердце стучало как молот, будто собиралось вырваться наружу, когда я приблизилась и, пытаясь собрать разбросанные по голове мысли в крошечный комок, попросила его отойти в сторону, чтобы поговорить. К моему удивлению, он встал без единого слова, не проявляя ни капли сопротивления, и пошел вслед за мной — словно был готов выслушать, но в глубине глаз светился явный скепсис.

— Ну? — спросил он спустя короткое молчание, прислонившись к холодной стене, руки сложены на груди. — Что ты хочешь? Говори быстрее, — добавил он с легкой насмешкой, — я не могу торчать с тобой здесь весь день.

Я сглотнула, ощущая, как голос дрожит от неуверенности и подавленного страха:

— Я… я хотела извиниться.

Но он перебил меня в самый неподходящий момент, усмехаясь так, будто услышал самую забавную шутку:

— Да ты что? Это же я был виноват? Или я что-то путаю?

Его смех не был насмешкой, он был легким, искренним, как будто он смеялся над собой и собственной нелепой ситуацией.

— Что такое? — продолжал он, слегка прищурившись, — не выдержала "шутки" здешних веселчаков? Готова извиняться даже если не виновата, лишь бы прекратили издеваться?

Я пыталась возразить, но слова застряли в горле. Да, это была правда — я слабачка, готовая унижаться, лишь бы избавиться от постоянных насмешек. И всё же я была права.

— Я… — начала я снова, но Гордей уже прервал:

— Что? — его взгляд пронизывал меня насквозь, будто пытаясь выведать истинные намерения.

— Ты должна сказать всем, чтобы перестали надо мной издеваться, — проговорила я, стараясь звучать решительно, хотя внутри все сжималось от ужаса и уязвимости.

— Да? — он усмехнулся и покачал головой. — А что мне еще сделать? — его голос стал холодным и насмешливым, словно я была для него всего лишь раздражающим муравьем.

— И зачем мне это делать? — добавил он с явным равнодушием, будто моя просьба казалась ему абсолютно бессмысленной.

В этот момент я не выдержала и чуть не крича ответила:

— Потому что… это всё из-за тебя! Ты наехал на меня, а я тебе ничего не сделала! Но все вокруг решили, что я нагрубила святому человеку, и теперь устраивают мне травлю. Я этого не заслужила!

Его лицо застыло в притворно-серьезном выражении.

— Ого, какой я плохой, — хмыкнул он. — Но пока что не убедил. Какая мне польза от того, чтобы остановить травлю над тобой?

— Ладно, — раздражённо вздохнул он. — Что ты хочешь?

Его искренняя улыбка застыла на губах, будто он ждал именно этого вопроса. Вдруг он схватил меня за локоть, притянул к себе и поцеловал.

Первые тридцать секунд я стояла парализованная шоком. Это был мой первый поцелуй — и, кажется, худший вариант для первого раза. Когда я, наконец, пришла в себя и попыталась вырваться, его хватка оказалась железной — он держал меня крепко, не собираясь отпускать.

В отчаянии я прикусила ему нижнюю губу — сильно, до крови. Лишь тогда он отпустил меня и отошёл на несколько шагов, поднял руку и вытер кровь с губ.

— Стервочка, — хмыкнул он.

— Ты что творишь, идиот? — в бешенстве выпалила я.

Он вдруг стал серьезен.

— Во-первых, не смей меня так называть, — строго произнёс он, — я этого не люблю. Во-вторых… ты сама спросила, что должна сделать, чтобы я остановил травлю над тобой. Вот мой ответ.

Он сделал паузу, глядя на меня холодным, оценивающим взглядом.

— И кстати, давай сразу договоримся о правилах, которым ты должна беспрекословно следовать.

— Что ты несёшь? — возмутилась я. — Я не собираюсь тебя слушаться!

— Первое: не смей меня перебивать.

— Второе: вокруг тебя не должно быть никаких парней. Увижу — порву обоих.

— Третье: я буду целовать и обнимать тебя, когда захочу.

— Пока остановимся на этих трёх. А дальше — по обстоятельствам, — произнёс он с железной уверенностью.

— Ты что, идиот? — взорвалась я. — Я ничего делать не буду! Переведусь в другую школу!

Он снова усмехнулся:

— Да что ты? Тогда почему раньше не перевелась?

— Потому что родителям пофиг на моё мнение, — с горечью сказала я. — Я сто раз просила перевести меня в другую школу, но они отказались. Говорили, что это не их проблемы.

Гордей нахмурился, словно устал мотать мои нервы.

— Правила я уже озвучил, — сказал он строго. — Нарушишь хотя бы одно — тебе будет плохо. То, что сейчас происходит, покажется тебе цветочками. Настоящую травлю я устрою потом. Поняла?

Слёзы потекли по моим щекам. Увидев это, он осторожно притянул меня к себе, мягко убрал слёзы рукой и нежно поцеловал в губы.

— Однажды я отвечу тебе на вопрос, почему я так делаю, — прошептал он. — Ты пока не готова услышать ответ. А пока объявляю — мою девочку никто не трогает.

---

Прошло восемь месяцев.

Как и обещал Гордей, никто больше не трогал меня. Более того, отношение ко мне в школе кардинально изменилось. Теперь я была не просто ученицей — для всех я стала королевой. Все стремились завоевать моё расположение, угодить мне любыми способами. Лицемерные уроды. Я помнила, как эти же люди с удовольствием издевались надо мной прежде. В этой школе травля была словно спорт, а издевательства — развлечение. Кстати, даже Лиза пыталась подружиться со мной. Да, она извинилась за своё поведение, за все жестокости, которые творила. Сказала, что ошибалась.

Согласна

После того, как я закончила свой рассказ, перевела взгляд на Леру. Её глаза были широко раскрыты, а губы чуть приоткрыты — словно она пыталась осознать услышанное, но не могла сразу поверить. В воздухе повисло напряжённое молчание, наполненное шоком и недоумением. Даже шум за окном — гул машин, лай собаки и отдалённый детский смех — казался отдалённым, как будто всё вокруг замерло, давая нам время осознать происходящее.

— Офигеть... — выдохнула Лера, стараясь подобрать слова. — Никогда бы не подумала, что Горский такой... Ты же знаешь, он весь из себя такой крутой, за ним в институте девчонки толпятся, а тут вот такое... И он тебе правда не нравится? Вообще?

Я посмотрела в пол, чтобы скрыть дрожь в голосе и боязнь, которую не удавалось сдержать. Воздух будто стал гуще, а комната — меньше. Я ощущала на себе Лерин взгляд, полный тревоги и непонимания.

— Да... — прошептала я, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. — Я его ненавижу и очень боюсь. После окончания школы я надеялась, что если мы когда-нибудь встретились бы, он мне ничего не сделает. Но потом я узнала... Его дедушка — влиятельный человек, работает в полиции на очень крутой должности. Он может посадить любого, кого захочет. У них есть власть и деньги, чтобы творить, что угодно. Школу, где я училась, они получили незаконно, и у них много такого имущества. Но самое страшное — эта семья безнаказанна. Если Гордей меня убьёт, ему вообще ничего не будет. Это пугает меня до глубины души.

Лера молча смотрела на меня, и я видела в её глазах страх и сочувствие. Она не перебивала, не пыталась оправдать его или сгладить углы — просто слушала, сжимая руки в кулаки.

— За два года Гордей не связывался со мной — ни звонков, ни сообщений, ни встреч. Я надеялась, что он меня забыл, уехал в Лондон, завёл другую жизнь. Но теперь он вернулся и не собирается отпускать меня. Лер, я боюсь... Что мне делать?

Лера задумалась, тяжело вздохнула. Она поджала губы, будто не решаясь выдать то, что пришло ей в голову.

— Не знаю, подруга... Я сама в шоке. Но может, стоит попробовать что-то другое. Может, если ты начнёшь встречаться с ним, он поймёт, что ты — не просто трофей, которого можно преследовать. Может, если ты дашь ему то, что он хочет, ему надоест и он отпустит тебя.

— Думаешь? — всхлипнула я, неуверенно глядя на неё. Я чувствовала себя потерянной, как ребёнок в тёмном лесу. Не было карты, не было указателей, только страх и тупик.

— Конечно. Все в университете за ним бегают, а ты — недоступная. Он зацепился, потому что ты не бежишь за ним, как остальные. Дай ему то, чего он хочет, и эта игра закончится.

— Я боюсь... — прошептала я. — Не понимаю почему, но он пугает меня до дрожи. Может, ты права. Может, если он получит то, что хочет, отстанет от меня.

---

Решение далось мне тяжело, но я решила последовать совету Леры. Возвращаясь в столовую, чтобы найти Гордея, я обнаружила, что его там нет. Его нового номера у меня не было, я даже не знала, как с ним связаться. Я чувствовала себя глупо, словно героиня какого-то дурацкого фильма, которая добровольно идёт в ловушку.

Вдруг телефон завибрировал — пришло сообщение от Гордея. Я открыла его, и рот раскрылся от удивления.

"Я сегодня устраиваю вечеринку в честь возвращения. Начало в 20:00. Адрес — мой дом, ты там была. Жду ровно в восемь. Если опоздаешь хотя бы на минуту — пеняй на себя."

Вечеринка в доме Гордея? Это был знак. Я могла встретиться с ним в неформальной обстановке и попробовать убедить, что я без ума от него.

Сегодня у меня не было работы, поэтому после университета я сразу поехала домой. До вечеринки оставалось почти восемь часов, и я решила немного отдохнуть, но сон оказался беспокойным. Я ворочалась, представляя себе всё возможное: от равнодушного взгляда Гордея до того, как он вновь приблизится ко мне слишком близко.

Проснулась за два часа до начала вечеринки — в шесть вечера. Быстро приняла душ, высушила волосы и надела своё любимое платье — нежно-голубое, до колена, простое, но изящное. Платье подчёркивало фигуру и изгибы тела, но оставалось скромным — ни капли вульгарности. Я долго смотрела на своё отражение в зеркале, пытаясь поверить, что справлюсь. Я даже накрасилась — слегка, но с акцентом на глаза.

Взглянула на часы и почувствовала волну паники — до начала вечеринки оставалось всего двадцать минут, а Гордей ясно дал понять, что опаздывать нельзя ни на минуту. Денег у меня было впритык, но я вызвала такси — нельзя было рисковать.

Через полчаса я уже стояла у его дома. Двухэтажный особняк остался почти таким же, как два года назад. Огромный, величественный дом с широкой лестницей и колоннами у входа. Вокруг простирался роскошный сад, где росли сотни цветов и деревьев, будто над этим ландшафтом трудились лучшие садовники. Воздух был наполнен запахом жасмина и роз, смешанным с лёгким прохладным ветерком. Даже не верилось, что за этими стенами живёт тот, кто может так пугать.

Рядом с домом блестел огромный бассейн, окружённый множеством людей. Они смеялись, танцевали, общались, пили коктейли. Многие выглядели старше меня, некоторые оказались друзьями Гордея ещё со школы. Но самого хозяина дома я пока не заметила.

Я почувствовала, как сердце колотится быстрее. Стоит ли заходить? Может, развернуться и уйти сейчас, пока не поздно? Но в этот момент я почувствовала, как чья-то крепкая рука схватила меня за талию.

— Ну привет, — раздался хриплый голос Гордея прямо у моего уха. — Думал, ты не придёшь. Хотя ты всё равно опоздала.

— Всего на десять минут, — ответила я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Можно поговорить наедине?

Гордей выглядел удивлённым, но быстро взял себя в руки. Он кивнул, взял меня за руку и повёл внутрь.

Снаружи дом остался почти прежним, но внутри был сделан дорогой ремонт — стены были перекрашены в мягкие кремовые оттенки, на полу лежали дорогие ковры с тонким узором, а мебель была новая — изящная и стильная, словно вышедшая из дизайнерского журнала. Свет мягко падал от хрустальных люстр, создавая уютную атмосферу. Повсюду чувствовался холодный лоск богатства — без излишков, но с претензией.

Алла

-Иди ко мне, — внезапно прохрипел Гордей, его голос прорезал тишину как острый нож. Его руки схватили меня за талию, сжимая крепко, словно он боялся, что я могу исчезнуть.

Его ладони впивались в мои бёдра, словно капканы, не давая мне шанса отстраниться. Прежде чем я смогла пошевелиться, губы Гордея обрушились на меня с такой жадностью, будто он копил это поцелуйное безумие долгие годы. Его дыхание было горячим, обжигающим кожу, а поцелуи — грубыми, требовательными, почти болезненными. Это не было нежным прикосновением, а настоящей бурей, которая сметала всё на своём пути.

— Наконец-то, — прошептал он, словно удовлетворённый победой, целуя меня в шею, там, где кожа была особенно нежной. — Ты даже представить себе не можешь, как долго я этого ждал...

Он словно обезумел, жадно обсыпал меня поцелуями — лицо, шею, ключицы, каждый сантиметр открытой кожи. Его руки лезли под ткань платья, цеплялись за тонкие лямки, рвали их, пытаясь добраться до кожи. Я пыталась оттолкнуть его, открыть глаза на происходящее, но он, казалось, не замечал моих слов и уж точно не видел моего страха. Или же не хотел видеть.

Внутри меня взрывался панический ужас. Мысль об этом была словно леденец, обёрнутый в стекло: снаружи красивая и сладкая, но если попробовать — режет губы. Я не могу. Просто не могу позволить этому случиться. Не могу притворяться, будто ничего не было, когда он разрушил мою жизнь, когда он причинял мне боль, когда я просыпалась в холодном поту, вспоминая его шёпоты гадостей в школе, его преследования, его угрозы.

— Отпусти! — кричала я, отталкивая его со всей силы. — Я не хочу! Не хочу!

Мой голос дрожал, переходя в истеричный рыданий. Горячие слёзы стекали по щекам, смешиваясь с острой болью, которую я пыталась заглушить. Я вырывалась, царапала его грудь, кусала руки — всё, что могла, чтобы хоть как-то защититься. Но он был вдвое сильнее меня, и мои усилия казались тщетными.

— Ты издеваешься?! — рявкнул Гордей, резко отступая. Его лицо искажалось злобой. — Думаешь, можно вот так прийти, разыграть аппетит — и уйти? Нет, дорогуша, это так не работает!

Он вновь схватил меня, притянул к себе, сжал ещё сильнее. Его губы снова слились с моей шеей, руки рвали платье, будто оно мешало ему достичь своей цели. Я закричала, завизжала, вырывалась из его объятий, царапала, кусала, но он будто не чувствовал боли, был в каком-то безумном трансе, одержимый своей страстью.

В отчаянии я окинула взглядом комнату и увидела вазу — тяжёлую, стеклянную, стоявшую на полке у окна. В голове мелькнула дикая мысль: если ударить слишком сильно — могу убить. Но если не сделаю ничего — он изнасилует меня. Рука сама потянулась. Я схватила вазу, напрягла силы и со всей мощью ударила по голове Гордея.

Раздался глухой звук. Он пошатнулся, ослабил хватку, но не упал. Его глаза были остекленевшими от боли, но он всё ещё оставался в сознании. Чёрт, я не хотела убивать, не хотела доводить дело до такой точки. Но выхода не было. Я вырвалась и рванула прочь.

Паника обжигала сердце, ноги дрожали, а слёзы затуманивали взгляд. Я ринулась вниз по лестнице, перепрыгнула через пару ступенек, чуть не упала, оглядываясь через плечо. Из дома донёсся хриплый голос Гордея:

— АРИНА, МАТЬ ТВОЮ!

Я не останавливалась. Пробежала мимо бассейна, через клумбу с цветами, вылетела за ворота и рванула к остановке. Пальцы дрожали, в ушах стучала кровь. Вся я была в ледяном ужасе. Проклинала себя, свою наивность, Леру, вечер, всё, что привело к этому кошмару.

На улице была ночь. Воздух был влажным, пахло хлоркой и свежим асфальтом после недавнего дождя. Я направилась к остановке, но едва прошла несколько шагов, как резко затормозила большая чёрная машина. Холодок пробежал по спине. Это он?

Окно машины медленно опустилось, и я увидела лица — знакомые, зловещие. Четверо. Демьян, Игорь, Макс и Артём.

— Оу, кого я вижу, — протянул Демьян с издёвкой. — Белялькина. А ты чего тут делаешь?

Я почувствовала, как кровь застыла в жилах. Их глаза блестели неестественно. Они были пьяны и явно под кайфом. Зрачки расширены, движения резкие, неестественные. В груди всё сжалось тугим комком. Бежать.

Я развернулась и ускорила шаг. Сердце бешено колотилось, плечи напряглись, ноги дрожали, словно их подмывало сбежать.

— Держи её! — прокричал кто-то из них, и через мгновение двое схватили меня. Один зажал рот рукой, другой подхватил подмышки и потащил в машину. Я извивалась, пыталась кричать, но холодный металл ножа в горле не давал ни звука.

— Сиди тихо, сука, — прошипел Игорь, держась за нож. — Издашь хоть звук — перережу артерию.

Машина рванула с места. Внутри было темно, пахло потом, алкоголем и дешевыми духами. Меня прижали между сиденьями, крепко держали за руки. Никто не говорил — только прерывистое, пьяное дыхание и клацанье ножа.

Через полчаса машина остановилась. Я узнала место — дом Артёма. Двухэтажный коттедж в посёлке, знакомый мне с зимнего дня рождения. Тогда казалось, всё безобидно.

Сейчас — настоящий ад.

Меня выволокли из машины. Игорь схватил меня за волосы и потащил в дом. Я запиналась, едва держалась на ногах, тело было ватным. В гостиной царил полумрак, мягкий свет ламп, на полу валялись пустые бутылки, на фоне звучала музыка. Её не выключали. Всё словно сцена из фильма ужасов.

— Ну что, сука, поиграем? — прошипел Игорь и ударил меня по щеке. Я упала, не от силы удара — от шока.

— Может, не надо? — пробормотал Макс, голос его звучал тревожно - Тронем её и Гордей нас убёт .

— Мне похуй на Горского, — бросил Демьян фыркнув . — Думаешь, я боюсь этого уёбка? Он переспал с Илоной, хоть и знал, что я её люблю. Теперь моя очередь вернуть долг.

— Но Илона сама к нему лезла, — попытался возразить Макс.

— И что? — рявкнул Демьян. — Мне всё равно! Я любил её! Теперь я трахну его куклу. Пусть почувствует на себе кого это.

Макс дрогнул, направился к выходу, обернулся и бросил:

— Тронете её — Гордей вас порежет на куски. Я не хочу впутываться в это дерьмо.

Её мысли

Алла

Я была всего лишь глупой, неопытной девочкой, когда впервые встретила Его. Марат Шереметьев — мужчина, который вскоре стал для меня всем. Моя первая настоящая любовь, мой первый мужчина, смысл моей жизни. Я была уверена, что без него жить не смогу, что всё самое важное только начинается с него.

Мне было девятнадцать, когда мы поженились. Казалось, что впереди — только счастье, семейный уют и исполнение мечт. А теперь мне двадцать три. И последние два года — бесконечные попытки забеременеть. Я из последних сил стараюсь подарить моему любимому ребёнка. Ведь это было так важно для нас обоих, для будущего нашей семьи.

Вчера вечером я была в Париже. Столько дней вдали от дома, от него. И вдруг — долгожданная радость: я узнала, что наконец-то забеременела. Это было настоящее чудо, которого я ждала годами. Сердце переполнялось счастьем, а в груди жила надежда.

Я купила билет на первый рейс и полетела домой. Хотела обнять Марата, рассказать ему эту новость, увидеть блеск в его глазах. Но когда я вошла в наш дом и шагнула в спальню, то всё вокруг словно остановилось. Мгновение — и мир рухнул.

— Марат... — голос срывался, дрожал от боли, тело дрожало, словно холод пробирал до костей. — Как ты мог...

Слёзы текли по щекам, жгли, как кислота, и сердце разрывалось от предательства. Передо мной — моя супружеская постель. В ней — он. И она. Моя лучшая подруга, та, кто никогда меня не любила, та, кто изо всех сил пыталась разрушить наши отношения.

— Кристина... — с закрытыми глазами я пыталась избавиться от этого кошмара, но, открыв глаза, всё оставалось неизменным. — Кто угодно, только не ты...

Боль была невыносимой.

Марат сидел, не шевелясь, глаза холодны и черны. Ни капли сожаления, ни намёка на раскаяние. Его тело блестело от пота, простыни были изрезаны следами страсти. Кристина смотрела на меня с презрением и скрытой победой, её улыбка говорила: «Я выиграла». Она давно мечтала о таком моменте.

— Ты же должна была быть в Париже, — произнёс он равнодушно, словно говорил о погоде. Его слова ударили сильнее любого ножа.

— Я скучала по тебе, — шептала я, пытаясь найти хоть малейшее оправдание, — решила вернуться пораньше, сделать сюрприз... Но ты меня опередил.

Я обвела взглядом комнату. На столе лежало красное, вызывающее нижнее бельё Кристины — она знала, зачем сюда пришла. На полу валялись разбитые бокалы и пустая бутылка шампанского — свидетели страсти, которая когда-то была нашей.

— Что же ты наделал... — рыдая, я закрывала лицо руками, пытаясь унять боль. — Я же так тебя любила...

— Алла, — с усталостью в голосе сказал Марат, — тебе лучше подождать на кухне.

Я не верила своим ушам. Мой пульс забился как бешеный, тошнота подкатывала к горлу.

— Мне выйти из своей спальни? — голос срывался. — Своей, понимаешь? — взгляд упал на Кристину, которая позволительно положила руку на бедро мужа, словно владела всем вокруг. — Как скажете.

Я вышла, направилась на кухню, не в силах сдержать слёз. Нет, этого не может быть. Это не реальность. Два самых близких мне человека предали меня. Мой мир развалился в одно мгновение.

Примерно через полчаса в кухню вошёл Марат — чистый, свежий после душа, в новой одежде. Его взгляд был холоден и лишён сострадания.

— Случилась неприятная ситуация, — сказал он без всякой жалости. — Жаль, что ты нас застала.

Я молчала, пытаясь понять, как это возможно. Где же тот человек, которого я любила? Он совсем не был расстроен, будто это случилось с кем-то другим.

— Это не «неприятная ситуация», Марат, — проговорила я дрожащим голосом. — Это развод. Понимаешь? Развод.

Он закатил глаза и усмехнулся.

— Ты ведь всё знала, зачем эти спектакли? Чего хочешь на самом деле? Машину? Квартиру? Сумочку за миллионы? Говори, я слушаю.

Я отшатнулась с отвращением. Где же тот мужчина, ради которого я была готова на всё? Разве он был настоящим? Или просто холодным и пустым?

— Я хочу одного — верного мужа, — выкрикнула я.

— Никогда не слышал, чтобы ты кричала, — усмехнулся он, — звучит забавно.

Он попытался обнять меня, но я отвернулась с отвращением.

— А давно у вас с Кристиной? — спросила я.

— С ней? Она была настойчива, — хищно усмехнулся он. — Но ничего серьёзного.

Его слова я восприняла как попытку оправдаться. Глупая я.

— Этого мало, — прошептала я, — я не прощу измену.

Слёзы лились рекой. Я любила его всем сердцем — запах, прикосновения, голос, все моменты счастья. Ради него я бы свернула горы.

— Мы вместе играли в эту игру, — сказал он, сжимая мои щеки.

— Какую? — честно не понимала.

— Ту, что играют все семьи — полигамную. Мужчины спят с другими, а умные жёны терпят и не замечают.

Я холодно сняла кольцо и положила на стол. Повернулась и ушла.

— Идиотка, — бросил он, — но вернёшься. Если уйдёшь, между нами всё кончено.

Но для меня всё уже кончено, когда он впустил в нашу жизнь другую.

Моя рука легла на живот. Я погладила своего малыша и шептала:

— Мы справимся. Я люблю тебя.

---

Её мысли 2

Алла

Утро начиналось так же, как и сотни других. Тонкие солнечные лучи пробивались сквозь занавески, окрашивая комнату нежным золотистым светом. Казалось, мир снова заиграл яркими красками, даря надежду на лучшее. Но мое сердце было тяжёлым, словно камень, и каждая клетка тела дрожала от невысказанной боли.

На следующий день после того ужасного разговора, когда Марат с холодным равнодушием предложил развод, в дверь позвонил его адвокат. Голос за дверью звучал жестко, словно предвестник новой катастрофы.

«Алла, вам нужно срочно явиться в офис для оформления документов на развод», — сказал он. Его слова будто ударили по груди, вытесняя из меня последний воздух.

Я не могла поверить, что всё происходит так быстро. Марат, человек, которого я когда-то называла своей судьбой, даже не пытается бороться за меня, за нашу семью, за ребёнка, которого я так отчаянно хотела подарить ему.

Собрав последние силы, я отправилась туда, куда меня вызвали. В небольшой офис, где уже ждали Марат и его адвокат. Его лицо было каменным — не выражая ни тени сожаления, ни сожаления, ни любви.

Я пыталась найти в его глазах хоть что-то знакомое, хоть искру былого, но вместо этого увидела холод и злость.

Адвокат начал говорить с дьявольской уверенностью:

— Мой клиент категорически против раздела имущества и считает, что жена не заслужила и рубля. Мы будем оспаривать каждое ваше требование.

Эти слова словно раскололи моё сердце на мелкие осколки. За пять лет, за все слёзы, радости, ночи и дни, я не заслужила ни рубля? Я была никем для него, лишь пустым местом, которое можно вычеркнуть без сожаления.

Сквозь боль я попыталась собрать голос:

— Хорошо... — мой голос дрожал, едва слышен. — Я принимаю ваши условия. Что мне нужно подписать?

«Не плачь, не плачь при нём», — шептала я себе, но слёзы непрошено текли по щекам.

Адвокат, словно застигнутый врасплох моей покорностью, спросил:

— Вы уверены?

Я кивнула, чувствуя, как душа медленно умирает.

— Я не собираюсь забирать у Марата ни копейки. Пусть эти деньги будут ему в проклятие.

Выйдя из кабинета, я думала, что с этим закончится моя участь. Но вдруг Марат схватил меня за руку, резко повернул лицом к себе и усмехнулся, словно надкатывая нож в открытую рану:

— Ну что, довольна? Развод получен? Думаешь, это конец? Ты ошибаешься, дорогая. Я тебя уничтожу, раздавлю. Ты будешь бороться за кусок хлеба с бомжами, понял? Это только начало.

Словно замороженная, я стояла, не в силах даже дышать. Взгляд его горел жестокостью и ненавистью.

— Берёшь меня за руку, и мы возвращаемся домой. Всё будет, как прежде, — добавил он, но я уже слышала в его словах лишь отраву.

— Отпусти меня, — сказала я холодно, отчаянно желая уйти.

Он замахнулся, но удар не последовал. Лишь злобное «дрянь» вырвалось из его уст.

— Я тебя уничтожу, маленькая идиотка. Ходи и бойся. До конца месяца тебя не станет, — и с этими словами он ушёл, оставив меня на грани безумия.

Прошла неделя — одна сплошная череда бед. Меня отчислили из университета, уволили с работы, хозяева съёмных квартир выгнали уже в пятый раз — причина одна: я «ненадёжный арендатор». Деньги кончались, и на душе было так же пусто, как и в холодильнике.

Но хуже всего — ощущение, что за мной следят. Каждый шаг, каждое движение — будто под прицелом. Я боялась смотреть в зеркало — боялась увидеть ту, кем стала.

И всё равно, несмотря ни на что, я бесконечно скучала по Марату. Скучала по тому мужчине, которого когда-то любила, по тому теплу, что он приносил. Даже после всей этой боли, предательства и ужаса в сердце жила слабая надежда на чудо.

Спустя два дня я стояла на краю моста. Ветер шептал мне прощальные слова, а холод воды зввал в свои объятия. Я не могла больше жить так. Марат превратил мою жизнь в ад, и вчера он перешёл все мыслимые границы.

Когда я возвращалась из магазина, меня окружили четыре грубых мужчины. Только проезжающая мимо патрульная машина отпугнула их.

Сегодня я уйду. Уйду туда, где не будет боли, страха и ненависти.

Я думала о ребенке. Хотела сначала родить, а потом уйти. Но я боялась, что Марат разрушит и его, если малыш не будет слушаться.

Нет. Моего ребёнка не ждёт этот мир. Я сделаю всё, чтобы защитить его, даже если это будет стоить мне жизни.

Сделав последний глубокий вдох, я отпустила страх и прыгнула с моста.

Шестьдесят секунд под водой — и мир замер.

Прощай, любовь моя. Надеюсь, Кристина и все женщины, с которыми ты изменял, стоят этой боли.

Я люблю тебя, Марат.

Осознание

Арина

— Воды… — выдохнула я, чувствуя, как каждое слово даётся с невероятным усилием. Вокруг всё застыло. Врачи и медсёстры, стоявшие рядом, словно вкопались на месте, ошарашенные и немые. Первый, кто пришёл в себя, был мужчина лет сорока в белом халате. Его взгляд мельком отразил и беспокойство, и растерянность.

— Алла, как вы себя чувствуете? — осторожно спросил он, словно боясь потревожить хрупкую тишину.

Я сделала глубокий вдох, стараясь собрать все остатки сил, чтобы хоть что-то сказать. Хотела объяснить им, что я не Алла, что меня с кем-то перепутали. С трудом сев на кровати, я открыла рот, но тут мой взгляд упал на светлую прядь волос, упавшую на плечо. Что это? — подумала я. Я ведь была брюнеткой… Пальцы дрожащей руки дрогнули, когда я взглянула на кожу рук — она казалась какой-то светлее, нежели моя собственная, чуть прозрачнее, словно утрачивая связь с прежним миром.

Резко обернувшись, я заметила в стене маленькое зеркало — словно специально встроенное туда. Посмотрев в него, я застыла в ужасе. На меня из отражения смотрела невероятно красивая девушка — с нежно-зелёными глазами и светлыми волосами, струящимися мягкими локонами по плечам. Это была не я. Это не могла быть я.

— Алла, вы в порядке? — голос врача вывел меня из оцепенения.

— Что происходит? Как я здесь оказалась? — выдавила я, сердце бешено колотилось, а в голове стоял вихрь непонимания и ужаса.

— Вы упали в воду, — начал он, не сводя с меня обеспокоенного взгляда. — Когда вас вытащили, вы уже наглотались много воды… По пути в больницу… — врач запнулся, тяжело глотая. — По пути в больницу вы умерли. Это, честно говоря, в моей практике впервые. Вы были мертвы почти час.

Я стояла в этом состоянии, будто находясь в зыбкой тени между двумя мирами. И тут он произнёс ещё одно слово, ударившее меня острой болью:

— И ещё, госпожа Алла… У вас случился выкидыш. Вы упали неудачно, к тому же это была ваша первая беременность, а в первом триместре нужно быть особенно осторожной. К сожалению, мы потеряли ребёнка.

Внутри всё сжалось, как будто кто-то сжал сердце в ледяных пальцах. Мне хотелось кричать, плакать, биться, но я смогла выдавить лишь тихое:

— Я хочу побыть одна.

Все вокруг ушли, оставив меня наедине с безмолвием и пустотой. Мне нужно было это всё осознать, переварить. Всё, что со мной произошло, казалось сном — кошмаром, из которого невозможно проснуться.

Я мысленно пробежала по всему, что произошло: вечеринка, разговор с Гордеем, побег от него, встреча с его друзьями… А потом — ужасная расплата. Они убили меня. А теперь я оказалась в теле девушки, которая тоже недавно умерла. Ну что ж, класс.

Но в глубине души я понимала: мне повезло — я получила второй шанс. Но этот шанс обернулся чужой жизнью, и теперь мне придётся жить, как Алла. Смогу ли я?

---

Час спустя я сидела в комнате и размышляла. В голове всё кружилось, не давая сосредоточиться. Внезапно в палату вошла медсестра.

— Алла, к вам посетитель, — сказала она, и тут же за её спиной появилась девушка с алыми волосами. Как только она увидела меня, бросилась в объятия.

— Алла, Аллочка моя, как же так? Как ты могла упасть в воду? Я так за тебя испугалась, когда мне позвонили! — голос её был полон тревоги и нежности.

Я замерла, не зная, как реагировать. Кто она? И почему она так хорошо меня знает? Медсестра осталась у двери, а я не могла оторвать взгляда от этой яркой, уверенной в себе девушки.

Но едва дверь закрылась, и медсестра ушла, настроение этой незнакомки мгновенно изменилось. Лицо её исказила злоба и холод.

— Вот интересно, — произнесла она с ехидством, — если ты хотела покончить с собой, не могла придумать что-то поэффективнее? Повеситься там, или прыгнуть с крыши небоскрёба? Или это твоя попытка вернуть Марата?

Голос её был пропитан ненавистью, будто она жаждала расправы.

— Послушай, идиотка, если ты хоть приблизишься к Марату, попробуешь что-то вернуть — я убью тебя собственными руками. Поняла? Держись подальше от моего мужчины.

Я даже не успела прийти в себя, как услышала продолжение.

— Что это за взгляд? Хочешь сказать, что я зря так переживала? Ты представляешь, к чему это могло привести? Нам звонили — на телефон Марату, — она горько усмехнулась, — повезло, что я была рядом и приняла звонок, он ничего не знает.

Она широко улыбнулась, но улыбка была ложной и страшной.

— Кстати, я слышала, у тебя выкидыш. Это даже к лучшему, ведь я тоже беременна. А МОЕМУ мужчине нужен только один ребёнок — сын. Наследник, которого рожу я. Если ты встанешь у нас на пути, — голос её стал угрожающим, — пожалеешь, что вообще родилась.

Не успела я ничего ответить, как в палату вошёл врач.

— Здравствуйте, — он поздоровался с девушкой и сразу спросил: — Вы кто такой, если не секрет?

— Я Кристина, — ответила она с таким льстивым тоном, что меня пробрал холод, — лучшая подруга Аллы. Я приехала, как только узнала о случившемся.

— Отлично, — сказал доктор, — значит, вы будете забирать её домой?

— О, нет, — быстро ответила Кристина, — понимаете, мы с Аллой дружим с детства, но когда нам было десять, её родители умерли. Аллу к себе забрала бабушка, а недавно она тоже скончалась, и теперь у Аллы никого нет. У меня тоже нет постоянного жилья, поэтому я не могу забрать её к себе. Я просто пришла навестить, не смогла удержаться.

Перед тем, как уйти, Кристина бросила на меня взгляд, полный угрозы и предупреждения — она дала понять, что стоит мне ослушаться — мне конец. Затем повернулась и вышла.

— Алла, у вас есть, где жить? — сочувственно спросил доктор.

— Да, — кивнула я, уже зная, куда пойду после больницы.

— Хорошо, — сказал он, — я подготовлю все документы, завтра выпишем вас. Я пропишу лекарства, чтобы выкидыш прошёл без осложнений, и в течение месяца вам нужно будет несколько раз прийти на осмотр.

— Хорошо, — ответила я.

Доктор вышел из палаты, а я осталась наедине со своими мыслями.

Дедушка

На следующий день меня наконец-то выписали из больницы. Доктор, серьёзный и внимательный мужчина в белом халате, дал длинный перечень рекомендаций и назначений — лекарства, анализы, график приёма. Всё это было необходимо, чтобы выкидыш не вызвал осложнений и чтобы моё новое тело — моё настоящее — скорее пришло в норму. Я кивала, стараясь запомнить каждое слово, но внутри меня все ещё кипел шторм. Мне предстояло жить дальше — жить в этом теле, с этой судьбой. И я всё ещё хотела ребёнка, которого теперь не будет. Это чувство жгло изнутри, рвало на части.

Однако деньги — вот что стало главной проблемой. У Аллы не осталось ничего — ни вещей, ни средств. После её смерти всё было забрано или утеряно. Я помнила, что мне нужно добраться до определённого места, и понять, куда идти дальше. Без такси — никак. Попросив у медсестры телефон, я с большим трудом смогла вспомнить данные для входа в электронный кошелёк, который был привязан к имени Аллы. Моё сердце дрожало, когда я переводила деньги на карточку медсестры — всего десять тысяч рублей. Немного, почти ничего, но это было всё, что осталось. Если меня не примут там, куда я собиралась, я рисковала остаться без крыши над головой. Мысли о том, что мне придётся бомжевать, гнетущим грузом давили на грудь.

Взглянув на календарь в телефоне, я вдруг заметила дату: «1 октября». «Что? Уже октябрь?» — удивилась я. В голове стоял сумбур: я умерла 1 сентября, значит моя душа блуждала почти месяц. Месяц — целый месяц! Как такое возможно? Моё сознание едва удерживалось на грани безумия от этого осознания.

Заказав такси, я с замиранием сердца отправилась туда, где, как надеялась, меня примут и где, возможно, я смогу начать новую жизнь. Дорога длилась около двух часов — время тянулось мучительно медленно. В голове крутились обрывки мыслей и воспоминаний, ощущение неопределённости и страха за будущее.

Наконец, я стояла у знакомой двери — дома, в котором была последний раз десять лет назад. Сердце ёкнуло. Я долго стояла, пытаясь собрать в кулак всю храбрость, а потом, глубоко вздохнув, постучала.

Дверь открылась не сразу, и когда на пороге появился он — Фёдор Викторович Белялькин — я замерла. Взгляд встретился с добрыми, но усталыми глазами старика. Как же я по нему соскучилась! Он был моим единственным светлым пятном в детстве, тем, кто всегда любил меня больше всех и был моей опорой. Он был больше, чем дедушка — он был моим другом, защитником, моей семьёй.

Но годы, прожитые без встреч, оставили свой след. Его лицо было изрезано морщинами, кожа потеряла былую упругость, а волосы поседели почти полностью. Я хотела броситься к нему в объятия, но он стоял неподвижно, будто не узнавая меня.

Я не сдержалась и рванулась к нему, обнимая его крепко-крепко, целуя щеки, лицо, словно пытаясь вернуть всё потерянное время.

Он стоял молча, и спустя тридцать секунд мягко оттолкнул меня.

— Девушка, вы кто? — спросил он, голос дрожал и звучал растерянно.

Я почувствовала, как слёзы катятся по щекам.

— Дедуль, это я... — прошептала я, срываясь на всхлип.

Он с недоумением посмотрел на меня и тихо сказал:

— Простите? Вы, наверное, меня с кем-то перепутали... У меня всего одна внучка и...

На этих словах его голос дрогнул, и он чуть не заплакал.

Тайна той ночи

Я стояла на крыльце старого деревянного дома, который пах берёзовыми дровами, прошлыми летами и чем-то неизъяснимо родным. Воздух был пронизан ароматом опавших листьев и чуть слышным запахом яблок — вон из той корзины, что стояла у двери. Всё это казалось невозможным: я, мёртвая, стою у дома своего детства, а за дверью — он. Мой дед. Мой якорь, моя боль и последняя надежда.

— Моя внучка скончалась месяц назад, — тихо сказал он. Его голос прозвучал не как констатация, а как приговор себе самому. Слова будто давили на него всем грузом прожитых лет, и даже спина его будто прогнулась под этим весом.

Он стоял, сгорбившись, в сером вязаном свитере с распущенной ниткой на плече, и глаза его — те самые, тёплые, как вишнёвый компот, которым он поил меня в детстве — теперь смотрели куда-то мимо, сквозь меня, как будто искали там, где я уже была. Или умерла.

— Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, — добавил он и сглотнул так тихо, что это прозвучало громче слов. Голос его дрожал, срывался, как старый радиоприёмник, который больше не ловит нужную волну.

Я не могла говорить. Горло сдавило, будто меня снова схватили те самые руки, из той ночи. Я сделала шаг навстречу и прошептала:

— Дедуль... это я… — губы дрожали, и слёзы покатились вниз по щекам, как первоснежный дождь. — Твоя Аринка-мандаринка.

И будто трещина прошла по его лицу. Лёгкая, но хрусткая, как по тонкому стеклу. Он моргнул. Один раз. Второй. Потом застыл. Казалось, он забыл, как дышать.

Эти слова… когда-то он придумал их сам, потому что я обожала мандарины и могла съесть килограмм за вечер. Он называл меня так, щекоча в живот, а я визжала и смеялась. «Аринка-мандаринка, витаминка моя».

Он вдруг подался вперёд.

— Аринка?.. — прохрипел он, глядя на меня, как будто пытался угадать, не сон ли это. — Как… как ты?.. Ты ведь…

— Дедуль… Я жива. Точнее, жива настолько, насколько могу быть. Просто поверь.

Я стала рассказывать. Не спеша, тихо, будто боясь спугнуть момент, будто читала вслух давно забытую молитву. Детство. Пятилетняя я, упавшая на асфальт, с окровавленной коленкой. Я ещё только собиралась заплакать, но он рассмеялся и сказал:

— Ой, асфальт испачкали! Бежим, пока нас не поймали!

И мы бежали. Сквозь ветер, как заговорщики, как два весёлых преступника, которым всё нипочём.

Он слушал, всё ещё не веря. А потом я рассказала, как принесла домой «котёнка», а это оказалась огромная крыса с бесстыдно умными глазами. Дед тогда выронил газету, вскрикнул, а потом так смеялся, что слёзы катились по щекам.

И вот сейчас, спустя столько лет, эти слёзы снова были там. Он плакал, обнимал меня, прижимал к груди, будто пытался убедиться, что я настоящая, что кожа моя не сон, не призрак, не ветер.

— Девочка моя… — прошептал он. — Как же так, родная?.. Что с тобой случилось?

Он взял мою ладонь, как будто боялся, что она исчезнет, как всё, что он терял раньше. Его пальцы были натруженными, тёплыми, с мозолями — те самые, которыми он когда-то чинил мне игрушки и вырезал деревянные фигурки. И теперь этими же руками он держал меня — чужую, но свою.

Он повёл меня в дом.

Внутри пахло берёзовыми поленьями и каким-то старым сиропом, запекшимся на стенках памяти. Всё было на своих местах — табурет с отбитой ножкой, выцветшая клеёнка с подсолнухами, надорванный абажур лампы, как старая рана, которую никто не лечит, но с которой давно научились жить. На стене, под часами, висела выцветшая фотография — я и он, смеёмся, у меня щеки в мандариновом соке, а у него — глаза светятся.

— Присаживайся, — сказал он и исчез в кухне.

Я услышала, как шуршит упаковка, как звякает ложка о край блюдца. Через несколько минут он вернулся с подносом. Всё на нём стояло аккуратно, по-солдатски: чашка с чаем, три вафли, печенье и баночка с вареньем.

— Прости, дорогая, — виновато сказал он, — я помню, ты любишь круассаны, но у меня их не оказалось…

Я не выдержала — улыбнулась. От этой простой заботы, от того, как он запомнил. Мир треснул где-то внутри. Сердце будто провалилось в тёплое молоко.

Он сел напротив, и вдруг лицо его стало собранным, почти жёстким. Прямо, чётко, как в те годы, когда он запрещал мне лазить на забор:

— Рассказывай. Что случилось? Кто тебя убил?

Я вдохнула — как будто собиралась нырнуть.
И начала.

Я рассказала всё: про родителей, про то, как они выгнали меня, когда я не согласилась выйти за папиного партнёра. О том, как я искала работу, как снимала крохотную комнату у пенсионерки, как училась выживать. Пропустила только Гордея — он не убивал. Он просто отвернулся.

Дед молчал. Только его лицо бледнело всё больше, а пальцы сжимались, будто он сам держал нож, которым мне тогда резали кожу. Когда я закончила, он выглядел так, будто прошёл через ту ночь со мной.

Я подняла глаза и тихо, без пафоса, но с той тяжестью, которая сидела у меня в груди, сказала:

— Я хочу отомстить. Я не могу просто... быть. Эти уроды должны заплатить за мою смерть.

Он не удивился. Ни на миг. Только кивнул.

— Хорошо. Я помогу тебе. Что от меня нужно?

Я выдохнула. Наконец-то.

— Когда они вбежали в комнату, я успела включить камеру телефона. Запись длилась около часа, а потом автоматически сохранилась. Мой телефон, скорее всего, уничтожили… но программа перекинула всё в облако. Если восстановить почту — можно вытащить видео. Я уже писала в поддержку. Ждала ответа.

Как по команде, раздался тихий сигнал — новое письмо. Я вздрогнула.

Мы восстановили доступ. Мои пальцы дрожали, когда я входила. Страх был липкий, как кровь, которую они тогда вытирали с пола. Но запись была. Полная.

Я включила её.

Экран засветился, и комната наполнилась звуками — моими. Мой голос, сорванный, хриплый, почти нечеловеческий, заполнил пространство. Я кричала. Просила. Молила.

Дед застыл. Он не мог дышать. Я видела, как напряглись его челюсти, как сжались руки в кулаки. Он не моргал — просто смотрел.