Возвращая искру

Возвращая искру

Воздух в доме Анваренов был густым и сладким, как мёд. Пахло печёными яблоками, хвоей и воском свечей — настоящий букет из ароматов Ночи Тысячи Огней. Иней расписывал стёкла серебряными узорами, сумерки за окном сгущались в бархатно-синюю дымку.

На улицах Мальфгарда уже зажигались первые фонари с пляшущими язычками магического пламени, а кристаллы-артефакты, развешенные на балконах и карнизах, переливались всеми цветами радуги. Весь город готовился к главному празднику зимы, и это предвкушение витало повсюду — звенело в смехе прохожих и торопливом перезвоне колокольчиков у магазинов.

— Апчхи! — комнату снова пронзил чих, и я в очередной раз почувствовала на себе тяжёлый взгляд.

Шейн возился с запутавшейся гирляндой из хрустальных шаров, внутри которых тёплым светом мерцали зачарованные светлячки. Он неизменно хмурился и косился на меня при каждом новом чихе, как бы обвиняя: «Это всё из-за тебя». С его слов коробка с праздничными украшениями пылилась в подвале со времён его детства. В такие моменты я делала вид, что очень увлечена плетением венка из можжевельника, и чесала кончик носа, стараясь скрыть улыбку.

Нет, ну а как он хотел? Сам позвал меня отпраздновать с ними Ночь Тысячи Огней. А такой атмосферный праздник и подобающе встречать надо. В конце концов, мы сами создаём своё настроение. Быть счастливым — это тоже выбор.

Во дворе кружился вальс из белоснежных хлопьев, укрывая землю пушистым одеялом. Но настоящая зима была не снаружи. Она сидела здесь, с нами, в кресле у камина.

Гаспар смотрел на праздничный город, и в его синих глазах — обычно таких живых и искрящихся озорством — стояла пустота. Хрустальный бокал с тёмно-рубиновой жидкостью оставался нетронутым.

Я знала, Гаспар ненавидел то, кем стал. Презирал свою вампирскую сущность и злился на «судьбу» за то, что та уготовила ему такую участь. Будучи принцем нашего королевства, он стал жертвой дворцовых интриг и был против воли обращён в вампира. «Проклятые» — так их именуют местные жители, преследуются короной, как самые опасные преступники и подлежат публичной казни.

Отец Гаспара, король Энгель Дельгейм, не сделал исключения для собственного сына. Он не поверил в его невиновность, однако позволил ему сбежать. С тех пор Гаспар скрывался в поместье Анваренов и за всё время нашего знакомства показал себя, как самый добрый и жизнерадостный парень. Он никогда не унывал и мастерски прятал свои раны за потоком нескончаемых шуток. Порой нелепые и неуместные каламбуры становились его бронёй. Но сейчас он был без доспехов — неприкрытый и уязвимый.

— Гас. — Я поправила алую ягоду на хвойном венке; вся эта затея с украшением дома затевалась по большому счёту из-за него. Ночь Тысячи Огней была его любимым праздником. Во всяком случае до обращения. — Тебе нужно поесть. — Я посмотрела на бокал рядом с ним.

Ему необходимо было питаться, чтобы не иссохнуть.

Шейн поймал мой взгляд и едва заметно покачал головой. Так длилось уже неделю. Чем ближе календарь подбирался к самой длинной ночи зимы, тем глубже Гаспар погружался в себя. Он угасал, как световой артефакт, у которого внезапно потухла сердцевина. Его знаменитое очарование обратилось в пыль, а жажда жизни — в молчаливое отчаяние.

Гаспар медленно, будто скрипя всеми суставами, повернул ко мне голову. Его губы тронула натянутая, безжизненная улыбка:

— Спасибо, Кэсс. Позже.

К полуночи, когда он ушёл спать, бокал по-прежнему оставался стоять на месте, наполненный до краёв.

Погасив свечи на подоконнике (по старому мальфгардскому обычаю всю предпраздничную неделю полагалось оставлять в окнах огоньки), я замерла. Снегопад завораживал, приглашая стать свидетелем тихого диалога вселенной: небо шептало что-то на своём, никому неведомом языке, и земля, затаив дыхание, внимала этому шёпоту, по крупицам принимая в себя тайное откровение.

Там, за стеклом, царило иное время — медленное и цикличное. Снежинки падали не для того, чтобы укрыть землю — они просто падали. И в этом была глубокая, почти невыносимая истина: мы все — частицы этого великого падения. Каждая со своим уникальным, сложным и прекрасным узором, но в конечном счёте растворяющаяся в едином белом покрывале, став частью общего.

Горячие ладони Шейна мягко легли на мои плечи, на мгновение развеивая беспокойство. Он обнял меня сзади и коснулся губами впадинки у основания шеи.

— Ты вся напряжена, — тихо произнёс он, и его хриплый баритон обволок меня, как плед в холодный вечер. — Устала? — вопрос прозвучал риторически.

Я почувствовала, как резинка сползает с волос, и облегчённо вздохнула. Сегодня бушевала жуткая вьюга, и чтобы ветер не дёргал пряди во время похода по магазинам, я заплела тугой «колосок», закрепив конструкцию сверху несколькими «невидимками» для надёжности.

Шейн медленно, почти ритуально, освободил мои волосы от заколок и принялся распускать сложные плетения. Его пальцы, привыкшие творить боевые чары и сокрушать опасных магических тварей, двигались с невероятной, священной бережностью. Я прикрыла глаза, наслаждаясь ощущениями и позволяя этой простой ласке смыть дневную тревогу. Кто бы мог подумать, что прикосновения к коже головы могут быть настолько блаженными.