Возьми мое сердце

1.1 Камилла

— Вперед, Алмаз! — я подстегиваю коня, радуясь своей свободе. Ветер развевает мои волосы, глаза слезятся. Но нет ничего лучше этого чувства скорости и особого единения с природой.

Алмаз — мой верный конь, подаренный мне моей бабушкой на восемнадцатилетие. Спустя пять лет я уже не представляю, как можно жить без этих чудесных мгновений и верховой езды по просторам владений Азаровых.

Но сейчас Алмаз мчится далеко за пределами нашей территории. Мы с ним пересекаем границу и оказываемся возле особняка Громовых. Еще полгода назад здесь был слышен детский смех и устраивались праздники. Но после произошедшей трагедии, от которой до сих пор стынет сердце, над домом нависла тишина и мрак.

Заросший и неухоженный сад Громовых навевают особую тоску.

Погруженная в свои мысли, не замечаю, что Алмаз уже давно покорно стоит и ждет дальнейшей команды.

Но я спрыгиваю с коня и, не боясь, что он куда-нибудь убежит, подхожу к дому. Окна плотно занавешены. Кроме одного.

Замираю на месте. В доме кто-то есть.

Конкретно в этом окне не было жизни и света больше семи лет. Я до сих пор вспоминаю тот день с горечью и болью. Мне хотелось кричать и плакать, но все, что я могла — молча смотреть. Остальное мне, Камилле Азаровой, запрещено. Иначе бы отец с позором выгнал меня, или сделал еще что похуже.

Я прятала свои чувства тогда, запрещая себе даже мечтать о большем. Не только из-за отца.

За окном второго этажа особняка комната единственного человека, которого я мечтаю увидеть больше всего на свете. Но разве это возможно?

Кирилл Громов навсегда покинул Москву и Россию.

Может, кто-то из его поверенных лиц здесь?

Вспоминаю, что по закону через полгода после смерти владельца имущества, оно переходит прямым наследникам. Но Кирилл уж точно не вернется.

— Кто здесь?

Резкий мужской голос заставляет меня замереть на месте от страха.

Алмаз поднимает голову и ржет, а затем трясет ушами. Но не убегает. Не боится. Обычно он сразу чувствует угрозу.

А вот мне страшно до одури.

— Простите, я остановила коня во время прогулки верхом. Хотела пройтись немного, — я медленно оборачиваюсь к тому, кто меня окликнул.

— Мышь? Камыш?

Моргаю часто-часто, чтобы сфокусироваться на картинке. Это не может быть правдой?

Так меня называл только один человек.

И не может быть, чтобы этот суровый мужчина в мрачной черной одежде был тем самым Кириллом Громовым, весельчаком и местным разгильдяем. Он был избалованным мажором, поющим в рок-группе ради развлечения. Пьянки, гонки, вечеринки — он был весь в этом.

Но сейчас мужчина передо мной совсем другой.

Тяжелый взгляд серых глаз исподлобья. Черная щетина на его чуть жестком, но красивом лице. Темные волосы взмокшие и взъерошенные. Несмотря на теплую погоду, он в кожаной куртке и перчатках. Лишь заметив мотоциклетный шлем в его руке, я понимаю что это экипировка для мотоцикла.

— Кирпич? — я придумала ему это прозвище, чтобы отомстить. Я дико обижалась на Ка-Мышь — производное от моего имени. Потому что недалеко от истины. Я в семье Азаровых ненамного ярче, чем маленькая серая бесправная мышь.

1.2 Камилла

— Как будто в машине времени только что прокатился, — мужчина смеется.

Мужчина. Зрелый. И явно очень опасный. Его смех не кажется веселым. Скорее, напряженным и обещающим проблемы мышкам вроде меня.

— Кирилл? Это ты? — боюсь, что обманываю себя. Это не может быть правдой. Не может…

— Я сам в шоке, — его смех застывает, но улыбка блуждает на лице. Теплая, как будто предназначена лишь одной мне.

Не могу удержаться! Срываюсь с места и со всей силы падаю в его объятия.

— Я так скучала, Кирилл! Как же я скучала! — не могу удержать слез радости и счастья от встречи с ним.

— Я тоже скучал, Мышь. Ты первый и единственный человечек, встречающий меня с радостью, — он обнимает меня в ответ, целомудренно, по-братски, как это было и раньше. А я украдкой вдыхаю его терпкий запах. Молнией прошибает от его близости. С годами Кирилл стал грубее и жестче и… еще опаснее. Дикий, необузданный, совсем неуправляемый. Сам себе на уме. Всегда был и по-прежнему остается таким же.

— Мне очень жаль, что ты вернулся так поздно… Мне очень жаль, Кир.

— Не плачь, Мышка, — он осторожно гладит меня по волосам и, держа за плечи, отодвигает от себя. — Я уже отгоревал свое. Хотя и болит до сих пор.

Киваю. Конечно, я понимаю. Вытираю ладонями слезы.

— А ты по-прежнему такая же мелкая плакса.

— А ты все такой же вонючка.

— Никакого уважения к старшим. Вечно путаешься под ногами. Хотя, вынужден признать, ты слегка изменилась.

— Мне завтра двадцать три. А ты все никак не повзрослеешь, — шутливо ворчу.

— Ну, да, в свои тридцать два до сих пор штанишки на подтяжках ношу, — отмахивается он и, напустив на себя безразличный вид, идет к дому.

— Ты надолго приехал? — я не знаю, зачем спрашиваю. Ведь для Кирилла фамилии Азаровых просто не существует. Вполне возможно, что я тоже в его персональном черном списке.

— Дела решу, быстро все продам и уеду. Думаю, до августа со всем разберусь.

— Ты хочешь все продать? — его желание до конца отрезать прошлое больно ранит. — Но это же дом и дело твоей семьи.

— Они мертвы. Им все равно, — жмет он плечами и напускает на себя равнодушный вид. — Через неделю показ дома. Нужно все привести все в порядок. Я думал, клининг справится со всем, но риэлтер настоял, чтобы я сделал осмотр личных вещей.

Комок в горле не дает ничего ответить.

Кажется, Кирилл Громов за последние семь лет где-то потерял свое сердце.

— Хочешь зайти? — он поднимается на широкое крыльцо с колоннами в виде опоры по периметру. Очень красивый и дорогой дом. Его строили с любовью.

— А ты? Я ведь Азарова. Сестра Дианы. Ты точно хочешь, чтобы я сейчас была рядом с тобой? — напоминаю ему, что я, вообще-то, его враг.

Но он мне не был таковым никогда.

— Мышь, ты единственная из своего гнилого семейства, кого я могу хотя бы выносить. А, еще Лилия Эдуардовна. Как она, кстати?

Бабушка тоже обожала Кирилла. Всегда говорила, что из молодого повесы обязательно выйдет прекрасный муж и отец, но ее никто не слушал.

Да, он изменился. Но вырастил в себе свои самые худшие проявления.

И это уже невозможно исправить.

— Немного жалуется на сердце, но в целом хорошо.

— А ты? Стала крутым кардиохирургом? Лекарем сердец? — он открывает дверь, снимает с охраны дом с пульта и жестом приглашает внутрь.

— Мне позволено учиться на факультете международных отношений. Это максимум, на который согласился отец.

— Ты смотри, а! Нормальные люди погибают, а этот урод по-прежнему себя хорошо чувствует, — при упоминании моего отца, он едва не сплевывает. Глаза наполняются гневом и злостью. Я в ужасе от того, что даже спустя семь лет, Кирилл по-прежнему ненавидит Альберта Азарова. А, может, еще сильнее.

— Кирилл! — возмущаюсь я.

— Не переживай, Камыш. Скоро все изменится. Ни один стеклянный замок не устоит перед летящим в него кирпичом.