Возьму тебя

1

— В этом лесу ещё остались вообще живые зайцы, брат?

Максим Вяземский стоит у калитки заднего двора дома их семьи и смотрит, как его младший брат возвращается из леса, в котором сейчас пропадает почти всё свободное время, кроме того, что занят делами отца. В университете он тоже последние полгода не появляется.

Всё, что ему интересно — лес, охота, дела семьи. Причём теперь Кирилл берётся даже за то, за что раньше не брался — за самое грязное. После последней стычки с самвеловскими, которые сожгли две точки кафе, что держит семья Вяземских, зачисткой занялся именно Кирилл. Ни Максим, ни их старший брат Пётр за такое не брались. Кирилл раньше тоже не особенно жаловал, но последние полгода всё изменилось.

Кирилл только мажет по брату взглядом, но ничего не говорит. Первой в калитку он пропускает свою рысь Риту, которая тащит в зубах подстреленного Кириллом зайца, а потом проходит и сам.

— Отец просил зайти, — Максим перестаёт усмехаться. Он в очередной раз понимает, что брат совершенно изменился. И не в лучшую сторону. Он и раньше-то шуток особенно не понимал, а теперь и подавно.

А всё из-за девчонки.

Из-за этой дикой официанточки с длинной тёмной косой и зелёными глазами. Максим видел, какие метаморфозы происходили с его братом, что Кирилл попросту влюбился. Впервые, судя по всему, почувствовал к девушке что-то большее, чем просто похоть. Притяжение душ.

Но что между ними произошло — он не знал. И сестра их, Амина, тоже не знала, как и старший брат Пётр. Они пытались выяснить, что произошло, но знали лишь, что Кирилл вернулся из леса, куда они ушли вместе, один и раненый в ногу, а девчонки и след простыл.

Неделю Кирилл искал её, а потом перестал. Почти не общался ни с кем из семьи, кроме отца и то по делу. Когда рана зажила, в основном тренировался и ходил в лес на охоту.

— Зайду, — коротко бросил Кирилл и, забрав зайца у рыси, ушёл в дом.

Кирилл вошёл в дом и сразу пошёл на кухню. Швырнул зайца в мойку.

Повар Татьяна Павловна ничего не говорит, но тяжело вздыхает. За последние месяцы она уже привыкла свежевать дичь. Знает, что две трети сырого мяса нужно отдать рыси.

Кирилл моет руки с мылом, плещет холодной водой в лицо, принимает от Татьяны Павловны бумажное полотенце, поблагодарив кивком, а потом вытирается и направляется сразу в кабинет отца.

Кажется, что ему абсолютно всё равно, каким будет следующее задание. Бизнес-вопрос или кому-то надо вышибить мозги — без разницы.

— Входи, сын, — говорит Виктор Вяземский, когда Кирилл коротко стучит в дверь. Из кабинета, бросив на брата короткий нечитаемый взгляд, выскальзывает Амина.

Кирилл проходит в кабинет, прикрыв за собой двери, и опускается напротив отца на кожаный коричневый диван, готовый слушать.

Отец начинает говорить не сразу. Он смотрит на сына несколько минут, чуть прищурившись. Это у них семейное — вот так сужать глаза, глядя на собеседника. Это не от проблем со зрением, а скорее попытка просканировать собеседника насквозь. И они оба прекрасно обладают этим умением.

— У меня к тебе серьёзный разговор, Кирилл, — говорит отец, выравниваясь в кресле и сцепляя пальцы на столе перед собой.

Кирилл замечает, что отец действительно выглядит очень серьёзным, даже обеспокоенным. Но в их мире это совсем неудивительно. Не всё и всегда идёт гладко. Далеко не всё.

— Слушаю, — кивает он.

— Ты ведь знаешь, что наше… сообщество не приемлет появления случайных людей. Это может быть небезопасным.

Кирилл снова кивает, ощущая, как внутри появляется напряжение.

— Девчонку — ту горничную, придётся вернуть, — Виктор смотрит на сына твёрдо, не моргая, отслеживает его реакцию на свои слова — Кирилл видит это. — Ты при всех объявил её своей невестой. Расстроил тем самым наш возможный союз с Раевскими.

— Мне жаль, — безэмоционально отвечает Кирилл.

— Понимаю, — поднимает брови отец. — Но сути это не меняет. Девчонка была на закрытом мероприятии. Видела тех людей, которых ей видеть не следовало. С этим придётся разобраться.

— Как?

Ни одной эмоции нельзя прочесть по лицу Кирилла. Ничего не колыхнулось в его глазах.

— Верни её обратно под свой контроль. Она должна быть под присмотром. Объявил невестой — делай женой. Слово, сын, нужно держать. Или тебе придётся её убрать. Сам решай, как поступить.

_______________________________________

Дорогие читатели! Добро пожаловать во вторую часть дилогии! Здесь отношения Анжелики и Кирилла выйдут на новый уровень. Их обоих ждёт непростой путь, и я предлагаю проследить за ним вместе.

Первая часть называется “Найду тебя”. Она доступна в моём профиле временно бесплатно.

https://litnet.com/shrt/k26S

2

Анжелика

Долбанный петух.

Как уже задолбал орать в пять утра.

Сегодня же на суп пущу окаянного!

Я переворачиваюсь на бок и укрываюсь одеялом с головой, оставив нос снаружи, чтобы было чем дышать. Но уже через пару минут мне становится жарко. Хоть в самом доме и прохладно, уже всё-таки лето и под тёплым одеялом жарко даже в такую рань и с открытыми окнами.

Петух снова дерёт глотку, и я, прорычав, сталкиваю одеяло ногами, а потом отскребаю себя от постели. Тащусь к умывальнику и, подтолкнув носик вертикального умывальника, набираю пригоршню воды и плещу в лицо. Подняв отёкшее от бессонной ночи лицо к небольшому зеркалу, вздыхаю.

Снова сегодня не могла уснуть почти до часу ночи. А в пять меня уже поднял этот горластый.

Меня снова донимают кошмары. Одно время они притихли, но вот уже вторую неделю, как вернулись. Мне снова кажется, что я замурована в том пыльном тёмном завале. Одна. И никто не придёт достать меня оттуда.

Снова просыпаюсь, едва уснув, от того, что задыхаюсь. Сердце бьётся навылет, разнося рёбра и сжимаясь от болезненной тоски и страха.

Страха, что Кирилл найдёт меня.

А ведь мне действительно страшно, стоит только представить это. Или вспомнить его яростный взгляд, полный угроз и обещания.

“Ты даже не представляешь, что я сделаю с тобой”

Не хочу представлять даже.

Потому что стоит мне только подумать об этом, как по плечам тут же бегут морозные мурашки, а под ложечкой начинает сильно сосать.

Я слишком сильно задела его гордость и самолюбие, чтобы он забыл обо мне. Думаю, не забыл. Просто ждёт, когда я случайно где-то засвечусь. Он это умеет — выжидать.

Вяземский — не тот, кто поддаётся порывам, это я успела изучить в нём. Наблюдательный, выдержанный, уравновешенный.

Пока я бежала без оглядки на адреналине, я не понимала, в каком страхе буду жить, прячась. Словно на острие лезвия.

Со временем страх немного притупился. Я стала надеяться, что он решил, что я слишком неинтересна ему. Да и в этой глухой деревне надо ещё постараться найти меня.

И тогда начались кошмары. Психика держалась днём, но ночью выдавала на гора все страхи.

— Так, ладно, — встряхиваю головой и беру расчёску.

Хорошо прочесав все волосы, собираю их в косу, скрепляя на конце резинкой. Ставлю на маленькую газовую плиту эмалированный чайник, и пока он закипает, достаю из небольшого старого холодильника масло, сыр и хлеб. Делаю себе бутерброд и завтракаю, ощущая новый прилив раздражения, когда петух в сарае снова горланит. Точно отсажу сегодня в клетку от кур. Пусть посидит в одиночестве и подумает о своём поведении. А если продолжит — как пить дать в суп пойдёт!

После завтрака, я моюсь над тазом остатками горячей воды из чайника, потому что в летнем душе на улице вода ещё не нагрелась под солнцем. Сегодня обещают жару, так что к полудню уже можно будет принять и нормальный душ. Мечтам моим о душевой кабине и бойлере пока сбыться не суждено, но до октября продержусь и на летнем, а там посмотрим.

Скоро мне должны заплатить за оформление карточек для маркетплейсов, но если собрать нужную сумму не удастся, придётся брать подработку сиделкой. Я уже делала это — ездила в соседнее село, присматривала за парализованной женщиной, пока её муж и дочь были на работе. Соседнее село больше, народу там тысяч двенадцать живёт, можно найти работу постараться, не то что на нашем хуторе.

Натянув шорты и футболку, я беру миску с зерном и иду выпускать кур в загон из сарая.

— А ну разошлись, пернатые, — разгоняю любопытных птиц, норовящих выбить у меня миску с зерном из рук. Не трогаю только наседку, что третьи сутки как уселась на гнездо.

Рассыпав зёрна по кормушкам в загоне, возвращаюсь и собираю яйца, которые куры нанесли на рассвете, а петух старательно об этом мне сообщал. До десяти мне нужно успеть подоить козу, запарить кашу на бульоне псу, полить огурцы в теплице и собраться на работу. Сегодня я дежурю до десяти вечера в небольшом супермаркете на хуторе. Смены там дают мне нечасто — две-три в неделю, так что упустить нельзя. К прилавку меня пока не пускают, помогаю разгружать продукты и выкладывать их на полки, полы мою. Всё же деньги.

— Анжелка, ты что-то сегодня с мешками под глазами, — ухмыляется Надя — продавщица. Та ещё язва. Всё думает, я её мужика-алкаша соблазнить хочу, говорит ему её даже с работы не встречать, когда я в смену выхожу. — Не выспалась?

— Ну типа того, — передёргиваю плечами, натягивая передник, заменяющий униформу.

— Ой, знаешь, молодость да красота быстро проходят, Анжелка. Сегодня ты красотка, мужики глаза ломают, а завтра уже всё.

— Угу.

Задолбала, овца.

Начинаю проверять на полках продукты, чтобы соответствовали срокам годности, а Надя, усадив тучную задницу на стул, сёрфит в своём смартфоне.

— Слушай, я тут себе заказала халат домашний, в синий цветочек, а он какой-то странный пришёл. Размер один написан, а не соответствует. Не хочешь забрать?

— Нет, спасибо.

3

Внутри всё обмирает. Меня жаром обдаёт так, что кажется, будто кровь в секунду вскипела вся. Ноги подкашиваются, и мне с трудом удаётся остаться на них и не рухнуть.

Я отшатываюсь назад, понимая, что я в западне. У сарая нет второго выхода, а единственный загородил Вяземский.

Дыхание рвётся, когда я резко осматриваюсь, но не нахожу ни вилы, ни топор, который только пару дней назад занесла в старый гараж. Поэтому хватаю полено — хоть что-то.

Оно тяжёлое, удержать в даже в двух руках непросто. Чувствую, как в пальцы тут же впиваются занозы. Однако так просто я не дамся! Буду защищаться!

Но что-то не так.

Кирилл и не думает нападать на меня.

Вместо этого он вдруг оседает на одно колено, хватаясь за косяк двери.

— Помоги мне, — говорит хрипло и надтреснуто, а я теряюсь совсем.

— Ч-что? — выдавливаю с сомнением, но полено опускаю. Держать его наготове не хватает сил.

— Мне нужна помощь…

Я свечу на него фонариком смартфона и смотрю внимательнее. Он… весь в крови. Лицо, руки, футболка.

Боже…

На мгновение я зажмуриваюсь, чтобы точно убедиться, что мне не кажется. Потому что происходящее точно походит на мой очередной кошмар, а не на реальность.

Но Вяземский никуда не девается, когда я снова открываю глаза.

Делаю к нему несколько осторожных шагов. Он дышит тяжело, задушено. Будто был вынужден долго бежать или идти. Или убегать…

— Ты… ты ранен? Куда? — мой голос звучит так, будто ежа я не упустила, а проглотила.

— Думаю, рёбра сломаны, — он кашляет и морщится от боли. — Остальное царапины. Но мне нужно спрятаться, Лика.

Да что, мать вашу, вообще происходит?

— Здесь нет скорой, — сглатываю вязкую слюну. — Фельдшерский пункт в четырёх километрах, скорую можно вызвать, но ехать будет часа три. Дотерпишь?

— Не надо скорую, Анжелика, — Вяземский, скривившись от боли, усаживается на задницу и прислоняется затылком к косяку. — Мне нужно исчезнуть. Спрятаться дня на три-четыре, пока кое-что не утихнет. Потом я уйду.

Ощущение, что я говорю не с ним. Не с Кириллом Вяземским.

Уйдёт?

Он просит помощи, а потом уйдёт?

Кажется, будто я смотрела сериал с собой в главной роли, но случайно включила третий сезон, пропустив второй.

Кирилл кренится в сторону, то ли настолько ослабев, то ли теряя сознание.

— Эй, стоять, — я присаживаюсь рядом и придерживаю его за плечи. При прикосновении меня моментально пробивает током, перетряхивает всю.

Он явно не опасен для меня сейчас. Так или иначе, я не могу выпинать его за ворота. Как минимум потому, что он тяжёлый. А сам двигаться, похоже, сейчас не способен. Помрёт ещё за порогом, ко мне же полиция нагрянет первым делом. Мотив, скажут, покушение уже было.

Ох-ох, что же делать?

— Сиди, я сейчас, — помогаю ему опереться на дверь спиной, а сама вскакиваю и бегу в дом. То, что происходит в груди — игнорирую.

Забежав в дом, я запираю за собой дверь на замок. Достаю пачку влажных салфеток, бутылку воды и аптечку. Когда снова выхожу на порог, то замираю от внезапно нагрянувшей мысли.

А если он не один?

Но тогда зачем ему просить меня о помощи?

Беру фонарик помощнее и, выйдя на улицу, быстро осматриваю двор. Никого. За воротами тоже. Дик тоже молчит, насторожённо глядя в сторону сарая.

Похоже, Вяземский один. И всё именно так, как и кажется на первый взгляд.

Когда я возвращаюсь к Кириллу, то обнаруживаю его на том же месте, где и оставила. В свете фонаря вижу, что его глаза закрыты — то ли сознание потерял, то ли уснул.

— Эй, — присаживаюсь рядом, снова подчёркнуто игнорируя вибрацию в груди, — ты как?

— Как-то, — отвечает вяло. — Попить дашь?

— Как раз принесла, держи.

Я пытаюсь, напоить его, но Вяземский оказывается Вяземским, никто всё же не вселился в его тело. Он морщится недовольно, словно я оскорбила его своей помощью.

— Сам. — Забирает из моих рук бутылку и подносит к губам.

Пьёт жадно, словно не пил он очень давно. Мои вопросы в голове множатся и множатся в геометрической прогрессии, но я пока их не задаю. Не понимаю, с какого вообще следует начать.

Вытащив несколько влажных салфеток, я протягиваю ему.

— Вытри кровь с рук, — командую, а сама достаю ещё и вытираю тёмно-красные потёки со лба. Тут у него приличный такой порез. Не сильно глубокий, но мне не очень нравится, как выглядит.

Я беру хлоргексидин, обильно смачиваю ватный диск и протираю рану. Вяземский шипит, но не дёргается, а я думаю о том, что стоило взять водку. Она печёт — хоть какое-то удовольствие.

Кисти он промывает сам, пока я наблюдаю, стоя в стороне и сложив руки на груди.

4

Я не просыпаюсь, а скорее вскидываюсь на диване. Резко сажусь и вспоминаю всё, что вчера произошло.

Сон?

Нет. Ставни действительно заперты, двери не только на замок, но и на большой крюк с петлёй.

Я в принципе не думала, что усну, но потом меня всё же вырубило — вот так, в одежде и со скалкой в руках. Можно подумать, эта скалка бы мне чем-то помогла в случае… в том самом случае.

На улицу я выхожу с опаской. Когда в твоём сарае заперт дикий зверь, хоть и раненый, сильно не расслабишься.

Обращаю внимание, что времени уже почти семь утра. Надо же, даже петух не разбудил меня. Ну или он просто не горланил. По старым преданиям, когда рядом нечисть, прицы молчат.

Ладно.

Не держать же мне его взаперти до голодной смерти. Надо выяснить, как он тут оказался, и думать, что мне делать дальше.

Ёжась от утренней свежести, я тру плечи и иду к сараю. Руки дрожат, пока отпираю замок, внутри вся подбираюсь, готовая к броску.

Но ничего не происходит. Вяземский не выпрыгивает и в горло мне не вцепляется. Он жмурится, лёжа на одеяле, когда солнечный свет падает ему в лицо из приоткрытой двери.

— Живой? — спрашиваю, хмурясь.

— Ты разочарована?

— Наоборот. Ты слишком крупный, и я бы задолбалась копать тебе могилу в огороде.

Он прыскает и тут же хрипло кашляет пару раз, а потом, морщась от боли, поднимается на ноги и, прихрамывая, выходит из сарая.

Смотрит в моё лицо, чуть прищурившись, но я по прежнему совершенно ничего не могу прочитать в его взгляде. Иногда он и раньше так смотрел — как за пеленой. Не поймёшь, о чём думает, что чувствует. Можно оставаться на месте или лучше бежать сверкая пятками.

— Знаешь, Валькирия, я не был так жесток с тобой. В уборную у тебя всегда была возможность пойти.

— Ну что ж, — складываю руки на груди, — я оказалась более кровожадной.

— Это я помню, — выгибает бровь и кивает на своё колено, а я внезапно ощущаю где-то глубоко внутри лёгкий укол раскаяния. Меня тогда так накрыло эмоциями… Но по другому он бы не отпустил меня. Так что да, сам виноват. — Хотя, знаешь, зуб за зуб. Я ведь тоже тебе кровь пустил.

Он подмигивает и отворачивается, пытаясь потянуть то ли затёкшие, то ли повреждённые мышцы плеча. А я сначала зависаю, не понимая смысл сказанных им слов, а потом мои щёки резко обдаёт жаром, когда смысл этот всё же доходит до меня.

Ну мудак.

— Туалет — деревянный на улице. Умыться можно в рукомойнике, он прибит снаружи к туалету. Туда, — показываю рукой направление в конец огорода. — Если, конечно, не брезгуете, ваше высочество.

— Выбора-то всё равно нет, — Вяземский пожимает плечами и тащится туда, куда я указала.

Я остаюсь одна, и снова чувствую странную растерянность. Всё происходит словно невзаправду. Симуляция компьютерной игры не по сценарию.

Вернувшись в дом, я снова запираю дверь. Достаю вчерашний батон из хлебницы, масло и сыр. От ран я Вяземскому подохнуть не дала, что ж, от голода тоже не стоит. Как раз расскажет, что вообще происходит, вчера он обещал ответить на все вопросы.

Сделав наскоро два бутерброда, я наливаю в кружку чай. Перед выходом ставлю на плиту кастрюлю с водой. Понятное дело, такой здоровый лось, как Кирилл, двумя бутербродами не наестся, поэтому решаю сварить ещё пельмени. Уж голодом он меня точно не морил, когда держал у себя дома взаперти.

Когда я снова выхожу на улице, то теряю дар речи. Мой нелюдимый, злобный Дик, признающий только меня, сидит, словно дрессированный, перед Вяземским, позволяя себя гладить, и смотрит как на единственного в мире дорогого хозяина.

— Ты моему псу психику сломал, — говорю недовольно, подойдя ближе, и Дик переводит на меня виноватый взгляд.

На языке вертится ядовитое “и мне тоже почти”, но я сдерживаюсь. Кирилл сейчас не выглядит угрожающим. Он скорее потрёпан и прилично устал. Отбитыми рёбрами на досках сильно не отдохнёшь.

— Будешь держать его на цепи, рано или поздно он продаст тебя за свободу.

Прозвучало… странно. Как будто двусмысленно.

— Держать кого-то на цепи вообще не лучшая идея, ты прав, — отвечаю ему тем же тоном.

Терпеть не могу этот его въедливый прищур, которым Вяземский снова смотрит на меня, принимая тарелку с бутербродами.

— Ты всё ещё сердишься, Анжелика?

Сержусь ли я?

— За что именно? — выгибаю бровь. — За то, что заставлял спать на полу или за то, что вживил маячок, будто я дикая псина? Или, может, за то, что называл убогой и существом? Нет, что ты. Это же мелочи. Так, слегка раздосадована.

— Ну, ты имеешь право злиться. Признаю.

Мне приходится прокрутить эти слова в голове пару раз, чтобы вникнуть в них и убедиться, что их действительно сказал Вяземский. Это ведь он, точно, мне не кажется.

— Скажи, — смотрю внимательно, — ты сильно башкой треснулся?

— Прилично, но сотряса вроде нет. А что? — смотрит удивлённо, откусывая и тщательно пережёвывая кусок бутерброда.

5

— Как ты вообще терпишь этого ублюдка? — рычит Вяземский, удерживая на вытянутой руке за глотку петуха. — Он же припизденный.

— Эй, а ну отпусти его! — говорю сердито, поставив сумки на ступени у дома. Я только вошла во двор, придя из магазина, и увидела весьма живописную картину, от которой первым порывом было — покатиться со смеху.

— Да сейчас! Он пытался меня убить!

Смех всё же сдержать у меня не получается. Потому что ну как тут его сдержать-то?!

Петух дёргается, треплет крыльями и истошно орёт, раскрыв клюв. Вяземский держит его подальше от себя, чтобы тот не расцарапал его когтями. Кажется, он и правда готов удавить петуха.

— Эта безумная недоптица первая начала! Точнее начал! Я просто пытался налить его тупым бабам воды, потому что свой поильник они перевернули!

— Это был очень благородный порыв, — смеюсь уже совершенно откровенно. — Но Петруха явно приревновал тебя к своему гарему. Давай сюда.

Я перехватываю петуха, которого ещё недавно хотела сварить в супе, за шею одной рукой, а второй обхватываю туловище, прижимая крылья. Тяжёлый зараза. Но теперь он полностью прощён, потому что так вывести из себя мистера-всё-под-контролем Вяземского, ещё надо постараться. Мне вон в прошлые разы приходилось лестницы строительные на него ронять и в колено стрелять, чтобы пошатнуть королевскую непоколебимость.

Отношу Петруху в загон, наливаю себе в стакан воды, потому что жутко запыхалась, пока шла с пакетом, и возвращаюсь к Вяземскому. Сегодня он выглядит уже лучше, хотя в данный момент зол и взъерошен.

— Козу доить, надеюсь, не пробовал? — прикусываю щёку, чтобы снова не разразиться хохотом, — а то она бодается иногда. Свирепая. Обуздать непросто.

— Не впервой, — бормочет недовольно, а потом подставляет руки под рукомойник и дважды плещет водой себе в лицо.

— Ты уже имел дело с козами? — удивлённо хлопаю глазами. С рысью, собаками — да. Но… с козами?

— Угу, — кивает, расчёвывая пальцами волосы. Они у него прилично отросли за эти полгода на макушке, видимо он сбривал только затылок и виски, и теперь падают на лоб, прикрывая глаза, когда Вяземский снова встряхивает головой. — Было однажды. Приходилось. Тоже строптивая была — долго рогами упиралась и бодалась. Не сразу объездить вышло.

Я открываю рот, чтобы спросить, когда это он успел деревенской жизнью пожить, и зачем объезжать козу, когда до меня доходит смысл. Вот же скотина. Ещё и ухмыляется, глядя на меня, а я чувствую себя невероятно глупой.

— Придурок. — Резко дёргаю рукой, и вода из моего стакана выплёскивается этому засранцу прямо в лицо. Освежись, жара ведь.

Вяземский лишь зажмуривается, резко втянув воздух носом. А я застываю, наблюдая, как он медленно поднимает руки и так же медленно вытирает лицо. В мозгу пульсирует мысль, что сейчас мне точно кабздец. Стрелу-то, может, и простил, хотя это очень странно, а вот воду в лицо может и не спустить.

— Я только что умылся, Анжелика, — говорит сквозь зубы, но спокойно, стряхивая воду с рук.

— Жарко ведь, лишний раз не помешает, — говорю уже тише, понимая, что он явно не тот человек, с которым можно ходить по краю. Каким бы странным мне не показалось его поведение, перегибать не стоит. — Есть хочешь?

— Хочу.

— Сейчас нажарю картошки, сделаю салат и выйду, в саду за столом поедим.

— В дом ты меня так и не пустишь? — выгибает одну бровь.

О нет, мой дорогой, не настолько я бдительность потеряла.

— Лето, тепло, на свежем воздухе полезнее.

— В душ бы, — морщится недовольно.

— У меня только летний. На огороде, — киваю на деревянную постройку, обитую полиэтиленовой плёнкой.

— А вытираться половой тряпкой? — поджимает губы, явно неудовлетворённый перспективой купания в летнем душе.

— Так обсохнешь, — закатываю глаза и ухожу в дом.

В доме мне и самой требуется пару раз плеснуть холодной водой в лицо. Потому что несмотря на всю ту злость, которую вызвал у меня Вяземский своими поступками, в груди сейчас ноет. Пульс мой явно ускорен.

Всё это время, все полгода я запрещала себе думать о нём как-то, кроме как со злостью или страхом. Запрещала вспоминать его губы на моих губах, его руки на моём теле. Его смех — не саркастичный, как обычно, а открытый и искренний.

И то, какой он сейчас, напоминает мне именно того Кирилла — который и оставил этот тревожащий след, который и заставлял сердце биться быстрее, но не от страха. Того, который нёс меня, избитую на руках, который промывал мне волосы под душем, а потом…

Я встряхиваю головой, пытаясь прогнать эти мысли. Он — чудовище. Я убедилась в этом много раз. Да, он отнёс меня на руках, избитую, к врачу, а потом там мне вживили маячок, как животному. Из-за него я потеряла возможность построить своё будущее, к которой так стремилась и получила таким трудом.

И сейчас, несмотря на это его “прости”, мне не стоит ему доверять.

Но… в груди продолжает гореть. Сердце продолжает стучать быстрее, а в кончиках пальцев вибрирует желание хотя бы невзначай прикоснуться к нему.

6

Есть за стол он сел, естественно без футболки. Между прочим спросил, нет ли у меня мужской, я ответила, что мужской нет, но есть женская оверсайз. Правда, розовая.

От розовой Вяземский отказался и остался за столом в одних штанах, а мне оставалось радоваться, что хотя бы их он решил не стирать.

Разговаривали мы мало, и я старалась смотреть на него как можно меньше, делая вид, что картошка в моей тарелке куда привлекательнее. Спросила про Риту, Кирилл рассказал, что с ней всё хорошо. С Аминой и малышкой Рифмой тоже.

Ел он с аппетитом, съел всё, что я приготовила. Мне же и кусок в глотку не лез. Кроме того, что взгляд обжигался о его обнажённый торс, душа тоже ныла. Я словно смотрела на что-то из жизни, которой у меня не было. Будто параллельная вселенная явила мне элементы другой жизни, которая бы развилась, прими я однажды иные решения.

Когда я ушла в дом и заперлась, пожелав Вяземскому спокойной ночи, то почувствовала, как глаза начало печь.

Мне захотелось расплакаться.

Не знаю сама почему. Казалось бы, Вяземский явно дал понять, что простил мне ту стрелу, что не собирается мстить, и мне, по идее, должно было бы полегчать, напряжение должно было спасть, но внутри будто заноза застряла.

Уже второй час ночи, а я продолжаю лежать и пялиться в потолок. Тело словно накачали адреналином, и оно теперь не может угомониться, расслабиться не получается. Я уже в сотый, наверное, раз кручусь с боку на бок. То натягиваю лёгкое покрывало, то скидываю его снова.

В итоге встаю и начинаю ходить в темноте туда-сюда. Свет не включаю, чтобы снаружи дома не видно было. Подхожу к окну и осторожно выглядываю, стараясь сильно не показываться.

Кирилл на улице. Просто стоит и смотрит в небо, опустив руки. По прежнему без футболки. Рядом с ним сидит мой спущенный с цепи пёс.

Эта картина на фоне ночи и яркой луны настолько впечатляет меня, что я, отпрянув от окна, прижимаю ладонь к груди и вдыхаю тяжело, почти со свистом.

Мотнув головой, с трудом подавляю желание выйти на улицу.

Нет. Нельзя мне.

Просто нужно дождаться, когда за ним придёт его подмога, и уже без оглядки подумать, как мне жить дальше и что делать.

Я забираюсь с головой под одеяло и всё же засыпаю. А утром вскакиваю в панике, потому что забыла завести будильник, а Петруха даже не подумал начать горланить, и теперь я безбожно опаздываю на смену в супермаркет.

На бегу вручаю Вяземскому ключи и предлагаю самому себе придумать завтрак из того, что имеется у меня в холодильнике, и тороплюсь на работу.

Пока нахожусь на смене, чувствую себя совершенно несобранной. Надя что-то мне говорит, но я совсем не воспринимаю её трескотню. В какой-то момент едва сдерживаюсь, чтобы грубо не попросить её заткнуться.

В голову приходит мысль, что, возможно, подмога за Кириллом придёт, пока меня не будет дома. Вряд ли он мне записку оставить решит…

И вроде бы я должна испытать буду облегчение, если всё именно так и сложится, вот только неспокойно внутри как-то.

— Привет, Анжелка, — улыбается Толик, мой сосед, заглядывая к нам в магазин. Он покупает какие-то моющие средства и уже идёт к кассе. — Ты же заканчиваешь уже? Хочешь, подвезу тебя до дома?

Анатолий — мой сосед, его дом буквально в двух от меня, только напротив. Он и раньше уже подвозил меня.

Толик старше, ему около тридцати. По местным меркам, обеспеченный, держит три микроавтобуса, которые курсируют между соседними пятью посёлками, но живёт один. Пару раз мне даже показалось, что Толик проявляет ко мне интерес, да только мне это совсем не нужно, хоть сам он и не дурен собой. Только… скучный ужасно. И шутки несмешные.

— Да, спасибо, я уже закончила, — с радостью соглашаюсь. Я сегодня настолько выжата, что пешком эти пару километров идти совсем не хочется.

Едем мы недолго, по пути почти не разговариваем. Толик спрашивает что-то пару раз, а я, кажется, отвечаю невпопад.

— Спасибо, что подвёз, Толь, — выхожу из машины и, кивнув, иду к своей калитке.

Понимаю, что пальцы дрожат, когда берусь за ручку, но когда толкаю дверь и вхожу, то меня догоняет Толик, тоже врываясь во двор.

— Анжел, ты забыла у меня в машине! — говорит он, протягивая мой пакет с продуктами.

— Оу, спасибо, — пакет забираю, кивнув, а сама ощущаю, как волосы на затылке дыбом становятся.

Потому что я не знаю, здесь ли ещё Вяземский или уже нет.

И если здесь… то мне не очень хочется, чтобы он видел Толика.

И я понимаю, что ему плевать, и мне тоже, и что я имею право жить как хочу и… и… Но неприятное жжение всё равно не отпускает, и мне хочется, чтобы Толик побыстрее убрался из моего двора.

Толика удаётся спровадить быстро, но закрыв калитку, я понимаю, что тишина за моей спиной не пустая. Глухая, вибрирующая, но не пустая.

Кирилла я обнаруживаю за спиной, но метрах в четырёх. О стоит, заложив руки в карманы штанов и смотрит этим своим совершенно непроницаемым взглядом.

Мне ведь не за что оправдываться.