Время без времени

Введение

147 лет назад началось великое забвение. Момент, когда человечество решило вычеркнуть собственное прошлое из памяти. Мы не знаем, как долго мчался этот поезд до революции, но с тех пор время обретает искажённые контуры, и единственным ориентиром остаётся тот роковой день.

На его дрожащих рельсах всё было сожжено,выброшено за борт, словно мир, в котором мы жили, оказался никчёмным.

Все старые вещи, аккуратно собранные в тёмных уголках памяти, стали «реликвиями»— мрачными артефактами прежней жизни, осколками забытого. Их присутствие среди нас, подобно тени, накапливает страх, о котором мы предпочитаем не говорить.

Хранение этих предметов — предмет строгого запрета. Наказание сурово: выброс из поезда в бескрайние, темные просторы, где ничего, кроме вечной тьмы и снега, не ждёт. Каждый шаг в этом мрачном путешествии всегда обречен страхом — быть отвергнутым судьбой.

Глава 1. Шепот локомотива

На крыше поезда, посреди бескрайней ледяной пустоши, Валькирия и её друг Фред с трудом пробирались через снежные завихрения, подгоняемые ветром. Температура за бортом опускалась до -128 градусов, и каждый промежуток времени на поверхности мог стать последним, если бы не толстые, герметичные скафандры, которые защищали их от смерти. Место их работы находилось в середине состава, но ощущение было, будто они стоят на краю мира — мира, который уже давно замерз и умер. Под их ногами скрипел металл вагонов, с каждым поворотом ослабляя иллюзию безопасности.
Фред крепко держал шуруповёрт, откручивая старую, изношенную пластину, которая ещё защищала замкнувшие провода. Валькирия стояла неподалёку, оглядываясь на окружающий пейзаж — всё, что она видела, было белым. Снег, льды и мёртвые земли, над которыми поезд мчался вот уже сто лет без остановки. Замёрзшие деревушки появлялись вдалеке и исчезали в мгновение ока, словно тени прошлого, навсегда похороненные под снегом. Этот мир был мёртв, и все, кто в нём остались, катились по бесконечной трассе, не зная, что их ждёт впереди.
— Как думаешь, он действительно разваливается? — неожиданно спросила Валькирия, пытаясь перекричать рев ветра и скрежет металла под ногами.
— Что? — не расслышав её, Фред опрокинул металлическую заслонку, после чего с недоумением посмотрел на девушку.
— Локомотив. Я… я как будто слышу его, даже отсюда. Этот гул. Он как... как стон умирающего зверя. Разве он не разваливается там, впереди? — Валькирия нахмурилась, вглядываясь вдаль.
Фред взглянул на неё с долей иронии, продолжав работать над проводами:
— Не знаю, что ты там слышишь, но нам туда нельзя. Пока не стукнет двадцать — к локомотиву даже шагу не сделаешь. Пусть его чинят "профессионалы", — его голос сочился горькой иронией. Он взял отвертку из протянутой руки Валькирии и принялся за работу.
Но внутри девушки что-то затрепетало. Этот поезд, который казался единственным островком жизни в мёртвом мире, на самом деле был своего рода тюрьмой. Каждый его стон, каждый скрежет металла говорил о приближающейся катастрофе. Если поезд остановится, они все погибнут. Все, кто здесь, в его 360 вагонах, — последние из живых. Они обречены бесконечно двигаться по кругу, в страхе перед остановкой, которая станет концом всего. Валькирия чувствовала, как дрожат под ногами вагоны. Кажется, что-то должно было сломаться — если не сейчас, то очень скоро.
— Скорость всё та же, но поезд уже не тот, — произнесла она, глядя в замороженное небо. — Мы держимся только потому, что не можем остановиться. Но как долго ещё?
Фред не сразу отозвался. Он молча докручивал последние болты, сосредоточенно занимаясь своей работой. Ветер усиливался, холодный свист пронизывал их скафандры, а ритмичный гул поезда, казалось, становился громче, затмевая собой всё остальное. Это было странное чувство — как будто поезд уже не их дом, а нечто, что существовало само по себе.
— Если поезд остановится, нас остановит пустота, — наконец произнёс Фред, голос его звучал приглушённо за шумом ветра. — А так он хотя бы едет.
Он продолжал работу, деловито прикручивая металлическую пластину на место, проверяя ещё раз своё "творение", а затем выпрямился.
— Готово! Я всё сделал, теперь в вагоне должен перестать коротить свет. — Фред с усмешкой добавил: — И да, я обязательно расскажу мистеру Шелтону, что ты всё это время только и делала, что пялилась на локомотив и белые пейзажи, вместо того чтобы мне помогать.
Валькирия, обернувшись к нему, с ухмылкой произнесла:
— Только попробуй это сказать. Даже не заметишь, как окажешься за бортом поезда! Фред рассмеялся, отвечая с легкой улыбкой:
— Ладно, ладно, шучу я! Скажу, конечно, что, если бы не твоя подсказка, вагон так и остался бы без света до самого заката.
Он аккуратно сложил инструменты в рюкзак, обдумывая свою работу. Однако Валькирия, погруженная в собственные мысли, была далеко от него и не замечала его присутствия. Взгляд её упал на далекий, полускрытый клубящимся туманом силуэт локомотива, который мерцал вдалеке, словно древний дракон, медленно, но неумолимо разрушающий сам себя изнутри.
Гул двигателей доносился едва слышно, как предупреждение, напоминающее ей о том, что они все здесь — лишь крохотные детали в этой бесконечной механической системе.
Валькирия медленно окинула взглядом длинную цепь вагонов, уходящих далеко за горизонт, и снова ощутила безысходность. Везде снег, ничего, кроме мертвого белого мира. Никогда не было другого места, только этот поезд, несущийся без остановки. Пейзаж вокруг был одновременно прекрасным и ужасающе пустым. Что если действительно остановится поезд? Тогда исход будет таков — все погибнут. Без поезда нет жизни, и это знал каждый.
Валькирия герметично закрыла люк за собой, и шум внешнего мира сразу же стих. Яркие солнечные лучи, отражающиеся от снега, исчезли, как только она и Фред начали спускаться по металлической лестнице, встроенной в стену вагона. С каждым шагом их окружающая реальность менялась — ледяной ветер больше не свистел вокруг, не пронизывал их до костей, а глухой гул поезда, который раньше казался чем-то постоянным и вечным, начал отступать, уступая место почти полной тишине.
Спускаясь, Валькирия ощутила, как её тело привыкает к замкнутому пространству — воздух стал плотнее, стены давили на неё своей тяжестью. Они спустились в крохотную комнатку, освещённую лишь мерцающим красным светом. Комната была настолько мала, что казалось, они оба втиснулись в неё, словно в коробку. Мерцающий свет тревожно подёргивался, и казалось, что сама комната дышит.
Внезапно свет погас. Окутанная полумраком, тишина стала почти осязаемой, густой. Валькирия вдруг поняла, что не слышит даже своего собственного дыхания, как будто воздух замёрз прямо у них на глазах, будто время остановилось. Она бросила взгляд на Фреда, но тот казался столь же обездвиженным. Внутри неё что-то похолодело.
И вдруг — скрип. Тяжёлый и болезненный, как звук древних дверей, давно забытых в замке. Перед ними открылась дверь, и в тусклом свете показался силуэт мистера Шелтона.
— Ну, наконец-то, вы вышли, — его голос прозвучал раздражённо, но с нотками усталого превосходства. — Что вы там так долго делали? Задача для первоклассника.
Двое вышли из тесной комнаты, в которой господствовала тишина. Фред шагнул вперёд и, не глядя на Шелтона, закрыл за собой дверь, с усилием опуская тяжёлый рычаг. Треск механизмов эхом отразился по помещению, как будто это был последний звук перед неизбежной тишиной.
Снимая с себя скафандры, они оба тяжело дышали, словно этот металлический панцирь забирал у них воздух. Фред, освободив руки, бросил быстрый взгляд на Валькирию, а затем повернулся к мистеру Шелтону.
— Короб раскрылся, — начал парень, вытирая пот со лба. — Один провод вообще перегорел. Пришлось менять его. Вначале не понял, в чём дело, но Валькирия, — он подмигнул ей, — решила эту задачу за секунду.
Шелтон внимательно взглянул на неё, словно пытаясь разгадать на её лице нечто большее, чем просто усталость. На его губах появилась ухмылка.
— Впрочем, не удивлён. Я хотел бы…
Не успев закончить — Валькирия внезапно перебила его, снимая шлем и пытаясь отстегнуть часть костюма. Её лицо было серьёзным, бледным от тревожной догадки.
— «Звук у двигателя другой», —сказала она резко. — Он стал громче. Мистер Шелтон, с хитрой улыбкой на губах, произнёс:
— Да, так и есть. Сегодня на крыше локомотива работает около пяти человек. Они тщетно пытаются выяснить, из-за чего мог возникнуть этот звук и почему он появился. Вот в чём проблема: никто не знает, как именно функционирует этот локомотив. У нас нет ни единого чертежа, который мог бы хоть как-то прояснить ситуацию. Остановить поезд невозможно, а значит, разбирать двигатель прямо сейчас тоже не получится.
Шелтон оттолкнулся от стены, проводя рукой по своим волосам, и продолжил:
— Инженеры сейчас пытаются разобрать некоторые металлические заслонки на крыше. Они пробираются внутрь, чтобы запомнить, как всё устроено, и перенести это на чертежи позже. Но, знаете, иногда я думаю, что они просто копаются в этом железном монстре на ощупь. В нашем окружении царит такая безысходность…
Валькирия посмотрела на Шелтона с решимостью, её глаза горели ярким огнём, полным страсти и стремления. Это была не просто мимолётная эмоция — она осознавала, что этот момент может изменить её жизнь.
— Так отправь меня туда! — воскликнула она, её голос прозвучал как звуки тревожной сирены, призывающей к действию. — Я точно найду причину! Ты же знаешь меня, я в каждой бочке затычка! Ты знаешь меня с самого детства, когда мы мечтали создать нечто великое, когда рисовали чертежи, выдумывали механизмы и обсуждали, как можно улучшить этот несчастный поезд!
Фред, стоя немного в стороне, с сомнением покачал головой, его лицо выражало смесь тревоги и понимания. Он не мог не заметить, как Валькирия страстно рвалась к своей мечте, и это вызывало в нём амбивалентность.
— Я думаю, что мне стоит отдохнуть, — произнёс он, как будто пытался остановить поток её энтузиазма, который захлёстывал их обоих. — Выход наружу меня чертовски утомил, пойду прилягу что ли.
Шелтон, не отрываясь от Валькирии, стиснул губы, напряжение между ними стало почти ощутимым. Он прекрасно знал, как сильно она хочет попасть в локомотив, и понимал, что её рвение порой может обернуться опасностью.
— Эй, Фред, ты же помнишь, что у тебя занятия в шесть звеньев? — напомнил он, его голос был полон лёгкой заботы, но взгляд оставался сосредоточенным на Валькирии, которая буквально горела желанием действовать.
Фред кивнул, понимал, что у него нет выбора. Он нажал на кнопку открытия дверей вагона и, бросив ещё один взгляд на Валькирию, ушёл, оставляя её и Шелтона наедине в просторном помещении, наполненном тяжелым воздухом, как будто всё вокруг настраивалось на важный разговор.
Вагон, в котором остались оба, был оборудован всем необходимым строительным материалом, его внутреннее пространство выглядело удивительно огромным и многогранным. Ширина вагона достигала восьми метров, а высота этажа была целых три. Внутри царила атмосфера тяжёлого труда и нарастающего напряжения, словно сама структура поезда вздыхала от усталости и ожидания. Длинные ряды инструментов, коробки с деталями и разнообразные механизмы создавали ощущение, что в этом вагоне всегда было движение, даже когда его обитатели делали перерывы.
В этот момент Валькирия вновь повернулась к Шелтону, её голос звучал полон эмоций и надежд.
— Шелтон, прекрати немедленно! Ты — самый главный в сфере инженерии! На тебе держится весь поезд! Ты знаешь, что я учусь на самые лучшие оценки! Я понимаю в инженерии и физике больше всех своих сверстников, ни то, что твоих друзей! И ты не можешь отпустить меня в локомотив? Да ты эгоист!
Шелтон закатил глаза, отведя взгляд к потолку, словно искал там ответы на все свои вопросы. Его брови сдвинулись, и он сказал с тяжёлым вздохом:
— А если ты упадёшь с локомотива? Да о тебе узнают только через пару звеньев, когда ты не выйдешь на связь. Ты хоть понимаешь, о чём ты говоришь? Я вижу, что ты рвёшься в локомотив, но...
Валькирия, не желая слушать его предостережения, прервала его, её голос звучал как гром в тишине.
— НО? Ты достал со своими «но», хватит сюсюкаться со мной! Мне давно не десять! Мне до прихода двадцатилетия осталось три года! Когда-нибудь я просто возьму, надену свой «личный» костюм и пойду в локомотив!
Шелтон вздохнул, слегка качая головой, его выражение стало более серьёзным, но в то же время полным заботы.
— Как я понял, та самая круглая «отличница» забыла, что у локомотива не сработает магнитная обувь. Ты улетишь сразу после того, как окажешься на крыше локомотива. Это не игра, Валькирия!
Девушка, не отказываясь от своей решимости, скрестила руки на груди, её настойчивость не угасала.
— А я тросом прицеплюсь! — заявила она, её уверенность была почти заразительной, словно она сама верила в то, что произносила.
Шелтон поднял правую бровь, но на его лице мелькнула улыбка.
— Ну-ну... Ты думаешь, что всё так просто? Ладно, хватит, иди домой, отдохни. Ты молодец, что так стремишься к знаниям, но мир не всегда справедлив. Я прийду к тебе через одно звено, мне нужно посмотреть за процессом в двигателе. Можешь лечь спать, я разбужу тебя.
Валькирия, слегка разочарованная, всё же чувствовала, что этот разговор был важен.
— Я знаю, что ты заботишься обо мне, но я должна попытаться. Я должна узнать правду о локомотиве, о том, как он функционирует. Это моя мечта!
Шелтон остановился, взглянув на Валькирию с лёгким восхищением. В её глазах горел огонь, который давно не светил никому другому. Он понимал, что её рвение, её желание понять мир вокруг и разгадать загадки механики — это то, что всегда отличало её от других, но в то же время напоминало ему о одной девушке из прошлого.
Эта мысль заставила его сердце на мгновение ёкнуть. Он вспомнил ту давнюю историю, наполненную светом и тенью, мечтами и трагедиями. Девушка, о которой он думал, была полна жизни и страсти к изучению механики, точно Валькирия, но с её уходом исчезла и та искра, которая когда-то освещала его путь. Он знал, что говорить об этом было неуместно; события прошлого были слишком болезненны, и не стоило тревожить память.
— Ты полна решимости, Валькирия, — произнёс он, стараясь скрыть волну эмоций. — Но помни, что иногда слишком сильное желание может привести к нежелательным последствиям.
Он вновь взглянул на неё, его восхищение боролось с беспокойством. Как могла она быть такой похожей на ту девушку, которая однажды расплатилась за свою смелость? Эта мысль вызывала в нём тревогу. Ему хотелось защитить Валькирию от тех же опасностей, которые когда-то настигли её предшественницу.
— Я вижу в тебе тот же огонь, что и в ней, — добавил он, стараясь выбрать слова с осторожностью. Валькирия, заметив его изменившееся выражение лица, с любопытством наклонила голову.
— Что-то не так?
Шелтон отвёл взгляд, чувствуя, как старые раны вспыхивают снова.
— Всё в порядке, — соврал он, хотя в глубине души понимал, что это не совсем так. — Просто думал о том, что этот мир полон загадок, и важно не потерять себя в стремлении разгадать их.
Мгновение они стояли в молчании, и Шелтон надеялся, что она не заметила его колебаний. В конце концов, он должен был быть её наставником, её отцом.
Валькирия, сохраняя спокойное выражение лица, слегка кивнула и направилась к хвостовым вагонам поезда, уважая решение своего папы, хоть и немного разочарованная его сдержанностью. Шагая по стальным коридорам с ровной, уверенной походкой, она чувствовала, как её сердце наполняется гордостью. Этот гигантский поезд был для неё не просто домом — он был символом её народа, её судьбы, её смысла жизни. Каждый шаг, каждый знакомый поворот вызывали в ней чувства принадлежности к чему-то большему, к общему делу, неотделимому от её жизни.
Скользя ладонью по панелям у дверей, она наблюдала, как те открываются с мягким гулом, будто приветствуя её. За каждым новым входом перед ней раскрывались огромные заводские вагоны, наполненные жизнью и движением — механическими чудесами и людьми, которые посвятили себя их поддержке. Один за другим, вагоны-заводы создавали огромное пространство, где кипел труд, от которого зависело продолжение их пути. Люди вокруг работали не покладая рук, бесстрашно выполняя свои обязанности; бедняки и рабочие, как и она, не имеющие привилегий, но преданные общему делу, поддерживали жизнь поезда.
Стук металлических молотков, шум двигателей и работа станков сливались с мелодией гимна великого народа поезда, который звучал из громкоговорителей. Этот гимн был ей знаком с самых ранних лет, ведь в школе она исполняла его ежедневно, и эта мелодия каждый раз заряжала ее дух. Мелодия наполняла пространство завода, будто сама сталь и механизмы начинали петь вместе с нею. Звуки скрипки поднимались выше, переливались тонкими, нежными нотами, а колокольчики, мелодично рассыпались в мотиве. Кульминацией гимна были трубы — громкие, мощные, как раскаты далёкой лавины, символизируя единство и мощь всего их народа.
Валькирия шла, вдыхая запах моторного масла и раскалённого металла, ощущая в воздухе едва уловимый привкус гари и смазки. Слева и справа возвышались массивные зелёные станки, покрытые облупившейся краской и ржавчиной, символизируя бесконечную борьбу износа и восстановления, в которой поезд, казалось, каждый день сражается за продолжение своего пути. Капли смазки медленно стекали по металлическим стенам, оседая в лужицах на полу — доказательство той стойкости, с которой поезд шёл вперёд, поддерживаемый усилиями сотен рабочих рук.
Проходя вдоль линий аппаратов, Валькирия замечала лица людей — усталые, но полные гордости и надежды, которые держали их на плаву. Каждый здесь был не просто рабочим, но носителем общей мечты, которая поддерживала поезд и обеспечивала его движение вперёд. Люди, принадлежащие к разным нациям и поколениям, вместе работали ради одной цели. Она знала, что рабочие сменяются здесь по расписанию: дневные рабочие, приходящие при восходе солнца, сменяли ночных, которые отработали при лунном свете. Они продолжали трудиться день за днём, поддерживая дух и веру в светлое будущее, несмотря на усталость.
С каждым вагоном её гордость за поезд только возрастала. Слева и справа слышался гул оборудования, вспыхивали искры, доносились крики и команды. Рабочие напоминали ей героев, ежедневно выходящих на бой ради того, чтобы их мир продолжал существовать, не останавливаясь ни на мгновение. Люди разговаривали, обменивались улыбками, подшучивали друг над другом — даже под шумом машин и в духоте заводских вагонов они сохраняли свет в своих сердцах.
Покинув рабочие вагоны, Валькирия вошла в коридоры жилого комплекса. Здесь стены были окрашены в светло-зелёный цвет, местами потрескавшийся, с облупившейся краской, которую неустанно убирала трудолюбивая уборщица, поддерживая чистоту в этом скромном, но уютном месте. С одной стороны коридора располагались окна, откуда был виден заиндевевший, пустынный ландшафт снаружи — снежная равнина, простирающаяся до горизонта. С другой стороны, виднелись двери, за которыми скрывалась жизнь каждого обитателя — рабочие квартиры, наполненные личными историями и надеждами.
На стенах висели плакаты с лозунгами: «Трудимся за локомотив!», «Трудимся ради будущего!»,
«Создаём новые технологии!» Валькирия осознавала, что все здесь знали своё место, свою цель и предназначение. Здесь каждый был частью единого механизма, в котором, несмотря на все трудности, царила гармония и порядок.
Неподалёку от неё кто-то клеил новый плакат. Она узнала мистера Сэлла, одного из старших рабочих, всегда бодрого, но угрюмого. Подойдя к нему, она поприветствовала его, и он, оборачиваясь, приветливо кивнул ей.
— Намечается новое мероприятие? — с ухмылкой ответила Валькирия.
— Забыла, что ли? Так уж занята своей инженерией, что совсем позабыла о праздниках! — он показал пальцем на свежий плакат. — Через три солнечных кругов при восьмых звеньях мы откажемся на мосту забвения. Буду рад видеть тебя там, не смей забывать о таких событиях!
— О да, вылетело из головы. Спасибо, что напомнил! — ответила она, весело рассмеявшись. Она поблагодарила мистера Сэлла и отправилась дальше. Прикоснувшись к сенсорной панели, Валькирия вошла в свои апартаменты. Комнаты, окрашенные в тёмно-синий, создавали уют и покой.
В одной комнате было окно, из которого открывался вид на холодный, бескрайний ландшафт снаружи. Валькирия часто смотрела на него, видя напоминание о невозможности жизни за пределами поезда.
Повсюду были разбросаны инструменты и микросхемы — то, с чем она работала ежедневно. Её жильё было простым, но здесь она могла позволить себе немного уединения и покоя. Она опустилась на диван, устала прикрывая глаза, думая о том, что её труд — часть этого великого мира. Под наплывом усталости она медленно погружалась в сон, представляя себе поезд, его мощь и величие, и мечтая о том дне, когда ей доведётся стоять рядом с локомотивом, зная, что она принадлежит этому великому народу.
В полудрёме, словно между реальностью и кошмаром, Валькирия металась, погружённая в мысли, которые не отпускали её ни на миг. Её разум, как застывший мёрзлый пейзаж за окном, пытался разгадать тайны, что веками ускользали от всех в поезде.
«Кто же построил этот поезд?»— спрашивала она себя снова и снова, как будто надеялась, что ответ всплывёт из глубин её памяти. — «Для чего он был создан и когда? Мы знаем лишь то, что он бесконечно катится по кругу, скользя над заброшенными городами и деревнями. Как возможно было создать такой монументальный путь, который не разрушается под тяжестью его вагонов?»
Мысль возвращалась, как призрак, заставляя её сомневаться даже в том, что считалось спасением.
«Может быть, смерть — это вовсе не зло, а избавление? Кто вообще сказал, что мы должны бороться против неё?»
Начало Великого Забвения ознаменовалось разрушением всех часов — от наручных до настенных. Этот акт совершила группа, выступавшая против власти Олимпуса. Эти люди стремились оборвать связь с прошлым и погрузить мир в беспросветное «здесь и сейчас», обречь народ на мрак и растерянность. Но Олимпус, чтобы сохранить жизни и порядок, был вынужден изобрести новый способ измерения времени. Так возникла идея, что один круг поезда вокруг континента будет считаться годом.
Первым, кто предложил эту систему, был один из старейших членов совета Олимпуса, обладавший мудростью, сформированной годами. Согласно новой системе, каждый раз, когда поезд достигал огромного моста с могучими стальными колоннами и длинными тросами, наступал новый год. Мост этот прозвали Мостом Забвения — именно там, по преданию, произошла революция, обратившая в пепел прежний мир.
Мост, величественно возвышающийся над замершим проливом, был не просто инженерным чудом; он стал символом новой эпохи. Его стальные колонны, словно крепкие руки, поддерживали массивную конструкцию, которая простиралась на множество километров. Под солнцем его арки блестели, отбрасывая длинные тени на землю, а его грандиозные пропорции навевали чувство благоговения.
По мере того, как поезд приближался к Мосту Забвения, пассажиры чувствовали, как волнение и ожидание наполняют атмосферу. Стальные тросы, натянутые, как струны огромной арфы, поддерживали мост, создавая ощущение силы и стабильности в мире, который так долго переживал разруху. Каждый проезд под этим монументом был не просто пересечением физического пространства, а переходом в новую реальность, в которой прошлое было заменено новыми правилами жизни.
Когда поезд проезжал мимо Моста Забвения, звучали праздничные речи, и народ собирался, чтобы отпраздновать этот момент как новый год. Мост стал символическим рубежом, и каждый раз, проезжая его, поезд как бы заново обретал свою цель, возвращая людям чувство единства и надежды.
Однако этого было недостаточно. Жителям поезда требовались более частые, осязаемые ориентиры, которые могли бы упорядочить их повседневность, разделить бесконечный день на привычные отрезки. Со временем стало заметно, что на пути поезда есть особые секции — небольшие платформы, способные вызвать едва ощутимые, но регулярные толчки, пробуждающие низкое гулкое эхо, катящееся вдоль вагонов.
Такой толчок раздавался около тринадцати раз за каждый круг солнца, став природными часами нового мира. Пассажиры вскоре привыкли считывать эти ритмичные толчки как естественный отсчёт времени. Рабочие, испытывая тряску, знали: их смена подходит к концу или, возможно, вот-вот начнётся.
Прошло около сорока лет после революции, и события того времени уже начали обрастать мифами и полузабытыми легендами, а жизнь на поезде обретала новые правила и ритмы. В это время один из Умов, создал необычный прибор, которому дали имя «Звено». Это устройство стало первым инструментом, способным измерять тряски и записывать каждый толчок как звено, создавая, пусть и суровый, но ощутимый отсчёт времени.
Звенья произвели настоящую сенсацию — люди, долгий период существовавшие в безвременье, получили нечто, с помощью чего могли хотя бы примерно представить себе ход времени. Теперь каждый мог подойти к началу вагона, где находился общий счётчик звеньев, и узнать, сколько времени прошло от начала дня, понять, на каком этапе рабочего цикла он находился, и сколько ещё толчков должно было прозвучать до конца смены.
Со временем звенья распространились по всему поезду, становясь неотъемлемой частью быта, как лязг и гул колёс. В каждом вагоне, независимо от класса, стоял свой счётчик, хотя для элиты и знати, обитавших в передних вагонах, изобрели личные устройства, позволяющие отслеживать звенья прямо в их роскошных апартаментах. Такие приборы стали новым символом привилегий, одним из тех тонких штрихов, которые отделяли богатых от простых рабочих. Для них толчки и грохот поезда так и оставались главным ориентиром времени, привычным отсчётом, определяющим начало и конец каждого трудового дня.
Со временем на просторах поезда появились внешние ориентиры, словно специально предназначенные для того, чтобы облегчить понимание времени и создать связь с мимолётным миром за пределами железных стен. Одним из самых ярких и запоминающихся стал величественный символ, ставший для пассажиров своего рода вехой на их пути — высокая башня, изящно устремляющаяся к небесам.
Её основание было окружено сложными железными арками, которые, словно изящные руки, поддерживали структуру, придавая ей устойчивость и неуязвимость. Каждая арка, изогнутая и грациозная, отражала свет, преломляя солнечные лучи и создавая эффект мерцающего чуда. Вершина башни, заострённая и стреловидная, как меч, пронзала облака, а её силуэт был настолько впечатляющим, что даже в рамках поезда она выделялась как уникальное произведение архитектурного искусства, напоминающее о том, что когда-то за пределами их мира существовали красивые и сложные сооружения.
Когда поезд проходил мимо этого чудесного строения, пассажиры замедляли свои шаги и поднимали головы, наблюдая за её грандиозным видом. В этот момент все знали, что год подходит к своей середине, а значит, приближается очередное празднование Великого Забвения. Башня служила своеобразным вестником, напоминая о том, что время не стоит на месте, а движется, как и сам поезд, к новым событиям, связанным с их новой жизнью. Этот момент становился торжественным: они осознавали, что за их спинами осталась половина пути, и впереди ждут не только очередные трудности, но и надежда на будущее, которую приносили грядущие праздники.
Олимпус сделал всё, чтобы жизнь в поезде воспринималась как единственно возможная и обязательная. Их идеология утверждала, что поезд — это родина, их единственный мир, их спасение. В рамках этой концепции правительство решило ввести новое правило: каждый годовой круг поезда станет днём рождения для всех пассажиров. Независимо от их настоящего возраста, каждый круг добавлял год ко всем жизням, словно поезд и народ были единым существом, движущимся в одном ритме и судьбе.
Это правило вдохновляло жителей поезда, придавая их жизни особый смысл. Каждый год, когда поезд вновь возвращался на тот же круг, во всех вагонах звучали праздничные гимны и разворачивались торжества, напоминая каждому о единстве и сплочённости народа. Валькирия, погружённая в эту атмосферу, ощущала радость и гордость за свою общность с другими пассажирами. Она была от этого в восторге, видя в правилах Олимпуса символ сильного духа народа, обретённого после Великого Забвения.
Каждое празднование для неё становилось торжеством жизни, важным моментом, объединяющим всех в один мощный поток. Для Валькирии это был не просто ритуал, а возможность ощутить себя частью чего-то большего, чем она сама. В эти моменты она искренне верила, что поезд — это их дом, который хранит их надежды и мечты, обеспечивая связь между прошлым и будущим.
—Валькирия! Ты ещё дома? — раздался приглушённый голос откуда-то издалека, пробиваясь сквозь мутное сознание. Ей показалось, что перед ней замаячила неясная фигура, не то сон, не то реальность. Голова её кружилась, будто всё происходящее было частью какой-то причудливой и странной фантазии. Валькирия пыталась сосредоточиться на голосе, но звук всё равно казался далёким, словно доносился из другого мира.
—Ты что, спишь? У тебя школа вот-вот начнётся, уже заканчивается пятое звено! — раздался снова голос, теперь уже громче, прорываясь сквозь её лёгкий туманный полусон. Мистер Шелтон!
Валькирия наконец различила его знакомые интонации, но осознание того, что она, возможно, снова в последний момент собирается, мгновенно пробудило раздражение. Как можно нормально выспаться за одно звено? Вот и приходят странные видения — или галлюцинации — от этих внезапных подъёмов.
Не успела она толком сесть на кровати, как её вдруг окатило тревожным чувством. Её вагон начал потрескивать, и через секунду колёса с грохотом ударились о рельсы, от чего всё вокруг заходило ходуном. На миг ей даже показалось, что кровать и вовсе оторвётся от пола. Девушка рефлекторно схватилась за край матраса, чтобы удержать равновесие.
—Ну вот, ровно шестое звено… теперь точно опоздаю, — вздохнула она, чувствуя, как гнев и разочарование перемешиваются внутри. Неужели и сейчас не удастся просто спокойно проснуться? Привычная школьная жизнь для неё давно уже казалась чередой выматывающих дневных и утренних спешек и погонь.
Она заставила себя сосредоточиться, приподнялась, повела плечами, ощущая невыносимую скованность от сна, который явно длился не большего одного звена. Валькирия повернулась к двери, пытаясь собраться с мыслями.
Наконец, она нехотя направилась к ванной, но, проходя мимо кухни, не удержалась и бросила взгляд в сторону мистера Шелтона. Он, как обычно, сидел за массивным деревянным столом, заваленным чертежами и инструментами. Стены кухни были окрашены в глубокий, насыщенный синий цвет, который, казалось, впитывал в себя утренний свет, лившийся сквозь небольшое окно. Белая плитка на стенах контрастировала с тёмным цветом, добавляя комнате строгой чистоты. Тяжёлые, старинные шкафы и металлические полки располагались вдоль стен, загромождённые коробками с деталями и инструментами, а стол был покрыт бумагами и разными чертежами — истинная рабочая станция инженера.
Её взгляд тут же привлекли знакомые схемы. Это были новые чертежи двигателя! Валькирия поняла, как её глаза загорелись азартом, и, не раздумывая, шагнула вперёд, уже готовая просмотреть содержимое. Но Шелтон, не отрываясь от работы, угадал её намерение.
—Нет, не сейчас. Как только закончу, дам тебе посмотреть, но до тех пор держи руки при себе, — его голос звучал спокойно, но твёрдо. — А ты приведи себя в порядок! Все волосы торчат. И напоминаю, ты уже опаздываешь в школу!
Валькирия фыркнула себе под нос и, отмахнувшись, развернулась в сторону ванной. Но мысль о чертежах ещё какое-то время не покидала её, подогревая любопытство.
Ванная была узкой, как и вся остальная квартира, а стены выложены светло-голубой плиткой, что придавало помещению свежий, почти прохладный вид. Здесь едва хватало места для душа, небольшой раковины с зеркалом и унитаза. Скромное, тесное помещение, но её собственное. Она вспомнила, что многим рабочим и это недоступно — им приходилось пользоваться общественными туалетами и кухнями. Эта маленькая ванная стала для неё символом собственного пространства, пусть и небольшого, но всё же личного.
Посмотрев в зеркало, Валькирия увидела своё отражение: бледное лицо со слегка взъерошенными светлыми волосами, зелёные глаза, ещё полусонные, и прядь, нелепо торчащую на макушке. «Ну и вид», — пробормотала она со злостью. Включив воду, она быстро умылась и принялась расчесывать волосы, которые после сна казались совершенно непослушными.
—Надо подумать об этой ночной шапочке, — пробормотала она себе под нос, расчесывая запутанные пряди.
Закончив, Валькирия медленно прошла обратно через кухню, как вдруг её внимание привлек вид за окном, находящийся за спиной мистера Шелтона. Горы! Их величественные вершины, затянутые лёгким туманом, резко возвышались над горизонтом, будто огромные стражи этого бескрайнего снежного царства. Мельчайшие отблески света на заснеженных склонах придавали им особую, почти магическую красоту. Валькирия остановилась, чувствуя, как захватывает дух от этого зрелища.
—Ого, мы уже около гор! — прошептала она, как бы обращаясь к самой себе, зачарованная этим видом. — Неужели целый год прошёл?
Мистер Шелтон, не отрывая взгляда от своих расчётов, усмехнулся и, что-то измеряя линейкой, негромко ответил:
—Десять лет пролетят, а ты даже не заметишь. Особенно когда у тебя будет своя семья. Наслаждайся своей жизнью, Валя.
Его слова, сказанные без особой торжественности, прозвучали почти философски. Она молча кивнула и вернулась в свою комнату, унося с собой размышления о времени и о том, как быстро всё вокруг меняется.
Её небольшое личное пространство было, как всегда, завалено техникой и запчастями. В углу, около тумбы, стоял старый кондиционер, который Валькирия вытащила из механического вагона, когда его хотели списать. Этот агрегат стал для неё настоящим сокровищем — ведь благодаря ему она научилась разбирать и собирать кондиционеры и вентиляторы, понимала их устройство до мельчайших деталей. Учитывая постоянные проблемы с вентиляцией в её секторе, знание механики оказалось бесценным.
Напротив окна, из которого виднелся однообразный живой мир за пределами поезда, стоял её диван с покрывалом ярко-красного цвета, напоминающий цвет огня из котельной. В комнате царил порядок, даже среди хаотично разбросанных инструментов и запчастей; все они были на своих местах, каждый болт и каждая отвертка — как будто это были важные части её жизни.
В противоположной стороне комнаты возвышался большой шкаф, в котором лежали школьные учебники, тетради и несколько книг, написанных уже после революции. Валькирия никогда не считала себя заядлой читательницей, но книги о политике, устройстве поезда и его механике она проглатывала за один вечер. Особое место занимали тексты, где описывались правила и истории, созданные новой властью. Сочетание интереса к технике и потребность понять внутренний мир поезда сделали её любознательной и внимательной к деталям, к тому, что часто ускользает от глаз других.
В центре комнаты стояло большое зеркало. Его массивная рама была покрыта лёгкими царапинами, но оно по-прежнему преломляло свет так, что казалось — комната будто бы растягивалась, становилась вдвое просторнее. Девушка, пройдя мимо зеркала, подошла к шкафу, быстро открыв его, и начала лихорадочно рыться среди аккуратно сложенных стопок. Сначала она достала школьную форму — ярко-красную юбку, белую блузку и галстук, который она с неохотой надевала каждый день. Затем вытянула пару учебников с полок, бросая их в рюкзак, который лежал рядом.
Она принялась натягивать форму, надевая блузку поверх светлой майки и застёгивая пуговицы с неожиданной ловкостью, несмотря на утреннюю сонливость. Затем расправила юбку, чтобы она ровно легла, и аккуратно завязала галстук, стараясь сделать это как можно быстрее. Порывшись на дне шкафа, она нашла и свои немного потрёпанные, но любимые туфли, которые уже начинали слегка терять блеск, но добавляли её образу особую нотку небрежной элегантности.
Подойдя к зеркалу, она ещё раз оглядела себя. Девушка на мгновение замерла, усмехнувшись. В этом образе было что-то странное: элегантная форма и явная небрежность вместе создавали уникальный стиль. Но времени на любование не было. Она быстро закинула рюкзак на спину и метнулась к двери.
—Пока, пап! Я побежала! — крикнула она, поправляя лямки на плечах и одновременно пытаясь затянуть их потуже.
—Не забудь извиниться за опоздание! — отозвался мистер Шелтон, мельком взглянув на неё через чертежи, но тут же вернувшись к работе.
Валькирия бросила короткое «Пока!», развернулась и нажала на сенсорный экран. Раздался скрип, и массивная дверь с лязгом открылась, выпуская её в общий коридор. Холодный воздух из главного прохода жилого сектора ворвался внутрь, немного взъерошив её волосы. Дверь за ней закрылась с глухим стуком, отдающимся в стенах апартаментов.
Её шаги звучали звонко по металлическому полу, пока она уверенно направлялась к учебному сектору, расположенному ближе к хвосту поезда. Полумрак коридора казался плотным, почти осязаемым. Время от времени свет приглушённо мерцал, а тихий гул двигателей заполнял пространство.
Валькирия, с волнением пробираясь к хвосту поезда, с точностью нажимала на кнопки, которые открывали массивные железные двери, ведущие её всё глубже в череду вагонов. Каждый новый вагон представлял собой новый мир, каждый — заполненный людьми, погружёнными в свои обязанности. Они словно не замечали стремительного движения девушки. Шум от работы окутывали Валькирию с разных сторон, но она двигалась вперёд, сосредоточенная и решительная, подчиняясь внутреннему ритму поезда и своему желанию наверстать утраченное время.
Пройдя через очередной жилой сектор, в котором рабочие стремились сохранить конструкции поезда, она оказалась в вагоне-парке, немного сбавив темп, словно природа заставляла её задержаться. Здесь царила непривычная тишина, и зелёная листва деревьев поднималась над её головой, освежая взгляд, уставший от металлических стен. Земля была покрыта короткой травой, которая когда-то укрывала мир вне поезда, но теперь бережно сохранялась под высокими сводами, напоминая о давно ушедшем прошлом. Это место всегда казалось ей островком покоя и былой жизни, о котором слышали лишь в легендах, но сейчас у неё не было времени на остановку.
Впереди на массивной двери светилась надпись «Сектор O» — сектор образования, выполненная яркими буквами, как символ знания и стремления к чему-то большему. Сильное сердцебиение и лёгкое беспокойство охватили её, напоминая о том, как важно не опаздывать. Урок уже начался, и она уже ощущала взгляд учителя и учеников, которые ждали её.
Снова нажав кнопку, Валькирия вошла в просторный белоснежный зал, окружённый мягким светом, проникающим через высокие окна. Зал был настолько просторным, что его куполообразный потолок, окантованный блестящими металлическими линиями, казалось, возвышался до самого неба.
Повсюду вдоль стен стояли аккуратные ряды диванов, обитых светло-серой тканью, а на них лежали подушки, словно приглашая присесть и погрузиться в мир мысли и спокойствия. Этот зал был создан для того, чтобы ученики, входя сюда, могли ощутить себя в безопасности, оберегаемыми от суеты и механического шума, царившего в других частях поезда.
Посреди зала возвышалась большая доска объявлений, на которой красовались яркие разноцветные листы расписаний, уведомлений и важной информации, словно собранные здесь для тех, кто всегда спешил и едва ли имел время задержаться. Валькирия, стараясь не терять ни секунды, быстро подбежала к доске и, легко скользнув взглядом по расписанию, нашла нужный ей урок — «Переплёт». Она вздохнула с облегчением, осознав, что, хоть и немного опоздала, но ещё может успеть в класс. На короткое мгновение ей захотелось остановиться и рассмотреть помещение внимательнее, впитать спокойствие этого места, но у неё не было такой роскоши.
В этот момент из динамиков, закреплённых на стенах, торжественно зазвучал гимн поезда, старый и знакомый с детства. Валькирия замерла, прислушиваясь к мелодии, которую знала наизусть.
Скрипки звучали мягко и нежно, поднимаясь в высокие ноты, их переливы были украшены звоном колокольчиков, а затем подключались мощные звуки труб, наполняя зал величественными аккордами, призванными вдохновлять каждого, кто находился на поезде. Валькирия не могла не поддаться этому ритму, её сердце забилось в такт мелодии, а в памяти всплыли школьные годы, когда она с друзьями пела этот гимн, испытывая чувство гордости и единства.

Глава 2. Взгляд за грань

Поезд мчит сквозь горные хребты,
Триста шестьдесят вагонов – как мечты.
Он рвёт туман и снежный след,
Не зная преграды, не зная бед.

Валькирия, словно окружённая невидимой оболочкой, сидела за своей партой, не замечая ни шума класса, ни монотонного голоса учителя. Этот урок для неё был пустой формальностью — о темах, которые сейчас обсуждались, она знала уже с двенадцати лет, когда мистер Шелтон, ее отец и наставник, разрешил брать книги с его полки. Её знания шли дальше стандартной программы, поэтому каждое слово, звучавшее в классе, было лишено для неё новизны. Всё это она воспринимала лишь как отголоски чужого прошлого. Но иногда, в редкие моменты, её всё же захватывали случайные детали. Сегодня её внимание неожиданно привлекло, как учитель рассказывал, что раньше, в далёком прошлом, люди могли мыться в горячем душе, когда хотели и сколько хотели. Валькирия задумалась. Этот факт звучал как сказка — горячая вода, которая льётся сколько угодно. В поезде за это с детства платили либо работой, либо привилегиями.
Её взгляд устремился в окно, и она уносилась мыслями вглубь себя, просто всматриваясь в величественные горы за стеклом. Сколько лет она могла наблюдать за ними из окон поезда? Каменистые громады, холодные и неподвижные, они выглядели как непреодолимые стены, высотой в тысячи раз больше, чем сам поезд. Они видели многое, но скрывали свои тайны за ледяной гладью. Валькирии казалось, что эти горы всегда были неподвижными, немыми стражами их путешествия, чем-то вечным и недосягаемым.
И тут поезд, словно подтверждая её мысль, наехал на стык рельсов, и вагон резко дёрнулся, выводя её из раздумий. Этот лёгкий толчок был знаком. Наступило седьмое звено — символ окончания учебного дня. Её губы тронула лёгкая улыбка: уроки наконец закончились. Ученики дружно поднялись, поклонились учителю в знак уважения и благодарности, затем начали торопливо собирать свои вещи, заполняя коридоры суетой и движением. Валькирия осторожно закрыла свою тетрадь, сложила учебник и, взяв сумку, направилась к выходу.
Как только она вышла из класса, к ней из толпы подошёл Фред. Высокий и крепко сложенный парень с тёмными, слегка волнистыми волосами остановился рядом с девушкой и с легкой усмешкой взглянул на неё, напоминая о недавнем разговоре. В его тёмных глазах мелькала искорка дерзости, придавая лицу острый интерес ко всему вокруг. Его закатанные рукава и любимая, поношенная кофта подчёркивали готовность к любому делу, а уверенность и лёгкая насмешливость выделяли его даже в окружении других учеников.
— Так что ты там говорила про чертежи? — произнёс он, немного растягивая слова и слегка подшучивая, наклоняясь к ней, будто разделял её тайну.
Валькирия пожала плечами, делая вид, что её слова были малозначимыми, но в глубине души прекрасно знала, что именно он имел в виду. Вскоре она ответила, как будто её не волновало, кто ещё может подслушать их разговор.
— Это было просто так, ради интереса, — пробормотала она. — Ты же знаешь, кто будет позволять ученику копаться в чертежах?
Фред поднял бровь, и они обменялись понимающими взглядами. Для большинства подростков изучение технических чертежей было лишь неясной мечтой, чем-то таким же недостижимым, как жизнь за пределами поезда. Они оба знали, что прикоснуться к тайнам инженеров могли только те, кому доверяли старшие.
Валькирия и Фред вышли в коридор, где витал знакомый запах старой бумаги и лёгкой металлической пыли, наполнявший учебные помещения. Они неторопливо шли рядом, пока вокруг шумели их одноклассники, каждый погружённый в свои дела и мысли, разминаясь после долгого сидения за партами.
Так что, Валь, — продолжил Фред, стараясь идти в ногу с её быстрыми шагами. — Я проведу тебя до апартаментов? Заодно, может, покажешь свои чертежи, — с улыбкой сказал он.
Валькирия взглянула на него боковым взглядом, ощущая, что его слова несут в себе больше, чем просто любопытство. Она и правда собиралась показать Фреду свои чертежи — как-никак, они были друзьями с самого детства. Они росли в одной группе образования, учились вместе и поддерживали друг друга через все сложности. Родители всегда любили их обоих, дружба их была долгой и крепкой. Они делили не только занятия, но и интересы, и иногда даже мечтали о будущем, где могли бы работать вместе, создавая что-то великое.
Фред всегда был рядом, поддерживал её в трудные моменты и веселил, когда Валькирия нуждалась в поддержке. Он был тем, кто первым смеялся над её шутками, и тем, кто знал, как поднять настроение, когда мир казался холодным и бесчувственным. Однако было одно странное наблюдение: Валькирия не припомнила, чтобы у Фреда когда-либо была девушка. Они были настолько близки, что ей всегда казалось, будто он был полностью сосредоточен на их дружбе, без каких-либо серьёзных привязанностей.
Она шагала рядом с ним, уже решив, что покажет ему свои чертежи. Но что-то в его голосе, в его словах, заставляло её задуматься. В его предложении, казалось, скрывался какой-то другой подтекст, о котором она не сразу могла догадаться.
— Ладно, — сказала она наконец, с улыбкой, но слегка настороженно. — Я покажу тебе чертежи.
Фред немного замедлил шаг, его взгляд стал более серьёзным, но в глазах всё ещё сохранялась та лёгкая искорка, которая всегда его отличала. Он смотрел на неё так, как будто ожидал, что она скажет что-то ещё, но Валькирия, решив не углубляться в этот разговор, повела его в сторону своих апартаментов.
— Давай лучше обсудим слухи, которые я слышал в рабочем секторе! — предложил он с явным интересом, желая переключиться на более лёгкую тему.
Валькирия кивнула, чувствуя, как облегчение от того, что Фред не продолжил расспросы, сменяется лёгким волнением. Она доверяла ему, но её мысли всё равно оставались на грани сомнений. Но, что бы ни происходило, она знала одно — их дружба была проверена временем, и, возможно, именно это было важнее всего.
Проходя всё дальше в сторону локомотива, Валькирия и Фред покидали сектор «О», постепенно перемещаясь в более жилые и обжитые части поезда. Оставалось всего пару вагонов до апартаментов Валькирии. Это был тот момент, когда переход от рабочих помещений к более уютным и приватным зонам становился особенно ощутимым. Воздух здесь был немного свежее, а светлые стены и чистота давали ощущение спокойствия. Валькирия всё больше привыкала к своему пути, который она проходила каждый солнечный круг, но сегодня даже в этом привычном маршруте было что-то новое.
— Представляешь, они хотят увеличить звенья работы! — сказал Фред, его голос немного дрогнул от волнения. — Теперь нам нужно будет чини́ть не два звена в солнечный круг, а сразу четыре! Я в шоке. Ладно, мы-то, нам ещё не исполнилось двадцать, но вот взрослым... принудительно заставят работать по семь звеньев, вместо пяти. Это просто сумасшествие.
Валькирия удивлённо подняла брови. Новости, хоть и шокирующие, были не такими уж редкими для этого мира, но всё равно такие слухи сразу выбивали из колеи. Конечно, это могло быть преувеличением, но даже малейшая доля правды в этих словах вызывала тревогу.
— Да ладно тебе, Фред, — сдержанно ответила она, пытаясь успокоить его и себя. — Думаю, это всего лишь слухи. Сам знаешь, как часто они бывают преувеличены. Не стоит переживать раньше времени.
Фред с сомнением покачал головой, но продолжил:
— Мне говорили, что поезд начинает разваливаться всё сильнее и сильнее. Слышал, хотят сделать остановку и отремонтировать весь состав за несколько минут, что—невозможно. Также говорят, что могут провести глобальную починку на следующем кругу, прямо на Великой Равнине. Это недалеко от трёх конусообразных зданий. Инженеры с рабочими на ходу выйдут за борт и начнут менять всё: от обшивки и проводки до колес. Всё это мне сказали ребята с рабочего сектора. Я так надеюсь, что приму участие в этом. Это будет нечто грандиозное.
— Куда ты денешься? — засмеялась Валькирия, снова смягчая атмосферу. — Осталось тебе дожить всего-то примерно двести солнечных кругов, так что ты точно справишься. Ты ведь сильный и не отступишь.
Полы в вагонах все также мыли уборщицы, выполняющими свою работу с энтузиазмом. Всё оставалось в том же неизменном порядке, но атмосфера постепенно менялась. На стенах жилого комплекса, который Валькирия и Фред пересекали, ещё оставалась светло-зелёная краска, но она уже потускнела от времени и небрежных касаний, оставленных жильцами. В воздухе висел характерный запах гари и привкус металла, который сопровождал их в каждом шаге по этому огромному железному организму.
Фред остановился у двери, которая вела в апартаменты Валькирии. Она была похожа на многие другие, но в этом моменте казалась чем-то особенным. Он взглянул на неё, улыбаясь с намёком на лёгкую шутку.
— Ну вот и твои апартаменты, — сказал Фред, подавая руку, как будто готовясь к чему-то важному.
Валькирия остановилась на секунду, оглядывая знакомые стены. Это было её место. Она подняла руку, чтобы прикоснуться к сенсорному экрану, но в этот момент ощутила странное чувство — смесь спокойствия и тревоги. В глубине её сознания что-то зудело, что-то шептало.
— Валькирия, я хочу тебе кое-что сказать... — его слова, казавшиеся такими обыденными, но в тоже время наполненные каким-то невидимым грузом, пробудили в Валькирии комок напряжения в груди.
Она зажмурила глаза и, несмотря на свою решимость не думать об этом, поняла, что её худшие предчувствия начали сбываться.
«Нет, только не сейчас, Фред. Почему именно ты? Зачем?.. Мы с тобой лучшие друзья, мы выросли вместе, ты такой яркий, такой красивый... Сколько девушек просто тают от тебя, зачем ты выбрал меня? Я не могу так. Почему ты не видишь? Я не хочу терять тебя, но если ты скажешь это, всё изменится... Что мне теперь говорить? Как это сказать, чтобы не ранить? Извини, Фред, ты мне не нравишься так, как ты хочешь, но я не хочу потерять твою дружбу. О, как я не хотела, чтобы этот момент настал...»
Валькирия в панике пыталась собрать мысли в единое целое. Она медленно повернулась к Фреду, её сердце билось в ушах, и дыхание стало тяжёлым. Все слова, которые она собиралась сказать, будто исчезли. Она стояла, не в силах двинуться, и сжимала губы, пытаясь скрыть волнение. Он был так близко, она чувствовала его дыхание, слышала его шаги, ощущала его взгляд на себе.
Фред стоял перед ней, а его взгляд, сосредоточенный, словно ожидал чего-то важного. Он хотел продолжить, она это чувствовала, но в этот момент всё стихло. Валькирия видела лишь его лицо и размытое за ним окно, в котором мелькали пейзажи, словно они были далекими, почти нереальными. Она ждала, она готовилась услышать слова, которые, казалось, вот-вот должны были сорваться с его губ.
Но вдруг, неожиданно для неё, Фред отвернулся. Он резко посмотрел вдаль, словно что-то привлекло его внимание, и его взгляд потерял фокус. Валькирия замерла, не понимая, что происходит. В её голове царил полный хаос, и она не могла уловить, что стало причиной его внезапного молчания.
И в этот момент, как по волшебству, она почувствовала, как на её плечо легла рука. Легкая, уверенная рука, которая, казалось, призвана нарушить этот момент тишины и тревоги. Валькирия вздрогнула, сердце снова заколотилось, но теперь вместо страха пришло удивление и некоторое замешательство. Кто это был? Она не успела повернуться, как уже ощутила, как рука мягко отстраняет её от Фреда.
—О, Валькирия! — раздался голос мистера Рика, когда она повернулась. — Нашлась! Тебя уже все обыскались, но вот я-то наконец нашёл! Мистер Шелтон поручил тебе встретить в секторе «О», но, как видишь, тебя там не было. Слушай, проще говоря, тебе нужно отправиться в сектор А 207, в апартаменты. Там возникла проблема с вентиляцией, и Шелтон сказал, что ты разбираешься в таких вещах. Быстрее прихвати инструменты, иначе на нас штраф наложат! Я побежал, дел полно!
Валькирия, не подведи! — Рабочий, не дождавшись ответа, поспешно направился в следующий вагон.
Оставшись одна с Фредом, Валькирия почувствовала, как между ними повисла тишина. Легкий гул металла от колес поезда, звуки шагов мистера Рика, удаляющегося в другом направлении, создали странную пустоту вокруг.
Фред глубоко вдохнул, будто собирался сказать что-то, что носил в себе долгое время.
— Ты не просто друг для меня, Валь, — выпалил он, слова слетели с его губ резко, как волна, которая долго копилась и наконец прорвалась. — Я чувствую это с тех пор, как мы ещё только начали учиться вместе. Ты — что-то большее, чем просто подруга. Я даже не знаю, когда это началось... Может, когда ты впервые заступилась за меня перед учителем? Или, когда мы прятались от старших за ящиками в рабочем секторе? Ты всегда была со мной. И чем больше я проводил с тобой времени, тем сильнее понимал, что это... не просто дружба.
Валькирия остолбенела. Его слова, словно молния, разорвали её привычный мир. Она никогда не думала о Фреде в таком ключе. Для неё он всегда был надёжным спутником, товарищем, с которым можно было пережить любое испытание. Её чувства не заходили дальше этого, и осознание того, что Фред видел всё иначе, застало её врасплох.
— Фред... — начала она, но слова словно застряли в горле. Она отвела взгляд, чувствуя, как её сердце начинает стучать быстрее. — Я не знала... я никогда не думала...
Он грустно улыбнулся, наблюдая, как она борется с собой.
— Не волнуйся, — сказал он, быстро сменив тон. — Я не жду, что ты ответишь мне сейчас или вообще. Просто... я хотел, чтобы ты знала. Это не значит, что я хочу что-то менять между нами. Я просто... не мог больше молчать.
Его откровение повисло в воздухе, как густой туман, окружая их обоих. Валькирия чувствовала, как её охватывают противоречивые эмоции. С одной стороны, она не хотела терять эту лёгкость, которая всегда была между ними. С другой — она понимала, что его признание неизбежно изменит их отношения.
— Фред, — наконец произнесла она, поднимая на него взгляд, полный смешанных чувств. — Ты всегда был важной частью моей жизни. Я не хочу, чтобы это исчезло. Но... я не уверена, что могу чувствовать то же самое, что и ты. Это слишком неожиданно для меня.
Парень выдержал её взгляд, в его глазах мелькнула тень разочарования, но он кивнул, принимая её слова.
— Я понимаю, — сказал он тихо. — И обещаю, что ничего не изменится, если ты этого не захочешь. Мы по-прежнему останемся друзьями, Валь.
Он улыбнулся, и в его улыбке всё ещё оставалась привычная тёплая искорка. Валькирия ощутила лёгкое облегчение, но где-то в глубине души понимала, что их дружба больше никогда не будет прежней.
— Ладно… я пошла. Работа зовёт, — с некоторым усилием произнесла Валькирия.
— Да, конечно…— его голос был едва слышен.
Ошарашенная Валькирия сделала шаг к двери, открыв её. Прощальное «пока» пронзило тишину. Фред, всё ещё слабо улыбаясь, начал отходить, шаги его становились всё тише и тише.
Она стояла у двери, ощущая странное смешение тепла и растерянности. Что-то в его словах заставило её почувствовать себя неуверенно, как будто часть её собственного мира пошатнулась. Но одна мысль всё же давала ей успокоение — Фред остался таким же, каким был всегда: искренним, готовым прийти на помощь и способным говорить правду, какой бы сложной она ни была.
Тихо закрылась дверь апартаментов.
Девушка замерла, прислонившись к прохладной поверхности стены рядом с дверью. Механизм мягко щёлкнул, и дверь плавно закрылась на замок сама, как будто отрезая Валькирию от остального мира. Несколько секунд она стояла неподвижно, слушая, как шум внешнего коридора постепенно стихает.
Апартаменты встречали её тишиной. Темно-синие стены, покрытые плиткой, словно поглощали свет, делая помещение каким-то уютным. Только слабое жужжание механизмов, скрежет металла о металл и гул колёс под поездом напоминали о том, что вокруг неё движется гигантская машина, неумолимо разрезающая лёд и снег.
Стоя у порога, Валькирия медленно перевела взгляд на рабочий стол отца. На поверхности лежали аккуратно разложенные инструменты, папки, но ни одного из тех чертежей, которые она искала. Всё было на своих местах — слишком уж идеально, словно нарочно убрано, чтобы скрыть что-то важное. Она тяжело вздохнула, осознав, что отец снова спрятал схемы локомотива, а сам, как обычно, куда-то ушёл.
Она продолжала стоять, будто прикованная к месту. В голове роились мысли, но они были как спутавшиеся нити, которые невозможно было разобрать. Она думала о том, что произошло, о разговоре с мистером Шелтоном, о чертежах, которые он так старательно не показывал.
"Почему он не доверяет мне?" — думала она.
Её взгляд невольно упал на собственное отражение в зеркале на стене. Красная школьная форма, гладко выглаженная, но уже слегка мятая, с едва заметным пятном на подоле юбки, выделялась на фоне синих стен. На первый взгляд, она выглядела так, как и должна выглядеть семнадцатилетняя девушка, только что вернувшаяся с уроков. Но в её глазах была усталость, а в сжатых губах — едва заметное раздражение.
Она подняла руку и дотронулась до рубашки, пытаясь понять, кем она сейчас является: школьницей или инженером, которой приходится слишком рано сталкиваться с ответственностью.
"Позже," — решила она, наконец. — "Позже подумаю обо всём этом."
С этими мыслями она сорвала с себя красную форму и быстро переоделась в серую рабочую одежду. Форма инженера была простой, без излишеств, но она странным образом придавала ей уверенности. Серая кофта и темные штаны ложились на Валькирию, как вторая кожа, словно были созданы специально для неё. Она причесала волосы, стянув их в тугой хвост, чтобы ни одна прядь не мешала выполнению работы.
Присев на корточки, она раскрыла ящик с инструментами и начала методично их раскладывать. Каждую деталь она проверяла, как солдат перед боем: гаечные ключи, отвёртки, тестеры. Её руки двигались уверенно, но мысли продолжали возвращаться к одному и тому же вопросу. Внутри неё всё ещё царил хаос.
"Где он мог спрятать чертежи?" — снова подумала она.
Мистер Шелтон, приёмный отец Валькирии, как обычно, исчез. Он мог быть где угодно — в машинном отделении, в коридорах или на очередном собрании с другими инженерами. Его всегда окружала какая-то загадка. Валькирии казалось, что он держится на расстоянии не только физически, но и эмоционально.
Он говорил ей: "Станешь совершеннолетней, тогда всё узнаешь. А пока — рано."
Три года. Ещё три долгих года до того, как ей исполнится двадцать. Она помнила, как однажды он показал ей чертежи. Это было быстро, почти мимолётно. Он разложил их перед ней, объясняя что-то о структуре локомотива. Её глаза блестели от любопытства, а его — от тревоги. Он тогда быстро свернул листы и спрятал их, будто боялся, что кто-то увидит или узнает.
"Он не доверяет мне," — с горечью подумала она, защёлкивая крышку ящика с инструментами. — "Но зачем мне это? Кому я могла бы их отдать? Что он скрывает?"
Она посмотрела в окно. Снаружи снежная равнина казалась бесконечной. Белые просторы простирались до самого горизонта, где солнце уже клонилось к закату. Его лучи заливали всё вокруг золотисто-оранжевым светом, окрашивая снег в мягкие, тёплые оттенки. Но, несмотря на эту красоту, за окном царила вечная пустота.
Она бросила взгляд на окно. Горы. Снаружи возвышались массивные скалистые громады, их вершины были покрыты сверкающим снегом. За ними краснело небо — солнце клонилось к закату, бросая на тёмные каменные стены мягкий золотистый свет.
Валькирия подняла свой ящик с инструментами, тяжёлый, но привычный. Она бросила последний взгляд на своё отражение в зеркале, поправила волосы и выдохнула.
Разблокировав дверь, она шагнула в освещённый коридор. Свет ламп был тусклым, словно поезд берёг каждую искру энергии. Её шаги эхом отдавались в коридоре , сопровождая её на пути.
Она уверенно направлялась вперёд. Цель её была ясна — локомотив. Там, возможно, находились ответы на все её вопросы.
——
Валькирия шагала по коридорам вагонов, сосредоточенно считая шаги. Пять вагонов остались позади, шестой только начинался. Её путь казался бесконечным, но она знала: впереди ждёт ещё множество секторов, каждый со своей атмосферой, звуками и ритмом жизни. До границы было далеко, и ей предстояло пересечь жилые районы, затем грохочущие фабрики, а после — аграрные и скотоводческие вагоны. И только тогда начнётся территория, приближённая к границе.
Жилой сектор встречал её привычным шумом. Здесь обитали семьи рабочих и техников, которые жили скромно, но старались сохранить тепло и уют в своих маленьких отсеках. Из открытых дверей доносились запахи тушёного мяса, дешёвых супов и редких, но таких драгоценных специй. В коридорах дети играли в шумные игры, а иногда затевали мелкие драки, которые тут же разгоняли встревоженные матери. Старики сидели у порогов своих комнат, негромко переговариваясь о новостях дня, а рабочие, возвращающиеся после смены, молча проходили мимо, измождённые и усталые.
После жилого сектора начались фабрики — сердце поезда. Здесь стоял оглушительный гул: машины работали без остановки, производя детали для ремонта и обновления поезда. Воздух был насыщен запахом масла и горячего металла, а вокруг, как муравьи, сновали рабочие в грязных комбинезонах. Пол дрожал от мощных вибраций станков, а свет от сварочных аппаратов озарял тёмные углы вагонов. Здесь, среди шума и жара, рождались элементы, которые обеспечивали движение поезда.
Дальше путь Валькирии лежал через аграрные и скотоводческие сектора. Эти зоны были совершенно иными. Огромные стеклянные вагоны, снабжённые широкими окнами, пропускали солнечный свет, создавая идеальные условия для жизни растений и животных. Искусственные поля, простирающиеся на десятки метров, и свободно гуляющие по траве животные создавали картину, напоминающую старые описания мира до поезда. Скота здесь было достаточно, и он содержался в идеальных условиях, что обеспечивалось тщательным планированием инженеров поезда. Однако увидеть эту красоту могли немногие. Проход для людей был устроен через обычные коридоры, скрытые от взора фермерских зон. Создатели поезда не видели смысла совмещать потоки людей и места обитания животных или выращивания растений, оставляя красоту агро-вагонов для узкого круга специалистов.
Но даже за пределами этих зон до границы было ещё далеко. Существовал способ сократить путь — воспользоваться монорельсом, который находился в цокольном этаже. Формально вход в цокольный этаж был открыт всем, а вот воспользоваться монорельсом мог далеко не каждый. Для этого требовался специальный доступ, который имели лишь избранные: главы Олимпуса, умы и высококвалифицированные инженеры вроде мистера Шелтона.
Цокольный этаж представлял собой совершенно иной мир. Здесь было холодно: металлические стены, лишённые утеплителей, пропускали ледяную стужу извне, и разница температур с верхними уровнями ощущалась сразу. Воздух пропитывали запахи машинного масла, электричества и пыли, а тусклый свет ламп делал пространство мрачным. Сам коридор цокольного этажа был разделён точно пополам, прямо по середине поезда, разделяя его на две части, как на верхних уровнях. Одна часть принадлежала классу А — умам, другая — классу B, рабочим, которые занимались ремонтом и обслуживанием механизмов.
Чтобы продолжить путь в сторону класса А или двигательного сектора, нужно было выйти из одного монорельса, пройти блокпост, а затем пересесть в другой, находившийся за стеной предыдущего.
Этот процесс был быстрым для умов, но рабочим приходилось сталкиваться с дополнительными проверками. Для инженеров, обслуживающих монорельс, такие пересадки были привычным делом, но сам транспорт оставался символом разделения классов.
Валькирия иногда задумывалась, каково было бы воспользоваться монорельсом, чтобы сократить свои долгие путешествия. Но её место оставалось здесь, на верхнем уровне, среди шума, света и запахов каждого нового сектора, которые сменяли друг друга, словно страницы книги.
Цокольный этаж предоставлял инженерам и рабочим неограниченные возможности для обслуживания сложных механизмов, скрывающихся в недрах поезда. Особое внимание уделялось моторотележкам — массивным конструкциям, благодаря которым поезд двигался с величественной плавностью или же сбрасывал скорость на сложных участках пути. Это огромные колесные системы, чьи шестерни и подшипники ежедневно подвергались колоссальным нагрузкам. Инженеры, изучив их устройство, поняли, что моторотележки не только поддерживают движение, но и играют ключевую роль в распределении веса поезда, обеспечивая его устойчивость.
Иногда механизмы выходили из строя, и их приходилось ремонтировать или полностью заменять. Работа эта была непростая и требовала точной координации усилий. Например, пятьдесят солнечных дней назад произошла поломка моторотележки у одного из вагонов класса А. Для устранения неисправности понадобилось привлечь целую команду из пятнадцати рабочих и нескольких инженеров. Они разделились на группы: одни трудились в цокольном этаже, работая над механизмами внутри корпуса поезда, другие, закрепившись на страховочных тросах, болтались за бортом, где ветер и ледяной холод создавали смертельно опасные условия. Там они соединяли и выравнивали новые детали, обеспечивая их точное крепление к конструкции.
Старые, отработавшие механизмы отправлялись в секцию фабрик. Там из них либо извлекали ценные детали, либо полностью переплавляли, создавая новые компоненты для ремонта. Эта система переработки работала безотказно, превращая даже сломанные элементы в ресурс для будущего.
Но цокольный этаж был интересен не только своими инженерными сложностями. Каждому жителю поезда был имплантирован в ладонь чип, упрощающий повседневную жизнь. Этот маленький, но невероятно сложный прибор служил ключом ко многим функциям: он открывал доступ к личным апартаментам, позволял оплачивать еду в столовой, и, что важнее всего, давал доступ к информации. У каждого чипа был свой уникальный код, содержащий все сведения о владельце — дату рождения, класс, место жительства, профессию и даже медицинскую карту.
На борту поезда жизнь делится на два строгих класса: "А" и "B". Класс А принадлежит умам, людям со властью и армии, в то время как класс B— это рабочие, чья судьба заключается в бесконечном труде на благо поезда. Рабочие ежедневно поддерживают функционирование его гигантского механизма, настраивая и совершенствуя системы. Их работа — это неустанный ритм фабрик и заводов, воплощение самого движения поезда.
Тем временем, величайшие умы класса А проводят свои дни в удовольствиях: посещают кинотеатры, играют в боулинг, отдыхают в казино или наслаждаются спектаклями в вагоне-театре. Для рабочих всё это может показаться вопиющей несправедливостью, но Олимпус, управляющий орган поезда, утверждает обратное. По словам властей, умы не просто развлекаются — они "творят будущее", принимая важнейшие решения, разрабатывая планы и стратегии. Их труд скрыт от глаз, но Олимпус настаивает, что именно благодаря их "незримому труду" поезд продолжает своё бесконечное путешествие, а его обитатели остаются в безопасности.
Класс А проживает в роскошных вагонах, известных как "Святилища Вдохновения". Эти вагоны описываются как места, где рождаются гениальные идеи, где создаются новые технологии и разрабатываются реформы. Однако для большинства рабочих реальная жизнь "святилищ" остаётся тайной, и лишь немногие удостаиваются увидеть их своими глазами.
Рабочим, конечно, не запрещено стремиться к жизни в классе А, но для этого нужно преодолеть множество преград. Переход возможен, но требует колоссальных усилий: сдачи сложных экзаменов, доказательства своих исключительных способностей и завоевания признания среди элиты. Границы между классами формально открыты, но их преодоление напоминает испытание на прочность.
На границах разделения стоит блокпост, через который можно пройти, если есть разрешение. Теоретически любой рабочий может дойти до вагонов с саунами, театрами и роскошными ресторанами, но их услуги обходятся в суммы, неподъёмные для большинства. Да и сам путь туда занимает целую вечность. Пока ты доберёшься, половина солнечного дня пройдёт. Большинство рабочих даже не мечтают об этом, предпочитая отдыхать в тесных, но знакомых стенах своих скромных комнат.
Валькирия довольно часто бывала в вагонах класса А. Она была инженерной мастерицей, к которой нередко обращались за ремонтом сложных устройств, от систем вентиляции до коммуникационных сетей. Для неё элитные вагоны давно не были загадкой — она видела их изнутри, иногда даже мельком наблюдала, как элита развлекается в своих театрах или ресторанах.
Однако всё это были рабочие визиты. Она выполняла заказы, оставалась незамеченной тенью, словно призрак из технического отдела. Но однажды ей выпал шанс оказаться на мероприятии умов.
Вместе с мистером Шелтоном Валькирия была приглашена на церемонию награждения лучших инженеров. В тот солнечный круг им выдали тёплые шубы — одежду, которой она никогда раньше не носила, и проводили через люк вниз, в цокольный этаж. Это было её первое путешествие на монорельсе, узкой и невероятно быстрой транспортной линии, расположенной под поездом.
Монорельс оказался невероятным изобретением: узкий путь, скрытый под массивным поездом, позволял преодолевать огромные расстояния за считанные минуты. Скорость, с которой он мчался, завораживала, а холодный ветер, гулявший по туннелю, наполнял поездку ощущением свободы.
Тогда Валькирия впервые поняла, как мал тот участок поезда, который ей довелось видеть до этого. За это короткое путешествие она увидела мир, который раньше казался недосягаемым.
Но время, проведённое на монорельсе, промчалось слишком быстро. Стоило лишь моргнуть — и они уже были на месте. Валькирия вспоминала с улыбкой, как они с Шелтоном подсчитали: расстояние, пройденное за миг, заняло бы несколько звеньев, если бы они шли пешком. Это путешествие оставило в её памяти неизгладимый след. Она осознала, насколько удивителен и сложен этот огромный, безостановочно движущийся поезд, и как мало она ещё знает о нём.
Церемония проходила в одном из самых роскошных вагонов, которые Валькирия видела за всю свою жизнь. Этот вагон казался другим миром, созданным для тех, кто никогда не знал, что значит изнемогать от усталости или голодать. Высоченные стены, украшенные тонкой позолотой и резьбой, тянулись вверх, теряясь где-то под потолком, который, казалось, касался небес. Ширина вагона поражала воображение: целых восемь метров пространства, наполненного светом, роскошью и звуками, словно созданного, чтобы демонстрировать могущество класса А.
В дальнем конце зала возвышалась сцена. На ней играл оркестр, исполняя гимн поезда — мелодию, столь знакомую и одновременно звучащую здесь иначе, будто бы она обретала в этом месте свою настоящую, величественную форму. Массивные прожекторы заливали сцену светом, а за огромными окнами, в которых виднелись заснеженные равнины, мягко мерцали снежные кристаллы, подсвеченные яркими лучами. Вид за окном словно подчеркивал изолированность этого мира, его оторванность от реальности, в которой жила Валькирия и миллионы таких же рабочих.
С другой стороны вагона стояли длинные столы, уставленные едой, которую можно было брать без ограничений. Еда была совершенно другой, чем та, которую привыкла видеть Валькирия в своём секторе. Здесь были замысловатые блюда, источавшие ароматы специй и свежих трав, блюда, которые будто сошли со страниц фантастических книг. На огромных серебряных подносах возвышались горы сочных фруктов, ломящихся под собственным весом. Рядом стояли блюда с мясом, запечённым до хрустящей корочки, и сыры, о которых она лишь слышала в легендах. Даже хлеб, привычный и обыденный в её жизни, выглядел здесь как произведение искусства — золотисто-коричневый, с хрустящей коркой, источающий аромат, от которого сводило желудок.
Валькирия едва могла скрыть своё изумление, хотя и старалась не выдавать себя. Она понимала, что здесь, среди людей, привыкших к роскоши, её каждая реакция будет подмечена. Но она не могла отвести взгляд от происходящего. Её окружали величественные фигуры класса А, одетые в элегантные костюмы и платья, украшенные драгоценностями. Их смех и лёгкие разговоры создавали атмосферу непринуждённости, словно все эти блага были не роскошью, а нормой.
Но за этой завесой великолепия Валькирия замечала другое. Улыбки на лицах гостей часто выглядели натянутыми, а в их взглядах сквозила странная пустота. Она вдруг осознала, что эти люди, несмотря на своё кажущееся могущество, не были так уж неприступны. Их роскошь скрывала хрупкость, которая делала их странно уязвимыми в её глазах.
И всё же её взгляд возвращался к деталям. Она видела едва заметные дефекты в конструкции зала: в одном из углов потолка блеснул небольшой след влаги, а кондиционеры, встроенные в стены, работали на пределе, издавая лёгкий гул. Эта картина напомнила ей, что всё это великолепие зиждется на бесконечном труде её братьев и сестёр по классу.
Она чувствовала себя чужой в этом мире. Эта роскошь, эти блюда, эти улыбки — всё казалось ей таким далёким, искусственным. И всё же она была здесь, впервые попав на официальное мероприятие умов. Она вспоминала слова мистера Шелтона: "Каждое такое событие — не только роскошь, но и маска. Под ней скрываются те, кто ведёт поезд вперёд".
Тогда, глядя на всё это великолепие, Валькирия впервые задумалась: а может быть, этот блестящий, роскошный мир — это не мечта, а иллюзия? Иллюзия, которая скрывает неуверенность, страхи и зависимость от тех, кто, как и она, поддерживает поезд в движении.
Валькирия осторожно вошла в очередной вагон, принадлежащий жилому сектору. Здесь царила привычная суета: рабочие возвращались с долгих смен, сменялись постовые, а узкие коридоры то и дело превращались в узел человеческих тел. Кто-то сердито ворчал, кто-то устало отводил взгляд, а дети, которых ещё не заточила дисциплина системы, шумели в стороне. Люди привыкли к тесноте, как рыбы в аквариуме, двигались слаженно, почти автоматически, избегая взглядов друг друга.
Валькирия шла, сосредоточенно глядя вперёд. Ей хотелось как можно быстрее пересечь этот вагон и добраться до своего следующего пункта. Но внезапно шум коридора изменился: громкие крики прорезали гул голосов, за ними последовал звонкий звук падающего металла.
Она замерла.
—Опять драка? — мелькнуло в голове, но что-то подсказывало, что это не просто ссора. Шум доносился с конца коридора, и любопытство противоречило её желанию избежать неприятностей. Сделав несколько осторожных шагов, она выглянула из-за угла.
Впереди собралась толпа. Двое мужчин яростно спорили, один из них отступил, и тут из его рук выпал предмет. Тяжёлый, квадратный, он с глухим стуком ударился об пол. Валькирия заметила, как отскочила кожаная крышка, обнажая ряды пожелтевших страниц.
Это была книга.
Толпа замерла. Люди перестали кричать, двигаться, даже дышать. Наступила пугающая тишина, в которой только тяжёлое дыхание мужчин нарушало безмолвие.
Она была старой. Это видно даже издалека: потертые края, шелест страниц, облупленная кожа переплёта. Но не это остановило толпу. Это была реликвия — предмет из старого мира.
Запрещённый.
"Реликвия. Что она здесь делает? Кто рискнул её сохранить?”
Валькирия почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Она знала, чем это кончится: кто-то вызовет охрану, кто-то попытается уйти незаметно, а виновные окажутся в зубах системы.
— Реликвия! — выкрикнул кто-то громко, его голос эхом отразился от стен. — У него реликвия!
Люди испуганно отступили, прижимаясь к стенам. Вторая фигура, участвовавшая в драке, мгновенно рванула прочь, едва не сбив нескольких человек. Мужчина, уронивший книгу, замер, словно парализованный, а затем неловко бросился к выходу.
Валькирия понимала: оставаться здесь опасно. Если кто-то из толпы заметит её, она легко станет жертвой чьего-нибудь ложного доноса. Уйти прямо сейчас было единственным выходом. Она сделала вид, будто ничего не видит, и начала осторожно пробираться к выходу, замедляя дыхание.
Позади началась паника: раздавались возгласы, кто-то уже кричал, зовя охранников.
— Найдите виновных! — прозвучал властный голос из толпы.
— Реликвия — это преступление!
Когда Валькирия оказалась в следующем вагоне, шум стал тише, но её сердце продолжало колотиться в висках. Она собиралась ускорить шаг, когда перед собой увидела их.
Чёрные волки.
Группа из восьми человек в чёрной броне заполнила узкий коридор. Их лица скрывали гладкие маски, под которыми поблескивали лишь глаза. В руках они держали металлические дубинки с шипами. Их шаг был синхронным, движения — точными и бесшумными.
Чёрные волки — элитные отряды порядка. Их считали не людьми, а машинами, которые беспрекословно служат Олимпусу. Они были судьями и палачами в одном лице. В их задачу входило одно: уничтожать тех, кто осмелился нарушить правила поезда.
Они двигались мимо неё, не обращая внимания. Один из них бросил на неё короткий взгляд, но сразу отвернулся. Казалось, что они знали, куда направляются. Последний из волков исчез за дверью вагона, из которого Валькирия только что вышла.
Спустя мгновение раздался грохот металла. Они начали обыск.
Она стояла, вжимаясь в стену, чувствуя, как ноги становятся ватными. Если кто-то из толпы назовёт её имя… Если кто-то захочет выслужиться, подставив её… Она сглотнула, пытаясь взять себя в руки.
"Я должна уйти. Немедленно."
Валькирия ускорила шаг, направляясь вглубь коридора, и на ходу вспоминала то, что твердили все с самого детства: